Под потолком небес

— Да я все понимаю, но и сделать ничего не могу.

— Слушай, а давай мы с ней конкретно разберемся, — это уже чей-то гнусавый басок. — Объясним по-хорошему, чтобы она отсюда проваливала. Гарантирую — через день ее вещичек здесь не будет!

— Ох, тебе легко говорить! А потом сюда ее родственники пожалуют, и такое мне устроят! Они же там все поголовно бандиты, отморозки! Сначала искалечат, а потом разбираться будут, как дело было. Нет, Сашенька, не надо. Я уж как-нибудь сама с ней разберусь. Да и что мы все о ней, да о ней, охота была что ли настроение портить! Лучше давайте пить виски! И танцевать! Танцевать!!!

Далее все снова потонуло в грохоте музыки, даже Мишенька во сне беспокойно заворочался. А Наташка сидела и ощущала себя оплеванной с ног до головы. Если бы она сама это все сейчас не слышала, то кто бы ей рассказал — ни за что не поверила, что родная сестра может говорить о ней такие гадости. Ну, зачем ей это надо! Наташка же ей ни разу ничего плохого не сделала, всегда дома прибрано, еда на столе, дети накормлены и ухожены. Неужели ей этого было мало? Но все равно, за что?! И что, получается и отец, и Игорь были правы: Ланке верить нельзя? И Дашка ее, выходит, не зря предупреждала? Ну почему же так больно! Опять ее предали. Просто так, походя, между делом. Использовали на полную катушку и вытерли ноги.

Где-то через полчаса вся компания вместе с Ланкой свалила из дома. Наверное, решили продолжить где-нибудь в другом месте. Или спиртного не хватило. В любом случае, сюда они больше не вернутся, вряд ли Ланка решится привести их снова в то время, когда дома может быть Наталья. Ей на самом-то деле лишние разборки ни к чему. Вызвать сочувствие у случайных знакомых к своей печальной доле — это куда еще не шло. А вот скандалить с человеком, который ведет ее дом и вытирает задницу ее ребенку — это уже лишнее.

Для верности выждав еще минут пять, Наташка отправилась в комнату Ланки. Рыться в чужих вещах — ниже этого опуститься трудно, но теперь Наталья должна была знать правду до конца. Врать самой себе уже не было никакой возможности. Костик, увидев ее, приветливо протянул ей свои ручонки из манежа и громко и отчетливо сказал: «Мама!» Наташка улыбнулась ему сквозь непрошеные слезы, слегка покатала его на руках, поцеловала в упругую щечку и отпустила обратно, автоматически отметив про себя, что манеж ему уже тесноват, и со дня на день Костик с ним справится и выберется наружу. Растет человечек, что поделаешь!

Перерыв весь секретер, Наташка наконец-то нашла то, что искала. Ланкины документы. Вот свидетельство об окончании средней школы. Сплошные тройки. Явно не абитуриент МГИМО. С такими оценками только в ПТУ подаваться, да и то не во всякое возьмут. Вот свидетельство о заключении брака с Игорем Ромашиным. Вот свидетельство о рождении Константина Игоревича Ромашина. Все стало на свои места. Ей врали от начала и до конца. Врали просто так. Чтобы вызвать жалость, чтобы расположить к себе. Да мало ли почему Ланке приспичило сочинять свои истории? Зачем, спрашивается, сегодня было устраивать перед пьяной толпой этот театр? Просто так? Да, она не могла знать, что Наташка узнает об этом, но ведь рано или поздно обман бы все равно вскрылся! Так зачем?

Наталья аккуратно положила все на место и вернулась к себе в комнату. Начала укладывать свои вещи. Их с Мишей пожитков набралось на два чемодана и маленький городской рюкзачок. Нет, уйти просто так тоже было нельзя. Но, как и что сказать Ланке? «Прости, дорогая, но я все о тебе знаю, и не могу больше жить с человеком, который мне так беззастенчиво врет»? Или еще что-нибудь столь же пафосное и возвышенное?

