- Универсальный растворитель, Принцесса, - сказало Божественное Дитя. - Универсальный растворитель мира, в результате действия которого возникает клиппот, поддельная реальность, которая только кажется действительностью, но таковой не является. Первый прототип был нами утерян...
      - Рассказывайте.
      - Вы жестоки, Мать!
      - Я имею право быть жестокой, Адам. Вы - мое дитя.
      Божественное Дитя приблизило личико к хрусталю, и сквозь золотой туман анимы проглянули черные точки глаз - пристальный взгляд ядовитой змеи.
      - Вы чересчур много придаете этому значение, Принцесса. Я уже давно не имею никаких обязательств перед вами. Если бы не было меня, никто из людей не смог бы появиться в этом мире. Я - единственный, подлинный Человек!
      Дракон лениво приподнял веко и пошевелил кончиком хвоста. Купель слегка хрустнула.
      - Не надо! - крикнул Императорское Око. - Осторожнее!
      - Рассказывайте дальше, Император, - потребовала Никки-химэ.
      - Хотя прототип был уничтожен, но у нас имелся еще один образец. Сейчас он находится в Хэйсэй.
      - Он включен? Задействован?
      - Да, Принцесса. Нам сейчас удалось сформировать устойчивый клиппот и получить власть над событиями... которой мы и собираемся воспользоваться.
      Никки-химэ вдруг расхохоталась и захлопала в ладоши. Дракон окончательно открыл глаза и приподнял голову, рассматривая Принцессу.
      - Я догадалась! Я догадалась! Вы хотите стать богом, Адам! Это смешно! Очень смешно!
      - Рад, что доставил вам удовольствие, Принцесса, - сказало Божественное Дитя.
      - Вы не правы, Принцесса, - вступился Императорское Око. - Император и в мыслях не имел занимать чье либо место...
      - Уж не приложил ли к этому дело свою черную руку Принц Итиро? - спросила Никки-химэ, перестав смеяться. - И как его планы насчет будушего этого мира соотносятся с вашими планами?
      - Вы же знаете его взгляды, Принцесса. Он присвоил все запасы анимы и собрал почти все изначальные сфироты. Он очарован мертвыми механизмами и электричеством. Принц желает Второго Творения, уже без сфирот и анимы. Сделать из живого мира механические часы - вот его новый идеал!
      - Да, да, - задумчиво покивала Принцесса. - После того, как он вставил себе железное сердце, в нем что-то изменилось...
      - Вот видите. Поэтому нам необходимо готовиться к адекватным мерам, а возможно, и к упреждающему удару.
      Дракон потянулся, поскреб лапами по стальному полу, оставив на нем глубокие царапины.
      - Мир умрет, - неожиданно печально сказала Принцесса. - Мир умрет в любом случае, Адам. Тихо и спокойно заснув, милосердно не заметив собственного исчезновения, или в мучительной агонии противоборства Тезисов. Только в этом возможен выбор, все остальное - клиппот. Глиняные осколки никому не нужного сосуда...
      - Уверяю вас, Принцесса, вы ошибаетесь! Принцу можно противостоять. Его даже можно... можно убить!
      Принцесса напряженно выпрямилась:
      - Убить? Вы в своем уме, Адам? Разве вы не знаете, что для этого нужно?
      Дитя помолчало и произнесло:
      - Ненависть, Принцесса. Для этого нужна Ненависть. И я Ее создал!
 
      15
      Сверху, с высоты полета дракона город походил на распустившийся цветок, окутанный сиянием. Тяжелые пчелы небесных такси неторопливо ползли по своим маршрутам. Широкие улицы муравьиными дорожками вились по многочисленным лепесткам районов и кварталов. Нити монорельсовых дорог паутиной опутывали колоссальный бутон мир-города. Свет фонарей и окон тончайшей пыльцой осыпал спящий Киото.
      Ночь. Время отдавать долги.
      Туда, вниз, к спрятавшемуся в тени деревьев приземистому зданию. Киотский Мемориальный госпиталь.
      Белоснежная палата, белоснежная кровать, белоснежная кожа ввалившихся щек. Провода и трубки. Мониторы с извивающимися зелеными кривыми. Здесь тоже поддерживают жизнь. Но жизнь, которая должна не родиться, а умереть.
