Под потолком небес

М-да, клин, говорят, вышибают «Клинским», а у него в организме, как назло, даже намека не осталось, что там до этого плескалось, по меньшей мере, литра два с половиной пива. Разве что запах остался. Может, забуриться куда-нибудь в ночной кабачок, хряпнуть пару стаканов водки под соленый огурец и мисочку оливье? А потом залезть на диван в родной волжанке и заснуть, как последний забулдыга. Или вызвать такси? Нет, все не то.

Как там, интересно, Наташка? Переживает, наверное. И мобильник, как нарочно, дома остался. Зря он, конечно, так сорвался. Ее-то вины в случившемся нет. Просто роковое стечение обстоятельств, и все. А какие у нее глаза были, когда он уезжал! Огромные, черные, потерянные. Он ведь уже в пути сообразил, какую глупость сморозил: взял и ляпнул: «не жди»! Он-то имел в виду, чтобы не ждала допоздна, и ложилась спать без него, но ведь фразу-то эту можно понимать по-разному, да еще и в такой ситуации. Она, наверное, решила, что он собирается ее оставить. Обиделся и уехал. Эх, что ж мы все задним умом сильны, что ж за жизнь такая непутевая! Все, надо домой ехать, волнуется же!

Андрей прибавил скорости. Сейчас он шел по крайнему правому ряду, с легкостью и даже изяществом обгоняя идущие в других рядах машины. Ползут еле-еле, дождя испугались. Пускай. Каждый выбирает по себе. Надо бы, конечно, в левый ряд выбраться, ну да ладно. И так неплохо.

Покрутив ручку магнитолы, Андрей поймал «милицейскую волну». «Песни, которыми мы жили», — радостно объявил юный голос ди-джея, и из динамиков раздалось секретовское «мой приятель — беспечный ездок». Ну, надо же, — хмыкнул про себя Андрей, до максимума прибавив громкость. Как знают, черти полосатые, когда и чего ставить. Ведь просит душа полета, просит! И он еще притопил педаль газа.

«Мой приятель — беспечный ездок. И асфальт он привык растирать в порошок…»

Спидометр уже перешел за отметку сто двадцать. Стрелка, плавно покачиваясь, упорно ползла дальше. Наступающие сумерки и проливной дождь здорово затрудняли видимость, но еще не настолько, чтобы ехать наощупь.

«Газ до отказа — он непобедим, сначала газ до отказа, а там поглядим…»

Волга — тяжелая машина. Чтобы ее поставить на водяную подушку, когда колеса несет по собственной прихоти, и автомобиль становится неуправляемым — надо немало постараться.

«И кто его знает, где шаг через край? Газ до отказа, одной ногой — в рай!»

Андрей представил Наталью, как, приехав, обнимет, прижмет ее к себе. Мысли Сталкера были далеко, там, с любимой, и машина, словно поняв, как хочется ему поскорее очутиться рядом с ней, все быстрее и быстрее несла его домой, оставляя за собой длинный водяной шлейф, как у крейсера.

Впереди замерцала желтая стрелка объезда. Ремонтные работы. Опять, наверное, обочины благоустраивают, новые водостоки кладут. Хорошо успел вовремя заметить, можно уйти в соседний ряд, хотя скорость уже сбрасывать поздно.

Он уже начал маневр, когда услышал странный хлопок. В мозгу мелькнула мысль: «Глушитель? Непохоже». Но тут времени на размышления разом не стало, потому что Волгу дернуло и потащило вправо, прямо на щит со стрелкой. Испуга не было, вообще никаких чувств не было. Андрей до последнего пытался выправить несущуюся не туда машину, играя педалями и рулем. Но тяжелая машина не хотела уходить со своей траектории, неумолимо летя прямо на барьер.

Ну, давай же! Ну, еще на метр влево!

Андрей был настолько поглощен этой единственной задачей, что когда Волга сбила щит а затем дернулась, налетев на бетонные блоки, поставленные строителями сразу за щитом, даже не понял, что пробил собой ветровое стекло и вылетел, подобно пушечному ядру, из салона. Дальше была ПУСТОТА.

