– Кто? – не на шутку удивился Гедрюс. – Что ты плетешь?

– Сам ты плетешь! Да еще дырку залепил… Хотел, чтоб он задохнулся. Ты не знаешь, как он мяукал… Бедный котик…

– Какой котик?!. – завопил Гедрюс, даже Кудлатик испугался. – Там мышь была, а никакой не котик…

«Неужели, – подумал он, – Мудрик сумел превратиться в кота?!»

– А может, там был не кот? – спросил он. – Какой он с виду? Серый, полосатый или еще какой?

– Не притворяйся… – ответила Расяле, уже не зная, лжет Гедрюс или говорит правду. – И не серый, и не еще какой, а Черныш! Вот и Кудлатик может подтвердить. А как я перепугалась, просто ужас!.. Только б не заболеть!..

– Это правда не я, – сказал Гедрюс, заглянув в улей. – Они сами нарочно своего кота сюда запихали.

Расяле все тараторила – как она встала и увидела возле улья Кудлатика, как, успокоив его, услышала, что внутри кто-то воет и скребется, как с трудом откинула крышку улья… Гедрюс почти не слушал – у него даже сердце зашлось от мысли: «Януте разболтала им о гноме и мыши, которую вчера видела в улье!..» Этого Гедрюс от нее никак не ожидал.

И потом – еще более страшная мысль: «Съел Черныш Мудрика или не съел? Кто это может теперь сказать?..»

Расяле, выложив все, что знала, позвала Гедрюса завтракать, но тот только покачал головой, вздохнул и подавленно предложил:

– Орехов не хочешь? На, подставь ладошки…

– Черныш вернулся! Черныш! – закричала Януте за окном. – Кис-кис-кис…

Мама Микаса за столом резала кубиками грудинку для бабки. Услышав такую новость, она отрезала кусок с воробьиную голову и выбежала во двор: «Где же страдалец, невинно оклеветанный, приговоренный к смерти?.. Хороший коташа, где-то он был, чего натерпелся!..»

– Кис-кис-кис! Ешь, котик, ешь.

Кот Черныш даже опешил – не жизнь, а как в сказке у Мудрика. Его мучителей мальчиков не видать, а Януте Черныш не осуждал: хороший кот должен читать мысли своих хозяев. Вот как сейчас… Можешь смело ходить, задрав хвост, и пользоваться милостями истосковавшихся по тебе, раскаивающихся хозяев.

В это время Джим с Микасом, ни о чем не догадываясь, направлялись к Гедрюсу вызволять своего кота. Шли и рассуждали:

– Спешить не будем, – сказал Джим. – Пускай сам Гедрюс его найдет в улье.

– А вдруг уже нашел? Гедрюс рано встает.

– Хорошую выкинули штуку, правда?

– Хорошую, – согласился Микас. – Бабку заработали и котика спасли.

– Я знаю, что делаю…

– Ты – голова… В школе, небось, пятерку получить – раз плюнуть?

– А как же! – ответил Джим. – В школе я и не такие шутки выкидываю.

– Жалко… – сказал Микас. Он подумал, что двоюродный брат скоро уедет, а ему снова придется ходить в школу,

– Чего жалко?

– Не знаю…

– Хорошую шутку отмочили, ох хорошую!..

Они вошли во двор и увидели, что Расяле, повиснув на костылях, заглядывает через окно в комнату.

– Расяле! – позвал Микас. – Что ты туда глядишь?

– На Гедрюса смотрю, – ответила она. – Ничего не ест, молчит… Мамы нет – а он лежит и плачет.

– Что это с ним? – спросил Джим. – Идем, надо его проведать.

– Расяле, – на всякий случай спросил Микас. – Наш кот Черныш к вам не приблудился?

Та гневно посмотрела на Микаса и погрозила пальцем.

– А тебе достанется! Ох достанется!

– За что?

Расяле еще сама не знала за что, но чувствовала, по глазам видела, что это за гости. Смотрят с хитрецой и хоть бы один про ее ногу спросил. А что до кота, так по всему видно, Гедрюс правду говорил: сами засунули его, а теперь ищут…

– Нет вашего кота… – решила она схитрить. – Засунули его, а он и задохнулся за ночь.

– Сочиняешь… – не поверил Микас.