      Тонкие, исхудалые руки лежат поверх одеяла. На безымянный палец левой руки надет датчик пульса. Предатель, который не дает душе чересчур быстро избавиться от плоти. Стоит только сердцу замереть, как тревожный сигнал пробуждает дежурных врачей, тонкие иглы впиваются в тело, заставляя кровь возобновлять свой круговорот.
      Рюсин с жалостью смотрит на лицо женщины.
      - Опиши мне ее, - просит Никки-химэ.
      - Зачем мы здесь, Принцесса?
      - Пора возвращать долги, Рюсин. Времени у нас не так уж много.
      - Она очень худая. Белые волосы. Вокруг горла - повязка. Под глазами - темные пятна. Я не знаю, что описывать, Принцесса. Она умирает. От нее пахнет смертью...
      Никки-химэ наклоняется и касается пальцами горячей кожи женщины. Подушечки пальцев скользят по лбу, спускаются на веки, трогают ресницы, взлетают над щеками и опускаются на сухие губы.
      - Почему мы все-таки здесь? - еще раз спрашивает Рюсин. Ему очень не нравится находиться в больничной палате, где воздух пропитан запахами лекарств, а еще - тоской, жалостью, безнадежностью.
      - Дай мне свою руку, Рюсин, - приказывает Никки-химэ. Именно приказывает - резко, требовательно. Сильное рукопожатие, и вот уже его ладонь возложена на лоб умирающей. - Попробуй увидеть ее сны, Рюсин...
      ...Ослепительный летний день. Невозможно, невероятно, безумно яркие краски чисто умытого города. На плече висит сумка. Язычком осторожно слизывает подтаявшее мороженое.
      - Привет, Кирика! Как дела?
      - Привет, Кирика! Рада тебя видеть!
      - Привет, привет, девочки! Какой хороший день сегодня!
      Порыв ветра уносит сверкающее полотно беззаботного детства. Становится холодно, а в горле обосновалась боль. Она теперь живет там. Ее тело вмещает не только саму Кирику, но и боль. И словно в ответ, что-то происходит с окружающим миром. Он высыхает, чернеет, покрывается болячками, он пахнет только болезнью, пропитан сочувствующими взглядами врачей и знакомых.
      - Как ей не повезло!
      - Я слышал, у нее рак. А ведь она прекрасно пела!
      - Как такое может пережить один человек! Крушение карьеры, потерю дочери...
      - А что с ее дочерью?
      - Вы разве не слышали? Нет? Ужасная история...
      История. Ее жизнь теперь история. Точнее - множество печальных историй, как осколков когда-то прекрасной вазы. Вот ее рука гладит Сэцуке по голове:
      - Ты все хорошо сделала, дочка.
      Большие глаза смотрят снизу вверх:
      - Правда, мамочка?
      - Будь осторожна, когда переходишь дорогу. Всегда иди на зеленый сигнал светофора.
      - Да, мамочка.
      Кто виноват в произошедшем? Сбой в программе работы дорожной службы? Крохотный импульс в проводах? Единица вместо нуля? Может ли облегчить страдание еще и страдание чужих людей?
      Новости: "Страшная трагедия... По неизвестной причине... Бензовоз врезался в людей... В результате взрыва погибло... Личности погибших устанавливаются..."
      - Разрешите высказать вам свои искренние соболезнования, госпожа Кирика.
      - Примите мои глубочайшие соболезнования в связи с гибелью дочери, госпожа Кирика.
      Разве у мертвых бывает личность? Какая теперь разница - кому принадлежит частичка общего пепла? Взрыв уровнял их всех. Сколько их было? Неважно. Смерть взяла всех.
      Тонкий столбик на городском кладбище, под которым ничего нет. Только имя. Даты жизни и смерти, столь близкие, что не верится - как между ними могла втиснуться чья-то жизнь.
      - Госпожа Кирика, с вами хотят поговорить. Да, господин Рю из лаборатории генетических исследований. Он говорит, что это очень важно для вас.
      Господин Рю чересчур вежлив. Он просто рассыпается в любезностях, которые однако не могут пробить ледяной панцирь, отделивший ее от суеты жизни.
      - Госпожа Кирика, я слышал, что два года назад вы пережили страшную трагедию.
      Она кивает. Она теперь предпочитает изъясняться жестами, лишь бы не тревожить боль, поселившуюся в горле.
      - Вы, как и все сотрудники нашего центра, участвовали в сборе генетического материала в рамках наших исследований. Так случилось, что... В общем, будет лучше, если вы сами посмотрите...
