Акуми улыбнулась:
      - Я перед вами в неоплатном долгу...
      - Мико. Меня зовут Мико. Я ненавижу это имя. Оно похоже на обидное прозвище!
      - Хорошо... Мико.
      - Вот мой номер телефона, - Мико взяла руку Акуми, украдкой огляделась, стремительно наклонилась и поцеловала ее в запястье. Между пальцев осталась сложенная бумажка.
      - Я обязательно позвоню, - сказала Акуми. Такой напор со стороны почти незнакомой девушки ее удивлял, но нисколько не испугал. Она больше ничего не боялась. Страх растаял в лавовых реках.
      Мико взяла ее под руку, и они двинулись навстречу втекающему внутрь людскому потоку. Акуми внимательно смотрела на лица, но никого даже смутно знакомых среди них не оказалось. Оборванные, изможденные, грязные люди.
      - Мико, вы не знаете, кто-нибудь вышел с уровня "А"? Там располагались испытательные стенды...
      Мико покачала головой.
      - Я не слишком хорошо ориентируюсь здесь. Я ведь только врач. Но я попытаюсь узнать! - девушка заглянула в глаза Акуми. - Я обязательно попытаюсь узнать!
      - Спа...
      Акуми не закончила слова, потому что злым и жестоким чудом все вокруг внезапно изменилось. Как будто кто-то сдернул, разорвал одну декорацию и тут же заменил ее другой. Был ангар, наполненный ранеными и спасательными бригадами, и на его месте возник огненно-льдистый ад.
      От чудовищного взрыва содрогнулся мир. Земля под ногами корчилась, обжигающий смерч ослепительной змеей с жадно распахнутой пастью прошелся по ангару, выдирая людей из их кроватей, срывая с мест, как надоевших кукол в игрушечном домике, комкая и подбрасывая вверх, где изломанные фигурки вспыхивали разноцветными фейерверками.
      Стен и крыши не было, лишь клубилась вокруг пыльная тьма, в которой двигались титанические фигуры. Густая мошкара вертолетов окружала их, щекотала свинцовыми плетями пулеметных очередей, но титаны отмахивались световыми хлыстами, каждое движение которых взрывало воздух, расшвыривало неповоротливые летающие машины, разгрызало их прозрачными челюстями ударной волны и отплевывало бесформенной шелухой.
      Тишина.
      Царила невозможная тишина.
      Акуми с удивлением оглядывалась и не могла понять, почему все внезапно лишились голоса. Раззявленные рты, искалеченные тела, оторванные руки и ноги, влажные тряпки, похожие на перепутанный клубок червей внутренности. Анатомический театр! Лишь Акуми продолжает стоять невредимой посреди сцены. Что-то царапает ей колени, она смотрит вниз и видит Мико. Точнее то, что от Мико осталось. Неужели этот ополовиненный уродец - Мико?! Обезумевшие глаза смотрят на Акуми, изломанные пальцы тянутся вверх, а из нижней половины того, что осталось от девушки, многочисленными фонтанами бьет кровь.
      А в это время остатки стены проламываются, и по мертвым и еще живым телам тяжело ступают боевые "мехи", впиваясь прожекторами в клубящийся туман и совсем не обращая на то, что их массивные трехпалые лапы давят, давят, давят людей! Тяжелая отдача ракетных залпов заставляет "мехов" приостановить свой ход, крепче вдавиться в землю, раздирая ее стальную оболочку.
      Акуми зажимает уши и кричит, но тишина продолжает обволакивать ее волшебным коконом. Она делает шаг, еще, мертвые пальцы Мико соскальзывают с ткани брюк, Акуми поворачивается и бежит, спотыкается, падает в кровавые лужи, каким-то чудом поднимается и бежит, бежит по мертвым и живым, ибо нет между ними разницы, ибо никто не сможет выскочить из-под молота, который со всей силой обрушивается на наковальню.
      Три молота. Три молота одновременно обрушивается на наковальню, сминая, плюща, давя "мехов", подбрасывая их, словно игрушки, и ударами огненных плетей расчленяя на крошечные осколки бронированного конфетти.
