Трудные рубежи

      Пигурнов рассказал о том, как вели себя в бою коммунисты и комсомольцы.
      ...Одна из рот должна была перерезать шоссе. Член партии Южин, комсорг Исаев и агитатор Андреев вы звались первыми достичь дороги и водрузить на ней красный флаг. Сначала его нес Исаев. Но вот он упал, сраженный пулей. Древко с трепещущим на нем огненным прямоугольником подхватил Андреев. Однако и ему не суждено было дойти до намеченной цели. Тогда флаг поднял Южин. Он ворвался с ним на вражескую позицию. За ним последовала вся рота. Гитлеровцы были выбиты.
      - Конечно, - продолжал Пигурнов, - на смену выбывшим из строя приходят другие. Но наш долг - беречь каждого человека.
      Утром, докладывая командующему фронтом обстановку, я сказал ему, что отдельные части нуждаются в срочном пополнении людьми.
      - Со снарядами тоже плохо, - добавил присутствовавший при этом Богаткин.
      - С боеприпасами я нашел выход, - ответил Еременко, - возьмем из армий, которые обороняются, и передадим наступающим. Ну а что касается пополнений, то тут мы и сами виноваты. Шесть наших запасных полков почти ничего нам не дают. Почему? Легкораненые месяцами залеживаются в госпиталях. В тыловых частях и учреждениях много здоровых солдат. Их можно заменить нестроевыми... - И, уже обращаясь непосредственно ко мне, сказал: - Поезжайте туда, разберитесь, наведите порядок.
      На следующий день я на самолете отправился в район Резекне, где располагались запасные полки. По-2 шел низко. Стоял солнечный день, и земля внизу хорошо просматривалась. Кое-где на полях уже копошились люди: копали картофель. Поблизости от домов пасся скот... Подпрыгивая на кочках, По-2 приземлился на небольшой лесной полянке. Я на всю жизнь проникся уважением к этой маленькой непритязательной машине. В годы войны она служила мне верой и правдой. В каких только условиях не приходилось на ней летать! Несколько раз даже отказывал мотор. Но и тогда все обходилось благополучно. После войны я изменил По-2 и был жестоко наказан{2}.
      В одном из запасных полков оказался и генерал Пигурнов. Он приехал на машине. Встретил нас командир части. Выглядел он неказисто. Обрюзгшее лицо, мутные глаза, какая-то жеваная гимнастерка. Голос сиплый, надтреснутый. Он не мог скрыть испуга: не ожидал нашего приезда. Докладывал путано. Раньше я его знал совершенно иным. Просто не верилось, что за несколько месяцев человек смог так опуститься. Правда, дисциплина и боевая подготовка в части были хорошими. Но комполка не имел к этому никакого отношения. Командовал здесь, по существу, его заместитель.
      По нашему распоряжению на опушке леса были выстроены все восемь рот запасного полка. После обычного в подобных случаях церемониала Пигурнов спросил бойцов:
      - Ну как, не надоела еще вам эта курортная жизнь?
      По шеренгам пробежал легкий смешок.
      - Разрешите сказать, - обратился ко мне чернолицый сержант.
      - Пожалуйста.
      Произнося слова с сильным кавказским акцентом, он заявил:
      - Почему долго держат тут? На фронт пора!..
      К нему присоединился пожилой рябоватый солдат:
      - Я два года уже воевал, а меня, как новобранца, всему сызнова учат.
      Из второй шеренги тоже кто-то подал голос:
      - Я снайпер, а меня в тир водят!
      - Ну вот мы и приехали вас выручать! - весело произнес Пигурнов.
      В шеренгах заулыбались и дружно отозвались:
      - Выручайте, товарищи генералы!
      Я рассказал бойцам об обстановке на фронте, о задачах, которые предстоит решать войскам, и о том, с каким нетерпением их ждут на передовой...
      - Готовы ехать хоть сегодня! - в один голос заявили стоявшие в строю.
