На диете

Факелом послужил туго скрученный лист, выдранный из годового отчета мужа. Сара-Джейн предала трусики огню, сопровождая ритуал заунывным речитативом нецензурных выражений, – что несколько омрачило торжественность церемонии.

Кружево скукожилось, спекаясь в мерзкий комок и испуская черный вонючий дым, – похоже, это был полиэстер. От перегрева тончайшее стекло лопнуло и осыпалось, выплеснув зловонный огонь. Вскоре посреди ковра зияла обугленная проплешина со спекшимся черным пятном в центре.

– Полегчало? – спросила я.

– Дорогуша, это всего лишь горячая закуска! – И на лице ее снова появилась кривая ухмылка, полная мрачного торжества.

Основное блюдо Сара-Джейн заказала, уже вернувшись в Чикаго, в самом фешенебельном ювелирном магазине – неброские элегантные “гвоздики” от Картье с двухкратными бриллиантами. С такими можно и по бутикам в субботу прошвырнуться, и в соседнюю бакалею заскочить.

На доске передо мной уже громоздилась порядочная груда тонких, как бумага, ломтей курятины. Что значит хороший топорик. Увесистый, аккуратный, так ловко ложится в ладонь. Я купила его на распродаже в какой-то забегаловке в китайском квартале. Да, в покупках мне равных нет. Особый дар – нутром чувствую, где можно отыскать что-нибудь необычное.

В юные годы мы с Сарой-Джейн вдоль и поперек облазили все щели и закоулки Чикаго. Побочным продуктом наших блужданий явилось доскональное знание торговых точек огромного города. Так что, леди и джентльмены, обращайтесь, милости прошу! Ищете антикварные серебряные щипцы для устриц? Кошерную китайскую лапшу? Нуждаетесь в скальпелях для полостных операций, в уединенной берлоге, чтобы восстановить цвет лица после подтяжки? С ног сбились в поисках замшевого очечника в тон новому “порше”? Это все ко мне. Барбара Аверс избавит вас от любых затруднений.

Не прошло и десяти минут, как я пригласила домочадцев к ужину.

– Voila! – И я эффектным жестом выставила на стол большое блюдо. На расписном фаянсе покоилось обжаренное на постном масле белое мясо в окружении полусырых овощей.

Никто и головы не повернул. Семейная идиллия. Фрэнклин, сидя вполоборота к столу и вяло свесив руку со спинки стула, равнодушно изучает узор на ковре. Джейсон ссутулился, руки упрятаны глубоко в карманы и, судя по упорной ненависти во взгляде, показывают там кукиши моему шедевру здоровой кухни. Рикки, налегая локтями на край стола, из последних сил подпирает голову, будто боится уронить ее в тарелку.

Я наполнила стаканы со льдом столовой минеральной водой. Первым не выдержал Джейсон:

– Хочу, чтоб опять готовила София.

– Сядь ровно! – несколько нелогично отреагировала я.

Он с трудом выволок себя из-под стола, демонстрируя все повадки беспозвоночных.

– Хочу ее лепешек с мясом. – Это уже Рикки подлила масла в огонь.

– Да! – выдохнул Джейсон.

Я пристроила на тарелке Джейсона цуккини, морковь и брокколи, с другого края выложила кусочки курицы, доброжелательно заметив:

– Мексиканская стряпня Софии – это мертвый балласт, мусор для организма. Слишком много мяса, сыра и прочих ядов.

Рикки поспешно прикрыла свою пустую тарелку:

– Я не голодна.

– Как это не голодна? Нужно поесть. – Я попыталась прорваться сквозь заслон с ложкой овощей, но Рикки ловко выхватила тарелку. Капля мутного зеленоватого соуса осквернила белую скатерть. – Ну хоть чуть-чуть.

– Не впихивай в нее еду, – заговорил Фрэнклин, поворачиваясь ко мне. – Ты совсем как моя мать.

– Ничего подобного, – неуверенно возразила я. Черт! Фрэнклин прав на все сто. -Скорее уж, как моя бабушка.

