Они шли по узкой улочке. Его гитара болталась между ними как третий лишний. Стоило ему повернуться к ней, ей казалось, что на лбу у нее вспыхивают слова: Я МЕЧТАЮ О ТЕБЕ ВСЯКИЙ РАЗ, КАК ЗАНИМАЮСЬ СЕКСОМ.
      Впрочем, откровенно говоря, не всякий раз. Иногда в ее мечты вкрадывался Джуд Лоу. Время от времени являлись Вин Дизель и Джейсон Кидд . Но Ник, конечно, чаще. Почти всегда.
      Она еле сдерживалась, чтобы не заявить об этом вслух.
      «Даже и не думай, – твердила она себе, искоса поглядывая в его сторону. – Не с мужем гуляешь».
      – Ты прости, что я тогда так убежала, – сказала она, спрятав подбородок в воротник паль то. – Подружки у меня замечательные, но иногда они немножко… провинциальны.
      – В смысле?
      – Ну… например, боятся допоздна задерживаться в городе. Им, понимаешь ли, ровно в десять надо быть дома и в постели.
      – А мне они понравились. У меня таких и друзей-то нету. Все мои приятели ужинать садятся не раньше, чем стемнеет.
      Дейдра рассмеялась:
      – Моя подруга Джульетта – она была с нами в тот вечер в клубе – тоже до вечера почти ничего не ест.
      – Ясное дело, француженка! – кивнул Ник. – Вот поэтому французы такие худые. Они весь день, до ужина, практически ничего не едят.
      – Но ты-то ведь не француз, – заметила Дейдра. – Насколько я помню, ты родом из Калифорнии.
      – Верно. Но душой я француз.
      Дейдра захохотала:
      – Бред собачий!
      Ого! Похоже, он обиделся. Осторожнее, это не твой муж, снова напомнила она себе. Нельзя его дразнить когда твоей душе угодно.
      – Знаешь, Дейдра, я сильно изменился с тех пор, как мы виделись в последний раз, – проронил он.
      – Неужели? – Она всмотрелась в его черты.
      Верно, тогда он не был лысым. Но сейчас, в низко надвинутой черной вязаной шапке, в плотной черной кожаной куртке с поднятым воротником, с замотанным вокруг шеи черным шерстяным шарфом, он выглядел почти как тогда. Та же серьга в ухе, та же эспаньолка, те же печальные глубокие карие глаза и щель между передними зубами.
      – В чем же ты изменился?
      – Что меня интересовало раньше? Музыка, травка да где ее раздобыть. А теперь я и сам не прочь к десяти часам уже быть дома и в постели.
      – Успеешь еще, когда состаришься.
      Дейдре на глаза попалась витрина магазина.
      Она сказала Полу, да и Нику тоже, что ей надо делать рождественские покупки. Стало быть, имеет право потратить деньги. Судя по витрине, магазин был набит французской керамикой, искусно разложенной на деревенских столах под старину. У них в предместье таких магазинов не водилось.
      – Зайдем? – предложила она.
      – С гитарой не пустят.
      Она бросила взгляд на гитару, на магазин, на Ника (он ее взгляда избегал).
      – Да ладно тебе. Смотри, какие вещички.
      Он фыркнул:
      – Жутко дорогие и бесполезные.
      Черт! Да что с ним такое? Она открыла магазинную дверь.
      – Я на минуточку.