      Мы направились к дому, который занимал командир полка. Жилище было обставлено с некоторой претензией на роскошь. Потертый ковер, хрустальная ваза на столе с увядшими тюльпанами, мебель была расставлена так, что придавала помещению уютный вид. Во всем чувствовалась женская рука.
      - От одиночества вы, кажется, не страдаете? - спросил я мрачного комполка.
      За него ответил Пигурнов:
      - Грусть-тоску разгоняет парикмахерша.
      Хозяин комнаты, отводя глаза в сторону, принялся объяснять:
      - Она живет на другой половине... Иногда заходит, убирает комнату, готовит...
      Пигурнов заметил между шкафом и стеной с полдюжины коньячных бутылок. Взял одну, повертел и резко спросил:
      - Вы, я вижу, не в плохих отношениях с начальником продотдела. А?
      Командир части засопел, потом неожиданно начал каяться:
      - Виноват... Готов все искупить. Только дайте возможность...
      Это была неприятная сцена. Стало обидно за некогда боевого командира.
      - Возьмите себя в руки! - строго сказал я. - Сегодня же поезжайте с маршевыми ротами в управление кадров фронта. Полк передайте своему заместителю.
      В тот же вечер из запасных частей было отправлено около 2 тысяч человек. Во фронтовой госпиталь мы приехали среди ночи, после того, как побывали на партийном собрании, про водившемся в запасном полку. Несмотря на поздний час, пошли в душ. Плескались долго, испытывая прямо-таки блаженство.
      - С тех пор как пропала богаткинская баня, ни разу не мылся, - признался Пигурнов. - Да и вы, наверное?
      Я молча кивнул головой. - Ах, какая это была баня! - ударился он в воспоминания. - Куда там турецкие или даже Сандуновские!
      Афанасий Петрович, конечно, несколько преувеличивал. Как-то Богаткин отыскал где-то фанерную баньку, сделанную в виде сторожевой будки. Внутри она разделялась перегородкой. В одной половине - раздевалка, в другой - колонка с душевой установкой. В этом отделении, когда нагревалась вода, мы устраивали нечто вроде парной и с удовольствием хлестались вениками. Получалось, как в настоящей русской бане. Офицеры политуправления и штаба по очереди пользовались этим устройством. Однако Еременко почему-то отнесся неодобрительно к фанерным "Сандунам".
      - Возить с собой баню в фронтовых условиях, занимать под нее грузовик недопустимо! - сказал он нам с Богаткиным.
      Вскоре после этого наше сооружение исчезло, и мы не смогли найти его следов.
      Богаткин, принципиальный, когда речь шла о серьезных вещах, не стал заводить разговор с Еременко по пустякам. И вот уже больше двух недель, как мы без своих "Сандунов".
      ...Наутро мы с Пигурновым направились в армейские госпитали, расположенные поблизости. Мне выпало побывать у наших гвардейцев, обойти палаты. Я вручил отличившимся награды, рассказал, как обстоят дела на фронте, как сражаются их однополчане. Побеседовав с больными и врачами, я убедился, что предположение командующего, будто многие солдаты слишком долго залеживаются в госпиталях, не подтвердилось. Наоборот, многие, кому полагалось еще лечиться, просились на фронт. Одни хотели вернуться обязательно в свою родную панфиловскую дивизию, другие - в полк имени Матросова. Сибиряки просили, чтобы их после выписки направили непременно в 19-й гвардейский стрелковый корпус.
      После обследования других госпиталей я вернулся в штаб фронта и доложил А. И. Еременко о результатах поездки.
      - Да, не густо, - задумчиво проговорил он. - Надо еще почистить тылы. А того полковника... ну, командира запасного... пошлите командовать батальоном на передовую...
      - Но у него был полк.
      - Ничего, покажет себя - повысим...
      И надо сказать, полковник воевал исправно. Потому я и не хочу сейчас называть его фамилию.
      Спустя день или два мне снова пришлось выехать в войска. На этот раз в 10-ю гвардейскую армию. И вот по какому поводу. До командования фронта дошли слухи, что генерал-полковник М. И. Казаков стал лично командовать солдатами.
