Я - начальник, ты - дурак

Народ ни храбрости у смелого не отнимет, ни волей безвольного не одарит. Что старый-старый солдат расскажет о Коневе, он не отнесет этого ни в адрес Жукова, ни Толбухина.

Интересным человеком был маршал Конев. Интересным, высокоумным.

Вот лишь один эпизод, одна искорка из костра его пламенной жизни, позволяющая понять глубину командирской мудрости, увидеть в военном, застегнутом на все пуговицы маршальской шинели, огромную человечность и величайшую душевную чуткость.

На полигоне все было готово к началу больших учений. Генералы, собравшиеся у командной вышки, озабоченно поглядывали на стрелки часов. И все равно первый аккорд артиллерийской увертюры заставил всех вздрогнуть. Слишком уж близко, излишне громко и чересчур неожиданно подали голос гаубичные дивизионы.

Залп! Еще залп! И вот уже, таща вверх дымный хвост, поползла к тучам сигнальная блестка ракеты.

Из темноты раннеутреннего осеннего леса, исступленно ревя моторами, расшвыривая по сторонам комья грязи, вырвались танки. Один, два, десять, двадцать…

Стальная волна пошла в атаку неудержимым накатом.

На крутом повороте, на самом выходе из леса, одна из машин качнулась и легко, словно спичку, переломила молодую березку. Траки тут же безжалостно подмяли густую зеленую крону, вдавили ее в землю, перемешали с глиной.

Оставив за собой облака чадного дыма, танки быстро ушли. И там, за увалом, где они скрылись, по низко обвисшим тучам заметались сполохи огня. И пошла дружная кузнечная работа: «Бум! Бам! Бум!»

Маршал Конев, постукивая прутиком по голенищу сапога, отошел от группы генералов и остановился возле березки, поверженной танком.

Корреспондент «Комсомольской правды» Понизовский, шустрый парень, не раз появлявшийся на учениях, заметил задумчивость маршала, и его осенила удачная мысль. А надо сказать, что именно в то время внимание общественности начинало постепенно поворачиваться к проблемам сохранения окружающей среды. В газетах появлялись и вызывали оживленный отклик статьи, клеймившие бюрократов, давших разрешение на вырубку старого сада. И ссылки на то, что яблони, прожившие более четверти века, перестали плодоносить, мало кого успокаивали.

Газеты печатали дежурные восторженные заметки о градостроителях, пожалевших сосну и оставивших ее расти посреди асфальта. Доброта, бесцельная в самой своей сущности, умиляла людей, и мало кто задумывался над тем, будет ли дереву хорошо и станет ли оно жить дальше, оказавшись в бетонной темнице.

Короче, тема радения о природе становилась модной и прощала любые авторские передержки.

Молодой газетчик умел находить цель и брать упреждение.

— Иван Степанович, — с обезоруживающей простотой не служившего в армии человека обратился он к маршалу. — Несколько слов для нашей газеты.

Маршал улыбнулся.

— Каких же слов ждет от меня ваша газета?

— А вот, только что танк березку смял. Мог объехать, но смял. Принесена бесцельная жертва.

— И что же я должен сказать?

— Было бы поучительно, Иван Степанович, осудить проступок танкиста. Смять березку танком легко. Труднее ее посадить и вырастить.

— И вы, молодой человек, — спросил маршал, — считаете, что я вправе говорить на такие темы?

— Еще бы! — не уловив перемены в голосе собеседника, сказал журналист. — Вы маршал. Слово ваше авторитетное.

Конев помедлил. Потом вздохнул и сказал:

— Тем не менее, не могу.

— Неужели береза не стоит вашего слова? — наседал журналист.

— Береза большего стоит, чем мое слово. О ней стихи пишут…

Конев задумался, припоминая. Потом, чуть прикрыв глаза, прочитал на память:

Устав таскаться

По чужим пределам,

Вернулся я

В родимый дом,

Зеленокосая,

В юбчонке белой

Стоит береза над прудом.

