— С чего это? С двух пузырей на троих? Обижаешь! Поехали. Бери Володьку, введем его в курс дела. Только сначала заедем за «горючим».
Уже в машине, а сегодня они катались на демидовской «копейке», он ввел участковых в курс дела о новой жертве «грибника».
— А почему именно к этой Ляле? — спросил Молчанов.
— Она самый авторитетный человек в городе по части золота. Среди цыган, разумеется, — пояснил Андрей. — Твой будущий постоянный «клиент».
— Да, «рыжье» она любит, своего не упустит, — подтвердил Демидов.
— Кстати, несмотря ни на что, очень даже неплохая цыганская семья, — поднял палец Андрей, — посмотришь, Владимир, а потом сравнишь с другими.
К удивлению Молчанова, они поехали не в частный сектор, так называемый «цыганский поселок», а к самым новым в городе девятиэтажкам, голубым красавцам с квартирами улучшенной планировки.
Дверь на втором этаже им открыла невысокая, худенькая цыганка неопределенного возраста, в синем цветастом халате. Густые волосы ее были зачесаны назад и собраны в пышный «узел».
— О, какие к нам гости пожаловали! — сказала она, как показалось Молчанову, даже с радостью.
Гости же действовали с удивительной нахрапистостью. Демидов сразу же тормознул в прихожей рослого детину с чисто русским лицом и пролетарским обличьем.
— Ты кто такой? Что тут делаешь?
— Да сосед это наш, с третьего этажа, шофер, договаривались, чтобы он нас свозил в Железногорск, маме обследоваться в больнице надо! — зачастила на повышенных тонах цыганка.
Но Демидов уже заставил мужика повернуться лицом к стенке, поднять руки и начал тщательно шмонать его по карманам и обшлагам пиджака.
Колодников тоже не терялся, шустрым колобком он прокатился по квартире и уже все выяснил на предмет постоянных и пришлых обитателей.
Трехкомнатные апартаменты поразили новоиспеченного участкового не только своими габаритами и удобной планировкой, но и хорошей, даже с точки зрения обывателя, обстановкой и чистотой. Полы в комнатах застелены паласами, на стенах — ковры, в зале — современная стенка, а телевизор раза в два больше, чем дома у Владимира. Ничего в квартире не напоминало табор. Удивило еще и то, что обе лоджии оказались застекленными, изнутри обшиты вагонкой.
Главной в этой цыганской семье была старая, толстая цыганка, в накинутой цветастой шали, без единого седого волоса. Это и была знаменитая Ляля, к которой так стремился Колодников. Сам он в этот момент уединился в одной из комнат с худощавым, смуглым до африканской черноты цыганом в кепке-жириновке.
Одет был парень стильно, под пиджаком черная рубаха с воротником-стоечкой и золотой цепочкой поверх, узкие черные джинсы, остроносые туфли. Увидев на пороге комнаты Молчанова, Андрей нетерпеливо махнул ему, дескать, не мешай, и начал что-то проникновенно втолковывать своему слушателю.
— …это в ваших же интересах… — донеслось до ушей Владимира.
Демидов к этому времени отпустил взопревшего от нежданных процедур соседа-шофера и уже на кухне препирался с Лялей.
— Да знаю, как вы бросили ханкой торговать! Народ так валом и прет! Постой полчаса, и все увидишь. Ты что, думаешь, у меня глаз нет? Ошибаешься!
— Клянусь здоровьем детей, бросила я это дело! Все, старая стала, не до этого уже! — клятвенно прижав к груди руки, твердила Ляля. — Гадаю потихоньку, но народ плохо сейчас идет. Самогонку гоню, это верно. Но не на продажу, для себя! Вон брага стоит, — показала она на большую пластмассовую бочку, абсолютно инородный элемент на уютной кухне.
— Ладно, хватит мне заливать, — отмахнулся Демидов и достал откуда-то из рукава бутылку водки. — Самогонки нам твоей не надо, тащи лучше закуску.