      "Что за чертовщина, - недоумевал я. - Может быть, ему надоело выслушивать упреки, что армия медленно продвигается, и он решил последовать при меру Льва Михайловича Доватора?"
      Не мешкая, подался на НП Казакова. Там застал только начальника штаба армии генерал-майора Н. П. Сидельникова. Он подтвердил:
      - Да, было... Пришлось Михаилу Ильичу по-пластунски... под огнем... Я попросил Николая Павловича подробнее рассказать, как это произошло. И вот что услышал.
      Вчера командарм был в одном из полков и наблюдал за боем. Подразделения пошли в атаку хорошо. Но через некоторое время одно из них вдруг ни с того ни с сего залегло и начало окапываться. Казаков всполошился :
      - В чем дело?
      Пока находящиеся рядом с ним офицеры недоумевали, Михаил Ильич выскочил из траншеи и, не обращая внимания на посвист пуль и отчаянный протест своего адъютанта, пополз к распластавшимся на земле бойцам. Передвигался Казаков проворно и вскоре был уже среди гвардейцев. Глазами отыскал командира, подозвал. Им оказался молоденький старшина с по черневшим от солнца и пыли лицом. Он испуганно заморгал, узнав в грузном усатом и тяжело дышавшем человеке командующего армией.
      - Почему остановились? - сердито спросил Казаков старшину.
      - Чтобы огнем поддержать соседей, - не уверенно доложил тот, - потом, значит, сами пойдем, а они нас при кроют...
      Казаков понял, что перед ним совсем еще неопытный командир. Он приказал ему немедленно поднять роту и до гнать ушедший вперед батальон.
      - Вот, собственно, и все, - закончил Сидельников.
      В это время на наблюдательный пункт прибыл Михаил Ильич, усталый и раздраженный. Дав ему не много отойти, я заговорил о том, что зря он так опрометчиво поступает. Казаков энергично крутнул темный ус.
      - Неужели вы там думаете, что мне страсть как охота под пули себя подставлять? Просто я хочу в конце концов выяснить, почему у нас не все ладно. И не через посредников, а сам. Сказал ли вам Сидельников, что в той самой роте, которая чуть было не подвела часть, я обнаружил спящих? Да, кругом треск, грохот, а некоторые из солдат как только плюхнулись на землю, так сразу и уснули. Полк-то дерется уже двое суток без передышки. Какой же у них может быть наступательный порыв, если они как сонные мухи?
      Это сообщение Михаила Ильича меня удивило. Я знал, что у него все части отдыхали строго по графику. Казаков, как правило, умудрялся держать во втором эшелоне от одной трети до половины всех сил. Это давало войскам возможность привести себя в порядок, передохнуть. Я не раз советовал другим командармам перенять опыт Михаила Ильича.
      - К сожалению, - нахмурив густые брови, сказал Казаков, - сейчас и у нас не везде придерживаются расписания... Есть такие. Но я их все-таки заставлю...
      Он тут же отдал распоряжение, как только потемнеет, сменить измотанные части свежими.
      - Завтра у нас дела должны пойти лучше, - пообещал он мне.
      - Надо, надо, - ответил я. - Завтра вас будет поддерживать почти вся фронтовая авиация. А если армия добьется успеха, то в ее полосе введем и танковый корпус...
      * * *
      22 сентября после перестановки сил наша ударная группировка протаранила оборонительную полосу "Цесис" и с ходу форсировала реку Огре. 56-й понтонный батальон, которым командовал майор К. А. Конош, под сильным огнем быстро навел мост.
      С каждым часом войска расширяли прорыв. Южнее Эргли, на правом фланге 22-й армии, оборону противника прорвал 130-й латышский корпус. За день брешь достигла уже 100 километров.
      На другие сутки 24-я танковая бригада 5-го танкового корпуса под командованием подполковника В. А. Пузырева из района Эргли пробилась к станции Таурупе. А еще раньше 188-й бомбардировочный авиаполк майора А. А. Вдовина разбомбил эшелон, вышедший из Таурупе в сторону Риги. Пути были разрушены и загромождены битыми вагонами.