Взглянул на собеседника пристально и спросил:

— Чьи это? Помните?

— Нет, — смущенно признался журналист. — Что-то знакомое, но чье, не припомню…

— Ну-ну. А это?

Зеленая прическа,

Девическая грудь,

О тонкая березка,

Что заглянула в пруд.

Что шепчет тебе ветер?

О чем звенит песок?

Иль хочешь в косы-ветви

Ты лунный гребешок?

— Сдаюсь, — сказал корреспондент. — Не помню.

— Вот видите, — усмехаясь, заметил Конев. — Отношение к березам у меня серьезнее вашего.

И опять прочитал:

Ты поила коня из горстей в поводу,

Отражаясь, березы ломались в пруду.

Я смотрел из окошка на синий платок,

Кудри черные змейно трепал ветерок.

Еще помолчал. Потом заметил:

— Для меня береза и родина — это один образ. Один.

— Тем более, Иван Степанович, — уже по инерции, хотя и понял, что проиграл, повторил атаку журналист. — Кому как не вам сказать слово?

— Нет, сынок. Не могу, — голос маршала звучал серьезно и чуть грустно. — В принципе мог бы написать и сказать. Но как мне потом смотреть в глаза людям? Вот, представь, прочитает в вашей газете старый солдат слово Конева о том, что стало ему жалко березу, сломанную танком. И скажет он: ох, лицемерит Иван Степанович. Когда по его приказу люди шли в бой, под танки, на амбразуры — он не жалел. Не писал в газету. А тут о сломанном дереве слезу роняет. И как я потом докажу, что всякий раз, отдавая приказы, болел душой. Переживал. Знал, что будут потери, будут жертвы, но посылал. Больше того, приказывал идти. И молчал, потому что высказать жалость не имел права. И теперь все пережитое несу в себе. Люблю людей. Люблю березы. Но молча. Потому и права лишен укорять солдата за поломанное дерево.

Маршал хлестнул себя прутиком по голенищу, отбросил прутик в сторону и, чуть сутулясь, пошел к машине.

Командный пункт учений перемещался вперед.

ПОЛЕТ «ДРАКОНА»

Маршал авиации Евгений Яковлевич Савицкий, человек суровый, далеко не всегда выдержанный в своей командирской требовательности, был в то же время достаточно кокетлив. Именно это качество подтолкнуло его на то, чтобы понравившийся ему в годы войны позывной «Дракон» закрепить за собой на все время службы. Слава «Дракона» ему явно импонировала. Очень часто, прилетая без предупреждения на какой-либо аэродром войск ПВО страны, он наводил на руководителей полетов и авиационных командиров страх, с воздуха объявляя:

— Я — «Дракон». Освободите полосу. Захожу на посадку!

И начинался переполох.

Однажды случилось невероятное. В одном из авиаполков шли полеты. Вдруг, без предупреждения вторгшись в зону, Савицкий объявил:

— Я — «Дракон». Горючее на исходе. Срочно освободите полосу!.

В этот момент в эфире прозвучал бодрый и озорной голос:

— «Дракон", не бзди, ТЗ на взлет пошел!» (ТЗ — топливозаправщик. А. Щ.)

Реплику слышали все и оставить ее без внимания было нельзя. Построив участников полетов, Савицкий заявил:

— Ценю ваше остроумие. Кто бросил реплику? Наказывать не буду.

Офицеры тоже ценили остроумие, но и «Дракона» знали. Никто в авторстве реплики не признался.

МИНИСТЕРСКИЙ ГАМБИТ

Редакция «Красной звезды» совместно с Центральным Домом Советской Армии долгое время проводила конкурсы на решение шахматных задач. Организация такого конкурса — дело хлопотное, трудоемкое. Вытянуть его в одиночку любой из сторон было бы непросто, а в две силы — справлялись.