– Вот именно, Барбара. В детстве тебя принуждали объедаться, отсюда и теперешние проблемы с весом.

Вот оно что! Он заметил, как меня разнесло. Честно говоря, только слепой не заметил бы. Но до сих пор Фрэнклин помалкивал, и я могла врать себе сколько влезет. Каждое утро, взгромоздившись на весы, я в ужасе отворачивалась от стрелки и дурила себя заклинаниями. А вдруг жир как-нибудь так откладывается, что его и не видно? Пока Фрэнклин молчал, моей беды словно и не существовало. Теперь одно его слово прорвало созревший нарыв.

– Нет у меня никаких проблем с весом! – взвилась я. – Кто угодно слегка поправится, если бросит курить...

Ну да, и начнет жрать большими ложками арахисовое масло и подчищать остатки ужина с тарелок своих домашних, воровато уединившись на кухне.

–Барбара, прошло уже два месяца. Хватит прикрываться отговорками.

– Это вовсе не отговорка, Фрэнклин, – процедила я, – а медицинский факт.

– Хорошо, и что дальше?

Лицо мое запылало. Я ослышалась или в его голосе действительно прозвучал металл?

– А дальше то, что никогда в жизни у меня не было проблем с лишним весом. – Я опустилась на изящный стул, предательски застонавший под мной. – Нет никакой проблемы. Так, ерунда. Небольшое отклонение – как при беременности. Скоро вернусь к норме.

Фрэнклин подмигнул детям, приглашая их примкнуть к Заговору Тощих.

– Хочешь сказать, это затянется на девять месяцев? – с невинным видом осведомился он.

Да как он смеет настраивать против меня детей? Я оглянулась в надежде на поддержку. Рикки и Джейсон с восторгом наблюдали за родительской ссорой.

Бросив курить, я срочно – пока не растеряла остатки здравого рассудка – созвала семейный совет. Лучше заранее предупредить домашних о возможных закидонах. К примеру, начну болтать не закрывая рта. Нет, я далеко не трещотка, но кто знает, вдруг меня потянет на излияния?

Поначалу дети оробели – настороженно приглядывались и прислушивались, не поехала ли у родительницы крыша. Словно ожидали, что вот-вот начнется извержение вулкана.

Но все как будто обошлось. Порой в недрах кратера что-то и грохотало, иной раз ощущались отдаленные толчки, но до извержения было далеко. Я не видела причин названивать на радиостанцию за бесплатной консультацией или рваться на прием к психоаналитику. Мне живо представлялся мрачный кабинет; потертая кожаная кушетка проседает под моей беспомощной тушей... дипломированный изувер терзает меня провокационными вопросами...

Отогнав наваждение, я собралась с мыслями и выстрелила в мужа убийственным аргументом:

– Я родила двоих, – кивок в сторону юных предателей, – и всякий раз возвращалась к сорока восьми кило. И сейчас вернусь.

– Не забывай, Барбара, тогда ты была куда моложе.

– Спасибо, милый, ты такой внимательный. Не упустишь случая напомнить, сколько мне лет! Возможно, теперь мне понадобится чуть больше времени... И кстати... – я чувствовала себя голодной собакой, загнанной в угол, – вот в эту самую минуту, когда вы все так злобно и несправедливо на меня ополчились...

Давай покороче, идиотка, а не то захлебнешься желудочным соком!

– ... Да-да, ополчились, и это после того, как я накупила продуктов, приготовила и подала вам эту идеально сбалансированную, крайне полезную и безусловно аппетитную пищу... (Прибереги изысканные обороты для своей газетенки, пока с голодухи не померла.– ... Так вот, теперь мне самое время достать сигарету и закурить. Но закурить я не могу. Остается одно – сию секунду взяться за вилку и слегка перекусить.

Блестящая речь, Толстая Барби! Рассчитываешь на бурю оваций?

Рикки осторожно произнесла:

– Понятно, ма, ты пытаешься похудеть. Но мы-то почему должны страдать?

Я долго еще открывала бы и закрывала рот в полнейшей прострации, как вдруг Фрэнклин дружески потрепал Рикки по волосам и мягко заметил:

– Разве это наказание – есть полезную пищу?