* * *

— Слушай, я тебя все-таки вот этими самыми руками придушу! Ты хоть понимаешь, что я за ту ночь едва не поседела!

— Поседела бы — был бы повод опробовать краску для волос, только и всего! Кстати, я думаю, что ты эффектно смотрелась бы в амплуа блондинки. Этакая Мэрилин Монро, только более соблазнительных форм. Между прочим, жду — не дождусь, когда снова смогу нормально обнять тебя без этого гипсового панциря! Ты хоть понимаешь, какие муки я здесь терплю в ожидании этого сладостного момента?

— Ты — невыносим. Большего эгоиста, чем ты, я в своей жизни не видела.

— Еще скажи, что ты меня не любишь!

— Я тебя не-на-ви-жу! Понял! Тебе бы лишь повыпендриваться! Поди, еще думал, красиво ли ты разбился! Что, угадала?!

— Значит, замуж за меня не выйдешь?

— Выйду.

— Вот-те раз! А чего это ты вдруг передумала? Это неспроста. Наверняка какие-то меркантильные интересы посетили эту чудную умную головку. Ага, я все понял! Ты надеешься, что все-таки обретешь статус молодой вдовы! Ха-ха! Не получится! Я коварный, я тебя обманул. Ты думала, что осчастливишь собой умирающего человека, и жизнь твоя супружеская будет недолгой, а я вовсе не собираюсь торопиться на тот свет. Ну, что, съела?!

— Ну вот, даже помечтать нельзя…

— Слушай, а если серьезно?

— Я задумала. Если я увижу тебя живым, если самая страшная беда нас минует, то мы больше не будем расставаться и терять время по пустякам. Это как знак свыше. Понимаешь?

— Я же вечный! А ты боялась, что я погибну?

— Да. Очень.

— Странно. Почему бы это?

— Считай это предчувствием, интуицией, внутренним голосом. Чем угодно. И еще скажи, что я ошибалась! Что волноваться было не из-за чего! Ключицу раздробил, руку сломал, ногу сломал, сотрясение заработал, тело — сплошной синяк! Я тебя, когда в первый раз после аварии увидела — думала, в обморок упаду. Даже тошнота к горлу подкатила. А врач заметил, потрепал меня по руке и говорит: «Да вы не волнуйтесь! Муж у вас в рубашке родился. Можно сказать, легким испугом отделался». Ничего себе — «легким испугом»!

— Ой, да это мелочи. Особенно по сравнению с мировой революцией. У меня все быстро заживает, как на собаке. Уже ведь хожу! Сам! Вон, даже до скверика этого зачуханного с твоей помощью добрался, а по коридорам так вовсе самостоятельно передвигаюсь!

— Ага, при этом напоминаешь Никулина из «Бриллиантовой руки». Только у него все по очереди ломалось, а у тебя вместе. И рука, как крыло у самолетика торчит на этом нелепом упоре.

— Что ж поделать, крепкое у меня панорамное зеркало было. Рука послабже оказалась. Зато теперь могу по-гусарски за дам пить: что с локтя, что с плеча. Спать, правда, слегка неудобно, но это ерунда, потерпим.

— Нет, я все-таки стану молодой вдовой. Потому что не удавить тебя — выше моих женских сил. Ты хоть понимаешь, что запросто мог умереть!

— Знаешь, на самом деле я уже умер.

— ???

— Я когда пришел в себя — там, на куче всякого строительного мусора, то понял, что нахожусь в пограничье. На пороге. Словно на весах качаюсь от жизни к смерти и обратно. И ведь при этом точно знаю, что стоит мне хотя бы чуть-чуть пошевелиться, как взвою от такой невыносимой боли, перед которой не сравнится ни одна боль, которую я испытывал до этого. По мне дождь хлещет, стекает под меня, а я понимаю, что должен чего-то найти, что я чего-то еще не сделал, чего должен был. Скашиваю глаза в сторону и вижу яркое пятно. Фокусируюсь на нем, потому что знаю почему-то, что именно там разгадка всего. А потом как вспышка, мысль: это же моя ласточка горит! То есть она там, на обочине умирает, истекает бензином и маслом, а я здесь, на этом дурацком щебне, в луже воды и крови. И я решил, что мы как бы параллельно с ней уходим. Помню, что начал прощаться со всей своей жизнью, думать, что успел натворить, чего не успел. Потом отключился.