В этот момент тишину разорвала трель телефона. Звонил Павел, беспокоился, как там дела у Миши. Было превосходно слышно, как его мама все пытается дать советы, как лучше всего вылечить маленького, и как Паша с мягким юмором отсылает ее на кухню, чтобы спокойно поговорить с Натальей. Наконец они остались без чужих ушей, и Наташка задала вопрос, который так и вертелся у нее на языке:

— Слушай, а тогда, когда ты мне ключ отдал, ты это все всерьез сказал?

— Если я что-то говорю, то это может быть только всерьез. Я не беру своих слов назад.

— Паша… Не знаю, как об этом сказать, и мне очень неудобно…

— Говори, не бойся. Что у тебя приключилось?

— Знаешь, это очень долгая история, и я потом ее тебе всю расскажу, но вкратце дело в следующем: я больше не могу оставаться с Мишей там, где я сейчас живу. Меня не выгоняют, ничего мне не говорят, но за моей спиной пошли гулять очень гадкие сплетни. В итоге, я больше не доверяю человеку, у которого живу. Я не верю своей родной сестре.

— Так какие вопросы? Бери вещи, я сейчас подойду, да и переезжай ко мне! Я же тебе об этом сказал! Даже не раздумывай!

— Паша, не все так просто. Во-первых, я не могу уйти от нее просто так. Я должна с ней поговорить начистоту и расставить все точки над ё. Мне это очень надо. Я хочу знать, почему все так произошло. Так что даже если я и покину эту квартиру, то не раньше завтрашнего дня, поскольку у меня очень большие сомнения, что Лана сегодня придет сюда ночевать, или если даже и придет — что сможет понять то, что я хочу ей сказать. В любом случае, трезвой я ее сегодня не застану. А проблема два еще серьезнее.

— Что такое?

— Понимаешь, ты — классный парень, мне с тобою очень здорово, мне очень нравится с тобой болтать обо всем на свете…

— И в чем же именно твоя проблема?

— Паша, я тебя не люблю. Я, честно говоря, и не знаю, смогу ли когда-нибудь полюбить по-настоящему. По крайней мере, я еще ни разу в жизни не чувствовала, что люблю кого-то до беспамятства. И получается, что я, если перееду к тебе, просто как бы использую тебя в сложный момент своей жизни. И я не хочу, чтобы мне потом это кто-нибудь припомнил. Да нет, я все не так говорю. Подожди, сейчас сформулирую получше. Значит, так: я бы очень хотела полюбить тебя, и возможно, рано или поздно это случится, но я не могу отвечать за собственные чувства. И очень не хочу подводить тебя. Вот вкратце и все.

— И только-то? Наташенька, я бы куда сильнее испугался, если бы ты через неделю знакомства заявила мне, что я — твоя заветная мечта, самый любимый человек, и ты вообще без меня жить не можешь. Это наводило бы на определенные подозрения. А то, что ты сейчас чувствуешь — это абсолютно нормально. И не надо этого стыдиться. Ведь мы и в самом деле очень мало знакомы. Но я, например, не считаю, что это может нам с тобой помешать. Я ведь с самого первого дня понял, какая ты. А то, что мы многого друг о друге не знаем — так это ерунда, ей Богу. Зато будет, о чем на досуге порассказать.

— Ты действительно так это воспринимаешь? Слушай, но мне все равно очень неудобно. Все так быстро происходит. Даже слишком быстро. И я ужасно не терплю быть зависимой от обстоятельств, а пока дела именно так и обстоят. И твоя мама…

— Слушай, расслабься! А что касается моей мамы, так она мне уже все уши прожужжала, когда я тебя снова в гости приведу. Вон, слышишь, кричит, что если буду долго телиться, такую красавицу какой-нибудь лихой джигит уведет, а я на бобах останусь.

— Ой, ну ты скажешь тоже!

— Ну, так что, решайся!

— Да я уже решилась. Хотя и боюсь страшно, так что попрошу это учесть!

— Хорошо, учтем. Когда завтра за тобой зайти?