Милый, милый Фрэнклин! Прирожденный адвокат! Мы с супругом обменялись улыбками – я благодарной, он покровительственной.

– И все-таки, Барбара, маленькие излишества не так уж вредны. Покупай для них и обычные детские лакомства – когда попкорн, когда сладости...

Милосердный боже, он это всерьез?

– Хочешь кормить родных детей этим мусором? – ощетинилась я. – Ни витаминов, ничего, одни калории! А мне каково будет среди всех этих соблазнов?

– Что ж, придется нам всем проявить немного воли.

Как же, всем! Разве не ясно, на кого он намекает?

В нервном молчании я на глазок зачерпнула с блюда четыре “единицы” белков и четыре углеводов. Опять – в который раз! – забыла купить мерную емкость. Переложенная на тарелку, порция выглядела вопиюще скудной. Без долгих колебаний я подбавила и того, и другого.

– У Ника Тёрнера мать бросила курить, – вроде бы невзначай сказал Джейсон, с хирургической тщательностью удаляя из своей тарелки грибы и рядком выкладывая их на салфетку, – и набрала всего два килограмма. Даже незаметно.

– Еще бы. Как можно заметить два новых килограмма на такой фигуре, как у Джоэлль Тёрнер? – И я с удовольствием припала к ежевечернему бокалу сухого белого. Питательности в нем всего ничего, зато как примиряет с превратностями диеты. – И вообще, откуда Нику знать, сколько весит его мама? – Давай, Джейсон, вопрос на засыпку. Ты-то знаешь, сколько вешу я?

– У нее в аптечке, в пачке “тампаксов”, засунута такая бумажка с записями – ну, на сколько кило она тянет каждый день. Сначала было шестьдесят пять с половиной, потом набрала шестьдесят восемь, но опять скинула.

– Ни черта себе! – Рикки ловко выудила из общего блюда корень сельдерея, поймала языком каплю соевого соуса и принялась обгрызать краешек. – С чего это Ник рылся в “тампаксах”?

– Карты искал. Говорит, мать всегда прятала их туда. Теперь никак не засечет новый тайник.

Захватывающую беседу оборвал Фрэнклин, в котором вдруг проснулся отец и воспитатель:

– Прекратите. Вы не копы из грошового сериала!

Я жевала, как сонная черепаха, рассчитывая подольше растянуть сиротливую порцию. Уже после первого кусочка брокколи я всем своим нутром почувствовала – из-за стола встану голодной. Понятно, такая перспектива не прибавляла добросердечия.

– Уверена, Джоэлль Тёрнер весит куда больше шестидесяти восьми.

– Бога ради, не злобствуй! – попросил Фрэнклин.

Тут уж я взвилась так, будто села на живую осу:

– По-твоему, я злобствую? Всего лишь констатирую факт. Будь я тонкой и стройной, ты бы меня так не обозвал! Стройным почему-то верят на слово...

– Верно. Особенно когда они обсуждают, кто сколько весит, – сухо подытожил мой домашний адвокат.

Мы пережевывали полезную пищу в гнетущей тишине. Не далее как пару месяцев назад я встретила Джоэлль – на вид в ней было добрых семьдесят пять. Такие, как она, упрямо отказываются переходить к одежде следующего размера.

Джоэлль одержимо втискивает себя в узенькие молодежные тряпки, которые безжалостно подчеркивают ее дряблую кожу и рыхлые телеса. Жалкое зрелище – увядшая “нимфетка”, растущая вширь, а не вверх! Тугие эластичные топы с глубоким декольте немилосердно сдавливают обвисшую грудь, которая несуразно бугрится под яркой тканью там, где обычно бывает талия. Круглый живот в обтягивающих розовых слаксах выпирает огромным мячом – эдакий ходячий желудок на жирных ножках.

Если в ее доме и есть нормальное зеркало во весь рост, она вряд ли в него смотрится. Мне ли не знать! Честно говоря, в последнее время меня тоже как-то не тянуло в зеркальное святилище Фрэнклина и я ограничивалась крохотной гостевой ванной с одним небольшим зеркалом, висящим на уровне глаз. От плеч до макушки я хоть сейчас годилась для обложки “Вог”.