— А дальше?

— Снова пришел в себя. Уже гаишники вовсю вокруг меня суетились. Я буквально метрах в трехстах от их стационарного поста разбился. Так что они на месте раньше врачей оказались. По-моему, мне пульс щупали. А, нет, в глаза фонариком посветили, на реакцию зрачков посмотреть. Точно. Я и очухался. Парень, что около меня сидел, молоденький совсем мент, еще заголосил так радостно, мол, живой, живой! А я снова в ту сторону гляжу, где моя волжаночка полыхает. Яркое такое зарево было…

— Слушай, но ведь дождь нехилый шел, неужели не погасил ее?

— Когда машина горит, так, как моя занялась, ее потушить практически невозможно. Пока вся не выгорит, можно даже не стараться. После всех кульбитов, что она проделала, наверняка сорвался и разбился аккумулятор, да и бензопровод, скорее всего, пробило. Так что искра встретилась с бензиновым ручейком, и понеслось. Хорошо, еще не взорвалась, а то бы еще тот фейерверк получился. Бак-то почти пустой был! Но разговор не о том. Так вот, лежу я, и знаешь, даже обижаюсь слегка. Как так, я же уже с жизнью попрощался, к смерти готов как пионер к выносу знамени, а меня снова обратно выдергивают, уйти нормально не дают. Совсем замучили, гоняют туда-сюда, как шарик на резинке. И тут изнутри словно голос, причем, самое смешное, мой собственный. Говорит: дурак ты, Андрюха! Рано тебе еще на вечный покой отправляться. Попрощайся с ласточкой, которая тебя спасла, помяни ее добрым словом и живи дальше. Затем Анна пригрезилась. Тоже головой покачала, мол, рано тебе еще ко мне, и пропала. А потом уже слабо помню. Какие-то обрывки из «скорой», приемный покой вообще из головы вылетел, впрочем, перевязки тоже. Наверное, лекарствами успели напичкать. Впрочем, я на это совсем не в обиде. Так что умереть я успел. Но, как видишь, все равно вернулся. К тебе и к Мишке.

— Ты меня больше так никогда не пугай, ладно?

— Постараюсь, лапушка!

— Ты не постарайся, ты лучше мне пообещай!

— Извини, солнышко, хотел бы, но не могу: все мы под Богом ходим. Вот скажи, кто мог знать, что у меня колесо на ходу разорвет?

— Так все дело было в этом? А я почему-то считала, что ты из-за дождя с управлением не справился, и машину занесло.

— Понимаешь, я шел слишком быстро. Я же к тебе торопился! Дождь тоже, конечно, слегка подгадил, но если бы не колесо, то все еще обошлось бы. А так получилось просто хрестоматийно: приличная скорость, тяжелая машина, потерявшая управление и несущаяся, считай, на трех колесах, да безнадежно короткое расстояние до препятствия. Вот и приплыли. Хорошо еще рулевую колонку и руль я в свое время спортивные воткнул, иначе точно бы хана была.

— А при чем здесь это?

— Помнишь, какой у меня руль был? Маленький такой, аккуратный. А стоял бы штатный, фига я смог бы тогда из машины катапультироваться, остался бы внутри. Через эту дуру просто так не перелетишь, да еще и с моими габаритами.

— Ты рассказываешь, а у меня мурашки по коже бегают. Как представлю, что могла тебя лишиться, так внутри все аж холодеет. Я из-за тебя точно лет пять жизни потеряла, засранец! Никогда тебе этого не забуду!

— Успокойся. Все уже позади. Лучше давай перейдем к нашим баранам. Так, вопрос первый, когда свадьбу играть будем? Я готов хоть завтра. А ты?

— Решил взять быка за рога?