Когда водка была разлита по рюмкам, в кухне появились Колодников и цыган в «жириновке», которого, как оказалось, звали Павлом. Пришла и худощавая женщина, Люда, дочка Ляли. Она достала из холодильника тарелку с холодцом и налила тарелку щей, одну на всех. После этого уселась на табуретку около плиты и закурила. Дымили, впрочем, все, включая Лялю и какую-то женщину с типично русским лицом, торчавшую на пороге. Молчанов понял, что она в этом доме на правах прислуги. Про такое он уже слышал, и не раз. За ширево наркоманки часто просто уходили в рабство.
— А Ляле рюмку? — удивился Колодников. Но его остановила сама хозяйка.
— Не надо мне, Андрей, все, отпила свое, — умирающим голосом начала она. — Вчера в больнице была, мне знаешь какой диагноз поставили? Цирроз печени.
Теперь надо в Железногорск ехать, проверяться в диагностическом центре.
— Это плохо, — посочувствовал Андрей. — Ну, тогда, Ляля, за твое здоровье.
Они выпили. Молчанов с некоторой опаской ковырнул холодец, черт его знает из чего они его делают, но тот оказался очень даже съедобен. Из любопытства отхлебнул он и щей. После такой дегустации он пришел к выводу, что его Нинка готовит ничуть не лучше этих цыган. Тем временем Колодников начал атаковать Люду.
— Люд, спой, а? Так мне нравится, как она поет, — пояснил он Молчанову. — Такой голос! Спой, Люда!
— Что говоришь, а? Гитары нет, как петь?! — возмутилась та.
Тут на пороге кухни появился еще один персонаж. Высокий парень с красивым, тонким лицом. Было в нем что-то даже иконописное, молочной белизны кожа, голубые глаза.
— О, Ворошилов пришел! — оживился Демидов. — Здорово, наркоман!
— Что ты моего мужа позоришь?! — закричала Люда, пытаясь, не вставая с табурета, стукнуть участкового ладонью по спине.
— А кто же он тогда есть? — засмеялся Демидов. — Наркоман он и есть. Эй, Ворошилов, как тебя там, Сашка, что ли? Сделай доброе дело первый раз в жизни, найди гитару.
Парень изобразил было на лице обиду, но после тихо сказанных Лялей пары фраз кивнул и покинул квартиру.
— Нет, Ляля, я вот при всех вас прошу, если это золото появится, дайте мне знать, хорошо? — перешел к основному делу Колодников.
— Да ну что ты говоришь, Андрей! — всплеснула руками Ляля. — Я же все понимаю! Это же совсем нелюдь какой-то, женщин душить и насиловать! А завтра он на мою Людку нападет, спаси господи? Или на внучку! Зачем нам его укрывать?!
Менты выпили уже по второй, когда появилсяВорошилов с гитарой в руках.
Пашка, брат Люды, тут же взял ее, пробежался пальцами по струнам, недовольно мотнул головой, взял со стола нож, которым Люда резала холодец, и подсунул его под деку. После этого он побренчал, подкручивая колки, а затем запел хрипловатым, вибрирующим, чисто цыганским голосом. Голос его не был силен или красив, но он брал чем-то другим, какой-то затаенной болью души.
Мама, я уехал в край далекий По этапу на край земли.
Ты прости за все своего сына, Замоли ты все его грехи…
Молчанов слушал и удивлялся. Он никогда не думал, что у цыган тоже могут быть такие вот, тюремные песни. Он-то думал, что они поют только про степь да волю. Пашка спел две песни, а затем на кухню просто ворвался еще один Лялин сын. Он был не такой черный, как его брат, высокий, стройный, с роскошными черными усами и открытым, даже красивым лицом.
— О, Лешка пришел! — обрадовался Колодников. — На, Леша, выпей и сыграй нам что-нибудь.
Опрокинув рюмку, Лешка закусывать не стал, а сел на табуретку напротив Молчанова и запел:
Прощай, моя любимая сторонка, Прощай, моя любимая жена!
Меня увозят в край далекий пароходом, Откуда возвращают не всегда…
Голос у Лешки оказался еще лучше, чем у брата. А уж когда после поднесенной рюмки запела Люда, у Молчанова перехватило дыхание. Вырывавшийся из ее худенького тела голос заполнил всю комнату — ему было мало этого помещения.