Между тем Фрэнклин подчеркнуто неторопливо промокнул губы салфеткой и небрежным жестом бросил ее на тарелку.

– Что случилось? – спросила я.

– Все в порядке. – И он деловито слазил зубочисткой к дальним коренным зубам. – Просто заметил, что норовлю подъесть все до крошки, сколько мне ни положи. Маленькая порция или огромная, голоден я или нет – все равно. Согласись, мне самое время последить за собой.

Фрэнклин откинулся на спинку стула. Худое лицо, атлетические плечи, подтянутый живот. Я уткнулась носом в тарелку, глотая закипающие слезы и бережно подбирая последние капли соуса рыхлым хлебом из цельного зерна.

Фрэнклин ведь руководствуется самыми добрыми побуждениями. Пытается незаметно, не показывая вида, подкинуть полезный совет. Бедный мой будущий сенатор, бесконечная возня с собратьями по партии и избирателями не прошла для него даром! Он уже отвык от людей, использующих голову не для выкрикивания лозунгов, а для того, чтобы думать, – а ведь женат как раз на таком человеке.

Медленно проглотив хлебную корку, я запила ее последним глотком вина, отставила вылизанную до блеска тарелку и поинтересовалась:

– Кто хочет прогуляться?

– По телику бейсбол, – тотчас отозвался Джейсон.

– Уроков много, – нашлась Рикки.

Фрэнклин вовсе не удостоил меня ответом. Зазвонил телефон, и Рикки, сорвавшись с места, сцапала трубку прежде, чем раздалась вторая трель. В следующую секунду она с крайне раздосадованным видом подозвала отца:

– Тебя. Какая-то женщина. Фрэнклин чуть ли не танцующим шагом скользнул к телефону. Или мне померещилось?

– Алло? Ах, мисс Пембрук, добрый вечер. Вот как? Ах-ах-ах, мисс Пембрук?

–О нет, даже и не думайте тревожиться о расходах. Деньги – не проблема.

Очередное поразительное открытие. Чтобы Фрэнклин не тревожился о расходах? У нас есть все, что только душе угодно, но ему мало. Он обожает дорогие машины, шикарную одежду и фешенебельное жилье, но его щедрость никогда не простиралась дальше показных трат. Едва дело доходит до вещей не столь престижных, как в нем просыпается Гобсек на пару с дядюшкой Скруджем. Он кичится своим богатством и в то же время боится снова впасть в нищету.

В столовой повисло угрюмое молчание, только Фрэнклин журчал, прижав к уху телефонную трубку.

Сигарету!

Сигареты нет. И уже не позвонить Саре-Джейн, забившись в какой-нибудь укромный угол. Оставалось одно – схватить хвостик сельдерея с тарелки Джейсона и мрачно грызть эту гадость.

– Придется ненадолго отлучиться в избирательный центр, – сказал он, оторвавшись наконец от телефона.

– Вот как? Кстати, кто звонил?

– Эшли Пембрук. Новый заместитель по связям с общественностью, ее нашел Розенталь. Нам необходимо кое-что обсудить.

– Отлично! Я с тобой, помогу с записями.

– Не стоит, я ненадолго.

– Наверняка надо надписать и заклеить тонны конвертов. Напечатать что-нибудь...

Он выдержал паузу, качаясь с носков на пятки, и смерил меня испытующим взглядом.

– Ты вроде бы ненавидела политику...

– При чем здесь ненависть? Я всего лишь равнодушна к политике. Просто подумываю о каком-нибудь занятии вне дома, мне бы пошло на пользу...

– Здравая мысль, – сдержанно одобрил Фрэнклин. – Что-нибудь на общественных началах – мыть полы в больнице, разносить заказы инвалидам. У меня сотрудников больше чем достаточно. Кроме того, не думаю, что заклеивание конвертов в мягком кресле – именно то, что тебе сейчас нужно.