— Я тебе сама позвоню, ладно? Не знаю еще, когда мы закончим наши разборки.

— Тогда все, жду своего звонка. И пойду маму предупрежу, что ты с завтрашнего дня переезжаешь к нам. Она так обрадуется!

— Слушай, а может быть, не стоит? Мы, кажется, слишком торопимся. А вдруг я буду вынуждена остаться? Или по какой-то еще причине не смогу переехать к тебе именно завтра? А ты уже и маме расскажешь, что я вот-вот на пороге появлюсь, вы меня ждать будете, а я не приду. Паша, ты же понимаешь, что я ни за что сейчас отвечать не могу! Еще ведь не поздно переиграть все. Ну, подумай, может быть не надо все это затевать, а?

— Надо. Ну, давай, не грусти, три все к носу и держи хвост пистолетом. Тебе уже не так долго осталось в этом доме мучиться. Так что будь молодцом!

— Постараюсь…

* * *

Послеобеденный остаток дня обещал выдаться свободным. Переговоры успешно проведены, очередная партия товара проходит растаможку, с двумя проблемными должниками переговорили. Представитель одного из них только что покинул офис с клятвенным обещанием, что за полученную сантехнику рассчитаются в самое ближайшее время, и проценты набежавшие выплатят, а со вторым она завтра разберется, поскольку тамошний генеральный свалил на отдых в Испанию и вернется, если верить его секретарю, только сегодня вечером. Благодать! Даже телефон примолк: устал бедолага, наверное, голосить.

Нет, все-таки отдельный кабинет — это такая роскошь! Наталья вот уже полгода являлась его единоличной и полноправной хозяйкой на правах старшего менеджера и будущего заместителя директора фирмы (в чем у ее коллег и у нее лично не было никаких сомнений — всего лишь вопрос времени), но так и не смогла окончательно привыкнуть к тому, что ей теперь не приходится отвоевывать свое место у факса наравне с другими менеджерами, и не надо каждый раз, чтобы обновить макияж, бегать в туалет, подальше от глаз сослуживцев. И ведь всего этого она достигла сама! А начинала простым секретарем-референтом! Из секретарей, как только появилась возможность, ушла в менеджеры, а дальнейший подъем по карьерной лестнице уже был исключительно делом техники. Пашка, правда, слегка ворчал из-за ее подчас весьма поздних приходов домой, но тут уж ничего не попишешь. То груз надо встретить, то кого-нибудь в аэропорт проводить. Или очередная офисная вечеринка, с которой просто так не улизнешь без обязательного бокала-двух шампанского, наскоро заеденных шоколадной конфеткой. Зато сейчас можно слегка передохнуть и насладиться плодами трудов своих. И ведь есть чем гордиться! Как выяснилось, английский язык она знала не только на уровне «понимаю со словарем», как остальные ее коллеги, но вполне прилично могла объясняться с собеседником на любые темы касательно ведения бизнеса. Шеф это оценил быстро, но еще долго устраивал Наташке спонтанные и подчас каверзные проверки, пока не убедился, что она действительно отвечает за каждую из пятерок в своем красном дипломе. То подзывал ее к телефону и просил объяснить собеседнику политику фирмы по отношению к мелкооптовым продавцам, а собеседник оказывался либо итальянцем, либо французом с таким ужасным акцентом, что легкие огрехи Натальи на этом фоне казались просто не видны. Иногда шеф подсовывал ей очередной еще не переведенный контракт и спрашивал ее мнение по тому, или иному пункту. А то просто просил подготовить письмо для зарубежных партнеров, и составить его в самых, что ни есть нелестных, но вместе с тем дипломатических выражениях, поскольку они, нехорошие люди, опять прислали черт знает что и недогрузили четыре товарные позиции.

Наташка воспринимала все это как своеобразную игру, и это здорово помогало ей в самые трудные моменты работы. Она пахала больше, чем любой другой из коллег, занимающих ту же должность, что и она, зато и получала сторицей за свои старания. На сегодняшний день ее зарплата была уже в несколько раз больше, чем у Павла (он, правда, об этом мог только догадываться — Наталья щадила его чувства, поскольку, будучи кем-то вроде охранника-кладовщика на книжном складе на подобные суммы даже в очень отдаленном будущем рассчитывать не мог).

