Страна чудес

Австралиец подал ему бумеранг. Как совершенно справедливо сказал доктор, то была просто древесная ветвь, тщательно отполированная, несколько гибкая, но тяжелая, округленная с одного конца и плоская с другого, изогнутая в середине, но таким образом? что изгиб ее не превышал двенадцати или четырнадцати миллиметров. Диего и Кардосо осмотрели ее очень внимательно, они долго вертели и поворачивали ее во все стороны, но не нашли в ней ничего замечательного.

— Это странно! — воскликнул Диего, усиленно почесывая затылок. — Я тут ровно ничего не понимаю.

— Верю, друг мой, — сказал доктор, смеясь.

— И этим оружием обладают одни австралийцы? — спросил Кардосо.

— Другие народы не имеют о нем никакого понятия.

— Но кто же научил их пользоваться бумерангом?

— Это совершенно неизвестно. Они употребляют его на протяжении нескольких столетий, но не знают, кто его изобрел.

— И мы также сумеем его бросить?

— Ни одному европейцу не удалось до сих пор заставить его описать такую изумительную дугу, Кардосо, многие пробовали это сделать, но бесполезно.

— И так и не удалось объяснить, каким образом этот кусок дерева подскакивает и возвращается в руки того, кто его бросил?

— Вот какое объяснение дает командор Уилкс: он думает, что это явление происходит вследствие особой формы этого оружия, центр тяжести которого, будучи смещен, заставляет его постоянно вращаться, а центробежная сила вынуждает лететь всю массу по орбите, описывающей эллипс.

— Ничего не понимаю, сеньор доктор, — сказал старый моряк. — У меня голова немного крепковата.

— Я постараюсь объяснить это понятнее. Оружие это, получив двойное движение от руки охотника, из которых первое есть быстрое вращательное движение, а второе поступательное, но такое, какое умеет придать ему только рука австралийца, летит, сохраняя данное ему направление до тех пор, пока не иссякнет поступательное движение. Когда оно оканчивается, бумеранг перевертывается на каком-нибудь одном месте и, вследствие своей тяжести, опускается на землю, но, продолжая в то же время вертеться, он еще сохраняет свое наклонное направление, а сопротивление воздуха заставляет его падать параллельно, то есть возвращает на место его отправления. Описываемая им парабола и его возвращение назад зависят единственно от его специальной формы и от направления, приданного ему рукой охотника. Быть может, самый полет его объяснит вам лучше это замечательное явление. Ниро Варанга, видишь ты вон того попугая, поющего на вершине дерева?

— Да, хозяин, — ответил австралиец.

— Убей его ударом бумеранга.

Ниро Варанга посмотрел на дерево, достигавшее тридцати двух или тридцати трех метров высоты, взял бумеранг и бросил его без всякого видимого усилия. Удивительный кусок дерева полетел, вертясь в воздухе и держась на расстоянии шестидесяти сантиметров от земли, потом вдруг поднялся вверх под прямым углом, не дотронувшись при этом ровно ни до чего, разбил бедного попугая и, описав параболу, упал к ногам охотника.

— Это чудеса! — воскликнул старый моряк. — Как бы вы точно это ни объясняли, доктор, все же я уверен, что никакой другой человек не может проделать то же самое и что настоящая причина этого изумительного явления еще никогда не изучалась.

— Это возможно, старина, — сказал доктор. — Быть может, все зависит от движения руки австралийца.

— И они пользуются бумерангами также и на войне? — спросил Кардосо.

—Да, друг мой, и если мы встретим дикарей, так смотри, берегись их живых палок; они, пожалуй, размозжат тебе голову, как какой-нибудь орех.

— Я знаком с болас патагонцев, сеньор, и сумею остеречься также и от австралийских бумерангов. Ах, а кенгуру-то! Мы о нем и позабыли.

— Да, но Коко о нем не забыл, — сказал Диего, — обжора уже перебил детенышей и собирает добычу. Постой, Коко, это немножко тяжело для твоих слабых сил.

Матрос побежал на помощь к австралийцу, и они объединенными силами дотащили добычу до места стоянки, находившейся на расстоянии не более шестисот шагов. Несчастное животное было уже мертво, и кровь обильно вытекала из его разбитой бумерангом головы.