Вызванная звонком София вихрем скатилась с лестницы, грохоча каблуками. Да, в положении супруги будущего сенатора есть по крайней мере один плюс. Не приходится возиться с грязной посудой.

Из спальни Фрэнклин появился в кожаном пиджаке. Это одна из его “особых” вещей.

– И по какому случаю? – словно бы невзначай обронила я.

– Что? А, ты про пиджак... – Фрэнклин хмыкнул, пожимая плечами и любовно оглядывая свое отражение в стеклянной кухонной двери. Открыл шкаф и сам удивился: за каким чертом на вешалке четыре года болтается отличная вещь, которую я и трех раз не надевал? И представь, впервые в жизни не нашелся что ответить!

Он направился к двери.

– Подожди.

Фрэнклин остановился. Я набросила на плечи жакет и сгребла с подзеркального столика сумочку.

– Подбросишь меня до аптеки.

– Я думал, ты хочешь прогуляться пешком.

– Прогуляюсь на обратном пути. Надо кое-что купить.

Таблетки для похудения были выставлены в дальнем конце аптеки – точнее, втиснуты между пачками гигиенических салфеток и одноразовыми спринцовками. Бедные толстяки, везде-то их теснят. В помещении не было ни души, только кассир скучал у входа. Я неприкаянно помыкалась у шкафчика с пластиковыми банками, попыталась издали вчитаться в этикетки, но все показались совершенно одинаковыми.

Вскоре, однако, в аптеку ввалилась толпа озабоченных молчаливых людей. Очевидно, на ближайшую станцию прибыла электричка из центра и усталые трудяги спешили по дороге домой нахватать сигарет, батареек, журналов и прочей ерунды.

Я набралась решимости и под шумок пробралась к шкафу с таблетками. Грызло чувство собственной неполноценности: казалось, все прочее человечество разом сделалось стройным, элегантным, уверенным в себе и только я утратила право называться человеческим существом. Свалиться с вершины красоты и привычного успеха прямо на копчик оказалось болезненно и ничуть не смешно. Я пыталась подтрунивать над своими терзаниями, но вместо жизнерадостного смеха все чаще выходил какой-то жалкий скулеж.

Улучив момент, когда схлынет волна покупателей, я смахнула с полки первую попавшуюся упаковку таблеток, запрятала ее между “Вог” и “Космополитен” и как ни в чем не бывало двинулась к кассе.

Прилавок из мутной пластмассы, похоже, расколошматили и кое-как укрепили скотчем еще в доисторические времена. Как водится, он сплошь был уставлен коробочками с грошовыми “чупа-чупсами”, жвачкой, ядовито-розовыми съедобными змеями и прочей дрянью. Вот только пропали, точно и не было никогда, крохотные пузыречки с настойкой рвотного корня.

Тут же припомнился недавний скандал. Оказалось, что худосочные старшеклассницы едва ли не поголовно лакают это дерьмо, переев пиццы. Общественность, ясное дело, подняла жуткий вой, и родительский комитет пригрозил аптекарю бойкотом. С тех пор лакомство юных анорексичек бесследно исчезло из продажи. Бедные. Как им теперь уберечь от жировых отложений свои тощие ляжки?

На месте тошнотных склянок теперь разместился лоток с манящими коробочками в серебряных обертках. Шоколадные пирамидки! Я застыла, пожирая их голодным взглядом. Шутник аптекарь подменил рвотное воплощением пищевого соблазна!

Сказочные шоколадки, словно машина времени, перебросили меня в ту аптеку, мимо которой мы с Сарой-Джейн ежедневно пробегали по пути из школы. И всякий раз заскакивали за маленькой упаковкой пирамидок. Как было классно смаковать их на ходу, запивая шипящей колой!

“Даже вкуснее, чем в детстве!” – заверяла надпись на желтой бумажной ленточке. “Настоящие шоколадные пирамидки!” – вопили буквы на крышке. Эти нынешние вроде бы тоньше и меньше прежних... Я вытащила из контейнера коробочку, взвесила на ладони. Тут же навалились вкусовые галлюцинации двадцатилетней давности, и моей измочаленной силе воли пришел конец.