Да, за прошедшие два с половиной года она здорово изменилась. И внешне, и внутренне. Испуганная девочка-провинциалка была отодвинута в самые дальние тайники души, а взамен ее явилась классическая бизнес-вумен, с хваткой бойцового питбуля и обворожительной улыбкой. Наталья здорово похудела, похорошела, сменила прическу. В одежде и косметики она теперь, пожалуй, разбиралась даже получше Дашки. Дашка, кстати, в последнее время ушла на дно, появлялась на горизонте примерно раз в полгода. Вываливала на подругу поток совершенно безумных новостей из собственной жизни и снова пропадала. Впрочем, переживать об ее отсутствии Наташке просто было некогда. Ее личное время было расписано не то что по минутам, а порой даже по секундам. И лишним сожалениям по какому бы то ни было поводу здесь было не место.

Месяц назад она вернулась из отпуска, который они всей семьей провели у ее родителей на Азовском море. Первый раз, когда она осмелилась вернуться в свои родные места. А до этого все как-то не решалась. В тот памятный год, когда она переехала жить к Павлу, ни он, ни Зинаида Петровна так и не смогли ее уговорить съездить всем вместе на юг. Первым сдерживающим фактором был Петька Маслобойников. Наталья до сих пор до конца не избавилась от страха перед неприятностями, которым он мог бы быть причиной. А в том, что он вызвал бы Пашу на драку, да и ей попытался пощечин надавать, Наталья не сомневалась ни на йоту. Но еще страшнее было представить родителям их первого внука и объяснить, каким образом он появился на свет. Зинаида Петровна, узнав, что отчество Миши — Павлович, не долго думая, сказала, что никаких проблем здесь не видит. Паша скажет, что это его сын. А то, что не женаты — так сейчас многие в гражданском браке живут, и не торопятся свои отношения официально регистрировать. Это уже никому не в новинку.

Пашка на ура воспринял идею своей мамы, а Наталья совершенно растерялась. Да, с подобной версией ее родители быстро бы смирились, лишь потребовали бы, чтобы «молодые кончали дурью маяться, да начинали жить по закону, как принято, а то негоже это ребенка незаконнорожденным оставлять» и т.д. и т.п. Но обманывать своих, пользуясь Пашиной добротой, тоже язык не поворачивался. Пашка долго над ней смеялся, называл «маленькой глупышкой», но до конца переубедить так и не смог. Поэтому, поразмышляв как-то вечером на кухне, решили сделать проще: пригласить родителей Натальи приехать в Москву в гости. Наташку этот вариант устроил куда больше. Тем более что она просто физически, спиной чувствовала поддержку Павла и его матери, поэтому встреча с родителями уже не казалась концом света.

Как ни странно, ее родители совершенно спокойно восприняли столь разительные изменения в судьбе старшей дочери. В гостях они пробыли ровно три дня, привезли с собой неподъемные сумки с фруктами и домашними заготовками, а также подарки для малыша. Отец Натальи очень гордился своим первым внуком, не спускал его с рук, и при каждом удобном и неудобном случае твердил окружающим, что малыш — вылитый прадед. Хотя чем дальше, чем очевиднее становилась непохожесть мамы и сына. О каком уж родовом сходстве здесь говорить! Но дедовская гордость есть дедовская гордость.

Улучив минутку, Наталья поведала отцу, что Мишенька для него не первый, а второй внук. И рассказала о Костике и Ланке. Батька даже в лице поменялся. Наташка сжалилась над ним, и прямо-таки выгнала его в гости к Лане, благо, что идти здесь было всего нечего. А матери сказала, что отец отправился на метро в специальный магазин для рыболовов: всякие крючки да блесны посмотреть. Мама поворчала слегка, да и вновь увлеклась беседой с Зинаидой Петровной. Выяснилось, что мнения двух достопочтенных дам совпадают практически по всем вопросам, от консервирования до воспитания их любимых детей. Наталья с Павлом уже и не знали, куда от них деться. Возражать — себе дороже, а выслушивать поток нотаций и воспоминания о «старых добрых временах» — хуже горькой редьки. Пришлось сбежать на улицу под предлогом прогулки с Мишей.

