Движение по главной автомагистрали страны, соединяющей Северную Пальмиру с первопрестольной, более чем оживленное даже по выходным. Но и пацаны оказались не лыком шиты. От Питера до Новгорода посланные Фролом на разбор Витек и Годзила долетели за два часа, лихо закладывая виражи и без остатка выжимая из джипа все упрятанные узкоглазыми япошками под капотом турбодизельные лошадиные силы.
      В отличие от самого северного в мире мегаполиса неспешный и провинциальный Новгород в половине восьмого утра субботы представлял собой этакое русское сонное царство и напоминал медленно оживающий после лютой зимы, только-только пригретый солнышком муравейник. Наскоро перекусив гамбургерами с кока-колой в первом попавшемся на глаза пустом бистро, Витек и Годзила перекурили у входа, сели в машину, еще раз сверились с подробной, похожей на том энциклопедии, армейской картой – «стометровкой» области и взяли курс на деревню Соловьи, уютно прильнувшую к западному берегу огромного, как море, озера Ильмень.
      – Соседей рук дело, больше по ходу некому, – в который раз за время пути высказал мнение Витек, щелкая зажигалкой и жадно затягиваясь. – Поп сказал, что о продаже дома знали только три человека – он сам, и эти… как их?
      – Сапрыкины, – напомнил Годзила. – Клавдия Ивановна и Борис Васильевич. Пятидесяти двух лет от роду. Типа фермеры.
      – Батюшка врать и темнить не будет, какой ему толк? – пожал плечами Витек. – Так что тема следующая: жадные дядя с тетей очень хотели урвать у попа доставшееся тому на халяву наследство, домик и землю у самого озера. Потому как, если верить карте, их собственный дом, вместе с приватизированным колхозным полем в пять гектаров, находится аккурат на другой стороне, идущей вдоль озера и деревни грунтовки. То есть локейшн имеет не в пример хуже. Однако отдавать батюшке Иоанну кровно заработанные на коровьем навозе баксы товарищи Сапрыкины посчитали излишней расточительностью. И, выражаясь языком легавых, вступили в преступный сговор с некими более циничными и привыкшими к насилию лицами… числом, как мне думается, не больше двух… которые и уработали батюшку на обратной дороге из Новгорода. Все остальные варианты представляются мне столь маловероятными, что на начальном этапе акции возмездия мы их не будем даже рассматривать.
      – Согласен, – кивнул Годзила, вдавливая педаль в пол и бросая джип на обгон фуры с эстонскими номерами. – Чертей колхозных замутки. Во всей этой голимой теме есть только два момента, которые меня конкретно грузят. Во-первых, почему липовый мусор тормознул попа только возле самого Питера, буквально в нескольких километрах от городской черты? Неужели за полторы сотни кэ-мэ не нашлось более удобного и тихого места? И какого лешего старика только оглушили, а не кончили? Как думаешь, братан?
      – Расклад либо-либо, – помолчав, высказал свое мнение Витек. – Либо работали голимые дилетанты… тогда откуда у них ментовская форма? Либо… хрен его знает, товарищ майор! Не вижу смысла гадать. Приедем на место, возьмем этих упырей за глотку и они сами расколются. От яиц до ноздрей. Как грецкий орех.
      – У тебя ксива эфэсбэшная с собой?
      – Как обычно, – ухмыльнулся Витек, похлопав ладонью по груди. – Куда ж я без нее, родимой? Это ж золотой ключик для лохов. Как у Саши Македонского. Пришел, увидел, победил.
      – Разве это не Гай Юлий Цезарь сказал? – нахмурился Годзила.
      – Сам ты Цезарь, – фыркнул Витек. – У тебя сколько в школе по истории было?
      – Три. А хули? Госоценка. Как у всех нормальных пацанов. Я училкам про чужие шпоры на перемене не стучал, галстук пионерский не носил и не букварился, как обсосы-ботаники.
      – Вот именно, что не букварился, – вздохнул, покачав головой, Витек. – Только где теперь ты, а где те ботаники? Готов спорить, большинство из них сейчас протирает штаны в чистеньком светлом офисе, одевается в белые рубашки с галстуком за двести баксов и бабло сшибает, не отходя от компьютера. Вместо того чтобы каждый день шкурой рисковать.
