— И все же рады были увидеться?

Женщина как-то странно посмотрела на Шугалия.

— И это, действительно, интересует вас?

— Даже очень.

— Конечно, рада. Целая жизнь прошла, интересно…

Но, — махнула она рукой, — в воспоминаниях все всегда лучше.

— Хотите сказать, что встреча с двоюродным братом разочаровала вас?

— Я этого не говорила.

— Но намекнули.

— Очевидно, я все еще под впечатлением гибели Андрия Михайловича. А Роман мало изменился.

— Не постарел?

— Кого же из нас щадит время? Просто остался почти таким, каким был.

— Почему он отступил с гитлеровцами?

— Вероятно, вы знаете, что его отец был куренным УПА.

— Знаем, — подтвердил Шугалий. — Но ведь, насколько нам известно, сам Роман Стецишин не был членом ОУН.

— Он хотел учиться в университете, и все прочее мало интересовало его.

— Почему же не остался?

— Вряд ли сына куренного атамана приняли бы в университет.

— Но ведь и в Канаде он не смог учиться.

— Так уж судьба сложилась. В конце концов, ему там неплохо. У него типография, но ведь вы, должно быть, знаете об этом не хуже, чем я…

— И он доволен жизнью?

По лицу женщины пробежала тень.

— Да. Сказал, что у него все есть.

— Неужели можно иметь все?

— И я так думаю. Хотя… — Она обвела рукой вокруг себя. — Кажется, тут есть все. И ничего больше нам не надо.

— Так-таки — ничего?

— Я не отказалась бы от сортовых роз…

— Стецишин требовал чего-нибудь от Андрия Михайловича? — неожиданно спросил Шугалий и увидел, как нервно шевельнулась женщина.

— Ну что вы!

У Шугалия сложилось впечатление, что Олена Михайловна заволновалась.

— Может, Стецишин просил о какой-то услуге?

— При мне — нет. Понимаете, я — хозяйка, хлопотала по дому, у нас не принято, чтобы на столе было пусто.

— Ему понравилось у вас?

— Разве у нас может не понравиться? — это прозвучало так уверенно, что Шугалий даже несколько смутился.

— Конечно, — согласился он, — вы чудесная хозяйка, и я давно не видел таких райских уголков. Кстати, я хотел бы поговорить и с Олексой Андриевичем. Он дома?

Лицо Олены Михайловны просветлело.

— Разве что ужинать прибежит.

— Где-то задерживается?

— Девушка у него. И пусть будут вместе, легче ему с ней… Так любил отца…

— Местная девушка?

— В библиотеке работает.

Шугалий вспомнил библиотекаршу с тонкими губами и подумал, что вряд ли Олекса влюблен в нее.

— Я только что был в библиотеке… — начал он.

— Нина сегодня выходная. Собирались в лес на велосипедах. Олекса вернется вечером. Если не будет ужинать у Бабинцов.

— Нина Бабинец?

— Дочь нашего аптекаря. Училась во Львове в культпросветтехникуме, а Олекса…

— Аспирант университета. Профессор Захаржевский высокого мнения о нем.

— Успели поинтересоваться… Зачем?

Наступила очередь Шугалия пожимать плечами.

Его сейчас интересовало все о семье Завгородних, даже мелочи. Но Олена Михайловна явно уклонялась от разговора о встрече со Стецишиным, и это беспокоило его.

— О чем же беседовал Андрий Михайлович со Стецишиным? — спросил он прямо.

— А о жизни… Роман начал хвалиться: у него машина-люкс и в доме кондиционер. Но ведь в Озерске такой воздух — зачем нам кондиционер? И «Жигули» Андрию предлагали, но он не захотел. Вот говорит… простите, говорил, когда Олекса закончит аспирантуру, подарю ему, а по нашим лесным дорогам лучше на бричке. Любил лошадей, да будет земля ему пухом, добрый был человек, такие сейчас редко встречаются.

— Когда Роман Стецишин ушел от вас? — Собственно, Шугалий знал, что в четыре часа шофер заехал за ним, но канадец уже ждал машину.