Ребята сделали всего два круга вокруг дома, когда увидели Наташиного отца. Он шел и, не стыдясь прохожих, размазывал рукавом слезы. Оказалось, что Ланка все-таки отдала Костю Игорю, а отцу своему даже фотографий внука не показала. Просто взяла и выставила за дверь. Сказала, что от него с его драгоценной Наташкой ей одни беды достаются, и не видать ему внука, как собственных ушей. Нет бы, денег привез, или подарок какой-нибудь, а то ведь все норовит в душу залезть, да покопаться. А Наташке своей пусть передаст, что Ланка ее никогда не простит. Как у нее проблемы — так «Ланка, помоги», а как сестре ее помощь потребовалась, так сразу в кусты свалила. Не стыда, ни совести. И гвоздики свои общипанные отец пусть в помойку выбросит. С такими только на кладбище приходят, а не к приличным людям.

Наталья мысленно сосчитала до десяти, а когда не помогло — до двадцати. Вот, значит, как. Когда она с Ланой в последний раз разговаривала, та умоляла ее остаться и божилась, что никогда ни единого словечка плохого о Наташе не говорила. А если кто обратное утверждает — то пусть Наташа ей этого человека покажет, и Лана лично ему в физиономию плюнет. Наташка тогда просто взяла и поставила перед ней зеркало. И сказала: «Валяй!» Так противно, как после этого разговора, ей на душе не было с тех пор, как Алексей отказался от нее и Мишеньки. Лана либо ничего не понимала, либо опять притворялась и играла одну из своих многочисленных ролей. А сейчас решила стать обвинительницей. Моралистка хренова! Продала своего ребенка его же отцу, и еще имеет наглость выступать. Не человек, а яблоко червивое. Снаружи румяное наливное, а внутри все червоточинами изъеденное. Немудрено, что батька так расстроился. Она же его плоть и кровь. Хоть бы каплю уважения имела. Или сочувствия. А, что о ней говорить!

Отца объединенными усилиями успокоили, отвели к ближайшему ларьку, отпоили пивом, и все вместе вернулись домой. Матушка очень обрадовалась, что отец вернулся без покупок, а значит, спасен семейный бюджет, и даже не обратила внимание, что глаза у него подозрительно поблескивали. А Наталья пожалела, что вообще рассказала отцу о Ланке. Только расстроился. Но кто же знал, что все так выйдет!

Проводив родителей, Наталья с облегчением вздохнула. Так, одной глобальной проблемой меньше. Теперь осталось подумать о том, как жить дальше. Сидеть на шее Павла и Зинаиды Петровны совершенно не хотелось. И чем больше добра делали они для нее, чем больше подарков дарили ей и Мише, экономя на своем небогатом бюджете, тем отчетливее она понимала, что дальше так продолжаться не может. Она этого не выдержит. Поэтому, как только Миша дорос до уровня ясельной группы, принялась подыскивать себе работу. Зинаида не очень-то одобряла такой трудовой энтузиазм у будущей невестки, убеждала ее, что она сейчас куда больше нужна собственному сыну, чем какому-то чужому начальнику, но все безрезультатно. Наталья все равно устроилась на работу. Правда, в ясли Мишу отдать так и не удалось. Зинаида Петровна заявила, что не пустит его в этот рассадник инфекций, а будет воспитывать дома. Ребенку так будет лучше. С этим Наташка уже спорить не могла, хотя морально ей было бы куда легче, если бы Миша посещал ясли. Зато она твердо решила, что как только Мишке исполнится три, он обязательно пойдет в детский сад. Наплевать, что там вечные простуды и карантин. Зато целый день будет среди своих сверстников, сможет вдоволь набегаться и наиграться, научится вести себя в коллективе. А прятать его всю жизнь под подолом — ему же хуже только сделаешь. Она на таких «домашних деток» еще в собственной школе насмотрелась. Бедолаги. Они всегда первые кандидаты на роль козлов отпущения. И на доносчиков и ябед. А что им еще остается, если весь класс их третирует и втихую поколачивает?