      Из-за этого противник не смог угнать два состава с боевой техникой и военным имуществом. В район станции Таурупе гитлеровцы выбросили пехотный полк с противотанковым дивизионом и дивизионом штурмовых орудий. Там же находились их охранные и железнодорожные батальоны. Они прикрывали поезда и пытались восстановить дорогу. С ним в течение суток вела ожесточенные бои одна из наших танковых бригад. Фашисты были разгромлены. Остатки их с наступлением темноты скрылись в лесах. Победа была добыта дорогой ценой. Танкисты потеряли немало своих боевых друзей. На поле брани пали командиры подразделений лейтенанты А. А. Горюнов, И. М. Косолобов, Д. Д. Литвих, командиры машин сержанты П. Н. Кузьмин, М. Д. Белицкий, И. Б. Разделовский, Н. В. Иванов, А. К. Бабин.
      23, 24 и 25 сентября три армии фронта продолжали продвигаться к Риге. В центре темп был невысокий: 5-7 километров в сутки, на флангах - по 6-12. За это время они прорвали два промежуточных оборонительных рубежа.
      Неприятель отходил перекатами. Пока одни его части удерживали занимаемые позиции, отошедшие в тыл оборудовали новые. И каждый раз нам приходилось снова пробивать вражескую оборону. И без того скудные запасы снарядов таяли на глазах. Армии вынуждены были взламывать укрепления на узких участках - шириной 3-5 километров. Дивизии проделывали еще меньшие щели, и в них тотчас вводили вторые эшелоны. Они-то уже и расширяли фронт прорыва. В последние сутки бои велись и днем и ночью.
      За четыре дня наши войска освободили свыше 600 населенных пунктов, в том числе Кокнесе, Скривери и Мадлиену.
      В тяжелых схватках северо-западнее Эргли 10-я гвардейская армия разгромила 121-ю и 126-ю пехотные дивизии противника. Огромные потери понесли и другие неприятельские соединения. Во многих из них, как показывали пленные, осталось по два полка двухбатальонного состава, а некоторые из-за больших утрат реорганизованы в боевые группы.
      Ощутимый урон понесли и наши войска. Много, очень много замечательных бойцов и командиров полегло в этих кровопролитных боях. Смерть не пощадила и известных всему фронту героев А. Н. Васильева, Н. К. Косарева, Л. С. Харатяна, А. А. Пупкова.
      В эти дни всех облетела весть о подвиге командира стрелкового взвода 7-й гвардейской дивизии младшего лейтенанта Б. А. Лебедева. Наступая на поселок Яунпил в составе батальона, гвардейцы Лебедева ворвались в траншею и завязали рукопашную схватку. Бойцы уничтожали гитлеровцев огнем из автоматов, били прикладами, кололи штыками. Когда, очистив ячейки и укрытия от фашистов, стали выскакивать наверх, впереди заработал пулемет. Плотный огонь его преградил путь всему батальону. Тогда Лебедев со своим подразделением по ходам сообщения обошел его и забросал гранатами.
      Но только гвардейцы стали подниматься с земли - с другой стороны хлынул новый свинцовый ливень. В кустах Лебедев заметил еще один пулемет. По придорожной канаве он почти вплотную подполз к стреляющим. Обшарив себя, Лебедев не обнаружил ни одной гранаты. Пуст был и автоматный диск. Не дожидаясь, когда к нему подоспеют друзья, младший лейтенант вскочил и в несколько прыжков оказался возле фашистов. Уже прошитый пулями, он навалился телом на плещущий огнем ствол. Стрельба оборвалась. Подбежавшие сержант Яковенко и рядовой Хорин расправились с расчетом. Гвардейцы поднялись и короткой атакой выбили гитлеровцев из селения. За этот подвиг Лебедеву было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
      Ломая упорнейшее сопротивление противника, 2-й Прибалтийский фронт медленно приближался к Риге. Каждый рубеж давался с большим трудом. Это объяснялось многими причинами. В том числе и тем, что в район Риги все время прибывали вражеские войска, уходящие из Эстонии. К 23 сентября сюда по побережью пришел танковый корпус оперативной группы "Нарва". Другие ее соединения перебрасывались морем. Фашисты буквально бежали. Многие части 3-го Прибалтийского фронта преследовали их прямо на машинах.