Ночь быстро спускалась на землю. Птица-бич начала уже подражать щелканью бича, послышался серебристый звон птицы-колокола, фазан-пересмешник стал издавать свои странные крики; в то же время на деревьях начали показываться сумеречные птицы: то были стаи подаргусов, отвратительных птиц с коротким, шириной с человеческий рот, клювом, с большой, покрытой кисточками шерсти головой и с перьями грязно-сероватого цвета на груди и на спине, по которым идут черноватые полоски. Появилось также и множество крупных летучих мышей.

Луна, прекрасная плачущая красавица австралийцев, некогда бывшая, по их оригинальным преданиям, изумительно прекрасной женщиной и затем в наказание неизвестно за какие преступления безжалостно пригвожденная к небу их добрым гением Баримаем и теперь постоянно оплакивающая звезды, появилась уже над высокими вершинами пустынных гор; лик ее отразился в тихих водах Стивенсона; затем послышались зловещие завывания динго, служащие им призывным криком в ночных охотах.

Доктор и матросы, съев несколько поджаренных сухарей и сочных корней, растянулись в траве под охраной австралийца. Они хотели хорошенько выспаться, рассчитывая выехать завтра на заре дальше к северу.

Они проспали уже четыре или пять часов, когда доктор почувствовал, что его тянут за ногу. Он открыл глаза и увидел нагнувшегося над ним австралийца, делавшего ему знак молчать и следовать за ним.

— Что ты услыхал такое? — тихо спросил доктор.

— Разные звуки в лесу, — едва слышно прошептал австралиец.

— Быть может, это дикари?

— Нет, Ниро Варанга издалека слышит своих соотечественников.

— Значит, какие-нибудь животные?

— Нет, вероятно белые.

— Здесь-то белые!..

— Идите за мной, хозяин.

Доктор вылез из драя, взяв с собой ружье и револьвер. Ночь была темна, так как луна уже скрылась, и дальше ста шагов ничего не было видно.

Австралиец, чрезвычайно тонкий слух которого различал какой-то шум, пригласил доктора лечь и приложить ухо к земле.

— Слышите? — спросил он несколько секунд спустя.

— Да, — сказал доктор. — Можно подумать, что к нам приближаются лошади. Неужели здесь в окрестностях живут какие-нибудь скотопромышленники?

— Здесь-то скотопромышленники? Раны далеко, да в этой стороне нет и лугов.

— Так кто же это, по-твоему, может быть?

— Буштрангеры встречаются повсюду, хозяин.

В эту минуту послышался выстрел и быстрый галоп нескольких лошадей где-то по ту сторону леса, но вскоре галоп этот мало-помалу стих в отдалении.

VII. Богатые австралийские скотопромышленники

Диего и Кардосо, обладавшие очень чутким сном, мгновенно проснулись, как только услыхали громкий выстрел, прервавший глубокую тишину, царившую в лесу. Они тотчас же встали, схватились за свой ружья и поспешно выскочили из драя, думая, что их лагерь подвергся внезапному нападению каких-нибудь дикарей.

— Что такое случилось, сеньор доктор? — спросили они у Альваро, стоявшего позади одного из деревьев со своим «снайдером» в руке в позе человека, собирающегося выстрелить

— А это вы, друзья? — сказал он совершенно спокойно.

— Мы услыхали выстрел. Это вы стреляли? — спросил Кардосо.

— Нет, не я.

— Как же так! — воскликнул в высшей степени изумленный Диего. — Разве у австралийских дикарей есть огнестрельное оружие?

— Они слишком боятся ружей для того, чтобы решиться пускать их в ход.

— Значит, это какой-нибудь белый охотник?

— Я боюсь, что этот охотник весьма опасный человек, то есть бандит; мы слышали топот нескольких лошадей, несшихся галопом в ту сторону леса, но они умчались вдаль.

— И вы думаете, что это шайка разбойников?

— В этом не было бы ничего необыкновенного, Диего. Уверяю тебя, что ими переполнена вся Австралия, хотя работы золотопромышленников прекратились и теперь нельзя уже больше находить корзин с апельсинами.

— Я вас не понимаю, сеньор доктор.

— Я объясню это потом, Диего. А теперь постараемся, чтобы нас не застали врасплох.

— Вы опасаетесь, как бы эти люди на нас не напали?