— Точно не помню, что-то около трех.

— Следовательно, был у вас с двенадцати до трех.

Времени, чтобы наговориться, вдоволь… Андрий Михайлович не спорил со Стецишиным? — Смотрел на женщину и думал: где же был канадец от трех до четырех? И почему ушел, не дождавшись машины?

— Мы вспоминали юность… — Шугалию показалось, что глаза Олены Михайловны затуманились. — В последний раз виделись, когда были юными. Роман с Андрием учились в одной гимназии, и мы дружили.

Хорошие были годы, — вздохнула она, — жаль, что молодость не возвращается…

Шугалий решительно пересел на стул, стоявший в двух шагах от Олены Михайловны, спросил, пристально глядя на нее:

— Что предлагал вам Роман Стецишин?

Женщина не отвела взгляда. Ответила не колеблясь:

— Приглашал к себе. Сказал, что может прислать вызов, чтобы погостили.

— Больше ничего?

Олена Михайловна опустила глаза.

— Может, когда меня не было… — сказала неуверенно. — Я отлучалась на кухню.

— Конечно, — согласился Шугалий и спросил: — Вы не поссорились со Стецишиным?

— Ну, что вы!

— Итак, он ушел в три… Вы провожали его?

Олена Михайловна посмотрела на капитана, и он заметил в ее глазах растерянность.

— Роман сказал, что хочет пройтись пешком, — ответила она. — Посмотреть на озеро…

— И вы не составили ему компанию?

— Мы хотели, но он отказался. Сказал, что машина ждет его на площади и что хотел бы побыть в одиночестве.

— Странные желания бывают у людей, — согласился Шугалий и увидел, как щеки Олены Михайловны покрылись розовыми пятнами.

— Да, Роман изменился, — сказала она, и вдруг черты ее лица стали твердыми.

— В чем же это проявилось? — спросил Шугалий с интересом.

Олена Михайловна задумчиво потерла щеку.

— Мужчины либо грубеют, либо становятся самовлюбленными, — сказала она, будто пожаловалась.

— А конкретнее?

— Роман был красивым юношей… А теперь — владелец типографии, — ответила неопределенно, но Шугалий понял, что именно она имела в виду. — У него трое детей и кондиционер в доме. Настоящий хозяин. — Это было сказано с раздражением, а может быть, с завистью?

Шугалий задумчиво переспросил:

— Трое детей, говорите? И дети уже, должно быть, взрослые ?

— Взрослые, — ответила Олена Михайловна, и ее лицо сделалось вдруг жалким и совсем старым. — А у нас — один Олекса.

Шугалий помолчал. Сказал бодрым тоном:

— Ничего, скоро придется вам с внуками возиться.

— Дай-то бог! — вырвалось у женщины, и капитан сочувственно посмотрел на нее, поняв, сколько неистраченного душевного тепла сохранилось у нее.

— Нельзя ли осмотреть дом? — попросил он.

Олена Михайловна сразу и с явным облегчением встала.

— Я приготовлю вам кофе, — сказала она. — Или, может быть, хотите есть? Так накормлю обедом.

— Спасибо, уже обедал в чайной, — отказался Шугалий. — А кофе выпью с удовольствием.

— Говорят, в нашей чайной неплохо готовят. — Олена Михайловна остановилась в прихожей. Тут стояла вешалка для верхней одежды; у зеркала, занимавшего едва ли не треть стены, примостилась тумбочка с телефоном; рядом — низкое удобное креслице. — Но такого кофе, как у нас, — продолжала женщина, — в Озерске не попробуете. Проходите в гостиную, я сейчас.

Капитан вошел в большую комнату, на которую указала Олена Михайловна. У ветврача и его сестры был неплохой вкус, в гостиной это сразу бросилось в глаза. Мебели мало: сервант, стол со стульями, тахта, широкие и глубокие кресла перед журнальным столиком — собственно, все. Но красочные шторы удивительно гармонировали с таким же веселым ковром почти на весь пол, а стены украшали акварельные пейзажи, вставленные в легкие дубовые рамки.