Каждый раз после публикации очередной группы задач в редакцию буквально мешками поступали письма. Все их предстояло разобрать, просмотреть, установить те, в которых даны правильные ответы, и откинуть нерешенные. В этих условиях первые туры конкурса напоминали массовый забег на длинную дистанцию. Со старта в путь пускалась огромная толпа, и угадать в ней будущих чемпионов или аутсайдеров было нельзя, также как не удалось бы рассмотреть отдельные лица и их выражение. Постепенно, этап за этапом, группа претендентов па призы сокращалась. И вот уже определились лидеры.

К концу конкурса по числу правильно решенных задач на первое место вышел читатель по фамилии Малиновский с инициалами «Р. Я». В отделе физкультуры и спорта, который вел конкурс, задумались: сам ли министр обороны решал задачи или его однофамилец. А может быть, это просто чей-то розыгрыш? Не выяснив обстоятельств, публиковать итоги не рискнули.

Главный редактор Николай Иванович Макеев позвонил министру:

— Родион Яковлевич, пусть не удивит вас мой вопрос. В решении шахматных задач принимал участие Малиновский Р. Я., так это вы или не вы?

— Я, — ответил маршал и объяснил: — Грешен, люблю шахматные задачи. А времени на них нет. Потому предпочитаю решать конкурсные. Во-первых, приходится давать ответ к определенному сроку. Это сильно дисциплинирует. Во-вторых, если включился в конкурс, то уже неприлично выходить из игры. Это тоже принуждающий фактор. Потому и решал до конца.

— Хорошо решали, — сказал Макеев. — Поздравляю вас с первым местом.

— Спасибо, Николай Иванович. Такое приятно слышать. Только не объявляйте в газете, что первое место занял я. Не надо. Согласны?

Так тогда никто и не узнал, что победителем конкурса стал министр обороны Маршал Советского Союза Р. Я. Малиновский.

Из кабинета Сталина выходит маршал Жуков. Говорит в сердцах: «Когда я покончу с этим чертом усатым?» Шедший навстречу Берия услыхал эти слова. Жуков еще не вышел из Кремля, как его попросили вернуться.

— Товарищ Жюков, — спросил Сталин, — кого вы имели в виду под чертом усатым?

— Гитлера, товарищ Сталин.

— А ты, Лаврентий, кого имел в виду?

ВЕЧЕР С МАРШАЛОМ

Маршал Рокоссовский, потирая пальцами подбородок, внимательно осматривал поле сражения. Положение, еще недавно не предвещавшее никаких осложнений, вдруг стало угрожающим. Противник прямым ударом прорвал центр фронта и глубоко вклинился в оборону. Чтобы снять угрозу, надо было найти удачный ответный ход. Но какой?

Маршал повернулся ко мне.

— Ну, майор, — сказал он в раздумье. — Что же мне предпринять? Зайти с фланга?

Честно говоря, я видел весьма интересный шанс. Положение сторон давало возможность для мощной, решительной контратаки. Но сказать об этом маршалу я не считал себя вправе. Ответил неопределенно:

— Вам решать, товарищ маршал.

— Значит, так ставишь вопрос? — сказал Рокоссовский и усмехнулся. — Хочешь, чтобы маршал проиграл?

— Зачем проигрывать? — спросил я.

— Сам думаю: зачем? — сказал Рокоссовский и, подняв с доски черного коня, переставил его па новое место. — Шах!

Теперь прорыв в центре доски терял значение. Партнер маршала генерал Иван Васильевич Тутаринов резко поднялся со стула.

— Все, Константин Константинович, сдаю шпагу. — Выдержав паузу, он добавил: — А ведь вы говорили, что кони утратили значение…

— Ну, положим, не о конях шла речь — о кавалерии. А конь, особенно если он ходит буквой Г, — сила великая.

Спор маршала с Тутариновым о том, что устарело и что еще не утратило значения в военном деле, возник по конкретному поводу и продолжался долгое время.