      Бродя между прилавками, вспомнила – он всегда ненавидел ходить по магазинам. Дейдра взяла в руки маленький блестящий горшочек. Ничего, неплох. Оливковый в желтый горошек. Почем, интересно? 42 доллара… В постели у них все всегда ладилось, а во многом другом они с Ником никак не совпадали. Она обожала рыскать по блошиным рынкам и дешевым лавочкам – он обходился минимумом вещей, покупал в год одну рубашку, но выбирал с толком. Она вечно зазывала к ним кучу народа, закатывала вечеринки – он предпочитал общество своей гитары. Вот и сейчас ходит вокруг нее кругами, словно менуэт танцует. Дейдре вспомнился тот день, когда они расстались. Они стояли у магазина грампластинок на Телеграф-авеню в Беркли, и Дейдра заявила, что отправляется на гастроли с другой группой (игравшей в стиле «пост-панк»). Ник удивился: неужто она собралась петь такую халтуру? Дейдра парировала: все лучше, чем музыка, которая по вкусу только покойникам. В тот раз в магазин нырнул он, а она убежала. Неслась по улице, лавируя между лотками уличных торговцев рубашками и бижутерией, – сбивала со следа Ника.
      Чтобы не выглядеть глупо с пустыми рука ми, Дейдра сейчас схватила какой-то горшок, выложила за него бешеную сумму и вернулась к Нику.
      – Подарю Джульетте на Рождество! – Она подняла пакет.
      – Покажи.
      Довольная, что заинтересовала его, Дейдра развернула плотную белую бумагу и покрутила горшок в руках.
      Ник нахмурился:
      – Думаешь, Джульетте это понравится?
      – Думаю, да.
      На самом деле она представления не имела, понравится Джульетте горшок или нет, но надо же было доказать Нику, что в магазин она зашла по делу.
      – У нее все есть. И все очень дорогое. Что я могу ей подарить? Только какой-нибудь экзотический пустячок, который она сама себе не позволит.
      – Не знаю, не знаю, – в раздумье произнес Ник. – Эта вещица как-то не в ее стиле.
      – Джульетта – моя лучшая подруга, а ты ее совсем не знаешь.
      – Она показалась мне человеком простым, без претензий. Зато, по-моему, с комплексом неполноценности.
      Дейдра засмеялась и пошла вперед по оживленной улице.
      – Видел бы ты ее дом – по-другому заговорил бы.
      – А что у нее за дом?
      – Громадный. С дорогущей мебелью, которую им подбирал декоратор, с необъятными ванными комнатами и мраморной кухней.
      – Вот это да. Кто бы мог подумать…
      – Хотя… знаешь, Джульетта тут ни при чем. Это ее муж обожает пускать пыль в глаза и демонстрировать, сколько он зарабатывает.
      – Ах, так. Денежный парень?
      – Скорее денежный козел, – буркнула Дейдра. – До сих пор понять не могу, почему Джульетта вышла за него.
      – А почему она за него вышла?
      Дейдра невидящими глазами уставилась на проносящиеся мимо машины. В последний раз она встречалась с Купером Шалфоном на осенней вечеринке у Лизы. «Кого я вижу! Не иначе наша любимая представительница богемы!» От его приторной любезности тошнило.
      – Ума не приложу. – Дейдра покачала головой. – Почему люди вообще женятся?
      Они дошли до угла Седьмой авеню. Нику пришлось приостановиться и поправить гитару.
      – Может, из-за любви? А? – сказал он.
      – Слишком просто. – Дейдра опустила руку ему на плечо, точнее, на толстую кожу куртки на его плече, чтобы помочь ему управиться с гитарой.
      Даже сквозь жесткий материал ощущалась крепость его мускулов. Дейдра знала – это только благодаря игре на гитаре. Иных тяжестей Ник не поднимает, бережет руки.
      – Я, например, вышла замуж не из-за любви.
      – Вот как? – Ник остановился и облокотился на гитару. – А зачем тогда? Что тебя заставило?
      Думать сейчас о Поле, тем более о его положительных качествах, Дейдре ну совсем не хотелось. Но деваться некуда, приперли к стенке.
      – Дружба, – ответила она. – Поддержка. Нужен был кто-то рядом, с кем я могла устроить жизнь. У меня ведь характер не сахар.
      Ник засмеялся:
      – Ты мне будешь об этом рассказывать!
      Она пихнула его в бок:
      – Ну, ты тоже не подарочек! Но иногда я думаю…
      – Что?