На большинстве акварелей было изображено озеро: камыши и чистая вода за ними, грозовые тучи над берегом, солнце отражается в зеркале озера и черная точечка лодки в уголке. Шугалий не очень-то разбирался в живописи, но рисунки понравились ему, были в них чувство, непосредственность и влюбленность в природу. И краски ласкали глаз.

Шугалий догадался, кто писал акварели, и громко спросил Олену Михайловну, гремевшую в кухне посудой:

— И как это вас хватает на все? Хозяйство, цветы, живопись…

На кухне воцарилась тишина.

— А-а, — ответила она негромко, но Шугалий отчетливо слышал каждое слово. — Олекса уже шесть лет во Львове, а мы с Андрием… — Она вдруг всхлипнула; Шугалия даже удивляла ее подчеркнутая сухость и выдержка, но вот не выдержала и всхлипнула, очевидно, потому, что была в кухне одна, в присутствии капитана скрыла бы свои истинные чувства — была женщиной сильной, с твердым характером и в то же время натурой эмоциональной и страстной: разве черствый человек сможет так тонко чувствовать природу и воссоздавать ее в своих рисунках?

Ветер гнул за окнами деревья: Шугалий стоял у окна, видел, как трепещет листва, и вдыхал острый запах кофе…

Олена Михайловна принесла полный кофейник и две маленькие чашечки, поставила на журнальный столик. Шугалий свободно вытянулся в кресле, а она примостилась на диване с ногами, сбросив туфли, совсем по-домашнему, видно, это было проявлением доверия с ее стороны и свидетельствовало о непосредственности натуры. Капитан был приятно удивлен.

Шугалий отхлебнул глоток и правда вкусного кофе и спросил:

— Вы когда-нибудь работали, Олена Михайловна?

Женщина поболтала серебряной ложечкой в чашечке, подняла глаза.

— Когда-то окончила кулинарный техникум, — ответила она, — работала в столовой рыбзавода, но Андрий заставил бросить. А теперь зовут шеф-поваром в чайную, и придется идти. Ребенка надо поддерживать.

— Какого ребенка? — не понял Шугалий.

— Олексу во Львове…

— Он — ребенок? — засмеялся капитан.

— Совсем еще ребенок, — уверенно подтвердила она, и Шугалий понял, что вряд ли кто-нибудь переубедит ее.

— Вам нравится Нина Бабинец? — спросил он.

— Девушка как девушка. Современная. — Олена Михайловна доброжелательно улыбнулась, но в последнем слове Шугалий все же уловил негативный подтекст. — Я не возражаю. Андрий, правда… — запнулась она.

— Был против? — Олена Михайловна не ответила, но Шугалий не обратил на это внимания. — Ваш брат никуда не отлучался после отъезда Стецишина? — спросил он.

— Нет.

— Разговаривал по телефону?

— Кажется, нет. Вечером я поливала цветы и могла не услышать.

— Говорил, что собирается на рыбалку?

— Рано лег спать. В десять его окно уже не светилось. А утром его разбудил Чепак.

— Кто? — Шугалий поставил чашечку, чтобы не расплескать кофе. — Какой Чепак?

— Северин Пилипович, ветфельдшер. Помощник Андрия. Он тут в конце улицы живет.

— Когда это было?

— Около пяти. Уже рассвело. Я еще дремала, но услышала звонок, а потом голос Северина Пилиповича.

— Где ваша комната?

Олена Михайловна показала на прихожую, откуда на второй этаж вела деревянная лестница.

— Там моя и Олексы комнаты.

Шугалий еле скрыл волнение. О Чепаке он услышал впервые. Лейтенант Малиновский оказался настоящим растяпой, и Шугалий мысленно обругал его. Правда, лейтенант говорил о каком-то соседе, который заглядывал к Завгородним на рассвете. Капитан недоверчиво переспросил:

— Из вашей комнаты слышно, что делается тут?

— Конечно.

— И вы уверены, что это был Чепак?

— Кто же еще? Хриплый голос, да и о корове говорил…

— О какой корове?

— Наверно, о больной. Я не прислушивалась, еще спала, и просыпаться не хотелось.