Она пела тоже что-то о тюремной цыганской доле, о воле, о сердце матери. Когда она закончила, Колодников протянул ей рюмку и умоляющим голосом попросил:
— Люда, спой что-нибудь чисто цыганское! На своем!
— Да вот еще! — отмахнулась та и притянула к себе проникшую на кухню девчонку лет шести. К ее появлению на свет Ворошилов вряд ли имел какое-то отношение. Слишком смуглой, черноглазой и черноволосой была эта дочь степей.
Концерт продолжался. Снова пел Лешка, потом он передал гитару брату. Тут Владимир заметил еще одну, сначала незаметную ему разницу между братьями. Пашка играл лучше Лешки, но при этом он был левша. Беря ту же самую гитару, он переворачивал ее наоборот, так что струны меняли свой порядок, и басы оказывались снизу. Как это у него получалось, участковый понять не мог. В детстве он сам немножко пробовал играть на гитаре, но смог освоить только три аккорда.
— Слушай, как это у тебя получается? — не выдержал и спросил он Пашку. — Ты же наоборот играешь? Вас кто-то этому учил?
— Нет, — засмеялся Лешка, — кто учить будет, просто смотрели, как отец играет, и все.
— Да ты что, знаешь у Пашки какая практика, — хмыкнул Демидов. — Всеми ночами зэкам играл, от отбоя до подъема. Ты второй раз, Паша, сколько лет сидел, восемь?
— Да, — кивнул тот. Отдав в очередной раз гитару, он теперь лузгал семечки. — Больше садиться не хочу.
— Я его сажал, — с довольной улыбкой сообщил Владимиру Демидов, — с Андрюхой вон. И Лешку тоже.
Теперь Молчанов уже ничего не понимал в этих странных отношениях. Менты и их бывшие и будущие арестанты сидели на одной кухне, пили водку, пели, смеялись над шутками друг друга. Между тем бутылка кончилась, Колодников достал деньги и отдал их маячившему на пороге Ворошилову. Минут через пять тот принес необходимый всем ингредиент веселья, и праздник продолжился.
— И часто у вас тут такие вечеринки? — спросил захмелевший, разомлевший душой Молчанов у сидевшего напротив Лешки.
— Бывает, — белозубо улыбнулся тот, — ну любим мы это дело, — признался он. — Как начнем — и весь вечер песни, пляски допоздна.
Тем временем Люда сдалась под напором Колодникова и перешла от тюремной лирики к цыганским песням, заунывным и печальным. Через полчаса уже понявший весь расклад Молчанов послал Ворошилова за «подкреплением». В конце этого импровизированного концерта Люда сказала:
— А теперь будет петь моя дочь!
Девчонка еще сильней прижалась к матери, но под аккомпанемент дядьки вступила в нужном месте. Пела она чисто, по-детски старательно выговаривая слова, но уже чувствовался и музыкальный слух, и перешедшая по наследству от матери сила голоса.
Эта песня окончательно добила Колодникова.
— У тебя деньги есть? — тихо спросил он Демидова. Тот пьяно качнул головой и ватными пальцами достал бумажник. Андрей вытащил из него сотенную и повел в коридор девчонку.
— Андрей, не балуй ребенка! Не балуй! — сердито закричала сначала мать, а потом и бабка юной певицы.
Но тот только отмахнулся от них, отдал деньги и начал мучать диск телефонного аппарата. Еще бренчал на гитаре Лешка, а Колодников заглянул на кухню и махнул ментам рукой:
— Поехали. Юрка уже, кажется, то золото в ломбарде нашел.
Молчанов так и ушел в полном недоумении. Он так и не понял, как же вести себя с этими цыганами. Да и вообще, что у него теперь за такая странная работа, то ли сажать цыган за продажу наркотиков в тюрьму, то ли пить с ними водку? А может, и то и другое?
Глава 40
У Юрия ушло минут пятнадцать на то, чтобы узнать адреса всех ломбардов, их в городе оказалось восемь. Но удача повернулась лицом к Юрию буквально в первой же легальной скупке золота. Небольшая комната на первом этаже панельного дома на памяти Юрия была и кафе-мороженым, и телеателье, и магазином. Теперь в ней расположился ломбард.