      – Мне по барабану. Я своей работой доволен, – буркнул Годзила. – А хули ты сам тогда у Фрола делаешь, если такой умный?
      – Все просто, мон шер. Должен же кто-то приглядывать за такими троечниками, как ты. И в случае необходимости направлять их на путь истинный. Как слепых котят. Мультик по телеку смотрел, не помню как называется. Там огромный мускулистый монстр с головой размером с горошину носил на шее второго монстра – говорящий мозг, с крохотными ручками и ножками. Поодиночке они оба – мокрое место. Глупое мясо и умный беспомощный студень. А вдвоем – сила. Хрен на хромой козе объедешь.
      – Не врубился, – засопел Годзила. – Ты о чем?
      – О кирпичах. Ты никогда не думал, почему Фрол нас с тобой в паре на все дела отправляет?
      – Слышь, умник, ты кончай рамсы гнуть. А то прилетит – не поймаешь, – скривился Годзила. Для него с самого раннего детства жизнь была проста и понятна. Без лишних головняков и самокопаний. – Давай лучше анекдот прикольный расскажу. Вчера вечером в Интернете, на порносайте, прочитал.
      – В Интернете? Круто. Значит, не все еще потеряно. Ну, валяй, – щелчком выкинув окурок в окно, Витек вытянул ноги, сполз вниз на сиденье, устраиваясь поудобнее, и заложил руки за голову. – Только покороче. Юмор должен быть яркий и искрометный, как выстрел.
      – Ладно, – хмыкнул Годзила. – Тема такая. Поздний вечер, закат. Идет медведь по лесу. Слышит дикие крики. Выходит на голос, смотрит – поляна. И по ней ежик как малахольный бегает, туда-сюда, туда-сюда. И орет, так что у медведя уши закладывает. Запарила топтыгина такая хрень, он выждал момент, сгреб ежика и спрашивает, ты типа чего творишь? Совсем ебанулся? Весь лес перебудишь. А ежик злобно так ему отвечает: сам ты ебанулся, мудак косолапый, а я так дрочу. Ежихи нет, ручки маленькие, до члена не дотягиваются. Вот по осоке и бегаю целый час, туда-сюда, туда-сюда, а она мне письку щекочет, пока не кончу. А ты, сука, мне только что весь кайф обломал. Заново начинать придется. Ха-ха! Гы… Клево, да, братан?
      – Да уж, оригинально, – вынужден был признать Витек. – Но – все равно пошло. Я по жизни более тонкие анекдоты уважаю.
      – Это типа какие? – скептически покосился Годзила, шмыгнув носом.
      – А вот слушай. Самый свежий. Пришли пидоры в церковь, венчаться. И кучу гостей пригласили. Таких же пидоров, как они сами. Выходит поп и начинает махать кадилом, читая молитву. И тут вдруг голос из толпы: «Мужчина в черном платье! У вас сумочка дымится!»
      – Ну и хули? – после короткого молчания буркнул Годзила. – Че смешного-то? Лажа.
      – Ничего, – вздохнул, отвернувшись к стеклу, Витек. – Рули давай, Шумахер.
      Асфальт закончился. Свернули на уходящую в лес, почти неприметную, но, как оказалось, хорошо укатанную грунтовку, местами сохранившую остатки высыпанного много лет назад щебня. Деревню Соловьи и дом фермеров Сапрыкиных нашли без проблем. Промахнуться было невозможно, дальше дорога заканчивалась. Тупик. Что ни говори, а армейские полевые карты, на которых обозначено каждое строение, включая баню и дровяной сарай, и каждая более-менее проходимая для военной техники лесная дорога – вещь безусловно ценная в определенных ситуациях. Сразу тормозить у калитки не стали, прокатились вдоль всей деревни, из конца в конец, ловя на себе любопытные взгляды прильнувших к окнам местных аборигенов. Оценили обстановку. Всего Соловьи насчитывали двадцать восемь дворов, треть из которых казались явно нежилыми и покинутыми. Деревня находилась на пространстве, ограниченном с двух сторон подступающим к самой воде лесом. Семь дворов располагались слева от грунтовки, на узкой полоске между дорогой и озером, остальные дома стояли на противоположной стороне единственной улицы. За ними простиралось большое, разделенное на участки дренажными канавами поле, опять-таки упирающееся в лес. Таким образом место, на котором стояла деревня, с высоты птичьего полета напоминало каплю чистого пространства на фоне окружающего со всех сторон леса, обращенную более узкой частью к озеру.