– Прекрасно помню, что такое настоящие пирамидки, – сообщила я толстому кассиру.

Он оторвался от “Пентхауза” и вытер нос рукавом. Ну и манеры у этого человека...

Я потрясла перед ним серебристой коробочкой:

– Прежде “Настоящая пирамидка” была увесистой, из первоклассного горького шоколада... (Черт, полон рот слюны!)А обертка из плотной серебряной фольги снималась снизу вверх.

Я нетерпеливо поскребла коробку, но какой-то урод намертво запаял ее в полиэтилен.

– Внутри вся была набита орехами...

Яростно рванув полиэтилен зубами, я добралась до вожделенной коробочки и ободрала с нее никчемную блестящую шелуху. Под крышкой обнаружились всего четыре конфетки, каждая в отдельном гнезде.

– И это они называют настоящими пирамидками?! Правда, дерьмо? Орехов мало, макушку обрубили. Вышла какая-то ублюдочная шоколадная медаль!

В затуманенных глазах кассира мелькнула тень осмысленной жизни. Парень навалился на прилавок рыхлой бабьей грудью и ухмыльнулся до того презрительно, словно он-то и изобрел шоколадные пирамидки. И конечно, предупреждал нынешних придурков-кондитеров, что своими экспериментами они ничего путного не добьются.

– Ни хрена их не покупают, – проворчал он. – И колу тоже. Что только в башке у этих козлов, менеджеров? Зашли бы в магазин, поговорили бы по-людски. Нет, рушат нам всю торговлю своими говенными выдумками. Понасовали чертовых тянучек в карамель. А чего стоят поганые тонкие вафли – это же сырой картон!

Я кивала с согласной улыбкой, а сама скрежетала зубами. Меня обуревали ожившие воспоминания, побуждая сунуть в рот все четыре конфеты разом. Дрогнувшей рукой, словно отрывая с мясом самое дорогое, я протянула кассиру одну из них:

– Может, попробуете?

Пусть считает, будто я нашла в нем родственную душу. На самом деле просто терпеть невмоготу – умру, если не съем шоколад прямо сейчас, не стронувшись с этого места. Грязный ублюдок принял дар не колеблясь, и конфета исчезла за толстыми, как у сома, губами. Вторую конфету я поднесла ко рту, лизнула, откусила крохотный кусочек и закрыла глаза, отдаваясь захватывающим ощущениям. Боже, феерия, симфония вкусовых оттенков и полутонов!

А ведь я давно забыла, какое это волшебство! Интересно, вкус тот же? Да вроде похож. И орехи, и шоколад... Последняя крупинка истаяла на языке, оставив то самоенеповторимое послевкусие.

– Лет двадцать не покупала себе конфет, – разоткровенничалась я. – А то и больше.

Кассир с сомнением оглядел меня с головы до ног. Да уж, фигура не для “Пентхауза”! Под его пристальным взглядом я нервно одернула жакет. Пустая попытка прикрыть раздавшиеся бедра.

– Так сколько с меня?

Поскучнев, он завозился с кассой. Пирамидки потянули на сорок центов. А та последняя, купленная в детстве коробочка обошлась мне всего в пятак. Тем более нужно съесть все до последней крошки.

Еще бы глоток колы, запить шоколадную сладость. Но кто усядется рядом со мной на автобусной остановке с большим картонным стаканом шипучки? С кем я смогу поболтать и посмеяться? С кем стану дружно дуть в соломинку, взбивая колу в неприлично хрюкающие пузыри? Только совсем уж отпетые хроники пьют в одиночку.

Парень грохотал допотопной кассой. За его спиной маячили ряды сигаретных пачек. Целлофановые обертки не помешали мне уловить аромат табака.

У тебя депрессия, и сама по себе она не исчезнет.

Губы чувствовали прохладный гладкий фильтр.

Не депрессия, а абсолютное умопомешательство!

Табачный дух проник в нутро легких.

Пачка сигарет – и прощай жирная задница.

–И как, помогают? – Прозвучавший невпопад вопрос вернул меня в действительность.