Они лежали на витрине рядом: цепочка с кулоном в виде полумесяца, золотые массивные серьги в виде Узорных шариков и небольшая дамская печатка с красивой узорной вязью.
Давно принесли вам этот набор? — спросил у приемщика и продавца в одном лице, толстого молодого парня с лоснящейся от самодовольства рожей, в белой рубашке и черной кожаной жилетке.
— Давно, — ответил продавец, и по наглому его тону лейтенант понял, что тот врет.
— Как давно? — настаивал Астафьев.
— А почему я вам должен отвечать?
Астафьев разозлился. Барыга прекрасно видел, что он подъехал к магазину на служебной машине со всеми атрибутами: мигалкой, надписью на боку. Юрий все же достал свои корочки, но, как и предполагал, они не произвели на его собеседника никакого впечатления. Доставая документы, Юрий, к своему удивлению, в кармане обнаружил и студенческий билет убитой девушки. Очевидно, во время всей той суматохи он сунул его в карман, да и забыл приобщить к вещественным доказательствам.
— Эти украшения похожи на те, что сегодня утром сняли с тела убитой за городом девушки, — пояснил он.
— Эти вещи у нас появились месяц назад, принес их уважаемый человек, наш постоянный клиент, и рассказывать о нем я не обязан, — вежливо и вместе с тем нахально ответил торговец.
— Можно увидеть хозяина ломбарда? — теряя терпение, спросил Юрий.
— Я хозяин ломбарда, — отрезал наглец.
Астафьев кинул взгляд на приклеенную к стене лицензию на право торговли и убедился, что толстяк не врет.
— Я все равно заберу эти вещи с санкцией прокурора, и вам придется отвечать на все мои вопросы.
— Хорошо, привозите санкции на изъятие, тогда поговорим, — легко согласился скупщик краденого. По смешинкам в его глазах Юрий представил дальнейшее развитие действия.
«Припрячет это золото, а может, просто выпишет документы более ранним числом, и концов здесь потом не найдешь. Как говорит моя продвинутая Юленька, полная жопа!»
Астафьев разозлился, он не понимал, что ему делать. Это был след, единственный след «грибника», и он мог запросто исчезнуть.
«Дать ему по роже и реквизировать все?» — размышлял он. И вдруг неожиданно понял, чем может пронять эту толстозадую сволочь.
— Хорошо, — сказал, душевно вздохнув, Юрий, — не хотите по-хорошему, будет по-плохому.
Он не спеша вытащил из нагрудного кармана студенческий билет Венеры и, открыв его, сунул под нос опешившему торгашу.
— Ты все прочитал? — спросил Юрий. — И все понял? Нет? Тогда поясню. Это дочь самого Радика Нурмухаметова, вора в законе, больше известного под кличкой Нукзар. Дочка его на сто метров отошла от дачи любимого папочки в Толовом, и какая-то сволочь ее задушила, изнасиловала и сняла золото. Он сейчас здесь, у нас в Кривове, примчался с Желез-ногорска, тело девушки в нашем морге. Сейчас уеду отсюда, встречусь с ним и расскажу, что есть один человек, который точно знает убийцу его дочери. Знает, но почему-то не хочет говорить. Как? Тебя такой сценарий устраивает?
Хотя в помещении было на удивление прохладно, ломбардщик как-то сразу вспотел.
— Ну так что, кому скажешь правду, мне или отцу? — настаивал невозмутимый на вид Юрий. И толстяк решился:
— Ладно, черт с вами! На фиг мне нужен этот Нукзар с его чеченцами! Рыжье принесли с час назад, но парень действительно чист, он не бандит и не убийца, а сидит на игле. Мать у него заведует детским садом, отец был какой-то шишкой на заводе, с год назад умер. Он регулярно потягивает из дома золотишко, мать потом приходит, выкупает по большей цене. Я поэтому и не думал, что он его с трупа снял.
— Ладно, хватит лирики, — жестко оборвал его Юрий. — Адрес!