      Стена пламени готова настигнуть Акуми. Голодный зверь распахивает пламенную пасть, чтобы сомкнуть раскаленные зубы на затылке девушки, но внутри нее внезапно разворачивается пружина, выстреливает, подхватывает Акуми и несет на широких крыльях сквозь первичный хаос, в котором умирает старый и рождается новый мир, несет сквозь глыбы и осколки, когда-то бывшими защитными сооружениями, самолетами, танками, "мехами", сквозь бесчисленные тела, облаченные в смятые панцири, похожие на раздавленных ногтями гнид, несет прочь в темноту, где еще можно дышать и даже жить...
 
      8
      Киотский парк считался самым большим из парков, расположенных в мир-городе. Пожалуй, его стоило назвать настоящим лесом, так как, помещаясь в самом сердце урбанизированного рая, парк, тем не менее, оставался необустроенным, диким и, в какой-то степени, зловещим.
      Днем, когда светло, и небо нависает над деревьями синей вуалью, расшитой многочисленными сапфирами, окраины парка наполнялись гуляющими горожанами - мамашами с колясками и маленькими, визжащими от восторга детьми, степенными клерками, сидящими на лавках, дожевывая свои скудные обеденные пайки, стариками и старухами, которые одобрительно или неодобрительно (в зависимости от настроения) разглядывали кричащую малолетнюю братию.
      Вся эта публика предпочитала держаться выложенных плитами дорожек, по бокам которых стояли лавки, урны, а на редких полянках возвышались разноцветные горки и кафе.
      Те же, кто уже слишком стар для беззаботной возни в траве, но еще слишком молод для бездумного поедания сухих бутербродов и прогулок с колясками, предпочитали сворачивать на еле заметные тропинки, которые вели вглубь леса. Там тоже текла своя жизнь, более бурная, яркая, невоздержанная, словно окружающие деревья пробуждали в подростках глубоко запрятанные звериные инстинкты, превращали их в жестоких и любвеобильных лесных созданий.
      Тэнри всегда любил ходить сюда. Кто его привел в парк в первый раз, он, конечно же, уже не помнил. Скорее всего, это был организованный выход на природу (так официально называлось мероприятие), устраиваемый для питомцев приюта. А может быть, кто-то из временных родителей, принявших Тэнри на выходные, решил сделать стриженному и угрюмому ребенку столь щедрый подарок.
      Вид деревьев, травы, заросших тропинок, кустов настолько очаровал его, что он пользовался любой возможностью, лишь бы вернуться туда. Иногда благодаря слезным просьбам временных родителей, иногда милостью отдельных учителей, которые, растроганные видом грустного, но прелестного дитя, выкраивали некоторое время из своей личной жизни, брали Тэнри за ладошку и гуляли вместе с ним по аллеям.
      Но затем наступила пора побегов. Угловатый подросток уже не вписывался в рамки узаконенного милосердия, и все чаще и чаще оставался на выходные, праздники и каникулы в приюте среди других таких же бедолаг. Поэтому ничего не оставалось, как на свой страх и риск дожидаться ночи, тихо выбираться в окно и крадущейся тенью пересекать территорию приюта, прячась среди многочисленных мастерских, за грудами тюков, штабелями коробок, в которых хранились заготовки для небольшой школьной фабрики.
      Его, конечно же, ловили и возвращали назад. Его наказывали, но он снова сбегал, продвигаясь по каменным джунглям, как перепуганный зверек, потерявший дорогу к дому.
      - Ты опять ушел из школы без разрешения? - спрашивала благоволившая к нему математичка, и Тэнри угрюмо смотрел на нее.
      У них родились особые отношения, но никто, кроме них двоих, об этом не знал. В чем они заключались? Ни в чем конкретном, но Тэнри ясно ощущал ее неотрывный взгляд на каждом уроке. Никаких выдающихся способностей к математике у него не было, но госпожа учительница всегда старалась поставить ему завышенную оценку.
      До поры, до времени они нигде не встречались, кроме как в классе и в коридорах школы. Она вышагивала среди детской суеты с какой-то математической выверенностью в своей длинной юбке унылого мышиного цвета, белой блузке, единственным украшением которой являлся ярко-красный шнурок, завязанный под горлом крошечным бантиком. Пустые, равнодушные глаза смотрели сквозь круглые очки.
      Но, наверное, только Тэнри знал ее тайну - с каждым циклом она становилась все моложе и моложе. Разглаживались морщины, из черных волос исчезала седина, блузка все круче поднималась на груди, а походка становилась более мягкой, кошачьей. Они чаще и чаще встречались взглядами на уроках, и Тэнри ощущал, как в пустоте за стеклами очков начинает шевелиться нечто горячее и опасное. Но он продолжал смотреть, пока математичка не отводила взгляд.
      Однажды она зашла в его комнату. Стоял жаркий день, окно распахнуто, и Тэнри сидел на подоконнике, разглядывая облака.
      - Я за тобой, Тэнри, - сказала математичка.
      Тэнри оторвался от созерцания неба, посмотрел на нее и застыл, пораженный. Она была юна. Если бы не дурацкое учительское одеяние, то ее легко принять за одну из старшеклассниц - этих чудесных, порхающих созданий, недостижимых в своей загадочности.
      - Зачем? - удивленно спросил Тэнри.
      - Я хочу пригласить тебя прогуляться, - сказала учительница и помахала желтым пропуском. - Как ты смотришь на то, если мы сходим в парк?
      - Я наказан, - ответил Тэнри, и это было правдой. Очередной неудачный побег приравняли к пяти внеочередным дежурствам по школе.
      Учительница звонко рассмеялась. В ее смехе не слышалось ничего обидного, скорее он походил на призывный зов таинственного и могучего существа, который знал свою власть над Тэнри, но не хотел ею пользоваться прямо и грубо, а лишь намекал, подталкивал его, поджидал под сенью леса.
      - Тэнри, Тэнри, - она шагнула вперед и взяла его за руку. - Я освобождаю тебя от любых обязательств перед школой. Ты понимаешь? - ее лицо было совсем близко, достаточно сделать ответное движение и их губы могли соединиться.
      - Я наказан, - еще раз возразил без особой надежды Тэнри. Он проиграл. Именно так и ощущалось - как проигрыш в странной, непонятной, но неимоверно важной игре.
      - Ты свободен! Свободен! - она стащила его с подоконника, и они закружились по комнате в безумном танце.
      Парк изменился. Из него что-то исчезло, незаметное, крошечное, но именно это что-то и оставляло в душе маленького Тэнри то неизбывное ощущение, которому он потом никогда не мог подобрать название. Тоска? Ностальгия? Печаль?
      Они шли по дорожке как два школьника, сбежавшие с урока на романтическое свидание. Кто мог со стороны сказать, что это учительница с учеником? Тэнри оглядывался, пытаясь отыскать волшебное место, где скрытое очарование леса еще может вернуться в его душу. Но вокруг бегали дети, гуляли взрослые, играла музыка, разноцветные воздушные шары рвались с веревочек в бездонное небо, где величественно проплывали дирижабли.
      - Давай сфотографируемся, Тэнри! - учительница потащила его к будке моментальной фотографии. Она бросила в щель монетки, усадила Тэнри на стул, а сама встала сзади и обняла его. Их щеки соприкасались, ее волосы щекотали ему ухо, что-то мягкое волнующе прижималось к плечу.
      Вспышка!
      Цветные пятна проступали на серой бумаге, очерчивая под слоем глянца двух совсем юных созданий. Мальчик и девочка смотрели с фотографии. Мальчик насторожен и напряжен, зато девочка беззаботно улыбалась, и даже круглые очки ей очень шли.
      Как закончился тот день, память не сохранила. Она вообще очень расточительна эта память. Она с легкостью теряла самое ценное, важное, но скупо хранила ненужную мелочь, словно ворона, выхватывающая из потока времени стеклянные безделушки, оставляя без внимания подлинные драгоценности.
      Тэнри лежал в темноте, закинув руки за голову, и смотрел в потолок. Что было до? Что было потом? Ничего не осталось, ничего не сохранилось.
      С тех пор они часто гуляли. Их глаза на уроках продолжали встречаться, они словно примагничивались друг к другу, так фехтовальщики пристально смотрят сквозь прорези маски на противника, сжимая в руках бамбуковую палку, чтобы сделать победный выпад. "Ты свободен, - говорил ее взгляд. - Я освобождаю тебя".
      А он, освобожденный ее заклятьем, всматривался в окружающий мир и видел в нем изъяны. Так весеннее тепло буравит, исчервляет почерневший снег, оставляя на последних сугробах уродливые отпечатки солнечных зубов. Так и окружающий мир таял, терял твердость, опадал и чернел. Тэнри казалось, что возымей он желание, и ему ничего не стоит покинуть ловушку повседневности, шагнуть в одну из многочисленных проплешин на черном снегу, выпасть из окружающей вселенной куда-то еще.
      Но цепкая рука держала его.
      О чем они говорили? Ни о чем. Они являлись заговорщиками, опасными преступниками, чьи разговоры фиксировались многочисленными соглядатаями. За масками прохожих скрывались зловещие служители тайных культов морали, безжалостные блюстители нравственности, палачи преступивших законы этики. Жажда страсти уже поселилась в малолетних преступниках, но они не имели никаких шансов утолить ее.
      Тэнри и учительница (он никогда не называл ее по имени! да и было ли оно у нее?!) сворачивали на тропинки, углублялись в лес, сторонними и незамеченными свидетелями скользя между сплетенных в жестоких драках и в не менее жестокой любви тел. Их не трогали, к ним не приставали. Наверное, Тэнри незаметно для себя проходил сквозь размоченные хлопья реальности, туда, где они были лишь тенями, едва уловимыми в солнечный день.
      Но не только жестокость и любовь таил парк в своем сердце. Он еще любил забирать чужие жизни. Словно бабочки-однодневки слетались сюда те, кто решил, что их земной путь завершен. Тело еще жило, но лишь по недоразумению, потому что душа рвалась в сфироты, дрожала и пульсировала от нетерпения, предвкушая свое последнее путешествие, прочь из влажной темницы.
      Тогда безымянная подруга Тэнри останавливалась, ее грудь вздымалась в частом дыхании сладостного предвкушения, пустые глаза наполнялись ожиданием, легкое платье прилипало к вспотевшей коже так, что Тэнри стыдливо отворачивался.
      Осуждал ли он ее?
      - Посмотри, как они красивы! - учительница подходила к лежащим телам, опускалась на колени и всматривалась в мраморные лица. - Они совершенны! Они выверены и закончены! В них еще нет распада старости, но они преступили порог!
      Самоубийцы.
      Ее страсть.
      Еще одна страсть после Тэнри.
      Сам он не мог на это смотреть. Он отворачивался и замечал, что мир стал еще более ветхим, что в нем появились новые прорехи. Ему хотелось прыгнуть в открывающуюся бездну, но...
      - Иди ко мне, Тэнри, - звал его ее голос. - Иди ко мне...
      Кто она? Оборотень? Призрак? Неизвестное создание, настолько редкое, что легенды и придания не нашли ей подходящего названия? Или она столь опасна и смертельна, что тот, кто встречался с ней, уже никогда не ускользал из ее цепких коготков и ничего не мог рассказать другим людям?
      Заголовки газет: "Снова произошел массовый случай самоубийства среди старшеклассников", "Компания из семи человек приняла яд", "Несчастная любовь или плохая успеваемость в школе: кто виноват в смерти четырех подростков?"
      Удивленное лицо Тэнри, когда он стоит около киоска и рассматривает цветные фотоснимки с места происшествия, опубликованные в газете.
      Зрачки его глаз расширены - он что-то начинает понимать...
      В библиотеке он украдкой находит увесистый том, посвященный древним верованиям. Культ Великой Матери, пантеизм, оборотничество... Это близко! Руки неуверенно перелистывают страницу за страницей. Тень сгущается вокруг него. Странно, но в читальном зале никого, кроме него, нет. Лампа на столе окрашивает окружающие вещи во все оттенки черного.
      Оборотни... Белки, барсуки, медведи, зайцы, вороны, лисицы... Лисица! Самый страшный, самый опасный, самый коварный оборотень! Она любит подбираться к жертве постепенно, она хитроумна и легко обходит любые ловушки. Лисица питается анимой. Она высасывает ее у того, кто искренне привязался к ней. Лисица - рачительная хозяйка своей жертвы. Она не позволяет ей умирать быстро, поэтому жертва не сразу обращает внимание на то, как изменился окружающий ее привычный мир. Жертва сама становится призраком - прозрачным, эфемерным, она истаивает, как снег теплым весенним днем.
      Тэнри хочется кричать от ужаса. Строгие ряды иероглифов статьи рассказывают о нем! Его случай! Он попал в лапы лисицы-оборотня и превращается в призрака! И что теперь делать?! К кому обратиться за помощью?! Кто еще окажется настолько безумным, что поверит бредням мальчишки из приюта?!
      Узкая рука ложиться ему на плечо. Он чувствует знакомое тепло на своей щеке, вдыхает знакомый запах.
      - Милый Тэнри, ты все еще занимаешься в столь поздний час? - переливчатый смех. Лисий смех. - Я пришла тебе помочь с заданиями по математике!
      А реальность все расползается и расползается. Кто-то забыл закрыть горячую воду, и бумага перегородок, отделяющих этот мир от потустороннего, промокает, коробится, рвется под собственной тяжестью. И Тэнри внезапно понимает, что его спасение только там - там, куда он так боится ступить.
      Он вскакивает, хватает лисицу за талию, легко поднимает (теперь она выглядит гораздо моложе его и на уроках ей приходится вставать на подставку, чтобы казаться выше) и делает шаг в разрыв, туда, где струится золотой свет.
      А проклятое создание верещит, кусается, царапается, но Тэнри не отпускает ее, эту лакомку человеческими жизнями, любительницу совершенства умерших, крепко держит за поросшую рыжими волосами шкуру.
      - Пусти! - воет зверь. - Пусти меня, проклятый мальчишка!
      Но Тэнри только смеется, потому что он чувствует приближение кого-то могучего и, одновременно, доброго, любящего, того, кто давно ждал встречи с ним.
 
      9
      Рюсин направил фонарик вверх.
      - Сэцуке! - крикнул он.
      Это она. Петли кабелей обернулись вокруг ног девочки и вздернули вверх, к потолку, где она и висела, слегка раскачиваясь, точно спеленатая куколка.
      - Сэцуке! - еще раз крикнул Рюсин, но девочка не отвечала.
      Рюсин попытался допрыгнуть до нее, но было слишком высоко. Превращение? Нет, бесполезно и опасно. Он не поместится в узком пространстве между обвалами. Любое неосторожное движение может вызвать новый сдвиг в установившемся равновесии и тогда... Кто знает, что будет тогда?
      Но если каким-то чудом все-таки забраться повыше, то можно попытаться перепилить провод, перерезать его ножом. Только вот где взять это чудо?
      От отчаяния Рюсину хотелось плакать. Он сел на рюкзак и ущипнул себя за ухо. Не раскисай, Рюсин! Думай, Рюсин! Луч фонарика высвечивал висящую вниз головой Сэцуке. Из-под ворота куртки по лицу медленно стекали черные капли. Кровь. Наверное, кровь.
      Рюсин вскочил, подтащил к стене рюкзаки, взгромоздил их один на другой. Пирамида получилась шаткой и недостаточно высокой. Кончики пальцев почти касались волос Сэцуке. Нет, не то. Думай, Рюсин!
      Фонарик освещал уцелевший потолок над головой. Декоративные пластины покоробились, но еще держались на протянутых вдоль и поперек коридора металлических балках. Где-то там внутри прятались оптоволоконные линии, локальные воздуховоды, тонкие провода низкого напряжения, питающие лампы дежурного освещения.
      Рюсин достал из рюкзака моток веревки с магнитной "блохой" на конце, примерился, раскачал и запустил вверх. "Блоха" вяло скользнула по пластинам и со звоном упала вниз. Еще одна попытка. Главное - не спешить. Главное - точность. Магнитная ловушка щелкнула, вцепилась в перекрестье балок. Рюсин дернул, дернул еще сильнее, повис на веревке, но "блоха" держалась крепко.
      Так, что он будет дальше делать? Он влезет наверх, проберется по остаткам потолка до того места, где висит Сэцуке, и попытается разрезать провод. Если ему это удастся, то девочка полетит вниз и ударится головой об пол. Со всеми вытекающими последствиями.
      А если подложить что-то мягкое? Одеяло? У тебя, Рюсин, есть одеяло? Ладно, резать провод не будем. Попытаемся втащить ее к себе, там привести в чувство, распутать ноги и уж затем спуститься вниз.
      Рюсин вцепился в веревку, легко добрался до балок, закинул ноги, подтянулся и лег спиной на крепко держащуюся панель. Места здесь совсем немного - еле-еле, чтобы перевернуться на живот и поползти, чувствуя как по макушке и спине скребут кронштейны и провода. Там, где пластины держались на честном слове или вообще упали вниз, приходилось упираться ладонями и коленями в балки и, словно четырехногому пауку, перебираться через опасное место.
      Скопившаяся пыль, потревоженная ползущим Рюсином, поднималась густым облаком, лезла в глаза, нос и рот. Ужасно хотелось чихать, но мальчик понимал, что стоит допустить одно неосторожное движение, и он полетит вниз. Поэтому Рюсин пользовался древним рецептом первых летчиков, которые на заре эры авиации летали на еще столь неустойчивых машинах, что даже случайный чих грозил катастрофой. Метод заключался в том, чтобы крепко прижимать пальцем верхнюю губу до тех пор, пока желание чихнуть не исчезнет. Но так как все новые и новые порции пыли набивались в нос, то Рюсину приходилось теперь пользоваться для передвижения только одной рукой.
      Наконец он добрался до места. Дальше начиналась мешанина обломков. Рюсин подтянулся до края и посветил вниз. Сэцуке висела прямо под ним. Толстые щупальца проводов впивались в ноги девочки. Рюсин протянул руки и взялся за провод, напрягся, потянул...
      Твердая щупальца даже не шевельнулась. Чудовище разрушения крепко держало девочку в своих объятиях.
      Рюсин еще раз дернул провод, но тот был туго натянутой струной. В хаосе обвала что-то недовольно заурчало, будто притаившийся там зверь догадался, что у него хотят украсть законную добычу.
      - У тебя ничего не получится, милый мой Рюсин, - доверительно прошептала ему на ухо Агатами. - Ты плохо изучал законы механики.
      От неожиданности Рюсин вздрогнул и чуть не завопил. Ледяное дыхание находящегося рядом существа морозило лицо.
      - Зачем стараться, мой милый Рюсин? - Агатами с притворной жалостливостью погладила его по затылку. - Еще никто не мог отнять у смерти ее законную добычу.
      - Не смей, - прохрипел Рюсин. Кронштейны железными пальцами вцепились в куртку и не давали двинуться. Тонкие провода внезапно зашевелились, словно живые, поползли по спине гибкими змеями, свернулись крохотными петлями и обхватили пальцы в тугие объятия.
      - Неужели ты хочешь лишиться рук, мой милый Рюсин? - деланно удивилась Агатами.
      Провода сжались, и Рюсин закричал от боли. Казалось, что кто-то тупой пилой отпиливал ему пальцы.
      - Ну, так я заберу то, что принадлежит мне, мой милый Рюсин? - спросила Агатами. - Сначала - мой милый Тэнри, затем моя милая Сэцуке. Я не исключаю того, что и с тобой, мой милый Рюсин, у нас вскоре состоится столь же полезная встреча.
      - Ах ты, гадина! - прошипел Рюсин. Он сжал кулаки, и провода легко разорвались. - Ах ты, гадина! - теперь удар по балкам, на которых он лежал. Еще, еще, еще. Металл гнулся, рвался, панели рушились вниз и разбивались вдребезги. Последний удар освободил Рюсина, и он, уцепившись за провода, на которых висела Сэцуке, съехал по ним.
      Черный ангел зашелестел крыльями, протянул к мальчику когтистые руки.
      - С тобой всегда весело, мой милый Рюсин! - Агатами рассмеялась. - Ты постоянно готов ко всяческим проказам. Но у меня нет времени, чтобы поиграть с тобой, - стылые губы почти коснулись уха мальчика. - Скажу тебе по секрету, сейчас у меня как никогда много работы. Сколько еще душ предстоит вернуть в сфироты, сколько тел дожидаются местечка в лимбе!
      Сверкнуло лезвие, и из черной щеки брызнул золотистый фонтан. Крылья ударили по воздуху, и ангел отшатнулся.
      - Получил? - злорадно поинтересовался Рюсин.
      - Ты не слишком вежлив со смертью, - заметил ангел, проводя пальцем по ране. Разрез исчез, только ярко-желтые капли застыли на антрацитовой щеке.
      Держаться было чудовищно неудобно. Рука соскальзывала, и Рюсин сползал все ниже и ниже. Ботинки Сэцуке были уже на уровне его груди.
      Агатами с усмешкой смотрела на них.
      - Вы выглядите безобразно, мой милый Рюсин и моя милая Сэцуке! Что за противоестественная тяга к жизни! Что в ней такого хорошего, мой милый Рюсин?
      Рюсин взмахнул ножом, но ангел на этот раз ловко увернулся. Шелковистые черные перья скользнули по лицу неожиданной лаской. Пальцы онемели. Еще несколько сантиметров отдано гравитации. Бедная Сэцуке, прости меня!
      - Разве ты еще не понял, мой милый Рюсин, что время мира истекло? Уже никто не хочет спасать мир, даже те, кто сотворил его! Или ты предпочитаешь досмотреть спектакль до самого конца?
      Ангел сделал быстрое движение, что-то сильно ударило Рюсина в грудь, сорвало его с провода и бросило во тьму, где злобно щерил острые обломки-зубы зверь-обвал. Он был готов принять новую жертву, столь щедро отданную ему на растерзание ангелом смерти, напиться кровью, раздавить ничтожную букашку, но скрюченные руки-балки схватили лишь воздух.
      Громадное белое тело скользнуло в узкой стремнине коридора туда, где за спиной мрачной тени раскрывался золотистый цветок, ударило ангела в грудь, вцепилось в горло, выталкивая смерть прочь из этого мира. Тварь жутко заверещала, острые когти пропороли спину дракона, черные крылья свили вокруг гибкого тела плотный кокон, но золотой цветок сомкнул лепестки, и коридор опустел.
 
      10
      Вода лилась в рот тонкой струйкой. Она была теплой и имела неприятный привкус, но Сэцуке жадно глотала ее, ощущая как отвратительная пленка во рту и горле постепенно растворяется. Затем поток иссяк.
      - Еще, - прошептала девочка.
      - Пока больше нельзя, - виновато сказал Тэнри. Он завернул крышку и сунул фляжку в рюкзак. Пить ему тоже хотелось, однако он сдержался.
      Сэцуке лежала на полу, а ее голова покоилась на коленях мальчика. Она попыталась сесть, но ноги пронзила сильная боль. Сэцуке застонала.
      - Не двигайся пока, - сказал Тэнри. - Я сделал тебе укол обезболивающего, скоро все будет нормально. Кости целы, ноги целы, только синяки.
      - Что произошло?
      - Ты зацепилась за провода во время обвала, - объяснил Тэнри, - и висела вниз головой.
      - Мне показалось, что меня кто-то схватил, - сказала Сэцуке. - Схватил за ноги и потащил. Какой-то зверь!
      - Я тоже попал в ловушку, - сказал Тэнри. - Спасибо Рюсину, что он...
      - Что?
      Тэнри вздохнул.
      - Тут была... тут была... Агатами... Точнее то, чем она теперь стала.
      - Агатами?! - Сэцуке сделала новую попытку сесть. Тэнри поддержал ее. Ноги словно онемели.
      - Так лучше? - Тэнри подвинул ей под спину рюкзак. - Облокотись на него.
      - Спасибо.
      - Она хотела убить нас... точнее, она считала, что мы уже... ну, мертвы...
      - Что же ей помешало? - спросила Сэцуке.
      - Рюсин. Рюсин ей помешал.
      Сэцуке заплакала. Неожиданно даже для нее самой. Как будто та вода, которую она выпила, вдруг собралась горьким комком в горле, стремясь выбраться наружу в виде слез и всхлипываний. Это был не пережитой страх, не обида, не тоска, а, как не удивительно, - возвращение к жизни, страшной, ужасной, тоскливой, но все же жизни.
      Тэнри смотрел на плачущую девочку, и ему самому захотелось пустить слезу. Мокрая погода заразительна.
      - Ты сможешь идти? - спросил он Сэцуке.
      - А мы не будем ждать Рюсина? - сквозь слезы спросила Сэцуке.
      - Нет, Рюсина мы ждать не будем, - медленно сказал Тэнри.
      Сэцуке вытерла рукавом слезы.
      - Помоги мне встать, - протянула ладонь Тэнри.
      Тэнри оттолкнул ее ладошку, подхватил Сэцуке под руки и осторожно поставил на ноги.
      - Как? - спросил он, постепенно ослабляя поддержку. - Если очень больно, то сразу скажи.
      - Нормально, - как можно бодрее попыталась ответить Сэцуке. Казалось, что в ноги вбили множество мелких гвоздиков.
      - А точнее? - Тэнри еще больше ослабил поддержку.
      - Ой! Терпимо... ничего страшного Тэнри...
      Тэнри усадил Сэцуке и опустился рядом.
      - Что будем делать? - спросила девочка.
      - Ждать.
      - Ждать? Чего?
      - Чуда, - улыбнулся Тэнри. Он взял Сэцуке за руку. - Ты, главное, не переживай. Я тебя отсюда обязательно вытащу. И с отцом ты встретишься... - мальчик вздохнул.
      Сэцуке положила голову ему на плечо:
      - Я, наверное, дура, что втянула вас во все это...
      - Ты - молодец, - возразил Тэнри, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть такого милого и волнующего касания. Стоит немного повернуться, и его губы дотронутся до волос Сэцуке. Удивительно, но от них пахло ромашкой!
      - Я - эгоистичная дура, - всхлипнула девочка. - Дура! Дура! Зачем мне все это надо! Наверное, можно было сделать как-то совсем иначе... попросить Никки-химэ...
      - Наоборот, ты - самая замечательная! - Тэнри от волнения завозился.
      - Как же, замечательная...
      - Замечательная. Несмотря ни на что, ты стараешься быть... человеком...
      Сэцуке вздохнула.
      - Человеком... человек больше никому не нужен. Наше время закончилось...
      - Это должны решать не только Никки-химэ и Итиро, - неожиданно зло сказал Тэнри. - Мы ведь не куклы в их руках.
      - Тише, - прошептала Сэцуке. - Ты слышишь?
      Тэнри прислушался.
      Безмолвие. Глубокое, напряженное, сосредоточенное безмолвие. Как будто все звуки внезапно умерли, исчезли, оставив в воздухе лишь невидимые отпечатки своего былого присутствие.
      Мальчик открыл рот сказать Сэцуке, что он ничего не слышит, но прозрачная рука тишины прижалась к губам, не давая вымолвить ни слова.
      И лишь потом Тэнри понял - за плотной пеленой безмолвия что-то есть, что-то сосредоточилось совсем рядом, вокруг них, достаточно протянуть руку, и тогда кончики пальцев ощутят биение загадочной жизни.
      - Город, - тихо сказала Сэцуке, и ее голос разбился в отражении многочисленных эхо. - Он проснулся... он ожил...
      Город... проснулся... ожил... Таинственная многоголосица подхватила неосторожный дар человеческой речи и понесла его вдоль железных коридоров, которые были никакими не коридорами, а венами и артериями, сухожилиями и мышцами пробуждающегося механического ангела, что беспокойно ворочался в своей стальной скорлупе, погруженный в грезы последних снов. Мириады глаз-видеокамер, мириады нервных окончаний датчиков движения и лазерных сканеров прощупывали внутреннее пространство Хэйсэя, выискивая последних паразитов, которые еще могли там таиться.
      - Надо идти, - прервал молчание Тэнри. Невидимая ладонь отодвинулась от губ, но он все еще ощущал ее близость. - Здесь оставаться нельзя.