      – А местечко-то – эксклюзив, – со знанием дела оценил Витек. – Было бы оно поближе к Питеру, хотя бы в радиусе ста километров, как Мшинская, и цена каждой сотки здесь была бы доступна только таким, как папа Рэмбо. Усекаешь тему, Ручечник?
      – Не глупее тебя, – буркнул Годзила, медленно ведя джип по раскисшей от сырости дороге. – За тутошнюю землю и так можно капусты немеряно срубить, если грамотно к делу подойти. Выгнать всех чертей, снести их развалюхи, разбить поле на зоны и продать через Питер. Чем ближе к воде – тем дороже. Барыги приедут, как миленькие, и строить будут – аж щепки по сторонам. Лимонов пять корячится, как с куста. Как думаешь?
      – Пять – не пять, но хапнуть хорошо можно, – кивнул Витек. Показал пальцем на добротный одноэтажный сруб с резными ставнями, мимо которого они проезжали второй раз. – Вот он, бывший дом сестры отца Иоанна. Тормозни-ка. Выйдем, прогуляемся по тропинке к озеру. Лохи голимые нас в окошко своей хибары увидят, сами савраской прибегут. На батюшкиной земле и потолкуем.
      – Не понимаю, – вылезая из «ниссана», проворчал Годзила.
      – Что тебе не понятно?
      – На хрена этим чертям понадобилось покупать землю и дом старика, если в деревне каждый третий дом стоит пустой? Причем два из них – тоже возле воды.
      – Не понимаешь, – Витек задумчиво сдвинул брови к переносице. Толкнул жалобно скрипнувшую, не запертую калитку. – А вот я, кажется, понимаю. Ты на дома эти внимательно смотрел, где никто не живет?
      – Вроде, – не нашелся с точным ответом Годзила. – Ты это к чему?
      – А к тому, наблюдательный ты наш. Глаза разуй. Все пустые дома покинуты хозяевами совсем недавно. Год, от силы два года назад. Смекаешь расклад? Ну, давай, шевели мозгами, Эйнштейн!
      – Ты… хочешь сказать, что варку насчет будущей застройки уже замутили? Процесс типа пошел?
      – Пять баллов, возьми с полки пирожок. Вот тебе и ответ. Теперь догадываешься, кто именно из местных занимается скупкой домов и участков?
      – Сапрыкины. Кто же еще, – в глазах Годзилы блеснул огонь внезапного озарения. – Ушлые, черти! Непонятно только, откуда они бабла столько надыбали, чтобы всю деревню расселить. Не на говне же коровьем заработали. Неужели всех, как попа нашего, на лавэ развели? Уговорили продать, сунули бабки, а потом – по башке, и в дамки. Не, вряд ли. Не прокатит такая туфта. Даже в этой дыре. Мусора хоть псы, но точно не лохи. Давно бы чухнули. Тут по ходу другой новгородский гамбит.
      – Кто знает, сир, кто знает. Как там было у Гамлета? Есть много в этом мире, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам, – задумчиво продек-ламировал Витек, в пору своей беззаботной юности успевший аж два полных курса проучиться в театральном училище, в знаменитой столичной «Щуке», откуда и угодил прямиком на нары за учиненный по пьянке в общежитии кровавый мордобой с поножовщиной. Остановился, обернулся к напарнику. Достал сигарету, закурил. Глянул на Год-зилу через плечо, сказал тихо: – Вот мы сейчас поляну-то и пробьем. Заметили нас, братан. Уже скачет, с лопатой в руке. Как я понимаю – сам товарищ Сапрыкин, собственной персоной. Ты пока молчи, я буду разговаривать…
      Местный деревенский олигарх оказался крепким мужиком лет шестидесяти. Совершенно не похожим на одичавшего вдали от цивилизации коренного оборванца. Одет он был в линялые джинсы, свитер, кожаную куртку и добротные, ярко-зеленые резиновые сапоги, явно импортного производства. К незваным гостям подошел решительно, без страха, окинул обоих цепким взглядом с ног до головы, бросил холодно-сдержанно:
      – Здорово. Что надо, мужики?