— Собинова шесть, квартира девять. Игорем его зовут. Игорь Дубов.
— Золото я изымаю, на вот тебе расписку, — Астафьев быстро набросал две пары строк. — На, черкни ниже, от кого получил золото. Пока никому ни слова, тем более не вздумай звонить этому Дубову.
— Зачем мне это надо! — возмутился толстяк. — Пусть сам выкручивается, козел!
Уже в машине Астафьев подумал, что скромный дантист Нурмухаметов очень бы удивился, узнав, что ему приписали славу одного из самых видных деятелей местного криминала, чеченского авторитета Нукзара. Гораздо дольше Юрий думал о том, ехать ему за санкцией прокурора на арест этого Дубова или не стоит. Потом решил, что дело не терпит, и, завернув встреченный по дороге милицейский наряд, помчался на улицу Собинова.
Игорь Дубов спал. Это был не обычный сон, а наркотическое, псевдосладкое забвение. Все получилось как нельзя лучше, мать денег не дала, тетка, к которой он ездил в Толовое, тоже. Но судьба ласкала Игоря, и он получил все, что хотел: и деньги, и дозу.
Судьба всегда была благосклонна к Игорю Дубову, дала хороших родителей, красивую внешность. Он легко учился и легко «снимал» липнущих к нему девушек.
Так же легко он играл в карты, легко выигрывал и столь же легко проигрывал.
Однажды он проиграл столько, что отцу пришлось продать свою новенькую «Волгу».
Предок не перенес такого позора и вскоре умер от инфаркта, не дожив до пятидесяти каких-то трех лет. После похорон мать, стоя на коленях, умоляла сына бросить играть, и Игорь легко согласился. Он и сам уже остыл к этому увлечению, у него появилась новая фишка — героин. Это было действительно что-то новое, заменяющее и надоевших ему девушек, и алкоголь, и угар азартных игр. Героин стоил дорого, и в семье Дубовых скоро стало катастрофически не хватать денег.
Мать, приходя с работы, порой просто каменела от ужаса, видя, как из квартиры исчезают дорогие вещи. Все оставшееся золото она носила теперь не снимая, а шубы, кожаные вещи и ковры хранила у соседки.
Минут двадцать ни звонки, ни стук в дверь не могли разбудить Игоря Дубова, и трое милиционеров оставили тщетные попытки и уставились на Астафьева.
— Так он точно дома? — спросил Юрий у пожилой, но шустрой женщины с испорченными химией рыжими волосами, в старом байковом халате.
— Да дома он, дома! — подтвердила соседка. — С час назад пришел, включил музыку. Я на балконе была, и он вышел покурить. Еще поздоровался со мной, он такой вежливый мальчик! Если бы Игорь ушел, я бы слышала, дверь у них сильно хлопает. Да мне Лариса Андреевна велит за ним смотреть как за зеницей ока.
Именно у этой соседки, Зинаиды Павловны, мать Игоря хранила свои самые ценные вещи, и та со свойственным одиноким женщинам рвением вся отдалась служению новой жизненной цели — присматривать за Игорем.
— Ну что ж, тогда ломайте дверь, — велел милиционерам Юрий.
— Не боитесь, товарищ лейтенант? — спросил полноватый прапорщик из наряда.
— Могут в прокуратуре придраться.
— Давай-давай, не сачкуй, — подстегнул Астафьев и минут пять затем наблюдал за мучениями милиционеров, отскакивающих от деревянной двери как мячики от ног футболиста.
«Дистрофики в форме, — подумал Юрий. — По весу их, что ли, набирают, чтобы платить меньше? Мазурова бы сюда. Тот эту дверь один бы вынес».
— Ладно, — вздохнул Юрий, останавливая эти мучения, — вы отойдите, а ты, прапорщик, иди сюда.
Юрий шепнул ему две фразы:
— Слушай, ты и в постели такой? Не завидую тогда я твоей жене!
Прапорщик побагровел от злости, волком глянул на лейтенанта. Астафьев же ехидно улыбался. Способ был проверенный. В свое время его таким же методом проучил Мазуров.