За всеми своими заботами, Наталья и не заметила, как пролетели два года. Она вертелась, как уж на сковородке, разрываясь между работой и домом. Слава Богу, в этом году ее отпуск пришелся на лето, и тут уж все домочадцы единогласно решили: на юг!

У родителей они пробыли полмесяца. Мишка в первый же день объелся фруктов до расстройства желудка, впрочем, Павел на пару с ним страдал той же болезнью. Максимка с интересом осмотрел своего племянника и взял под свое покровительство, подарив ему кучу своих старых игрушек. Сестренок-погодок дома не было: они обе успели выскочить замуж и на пару ждали детей, так что Мише уже недолго оставалось быть у ее родителей единственным внуком. Наташка увидела сестренок практически перед самым отъездом. Поболтали о том — о сем, да и разошлись. Слишком долго они прожили порознь и успели стать друг другу — ну, не чужими, а так: незнакомыми.

Маслобойникова, слава Богу, и духу рядом не было. По пьяной драке загремел за хулиганку на два года, как поведала Натальина матушка. Нельзя сказать, чтобы Наташка обрадовалась тому, что ее бывший парень стал заключенным, но то, что его больше можно было не опасаться — это как-то обнадеживало. С привидениями из прошлого встречаться не очень-то хотелось.

А еще Наталья выбралась на вечер встречи с одноклассниками. Совершенно случайно узнала, где и когда он состоится (хорошо вовремя мимо своей старой школы прошла, да объявление заметила, а то бы так все и пропустила), и, одев что покрасивее из ее летних нарядов, отправилась на встречу.

Да, школьные друзья здорово изменились. И не все в лучшую сторону. Витька, бывшая первая любовь Натальи, судя по отекшему лицу и носу в красных прожилках, регулярно прикладывался к бутылке. Даже не верится, он ей когда-то нравился до замирания сердца. Сейчас Витька занимался тем, что ремонтировал КАМАЗы. Юлька, его жена, ставшая парикмахершей, расползлась и напоминала базарную тетку, благо, что и голос у нее стал какой-то пронзительный, противный. Странно, а ведь была такая милая девчонка. Вот подружка ее бывшая, Маша, та как была красавицей, так и осталась. Да и в делах у нее все вроде бы ладится. Уже администратор гостиницы. А для курортного городка это очень хлебное место. И получить его просто так не получится. Правда, пока еще не замужем, но по ее словам, и не сильно торопится. Ее и так пока все устраивает.

Ох, и замучили тогда Наталью расспросами. Выяснилось, что она из всего класса единственная, кто сумел за Москву зацепиться. Все интересовались, кем она работает, да сколько платят. Тут Наташка и сделала глупость, честно сказав размер своей зарплаты. Бывшие ее одноклассники как-то дружно вздохнули, а потом весь вечер доставали ее фразами: «Ну, это у вас там, в Москве все так, а у нас здесь по-другому, мы люди простые…». Черт, ну совсем позабыла, что здесь ее зарплата — это целое состояние. И ведь не объяснишь, что в Москве и цены совершенно другие, и абы как одетой в тряпки китайского пошива, на местной барахолке купленные, на работу не придешь. Все равно не поймут. Поэтому она даже про Пашу рассказывать не стала. Просто упомянула, что замужем, и все. Вот и получилось, что кроме Маши никто с ней нормально и не поговорил. А ведь раньше они с ней почти врагами были. Елки-палки, ну почему же деньги так людей меняют!

