МАЙ, 66-77 кг

– Я тоже так делала, – шепнула Кэтлин и погрузилась в обычную возню. Я терпеливо следила, как она щелкает замком сумки, выуживает шариковую ручку, закрывает сумку и тотчас снова открывает, томительно долго роется в поисках очков и, водрузив их на нос, в сотый раз перечитывает бланк заказа на готовые диетические обеды.

Мы сидели в приемной “Системы здорового питания”. Кэтлин не спешила с пояснениями. Я успела пробежать список дозволенных блюд и тоскливо прикинуть, сколько еще коробок с томатными супами-пюре вынесет моя хрупкая психика.

– Ты-то как? Все еще пучит? – поинтересовалась Кэтлин.

– Еще как! Дети вопят: “Ложись, газы!” Знаешь, забавно – они словно бы в растерянности. Как же так, у мамы вдруг обнаружился обычный человеческий организм, а у него – естественные человеческие функции! Бабушка не допускала их проявления в своем доме. Добропорядочные юные леди уж конечно не страдают от вздутия живота.

– Хочешь сказать, они не пукают?

– Только не в приличных домах!

Кэтлин внимательно вгляделась в меня:

– Это многое в тебе объясняет.

– Спасибо. С удовольствием спишу все свои заскоки на трудное детство. – Я вновь пробежала по диагонали свой пищевой рацион. – Считала, что всему виной эта гнусная говядина на пару, но вот попробовала перейти на цыплят, а толку чуть. Разве что живот поменьше сводит.

– А я думаю, дело в силосе, – авторитетно заявила Кэтлин. – Сырая брокколи, отварная цветная капуста... фу! Неудивительно, что в желудке бродят газы, как у травоядных.

– И не смущаешься?

– Вот еще!

Мы наконец сладили с бланками заказов и оплатили продукты за неделю. Потом настал черед неизбежного взвешивания. Я потянула на шестьдесят шесть с небольшим. Кэтлин с гордостью указала на стрелку, остановившуюся на девяноста шести. Со времени наших занятий в “Заслоне” она продолжала медленно, но верно сбрасывать вес, и результаты уже были заметны.

Следующим пунктом программы шла групповая беседа. Инструкторша распахнула дверь уютной комнатки, и мы, восемь страдалиц, расселись вокруг большого стола.

Со временем я полюбила эти доверительные беседы, царящую на них атмосферу боевого братства. Мы смыкали свои заплывшие жиром плечи, чтобы вместе дать отпор общему врагу. Здесь меня лелеяли, жалели, любили, но самое главное – понимали, а понимание давно стало для меня почти недоступной роскошью. За это я охотно прощала нашей руководительнице ее цветущую молодость и завидную стройность. Как бы там ни было, она стояла бок о бок с нами, в одном строю. Она была для нас словно знамя, увлекавшее в битву.

Мы раскрыли одинаковые буклеты и с трепетом, как школьные дневники, выложили перед ней свои контрольные таблицы. Всю неделю мы тщательно заполняли клеточки, вписывая каждую съеденную калорию, и теперь возбужденно напирали грудью на стол в ожидании вердикта. Наставница не скупилась на похвалы и щедро изливала на нас свое восхищение и гордость за наши успехи. Стосковавшиеся по одобрению толстухи оживали прямо на глазах.

– Предменструальный синдром, – не моргнув глазом оправдала я килограммовую прибавку в весе.

Кэтлин выразительно откашлялась. Я страдала предменструальным синдромом и на прошлой неделе, и на позапрошлой. По удачному стечению обстоятельств наставницы все время менялись, но любому везению приходит конец. Скоро я выйду на второй круг, и что тогда? Остается уповать на то, что у них короткая память. Затаив дыхание, я следила, как несмываемыми зелеными чернилами руководительница четко выводит в моем буклете “предменстр.”. Проклятье, до следующего занятия до зарезу нужно похудеть! Впрочем, в последнее время я жирела с такой прытью, что недельная прибавка в какой-то жалкий килограмм почти равнялась потере веса.