А началось с того, что Рокоссовский приехал с инспекционной группой на крупные учения в Южную группу войск. В первый их день отрабатывался марш танковой дивизии из района сосредоточения с последующей переправой через крупную водную преграду — Дунай.

С фотокорреспондентом капитаном Николаем Маленко мы приехали к командному пункту учений, который расположился высоком берегу Дуная, где войска готовились к форсированию реки.

Маршал Рокоссовский, стараясь ни в коей мере не влиять на ход событий, отошел от группы офицеров управления и стоял на небольшом бугре, с которого открывался хороший обзор переправы.

Маленко, решивший сфотографировать маршала, был тонким психологом. Он легко угадывал натуру и настроение тех, кого собирался запечатлеть на пленке своего аппарата. Иных высокосановных и важных особ он решительно заставлял позировать или что-то делать для придания кадру жизненной достоверности. К другим он подходил исподволь, осторожно, словно нащупывал твердую тропку на зыбком болоте.

К Рокоссовскому Малеико вообще не рискнул приблизиться. Пробравшись по кустам к бугру, он сквозь ветки через видоискатель следил за маршалом, то и дело щелкал спуском.

В какой-то момент Рокоссовский не выдержал.

— Товарищ капитан, — сказал он. — Я вас попрошу, подойдите ко мне.

Спотыкаясь на кочках, на негнущихся ногах церемониальным шагом Маленко приблизился к маршалу. Стукнул каблуками, вскинул руку к фуражке. Доложил:

— По вашему приказанию капитан Маленко прибыл…

— Капитан, — сказал Рокоссовский. — Ну что ты меня выцеливаешь, как зайца? Я ведь вижу тебя в кустах и все жду: когда же он наконец выстрелит…

— Я… я, — Маленко в минуты волнения начинал слегка заикаться. — Это для дела. У м-меня р-работа такая…

— Вот и хорошо. Работу надо делать открыто, прямо, а не из кустов.

— Е-есть, товарищ маршал, — возгласил Маленко обрадованным голосом. Он явно не предвидел такого исхода.

Пользуясь моментом, отошел в сторону и стал раз за разом уже открыто щелкать затвором.

В тот вечер Рокоссовский ночевал в гарнизонной гостинице. Чуть позже туда приехал генерал Иван Васильевич Тутаринов. Он выгадал время, чтобы хоть немного побыть с командующим, под чьим началом воевал в составе войск 1-го Белорусского фронта.

После чая Рокоссовский и Тутаринов сели за шахматы. И тут же разговор зашел о действиях на переправе.

— Слабо, — вынес оценку Рокоссовский. — Тягуче. Я бы такую переправу с одним полком пресек. Совершенно не учтены возможности новой техники.

Тутаринов — сторона заинтересованная, заступился за своих.

— По-моему, все нормально шло. Генерал (была названа фамилия командира, руководившего переправой) — старый, обстрелянный. Нельзя оценку снижать.

Рокоссовский недовольно поморщился.

— При чем тут оценка? Может, я и сам сегодня не сделал бы лучше. А делать лучше надо. Или как-то по-иному, по-новому… Только как? Вот и думаю. Что же до комдива — ты ему приговор вынес. Старый генерал для армии — это беда. Чтобы! выиграть будущую войну, нельзя жалеть пенсий для старых генералов. Слыхал такое?

— Это и нас касается? — спросил с ехидцей Тутаринов и со значением нажал на слово «нас».

— А почему нет? — спокойно ответил Рокоссовский. — Мы что — неприкасаемые? Или из другого теста?

— Мы — носители боевого опыта. Разве этого мало?

Рокоссовский приподнял с места шахматного короля. Покрутил между пальцев. Показал собеседнику.