      – Да вот, интересуемся, – Витек кивнул на дом. – Хотим участок под дачку прикупить, у озера. Место уж больно красивое здесь у вас. Не знаешь, дом продает кто-нибудь?
      – Нет, – мотнул головой Сапрыкин. – Ничего вы здесь не купите. Так что ищите в другом месте. Ильмень-он большой. Деревень вокруг много. Думаю, сговоритесь.
      – Как же нет, если почти половина дворов пустует?! – очень натурально удивился Витек. И тут же прищурился хитро. Пробормотал, пристально глядя фермеру в глаза: – Что-то ты, мужик, темнишь.
      Сам-то ты кто такой? Бывший колхозный председатель?
      – В гробу я видал ваших красных председателей. Их сучье время, слава богу, закончилось. Я здешний староста. Зовут меня Сапрыкин, Иван Кузьмич. И я говорю, что ни один двор в Соловьях не продается. – Сапрыкин оказался мужиком не робкого десятка. Переложив лопату из одной руки в другую, он резким движением воткнул ее в землю. Смысл агрессивного жеста был понятен без слов: «Убирались бы вы отсель, хлопцы залетные, подобру-поздорову».
      – Все в этом мире продается и покупается, – усмехнулся Витек. – Вопрос цены. Вот, взять, к примеру, этот участок, – он сделал широкий мах рукой. – Хорошее место, у озера. Я бы его купил прямо сейчас, не сходя с этого места. Деньги у меня с собой. Кстати, кто тут хозяин?
      – Я, – фыркнул Сапрыкин. – И я тебе, мил человек, еще раз говорю – в Соловьях ни один дом не продается. Пустая трата времени. Уезжали бы вы, парни. Не будет у нас разговора.
      – Не торопись, Кузьмич, – покачал головой Витек. – Выслушай вначале, что тебе предлагают. Я готов дать за этот дом пятьдесят штук зеленых. Это больше, чем полтора миллиона рублей. Больше тебе никто и никогда не даст. За такие деньги в Новгороде можно купить шикарную квартиру с евроремонтом, в самом центре.
      – Сколько стоят квартиры в Новгороде, я и без тебя знаю, – отрезал явно начинающий нервничать фермер. – Я сказал – нет. Значит, нет. Все.
      Витек и Годзила переглянулись. С первой частью марлезонского балета пора было заканчивать и переходить к более доходчивым методам дознания.
      – Ладно, – вздохнул Витек. – Мы пошутили, мужик. Не нужен нам этот участок. Даже даром. Мы за другим приехали. – Витек достал из кармана куртки красное удостоверение и, раскрыв, сунул под нос Сапрыкину. Сказал, веско чеканя слова: – Федеральная служба безопасности, коз-зел! Капитан Владимирский. Разговор к тебе есть, Сапрыкин. И будет лучше, если мы пройдем в дом.
      – А… – оторопел застигнутый врасплох фермер. Как и рассчитывал Витек, магическая аббревиатура самой грозной спецслужбы России подействовала на Кузьмича как удар обухом по затылку. – Да я… конечно… пожалуйста, товарищи.
      Получив от Годзилы легкий удар в печень, Сапрыкин враз утратил спесь и обреченно двинулся по тропинке к дому, расположенному на другой стороне улицы. Староста то и дело оглядывался на дышащих в затылок питерских гостей и кусал губы. Такволноваться мог лишь человек, которому было что скрывать и чего бояться.
      – Кто в доме? – спросил Витек.
      – Никого, – ответил Сапрыкин, поднимаясь по скрипящим ступенькам на высокое крыльцо. – Мы вдвоем с женой живем, но она у подруги гостит, в Дубках. Это пять километров отсюда. К вечеру обещалась быть. Сын, Саша, у вас в Питере учится. В школе милиции.
      – В школе милиции, говоришь? И давно? – Витек снова поймал взгляд Годзилы. Кивнул молча, ухмыльнулся. Кажется, кое-что начинало проясняться. Если так пойдет и дальше, через полчаса они будут готовы звонить Фролу и докладывать об успешном завершении расследования.
      – Нет, только с сентября, – покачал головой деревенский староста. – Первый курс.
      – Приезжает часто?