Кассир вертел в пальцах-сосисках мои таблетки для похудения. Я невольно огляделась. Смотрите все: девственница впервые в жизни покупает презервативы.

Впрочем, зрителей не нашлось, зал давно опустел. Я выдавила товарищескую улыбку:

– Если поможет, непременно поделюсь опытом.

Бесцеремонный урод наконец сунул флакон в пакет. Я снова посмотрела на сигареты, задыхаясь от нехватки никотина. Хлипкий пакет разорвался по шву прямо в руках кассира, тот чертыхнулся с одышливым присвистом, высыпал мое барахло на прилавок и зашуршал новым пакетом.

Мои ладони вдруг заледенели и покрылись омерзительно липким потом. Неправдоподобно яркие картинки-воспоминания замелькали на фоне аптечных полок и витрин.

В четырнадцать лет мы с Сарой-Джейн запирались в ванной и украдкой дымили, деля на двоих сигарету, стянутую из бабушкиной пачки “Кента”. Потом откочевали в страну ковбоев “Мальборо”, а став респектабельными дамами, перешли на более элегантные “Салем” и “Мор”. В конце концов я остановилась на ментоловых “Бенсон и Хеджис”. Сара-Джейн предпочитала покрепче, а эти и за сигареты не признавала. Игрушка для сосунков, мол. Но ведь помогали же...

Начну с пачки “Кэмел”. Двадцать замечательных, крепких сигарет в упаковке с верблюдом. Это и будет настоящая тризна по Саре-Джейн. Она ведь не приняла бы от меня такой жертвы. Что за наваждение на меня нашло? Пусть курение станет для меня священным ритуалом, и дым душистыми кольцами возносится прямо к ней.

Мне бы только до дома домчать! Запрусь в спальне и разом наверстаю упущенное. Устрою настоящий никотиновый марафон – стану прикуривать одну сигарету от другой, а то и по две сразу! Забью окурками огромную супницу, а заодно и бездонную дыру, что высасывает остатки моего рассудка.

– Так что, скажете про таблетки?

Кассир подвинул ко мне пакет, хрипло отдышался и нашарил под прилавком пачку “Мальборо”. И этот метит в ковбои. Защелкала дрянная зажигалка. Прикурив, он выпустил в меня плотную струю дыма:

– Вот, подумываю сбросить килограмм-другой.

Я молча заглатывала никотиновый смрад. Уже на третьей затяжке курильщик разразился клокочущим кашлем и осел на табурет. Верный претендент на кислородную подушку...

Господи, а вдруг я снова начну курить, но так и не перестану есть? Отвратительнее жирной тетки может быть только жирная тетка, смолящая пачку за пачкой. Да, я все равно любила Сару-Джейн. Но меня-то кто полюбит? Уж точно не Фрэнклин. Свинцовой тучей наползло воспоминание – муж, летящий на деловое заседание в “особом” пиджаке.

Моя запланированная прогулка продлилась ровно три шага, от дверей аптеки до автобусной остановки. В тот же миг, как по заказу, подъехал пустой вечерний автобус и прямо передо мной с шипением раздвинулись двери. Редкий маршрут – обычно его пускают только в Дни Гая Фокса[4], и то через сутки. Я побренчала сдачей. Как раз на билет. Очевидно, это перст судьбы. Только идиоты противятся прямым указаниям свыше.

Не беда, вряд ли я заметно поправлюсь до утренней прогулки с Кэтлин. Спорт спортом, но нездоровый фанатизм – та же крайность. И потом, в автобусе я успею внимательно изучить инструкцию к волшебным таблеткам.

Мне случается бывать на редкость убедительной в спорах с самой собой.

Всю дорогу я вчитывалась в аннотацию к чудо-таблеткам и не понимала в ней ни слова. К реальности меня вернул голос водителя, объявивший мою остановку. В автобусе я оказалась совершенно одна, да и за окнами не было никого и ничего. Вообще ничего – так низко и плотно лежал наползший с озера туман. Водитель пожелал мне не переломать ноги, и я неохотно шагнула из безопасного салона в мутное марево.