— Нет, как говорил один мой сослуживец, «куй железо, пока не сперли». То бишь, женись на девушке, пока не передумала. Так что ты думаешь по поводу брачной церемонии? Время, место, сценарий? Как насчет полета на воздушном шаре? Или глобальной вечеринки с участием всего нашего клуба?

— Выздоровей сначала, летчик-испытатель!

— Я уже живее всех живых, так что не увиливай от ответа!

— С твоей опухшей физиономией и загипсованным по диагонали организмом мне в Загсе делать нечего, разве что народ распугивать. Тебе сейчас можно запросто в главной роли очередной «Байки из склепа» выступать, даже грим не потребуется.

— Слушай, я же знаю, как это все у вас, девчонок, бывает! Пока платье себе самое распрекрасное выберете, список гостей в десять листов составите — полгода пройдет. А я из больничного заточения собираюсь рвать когти в самое ближайшее время.

— Ну, недели три, я думаю, ты еще здесь проведешь, а то и побольше, потом еще прихрамывать будешь. Так что не раньше сентября все получится. Да и то, если вовремя заявление подать.

— А когда надо?

— Где-то за месяц до свадьбы, а то и за парочку. Где как. Да, и учти: заявление на роспись подают только вдвоем. Так что меня в одиночку можешь в ЗАГС даже не засылать, все равно бесполезно.

— Тогда форсирую процесс приобретения надлежащей кондиции. Даешь лечебную гимнастику и прочие садомазохистские развлечения в духе создателя Франкенштейна. У нас народ в палате так матерится, когда упражнения делает, что даже мои ко всему привыкшие уши вянут. Чувствую, мне это в самое ближайшее время тоже предстоит испытать по полной программе.

— Это правильно, тренируйся. Чем скорее форму обретешь, тем быстрее дома окажешься. Я, кстати, уже рамку подобрала для нашего портрета, что нам на Арбате нарисовали. Повесила в большой комнате над диваном. Смотрится — просто потрясающе. Когда вернешься домой — сам увидишь. А по поводу платья и всего прочего — как-то это скучно, на самом-то деле. Ну, ни разу меня эта идея не привлекает. Еще фату на меня нацепи, чтоб народ посмешить. И платья эти свадебные с юбками и кринолинами. Я ж в нем буду смотреться, как тряпичная баба на чайник! Мне ведь уже не восемнадцать, вся эта мишура не для меня! Давай лучше как-нибудь тихо распишемся, посидим в каком-нибудь ресторане с малым кругом приглашенных лиц, да и успокоимся на этом, а?

— Но тебе еще и не восемьдесят! И мне, заметь себе, тоже. Так что даже слышать об этом не хочу. Платье и нормальная свадьба у нас с тобой будут просто однозначно. В конце концов, я собираюсь жениться только однажды. Имею я право на праздник, который запомню на всю жизнь? Я считаю, что да. Так что никакие возражения не принимаются. Единственное, на что я могу пойти…

— И на что же это?

— Нет, пожалуй, не скажу.

— Это что еще за тайны мадридского двора! Ну-ка, колись, что задумал!

— Ни за что! Сначала сам все, как следует, продумаю.

— Ну, хотя бы намекни!

— Ладно, так и быть. Даю тебе намек. Что ты думаешь об эпохе 60 — начала 70 годов?

— Честно говоря, ничего. Меня тогда еще не было.

— А зря, что ничего не думаешь. Даю тебе партийное задание. Где хочешь, как хочешь — достаешь фотографии того периода, любые журналы, книги, подборки мод для мужчин и женщин, и прочее в том же духе. Да, про прически не забудь. Желательно вариантов десять-пятнадцать. Насколько я помню, тогда всякие начесы были в моде, но вдруг я все-таки ошибаюсь?

— Слушай, а ты насколько серьезно головой стукнулся? Может, не стоит тебе из больницы раньше срока сбегать? Какие-то моды ему подавай, прически сорокалетней давности!

— На мой счет не волнуйся, я в полном порядке. Так что, сделаешь?

— Ну ладно, посижу в Интернете, знакомых потираню. Вдруг у кого соответствующая макулатура завалялась. Ты только скажи — к чему все это?

— К свадьбе, Натка, к свадьбе!