      Зато на 1-й Прибалтийский фронт неприятель наседал все сильнее. С 24 сентября наш левый сосед вынужден был перейти к обороне. В этот день Ставка приняла решение о перемещении почти всех его сил на новое направление. 4-я ударная, 43, 51 и 5-я танковая армии сосредоточивались в районе Шяуляя. Оттуда, взаимодействуя с 39-й армией 3-го Белорусского фронта, им предстояло нанести удар на Клайпеду (Мемель) и выйти к Балтийскому морю на участке Паланга - Клайпеда - устье реки Неман, чтобы отрезать пути отхода прибалтийской группировке немцев в Восточную Пруссию.
      Нам приказывалось в течение пяти суток 3-й ударной и 22-й армиями занять освобождающийся участок от реки Даугава до станции Вене. Остальными силами вместе с войсками 3-го Прибалтийского фронта продолжать наступать на рижском направлении. Такой поворот в ходе боевых действий был правильным. Он отражал происшедшие изменения в стратегической обстановке во всей Прибалтике. Основная масса соединений неприятельской группировки к этому времени находилась вокруг Риги. Под Клайпедой же у гитлеровцев войск было раза в четыре меньше. И поэтому удар в этом направлении приходился по наиболее уязвимому месту в обороне противника.
       
      Глава третья. До Риги рукой подать
      1
      Наш "виллис" остановился у маленького сборного домика, спрятавшегося в густом сосновом бору. Это командный пункт фронта. Огромные медноствольные деревья, окружившие нас, казалось, подпирали низко нависшее сумрачное небо. Пахло лесной сыростью, хвоей и бензином.
      Вылезли с Владимиром Николаевичем Богаткиным из машины, миновали часового и вошли в помещение. В комнате за столом, устланным картами, увидели Андрея Ивановича Еременко. Хмуря пышные светлые брови, он красным карандашом проводил новые разграничительные линии между армиями. Взглянув на нас, он, грузно опершись на палку, с которой не расставался в последнее время - давала себя знать раненая нога, - встал. Поздоровались. Я доложил командующему нанесенное на карту решение Ставки и план перегруппировки войск. Предусматривалось, что с передвижкой 22-й и 3-й ударной армии за Даугаву на участки, которые они занимали, перейдет 10-я гвардейская армия. 42-я армия останется на месте.
      Еременко немного подумал и приказал перебросить за реку еще и 130-й латышский корпус.
      Богаткин сказал:
      - Ну вот в конце концов и пришли к тому, о чем давно уже говорили.
      Член Военного совета затронул больную тему, и я горячо поддержал его. Вспомнили, как еще в начале августа мы предлагали Ставке именно такой план.
      Еременко промолчал.
      - Жаль, что тогда к нам не прислушались, - вздохнул Богаткин. - Совместный удар Первого Прибалтийского и нашего фронтов принес бы куда больший успех.
      Андрей Иванович и на это не откликнулся. Я легонько тронул Богаткина локтем, давая понять, что не стоит затевать об этом разговор.
      Он лишь пожал плечами.
      Мы поднялись и направились к выходу. Еременко остановил меня:
      - Я поручил начальнику инженерных войск навести понтонный мост через Даугаву и приступить к строительству постоянного... Возьмите это под особый контроль.
      Еременко оделся, шинель туго натянулась на его могучем, кряжистом теле. Слышно было, как к блиндажу подкатил "виллис". Командующий, опираясь на палку, пошел к двери.
      - Я в гвардейскую... и сорок вторую. Посмотрю, как они там готовятся к наступлению, - сказал он на ходу. - А вы пошлите кого-нибудь в двадцать вторую и третью ударную... И подыщите-ка подходящее место для фронтового командного пункта где-нибудь поближе к Даугаве.