– Не суди по себе! – (Этому ответу Расяле научилась у Гедрюса, и наконец-то он пригодился!) Могу место показать, где похоронили. Я уже цветочки посадила…

Джим поверил, даже присвистнул и сказал Микасу:

– Так, может, домой потопали? Хотели как лучше, а видишь, не получилось… Но бабку все равно готовят… Придем, хоть поминки устроим.

Расяле, чтоб не рассмеяться, присела и принялась ощупывать гипс на ноге.

– Болит? – наконец-то догадался спросить Микас.

– Еще бы! Сколько натопталась, пока кота хоронили!

Услышав голоса, вышел Гедрюс – заплаканный, головы не поднимает.

– Слышал, ты хвораешь, – заговорил Микас. – А мы пришли на картофельную бабку звать.

– Расяле, – мрачно сказал Гедрюс, – спусти с цепи Кудлатика. Натравлю – чтоб и духа их тут не было.

– Ты чего это! – удивился Джим. – Ведь наш кот задохнулся, не ваш.

– Гедрюс, – торопливо вставила Расяле, – я им уже сказала, что мы Черныша похоронили.

Но Гедрюс не клюнул на эту удочку.

– Ваш кот моего гнома съел! – закричал он, схватив Микаса за плечи, и тряс до тех пор, пока сам не заплакал.

– Какого еще гнома?! – теперь настала очередь удивляться Расяле.

– Правда – какого еще гнома? – присоединился к ней Джим. – Нам Дженни говорила, там мышь была. Так уж тебе жалко мыши?

– Какое ваше дело! – отрезал Гедрюс. – Чего к нам притащились со своим котом! Как разбойники – ночью…

– Вот оно как?.. – Джим весело потер руки. – А кто наших лисят выпустил? Думаешь, не знаем, что ты ночью к нам на сеновал лазил? Хочешь, Януте позовем? Хочешь?

Теперь уж и Расяле рассердилась на Гедрюса: освободил Микасовых лисят – не рассказывает, поймал гнома – не говорит. Спросишь его: «Гедрюс, где твои очки?» – молчит. «Плачь теперь! Никогда больше тебе не скажу: «Гедрюкас».

Гедрюс понял, что Януте разболтала все – что было и чего не было… Он мог, конечно, ответить Джиму, что Януте сама открыла дверцу клетки, где были заперты лисята, но Гедрюс никогда еще ни на кого не ябедничал. Поэтому и теперь он поступил как мужчина, не стал «топить» Януте.

– Лисят выпустил, кота нашего задушил, а сейчас Микасу рубашку порвал! – возмущался Джим.

– Не надо было его сразу хоронить, – печально сказал Микас. – Может, Черныш еще бы и очухался.

– Очухается… Жмите домой, там ваш кот! – наконец выложил всю правду Гедрюс.

– Вот это Расяле!.. Вот врушка!.. – обрадовался Разбойник. – Пошли все к нам бабку есть, ладно?

– Когда захотим, сами испечем, – ответила за обоих Расяле.

– Жаль, жаль… – закончил невеселый разговор Джим. – Какие-то вы вареные, прямо инвалиды… Бабка бы вам сейчас не помешала. Чао!

Гедрюс молчал.

– Чао! – повторил Микас.

Гедрюс снова не поднял головы. Расяле хотела, конечно, разузнать, что означает это «чао», но она решила не спрашивать Гедрюса. Не первый раз наказывая своего братца молчанием, Расяле умела сдерживаться.

Дилидон еще на рассвете хотел послать разведчика и разузнать, что нового на хуторе, а главное, успокоить Мудрика.

– Потерпит Мудрик до вечера, ничего с ним не станется! – немедленно возразил Бульбук. – А чтобы вечером все шло гладко, надо инструмент готовить, а не разведчиков рассылать.

Дилидона никто не поддержал, и ему пришлось уступить. Бульбук не командир, но раз уж он хочет, пускай готовит этот поход. Бульбук так часто пререкался с ученым, что иногда казалось: они вот-вот станут заклятыми врагами. А теперь силачу представился случай доказать Мудрику свои братские чувства и продемонстрировать кстати, что значит хорошая тренировка.