— Знаешь, почему умные люди разрешили ему ходить только на одно поле? И сам же пояснил:

— Потому — он носитель опыта. А опыт — это старые сапоги. Ходить в них вроде бы удобно, да вот протекают…

Признаюсь, высказывание меня смутило. В то время слово «опыт» произносилось настойчиво часто. «Изучать опыт минувшей войны», «полнее использовать опыт боев в практике учебы» — фразы такого рода звучали на всех совещаниях и разборах учений. И вдруг — «старые сапоги».

Должно быть, определение задело и Тутаринова.

— Я бы не стал так резко, — сказал он примирительно. — Свой боевой опыт мы выстрадали…

— А я выстрадал то, о чем говорю. Ты бы знал, сколько раз в минуты решений приходилось слышать: «А в девятнадцатом году в такой обстановке мы действовали по-иному». Нет опаснее аргумента! Помню, один такой опытный взял в руки новенький автомат. Подержал, покрутил. Потом сказал красноармейцу: «Покажите, как выполнять команду „Штыком — коли, прикладом — отбей!“. Боец растерялся. А опытный говорит: «Вот и цена этой железке. Жрет уйму патронов, а для рукопашной — дрянь!» Потом уже оправдывался: да, автоматы мы недооценили. Заметь, не я, а мы!

— Узнаю, — сказал Тутаринов и понимающе улыбнулся. — Сэмэн Буденный. Известная фамилия.

— Да при чем тут фамилия! — ответил Рокоссовский в сердцах. — Мы сами, что, лучше были? Если на то пошло, в сорок первом я себя долго ломал, чтобы не поддаваться прошлому опыту. Он ведь то и дело подсказывал: шашки — вон! В атаку — марш-марш! По-кавалерийски. А нас за это били. Пока мы не поняли: каждый день требует новых решений. Теперь вспомни, сколько раз, выслушав такие новые решения, более опытные говорили: так, как вы предлагаете, воевать нельзя.

— Было, — согласился Тутаринов. — Сейчас другое время…

— Время действительно другое, — согласился Рокоссовский. — В войска пошла ракетная техника. Не смотрим ли мы на нее с колокольни старого опыта? Ты вот сегодня два раза кавалерию поминал. Без нее тебе, вроде, тоскливо. Верно? А она иссякла. Умерла, если хочешь…

Именно в это время Тутаринов, двинув вперед слона, прорвался через пешечный центр в глубь обороны маршала, и тот в раздумье спросил меня:

— Ну, майор, что мне предпринять?

Позже, когда Тутаринов уехал в войска, которые готовились ко второму этапу учений, маршал предложил сыграть партию мне.

И я проиграл…

ОТЧЕГО ВОРОБЬИ СЕРЫЕ

Генерал-майор танковых войск Сурков знакомил маршала Рокоссовского с гарнизоном. Они шли по чисто выметенному плацу. Генерал, показывая что-либо, торжественно вещал: «Это мои казармы. Здесь штаб моей дивизии. Там мой танковый парк. Это аллея моих отличников».

Маршал не выдержал, спросил:

— А воробьи тоже ваши?

— Мои, — ответил генерал автоматически.

— То-то они такие серые, — заметил Рокоссовский.

— Так точно, — согласился генерал, как ни в чем не бывало. — Зима. В трубах ночуют.

ИСТОРИЯ С БУДКОЙ

В конце дня больших полевых учений тот же генерал майор танковых войск Сурков подошел к маршалу Рокоссовскому, козырнул и тоном заботливого хозяина сообщил:

— Товарищ Маршал Советского Союза, ночевать вы сегодня будете в будке. Там уже все приготовлено.

— Спасибо, генерал, — поблагодарил Рокоссовский. — Я уж лучше где-нибудь под кустиком. Зачем же собачку тревожить? Где спала, пусть там и спит.

Генерал встрепенулся: должно быть бестолковость маршала удивила его.

— Будка — это штабной фургон, товарищ Маршал.

— Вот видите, оказывается у вещей свои названия, чтобы их можно было отличать и не путать, — сказал Рокоссовский. — Оказывается, в танковых войсках иначе.