* * *

Когда Наталья распрощалась с Андреем и отправилась домой, на выходе из больницы кто-то позвал ее по имени. Наташка оглянулась, но никого знакомого в радиусе двадцати метров не увидела. Пожала плечами. Наверное, показалось. Кого-то другого окликнули, не ее. Двинулась дальше, но тут к ней подошла пожилая женщина с седыми, словно серебряными, волосами и, извиняясь, спросила:

— Вы — Наташа? Я не ошиблась?

— Да. Вы не ошиблись. Простите, а вы — кто?

— Я — мама Андрея. Вы уж простите меня, я за вами в сквере наблюдала, когда вы с Андрюшей гуляли. Мне в палате его соседи сказали, куда вы отправились, так что я вас быстро нашла.

— А почему же вы к нам не подошли?

— Не хотела вам мешать. Вы ведь о чем-то серьезном разговаривали. Я бы вам только в тягость была. Третий в таких делах всегда лишний, а я с Андрюшкой всегда поболтать успею. Вы не торопитесь?

— В принципе, нет.

— Если не возражаете, Наташенька, давайте снова в сквер вернемся. Там хорошо так, свежо. Там и поговорим обо всем. Мне так много нужно вам сказать!

До сквера они шли молча. Чувства Наташки колебались от удивления до легкой робости. Что от нее надо этой женщине с пронзительно голубыми и такими знакомыми глазами?

Дошли до сквера, сели на ту же скамейку, где получасом раньше они болтали с Андреем.

— Наташенька, вы уж извините меня, Христа ради, что я вас вот так выдернула, от дел оторвала, но после всего того, что рассказал мне Андрюша, я просто не могла не повстречаться с вами.

— А что именно он вам рассказал?

— Очень многое. По крайней мере, я так думаю. Знаете, Наташа, может быть, вам будет легче меня понять, если я признаюсь вам, что мне, наверное, не легче вашего в этой ситуации. Знать, что один из моих сыновей жестоко обидел девушку, которая является смыслом жизни другого сына, — это очень больно и тяжело. Я сразу хочу сказать: я очень рада, что Андрюша с вами, я никогда не видела его таким счастливым, и уж ни с одной девушкой в своей жизни он еще не собирался играть свадьбу, кроме как с вами. Но помимо Андрея у меня есть еще и Алексей, который к тому же оказался отцом вашего Мишеньки. Как человека я его осуждаю, но как сына — не могу. Это выше моих сил. Понимаете?

— Извините, как вас зовут?

— Елизавета Сергеевна.

— Елизавета Сергеевна, честно говоря, я не понимаю, к чему весь этот разговор? Что вы от меня хотите или ждете?

— Наташенька, я умоляю вас: не держите зла на Алешу. Он, конечно, вырос разбалованным, капризным, совсем не таким, как Андрей… Боже, я что-то не то говорю. Извините, у меня совсем в голове все спуталось. Так вот, мы с отцом долго разговаривали с Алешкой после всего случившегося. Как раз вернулись из больницы от Андрея. Так вот, отец очень сильно рассердился на него из-за вас и Миши, да из-за Андрея тоже, и получилось так, что он фактически выгнал Лешу из дома. Нет, внешне, конечно, все благопристойно: Алексей отправляется за границу на учебу в одном из филиалов его фирмы, но мы-то все понимаем, что это фактически ссылка. Два года без родных, без знакомых, в чужой стране и с небольшой зарплатой. Ирочка от него ушла, так что даже письма только от меня и будут приходить.

— И что из этого?

— Наташенька. Я еще раз попрошу вас, может быть, о невозможном: постарайтесь простить Алешу. Он поступил с вами, как последний негодяй, вы, должно быть, сильно обижены на него, и все равно, постарайтесь. Мне, как матери, от этого будет легче. Вы должны меня понять, вы же сама мать, как и я!

— Может быть, со временем…

— Спасибо, Наташа! Вы не представляете, какой камень у меня с души упал! Огромное спасибо!