Вернулась домой она тогда слегка удрученная. Даже до конца вечера не досидела — не выдержала. Хорошо по телевизору передавали старый добрый фильм «Москва слезам не верит», хоть настроение немного поднялось. Они с Пашей никому не говорили, что этот фильм был их маленьким секретом. Наташкина судьба в чем-то напоминала судьбу главной героини, поэтому и Павел по аналогии с фильмом имел домашнее прозвище «Гоша». То-то их друзья временами недоумевали, почему она его Георгием зовет, а Пашка откликается. А ларчик просто открывался.

Как ни странно, под конец поездки Наталью всерьез замучила дикая ностальгия по Москве. Она уже места себе не находила в доме родителей, перекладывала вещи с места на место, бесцельно бродила по комнатам, в которых прошло ее детство. Чуткий Паша прекрасно понял, в чем дело, и шепнул ей на ушко: «Потерпи еще немного, скоро будем дома».

Пашка. Натальина палочка-выручалочка. Родной, добрый, милый. Что бы она делала, если бы не он! И ведь что странно: если верить всем этим гороскопам, то получается, что они абсолютно несовместимые люди, которых и рядом-то сажать опасно. А на деле за все то время, что они прожили вместе, они еще ни разу — ни разу! — не поспорили всерьез, не то что — поругались. Вот и верь после этого звездам и астрологам — врут. Она это теперь совершенно точно может заявить, кто бы ни спросил.

Единственное, что ее не до конца, как бы это сказать, устраивало в Паше — так это его мужские качества. Нет, у него все было более чем в порядке, даже с лихвой. Они занимались любовью и три, и четыре, и пять раз в неделю, и в делах любовных Пашка был просто неутомим. Но чем дальше, тем больше Наталье хотелось чего-то иного. Порой, глядя на высокого и поджарого героя какого-нибудь боевика, Наташка обливалась сладким потом, как школьница на первом свидании. Ну не нравились ей крепыши вроде Пашки, хоть убей! Впрочем, Пашка смог найти выход из этой проблемы. Когда Зинаида Петровна в субботу отправилась с Мишей в цирк (даешь четыре часа свободного времени!), Пашка поставил на видео порнофильм, позаимствованный у кого-то из приятелей. Вот тут-то все и началось. Наташка сама не ожидала от себя такой прыти. И всего-то было дел: просто смотреть на экран и представлять, что с тобой не Паша, а вот тот развязный красавчик, или этот шикарный брюнет с цыганскими глазами. Да и их любовная техника как-то разом изменилась, стала намного разнообразнее за счет подсмотренных сцен. Благо, что оба, как выяснилось, были не чужды экспериментов в данной сфере.

Но тут появился и маленький подводный камень. Во-первых, побыть наедине без вездесущих Зинаиды Петровны и Миши им удавалось не так-то и часто — хорошо, если раз в неделю. Во-вторых, Наталья и не заметила, как настолько привыкла к этим фильмам, что без них занятия любовью казались для нее скучными и утомительными. Никакой разрядки — ни эмоциональной, ни физической — она уже не получала. И Пашка это прекрасно чувствовал. Чтобы не обижать его, приходилось закрывать глаза и представлять на его месте кого-нибудь другого. Хотя и этот прием уже не всегда срабатывал: тело-то не изменялось, оставаясь Пашкиным. И все, что к телу прилагается, тоже. Особенно запах.

Нет, Павел был крайне чистоплотным парнем, и душ принимал два раза — утром и вечером, но Наташка не могла наедине с ним избавиться от ощущения, что от него постоянно чем-то разит. При этом она понимала, что Пашка здесь абсолютно не при чем, но и с собой поделать ничего не могла. Порой отвращение к запаху Пашкиного тела доходило до того, что она едва сдерживала тошноту. Заниматься с Павлом любовью в летние месяцы Наталья вообще могла только в ванной комнате, стоя под струями теплой воды, потому что даже намек на запах пота убивал в ней всякое желание. Про оральный секс и говорить нечего — Наташка сразу же наложила на него однозначное табу. Хотя Павел уже не раз намекал ей, что не прочь пересмотреть этот пункт их отношений, поскольку «любит он это дело», в данном вопросе она была непреклонна

Про себя Наталья уже подумывала, а не завести ли ей любовника, но дальше фривольных мыслей дела не шли. Во-первых, ей очень не хотелось таким образом предавать Павла. Пришлось бы врать, выкручиваться, выкраивать время и искать место для интимных встреч, а Наташка от одной только этой перспективы в ужас приходила. Да и Паша этого совершенно не заслуживал. А, кроме того, она настолько выматывалась на работе, что ей порой было совершенно не до секса, и даже если бы вместо Паши с ней рядом в этот момент очутился тот злополучный красавчик из порнофильма, она бы и ему сказала «спокойной ночи», и минут через пять уже спала мертвым сном.