      Она в упор посмотрела на него. Он стоял так близко, от него пахло кремом для бритья и капуччино. Если бы он наклонился к ней, хоть чуть-чуть, она бы точно не удержалась – поцеловала бы его.
      – Если бы мы с тобой остались вместе… что было бы?
      Ник расхохотался:
      – Дьявольская катастрофа!
      – Так-таки уж и катастрофа, – ощетинилась Дейдра.
      – Слушай, Дейдра! – Он с хохотом схватил ее под руку и потащил вперед по тротуару. – В постели мы с тобой были что надо, а во всем остальном… вспомни, вспомни, грызлись ведь по каждому пустяку!
      Дейдра молча позволила ему тянуть себя. Не доставит она ему такого удовольствия – ни за что не признается, что, быть может, он и прав.
      – Я даже женился, потому что нам так здорово было в постели. Думал, это нормально, с любой другой так же будет.
      – Ты был женат? Немыслимо.
      – Угу, на актрисе. Это случилось в Лос-Анджелесе. Я там подвизался на музыкальном сопровождении для какого-то дурацкого фильма, а она в нем снималась. Черт его знает, как это произошло, но мы с ней оказались в Вегасе, в церкви Элвиса Пресли. Клянусь, так оно и было. Через месяц мы вдрызг разругались, а через год развелись.
      – Надоело ругаться?
      – Если бы. Хотел бы я, чтобы у меня было столько самоуважения. Просто когда я завел речь о детях, оказалось, что она давным-давно перевязала трубы, а мне ничего не сказала.
      – Жуть! – Дейдра вновь пригляделась к нему.
      Он и в самом деле выглядит старше: на лице морщины, в бородке седые волоски. И что-то еще неуловимое появилось в его облике. Печать одиночества?
      – Ты – и дети? Не представляю.
      – Почему? Я вот отлично представляю.
      – Живешь за городом? Выплачиваешь ссуду за дом? Ходишь на школьные вечера? Вряд ли.
      – Я бы справился… – Ник словно мысленно прикидывал, выжил бы он на неком далеком острове, где до него многие безуспешно пытались найти счастье.
      Они поравнялись с пиццерией. Сырный дух плыл над тротуаром. У Дейдры засосало под ложечкой от голода, и она остановилась. Если Ник предпочитает придерживаться какой-то изуверской диеты, то она этого делать не собирается.
      – Заруби себе на носу, – сказала она, – в провинции такие, как ты, не живут. Во всяком случае, не в Хоумвуде. Думаю, их не выпускают за городскую черту. Стало быть, если ты собираешься завести ребенка, придется растить его в нью-йоркской квартире.
      Он хохотнул:
      – Если ты вписалась в пригородную жизнь, и я бы смог. Не такая уж ты от природы образцово-показательная мамаша.
      – Ошибаешься, – мрачно отозвалась Дейдра.
      Как раз этой осенью ее близнецы начали играть в городской футбольной команде. Теперь каждую субботу она оказывалась на футбольном поле в толпе родителей, громкими криками подбадривающих своих отпрысков. И неважно, что серьги у нее чуть крупнее, одежда чуть ярче, а волосы длиннее, чем у других, – она такая же любящая провинциальная мамаша, как и все прочие. Вопрос в том, может ли любящая провинциальная мамаша одновременно быть самостоятельной городской дамой?
      – Знаешь, о чем я собиралась с тобой поговорить? О своем пении.
      Она нервничала даже сильнее, чем когда ей хотелось его поцеловать. Ник вскинул брови:
      – Не знал, что ты еще поешь.
      – Я не пою. То есть пока не пою. Но хочу снова начать. Мне нужен твой совет.
      – Я вообще-то не певец, Дейдра.
      – Знаю, знаю. Но ты музыкант. А в Нью-Йорке…
      – Я только недавно переехал.
      – Ты единственный, кого я знаю, черт возьми! – заорала Дейдра.
      Он отшатнулся.
      – Прости, – сказала она. – Мне это действительно нужно. И я ума не приложу, к кому еще обратиться.