— Все возможно…

— Хотите, мы с Кардосо отправимся на разведку местности в той стороне, где вы слыхали выстрел?

— Нет, друзья мои, эти мошенники могли выстрелить для того, чтобы завлечь нас в ту сторону и затем напасть на драй. Останемся лучше здесь под защитой фургона, который может служить нам настоящей крепостью, и приготовим митральезу. Имея такое оружие, мы можем противостоять пятидесяти врагам.

Совет был более чем хорош. Скрываясь в громадном драе, обшитом казуариновыми досками в два пальца толщины, и будучи вооружены страшной митральезой, способной в несколько минут выпустить целые сотни зарядов, они могли выдержать какую угодно осаду. Подкрепляя слова действиями, четверо наших исследователей влезли в драй, зарядили свою адскую машину, навели ее на лес и легли позади борта фургона, держа в руках ружья.

После выстрела и топота скачущих лошадей все стихло. Лес снова сделался безмолвным, щелкали только птицы-бичи да звонили птицы-часы, но тем не менее оба матроса, доктор и австралиец держались настороже и тщательно всматривались в темноту, боясь, чтобы ехавшие на лошадях неизвестные им люди не подползли к ним в траве и не спрятались бы за деревьями.

Прошло несколько минут мучительного ожидания, но не произошло ничего особенного. Действительно ли исчезли проехавшие всадники, или они остановились по ту сторону леса, — никто не знал. Диего и Кардосо, желавшие выяснить этот вопрос, предлагали провести разведку, но доктор, боявшийся, что они могут попасть в засаду, воспротивился.

— Подождем зари, — говорил он, — было бы слишком неосторожно идти ночью в лес.

— Да скажите же мне, наконец, что это за буштрангеры? — спросил Диего. — Вы недавно упомянули о корзинах с апельсинами, о золотопромышленниках, о мошенниках, но я ничего из всего этого не понял.

— Буштрангеры — это разбойники, — ответил доктор. — На границах различных австралийских провинций, как я уже вам говорил, живут так называемые freeelectors — свободные выборщики, то есть мелкие землевладельцы, всегда находящиеся во вражде с крупными землевладельцами, так как они имеют право выбирать любые места из владений крупных землевладельцев. Вспыхивающие между первыми и последними распри всегда оканчиваются выстрелами; тогда убийцы, чтобы избежать преследований полиции, которая всегда появляется в таких случаях, бросаются в огромные внутренние пространства, покрытые кустами, в буш, и становятся разбойниками. Таким образом, большая часть буштрангеров состоит или из мелких землевладельцев, или из земледельцев, зависящих от крупных земельных собственников и скотопромышленников, но между ними встречается также много беглых каторжников, последние наиболее опасны и смелы. Австралия, можно сказать, страна разбоя и грабежа. С того самого времени, как командор Филипп основал здесь первую колонию, разбойники всегда причиняли множество хлопот здешней полиции, так как почти все первые колонисты были каторжниками, составлявшими самые подонки английского общества. В эпоху открытия золотых россыпей разбойники стали так многочисленны, что представляли серьезную опасность: они даже собирались большими толпами на главных улицах и ожидали возвращения золотоискателей с целью отнять у них «корзины с апельсинами» — этим выражением принято обозначать сбор самородков.

Они были так смелы, что смеясь вступали в бой с нападающими на них полицейскими. Некоторые из их предводителей создали себе своими удачными грабежами зловещую славу. В Мельбурне и в Сиднее до сих пор помнят о шайке Келли, состоявшей из братьев Эдуарда и Неда Келли и из нескольких других бандитов. Они были так дерзки, что решились ограбить мельбурнский банк, составляющий отделение европейского. Было украдено более пятидесяти тысяч франков.

— Что же, их потом поймали? — спросил Диего.

— Да, они попались в руки полиции в 1860 году. За их поимку была обещана премия в сто тысяч франков, поэтому полисмены выслеживали их очень усердно и в конце концов все-таки накрыли их в одной гостинице. Бандиты оказали чрезвычайно энергичное сопротивление и предпочли сжечь себя живьем, лишь бы не сдаться, тем не менее одного из предводителей, а именно Эдуарда Келли, удалось схватить живым, и он был повешен вместе со своей сестрой, красивой смелой девушкой, снабжавшей всю шайку съестными припасами.