      Лучше бы она не смотрела. Лучше бы это оказалось сном. В длинном цилиндре анклава, за толстой прозрачной стеной, в зеленоватом растворе плавает тело. Девочка.
      - Вы узнаете ее? - в голосе господина Рю сквозит тщетно скрываемая гордость. - Мне разрешили показать ее вам. Это точная копия вашей погибшей дочери. Ее образцы оказались идеальными для программы.
      Кирика не падает в обморок. Кирика не впадает в истерику. Это лишь клон. Она знает. Кукла, манекен, лишь имеющая вид ее дочери. Точный, бездушный слепок. Результат эксперимента, не способный на самостоятельную жизнь.
      - Вы поможете нам, госпожа Кирика? - голос ласков и одновременно ядовит. Только попробуй отказаться и немедленно получишь свою порцию яда. - Она - совершенное создание. Конечно, у нее только тело вашей дочери, в остальном это... Неважно... но ей требуется уход. Даже ей требуется материнская забота.
      На что она, Кирика, надеялась? На бессмысленный взгляд, слюни, все, что и должен представлять собой клон - пустую оболочку, обреченную на растительное существование. Поэтому она с ледяным спокойствием дожидается первого пробуждения того, что только имеет сходство с ее дочерью.
      Девочка открывает глаза и поворачивает голову. Их взгляды встречаются, девочка шевелит губами, и Кирика с ужасом понимает ее вопрос:
      - Мама? Мама? Мама?
      Невозможно! Вот теперь и надо кричать, не обращая внимания на боль, кричать до тех пор, пока ужас не прорвет тонкую оболочку боли в горле и не выплеснет на белоснежный пододеяльник отвратительную лужу черной крови.
      - Это - клон, госпожа Кирика. Она - биологическая копия вашей дочерью, но она - не ваша дочь. Она - собственность нашей компании. Биологический объект, полученный искусственным путем. Только в наших руках ее жизнь и ее смерть. То, что произошло, требует дополнительного изучения. Вы же сами специалист. Генетический материал в принципе не может сохранять человеческую память.
      Не может. Не может.
      - Мама, я заболела? Почему я здесь? Я хочу домой, мама...
      Почему она не добилась более тщательной экспертизы два года назад? Тогда бы у нее не было сомнения, что под столбиком на городском кладбище имеет право покоиться частичка праха ее сгоревшей дочери... А если все подстроено? Если не произошло никакой катастрофы? То есть, она была, но Сэцуке в нее не попала?
      Она видит, словно навязчивый сон, как Сэцуке целует ее в щеку, берет школьную сумку, выбегает на улицу и вприпрыжку несется вдоль домов. А рядом следует черная машина. Именно черная. Ведь черное - их любимый цвет. Кого - их? Их. Неведомых сил, взявшие на себя право распоряжаться тем, что им не принадлежит.
      - Сэцуке! Сэцуке!
      - Да, меня зовут Сэцуке. Что вы говорите? Маме очень плохо?!
      Иначе как бы они заставили ее сесть в машину? А в вычислителе уже зреет ошибка. Единица вместо нуля. Зеленый свет вместо красного. И множество людей на переходе, ждущих, когда светофор запретит движение машин и позволит всем перейти на другую сторону улицы. И безжалостное, массивное тело бензовоза, могучего и тупого чудовища, уже изготовившегося к прыжку...
      - Вы сошли с ума... Ваша дочь погибла. Господин Ошии, подтвердите...
      - Зачем ты здесь?
      - Меня попросили приехать. Кирика, дорогая...
      - Не смей! Не смей меня так называть!
      - У тебя истерика. Тебе надо успокоиться.
      - Я не могу успокоиться, пока наша дочь содержится здесь! Они отняли нашу дочь! Ты это понимаешь?!!
      - Это - не наша дочь, Кирика, - голос Ошии жесток. - Это - кукла, фантош. В ней не больше смысла, чем в корове на скотоводческой ферме. Она не человек!
      - Эта кукла умеет плакать, Ошии. Эта кукла называет меня мамой, Ошии. Эта кукла просится домой, Ошии.
      Но они все же убедили ее. Болезнь была их союзницей. Кирика завидует тем людям, которые могут превозмогать боль, тем людям, которых смертельная болезнь, пожирающая тело, делает только сильнее, укрепляет их дух. Она не относится к таким людям. Она всегда была слабой. Изматывающая боль высосала из нее все силы, все желания. Ей все стало безразличным.