      – Что же я могу сделать?
      – Пожалуйста, Ник.
      – Ладно, попробую.
      Как только он это произнес, надежда подхватила Дейдру на крылья. А Ник, уходя, оглянулся и крикнул:
      – Передай от меня привет своей подруге!

      Из-за педсовета детей распустили по домам раньше обычного. Дейдра с близнецами пешком отправилась к Джульетте, чтобы всем вместе печь печенье. Сыпал первый снежок. В белой кухне Джульетты было тепло от нагретой духовки. Дети болтали и смеялись, размазывая блестящую глазурь по маслянистой поверхности сдобных оленей и Санта-Клаусов.
      – Значит, Анна все-таки едет в Лондон? – спросила Дейдра.
      – Да. И так волнуется! Она улетает в четверг вечером. Хочет неожиданно появиться на съемочной площадке – сделать мужу сюрприз.
      – Господи, как я ей завидую. Представляешь – такие страстные, романтические отношения после десяти лет супружества.
      – Нет, не представляю, – покачала головой Джульетта.
      После первого и единственного разговора о ребенке они с Купером держались друг с другом вежливо, но прохладно. Никакого секса, никаких поцелуев, кроме ничего не значащего чмоканья в щеку. И почти никаких бесед. На Рождество она купила Куперу свитер – самый скучный, какой удалось найти.
      – Три! Три!
      Кричал Трей. Он с ужасом смотрел на Зою, которая водрузила целую горку сахарных снежинок на свое печенье, покрытое голубой глазурью. Ярко-рыжая челка упала ей на глаза.
      – Все в порядке, Трей. – Джульетта пыталась поймать взгляд сына. – На свое печенье Зоя может положить столько снежинок, сколько ей хочется, а ты на свое положи три.
      – Нет, – настаивал Трей, стараясь смахнуть лишние снежинки с печенья Зои. – Только три.
      – Отстань! – взвизгнула Зоя и вырвала у Трея свое печенье.
      – Надоело! – Зак спрыгнул с табуретки и поскакал к елке, поблескивающей в углу столовой.
      – Ну-ну, ребята, – сказала Джульетта.
      Близнецы Дейдры, дочка Анны и мальчики Лизы были единственными настоящими друзьями Трея. Они знали его буквально всю жизнь и не считали, как другие, «особенным», умственно отсталым, ненормальным. Ради того, чтобы дети ладили друг с другом, Джульетта была готова на все.
      Зак шлепнулся на пол под елкой и взял один из игрушечных вагончиков – ими в детстве играл еще Купер, а потом они перешли к Трею. Трей был одержим поездами, и сейчас только они могли отвлечь его от проблемы с печеньем.
      – А знаешь, – обратилась Джульетта к сыну, – пока следующая партия печенья стынет, я уверена, Заку и Зое будет интересно посмотреть, как ходят твои поезда.
      Трей мгновенно бросился за Заком в столовую. Зоя припустилась за ним. Джульетта с удовольствием смотрела, как дети, забыв «снежную» ссору, уселись под елкой и голова к голове склонились над поездами.
      – На десять минут им этого занятия хватит. – Джульетта вернулась на свое место за сосновым кухонным столом и подалась к Дейдре: – Ну, рассказывай. Как твоя встреча с Ником?
      – Ой, чуть не забыла. У меня же для тебя подарок. Купила как раз во время встречи с ним.
      Дейдра сбегала в прихожую и вернулась с подарком, завернутым в бумагу, которую – Джульетта знала – сама расписала своими фирменными рождественскими семисвечниками. Узор, призванный удовлетворить и ее некогда католическую семью, и еврейских родственников Пола. Джульетта начала осторожно снимать обертку – Дейдра столько времени на нее потратила. Но Дейдра нетерпеливо прикрикнула:
      – Да сорви ты ее!
      И вот горшочек в руках у Джульетты.
      – Очень красивый.