      Я вернулся в свое убежище, где меня ожидали штабные офицеры. Проинформировав их о поправках командующего, отдал распоряжения. Генерала С. И. Тетешкина и начальника связи генерала П. К. Панина попросил поехать в район Скривери, чтобы выбрать место для КП и развернуть там узел связи.
      - Только предупредите всех, что работать по радио запрещается.
      Постепенно все разошлись. Остался лишь мой помощник полковник Маслов.
      - Разведданных собралось у меня немало. Но раз мы перемещаемся, какой от них теперь прок! - огорченно сказал он.
      - Ничего, передадим соседям, им пригодятся.
      Маслов бегло пересказал то, что ему было известно о противнике. Гитлеровцы собирались обороняться на рубеже Сигулда - Сунтажи - Лиелварде. Там сосредоточилось большинство отступивших частей. Из района Кегумской ГЭС немцы всех выселили. Станция минируется. По сведениям лейтенанта Н. Я. Жирова, на строительстве укреплений вокруг Риги занято много немецких солдат и согнанных сюда местных жителей. В самом городе объявлено осадное положение. На улицах висят приказы, обязывающие все население в возрасте от 14 до 60 лет участвовать в оборонительных работах. Всю минувшую неделю из Эстонии и Северной Латвии в сторону Риги продолжался поток эшелонов и автомашин. Захваченный в плен писарь штаба 28-го армейского корпуса подтвердил, что их часть прибыла в Ригу из Эстонии.
      Лейтенант Жиров ранен, но остался в строю.
      Мы договорились с Масловым перебросить группу Жирова в район Тукума на наше новое направление. Других разведчиков послать в Курляндию, а некоторых передать штабу соседнего фронта.
      Маслов потер ладонью лоб:
      - Эх... придется все начинать сначала?
      - Почему же? - возразил я. - Вот когда мы из-под Брянска перемещались в район Великих Лук, тогда действительно все надо было заново организовывать. А сейчас всего лишь и разницы, что на Ригу смотреть будем не с востока, а с юга.
      Наш разговор прервал начальник штаба 15-й воздушной армии генерал-майор авиации А. А. Саковнин. Он вошел стремительный, веселый, шумный. На нем поскрипывала новенькая кожаная куртка.
      Пожав нам руку, Саковнин заметил:
      - Ну раз Маслов здесь, значит, какие-нибудь секреты.
      Полковник сдержанно улыбнулся, давая понять, что он считает свою работу слишком серьезной для шуток.
      - Когда намереваетесь перебазироваться за Даугаву? - обратился я к Саковнину.
      - Науменко уже договорился с командующим третьей воздушной армией Папивиным, что мы примем от них аэродромы, которые вошли в нашу фронтовую полосу. Но конечно, их будет недостаточно. Ищем подходящие площадки для новых...
      - Ну а как вы собираетесь прикрыть марш войск за реку?
      - Истребительная авиация, которая для этого выделяется, перелетит завтра. Только вот беда... развертывать станцию снабжения и армейские склады на новом месте, пока железная дорога не восстановлена, нельзя. Начальник штаба третьей воздушной Дагаев обещал временно снабжать нас со своих складов.
      Я заверил Саковнина, что в ближайшие дни пути будут приведены в порядок. Рассказал ему также, что немцы собираются взорвать Кегумскую ГЭС.
      - Надо помешать. Возьмите под контроль станцию и участки, где могут оказаться вагоны со взрывчаткой.
      - Ясно. Мы выделим для этой цели специальную группу летчиков.