      Хотите, чтобы я поверила, что Сэцуке - не моя дочь? Хорошо, я верю этому. Хотите, чтобы я продолжала находиться рядом с ней? Хорошо, я так и сделаю. Вы думаете, что пора выписать ее из лаборатории и перенести исследования прямо в домашние условия? Как вам будет угодно.
      Ничто больше не имеет значения. У нее не осталось ни сил, ни любви, ни равнодушия. Только боль, поселившаяся в горле и пустившая свои ростки по всему телу. Боль вытеснила ее из ее же тела. Ей, Кирике, больше нет там места. Она не может сосуществовать с болью. Они - непримиримые враги.
      - Меня попросили забрать... забрать Сэцуке с собой. В Хэйсэй. Они говорят, что так будет лучше для всех нас.
      Игла впивается в вену, и пожиратель боли впрыскивается в кровь. Несколько блаженных минут облегчения, за которыми наступает странное и еще более страшное состояние, словно ты умерла, словно жизнь прекратилась и тебе снится последний сон. Агония.
      - Делай, как считаешь нужным. Я ненавижу вас всех.
      Она лжет. Даже для ненависти нужны силы. А у нее есть только боль...
      Если бы у Никки-химэ были глаза, то она бы заплакала. Но Слепая Принцесса не видит различия между счастьем и болью. Для нее - они только внешние черты, словно крошечные морщины, складки, придающие каждому лицу свою индивидуальность. Она ощущает их лишь кончиками чувствительных пальцев, как тепло и холод.
      Рюсин плачет. Рюсин молчит и умоляюще смотрит на Принцессу.
      - Освободите ее, Ваше Высочество, освободите ее!
      - Разве жизнь - не величайшее достояние человека, Рюсин? Ты просишь меня отнять то, что я подарила каждому из вас?
      - Да. Да! Да!!!
      - Хорошо. Да будет так.
 
      16
      - Почему они это сделали, Агатами?
      - Я не знаю, Сэцуке.
      - Мне очень страшно...
      - Мне тоже страшно...
      - Я не знала, что человек умирает так...
      - Как?
      - Так отвратительно. Я думала, что смерть - похожа на сон. Сон после долгого дня. Ложишься и сразу же засыпаешь.
      - Такая смерть - редкость. Люди мучительно расстаются с жизнью. Они цепляются за нее изо всех сил.
      - Ужасно... Ты видела, как умирают люди?
      - Видела. Попытайся заснуть, Сэцуке.
      - Мне сделали укол. Сказали, что это меня успокоит. Странное ощущение. Мне и безразлично, и страшно.
      - Ты сейчас уснешь.
      - А почему не ложишься ты, Агатами?
      - Мне нужно будет уйти. Как только ты заснешь, я уйду.
      - Не уходи.
      - Не могу.
      - У тебя есть тайна, Агатами.
      - У всех у нас есть тайна, Сэцуке. Даже у тебя.
      - У меня нет тайн.
      - Есть.
      - Нет. Нет.
      - Ты не знаешь, ты ничего не знаешь, Сэцуке, - Агатами склоняется над девочкой, но та уже спит. Глаза закрыты. Тихое и спокойное дыхание. Искусственный, навязчивый и непреодолимый сон.
      Агатами гладит Сэцуке по щеке.
      - Может быть, еще увидимся, - шепчет она, словно боится разбудить подругу.
      Долой надоевшую школьную форму, долой все, что связывало с ненастоящей, поддельной жизнью, утомительной и горькой, как и все поддельное. А еще - воды. Много горячей воды, много холодной воды, чтобы смыть тонкую, но очень плотную пленку лжи. Она вся перепачкана ложью. Они все перепачканы ложью.
      Агатами ждет, когда вода стечет в сливное отверстие ванны. Очень холодно. Жутко холодно. Быстрее одеваться, натягивать дрожащими руками трусы, лифчик, чулки, брюки, рубашку. Быстрее почувствовать касание гладкой ткани, успокаивающее поглаживание, вслед за которым всегда приходит тепло. Волшебные мгновения согревания, когда не хочется двигаться, когда страшно завидуешь всем тем, кто сейчас нежатся в своих постелях. Бесполезное чувство.