      Неважно, что у нее уже пять десятков горшочков, которые ей не нравятся и которыми она не пользуется, ведь Дейдра не сводит с нее выжидательно блестящих глаз:
      – Это тебе не «маленький дружок»!
      – Это уж точно. Мне правда очень нравится.
      – Ха! А Ник решил, что тебе не понравится.
      – Он так сказал?
      – Да. Он вообще был какой-то странный.
      Джульетта услышала, как Трей говорит близнецам:
      – Угля кочегару! Путь свободен. Подбавить жару! Скорость падает!
      Сегодня все будет хорошо, сказала себе Джульетта. Близнецы – его давнишние друзья, его лучшие друзья. Они понимают, как он возбуждается, когда дело доходит до поездов. Нет, не станет она вмешиваться в их игру. Сейчас главное – Дейдра. Джульетта наклонилась к подруге и прошептала:
      – Ради бога, ты ведь не спала с ним?
      – Успокойся. Хотя, знаешь, в первые пять минут, когда мы с ним встретились, думала, прыгну на него прямо там, посреди улицы. А через десять минут вспомнила все, из-за чего его бросила.
      – Например?
      – Топка загружена. Компрессор включен. Давление в котле четыре с половиной тысячи. Двигатели запущены. Песок. Нужен песок. Срочный груз, невозможно! Убрать провисание по одному вагону за раз. Полегче! Разобьешь муфту! – Трей не умолкал.
      Джульетта видела, как Зоя встала и отошла к окну, прижала к нему нос и ладошки. Голос Трея уже звучал исступленно, и сердце Джульетты рванулось в ту часть комнаты, где сидел ее сын. Он не мог ни попросить Зою вернуться и поиграть с ним, ни пригасить накал своей страсти, чтобы вовлечь девочку в игру. Если бы Джульетта могла, она схватила бы Зою за плечи и силой подтащила обратно, к бедному Трею.
      – Он упрям как осел, – меж тем говорила Дейдра. – Все должно быть так, как он хочет. Спорит по каждому пустяку.
      Джульетта не сразу сообразила, что речь о Нике, а когда поняла, засмеялась:
      – Кого-то мне это напоминает!
      Дейдра в недоумении уставилась на нее:
      – Кого?
      – Тебя, конечно!
      – Ничего подобного, – оскорбилась Дейдра, – со мной легко ладить. Спроси Пола.
      Джульетта снова засмеялась:
      – Ладно, забудь. Ну и что дальше?
      – А ничего. И я поняла, что никакого дальшемне и не нужно. Единственное, чего я сейчас хочу, – чтобы он помог мне по части пения.
      Несколько месяцев назад Джульетта и представить не смогла бы, что Дейдра выйдет на сцену какого-нибудь манхэттенского клуба. Но за последние несколько недель Дейдра сбросила вес и теперь выглядела совсем иначе. Пышные формы, которые Джульетта, в отличие от всех остальных, находила привлекательными, сменились элегантной стройностью.
      – Было бы здорово, – согласилась Джульетта.
      – Мне нужна новая одежда. Я похудела не меньше чем на три размера.
      – Как это тебе удалось? И зачем?
      – Села на несколько диет сразу – диету Аткинса и еще парочку. А зачем – сама знаешь: хочу выглядеть чертовски привлекательной. Богиней секса.
      – Разве это не ты сказала, что уже не хочешь переспать с Ником?
      – Переспать, может, и не хочу, но хочу, чтобы на сцене он смотрел только на меня и чтобы от желания у него стало тесно в брюках, и чтобы слюни до колен! Поверь на слово, подруга: Ник, может, и зануда, но в постели – просто великолепен. Бывало, держал меня на вытянутых руках. А руки у него огромные. И пропорциональны всему остальному. На такие вещи память у меня очень хорошая.
      Джульетта почувствовала, что краснеет. А в это время в столовой Зак вскочил на ноги и закричал:
      – Не понимаю твою идиотскую игру!