Другого знаменитого бандита звали Брейди, он жил гораздо раньше братьев Келли и в продолжение довольно долгого времени нагонял ужас на всю Южную Австралию. Он был силен, хитер, смел и издевался над полицией, ускользая из всех расставляемых ему ловушек. Брейди заставлял совершить убийство каждого человека, являвшегося к нему с целью поступить в его шайку, из боязни принять к себе полицейского агента. Рассказывают также один удивительный случай, произошедший с одним несчастным арестантом, бежавшим в австралийские леса и встретившимся там с Брейди. Последний принял его за шпиона и заставил выпить бутылку опиума. Думая, что он отравился, разбойник и его товарищи удалились, но два дня спустя снова встретили этого человека-

— Как! — воскликнул Диего, очень внимательно слушавший рассказ доктора. — Неужели он не умер от такого снадобья?

— Нет, так как доза была чрезвычайно сильна, то у него началась рвота, и он отделался тем, что проспал около тридцати часов. Можете судить, как были изумлены разбойники, найдя его живым. Брейди не был великодушен, он не пощадил несчастного, а напротив, накинул ему на шею веревку и повесил на дереве. Несчастный, борясь со смертью, обломил сук и упал живым.

— Гром и молния! — воскликнул Диего. — Да у этого беглеца была очень толстая кожа.

— Подожди немножко, Диего. Брейди, отошедший еще не очень далеко, услыхал, что ветвь сломалась, оглянулся и увидел, что несчастный стоит на ногах. Выйдя из себя, он схватил пистолет и выстрелил ему в лоб. Не знаю, поверите ли вы, но этот человек не умер и на этот раз!

— Да он, верно, был заколдован против смерти? — спросил Кар-досо.

— Видно сам черт не хотел его к себе принять, — заметил Диего.

— Дело было так, как я вам рассказываю. Он выздоровел, так как пуля скользнула по черепу, и бедняга прожил еще много лет. Мореплаватель Ла-Плас, капитан «Фаворита», упоминает в своих путевых заметках, что говорил с этим несчастным беглецом и собственными руками ощупал рубец, оставленный пулей Брейди.

— А в городах здесь тоже много воров?

— Более чем где-либо в другом месте, Кардосо. Хотите, я вам представлю пример, друзья мои, показывающий, как велико число мошенников, кишащих в австралийских городах? Один англичанин привез из Индии бенгальца в качестве слуги и поселился в Мельбурне. Некоторое время спустя он заметил, что слуга уже не так честен, как был прежде, и что он украл у него мешочек скуди. Когда англичанин стал его в этом упрекать, индиец ответил ему совершенно хладнокровно:

«Чего же вы хотите» Такова моя судьба! Вы меня привезли в страну мошенников, так и я сделался мошенником, да и вы сами тоже им станете, если не поторопитесь отсюда уехать!»

— Ну и хитрец же этот индиец! — воскликнул старый моряк, разражаясь смехом.

— Но в его словах очень много правды.

В эту минуту за лесом снова послышался топот нескольких лошадей и человеческие голоса.

Диего и Кардосо не могли спокойно оставаться на месте; они выскочили из драя и начали вглядываться своими зоркими глазами в глубокий мрак, царивший под густыми сводами деревьев.

— Тысяча громов! — воскликнул старый моряк. — Я хотел бы видеть хоть одну рожу из этих знаменитых буштрангеров. Ты ничего не видишь, дружище?

— Молчи, старина.

В лесу послышался глухой треск, как будто кто-то шел по сухим ветвям, а затем раздался целый концерт, состоявший из лая и рычания, приближавшийся, казалось, со стороны реки.

— Кто идет? — вскричал старый моряк, взводя курок.

— Эй, джентльмен! — закричал ему в ответ голос из темноты. — Нельзя ли спросить у тебя, кто ты такой и что ты тут делаешь? Клянусь Богом, если ты надеешься найти здесь корзину с апельсинами, так предупреждаю тебя, что у меня есть доброе ружье, но ни единого гроша в данную минуту» Обернись-ка лучше назад!

— Черт побери! — воскликнул старый моряк. — Да вы, кажется, принимаете меня за разбойника, сеньор? Посмотри-ка, Кардосо, неужели у меня разбойничья рожа?

Эти слова, произнесенные на довольно чистом английском языке, заставили весело расхохотаться находившегося в лесу незнакомца.