– Сегодня мы поговорим о моментах, когда нас особенно влечет к холодильнику, – объявила наставница, покончив с проверкой дневников. – Припомните, когда вам приходится особенно тяжко? Начнем с Верди.

– Во время перерыва на работе, – вздохнула представительная седовласая дама, нервно теребя браслет. – Входишь в комнату отдыха, а там вовсю грохочут торговые автоматы, выбрасывают бутерброды, шоколадные батончики. И все вокруг жуют как заведенные.

Кто-то из группы поделился личным опытом:

– Я беру с собой денег только на стаканчик кофе и ухожу с ним куда-нибудь в укромный уголок, подальше от общего пиршества.

– Но в комнате отдыха не только едят, – горячо возразила Верди. – Там общаются, обсуждают новости. Где еще и перекинуться парой слов с живым человеком? Я ведь с утра до ночи не вылезаю из-за компьютера!

Руководительница, с интересом выслушав ответ, взяла дискуссию в свои руки:

– А что, если оставлять часть завтрака и съедать в перерыв?

– Заявиться с пакетиком домашней еды и разворачивать его у всех на виду? Неловко как-то... Понимающе кивнув, наставница обратилась ко всей группе:

– Все верно. Когда у нас проблемы с весом, мы так часто зациклены на мнении других людей! Что они подумают о нас, что скажут? Никогда не замечали? – Не сговариваясь, мы дружно закивали. – Ох уж это неотвязное ощущение, будто все только на нас и смотрят, только нас и обсуждают! И осуждают, конечно!

– Возможно, все дело в том, что так оно и есть, – не утерпела я, и по комнате прокатился смешок.

Руководительница с сомнением изогнула бровь.

– Откуда такая уверенность? И не слишком ли это самонадеянно? Разве мало у каждой из нас собственных проблем и забот? Где уж тут уделять внимание чужим! Верди, выверните эту ситуацию наизнанку, взгляните на нее с другой стороны. Вот одна из сотрудниц располагается в комнате отдыха и достает из сумки сэндвич. Как вы к этому отнесетесь?

Верди нахмурилась, сосредоточенно покусывая тонкие губы, и внезапно просветлела:

– А ведь я видела такое, и не раз. Коллеги порой приносят с собой еду. Подумать только, прежде я и внимания не обращала.

– Вот видите. На этой неделе поставьте эксперимент. Возьмите на работу часть завтрака, а в следующий раз поделитесь с нами, как все прошло. Линда, а у вас когда возникают проблемы?

Сидящая рядом с Верди женщина медленно подняла кроткие, словно у загнанной лошади, глаза:

– Когда готовлю детям завтраки в школу. – Ее признание встретил согласный шепоток всей группы. – То хлебную горбушку в рот суну, то кусок колбасы. Когда подберу остатки тунца из банки, когда слизну майонез с ножа... У меня просто рука не поднимается выкинуть в помойку что-нибудь съестное. Знаете, сырные обрезки, недоеденные хот-доги, остатки бутербродов с арахисовой пастой...

Дружный стон прокатился над столом. Похоже, арахисовая паста была общим злейшим врагом. Одна только наставница сохраняла присутствие духа:

– С сегодняшнего дня немедленно выбрасывайте крошки и обрезки в мусорное ведро, а измазанную в соусе ложку кидайте в мойку. Избавляйтесь от соблазнов прежде, чем в голову закрадется мысль: “А не съесть ли мне это?”

– Но это расточительство! – Вспышка возмущения оживила унылую физиономию Линды.

– Тогда спрячьте остатки в холодильник и предложите детям на полдник.

Женщина захлопала глазами в полном изумлении:

– Да что вы! Они к ним и не притронутся.

– Вот видите. Какое же расточительство? Незачем терзаться угрызениями совести из-за недоеденного куска хлеба или сыра. – И наставница оглядела притихший класс. – Это всего лишь остатки, объедки. Никто не осудит вас, если выбросите. Никто даже не узнает об этом. Вот если вы не удержитесь и сунете их в рот – другое дело. Тогда вас будет в чем упрекнуть. Не соревнуйтесь с мусорным ведром – не лишайте его работы!

Грохнул дружный смех. Живое мусорное ведро, жадно заглатывающее колбасные очистки, – красноречивая картина!