— Они ушли из дому вместе?

— Может быть.

— Прошу вас припомнить. Это очень важно.

— Заснула я сразу. Да, вероятно, ушли, — слышала, как стукнула калитка.

Шугалий на несколько секунд задумался. Вдруг Олена Михайловна сказала:

— Кажется, ошибаюсь. Возможно, Андрий остался, или это во сне слышала его шаги? — потерла пальцами виски. — Нет, не могу утверждать с уверенностью.

— Почему не сказали лейтенанту Малиновскому о Чепаке?

— Сказала, однако он не обратил внимания. Северин Пилипович часто бывал у нас.

— Но ведь так рано…

— Иногда и ночью.

— Да, у ветеринаров жизнь беспокойная. А не пошли ли они рыбачить?

— Андрий на спиннинг ловил, а на него не всегда поймаешь. Северин Пилипович — человек практичный и свое время ценит. Он спиннингом не балуется.

Шугалий подумал, что этот аргумент не очень убедителен, но промолчал.

Чепак! Кто такой Чепак, и не связан ли его утренний визит с приездом Романа Стецишина? Но тогда Стецишин должен был видеться с Чепаком. Тем более что живет ветфельдшер почти рядом.

Спросил:

— Чепак давно в Озерске?

— Видно, и родился здесь.

— Стецишин знает его?

— Почему бы не знать? Тут все знают друг друга.

Конечно, мог и забыть — родных иногда забывают, а чужих… — Олена Михайловна отпила кофе и сказала неожиданно, без всякого перехода: — А вы зря Чепака подозреваете, он порядочный человек, сами узнаете, когда освоитесь тут. Все равно что Олекса пришел бы или я сама.

Шугалий кивнул, хотя Олена Михайловна не убедила его. Сколько было случаев, когда на вид самые порядочные люди оказывались негодяями и даже преступниками, — он привык верить только фактам, проверять факты, взвешивать факты и делать из них выводы.

Напомнил:

— Вы обещали показать мне дом.

— У нас нет замков.

— Но…

— Ну, хорошо, пойдемте на второй этаж.

Винтовая деревянная лестница с резными перилами вывела их в небольшую прихожую с двумя дверями.

Олена Михайловна открыла их.

— Вот эта — моя, — ткнула пальцем направо, — а северная — Олексы. Прошу сперва ко мне, — она пропустила капитана и остановилась в дверях. Видно, вторжение малознакомого человека не очень понравилось ей: нетерпеливо постучала кончиками пальцев по косяку и сказала прямо: — Я не принимаю гостей, и тут у меня… Не выношу любопытных.

— Но ведь я здесь вовсе не из любопытства, — немного обиделся Шугалий.

Он остановился посреди комнаты, осматриваясь вокруг. Шкаф, трюмо, простая кровать и фотографии на стенах. Много фотографий, простых, любительских, но увеличенных и отпечатанных на хорошей бумаге, и портретов, сделанных профессионалами.

Большое фото мальчика в матроске с испуганными глазами, чуть сбоку тот же мальчик уже в школьной форме, а напротив двери, наверно, уже студентом — на мотоцикле, в шляпе и в перчатках с раструбами.

Сама Олена Михайловна — девушкой и в зрелом возрасте. Она и правда была красавицей. Но со всех фотографий смотрела грустно, словно не видела в жизни ничего веселого, сказочная царевна Несмеяна.

Только на одном снимке Олена Михайловна улыбалась: стояла рядом с братом и держала на руках маленького Олексу; смотрела на него нежно, и, если бы Шугалий не знал, что мать Олексы умерла во время родов, мог бы подумать, что на фото изображена счастливая супружеская пара с ребенком.

Капитан хотел уже выйти из комнаты, но его внимание привлекло пятно на стене, четырехугольник на обоях прямо над кроватью; должно быть, и тут висела фотография, которую сняли совсем недавно.

— Чудесные снимки, — сказал он. — Сами делали?

— Нет, у нас есть один мастер в Озерске… — Олена Михайловна смотрела отчужденно; видно было, что любопытство Шугалия и его вопросы раздражают ее.