Зинаида Петровна все чаще намекала, что пора бы им обзавестись и вторым ребенком, а то Мишенька вырастет избалованным, да и года идут, а лучше с детьми разобраться, пока организм молодой, да здоровый… Наталья все это выслушивала вполуха, согласно кивала, но про себя решила, что в ближайшие лет пять больше рожать не будет. Ей пока и Миши хватит, да и на ноги надо всерьез вставать, карьерой заниматься. А то вырастет Миша, спросит его кто-нибудь: «А кто твоя мама?» И что он ответит? Что моя мама — домохозяйка? Нет, братцы, это несерьезно. Пусть лучше гордится, что мама — главный менеджер, или заместитель генерального директора. А то чем черт не шутит — еще и до самого генерального дойдет. Не на этой фирме — так свою собственную откроет. Где наша не пропадала!

Да и Павел был с ней в этом вопросе солидарен, поскольку Мишки ему вполне хватало. Пашка относился к нему, как к собственному сыну, учил его читать, рассказывал ему бесконечные сказки о гномах, духах и эльфах, строил с ним из кубиков многоэтажные города. И слепому же видно, что двух детей они пока не поднимут, даже в материальном плане. Да и где поселить второго маленького, если Миша и так спит вместе с Зинаидой, а Павел и Наталья ютятся вдвоем во второй комнате, крошечной, как кладовка. Надо покупать новую квартиру, а потом уже думать над дальнейшим продолжением рода. Но на пенсию Зинаиды и зарплату Павла не развернешься, значит, эта забота — головная боль Натальи, и никого больше. Но как это объяснить Зинаиде Петровне, которая день ото дня становится все настойчивее? Так глядишь, и презервативы им начнет прокалывать, или Наташкины таблетки подменит. С нее станется. И ведь абсолютно уверена в своей материнской непогрешимости, хоть кол на голове теши. Хорошая она женщина, но ее… много. Очень много.

Наталья не запомнила момент, когда стала тихо ненавидеть Зинаиду. Просто однажды она проснулась с четким осознанием того, что она свою будущую свекровь терпеть не может. Причем для нее самой это был изрядный парадокс. Как так: человек о ней заботится, специально работу бросил, чтобы с ее сыном побольше побыть, весь дом содержит от готовки до уборки, а Наталью все раздражает, причем временами приходится себе даже губу прикусывать, лишь бы не сорваться и не наговорить резкостей. И все-то дело в том, что Наташка себя здесь до конца своей не чувствует. Не чувствует себя хозяйкой, которая может хоть на полшага увести установленный здесь порядок в сторону. Она моет посуду — свекровь обязательно за ней все перемывает, она разбирается в шкафах — Зинаида тут как тут. Смотрит куда и как она свои тряпки складывает. А уж с Мишей — это просто вечная песня. То его вещи нельзя вместе с вещами Натальи стирать, а то он от нее какую-нибудь заразу подцепит (взрослые же всегда чем-нибудь больны, а значит на белье у них сплошная инфекция — по мнению Зинаиды). Поэтому надо сдирая руки в кровь натирать на терке детское мыло, и замачивать Мишкины вещи в этой субстанции, по виду весьма напоминающей сопли. И не дай Бог в каком-нибудь порошке постираешь: Зинаида обязательно все перенюхает, когда будет с веревки снимать, если порошок учует — начнет перестирывать. А потом полдня будет скулить, что у нее поясница болит, и вены на ногах выступили.