* * *

Престарелому маршалу Семену Буденному рассказали, что на Брежнева совершено покушение: в него стреляли из пистолета.

— И что?

— Остался жив.

— Ну вот! — возмутился Буденный. — Я же всегда твержу: шашкой надо! Шашкой оно надежнее!

«ГОСПОДИН ПРЕЗИДЕНТ, НАТО ВОЙНУ ПРОИГРАЛО…»

В министерстве обороны проводились большие командно-штабные учения. По их замыслу предстояло проиграть возможные варианты начального периода войны, в которой агрессором выступали объединенные вооруженные силы стран НАТО в Европе.

За советскую сторону играло главное оперативное управление Генштаба, за НАТО — Главный штаб главного командования сухопутных войск, который возглавлял Маршал Советского Союза В.И. Чуйков.

Смысл учений был в том, что обе играющих стороны строили свои решения на основании реального учета соотношения сил, развернутых обеими сторонами на театре военных действий. Поэтому учения носили характер совершенно секретных, и о них за стены министерства обороны никакой информации не поступало, хотя за их ходом внимательно следили ЦК КПСС и правительство.

Министр обороны маршал Р.Я. Малиновский, осуществлявший общее руководство учениями, приехал в Главный штаб сухопутных войск в период, когда там заканчивали работу над планом натовского нападения на Восточную Германию и попросил Чуйкова доложить ему соображения планировщиков.

— Начало наступления, — доложил Чуйков, — НАТО будет предварять нанесением ядерных ударов по важнейшим объектам Группы Советских войск в Германии…

— Забудьте о ядерных ударах, — прервал его Малиновский. — Мы отрабатываем начальный период войны с применением обычных средств вооружения.

— Тогда НАТО нет смысла начинать агрессию. Без ядерного оружия теми силами, которые у них есть в Европе, с группировкой Советских войск им не сладить. Поскольку у меня права главнокомандующего войсками НАТО, я отдам приказ о ядерной атаке.

— Господин главнокомандующий НАТО, — Малиновский умел быть остроумным и в то же время язвительным, — решение о применении ядерного оружия вправе принимать только президент США. Так вот, считайте, что я на данный момент им являюсь и наносить атомные удары запрещаю.

— Хорошо, учту, — мрачно сказал Чуйков.

Некоторое время спустя в Генштабе состоялось обсуждение планов сторон. На нем помимо высших военных чинов присутствовали члены правительства и сам Н.С. Хрущев.

Первым замысел операции должен был доложить Чуйков.

— Товарищ Хрущев, — начал он доклад, затем повернулся к Малиновскому, — господин президент Соединенных Штатов, докладываю вам, что без применения ядерного оружия НАТО войну уже проиграла…

Разразился скандал. Вскоре строптивого маршала от должности главнокомандующего сухопутными войсками освободили, задвинув на руководство Гражданской обороной.

О ПАПАХЕ

На имя министра обороны маршала Р.Я. Малиновского некий полковник прислал письмо. Он сетовал, что полковники, которые справедливо выделены из остального офицерского состава тем, что зимой имеют право носить папахи, летом такого преимущества перед другими командирами не имеют. Он считал, что стоило бы подумать, как сделать так, чтобы полковники выделялись в офицерском корпусе и в теплое время года. Малиновский, познакомившись с письмом, наложил резолюцию: «Разрешить просителю носить папаху и летом».

МАРШАЛ И «СТРАТЕГИ»

Однажды привез на просмотр Главкому ракетных войск стратегического назначения Маршалу Советского Союза Крылову набранную статью. Прочитав и завизировав гранки, маршал передал их мне и сказал:

— Статья вроде бы сложилась. Но вообще-то редакция ходит в кругу одних и тех же тем. Дисциплина, боевая готовность — все это, конечно, важно. Но я бы написал статью о стратегах. Развелось их у нас видимо-невидимо. Иной и дело знает, зубы, как говорят, на нем съел, а спросишь совета, он тебе в глаза смотрит, угадать старается, чего ты желаешь. А я без дураков его собственное мнение, его совет услышать хочу. Чего ж тут темнить? Впечатление, что тактиков уже не осталось…

Поясню существенную деталь.