Бульбук отыскал палку и, заставив всех потрудиться в поте лица, привязал к ней камень – с куриное яйцо величиной. Таким тараном прошибешь не только окно, но, пожалуй, и стену улья. Правда, вскоре выяснилось, что этот снаряд для гномов тяжеловат. До хутора они впятером его не дотащат. А если и дотащат, то у них не хватит сил, чтоб поднять и раскачать его.

Бульбук снова выступил с длинной речью, обозвал всех неженками да хлюпиками и принялся сооружать другой таран, полегче. Пока подобрали камень, пока привязали и приладили петли, чтоб ухватиться, стало смеркаться. Осталось совсем мало времени, чтоб закусить, передохнуть и – в поход – освобождать Мудрика.

Дайнис, хоть и трудился наравне со всеми, каким-то образом успел сочинить новую походную песню.

– Может, испробуем новый марш? – неожиданно сказал он, когда вечером все собрались, чтобы нести таран.

Все согласились – ведь хорошая песня никогда не помешает. Поскольку никто еще не знал ни мелодии, ни слов, Дайнису пришлось петь одному:

Вот мы идем, за гномом гном,

И громким голосом поем:

– И мальчики-озорники! – прилепил строчку весьма довольный Бульбук.

– Погодите! – закричал Мураш. – Ведь договорились – это МЫ должны прятаться, а не они!

– Зачем нам прятаться? – изобразил удивление Дайнис. – Мы же никому дурного не делаем!

И он затянул второй куплет:

– И мальчики-озорники! – упорно твердил Бульбук.

– Договаривались, договаривались, – снова пробормотал Мураш, – а он – бац, и снова все перевернул…

– Пой, пой! – сказал командир. – Еще куплет есть?

– Есть!

Вот Мудрик с Оюшкой идут

За Дилидоном и поют:

– А Живилька-то нету! – подхватили Бульбук с Дилидоном.

– И Мудрик наш пропал… – закончил Мураш.

– Ой-ой-оюшки… – застонал парикмахер. – Рано мы распелись, ой, рано…

– Слишком лирично!.. – сказал Бульбук. – Походная песня должна быть бодрая, чтоб вдохновляла. И опять же – зачем подчеркивать, что Дилидон – командир. Хватит уже. Нельзя ли как-нибудь по-другому… Ну, скажем, вот так:

– Конечно, можно и так! – согласился Дилидон.

– Теперь он себя выпятил… – сказал Дайнис. – Чем это лучше?

Но Бульбук не растерялся:

– Раз говорим: «Убери копыто!» – так уж надо их как следует пугнуть… Ведь и у нас есть силачи! Верно?

Но тут за стволами деревьев в лунном свете сверкнуло озеро, забелела новая крыша дома Гедрюса, пора было кончать песни и споры. Оставшийся до улья путь гномы прошли молча, и каждый думал – только бы удалось…

Подошли гномы, смотрят – а это что такое?! Леток улья не залеплен! А где же пленник? Где Мудрик?

– Говорил же я… – прошептал Дилидон. – Говорил, надо послать разведчика…

– Зайдем, может, следы обнаружим, – предложил Дайнис.

– Эй, есть там кто?! – постучал Бульбук в стену.

– Ага, заходите! – откликнулся из улья ученый. По-видимому, он только что оторвался от книги.

– Раззява! Совсем очумел! – закричали гномы, забравшись в улей. – Чего ты тут расселся? Ведь леток отковыряли!

– Знаю, – ответил Мудрик. – Все думают, что меня здесь нет, и никто не лезет. Кот удрал, мышь сбежала – такая тишина – читай, сколько душе угодно.

– Тишина!.. – не выдержал Бульбук. – Двое суток мы трудились в поте лица, а он тут прохлаждается! Пошли отсюда, пока всех не замуровали.

– Погодите, погодите! – отмахнулся ученый. – Кажется, я нашел… только что… Вот послушайте!

«Рожденный соловьем, соловьем и угаснет. На золотое зерно не клюнет, угрозами не заставишь его умолкнуть и не петь. Помолчит, выслушает твои увещевания и продолжит соловьиную песнь. Никогда не будет подражать ни дрозду, ни жаворонку, ни иволге. Только ДРУГИЕ, быть может, пожелают петь по-соловьиному. Один-другой из добрых побуждений, или сами того не ведая, настолько ему уподобятся, что и соловьи их не отличат от своих. Что ж, пускай живут и поют с ними».