– Итак, на этой неделе никаких объедков. Через неделю обсудим результаты. Барбара?

Вздрогнув, я оторвалась от раскрашивания букв на обложке своего буклета.

– Не могу назвать какое-то определенное время. Всякий раз, когда хочется курить, мне приходится туго. Когда звоню по телефону, пишу статью, составляю список покупок, веду машину... Господи, да я весь день лязгаю зубами от голода...

– Попытайтесь определиться. Когда бывает хуже всего?

Собравшись, я прокрутила в уме свой обычный день и наконец сделала выбор:

– Вечером. Когда вхожу в кухню, чтобы готовить ужин. Еще только подхожу к кухонной двери, а уже чувствую – живую змею проглотить готова. Иной раз прямо безумие какое-то охватывает. Да что там, почти всегда. Врываюсь, подлетаю к холодильнику и начинаю совать в рот все подряд. Печенье, крекеры, морковь, какие-то корки... Пальцем выгребаю из банки арахисовое масло. Порой мне кажется, будто я – уже не я и это жрущее тело не мое. Словно со стороны наблюдаю, как неопрятная толстая женщина слизывает паштет с ножа.

– И какой вам эта женщина видится?

– Спятившей. Человек, проплутавший трое суток по пустыне, точно так же набрасывается на кружку воды. И конечно, нелепой. Презираю себя, но остановиться не могу.

– Кухня – ужасное место, правда? Группа хором заохала и заахала. Моя проблема оказалась общей бедой.

– Барбара, а кто-нибудь может готовить за вас ужин?

– Вряд ли. Дети сидят за уроками, а муж приходит поздно, если вообще приходит. – Я едва сдержала сардоническую усмешку. Представляю себе Фрэнклина, мчащегося домой на всех парах, чтобы повязать фартук. – У меня была кухарка, но сейчас она в Гватемале. Отправилась проведать мать.

– Попробуйте съедать половину своего ужина, прежде чем готовить для семьи. Скажем, пюре из помидоров...

– Пюре? Да я быка могла бы съесть!

Наша руководительница упорно не желала выбрасывать белый флаг. Терпения ей было не занимать, а на все наши неразрешимые вопросы, казалось, у нее припасен ответ.

– Тогда съедайте весь ужин, если это самое тяжелое время. А за семейным столом ограничьтесь чаем.

– Спасибо, попытаюсь.

К чему огорчать отзывчивую женщину? Ведь она искренне пытается помочь мне, из кожи вон лезет. Незачем распространяться, что сама додумалась до этой уловки и даже успела ее опробовать. И что толку? Сметала два ужина подряд – сперва свой, а потом еще и общий.

Ладно, хватит на этом зацикливаться. Это временная трудность. Вернется София, и я забуду дорогу на кухню. Вот только Фрэнклин, похоже, не в восторге от такой перспективы. Уже бормотал, что надо-де “поберечь наши денежки”, хотя бы до окончания кампании. Под “нашими денежками” подразумевались, собственно, мои. Ясно ведь, расходы на свое избирательное безумие он не урежет и под дулом автомата. Я давно оплачивала кипы счетов из “Сокровищницы вкуса”, “Пальчики оближешь” и “Корзинки с завтраком” за всю орду его имиджмейкеров – ланчи, обеды, ужины.

Политику, “скроенному для руководства”, не годится самолично заказывать пиццу. Фрэнклин очень убедительно мне это растолковал. А еще он вбил мне в голову, будто мой долг – на свои кровные кормить всю его банду. Однажды я осмелилась осторожно поинтересоваться, не слишком ли он роскошествует. Решительный отпор последовал незамедлительно – Фрэнклин попросту вывез из дому всю отчетность, которую я для него вела, и запрятал в недоступных недрах своего офиса.

Между тем руководительница втолковывала завороженно кивавшей группе:

– “Система здорового питания” – настоящий подарок для женщин, не встречающих понимания со стороны домашних. Нам не нужно что-то выбирать или решать. Не нужно даже готовить. О нас уже позаботились, остается только съесть.