      – Какое там, – пробурчал Иван Кузьмич. Распахнул дверь, вошел в дом. – Только один раз за два месяца и был. Па прошлой неделе. С другом Лешкой приезжал. Учатся они вместе. В одной съемной квартире с третьим дружком живут. Уж лучше, чем в общаге тараканов и клопов кормить.
      – Это в пятницу было, тринадцатого числа? – сопоставив факты, мгновенно догадался Витек.
      – Да. В пятницу, – подтвердил явно нервничающий фермер.
      – А что? Он… Сашка… натворил что-то? – Сапрыкин присел на табурет в кухне и со страхом посмотрел на «чекистов».
      – Вот именно это мы и хотим узнать, – бесстрастным казенным голосом произнес Витек, присаживаясь рядом за стол и кивком указывая Годзиле на третий свободный табурет. – Для начала расскажите, кто через вас скупает землю в деревне?
      – Ч-что? – дернулся фермер.
      – Кончай ломать комедию, мудила старый! – не удержавшись, грозно рявкнул вмешавшийся в диалог Годзила. – Мы все знаем!!! Колись, сука, пока башку тебе не свинтили!!!
      – Хорошо, я все расскажу, – оттаяв после двухсекундного ступора, быстро потек Сапрыкин. – Они приехали три месяца назад. В августе. На двух джипах. Представились менеджерами, из строительной фирмы. Документы показали. Закрытое акционерное общество «Росстройинвест». Аж из самой Москвы. Я, как староста, знаю в деревне каждую собаку. Вот они мне и предложили пособить в покупке домов. За десять процентов комиссионных. Все дворы хотят забрать, до единого. Чтобы, значит, снести деревню подчистую и начать строить здесь коттеджный поселок для богатеев. Деньги, правда, предлагают хорошие, не скупятся. Им несколько тысяч долларов туда-сюда – что семечки. Главное – быстрее закончить. Свое поле и дом я им уж продал. И сейчас уговариваю наших стариков… молодежи-то в Соловьях уже не осталось, сбежали все в город. Разве что Нинка Еремина, страшило огородное… Уговариваю подписать дарственные на дом и переехать в Новгород. Тут ведь как? Можно получить деньгами, а можно сразу квартирой. По желанию. За участок двухкомнатную в Новгороде предлагают. Да еще с подъемными, на переезд.
      – Щедрые у тебя компаньоны, Кузьмич, – понимающе хмыкнул Витек, мысленно уже прикинувший размер навара, который получат столичные волки после освобождения территории. – И как продвигается выкуп? Многие уже согласились?
      – Да большинство, почитай. Что здесь делать? Летом еще ничего, а зимой – хоть волком вой. Автобус два раза в неделю. Как колхоз развалился, мужики запили по-черному. Работать не хотят. Я сто раз предлагал, и все зря. Только с живности и огородов кормились, плюс грошовая колхозная пенсия. И тут вдруг такая халява. Хватит на дом в другой деревне, в нашем же районе, и еще останется на пять лет бухалова, не просыхая. Кто уже уехал, кто только собирается. Только три дома из двадцати восьми – ни в какую, – махнул рукой Иван Кузьмич. – В одном старуха живет, семьдесят девятый год. Ведьма. Помирать здесь собралась. Во втором егерь местный, Палыч. С женой и дочкой Нинкой. Дурой и уродиной, каких мало. А третий племяннице Комарихи-покойницы достался. Она в Старой Руссе живет. Магазином мебельным хозяйствует, денег до жопы. Сюда с дружками раз в месяц приезжает. Целым табором. Машин пять. Шашлыки жарят, в бане моются, в озеро голышом бегают, никого не стесняясь, музыка ночь-полночь, вопли на пять верст, пьянки-гулянки. Потом очухаются, отойдут и уезжают. До следующего раза. С этими тремя пусть москвичи сами договариваются. Я у же и так, и эдак, все без толку. Я свою работу сделал. Трактор, ульи с пчелами и скот продал. Через десять дней перевожу барахлишко в Новгород, в новый дом, и пусть дальше сами разбираются. Мне до звезды.
      – А батюшка Иоанн? Его долго уговаривал?