— Да что вы, Елизавета Сергеевна! Я же…

— Нет-нет, Наташенька, вы не понимаете, как много для меня это значит! Я так хотела, чтобы вы не держали на Алешу зла из-за всего произошедшего! А можно еще одну маленькую просьбу? Я, наверное, кажусь вам ужасно назойливой…

— Да нет, что вы…

— Наташа, а вы не покажете мне внука? Хотя бы фотографию? Андрей сказал, Миша сейчас гостит у бабушки с дедушкой, купается в море, ест фрукты…

— Да, он сейчас у моих родителей, вернется только в августе. Знаете, фотографии у меня с собой нет, но мы можем поехать к нам домой, и я покажу вам весь его альбом. Вы как? Заодно посмотрите, как мы устроились.

— Ой, это было бы просто замечательно! А я вас не сильно стесню?

— Елизавета Сергеевна, нисколько!

От мамы Андрея у Натальи осталось смешанное впечатление. Елизавета Сергеевна была слегка старомодна, капельку суетлива, но, несмотря на седину и морщинки, женственна и очаровательна. Когда она взяла в руки фотоальбом с Мишкиными снимками, то на ее лице заиграла такая искренняя улыбка, что Наташка поневоле окончательно оттаяла и сменила гнев на милость. А еще через час они с Елизаветой уже сидели на кухне, пили чай и болтали, как заправские подружки с многолетним стажем. Наташка рассказывала про Мишкины шалости, а Елизавета вспоминала, чего чудили в детстве Андрей и Лешка. Смех у них просто не смолкал. Оказалось, что Андрей однажды прожег ковер, когда пытался с другом запустить самодельную космическую ракету, а Лешка и вовсе развел посреди комнаты костер, чтобы пожарить дичь, в роли которой выступал кусок вареной колбасы. Изображал стоянку не то ковбоев, не то еще кого-то. Пришлось срочно затаптывать горящую бумагу ногами, а потом читать лекцию о том, сколько вреда может принести пожар. Хорошо хоть Мишка пока не пошел по их стопам. Впрочем, не говори «гоп»…

Странно, почему-то Лешка из рассказов Елизаветы Сергеевны совершенно не ассоциировался у Натальи со взрослым Алексеем. Поэтому и обида на него не вспоминалась. Ведь речь шла о незнакомом шаловливом мальчишке, а она знала его уже совершенно другим.

— Елизавета Сергеевна, а можно вас спросить?

— Ой, Наташенька, да конечно, о чем хочешь!

— Мне тут Андрей задачку задал, попросил найти всякие фотографии и моды шестидесятых-семидесятых годов. А я даже и не знаю, где их взять. У вас случайно нет каких-нибудь журналов того времени?

— Надо подумать. Нет, журналов не осталось, мы в свое время их все в макулатуру сдали, тогда за это еще специальные марки давали, а их можно было обменять на хорошие книги. Так что ничего такого у меня нет. Хотя вру, есть! Есть толстенная книга по домоводству как раз что-то конца шестидесятых годов, мне ее еще моя мама в свое время дарила. А там и фотографии, и моды, и крой даже есть.

— А вы мне ее на время не одолжите?

— Да какие вопросы, конечно! Кому она сейчас нужна! Там только рецепты неплохие, а остальное все давным-давно уже устарело. Даже воспитание детей на социалистический лад приводится. Разве что время то вспомнить с ней можно, а так уже не книга, а книжный антиквариат. Так что бери, без вопросов. Если хочешь — можешь прямо завтра к нам подъехать!

— Честно говоря, я бы не хотела…

— Не хочешь пока появляться у нас дома? Боишься, что увидишь Алексея?

— Ну да. Я не уверена, что мы с ним в ближайшее время сможем разговаривать друг с другом нормально, без попытки вцепиться в горло. Слишком все еще свежо.

— За это не переживай. Он сейчас целыми днями у своих приятелей пропадает, даже ночевать не всегда приходит. Ему последние две недели в России остались, а потом все. Да и кроме извинений ты от него ничего услышать не можешь.

— Все равно пока неудобно.