– Все будет прекрасно, если я решусь взорвать кухню, – ввернула я, вызвав оживление и смех.

Кэтлин, до сей поры отстраненно перебиравшая бахрому своей шали, вскинула голову и с удвоенной энергией затеребила длинные шелковистые нити.

– Вот это самое я как-то раз сказала своей матери. Пыталась пошутить. И тут ее понесло. Я, мол, полное ничтожество! Никудышная хозяйка, законченная эгоистка! Только о себе и думаю! И все тыкала мне в морду мою сестру. Замужнюю сестру! Худую замужнюю сестру, которая живет в Нью-Джерси, трудится полный рабочий день и при всем том успевает парить, жарить и запекать изысканную жратву.

Ироничные восклицания вроде “Во дает!” и “Здорово!” прервали горячую исповедь Кэтлин.

– Понятия не имею, каким чудом мать ухитрилась разузнать все это. Сестра ведь не пишет и не звонит, пока ей что-нибудь не понадобится. Мне же мать ежедневно трезвонит домой и на работу, требуя подвезти в магазин или в гости, к врачу, в парикмахерскую.

Она по-детски беспомощно закусила губу. Слипшиеся от слез ресницы задрожали. Руководительница спросила с тихим участием:

– И что, подвозите?

– А то нет! – Кэтлин зло улыбнулась сквозь слезы, поджала губы и с напором прогнусавила: – “Не забывай, у тебя всего одна мать! Вот помру, сразу раскаешься, что была такой черствой!”

– Точно как моя! – с горечью воскликнула Линда. – На стенку лезет от ревности, стоит мне сделать хотя бы мелочь для кого-нибудь, кроме нее, любимой.

Кэтлин энергично закивала и поведала, как еще в юности устроилась помогать в дом престарелых. Мать закатила ей жуткий скандал. Орала, что у мерзавки-дочери находится время для кого угодно, только не для родной матери, которая ее растила, себя не жалела. Когда же Кэтлин навещает и обслуживает ее, мать взахлеб расписывает, какое сокровище ее сестра.

– Как по-вашему, сможете вы ее когда-нибудь ублажить? – поинтересовалась наша наставница.

– Смеетесь? Не в этой жизни.

– Ну и?..

Уставившись на свой ноготь, будто ничего важнее на свете не было, Кэтлин в угрюмом молчании соскребала с него лак. Потом коротко всхлипнула – раз, другой, – и я сочувственно обхватила ее за плечи.

– Ну и... – ресницы снова дрогнули, уронив на щеку крупную слезу, – пусть кто-нибудь растолкует мне, почему я до сих пор стараюсь ей угодить. – Она подавила очередной всхлип и лукаво улыбнулась сквозь слезы: – Ничего не скажешь, умею подбавить веселья.

– Вы сделали первый шаг. – Наставница мягко накрыла ее руку своей ладонью и обвела нас взглядом: – Почему мы относимся к себе так жестоко? Что нас толкает? Без сомнения, нас мучают эти лишние килограммы. Иначе зачем мы здесь? Поразмыслите об этом. Что мешает вам отказаться от лишнего ломтя пиццы или спокойно пройти мимо палатки с мороженым? Почему за пять минут до ужина вы поглощаете триста калорий с куском сливочного торта? И как можно всей душой ненавидеть свое тело и в то же время так щедро насыщать его? Вот это мы и обсудим на следующей неделе. Что до вас, Кэтлин, то вы на верном пути. Бросьте так выбиваться из сил, пытаясь угодить своей матери. И посмотрите, что тогда произойдет.

– Ничего особенного, – фыркнула та. – Всего-навсего мир перевернется.

– Разве душевное спокойствие не стоит того?

Над горизонтом клубилось марево, грязно-черное, как лакричная конфета. Холодный ветер гнал тяжелые тучи, в недрах которых что-то смутно искрилось и рокотало. Поеживаясь под первыми крупными каплями ледяного дождя, мы метнулись через парковку к машине Кэтлин. Вдалеке сверкнула первая настоящая молния. Впереди, прямо по курсу, рождалась и густела дикая весенняя гроза. Сара-Джейн обожала такую погоду...