Капитан притворился, что не замечает этого.

— А то фото сняли совсем недавно? — он ткнул пальцем в пятно на стене. — Кто тут был сфотографирован?

— Выцвело на солнце, и я заказала репродукцию! — Олена Михайловна игнорировала вторую часть вопроса.

Шугалий задержался в комнате еще с минуту; у него было ощущение, что увидел какой-то отрезок жизни этой женщины, но сделал это нетактично, будто заглянул в замочную скважину.

— Извините, — сказал он наконец вполне искренне и вышел из комнаты.

Он постоял немного на пороге комнаты Олексы.

Тут ничто не удивило его: низкая кушетка, письменный стол, заваленный журналами, учебниками и тетрадками, стеллажи с книгами, книги на подоконнике, на шкафу и даже на полу у кушетки, стереорадиола с большими динамиками по углам, и среди всего этого бедлама большая хрустальная ваза с красными и белыми розами на журнальном столике.

Розы были только что срезаны, и Шугалий знал, кто поставил их здесь. Оглянулся на Олену Михайловну — она тоже заглянула в комнату, и глаза ее потеплели.

Он потянул носом.

— Газ, — сказал уверенно, — вы выключили газ?

Женщина всплеснула руками, заторопилась вниз по лестнице. Капитан дождался, пока она добежала до кухни, несколькими пружинистыми шагами достиг ее комнаты и спросил оттуда:

— Ну что?

— Вам показалось, — услышал он. — Только напугали.

Шугалий медленно спустился по лестнице. Олена Михайловна не могла ошибиться, только что он слышал ее вполне отчетливо: таким образом, и она вряд ли не узнала бы хриплый бас Чепака.

Чепак… Чепак… Северин Пилипович Чепак, ветеринарный фельдшер…

Шугалий попрощался с Оленой Михайловной, вышел на улицу и быстро зашагал к центру. Заглянул в райотдел госбезопасности и попросил срочно, к утру, подготовить справку о Чепаке.

На фасаде районного Дома .культуры висело огромное объявление, приглашавшее на танцевальный вечер с развлечениями: аттракционы, лотерея, вопросы и ответы о любви и дружбе.

Обычные танцульки, догадался капитан, однако решил пойти. Вечер все равно был свободен, и на танцах можно с кем-нибудь поговорить, услышать, что говорят в городке о случае на Светлом озере.

Как оказалось, ответов о любви и дружбе на танцевальном вечере не было, поскольку не было вопросов.

Наверно, это устраивало и культработников — в свой актив они все равно добавили еще одно воспитательное мероприятие, и молодежь, которой надоели сентенции лекторов, взятые из популярной брошюры общества «Знание».

Кружились в вальсе пары, раскрасневшиеся от стремительного движения, взглядов, прикосновений, разговоров. Шугалий, надевший новый яркий галстук, подумал, что вряд ли в танцевальных залах больших городов оркестры еще играют вальсы, а тут, как оказалось чуть погодя, танцевали даже «барыню», танцевали, правда, как-то модерново, но увлеченно и весело.

Капитан немного постоял, осматриваясь. Зал темноватый, у стен ряды сдвинутых деревянных кресел.

Оркестр из трех человек: ударник, электрогитара и саксофон. И девушек вдвое больше, чем парней. Они танцевали друг с другом, и все же некоторые из них стояли по углам, переговариваясь между собой и делая вид, что танцы не очень-то интересуют их: просто заглянули в Дом культуры ради приятных разговоров с подругами. Среди них Шугалий заметил и свою сегодняшнюю библиотекаршу, вспомнил ее глаза, сжатые губы и решил пригласить ее на танец. Хотел, конечно, танцевать не с ней. Вон кружится, полузакрыв глаза, брюнетка со стройными ногами; такая даже коротким взглядом пробьет самую мощную броню равнодушия.