      – Ремонтника! Вызвать ремонтника! Протечка! Очистить путь! – кричал Трей, подпрыгивая и наступая на приятеля.
      Когда игра не ладилась, он приходил в такое возбуждение, что привести его в чувство одними словами было уже невозможно.
      В мгновение ока Джульетта оказалась возле сына, схватила в объятия:
      – Трей, дружок, давай больше не будем играть в поезда.
      Его сердце под ее руками трепыхалось как пойманная птица.
      – Трей! – Джульетта опустилась перед ним на колени, тронув за подбородок, приподняла лицо мальчика. – Трей! – повторила она, держа палец перед глазами сына, чтобы помочь ему сосредоточиться. – Послушай, Трей. Зак и Зоя больше не хотят играть в поезда.
      Зоя включила телевизор, где шел какой-то мультик. Вместе с Заком они уселись на пол и впились глазами в экран. Обычно Джульетта не позволяла Трею днем смотреть телевизор, но сейчас мальчик услышал веселую мелодию и приподнял голову.
      Зазвонил телефон. Трей уже рвался из рук матери – к близнецам и телевизору.
      – Ладно. – Она разжала объятия. – Иди.
      Вернувшись на кухню, Джульетта увидела, как Дейдра сунула палец в миску с глазурью, поднесла его ко рту, но вдруг остановилась, глянула на голубую каплю и шагнула к раковине – смыть ее. Дейдра отказалась от сладкого! Каких только чудес на свете не бывает. Джульетта подняла трубку:
      – Алло?
      – Джульетта? – произнес низкий мужской голос.
      Кто это? Он как будто ее знает.
      – Да?
      – Это Ник. Ник Руби.
      Джульетта молчала.
      – Приятель Дейдры.
      – Ах да. Ник. – Она старалась говорить обыденным тоном, как будто только что не слышала описание его мужских достоинств. – Дейдра как раз здесь.
      Хотя Дейдра как раз куда-то исчезла.
      – Дейдра? – удивился он. – У тебя?
      – Да. Во всяком случае, секунду назад была. Мы тут с детьми печем рождественское печенье. Сейчас я ее найду.
      – Нет! – выкрикнул Ник. – То есть я хотел сказать – не нужно. Я позвонил не Дейдре, а тебе.
      – Мне? Но зачем?
      В туалете спустили воду, и оттуда, вытирая полотенцем руки, вышла Дейдра.
      – Знаю, это глупо, – говорил Ник. – Все убеждаю себя, что не должен тебе звонить, но не могу не думать о тебе.
      – Извините, нам это не нужно, – сказала Джульетта в трубку. – И пожалуйста, больше сюда не звоните.
      Она нажала кнопку и бросила телефон на стол.
      – Понятно, – покивала Дейдра. – Эти рекламщики хоть кого выведут из себя.
      – Точно.
      Нужно сказать Дейдре. Прямо сейчас.
      – Как там дети? – спросила Дейдра.
      Да, дети. Трей и поезда. Сейчас, по крайней мере, единственный звук, доносящийся из соседней комнаты, шел от телевизора.
      – Трей так возбуждается по поводу своих поездов, – вздохнула Джульетта. – Ему не понять, что другим детям уже не интересно.
      – Как у него дела в школе?
      А каку него дела в школе? Плачет почти каждый вечер: то дети его обижают, то происходит нечто подобное тому, что произошло только что. Он или слишком увлекается и не понимает, почему дети его сторонятся, или уходит в себя.
      – Трудно.
      Джульетта вспомнила о сегодняшнем школьном утреннике. Дым стоял коромыслом: дети бегали по залу, набивали животы пирожными, играли во все подряд, болтали о предстоящем празднике и каникулах. Только Трей стоял в одиночестве, ломая руки и разговаривая с самим собой, что по ошибке можно было принять за игру.