      – Гришка Малахов, поп? Не. Этот сразу согласился, – Сапрыкин закурил папиросу. – С сестрой его старшей наверняка пришлось бы повозиться, упрямая была баба. Но, слава богу, вовремя отошла. Царство ей небесное. А Гришке здесь дом на фиг не нужен. Слишком далеко ездить, да и ни к чему. Он уж лет пятнадцать, как в Питере в храме служит. На берегу Финского залива живет, в Стрельне. Там-то покрасивше, всяко.
      – Кому как, – философски заметил Витек. – Сколько ты ему заплатил?
      – Не я. Московские. Пятьсот тысяч рублей, – назвал сумму староста. – Самый лучший участок в деревне. А что? Почему вы спрашиваете? Что-то не так?
      – А ты, можно подумать, не знаешь?! – снова влез в допрос Годзила, рывком подлетев к Сапрыкину, схватил его за грудки огромной лапищей и рванул, так что затрещала ткань. – Что молчишь, гнида?!
      – Лейтенант, отпусти его. И сядь, – повысил голос Витек. – Я сам разберусь.
      Годзила нехотя разжал пальцы и вернулся на место, продолжая испепелять фермера уничтожающим взглядом.
      – Неужели не в курсе, а, Кузьмич? – уточнил Витек. – Подумай хорошенько, пока я добрый. И пока даю тебе шанс самому во всем признаться.
      – Да Христом Богом клянусь, не знаю я ничего! – взмолился староста. – Ни сном ни духом!
      – Ни сном, говоришь? Тогда слушай, – холодный тон Витька не предвещал фермеру ничего хорошего. – Замочили батюшку Иоанна, – нарочно сгустив краски, зловеще произнес он, не подозревая, что именно эти слова окажутся для Сапрыкина роковыми. – Аккурат в день продажи дома. Когда он домой с деньгами возвращался. Остановили машину неподалеку от Питера, вроде бы как милиция. В форме. Дали по голове. И – все. Пи денег, ни новенькой «шевроле-нивы», ни человека. И сделать это мог только тот, кто точно знал, когда, на какой машине и с каким грузом будет возвращаться в Санкт-Петербург из Новгорода продавший дом за пол-лимона рублей священник. Как думаешь, Сапрыкин, много людей было в курсе вашей сделки? А?! Чего молчишь, ур-род?!
      – Я… я никому не говорил, – дрожащим голосом ответил староста. – Ни одной душе! Христом Богом…
      – А тебе и не надо было говорить, – брезгливо усмехнулся Витек. – Твой сыночек с дружком Лешей, мусора будущие, в это время находились в доме и сами все слышали. Вот и решили сыграть на опережение. Благо форма милицейская есть, маршрут известен. Священник – клиент законопослушный, на требование представителя правоохранительных органов обязательно остановится. Делов-то – дать кирпичом по голове и забрать деньги. Так? Так, я спрашиваю?! На чем они приезжали? На машине?
      – Да, – уронил лицо в ладони Сапрыкин. – На Лешкиной развалюхе, «копейке». Ему старший брат подарил, на убой.
      – И уехали в Питер гораздо раньше, чем отец Иоанн? Пока вы у нотариуса купчую оформляли.
      – Да… Часа на три раньше.
      – Что и требовалось доказать, – кивнул Витек. Повернулся к Годзиле: – Усекаешь, лейтенант? Все сходится.
      – Брать надо щенков, – хмуро буркнул Годзила. – Ехать в Питер и брать. Прямо сейчас.
      – Одно только меня смущает, – помолчав, сказал Витек, очень естественно играющий роль чекиста. – Священник знал и твоего сына, Сапрыкин, и его дружка. И наверняка очень бы удивился, вновь увидев одного из них на трассе, в форме, тормозящими его машину. Что получается? А получается, что эти двое взяли в подельники третьего и выставили его на дороге. А сами затаились рядом.
      – Не губите, братцы! – взмолился резко встрепенувшийся фермер, до которого, видимо, только сейчас окончательно дошло, что ждет его сына за убийство и грабеж. – Не как людям служивым, а просто как мужикам говорю! Я на все согласен! Я верну! И деньги, и дом! И вас не обижу! Только не сажайте маво Сашку в тюрьму! Христом Богом…
      – Не трожь Бога, ирод, – проскрипел зубами Годзила. – Еще раз ляпнешь – пеняй на себя, черт немытый.