Но девушки уже не для вас, уважаемый капитан, — у вас дома своя стройная брюнетка… Интересно, что бы подумала Вера, увидев его на танцульках? Она умница и поняла бы, что потянуло его сюда вовсе не желание познакомиться с какой-нибудь районной красоткой. Но глубины ревнивого женского сердца вряд ли когда-нибудь будут окончательно исследованы, и где-то там, в каком-то уголке, вероятно, останется маленькая, маленькая горчинка…

Шугалий вздохнул и направился вдоль стены к библиотекарше. Шел и смотрел на девушек, которые, увидев его маневр, заволновались, хотя внешне почти ничем не проявили этого.

Библиотекарша деланно засмеялась, поправляя прическу, ее подруга, низенькая блондинка, покосилась на капитана, обмахиваясь платочком, и только третья не отводила откровенно выжидательного взгляда и улыбалась смущенно и взволнованно. Лицо у нее вытянулось, когда Шугалий остановился перед библиотекаршей, и он решил в следующий раз непременно пригласить ту девушку.

Библиотекарша небрежно положила руку на плечо Шугалию, будто оказывала большую милость, но капитан успел перехватить торжествующий взгляд, брошенный ею на подруг.

— Вы чудесно танцуете! — сказал Шугалий, решив сразу завоевать благосклонность девушки. — Кстати, знаете обо мне не так уж и мало, а мне неизвестно даже ваше имя.

— Надия.

— Одно из красивейших имен, — убежденно сказал Шугалий, потому что оно и действительно нравилось ему.

Библиотекарша ответила едва ощутимым пожатием руки, теперь капитан не сомневался в ее доброжелательности и решил бесстыдно подсластить пилюлю:

— Удивляюсь я вашим ребятам, — начал он, сам презирая себя за ложь, — вы танцуете удивительно легко, я давно не чувствовал такого удовольствия, а они…

Надя растянула губы в пренебрежительной усмешке.

— Дурачье, — произнесла зло, — провинциальные, невоспитанные дураки, чего от них ждать?

Очевидно, она и в самом деле думала так, и Шугалию стало неловко: откуда у девушки столько злости?

— К сожалению, дураки существуют везде, — дипломатично ответил он. — Но ведь у вас в Озерске так много красивых девчат!

Библиотекарша восприняла это как комплимент себе.

— Где вы их видели? — манерно улыбнулась она.

Шугалий не ответил, сделав таинственное лицо.

Этого было достаточно для девушки, шея ее покрылась розовыми пятнами.

— Хотите почитать Сименона? — спросила она вдруг, и Шугалий понял, что она оказывает ему большую услугу.

— У меня и без Сименона голова кругом идет, — пожаловался он. — Кстати, — кивнул на двух девушек у стенки, — это ваши коллеги из библиотеки?

— Нет, это Света и Рая с рыбзавода.

— А библиотекарши не танцуют?

— Если бы! — раздраженно ответила она. — Взгляните, вон что выделывают! — указала на высокую девушку, кружившуюся с парнем в модном клетчатом пиджаке.

Шугалий узнал брюнетку со стройными ногами и решил, что обладает довольно-таки неплохим вкусом, если сразу обратил внимание на девушку, вызывающую неприязнь у Нади. Присмотрелся к партнеру брюнетки и узнал Олексу Завгороднего. Такое же открытое лицо, как на фотографии в комнате Олены Михайловны, такая же спокойная, доброжелательная улыбка. И девушка ему под стать.

— Кто это? — спросил, хотя и заранее знал ответ.

— Нинка… — пренебрежительно сказала Надя. — Нинка Бабинец, работает в читалке. И как ей не стыдно?

Девушка танцевала, как и все, только юбка была у нее короче, чем «мини» остальных районных модниц, на палец или на два, но ведь она вернулась из Львова, самого Львова, где точно знают, на сколько можно укорачивать юбку.

Вальс кончился, и Шугалий повел Надю к креслам.

Объявили перерыв, во время которого в соседней комнате можно было выиграть в лотерею бутылку шампанского. Капитан не соблазнился призом и присел возле библиотекарши. Смотрел, как идет к ним через весь зал Нина Бабинец, взяв Олексу под руку и заглядывая ему в глаза: должно быть, не видела, кроме него, никого и не хотела видеть.