— Тогда придется тебе меня еще раз к себе в гости приглашать. Но учти, я тогда с мужем приду, будем с тобой по всем правилам знакомиться. Заодно и Андрюшиного папу, наконец, увидишь. Андрей, кстати, характером в него пошел. А внешность больше от меня взял. Да ты сама увидишь! Да и он давно хотел с тобой познакомиться. Так что нагрянем к тебе этаким родственным десантом.

— Ой, это было бы здорово! А когда вам удобно?

— Да когда скажешь! Если хочешь, можем завтра у Андрея встретиться, а потом уже все вместе отправиться к тебе, если только, конечно, у тебя других планов нет.

— Вот и договорились!

Засиделись почти допоздна, так что Наташка, несмотря на все протесты Елизаветы Сергеевны, отправилась провожать ее к метро. Да, вот Мишка удивится, когда его еще с одними бабушкой и дедушкой познакомят! Радоваться, наверное, будет. Для него бабушка и дедушка — это, в основном, подарки и всякие вкусности. Мама воспитывает — бабушка балует, а, следовательно, одна бабушка хорошо, а две лучше.

А уж как Елизавета обрадовалась, когда Наталья подарила ей пару Мишкиных фотографий! Рассыпалась в таких благодарственных словах, что Наташа и не знала, куда деваться.

С Лешкой, конечно, все не совсем хорошо получилось. Он, конечно, сволочь порядочная, но все же. Может быть, эта затяжная ссылка-командировка ему только на пользу пойдет, еще карьеру себе отличную сделает или еще что-нибудь в том же роде, но получается, что это опять из-за нее произошло. Впрочем, сам виноват. То, что он тогда от нее отказался — это одно. Еще хоть как-то объяснить можно: испугался, решил, что случайная знакомая хочет его на деньги поставить и все такое. Но после того, что он брату наговорил, сколько грязи на нее вылил… Так что пускай уезжает. Им с Андреем и без него забот хватает.

* * *

Величественный и дремотный август вовсю правил свой бал, но уже потихоньку готовился сдавать свои позиции сентябрю, о чем недвусмысленно говорили первые пожелтевшие листья. Сегодня Андрея должны выписать из больницы. Родители его уже наверняка там, ждут, пока выпишут все бумаги, а потом усадят сына в машину и рванут сюда отмечать это событие. Почти полтора месяца провалялся на больничной койке, да еще не меньше года пройдет, пока окончательно восстановится. Дорого ему та поездка обошлась. Могла б еще дороже, да Бог миловал.

Впрочем, несмотря ни на что, заявление в ЗАГС они уже подали. Для этого даже пришлось временно своровать Андрея из палаты. В принципе, авантюра могла бы и не удастся, если бы «похищению» Андрея не посодействовал Патриот, ради такого случая отпросившийся на полдня с работы. С его помощью Сталкера доставили в ЗАГС, затем Наталью в сбербанк и обратно, а потом всю компанию с почетом отвезли обратно в больницу. На прощание Патриот показал Андрею кулак и сказал: «Ну, если только узнаю, что невесту обижаешь — в порошок сотру!» Пока Наташка носилась с документами, Андрей с Игорем успели еще о чем-то договориться. По крайней мере, вид у них при появлении Наташки был как у настоящих заговорщиков. Ладно-ладно, стройте коварные планы, все равно, голубчики, все наружу выплывет!

Наташка наготовила кучу вкусных вещей, утром отмыла до блеска ванную комнату и поставила на полку новый гель для умывания, потому что знала, что первым делом Андрей обязательно залезет под душ, не устояв перед соблазном банного дня в родном доме.

В дверь позвонили. Резко, нетерпеливо. Неужели уже приехали?

Однако это оказался совсем не те, кого она ждала. На пороге стояла Дашка.

— Привет, вот это неожиданность! Ты ли это?

— Не я, и вообще тень отца Гамлета. Твой уже дома?

— Нет, вот-вот должны привезти. А ты откуда узнала, что его выписывают?

— Вот-те раз! Он же мне сам домой вчера позвонил, попросил подъехать. Говорит, у него ко мне серьезный разговор имеется. Я думала, ты в курсе.