      После Саковнина ко мне зашли начальник штаба тыла фронта генерал И. И. Левушкин, начальник военных сообщений полковник Н. П. Пидоренко и начальник управления военно-восстановительных работ генерал И. С. Картенев. Я познакомил их с новыми задачами. Вместе обсудили, как сделать ответвление на юг от фронтовой автомобильной дороги, организовать питательные и ремонтные пункты, договорились о выделении бензозаправщиков, уточнили срок готовности железнодорожного моста через Даугаву у Крустпилса. Однопутный трехпролетный мост длиной 276 метров был снесен полностью: устои и быки взорваны до фундамента, а фермы расчленены на части и обрушены в воду. Генерал Картенев сообщил, что восстановительные работы начались 22 сентября. Ведет их 13-я железнодорожная бригада. Трудиться приходится под артиллерийским обстрелом - в 5-6 километрах передовая.
      - Через день-другой мост будет готов, - заверил Картенев.
      С 26 сентября началась переброска войск на юг. 22-я армия оставила на своем участке, севернее Даугавы, только 118-й укрепрайон. Два стрелковых корпуса ее, в том числе и 130-й латышский, уже переправлялись через Даугаву в районе Кокнесе. Остальные соединения подходили к реке.
      Главные силы 3-й ударной армии двигались к понтонному мосту, наведенному через реку близ Яунелгавы.
      10-я гвардейская и 42-я армии с танковым корпусом и тремя дивизиями 3-й ударной продолжали наступать. За два дня продвинулись на 8-15 километров и вышли к Малпилсу, Сунтажам, Лиелварде.
      Утром и вечером 28 сентября 10-я гвардейская и 42-я армии пытались прорвать оборонительный рубеж "Сигулда", но больше двух траншей первой позиции пробить не смогли. Пленные показали, что во многих ротах у них осталось по 15-20 человек. Однако гитлеровцы быстро получили пополнение. Оно прибыло из Германии морем. Интересно, что в числе прибывших было 2 тысячи юнкеров летной школы. Видимо, в Ригу направили тех, кто оказался под рукой. Будущих авиаторов использовали для укомплектования 10-го армейского корпуса.
      Прорвать "Сигулду" было нелегко. Немцы строили эту линию целое лето. Окопы и траншеи рыли мобилизованное местное население и даже привезенные сюда под конвоем эсэсовцев 2 тысячи голландцев. Вдоль переднего края тянулись противотанковые рвы метра в четыре шириной. Подходы к ним прикрывали проволочные заграждения и минные поля. Все это пространство густо простреливалось. Штурмуя эти позиции, наши части несли большие потери.
      Временно наступление пришлось прекратить.
      Новый командный пункт был оборудован на западной окраине Скривери, среди разрушенных домов. Впереди тускло серебрилась Даугава, сквозь утреннюю дымку проступали холмы, занимаемые противником. Командование и узел связи разместились в землянках, а большая часть офицеров штаба - в уцелевших окраинных зданиях.
      Я вышел из убежища на улицу. Там стояли Еременко, члены Военного совета, несколько офицеров штаба. Все они поглядывали на шоссе - ждали представителя Ставки Маршала Советского Союза Леонида Александровича Говорова. Вчера вечером из Москвы сообщили, что он должен приехать к нам утром.
      День выдался пасмурный, со стороны Даугавы тянул холодный влажный ветер, рваные лохмотья туч торопливо плыли низко над головой, роняя редкие капли дождя.
      Мне не терпелось увидеть Леонида Александровича, с которым познакомился еще в тридцатых годах на киевских маневрах. Уже тогда он пользовался большим авторитетом. Особенно в области артиллерии. К его мнению прислушивались.
      - Талантливый человек! - не раз говорил о нем И. Э. Якир.
      Помню, после маневров состоялся небольшой обед. Мы с Говоровым за столом оказались рядом. Видимо, под влиянием удачного исхода учений он был тогда весёлым, шумным и непринужденным.
      - Что вы пьете? - спросил я его.
      - Вообще-то, нарзан или ситро, но сегодня, пожалуй, можно и пива...
      Посмеялись, разговорились. Он оказался очень интересным собеседником.
      А некоторое время спустя снова оказались вместе, но уже в стенах Академии Генерального штаба. Потом j над этим умным и обаятельным человеком нависло тяжкое, незаслуженное подозрение, и он на много месяцев оказался не у дел, тревожно прислушивался к Шагам на лестничной площадке...