      Все. Все готово. Еще часы. Наладонник. Деньги. Остальное - лишнее. Профессиональный убийца не должен иметь ничего лишнего. Профессиональный убийца вообще не должен ничего иметь. Только в глупых фильмах показывают жутко мужественных дядек, в свободное от отдыха в шикарных домах в обществе шикарных теток время постреливающих из винтовок с оптическим прицелом еще более нехороших дядек. Легкое движение указательного пальца, и работа сделана. Можно дальше наслаждаться жизнью.
      Великая истина заключается в том, что первая же отнятая тобой жизнь навсегда лишает тебя право жить самому. Ты исключен из списка живущих. Сама смерть крепко держит тебя в своих костлявых объятиях и зубами покусывает мочку левого уха. Смерть - всегда слева. Больше уже никогда не избавиться от ее присутствия. Она навсегда лишает тебя вкуса жизни. Она лишает тебя главного, чем живет обычный человек - следующего дня. Будущего больше не существует. Ты навечно заперт в настоящем. Прошлое - не имеет значение, и его лучше всего забыть.
      Только глупцы думают, что убийца властен над чьей-либо жизнью. Убийца - раб смерти. Самый ничтожный и презренный раб.
      Две темные тени притаились под деревьями.
      - Агатами!
      - Тэнри, Рюсин? Что вы здесь делаете?
      Рюсин смущенно ковыряет ботинком асфальт. Тэнри сжимает и разжимает кулаки, как это он всегда делает, когда волнуется.
      - Зачем вы здесь? - снова спрашивает Агатами, хотя прекрасно понимает - зачем.
      - Мы пойдем с тобой, - наконец собирается с духом сказать Тэнри.
      - Куда пойдете?! - шипит Агатами. Жаль, что сейчас ночь, а то она показала бы этим добровольным помощникам, что значит попадаться на пути идущей по своим делам Агатами.
      - С тобой, - говорит Рюсин, словно это и так все объясняет.
      - А если я на свидание иду с парнем?! А если - в кустики?! - шепотом кричит Агатами.
      Одиноко горящий фонарь проглядывает сквозь прореженную осенью листву, и три длинные тени падают на дорожку, украшенную золотистыми мазками листопада.
      - У тебя задание, - хмуро говорит Тэнри.
      Агатами внезапно успокаивается.
      - Да, задание. Вам хорошо известны правила. Хотите получить по пуле в затылок?
      - Ну, это-то не так просто сделать, - расправляет плечи Рюсин. - А тебя мы все равно одну не пустим.
      - Мы пойдем с тобой, - говорит Тэнри, и Агатами понимает - пойдут, что бы это им не стоило. Можно кричать, драться, оскорблять, но они не отвяжутся от нее, потому что они - друзья, потому что дороже друг друга у них все равно никого нет, потому что...
      И еще Агатами понимает, как ей страшно. Страх загнан в клетку, заперт на задворках сознания. Он разъяренным зверем грызет стальные прутья, царапает когтями землю, воет и брызгает ядовитой слюной. Он заперт, но в одно мгновение готов вырваться оттуда и сожрать маленькую, неуверенную Агатами, лишь прикидывающуюся сильной и самоуверенной.
      - Вы даже не знаете, куда я иду, - грустно говорит сдавшаяся Агатами.
      - В Ацилут, - просто говорит Тэнри. - Никки-химэ сказала нам. Тебя послали в Ацилут. И ты должна...
      - Заткнись, - прерывает его Агатами. Теперь у нее появляется чувство, что их подслушивают. Кто-то или что-то таится среди деревьев и буравит ей затылок тяжелым взглядом, как будто вворачивает туда ржавый винт. - Хорошо, вы идете...
      - Ура! - подпрыгивает Рюсин. Он-то как раз не был уверен, что им удастся переубедить Агатами.
      - Тише! - ткнул его локтем Тэнри.
      - Вы идете только до того места, которое я сама вам укажу. Дальше начинается моя работа и... и в ней помощники только мешают.
      Рюсин разводит руки, словно готовясь обнять друзей, его тень стремительно начинает удлиняться, поглощая тени Агатами и Тэнри, затем - неуловимое движение, жаркое, даже обжигающее дыхание, от которого влажная дорожка начинает парить, высыхать, мокрые листья закручиваются в трубочки и взметаются ветром вверх, где мелькнуло и тотчас исчезло белоснежное тело дракона.
      На дорожке никого нет. Мигает и гаснет фонарь. Становится еще темнее.
 

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