Чугунные фонари с изогнутыми под старину шеями были едва различимы, и размытые круги их приглушенного туманом света плавали в белесой пелене. Еще недавно я сравнила бы их с акварельными размывами на влажной рыхлой бумаге, теперь же в голову лез только один образ – “густой как студень”. Мне казалось, я угодила в громадную миску какого-то дрожащего темного варева, а в самой толще смутно маячили половинки яиц с бледными желтками.

Пока автобус неторопливо отчаливал от остановки, я стояла, осваиваясь во мгле, и вдыхала острый перечный аромат. Готова спорить на что угодно – это молотый черный перец и жгучий соус из помидоров и чили! Ну, все ясно. Мой дом всего в полутора кварталах и как раз с подветренной стороны от такое – мексиканских лепешек, что жарит у нас на кухне София. Безобразие, только я за порог...

Я облизнулась. Шоколадные пирамидки слегка заморили поселившегося во мне ненасытного червяка, но в желудке хватило бы места еще для чего-нибудь. А потом еще для чего-нибудь, и еще... Прежде я беспрестанно жевала только раз в месяц, когда смягчала предменструальный синдром. Но теперь, похоже, умудрилась отделить симптомы от первопричины.

Если плестись нога за ногу, то, пока доберусь, лепешки благополучно канут в Лету. И я не спеша двинулась к благоухающему пряностями дому, смутно белевшему в мягкой влажной мгле. Неторопливая прогулка способствовала размышлениям. Определенно, я сумею справиться с этим пищевым безумием. Просто обязана. Ведь сейчас уже не могу надеть свои любимые тряпки. С такой комплекцией и на милю не рискну подойти к тому элегантному загородному клубу, где привыкла коротать жаркие летние дни. Так и слышу шепоток у бассейна: “Видели Барбару?”, “Что с ней стряслось?”, “Просто не верится, что можно так себя запустить!”

В былые годы я и сама любила поиронизировать подобным образом. Устраивалась в шезлонге, вытягивала стройные ноги и полеживала, пуская клубы дыма. Пых-пых. И от всей души изумлялась, как же иная особа может до такой степени себя запустить. Причем изумлялась вслух. О, разумеется, из самых добрых побуждений! Пых-пых. На случай, если располневшая неудачница каким-то чудом исхитрилась не заметить, что расползлась. Так пусть видит – я сочувствую ей и искренне надеюсь, что она скоро придет в норму. И так далее, попыхивая сигаретой.

Рядом лежала под зонтом Сара-Джейн, окутанная облаком многослойных фантазийных одеяний, в сногсшибательной широкополой шляпе. Она тоже осуждала толстух, кивала и поддакивала так покровительственно, словно сама была стройной, как топ-модель. Ее ниспадающие пышными волнами балахоны не были пустой прихотью – Саре-Джейн хватало ума скрывать от мира свое бесформенное тело. В отличие, кстати, от Рамоны Салтер. Та словно нарочно выставляет свою тушу напоказ. Так и выпирает из куцых юбчонок и глубоких декольте, будто тесто из квашни. Не зря ведь она тратилась на билет во Францию – страну 90-килограммовых матрон, резвящихся с баскетбольным мячом на золотистых песках Ривьеры. Причем в одних только трусах.

Неожиданно в тумане передо мной неясно обозначились какие-то тени, и я резко остановилась. Двое мужчин двигались в том же направлении, что и я. Один сильно шатался, хотя и держался за другого. Пьяные? Или наркоманы? До меня отчетливо доносилось хриплое, натужное дыхание, клокочущее, как воздух в акваланге. А впереди еще целый квартал. Много чего может случиться за квартал от дома.

Держась друг за друга, подозрительные личности преодолевали темный промежуток между двумя фонарями. Я вскинула голову и прибавила шагу. Ладно, господа громилы, отнимайте, если хотите, мою сумку, косметичку и дамские журналы, но клянусь папой, только протяните грязные клешни к чудодейственным таблеткам, и вы – трупы! Будущие трупы рывками двигались вперед и в клубящейся тьме казались единым фантастическим существом – пьяным и к тому же с кандалами на всех четырех лапах.