      Словно по сигналу, из соседней комнаты раз дался крик – громкий, неистовый. Джульетта и Дейдра вихрем сорвались с места. В столовой, на фоне прыгающего по экрану изображения, они увидели Трея и Зою – мальчик обхватил подружку руками и, прижимая к себе, кричал на одной ноте:
      – Я тебя люблю! Я тебя люблю!
      Зоя же визжала во всю силу легких.
      – Трей! – Джульетта осторожно пыталась разжать руки сына. – Трей, ты пугаешь Зою.
      –  ЛюблюЗою, – настаивал Трей.
      – Знаю, милый. Но лучше ее отпустить. Ты же не хочешь, чтобы она кричала?
      Зоя хныкала и просилась домой. В смятении Джульетта смотрела, как Дейдра, вытолкав близнецов на кухню, помогла им одеться.
      – Уходите?
      – Да. Прости. Слышишь, у тебя телефон звонит.
      Джульетта безмолвно проводила взглядом Дейдру и близнецов – те спешно выскочили из дома в снежный день. Трей вырвался от нее и побежал к своим поездам, мгновенно заговорив сам с собой. Телефон замолк, включился автоответчик. Теперь уже знакомый голос Ника Руби произнес:
      – Э-э… Джульетта…
      Подбежав к телефону, она торопливо схватила трубку:
      – Я же просила больше не звонить!
      – Но ты взяла трубку…
      – Только потому, что не хотела, чтобы сейчас твое сообщение услышал мой сын, а позднее – и мой муж.
      – А я думал, боишься, что Дейдра услышит.
      – Она ушла.
      – Разве вы не собирались провести вместе весь день?
      – Собирались. Но дети поссорились, и они ушли.
      – Из-за чего поссорились? – спросил Ник.
      Джульетта вздохнула. Дейдра совершенно не понимает, как себя вести в подобных ситуациях. Только разочарованием можно объяснить, почему Джульетта начала говорить.
      – Не знаю, насколько тебе это интересно, но дело в том, что у моего сына заболевание, которое называется синдром Аспергера. Он…
      – Можешь не объяснять, что такое синдром Аспергера. Я в курсе, – перебил ее Ник.
      Джульетта запнулась. Помолчав, сказала:
      – Я тебе не верю.
      – Зачем мне врать?
      – Если на то пошло, зачем ты вообще мне звонишь?
      – У моего брата был синдром Аспергера. – Ник не обратил внимания на вызов в ее замечании. – То есть когда он был маленьким, никто толком еще не знал, что такое этот синдром. Брата просто считали странным.
      – А сейчас? – спросила Джульетта. – Сейчас он странный?
      – Он помешан на компьютерах, работает на Майкрософт. На работе просто гений. И абсолютный ноль с женщинами. А иногда и вообще со всеми.
      – Похоже на моего сына. Всем с ним неловко, даже тем, кто знает его всю жизнь. Как Дейдра.
      – Не всем. Мне бы, например, не было неловко. Кстати, Дейдра отдала тебе свой подарок?
      – Ты имеешь в виду горшочек? Она сказала, что ты сказал, что он мне не понравится…
      – А он тебе понравился?
      Она помедлила.
      – Нет.
      Ник засмеялся:
      – Я так и знал!
      – Дейдра – моя лучшая подруга, – предупредила его Джульетта. – Не смей ее обижать.
      – А я и не обижаю.
      – Ты бы мог ей помочь.
      – В чем?
      – В пении.
      – Заметано.
      – Правда?
      – Правда. Сегодня же ей позвоню, и мы что-нибудь придумаем.
      – Правда?
      Он засмеялся:
      – Правда!
      – Ей показалось, ты не очень-то жаждешь протянуть ей руку помощи.
      – Так оно и было, – не стал отпираться Ник. – Пока ты не попросила.
      – Почему? – спросила Джульетта. Ей до сих пор не доводилось слышать, как поет Дейдра. – Считаешь, она плохо поет?
      – Нет, хорошо. По крайней мере, раньше пела хорошо. Хотя прошло столько времени… И потом, она всегда была немножко… сумасбродной.