Есть такой армейский анекдот. В купе едут двое — генерал и лейтенант. Сели играть в шахматы. Три партии подряд выиграл лейтенант. И тогда генерал заметил: «Эх, молодость! Тактик ты, лейтенант, хороший. А вот стратег — ни к черту! Ради стратегии генералу можно было бы две партии проиграть…»

Поводом, по которому маршал вспомнил об анекдоте, послужило происшествие, незадолго до того имевшее место с ним самим.

В одно из воскресений маршал решил поехать в лес по грибы. Пора для белых стояла самая подходящая. И место имелось хорошее. Один из полков, подчиненных маршалу, стоял в светлых березовых перелесках, где белые так и перли из-под земли. Оставалось сесть в машину и ехать на тихую охоту.

Понимая, что внезапный его приезд вызовет в полку неизбежный переполох, маршал позвонил командиру. «Сказал: не волнуйтесь, если приеду. Это не проверка, не ревизия. Интересуюсь грибами».

Естественно, не правда ли?

И вот маршал приехал. У ворот на въезде на территорию части его встречали командир полка, начальник политотдела и начальник штаба. У их ног стояли две корзины.

Строевым шагом подойдя к главнокомандующему, командир полка доложил:

— Товарищ маршал! Грибы для вас собраны!

Маршал в сердцах чертыхнулся, руки не подал, сел в машину и захлопнул дверцу. Тихая охота была испорчена начисто. Стратегически мысливший полковник до приезда маршала поднял по тревоге какое-то подразделение и прочесал грибные перелески.

— Уехал сразу, — сказал маршал, — все же одну корзину они в багажник сунуть успели. Стратеги!

Рассказав историю, маршал пристально посмотрел на меня и попросил:

— Ведь выставишь мое воинство на посмешище вместе со мной?

Я обещал не делать этого. Теперь, когда прошло столько времени, думаю, эмбарго на рассказ отпало.

КАК ИЗЛЕЧИТЬ РАДИКУЛИТ

Маршал В. Г. Куликов рассказывал: «Служил я в Одесском военном округе. И прихватил меня однажды радикулит: ни согнуться, ни разогнуться. Хожу как крючок. А тут учения накатили, и приехал на них маршал Г. К. Жуков. Прошел он к окопу, в котором я обосновал командный пункт. Жуков стоял со свитой над бруствером, а я в окопе, объявлял задачу командирам. Что-то маршалу в этом не понравилось, и он подал команду: „Полковник, что вы в яме засели?! Поднимитесь ко мне!“ Я оперся рукой о берму и вылетел к маршалу. Вытянулся, руку под козырек и вдруг понял: радикулита у меня никакого нет! С тех пор, тьфу-тьфу, им больше не мучался.

ОПАСНЫЙ ОТЗЫВ

Андрей Антонович Гречко был военачальником в своих полководческих способностях очень скромный, но Леониду Ильичу Брежневу он нравился и оттого стал министром обороны. Когда назначение состоялось, кто-то спросил у генерала армии Павла Ивановича Батова:

— Что вы скажете о Гречко?

Батов пожал плечами.

— Знакомство одностороннее. В годы войны его фамилию я чаще всего встречал в приказах о взысканиях за неумелые действия и промахи…

При Гречко Батова из министерства обороны тихо ушли в Комитет ветеранов войны.

* * *

Оптимистом в армии считается тот, кто верит, что после команды «Смирно!» прозвучит «Вольно!» Пессимист, напротив, уверен, что всякий раз после команды «Вольно», вновь командуют «Смирно!»

ДВА ПРОСПЕКТА

После смерти Гречко его именем в Москве назвали часть Кутузовского проспекта от Поклонной горы и дальше до кольцевой дороги, которая до того именовалась Можайским шоссе. И сразу появился анекдот.