      – Прошу, не губите, – продолжал молить староста, с надеждой глядя в глаза Витька. – Я все отдам. Все, что есть. Умоляю.
      – И сколько же ты готов замаксать? – скептически наморщил лоб Годзила. – Чтобы мы змееныша твоего на свободе оставили и блудняк замяли.
      – У меня есть пятьдесят семь тысяч. Долларов, – в глазах фермера сверкнула надежда. – Доля моя. Они здесь. Дома! Только мальчика не губите, братцы. Один он у нас с матерью. Двенадцать лет ничего не получалось, мы с женой уже и надеяться перестали, и вдруг, на пятом десятке, забрюхатила. Валентина, если узнает – не переживет.
      – Ты, Сапрыкин, оказывается, редкостный долбоеб, – закуривая сигарету, заметил Витек. – Нам, офицерам ФСБ, находящимся при исполнении, предлагаешь взятку, чтобы мы убийство с ограблением замяли. Так вот, умник, слушай меня внимательно и запоминай. Мы тебе не псы легавые. Мы – чекисты. И мзду не берем. Так что можешь считать, что пять лет на курортах республики Коми ты себе только что заработал. Я сказал. Хватит лясы точить. Собирай барахло, поедешь с нами.
      – Братцы… Вы же люди!
      – Погоди, капитан, – вмешался Годзила. – Не горячись. Может, Кузьмич и прав. В жизни всякое случается. Я вот, по пацанке, тоже в блудняк втерся. Если бы старики вовремя не отмазали, где бы я сейчас был? Уж точно, не в конторе.
      – Ты о чем, лейтенант? Не понимаю.
      – Пойдем выйдем. Разговор есть, – вздохнув, предложил Годзила. Сурово глянул на Сапрыкина: —А ты – сидеть и не шевелиться!
      – Да, да, хорошо! – закивал фермер. – Как скажете, товарищ!
      Когда Витек и Годзила выходили, застывший на табурете староста проводил «чекистов» задумчивым взглядом.
      Оказавшись на крыльце и плотно прикрыв за собой дверь, Витек впервые позволил себе сбросить маску и улыбнуться. Все складывалось как нельзя удачно. Тему, ради которой они приперлись в такую даль, удалось разрулить в считанные минуты. Да и назад в Питер они, по ходу, вернутся не пустыми, а с туго набитым пачками баксов карманом.
      – Ну, по ходу, все ясно. Что будем делать с этим упырем? – спросил Годзила, довольно ухмыляясь.
      – А хули с него взять, кроме лавэ, – пожал плечами Витек. – Раскололся – и ништяк. Заберем бабки, раз предлагает, поделим по-братски. Типа премия. Фролу ничего говорить не будем. Перетопчется.
      – Ясный перец, – поддержал Годзила. – По двадцать восемь с половиной кусков на рыло. Зашибись.
      – А насчет пацанов – пусть Рэмбо решает. Грузить – так грузить. Мочить – так мочить. Мне по барабану.
      Витек достал телефон, глянул на дисплей. Зона покрытия устойчивая. Отлично. Набрал номер Дениса, дождался ответа и сообщил:
      – Шеф, расклад в лучшем виде. Аборигена раскололи. Батюшку уработал его сынок, с дружками. Только он знал, что сделка намечается. По ходу, трое их в деле было. Все учатся в нашей, питерской, школе милиции, живут на съемной хате. Отсюда и форма. Короче, здесь мы, считай, закончили, можно сматываться. Какие распоряжения?
      – Мужик хоть жив? – помолчав, спросил Фрол.
      – Куда он денется, маугли, – оскалился Витек. – Мы с Годзилычем его даже пальцем не трогали. Ксиву гэбэшную в рыло – и сам потек, как понос. Жив-здоров.
      – Добро. Узнайте имена дружков, запишите адрес хаты и возвращайтесь. Я доложу Владу. Он решит, что со щенками делать.
      – Понял, шеф, – Витек захлопнул откидную панель мобильника. Пробормотал довольно: – Порядок. Берем лавэ и валим отсюда.
      Сапрыкин, как ему и было приказано, сидел на табуретке в кухне и не шевелился.