— Ничего не понимаю! Ох, что-то мутит мой благоверный, что-то он затеял! Ну, раз пришла, давай, раздевайся, проходи на кухню. Хлеб порежешь и овощи, а я пока горячее разогрею.

— Экспроприатор ты, Наташка, мерзкий и гнусный! Я к тебе, можно сказать, на крыльях неслась, а ты… «Хлеб порежешь!» Нет бы новости рассказать, про жизнь потрепаться. Кстати, что по поводу свадьбы мыслите? Я надеюсь, что свидетельницу ты себе уже выбрала? То есть меня, как и обещала?

— Раз обещала — придется тебя брать.

— А ты что, уже кого-то другого наметила, мерзкая девчонка?

— Да нет, никого. Ты уж прости, но у меня с этой свадьбой скоро истерики начнутся, Андрей же меня в полном неведении держит. А сам за моей спиной такую деятельность развернул — что ой-ой-ой! Вон, даже тебя во все это впутал.

— Для невесты истерики — это нормальное явление, так что не дрейфь, пробьемся! А что до меня — то впутать меня куда-либо, это занятие сложное, практически безнадежное. Если я только сама этого не захочу.

— Ой, звонят, это уже, наверное, они! Быстро на кухню!

— Слушаюсь, командир! Уже там!

Ввалился опирающийся на палочку Андрей, за ним вошли Елизавета Сергеевна и Борис Семенович, и в их прихожей сразу стало тесно. Андрей по дороге успел купить букетик первых астр и первым же делом подарил их Наталье. Гипс с него сняли еще на прошлой неделе, но без него он передвигался почему-то значительно хуже, по крайней мере, медленней. Впрочем, это уже ерунда. Дома и стены помогают, а до свадьбы заживет.

Наташку так и подмывало спросить у Андрея, что же он задумал. Тем более что когда родители, сославшись на какие-то неотложные дела, через полтора часа покинули их, он сразу же отозвал Дашку в другую комнату и настоятельно попросил Наташку под дверью не подслушивать. У них, мол, производственное совещание. В ответ она фыркнула — нужны мне ваши тайны, очень надо! Но любопытство покоя ей не давало. Да и Дашка тоже хороша! Когда из комнаты вышла, ничего по делу говорить не стала, но намекнула, что они с Андреем пришли к полному консенсусу. Подруга называется! И муж у нее будущий тоже хорош! Тоже мне, подпольщик выискался!

Впрочем, до свадьбы оставалось меньше месяца, так что недолго осталось Андрею вынашивать свои загадочные планы. Все равно сам все расскажет.

* * *

Утро их свадьбы выдалось по-осеннему зябким, но солнце быстро исправило все огрехи природы, отогрев прохладный воздух и осветив собой чистое, без единого облачка небо. Наталья с Дашкой в платьях моды тридцатилетней давности, с немыслимыми прическами на головах (спасибо Елизавете Сергеевне, вспомнила былое и подсказала, как эти сооружения в домашних условиях делать), сидели в комнате, нанося в соответствии с черно-белыми фотографиями из «справочника по домоводству» последние штрихи макияжа. Мишка, одетый в костюмчик той же эпохи, исполнял роль разведчика, время от времени выглядывая из комнаты в окно и сообщая, подъехали машины с шариками и ленточками, или еще нет.

— Слушай, а здорово Андрей все это затеял, правда? Никогда бы не подумала, что у него такое богатое воображение!

— Ты по поводу нашего внешнего вида?

— Ну да. Выглядеть в том же стиле, как машина, в которой тебя доставят в ЗАГС — в этом что-то есть. Ведь даже туфли эти тупоносые умудрились раздобыть, как ни странно! Хотя, на мой взгляд, подолы у нас чересчур «заминированы». Я бы уже не рискнула пройтись по улице в юбке такой длины. По крайней мере, в одиночку.

— Что, боишься, что похитят и увезут в гарем? Впрочем, с твоими ножками это запросто.

— А что — мои ножки? Они какие-то не такие?

— Как раз такие, как надо. И, между прочим, в отличие от тебя, я бы не сомневалась! Шла бы себе по улице и шла, а обалдевшие от увиденного мужики хватались за сердце и падали бы на обочину!