Мудрик, приближаясь к цели, все повышал голос да растягивал слова – казалось, он сейчас запоет…

– «Но если самые близкие пожелают его вернуть… – Мудрик перевернул страницу, – вернуть…»

А на новой странице было изображение соловья. Какой-то шутник пририсовал соловью красный петушиный гребень и черные шпоры. Мудрик нетерпеливо пробежал, взглядом соседнюю страницу… А там речь уже шла о другом. О лягушках…

Значит, самая нужная страница, которую столько времени искал Мудрик, была ВЫДРАНА!

– Как это выдрана? – не мог поверить Дилидон. – Кто же ее выдрал? И почему?..

Даже невозмутимый ученый на сей раз вышел из себя и горько повторял, качая головой:

– Выдрана… выдрана…

– Это уж работа Живилька, не иначе, – решил Дайнис. – По дорисованному гребню видно.

Бульбук даже побагровел от гнева.

– Как вы хотите, ребята… Из-за одного этого надо вернуть Живилька – чтоб хоть раз выдрать хорошенько неслуха.

– Ой-ой-оюшки… Только не говори так, не говори…

– А что прикажешь говорить?

– Он ведь бумажных голубей делал, я знаю…

– Как не знать… Сам его научил! – вспомнил Мураш.

– Тише, не сердитесь, – попросил Оюшка. – У меня еще есть несколько… на память… из вещиц Живилька. Голубок и…

– Го-лубо-ок… – передразил его Бульбук. – А где же этот твой голубок?

Парикмахер со вздохом расстегнул курточку и достал из-за пазухи плоскую берестяную коробочку с завязками. По тому, как осторожно он распутывал узелки и как бережно держал в руках, было видно, что Оюшка хранит в нем то, что ему всего дороже.

В коробочке был и платок Живилька, который он называл своей «записной книжкой», и бумажный голубь. Он был сделан как раз из недостающего листа! Мудрик аккуратно выровнял страничку, вставил на место клочок, оторванный для хвоста голубя, и, нагнувшись к свече, прочитал:

– «Но если близкие пожелают его вернуть… – напомнил он начало предложения, – а их должно быть не менее семи, попытайтесь применить такой метод:

Когда взойдет полная луна, встаньте все семеро над ручьем, который полюбился соловьям, в том числе и ЕМУ, и, произнеся вслух его имя, бросьте в воду по подарку, хоть и недорогому, но выбранному от всего сердца, – и ни с кем не советуясь, что дарить.

Поющий с соловьями неожиданно вспомнит близких, сердце его дрогнет, он подумает о горе покинутых отца, матери, сестер и братьев, друзей!.. С этой мыслью он вдруг забудет свою песнь и уж, верно, возвратится к своим. Неизвестно только, будет ли он с ними счастлив…»

– Вот и всё, – закрыл книгу Мудрик. – Все поняли?

– Чего тут не понять, – улыбнулся Мураш. – Ни в озеро нырять, ни через костер прыгать не надо…

– Только вот последняя фраза мне не нравится, – признался Дилидон. – Как там сказано?

– «Неизвестно только, будет ли он с ними счастлив…» – повторил Мудрик.

– Конечно, неизвестно, – подхватил Дайнис. – Если мы собираемся его сечь…

– Хватит шутить! – одернул их Бульбук. – В книге сказано: семеро, а нас только шестеро.

– И правда шестеро! – удивился Оюшка. – Всегда бывало семеро.

– Расяле на помощь позовем! – сказал Дилидон.

– Тоже мне… близкая… – негромко проворчал Бульбук, наверное, все-таки понимая, что лучшего помощника им не найти.

Выбравшись из улья, они задрали головы и уставились на небо – не прозевали ли они полнолуние, в книге ведь сказано, что должна быть полная луна.

– Идет к полнолунию, – обрадовался Мудрик и объяснил другим: – Если серп месяца повернут так, что получается буква «С», значит, луна стареет. А теперь, как видите, серп смотрит в другую сторону, и, если пририсовать к нему черточку, получится «Р». Значит, луна растет. И еще будет расти два дня.