Девушка была красива — бледное лицо под копной черных волос, правда, черты лица мелковаты, но выразительны, и глаза сияли от счастья и нежности, как черные звезды. «Но разве звезды бывают черными?» — подумал Шугалий и, глядя на Нину, понял, что бывают, изредка, но попадаются.

Они остановились перед Надей, и Нина о чем-то спросила у нее. Шугалий думал, что она ответит так же свысока, неприязненно, как и говорила о ней за глаза, но Надино лицо расплылось в благодушной улыбке, и она сказала что-то ласково, чуть ли не нежно, будто разговаривала с лучшей подругой.

Это было так неожиданно, что Шугалий даже задвигался на стуле, — библиотекарша оказалась опаснее, нежели он думал, и капитан пожалел женщин, которым приходится общаться с ней.

— Какая славная ты сегодня, Ниночка, — щебетала она, — я просто восхищена, и нет в нашем захолустье краше.

Она сказала «в захолустье», конечно, не без подтекста, чтобы хоть как-то принизить девушку, но та не обратила на это внимания, — Боже, какой вальс! — сказала Нина. — Всю жизнь танцевала бы!

— Как крыловская стрекоза?

— Пусть так. За один такой вальс, — влюбленно взглянула на Олексу, — полжизни не жалко.

Надино лицо вдруг искривила злоба.

— Не споткнись! — почти крикнула она. Нина удивленно посмотрела на нее, но Надя уже поняла свою ошибку. — Туфли у тебя… — тут же поправилась она, — на таких каблуках, что страшно. Импортные?

— Мэйд ин Бобруйск… — улыбнулся Олекса.

— Ты все шутишь! — Надя бросила на него острый взгляд, и Шугалий заметил, как увлажнились ее глаза.

У него блеснула догадка, но он не поверил — неужели?

Да, сомнений быть не могло: Надя неравнодушна к Олексе Завгороднему и не может простить сопернице ни красоты, ни счастья, написанного на ее лице. Но влюбленным не дано замечать чувства других, и Олекса ответил вполне серьезно:

— Нашла шутника! Я за этими туфлями два часа в очереди простоял.

— Чего не сделаешь ради… — Надя запнулась. Верно, хотела сказать «любимой», но произнесла: — … ради моды.

— А мне нравятся… — Вероятно, Нинины ножки понравились бы Олексе даже в лаптях, в конце концов он был прав, да и туфли были вовсе не плохи.

Кто-то выиграл в лотерею шампанское, потому что из боковой комнаты донеслись восхищенные возгласы и сразу бабахнула пробка.

— Я бы тоже выпила шампанского, — сказала Нина.

— Но ведь тут нет буфета.

— Может, в чайную… — нерешительно предложила Нина.

Надя сверкнула глазами.

— И ты хочешь, чтобы Олексу увидели сейчас в чайной? — спросила она осуждающе. — Честно говоря, я удивляюсь, что вы пришли сюда. Прошла только неделя… — Больнее уколоть было невозможно: парень побледнел, и лицо у него вытянулось.

— Правда, — ответил он смущенно, — прошла только неделя… Но ведь Нине так хотелось потанцевать!

— Разве ощутишь чужое горе! — поучающе сказала Надя и махнула рукой так, что все поняли: нет, она не такая и не позволила бы Олексе танцевать через неделю после смерти отца.

— Андрий Михайлович был веселым человеком и никогда бы не осудил нас… — Нина сделала попытку оправдаться, но улыбка сошла с ее лица и глаза стали грустными.

Оркестр заиграл «барыню». Олекса взял Нину под руку, но она решительно отстранилась. Надя выжидательно посмотрела на Шугалия, однако он никак не среагировал на ее намек — сидел и смотрел, как через зал, бесцеремонно расталкивая танцующих, направляются к ним двое парней. Один из них за несколько шагов поманил Надю, та с готовностью встала и пошла ему навстречу, другой остановился перед Ниной.

— Пошли, Нинка! — положил ей руку на плечо.

Девушка повела плечом, но парень не отпускал ее.

— Отцепись! — Олекса резким движением сбросил руку парня с Нининого плеча.