      Только перед самой войной ему наконец довезли Артиллерийскую академию. А вот теперь Говоров - командующий фронтом и представитель Ставки. На дороге показалось несколько "виллисов". Подъехав к нам, они остановились. Из передней машины вышел Леонид Александрович. Его сопровождал генерал-лейтенант А.В. Гвоздков, сухопарый человек с манерами старого интеллигента. Я пристально приглядывался к Говорову. Несмотря на возраст, он был по-прежнему строен, даже несколько элегантен. Внешне Леонид Александрович почти не постарел. Лишь на лице появились первые морщины да густая изморозь тронула виски.
      Еременко представился и представил нас, коротко обрисовал положение войск фронта и протянул маршалу бинокль, предлагая взглянуть на позиции. Говоров отвел его руку:
      - Я старый артиллерист, предпочитаю пользоваться стереотрубой.
      Приникнув к окулярам оптического прибора, маршал долго не отрывался от них. Наконец проговорил :
      - Недалеко отсюда видно...
      Еременко, нахмурившись, ответил:
      - Я наблюдаю за войсками из лесу, с вышки.
      Говоров промолчал. Чувствовалось, что между ними пока нет еще необходимого контакта. Еременко был чем-то недоволен. Очевидно, ему пришлось не по душе, что Ставка назначила своим представителем к нам командующего Ленинградским фронтом.
      * * *
      После беседы с Еременко Говоров встретился со мной. Мне бросилась в глаза некоторая его настороженность. Мы как бы знакомились сызнова. Вначале Говоров старался держаться со мной строго официально. Но постепенно перешел на более теплый тон. Закончили же мы разговор, как давно знающие друг друга люди. Я предложил Говорову и приехавшему с ним генералу Гвоздкову пообедать в нашей столовой. Они согласились.
      Просмотрев меню, Леонид Александрович заказал паровые котлеты, простоквашу и чай. Я знал, что он не жалует спиртного, поэтому предложил Гвоздкову:
      - Ну а мы, надеюсь, закажем что-нибудь погорячее чая?
      Гвоздков как-то грустно посмотрел на меня и, сняв пенсне, начал старательно протирать стекла.
      - Ему полезен боржом, - ответил за него Леонид Александрович.
      Позже я узнал, что Гвоздков тяжело болен. У него туберкулез легких. В минуты обострения болезни он не раз просил Говорова:
      - Леонид Александрович, отпустите меня хоть на полк. Уж лучше погибнуть в бою, чем вот так...
      Но Говоров и слушать не хотел. Он высоко ценил способного генерала и по-отечески заботился о его здоровье.
      За столом Гвоздков зашелся кашлем. Я поставил перед ним бутылку минеральной воды, искренне жалея, что ничем больше не могу помочь. За обедом Говоров рассказал об освобождении войсками Ленинградского фронта Таллина, о бегстве остатков армейской группы "Нарва" на острова Моонзундского архипелага.
      - Отход противника оказался для нас неожиданным, - признался Леонид Александрович. - Начали преследовать... Немало его подразделений окружили и уничтожили. Тыловых учреждений разгромили и захватили порядком. У Рижского залива настигли танковую часть. Почти всю пленили... А флот наш пустил на дно много вражеских морских транспортов. Как только очистим острова, останемся "безработными", - улыбнулся Леонид Александрович.
      - У нас, к сожалению, темпы не такие, - вздохнул я.
      Говоров сочувственно сказал:
      - Вам, конечно, труднее. Я же понимаю. В район Риги стеклись, по сути, основные силы вражеской группировки. - Говоров отпил воды и продолжал: - Ну это все, как говорится, в прошлом. Теперь главное для вашего и Третьего Прибалтийского фронтов - прорвать рубеж "Сигулда", разгромить противника под Ригой и освободить город. Я, собственно, и приехал для того, чтобы помочь вам объединить усилия. К сожалению, как мне кажется, Андрей Иванович Еременко не очень-то этому рад.