— Давай, — подбодрил его Юрий. — На раз, два, три.
Дверь вылетела с первой же попытки.
Игоря Дубова Юрий нашел в спальне. Старенькая громоздкая радиола семидесятых годов орала что-то на английском. А молодой парень спал на диване, откинув назад крупную, курчавую голову. Был он в одних плавках, рядом, на кресле, валялась скомканная одежда, на тумбочке — шприц, жгут и пачка мятых сигарет «Новость».
Несколько минут Астафьев тряс спящего за плечо, потом понял, что это бесполезно, и призвал на помощь все тех же милиционеров.
— Давайте берите его и тащите в ванную. Устройте вытрезвитель на дому, хоть в морозилку его суньте, но разбудите любой ценой.
Пока бойцы волокли в ванную комнату ватное тело подозреваемого, Юрий прошелся по квартире, присматриваясь к обстановке. Еще лет пять назад ее можно было назвать шикарной. Импортный линолеум, подвесные потолки, рельефные, дорогие обои. Но теперь на тех же обоях остались невыцветшие пятна от некогда висевших там ковров, линолеум прожжен. За Юрием по пятам ходила Зинаида Павловна и очень мешала Астафьеву, тем более что к ней вскоре присоединился еще один сосед-активист, бывший офицер в отставке. Юрий решил, что грех не использовать их энергию в мирных целях, мысленно присвоив обоим статус понятых.
Под их взглядами он осмотрел одежду хозяина дома и обнаружил там много интересного. Затем, вернувшись в прихожую, лейтенант нагнулся и осмотрел обувной шкаф. Прежде всего в глаза ему бросились кроссовки с налипшей на них совсем не городской грязью.
— Это его кроссовки? — спросил он соседку.
— Да, старые его. Новые-то он отнес цыганам и продал на прошлой неделе.
Вот так и живем, так и живем! — пригорюнилась она.
Найдя в шкафу старый пакет, Юрий сложил туда обувь и пошел звонить Сычеву.
К счастью, тот оказался на месте.
— Николай! Это Астафьев. Срочно приезжай на Собинова шесть, квартира девять. Да, это по делу «грибника». Что значит не можешь? Я в гробу видел тебя с твоим рынком, и мне не важно, что и кто там на тебя наехал! Это я на тебя сейчас наеду, понял!
В голосе Астафьева звучали такие новые интонации, что эксперт действительно уже через пять минут стоял на пороге квартиры Дубовых. Лицо Николая выражало высшую степень недовольства, но Юрий Не обратил на это никакого внимания.
— На, займись вот этим, — сказал Астафьев, протягивая Сычеву пакет с кроссовками, а сам поспешил в спальню, где немного пришедший в себя хозяин дома под присмотром «банщиков» одевался. Игоря мотало из стороны в сторону и трясло, двадцать минут под холодной водой проняли даже его наркотическую нирвану.
— Гестапо, — бормотал он, — такой кумар сорвали.
Наконец, кое-как одевшись, Дубов был готов к допросу. В зале, разложив на столе кроссовки, колдовал Сычев, поэтому взмахом руки Юрий показал милиционерам направление на кухню. Когда он проходил мимо Николая, тот показал ему большой палец и шепнул на ухо:
— Это он, его кроссовки, память у меня фотографическая, так что можешь не сомневаться. Коли его!
Усевшись за стол, Дубов закурил, и теперь Астафьев смог рассмотреть его во всей красе. Это был очень красивый парень, высокий, широкоплечий, с вьющимися черными волосами. Было в нем что-то не цыганское, а скорее южное. Темные глаза, кожа лица смуглая, с хищной лепки носом.
«Да, бабы по нему, наверное, сохнут взводами и ротами», — решил Астафьев и начал допрос.
— Меня зовут Юрий Андреевич Астафьев, старший оперуполномоченный уголовного розыска. Ваша фамилия, имя, отчество?
Его собеседник поморщился, но нехотя представился:
— Дубов Игорь Николаевич.
— Судимости, приводы в милицию были?
— Привод за героин. Дело закрыто. «Сунули поди обноновцам и отмазались», — подумал Юрий, но отвлекаться не стал.