      – Ладно, мужик, – помолчав, сухо сказал Витек. – Раз уж такое дело, возьму грех на душу. Первый раз. И открою тебе страшную тайну. – Витек пристально взглянул на деревенского старосту. – Священник, отец Иоанн, слава богу, жив остался. Не добили его пацаны. Но покалечили серьезно. Открытая черепно-мозговая травма. До сих пор в реанимации лежит, бедолага, под системой. Вчера вечером я был в больнице. Он впервые пришел в сознание и рассказал мне, куда и зачем в тот день ездил. Об этом пока никто не знает. Включая наше начальство. Показания я в протокол не вносил, но поп сказал, что хорошо запомнил в лицо того гоблина ряженого, который машину тормознул. Если показать ему фотографии дружков твоего сына, думаю, даже фоторобот составлять не придется. Хана всем троим. Лет по двенадцать строгача как минимум. Поэтому для того, чтобы все было шито-крыто, нам с лейтенантом Николаевым, – Витек бросил взгляд на Годзилу, – придется сделать так, чтобы реанимацию батюшка Иоанн покинул как можно быстрее. Вперед ногами. А это уже не просто должностное преступление. Это – мокруха. И стоит такая работа как минимум сто кусков. Усекаешь тему?
      – У меня только пятьдесят семь тысяч, – тихо сказал Сапрыкин. – Больше нету. Клянусь.
      – Значит, будешь должен, – по старой бандитской схеме быстро нашел решение вопроса Витек. – Продашь новый дом, который взамен этого в Новгороде приобрел, и рассчитаешься. А дальше – будешь выкручиваться. Мужик ты, я смотрю, работящий. Не пропадешь. Сейчас напишешь расписку. Так мол и так, я, Сапрыкин Иван Кузьмич, взял в долг у Волгина Бориса Вячеславовича… это друг мой, если что… сорок три тысячи долларов США, на покупку дома. Вернуть деньги обязуюсь в течение месяца, в противном случае обязан буду платить проценты. Пять процентов в день… Ты чего на меня таращишься? Не устраивает такой расклад? Какие проблемы, я могу прямо сейчас связаться с начальством и сообщить, что батюшка заговорил и готов опознать одного из нападавших.
      – Не надо никуда звонить, – мотнул головой фермер. – Я согласен.
      – Ну, а раз согласен, не стрекочи ебалом! Бери бумагу и пиши! – рявкнул Годзила. «Лейтенант Николаев» буквально сгорал от желания как можно быстрее ощутить в руках приятную тяжесть перетянутых резинкой упругих пачек зеленых американских ассигнаций. Пока обутый на бабки лох марал бумагу, Годзила даже успел придумать, как с максимальной пользой и кайфом истратить нежданно упавшие на голову сладкие деньжата. Для начала он поедет в Амстердам, на улицу «красных фонарей», и реализует свою давнюю юношескую мечту – трахнет очень и очень толстую негритянку. Самую жирную, большую и ужасную из всех, которых только сможет найти в этом рассаднике блядства. Потом обязательно сходит в знаменитый секс-музей, который видел по телику. Чисто чтобы приколоться и поржать. В завершении тура купит на авторын-ке не вконец убитый «мерседес-геленваген», обязательно черного цвета, и своим ходом вернется на нем в Питер. Погоняет с полгодика, а потом продаст с наваром. Ништяк!
      Управились быстро. Спустя неполные четверть часа братки забрали расписку, получили деньги, оставили для связи номер «рабочей», зарегистрированной на левый паспорт, трубки, на случай, если загруженный на лавэ фермер соберет долг раньше, чем через неделю, предупредили Сапрыкина, чтобы тот держал язык за зубами, и сели в забрызганный подсохшей грязью «ниссан-террано». Не успевший до конца остыть внедорожник выпустил из выхлопной трубы облако едкого серого дыма и, раскидывая по сторонам комья липкой грязи, рванул по раскисшей, чавкающей грунтовке в сторону леса. Трехкилометровая зеленая стена леса отделяла дремлющую на берегу озера Ильмень деревню Соловьи от ближайшей асфальтированной дороги.
      Когда джип скрылся из виду, староста опустил шторку на окне, достал из кармана новенький мобильный телефон с большим многопиксельным дисплеем и набрал номер сына. Услышав заспанный, нетвердый с бодуна голос будущего мента, Сапрыкин рявкнул так, что в рамах задрожали стекла: