- Хэйсэй построен Итиро как убежище для вызревания нового ангела творения, - сказал Рюсин. - Мир-город сверху донизу напичкан всяческими механизмами, но они предназначены не для жизни людей, а для...
      - Для чего?
      - Для их уничтожения. Понимаешь?! Унич-то-же-ния!!! - выкрикнул мальчик. - Это громадная тараканья ловушка. Морилка.
      Сэцуке заплакала. Она уткнулась лицом в колени, ее плечи вздрагивали. Рюсин растерялся.
      - Сэцуке, не надо, - попросил Рюсин. - Не надо плакать.
      - Они очень жестоки, - сквозь слезы пожаловалась девочка. - Очень жестоки. Они не умеют любить! Все - обман! Обман!!!
      Теперь она хорошо понимала - обман. Красивая мишура, подделка. Нет в них ни капельки тепла, только холодное любопытство - чем же все может кончиться. Боги... Творцы...
      - Никки-химэ добра к нам, - тихо сказал Рюсин.
      Сэцуке подняла заплаканное лицо:
      - Она - лгунья!
      Рюсин остолбенел. Затем рассвирепел:
      - Ты соображаешь, о чем вообще говоришь?! Соображаешь?! Она... она... она - самое чудесное, что есть на свете!
      - Она - лгунья!
      Рюсин вскочил, достал из ящика бутылку с водой, открутил крышку и вручил Сэцуке. Та сделала несколько глотков.
      - У тебя истерика, - сказал Рюсин. - Такое случается после встречи с госпожой. Все вокруг кажется серым, неинтересным. Тебя точно изгнали из волшебной страны.
      - Да, - тихо сказала Сэцуке. - Нас всех изгнали из волшебной страны. Остается только сидеть и ждать... сидеть и ждать...
      - Без Тэнри ничего не решить, - сказал Рюсин. - Нам нужна будет его помощь.
      Сэцуке вытерла слезы и слабо улыбнулась:
      - Значит, ты согласен?
      Рюсин взял у девочки воду и отхлебнул.
      - Я не бросаю друзей, - сказал он.
      Девочка вскочила на ноги и обняла Рюсина.
      - Я так и знала... я так и знала... прости меня, что я...
      - Что ты?
      - Назвала Никки-химэ... лгуньей... - Сэцуке разжала объятия и отступила от вконец смущенного Рюсина. - Мне действительно... надо...
      - Встретиться с отцом?
      - Просто побыть с ним рядом. Иначе... иначе мне будет казаться, что все было лишь только сном, выдумкой... я не хочу быть выдумкой... я хочу быть... живой!
      Рюсин непонимающе смотрел на Сэцуке. Быть живой? Что это такое? Разве сейчас она - не живая? Странно... Наверное, она слишком остро ощущает себя человеком, тогда как у него, Рюсина, нет такого чувство. Для него это лишь одна из возможных форм. Забавная, интересная, но не самая важная. А что будет с людьми, когда все завершиться? Они исчезнут? Провалятся в черный сон без сновидений? Тогда какой смысл в том, что они станут делать сейчас?
      - Схожу за Тэнри, - сказал Рюсин.
      Сэцуке села на пол, пододвинула к себе кипу бумаг. Здесь тоже были рисунки. Драконы, вооруженные копьями люди, пейзажи, созданные двумя-тремя росчерками кисти. Но чаще всего - лицо девочки. Не Агатами и не Сэцуке. Девочка стоит и смеется, девочка сидит и грустит, девочка грозит кулаком, девочка прыгает с высокого дерева. Иногда рядом с ней нарисован сам Рюсин, но как-то карикатурно, с насмешкой - головастый уродец с громадными ушами и крохотным тельцем. Выражение физиономии уродца соответствующее - восхищенно-плаксивое.
      Сэцуке отобрала один рисунок, где незнакомая девочка летела в небе на громадном драконе, свернула его вчетверо и сунула в карман. На память. Остальные рисунки собрала в более-менее аккуратную пачку и положила на стопку книг.
      Хотелось бы и ей так уметь рисовать. Почему некоторым это легко удается, а у других не получается, как бы они ни старались? Почему кто-то умеет петь, а другие абсолютно лишены слуха? Почему люди все такие разные? Разве им от этого лучше? Разве это не рождает взаимную зависть, а потом - неприязнь, злость, ненависть? Может, наоборот, каждый человек должен быть таким же, как и другие?
      Но тогда бы не было ни мужчин, ни женщин! Ни детей, ни взрослых! Не было бы любви, дружбы... ненависти и злобы тоже, конечно бы, не было... Но не слишком ли дорогая цена?!
 
      5
      Они освободились. Они стали свободными и лишь теперь осознали, каким бременем для них являлись телесные оболочки. То, что казалось столь привычным, неотъемлемым, то, что казалось источником радости, наслаждения, на самом деле было ловушкой, капканом, жестокой тюрьмой.
      Они смотрели на высохшие, выпотрошенные тела на окровавленных простынях в окружении мониторов, по которым бежали идеально прямые зеленые линии. Вот он, долгожданный идеал, абсолют новой жизни - пульс отсутствует, дыхание отсутствует, мозговые ритмы не фиксируются. Смерть.
      Хотелось смеяться, представляя растерянные лица врачей, если бы они каким-то чудом здесь оказались. Два мертвых, изуродованных тела. Неизвестному хирургу пришлось очень постараться, чтобы высвободить души из объятий плоти.
      - Неужели это мы? - спросила Банана.
      - Разве ты не узнаешь себя? - спросил в свою очередь Ерикку. - Ты умерла во второй раз, дорогая.
      - Это не смерть, - сказала Банана. - Я не чувствую ее.
      - Это жизнь, новая жизнь, - согласился Ерикку.
      Больше ничто не задерживало их здесь. Больше не существовало никаких преград - они теперь везде, присутствовали в каждой точке совершенной машины, которой им предстояло управлять. Точнее, не машины, а колыбели. Механической колыбели механического ангела.
      Даже память не разделяла их. Они окончательно слились в единое существо. Больше не было Ерикку, больше не было Бананы, они стали одной целостностью, ангелом жизни Исрафилом.
      Но чтобы жить, надо убивать. Исрафил расправил свои электрические крылья и приступил к делу.
      ...Монорельсовый поезд набирал ход. Мокрый снег разбивался об окна, расплываясь прозрачными кляксами. Свет в вагоне стал ярче, разгоняя ранний сумрак. Пассажиры устроились в креслах, достали газеты и книги, уставились в слова и рисунки, или вообще закрыли глаза, погружаясь в приятную теплую дрему.
      - Вы заметили, как рано наступила зима?
      - Да, да. Очень рано.
      - А что сказал тебе шеф?
      - Надо не забыть купить...
      - Дорогой, ты меня слышишь? У тебя с телефоном все в порядке?
      - Какой смысл в этих катетах и гипотенузах?!
      - Спать хочется...
      Мысли, слова, произнесенные вслух, возникшие в мозгу, сказанные в телефон, море фраз и смыслов, обыденное состояние, заурядная жизнь.
      А если предложить им такую задачку: из пункта А в пункт Б вышел монорельсовый экспресс, а из пункта Б в пункт А вышел другой монорельсовый экспресс. Вопрос: сколько пассажиров останется в живых, если известно, что поезда столкнутся на максимальной скорости? Дополнение: решите задачку исходя из предположения, что в последнее мгновение машинисту первого поезда удастся снизить скорость на семь процентов? Какова будет громкость взрыва? Обоснуйте ответ.
      Визг, скрежет металла, грохот и ливень разбитых стекол, беспощадным потоком заливающий все внутри. Острые бритвы осколков рассекают и уродуют тех, кто еще жив, и тех, кто уже мертв. Рвется натянутая нить, не выдержав тяжести бесформенного комка, в котором невозможно признать слипшиеся в смертельном поцелуе экспрессы, и металлическая лавина обломков обрушивается на прозрачную крышу самого крупного торгового центра в мир-городе...
      - Сколько стоит эта игрушка?
      - Мама, мама, купи, купи!
      - Кофточка вам очень идет, а если вы возьмете еще и юбку, то мы сможем предложить вам скидку...
      - Как вы сами можете убедиться, диагональ экрана позволяет в полной мере ощутить эффект присутствия!
      - Вы принимаете кредитные карточки?
      - Дорогая, твои походы в магазин изнуряюще действуют на меня!
      - Потерпи, милая, нам осталось потратить еще немного денег.
      - Мама, а что это там? Фейерверк?
      Все давно готово для представления. Кто здесь желал ощутить эффект присутствия?! В сложной конструкции торгового центра имеется ряд особенностей - так называемые точки предельного напряжения. Удар по ним должен вызвать цепную реакцию, в результате чего трехмерный лабиринт, переполненный озабоченными покупками людьми, начнет сминаться, ломаться, рваться и рассыпаться.
      Иззубренные обломки монорельсового экспресса умелой рукой случайности вонзаются, словно иглы, в бетонные мышцы "Гебззатель", прижигают точки предельного напряжения, и волны смерти неторопливо расплываются по торговому центру. Гаснет свет, откуда-то прорывается вода, воют эвакуационные сирены, а механический мертвый голос взывает к обезумевшим людям, прося сохранять спокойствие.
      Рвутся эскалаторы, и люди обрушиваются на раскаленные барабаны, которые с отвратительным хрустом перемалывают корчащуюся плоть.
      Пол ходит ходуном, лопаются скрепы, стальные плиты заворачиваются с неправдоподобной легкостью консервных крышек, разбивая обезумевшие толпы мечущихся людей стальными кулаками и накалывая несчастных на искрящие иглы проводов.
      Как будто пробудилось чудовище и с яростью обнаружило, что за время сна все тело переполнилось отвратными паразитами, прогрызающими плоть, откладывающими личинки в самые мягкие, нежные складки кожи, где черви извиваются среди луж гнили.
      Огонь - вот лучшее лекарство! Много огня, еще больше огня! Кто сказал, что металл не горит?! Горит, еще как горит! Он с наслаждением поддается огню, входит в его раскаленную пасть, удерживая в цепких объятиях истерзанные тела людей, которые станут даже не пеплом, а крохотными облачками пара, белесыми свидетелями метаморфозы того, что должно переплавиться в нечто иное.
      ...Мосты над Провалом. Бесконечная пробка. Машины уже охрипли гудеть друг на друга. Кто-то выходит из душного нутра своего комфортабельного кокона и замечает странные багровые облака, черные копья дымов, поднимающиеся над городом.
      - Что это?!
      - Пожары!
      - Когда мы отсюда выберемся?
      - Говорил же тебе, что на монорельсе будет быстрее!
      - Не беспокойся, в это время здесь всегда такое твориться...
      - Я пожалуюсь в муниципалитет! Когда они достроят новый мост?
      Пальцы нажимают светящиеся кнопки телефонов, но сигналы вязнут в густом ничто. Связи нет. Лишь успокаивающие надписи на фоне улыбающегося солнышка: "В связи с временной перегрузкой линии просим Вас подождать и позже повторить набор номера абонента".
      - У вас тоже телефон не работает?
      - Говорят, на линии перегрузка.
      - Я уже час пытаюсь дозвониться, но бесполезно.
      - Когда телефон молчит, то это успокаивает... минут на пять, а потом - раздражает.
      - Мне срочно нужно позвонить! У кого-нибудь работает связь?
      - Смотрите! Что там такое?!
      Если бы мост был морем, то могло показаться, что вдали, за горизонтом возникла, родилась из неведомого источника волна и покатила к далекому берегу, накатывая с глубины на мелководье, набирая мощь, высоту и скорость, безжалостно расшвыривая попадающие на соленый язык суденышки.
      Только здесь не море. Мост изгибался, извивался, корчился. Железная дуга распрямлялась и подбрасывала в неимоверную высь машины, где они вращались разноцветными конфетти, сталкивались друг с другом, рассыпались, вспыхивали и падали вниз, чтобы вновь вознестись уже неразборчивыми обломками.
      Рвались струны опор и разъяренными змеями расшвыривали скопища автомобилей, как будто торопясь избавиться от переполнявшего из яда, разбрасывали неповоротливых, обездвиженных животных, пронзали их, разрезали на части, вгрызались в металлические и живые тела, щедро смешивая бензин и кровь.
      Провал шевелился, словно стянутый, зашитый толстыми нитями рот, пытаясь выкрикнуть в багровое небо умирающего мира свое последнее проклятие. Уходящие в бездну галереи сминались, сжимались в астматическом приступе, лопались попавшие в металлические жернова люди и големы, ломались уже ненужные агрегаты, весь смысл которых заключался в том, чтобы продлить жизнь обреченному человечеству.
      Миллионы холодных, бесстрастных глаз Исрафила наблюдают за агонией. Миллионы смертей записываются, подсчитываются, сохраняются в памяти не менее мертвых машин. Миллионы рук, щупальц, клешней смыкаются на артериях мир-города, миллионы скальпелей погружаются во вздрагивающее от отсутствия анестезии тело, распятое над океаном анимы, готовое к очередной вивисекции.
      Новый тезис. Тезис механического ангела должен быть внесен в мир и доказан со всей убедительностью.
      А что еще убедительнее, чем смерть?
 
      6
      - Куда дальше? - спросил Рюсин, освещая фонариком очередной завал. Широкий коридор перегораживали спутанные провода, скомканные чьей-то могучей рукой бронированные плиты, пересыпанные крошечными, но острыми, как бритва, кусками пластика и стекла. - Здесь мы тоже не пройдем.
      Сэцуке сняла тяжелый рюкзак, поставила его на пол и села сверху. Силы были на исходе. Вентиляция в коридорах практически не работала, и с каждым часом становилось все жарче и жарче, как будто где-то в стальных недрах раскалялась плавильная печь. Еще немного, и они начнут плавиться. Хотелось пить.
      Тэнри тоже скинул рюкзак, вытер мокрое лицо, огляделся.
      - Не пройдем.
      - И это все? - осведомился Рюсин.
      - А что ты от меня еще ждешь? - раздраженно спросил Тэнри. - Чуда?
      - Чуда, - согласился Рюсин и пнул ближайший провод. - Я жду от тебя чуда прохождения сквозь этот завал. Или сквозь стену.
      - Надо искать дальше, - сказал Тэнри. - Вернуться назад и выбрать средний коридор. Может быть, с ним повезет больше.
      - Здорово здесь все перекорежило, - Рюсин подошел поближе и попытался посветить фонариком внутрь завала.
      Тэнри взял рюкзак за лямку и потащил его к Сэцуке. Сел рядом.
      - Идти можешь?
      - Могу... наверное, - сказала Сэцуке.
      - Тогда посидим и пойдем. Рюсин, объявляю пять минут отдыха.
      Рюсин нетерпеливо махнул рукой.
      - Я кое-что вижу, - сказал он. - Ты мне поможешь?
      Тэнри встал и подошел к Рюсину.
      - Видишь? Вот там, наверху.
      - Похоже на воздуховод.
      - Если туда забраться, то можно попасть в главную шахту.
      - А что нам это даст? - спросил Тэнри, высвечивая фонариком темный зев гофрированной трубы. Вид у нее был угрожающий. Как у голодной пиявки, раззявившей треугольную пасть с загнутыми лезвиями-клыками.
      Рюсин достал схему и показал Тэнри:
      - Главный воздуховод имеет прямой выход на поверхность. Это кратчайший путь для нас.
      - Если только он тоже не обрушился.
      - Все возможно, но лучше убедиться самим.
      - Ладно, - согласился Тэнри, - тогда полезу я.
      - Лучше я, - возразил Рюсин, - я меньше тебя, мне легче добраться.
      - Если нам всем придется туда лезть, то никакой разницы нет - большой ты или маленький. Полезу я.
      Рюсин развел руками и оглянулся на Сэцуке. Девочка сидела на рюкзаке и тоскливо смотрела на горлышко фляжки, торчащее из кармашка.
      Тэнри пристегнул карабин к поясу, повесил фонарик на шею и отдал моток веревки Рюсину.
      - Держи. И подсвечивай мне фонариком.
      - Удачи.
      Тэнри встал на колени и пополз внутрь, в переплетение проводов. Как муха в паутину, подумал мальчик. Провода оказались горячими и липкими. Только теперь Тэнри понял, что откуда-то сверху капало нечто густое, тягучее и неимоверно тяжелое, похожее на жидкий свинец. Оно падало на спину увесистыми шариками, растекалось по куртке и застывало обжигающими нашлепками.
      - Сверху какая-то гадость течет, - сказал Тэнри. - Как будто смола.
      - Тогда, наверное, здесь не стоит лезть, - робко предложила Сэцуке. Она опустилась на колени рядом с Рюсином и обеспокоено наблюдала как Тэнри слегка неповоротливо прокладывал себе путь вперед. Веревка скользила по ладоням Рюсина, издавая тихий шелест.
      - В другом месте может оказаться еще хуже, - ворчливо сказал Рюсин. Сэцуке виновато погладила его по плечу.
      Провода были тяжелыми. Даже неподъемными. Приходилось выискивать места, где они провисали свободными петлями, примериваться, порой изгибаться невероятными способами и змеей втискиваться, протискиваться, проскальзывать. Обрушившиеся сверху плиты и пластиковые щиты застряли в переплетениях в задумчивом, неуверенном равновесии. Прежде чем притронуться к какому-нибудь месту приходилось по мере возможностей изучать то, что в данный момент нависало над головой увесистыми лезвиями.
      - Мне нужно чудо, мне нужно чудо, мне нужно чудо, - шептал Тэнри под нос.
      До раззявленной в последней агонии пиявки-трубы оставалось совсем немного, когда наверху возник гул, все вокруг задрожало, затряслось, свинцовый дождь зачастил, и Тэнри почувствовал как в поясницу ткнулось нечто увесистое, твердое, схватило в цепкие объятия и сжало с такой силой, что мальчик хотел закричать, но воздух никак не мог вырваться из груди, потому что и ее обволокла стальная хватка бронированных щупальцев.
      Все, попался, подумал с внезапным спокойствием Тэнри. Попытка не засчитана...
      - Тэнри! - завопил Рюсин, но облако пыли обволокло все внутри, там что-то падало, рушилось, скрипело, выло и гудело. Пол дернулся, и они с Сэцуке повалились друг на друга. Фонарик со всего маху ударился об стену и замигал тусклым, беспокойным светом.
      Сэцуке показалось, что ее схватили за ноги, резко дернули назад, так что она всей грудью и лицом ударилась об пол. Рот наполнился слюной и кровью, губы и нос онемели. Она попыталась за что-нибудь схватиться, но пальцы скользили по заусенчатой поверхности, и стальные занозы вгрызались в ладони. Потом ее вознесло вверх ногами, и она повисла, раскачиваясь в полной темноте.
      Когда все стихло, Рюсин, не поднимаясь с четверенек, ощупал вокруг себя, подтянул фонарик и осторожно постучал по нему. Контакты встали на место, свет разгорелся ярче.
      - Тэнри, - позвал Рюсин. Но сквозь плотное облако пыли не доносилось ни звука. - Тэнри!
      Тишина.
      - Сэцуке?
      Нет ответа.
      Рюсин посветил назад. Позади никого не было, лишь валялись их рюкзаки. Странно. Рюсин поднялся и медленно двинулся по коридору туда, откуда они пришли. Яркое пятно фонарика металось под ногами, пока не высветило на смятых панелях пола дорожку из темных пятен. Мальчик присел и потрогал пальцем одно из них. Похоже на кровь. Затем след обрывался. Дальше путь преграждал новый обвал. Рюсин коснулся плотной кучи бесформенных обломков, среди которых тлели таинственные огоньки, как будто громадный косматый зверь, многоногий и многоглазый, устроил себе здесь новое лежбище.
      - Сэцуке, - растерянно сказал Рюсин, - Сэцуке...
      Тэнри отчаянно барахтался в темном, стылом море, которое упорно не хотело выпускать его из своих смертельных объятий. Оно было то податливым, то упругим, то вообще застывало до ледяной твердости, и тогда мальчик ощущал себя вмороженной в прозрачную глыбу мушкой, которая из последних сил рвалась сквозь антрацитовое стекло туда, где горел одинокий огонек.
      Ему нужно добраться до этого неуверенного, то вспыхивающего, то почти угасающего света, добраться, во что бы то ни стало, обмануть зыбкое море тьмы, собраться с последними силами и плыть, плыть, плыть...
      Но стихия сильнее. Она обжигающим морозом вылизывала икры, и те пронзала адская судорожная боль, перехватывающая дыхание. Руки сами тянулись к ногам, словно могли как-то облегчить муку, и тогда волны торжествующе смыкались над головой, уплотнялись, превращались в резиновую мембрану, сквозь которую почти нельзя прорваться...
      - За все приходится расплачиваться, милый мой Тэнри, - сказала Агатами, присаживаясь рядом и поглаживая его по непослушным вихрам. - Ты же сам знаешь, что нельзя убить человека и остаться его другом... Ха-ха-ха!
      - Нет, Агатами, не надо, - прошептал Тэнри, но ледяная вода хлынула в рот.
      - Не разговаривай, мой милый Тэнри, - ласково сказала Агатами. - Иначе наше путешествие будет для тебя слишком мучительным. И, кстати, почему ты называешь меня Агатами? Твоей подруги больше нет, мой милый Тэнри. Она наконец-то вышла из своего кокона, вырвалась на свет и стала настоящей бабочкой-траурницей.
      - Я предпочитаю махаонов, - прошептал Тэнри. Стало немного легче.
      - Хорошая шутка, - скривилась Агатами. - Это ты у Сэцуке научился? Думаешь, я ничего не знаю о ваших, ах! романтических приключениях?!
      Под ногами появилось дно. Черная вода еще захлестывала почти с головой, но опора помогала приноровиться, набрать заранее воздух, упереться в каменистую отмель и переждать очередной соленый вал.
      - Она лучше, чем ты, - сказал Тэнри. - Она не предает своих друзей.
      Агатами рассмеялась. Шесть антрацитовых крыльев встопорщились за ее плечами, жуткое, искаженное лицо надвинулось к Тэнри, и от этого повеяло такой непереносимой тоской, безысходностью, что Тэнри готов был вновь окунуться в море агонии, только чтобы избавиться от дыхания ангела смерти.
      - Да, Тэнри, да, она не предает своих друзей, но вот друзья предают ее! Хотя... - ангел задумался, семь глаз его скосились, словно пытались заглянуть куда-то внутрь гигантского черного тела. - Хотя, у меня назначено свидание и с ней, моей милой Сэцуке. Наша прелестная Никки-химэ уже возвращало несчастное дитя из лимба, исправляя твою ошибку, но ведь и боги не всемогущи!
      Острый ноготь-бритва проехался по щеке Тэнри, оставляя за собой глубокий разрез, который немедленно набух кровью, вывернулся, разошелся, обнажая красную мякоть. Тэнри взвизгнул, дернулся назад, и море исчезло.
      Он лежал внутри спасительной трубы-пиявки. Щека болела. Тэнри завозился и неловко перевернулся на спину. Каждое движение причиняло муку, хотелось замереть и вообще не шевелиться. Вот что такое счастье! Счастье - это отсутствие боли.
      Фонарик продолжал гореть и освещать блестящие гофрированные внутренности. Откуда-то снизу дул ветерок и вносил внутрь облачка пыли.
      Тэнри согнул одну ногу. Терпимо. Подтянул вторую. Очень больно, но терпимо. Уперся ладонями в холодный металл и оттолкнулся. Где-то внутри тела натянулись болевые нити и с хрустом порвались. Тэнри подумал, что сейчас он снова вернется в черный океан, но лишь скользнул над ним скорбным альбатросом, чиркнул краешком крыла по стылой воде.
      Бесполезно.
      Безнадежно.
      С каждым движением он будет все ближе и ближе к последней встрече с Агатами... Агатами... Сэцуке! Она сказала, что у нее встреча с Сэцуке!
      - Рюсин! - крикнул Тэнри. Точнее, ему показалось, что он крикнул. Но это нельзя было назвать даже шепотом. Так, легкое движение губ.
      Еще одна попытка.
      - Рюсин!
      Нить боли угрожающе натянулась. Последняя нить. Ее надо поберечь. Думать она не мешает. Думай, Тэнри, думай!
 
      7
      - Удостоверение! - бронированная ладонь уперлась в грудь.
      Сзади напирали, выталкивая Акуми все дальше вперед, но рука волка продолжала с легкостью удерживать девушку. Она словно оказалась между молотом и наковальней, которые неумолимо сходились.
      Акуми ухитрилась выдернуть зажатую толпой руку и поднести ее к пылающим красным глазам. О чудо! Толстенькая пластинка, которую она сжимала, была действительно ее удостоверением! Лазерные лучи скользнули по штрих-коду. Бронированная ладонь подалась назад, ослабляя свое оскорбительное давление. Девушку толкнули в спину и, чтобы не упасть, она шагнула вперед, через контрольную линию.
      Тяжелый "мех", в два раза превышающий самого крупного волка, неимоверно быстро повернул лобастую башку, от машины пахнуло горячей смазкой и порохом, и Акуми вновь замерла. Все. Конец. Крошечный сигнал, электрическая единица, и тяжелые пулеметы отплюнут короткую очередь разрывных пуль, вполне достаточную, чтобы разметать в клочки и саму девушку, и тех, кто стоял за ней.
      Акуми зажмурилась, еще не понимая, что это ее движение лишь подтверждает право на жизнь. Смерть приходит быстрее, чем глаза взмахивают ресницами.
      - Проходите! - проурчал волк.
      Прижимая карточку к груди, Акуми пошла, спотыкаясь, по коридору к следующему фильтрационному пункту. Там никакой очереди не было. Она отдала удостоверение человеку в штатском и прошла через анима-резонатор. Зеленые лампочки даже не мигнули.
      - Чисто, - сказал штатский. - Поздравляю.
      - С чем? - спросила Акуми, еще слабо соображая, что же вообще происходило вокруг.
      Штатский внимательно посмотрел на нее. И тут девушка поняла, что у него не было лица. Совсем. Нечто стертое, туманное, абсолютно ускользающее от попытки сосредоточиться на какой-нибудь характерной черте. Акуми чуть не завопила от ужаса.
      Она взяла оцепенелыми пальцами карточку, уронила ее, наклонилась, чтобы поднять, и упала на колени. Сильнейшая рвота сотрясла тело. Ее выворачивало какой-то ярко-желтой гадостью, она извергала ее, как змея, у которой насильно отбирали яд. Безобразные пятна усеивали пол.
      Никто не пришел на помощь. Штатский безразлично наблюдал, как она сидит на коленях и вытирает распущенный рот. Юбка задралась, кофточка была мокрой, но Акуми не чувствовала стыда. Она вообще ничего не чувствовала.
      - Извините, - пробормотала девушка.
      На улице немного полегчало. Ледяной ветер хватал за голые руки и колени. Акуми брела между натянутых веревок с вывешенными красными флажками, как раненый, издыхающий зверь, решивший, что умирать на воле все же лучше, чем в узкой стальной норе.
      Потом ее подхватили под руки, стало теплее, в нос ударил едкий запах, от которого туман в голове слегка рассеялся, и Акуми обнаружила себя сидящей в громадном помещении, которое когда-то использовали для хранения уже смонтированных "мехов". Теперь вокруг разложены низкие кровати, разбросаны матрасы и одеяла, кое-где виднелись разлапистые стойки капельниц и неряшливо собранная реанимационная аппаратура.
      Лежали, сидели, стонали, разговаривали люди, большинство из которых облачено в белые одежды технического персонала. Лишь редкие вкрапления синего - работников лабораторий, вокруг которых суетились врачи.
      - Как вы себя чувствуете? - спросила такая же молоденькая девушка, как и сама Акуми. - Если хотите, я могу сделать вам инъекцию успокаивающего?
      Акуми покачала головой. Ангар завертелся в безумном хороводе. Когда вращение прекратилось, Акуми лежала на койке, укрытая теплым пледом.
      Молоденькая девушка держала ее за запястье.
      - Мне нужно уйти, - сказала Акуми и сама удивилась. Куда ей нужно уйти? Зачем?
      Девушка улыбнулась:
      - Вам лучше полежать. Сами вы никуда не сможете дойти. Если хотите, я позвоню вашим родным? Они вас заберут. Честно говоря, это лучший вариант. Пострадавших становится все больше и больше.
      - Мне нужно, - упрямо сказала Акуми. - Очень нужно.
      Я не смогу встать, в то же время призналась она себе. Нет, возразил кто-то, ты сможешь. И чем быстрее ты это сделаешь, тем лучше для тебя.
      - У меня дома ребенок, - сказала Акуми. - Маленький ребенок. Один. Больше никого нет.
      Девушка задумалась.
      - Я не уверена, - она колебалась, - я не уверена, что это поможет... Если бы имелась свободная дежурная машина...
      - Тут недалеко. Совсем недалеко, - сказала Акуми. Точнее, говорила не Акуми. Говорил некто в ней, гораздо более сильный, упрямый, изворотливый.
      Девушка наклонилась к Акуми и тихо сказала ей на ухо:
      - Я сделаю вам инъекцию. Это очень сильнодействующее средство. Оно прибавит вам сил, но ненадолго. Потом наступит ремиссия. Если вы не боитесь, то...
      - Давайте.
      Предплечье кольнуло, в руку скользнуло что-то стеклянное. Акуми поднесла это к глазам и увидела ампулу с таблетками.
      - Как только почувствуете себя плохо, примите две таблетки, - объяснила девушка.
      - Как вас зовут? - зачем-то спросила Акуми и только потом сообразила, что лучше было не задавать этот вопрос.
      Девушка побледнела. Села прямо, зажав использованный шприц в руках. Испуг. Акуми ее испугала.
      - Извините, - сказала Акуми. - Извините. Я никому ничего не скажу. Извините.
      В предплечье распускался огненный цветок. Он рос, расправлял лепестки, пускал корни все глубже и глубже в тело, проникал в каждую клеточку, высасывая боль, усталость, оставляя взамен раскаленные зерна энергии. Крохотные островки постепенно всплывали над поверхностью равнодушного моря, сливались, соединялись. Становилось жарко, неимоверно жарко, потому что каждый островок превратился в огнедышащий вулкан, изрыгающий раскаленную магму.
      - Сейчас, сейчас, - шептала испуганная девушка, - сейчас все пройдет, надо потерпеть...
      Как такое возможно терпеть?!! Какие силы нужны, чтобы спеленать рвущееся из геенны тело, стянуть его канатами воли, пригвоздить к пропитанной потом простыне?!!
      Жар пропал. Мгновенно. Без всяких переходов. Словно его и не было. Пот заливал глаза, вся одежда пропиталась им, прилипла холодящей пеленой к телу. Было легко. Акуми сделал движение, и обнаружила себя уже сидящей.
      - Вам нельзя так идти, - сказала девушка. - Вам надо переодеться.
      Акуми улыбнулась, взяла ее лицо в свои ладони и прильнула к дрожащим губам. Более страстного поцелуя она не дарила еще ни одному человеку.
      - Спасибо.
      Девушка заплакала. Она плакала тихо, лишь слезы катились по испачканным щекам. Пальцы Акуми оставили на них грязные отпечатки.
      - Я дам вам одежду... и провожу... Можно? - она очень робка. Что-то изменилось в Акуми. Она стала другой, и их роли перевернулись. Теперь не было ни врача, ни пациента. Была госпожа и ее раб. Вернее, та, кто страстно желала стать ее рабом, попасть под ее пяту, униженно смотреть громадными глазами на то чудо, которое сотворила она сама.
      В пластиковом пакете находились широкие брюки, кофта и почему-то галстук. Безымянная девушка протянула ей свою форменную куртку с отражающими полосами спасательной службы. Ботинки оказались чуть-чуть великоваты.
      Акуми встала и осмотрелась. Сквозь ангарный шлюз продолжали вносить людей. Некоторые шли сами, опираясь на спасателей, или придерживаясь дрожащими руками за расставленные перегородки, разделяющие ангар на зоны. Девушка чувствовала себя взбодрившейся, и лишь где-то внутри притаилось ощущение ненормальности происходящего с ней. И оно уже не исчезнет, а будет расти, укрепляться, пока не наступит то, что девушка-врач назвала ремиссией.
      - Мне можно будет с вами встретиться?