— Ты смотри, — удивился тот, — оно еще ерепенится! — Парень был на голову выше Олексы, коренастый, но неуклюжий. Он растопырил пальцы, приблизил к лицу Олексы. — Тебя сейчас не будет здесь, понял?

Схаваю тебя и не замечу…

Олекса не отстранился.

— Видишь, Нина не хочет танцевать. И не будет, я не позволю. Иди проспись, от тебя за полкилометра несет.

— Смотри, оно заговорило! — изобразил удивление парень. — Кто оно такое, Нинка? Трепло заезжее. Тебе что, своих не хватает?

— А ну, мотай отсюда! — Олекса побагровел от ярости. — А не то сейчас выведут.

— Выйдем! — предложил тот. — Давай выйдем, мне здесь разговаривать с тобой неудобно.

Нина стала рядом с Олексой.

— Слушай, Петро, — сказала спокойно, — я сейчас позову дружинников.

— Плевать я хотел на твоих дружинников. — Все же парень невольно оглянулся. Но тут же стиснул огромный кулак, заорал на Олексу: — Ты наших девчат не трогай. Мало тебе львовских? А то голову свернем и обратно не поставим! Усек?

Олекса сжал зубы. Обнял Нину за плечи, и жест этот был красноречивее любых слов.

— Не слушаешься, значит?.. Я тебя предупредил! — Парень качнулся, будто хотел оттолкнуть Олексу со своей дороги, но вместо итого резко повернулся и пошел к выходу.

Завгородний с возмущением посмотрел ему вслед.

Отстранился от Нины.

— Подожди меня здесь, — решительно сказал он. — Я с ним поговорю…

— Нет, — она крепко схватила его за руку. — Ты что, с ума сошел?

Плечи Олексы опустились.

— Пошли… — предложил он. — Не могу я тут…

Нина тревожно посмотрела на двери, за которыми исчез Петро.

— Немного подождем…

— Я его не боюсь, — понял ее колебания Олекса.

— Ты не знаешь Петра. Лучше с ним не связываться.

— Значит, дрожать перед каждым хулиганом?..

— Его все в Озерске боятся.

— Пошли… — махнул рукой Олекса. Он потащил Нину к выходу.

Шугалий заметил, что товарищ Петра бросил Надю посреди зала и поспешил за ними. Что ж, решил капитан, без его вмешательства не обойтись. Быстро пересек зал и вышел в пустой вестибюль. За Олексой и Ниной уже хлопнула дверь, и товарищ Петра успел выскользнуть за ними.

Петро стоял неподалеку от Дома культуры, опершись спиной о ствол дерева и засунув руки в карманы.

Олекса увидел его и остановился. В нескольких шагах от него остановился и второй парень.

Петро сказал издевательски:

— Чего же ты испугался, щенок? Иди в мои объятия, и тебе станет клёво! Мои объятья не хуже Нинкиных…

Олекса оглянулся на второго парня и увидел в дверях Дома культуры Шугалия.

— Ого, а вас уже трое! — на мгновение заколебался, взял Нину за руку и отступил в сторону. — Один на один испугался?

— Ты у меня потявкай! — Петро оторвался от дерева, лениво сделал шаг. — Видел размалеванные морды?

Нина потащила Олексу обратно. Однако путь к отступлению уже был перекрыт.

— Подожди… — Олекса освободил руку и вдруг легко, даже как-то грациозно бросился на второго парня.

Тот не успел уклониться, Олекса схватил его за руку и швырнул через себя. Парень неудобно упал на бок, верно, не успел даже сообразить, что случилось.

Петро, как рассвирепевший медведь, двинулся на Олексу. Вероятно, тому пришлось бы плохо, но Шугалий уже загородил Олексу и властно сказал:

— Милиция! Прошу прекратить безобразие!

— Какая еще милиция! — не сразу сообразил Петро. — Не суйся не в свое дело, не то хуже будет!

И все же он остановился, колеблясь, и Шугалий воспользовался этим.

— Ступайте отсюда, — приказал он, — а то задержим и будем судить за хулиганство.