— Героин нас сейчас не интересует, хотя на квартире у вас мы и его нашли в достаточно больших для возбуждения уголовного дела количествах.
Скажите, гражданин Дубов, где вы были сегодня ночью и утром?
— Здесь, дома.
— Кто это может подтвердить?
— Мать, кто ж еще.
Игорь отвечал вяло, нехотя.
— А у меня есть другие сведения. — Юрий вытащил из полиэтиленового пакета с уликами небольшой клочок бумаги. — Этот билет мы с понятыми нашли у вас в кармане джинсов, он на десятичасовую вечернюю электричку до платформы Солнечная. Куплен вчера, в девять пятьдесят вечера. Обратно в тот же день вы приехать не могли, последняя электричка идет оттуда примерно в это же время.
Так ведь? К кому вы ездили в Толово?
Игорь молчал. Юрий кивнул:
— Хорошо, можете не говорить, мы и так знаем. В Толово, судя по словам вашей соседки, живет ваша тетка, но не она нас интересует, а то золото, что вы сегодня сдали в ломбард.
— Какое золото? Ничего я не сдавал, — скривился Дубов.
— Вот это, — Юрий сунул ему под нос пакетик с золотыми украшениями. — Именно в ломбарде мы узнали ваш адрес, торговец дал против вас показания, так что, Игорь, запираться бесполезно.
— Ничего я не знаю, — продолжал настаивать Игорь. — Врет он все.
— Игорь Николаевич, запираться бесполезно, более того, даже вредно. — Астафьеву было трудно говорить в таком спокойном тоне, хотелось закричать, схватить за грудки этого самовлюбленного красавца и вытрясти из него все, что он знает и не знает. — Во-первых, вы сильно наследили около трупа, отпечатки ваших кроссовок трудно спутать с чьими-то другими. Это уже подтвердила экспертиза.
Астафьев сказал это уверенно, так как за секунду до этого появившийся в дверях кухни Сычев утвердительно кивнул и тут же скрылся.
— Во-вторых, сейчас сюда приедут родители убитой, опознают украшения, и это будет ваш приговор. Плюс показания скупщика из ломбарда, все это выстраивается в очень логичную цепочку. По всему получается, что это вы задушили девушку…
— Никого я не душил! — впервые взорвался Игорь. — Все было совсем по-другому!
— Хорошо, расскажите, как все было на самом деле. Только это спасет вас от тюрьмы.
Дубов с явной ненавистью посмотрел на Астафьева:
— Хотите списать на меня трупы? Я ведь не дурак, вам только отчитаться нужно, дескать, поймали маньяка! Не получится. Ничего я не скажу.
В кухню прибежала соседка.
— Мать приехала, сейчас придет, — сказала она.
«Только этого еще не хватало!» — подумал Юрий. Он поманил пальцем стоявшего в дверях прапорщика и шепнул ему:
— Не пускай ее сюда, любой ценой. Хоть жениться обещай, но не пускай.
Вскоре в отдалении зазвучали возбужденные голоса, но прапор свою миссию выполнял героически. А Юрий продолжал уламывать Дубова:
— Игорь, пойми, мы не хотим на тебя ничего вешать. Зачем, если через неделю снова пойдут трупы? Это глупо!
Астафьев поднялся с табурета, в возбуждении прошелся по кухне, снова сел.
— Больше того, я знаю, что ты не убийца. Но нам нужно знать правду, что ты видел в лесу рядом с платформой Солнечная? Самый главный аргумент в твою пользу будет тогда, когда мы возьмем настоящего убийцу. Итак, ты спешил на раннюю электричку, на шесть тридцать, наверняка опаздывал, поэтому пошел не по дороге, а срезал через луг и рощу. Так ведь?
С трудом, нехотя, но Игорь кивнул. В глазах его даже мелькнуло некоторое удивление.
— Ну, давай, — подбодрил его Юрий. — Что, я за тебя все должен рассказывать? Сам поработай над своим алиби. Что было дальше?
Дубов взялся за сигареты, но пачка оказалась пустой.
— Дай закурить, — совсем другим, потухшим голосом попросил он. Первая затяжка словно сняла с него какую-то тяжесть. Чувствовалось, что парень решился, начал говорить более собранно. — Я действительно опаздывал, тетка денег на геру не дала, хотя у нее их полно, но в этот раз зажлобилась, курва!
Меня еще дома ломать начало, тыква варит плохо, я решил срезать дорогу, думал, там луг, а оказалось болото. Выбрался к роще, смотрю, мужик какой-то из кустов велосипед вытаскивает. На багажнике корзинка плетеная, большая такая, понятно, что грибник. Он сел и поехал…
— В какую сторону, к Кривову или в Толово? — торопливо прервал Юрий.
Игорь сморщил лоб, вспоминая.
— К Кривову. Я прошел дальше и натолкнулся на эту… — он замолчал, пытаясь подобрать слово. — Ну, в общем, она там уже лежала. Я сразу понял, что этот мужик ее замочил.
— Почему? — быстро спросил Юрий.
— Да все говорят, что «грибник» по окрестностям баб душит. А он как раз оттуда вылез с этим велосипедом, а эта… еще теплая была, да что теплая, просто как живая.
— Ты откуда это все знаешь?
— Ну, я же снимал с нее и серьги, и все… Дотрагивался.
Он неопределенно махнул в воздухе рукой и замолк. Астафьев решил, что пока не стоит зацикливаться на этих подробностях, и начал давить на главное:
— Как выглядел тот «грибник»? Сколько ему лет, рост, вес, может, что еще интересное запомнил?
Игорь снова сморщился, с силой провел обеими руками по волосам, так же с усилием начал припоминать:
— Я же его мельком видел. Лица не просек совсем, но в очках он точно, дужки здесь, — он ткнул себя пальце по темечку, — были связаны веревкой. Мощный такой старик, плечи здоровущие, рост… с меня. И… квадратный какой-то.
— Ты сказал старик, почему старик? — настаивал Юрий.
Игорь пожал плечами.
— Старик он и есть старик. Это по всему видно. Волосы у него седые торчали из-под фуражки.
— Дальше! — торопил Юрий. — Во что он был одет?
— В камуфляже зеленом, но не «дубок», попроще. Куртка, штаны. На голове тоже армейская фуражка, пятнистая такая.
— На ногах?
Дубов отрицательно мотнул головой.
— Не запомнил, да и далеко было.
— На каком расстоянии ты был от него? Припомни точно.
— Ну, метров… двадцать.
— Он тебя не видел?
— Нет. Я еще в кустах стоял, по дороге грязь, неохота было пачкаться.
— Какого цвета у него велосипед?
Игорь снова напрягся, но затем снова отрицательно качнул головой.
— Не помню. Что-то такое серое, неброское…
В это время в кухню все-таки прорвалась мать Ду-бова, с трясущимися от возбуждения щеками. За ее спиной маячило красное, как после бани, лицо прапорщика.
— Игорь, что они тебе шьют?! Игорь, ни в чем не признавайся! — закричала она.
— Ма, отстань, а?! — мгновенно перешел на крик Дубов. — Это не твое дело!
— Как не мое дело?! Ты мой сын!
Не обращая внимания на хаос и крики, Юрий оформил протокол и подсунул его Дубову. Пока тот читал, Астафьев вместе с прапорщиком сдерживал его мамочку.
— Все правильно, — сказал Игорь и подписал протокол.
— Сейчас мы поедем в управление и все зафиксируем более полно. Вы можете ехать с нами, — сказал Юрий разбушевавшейся матери.
Через пять минут Дубовы в сопровождении патрульных начали спускаться вниз, за ними потянулись и все остальные. В прихожей верная Зинаида Павловна с двумя соседями пыталась как-то пристроить сломанную дверь.
— А вы что же, разве исправлять ее не будете? — возмутилась она.
— Не уполномочены, — пошутил Сычев.
— Шурупы и молотки нам сегодня забыли выдать, — подстроился к нему потный прапор. — Только пистолет и патроны.
В машине Сычев спросил:
— Ну что, Юрок, расколол его?
— Кого «его»? — Юрий почувствовал внезапную усталость.