— Можно ли наглядно продемонстрировать афоризм: «От великого до смешного — один шаг?» — спрашивает преподаватель военной истории курсанта.

— Это очень просто, — ответил тот. — Достаточно встать на границе двух проспектов в Москве: одной на Кутузовском другой на Маршала Гречко.

Причин для такой иронии хватало. Гречко страстно любил мишуру, много занимался украшательством военной формы. Он ввел аксельбанты на парадные мундиры, приказал изготовить огромные бляхи для комендантских патрулей, лично утверждал нарукавные нашивки и другие декоративные элементы военной формы.

Однажды в Таманской дивизии проводился смотр моделей новой военной одежды. Для демонстрации были выстроены несколько взводов, солдат которых одели в разные образцы предлагавшейся для армии формы. Когда один из образцов, понравившийся Гречко, был утвержден, возник вопрос, носить ее солдатам под ремень или без него. Мнения разделились. И тогда один из солдат (разговор генералов о форме слышали все) обратился к Гречко:

— Разрешите, товарищ министр?

Все онемели от такой дерзости. Дисциплина была не просто нарушена. Она в глазах некоторых военачальников рухнула и разбилась вдребезги. Тем не менее Гречко милостиво разрешил:

— Говори, солдат.

— Товарищ министр. В нашей дивизии бывает много иностранных военных. Мы, солдаты, их видим. Так вот,.в ремнях сейчас ходят только наши и монголы.

Гречко круто повернулся и, не дослушав солдата, отошел от строя. Повернувшись к сопровождавшим генералам, изрек:

— Ходить в поясах!

Решение было принято.

Завершая одно из заседаний коллегии министерства обороны, Гречко поставил в известность военачальников, которые присутствовали:

— Завтра на парадной тренировке всем быть в парадной форме и поясах!

Сказал и вышел. Адмирал флота С. Г. Горшков, дождавшись, когда за министром закроется дверь, с иронией объявил:

— А морякам надеть шпоры! И тоже вышел из зала.

На другой день на Центральном аэродроме в Москве, где проходила тренировка, все присутствовавшие офицеры и генералы были в парадной форме и золотых парадных поясах. Только Главный маршал авиации К. А. Вершинин, человек пожилой и уважаемый, приехал туда в повседневной фуражке и повседневном поясе. Взбешенный Гречко все же сумел сдержаться и не сделал замечания Главному маршалу. Зато, улучив момент, подозвал к себе полковника — порученца Вершинина и тоном язвительным стал ему выговаривать:

— Почему ваш маршал без парадного пояса?

— Потому, что надел именно этот, товарищ министр.

— Учтите, полковник, маршал, что малое дитя. Он должен носить не то, что ему хочется, а то, что на него наденет порученец. Я вас накажу за упущение!

Тем не менее лично для меня одно из заочных общений с маршалом окончилось удивительно благополучно.

Гречко только назначили министром и «Красная звезда» тут же оперативно подготовила статью за его подписью. Материал, как водилось в таких случаях, был официальным, пустозвонным, скучным. Важным считалось не его содержание, а первое публичное появление фамилии нового министра в газете. В тот вечер я был в редакции «свежей головой» — журналистом, который обязан насквозь прочитать все материалы и выловить ошибки, проскользнувшие мимо редакторов и корректоров. Статья Гречко занимала два подвала, то есть тянулась по низу двух внутренних распахнутых страниц газеты. Прочитав два первых абзаца, я ощутил, что от скуки сводит скулы. Даже по обязанности читать статью не хотелось. И тут пришла спасительная мысль. Статья принадлежит новому министру. Значит, ее до меня с превеликим внимание читали все — дежурный и главный редактор, вылизывали грамотность корректоры. Ошибок в таком материале быть не могло. Я отложил газету и поставил свою подпись, подтверждая, что все в порядке.