— Прошу у вас извинения, джентльмены, — сказал он, — но мы находимся в дикой местности, посещаемой только достопочтенными членами разбойничьего клуба.

— Но мы честные путешественники, сеньор…

— Кинг, — подсказал тот.

— В таком случае будьте столь любезны, потрудитесь показать нам вашу физиономию, или я пошлю вам привет в виде конической пули.

— Ну, вот и я, шутник вы этакий!

При этом из леса выехал человек, сидевший верхом на изумительно прекрасной лошади, с очень длинной гривой.

Это был высокий молодой человек лет двадцати пяти, одетый в костюм из грубого серого полотна и вооруженный ружьем. Позади него показалось пятнадцать или двадцать баранов, начавших неистово блеять при виде драя, а в лесу послышались протяжное мычание, блеяние и лай собак.

Доктор, также подошедший в это время к своим товарищам, спросил у всадника, откуда он и куда едет.

— Мы идем с гор Смита, — сказал Кинг, — и возвращаемся к югу. Солнце высушило все луга и ручьи, так что наши животные не находят ни пищи, ни питья. Внутренние земли континента, кажется, скоро превратятся в бесплодную пустыню.

— А много с вами голов скота?

— Пять тысяч баранов и тысяча двести голов крупного скота.

— Вероятно, эти стада принадлежат какому-нибудь богатому скотопромышленнику?

— Доктору И. Дж. Брауну7.

— Это самый богатый скваттер Австралии, я его знаю, сеньор, и если вы его увидите, так поклонитесь ему от доктора Альваро Кристобаля и скажите ему, что встретили меня у реки Стивенсон.

— Так как вы его знаете, сэр, то потрудитесь принять от него пару баранов, он будет очень рад вам их предложить

— Благодарю вас, друг мой.

— А теперь желаете вы выслушать от меня совет? Если вы направляетесь к северу, то поторопитесь, а то вы не найдете там ни одного источника. Прощайте, джентльмены, желаю вам счастливого пути.

Сказав это, он пригнал к драю бичом двух крупных баранов, потом снова въехал в лес и ускакал.

— Щедрый малый, нечего сказать! — воскликнул Диего. — Черт возьми, он дарит баранов, словно это простые сухари.

— У его хозяина их слишком много, Диего. Он владеет на юге и на востоке страны чудес, то есть Австралии, семнадцатью большими скотоводческими фермами, причем каждая из них приносит ему не менее пятисот тысяч франков годового дохода. Это — самый богатый из австралийских скотопромышленников.

— Но зачем же пастухи заходят так далеко? — спросил Кардосо.

— Они ищут новые пастбища. А теперь вернемся-ка в драй и предоставим пастухам и их стадам продолжать путь, если только вы не желаете присутствовать при их проходе.

— Я предпочитаю идти спать, — сказал старый моряк. — Воспользуемся временем, пока оно у нас есть.

Они возвратились в драй, и несколько минут спустя все трое уже храпели, тогда как в лесу и над рекой продолжало раздаваться блеяние баранов и мычание быков и слышался лай пастушьих собак.

VIII. Вьередан

Лишь только показалась заря, наш маленький караван снялся с лагеря и перешел через Стивенсон, который был в этом месте не шире ста метров и очень беден водой.

От пастухов и их стада виднелись лишь одни следы, они, должно быть, были уже довольно далеко или же расположились лагерем в лесу, предпочитая во время сильного летнего зноя путешествовать лишь ночью. Взобравшись на противоположный берег, представлявший собой не слишком крутой подъем, драй начал двигаться под такими высокими деревьями, что вид их вызвал крик изумления у обоих матросов.

То был лес eucalyptusgigantea, или гигантских эвкалиптов, веи-дит, или голубых эвкалиптов. Эти деревья имеют крепкую, никогда не гниющую древесину. Они превосходят высотой все растущие на земной поверхности деревья. Диаметр их не достигает таких гигантских размеров, как диаметр знаменитых sequoiaWellingtopia, растущих на горах Калифорнии, но высота их превосходит высоту деревьев американского материка.

Обыкновенно эти эвкалипты, принадлежащие к семейству миртовых, достигают трехсот пятидесяти футов высоты, но находили и гораздо более высокие экземпляры.

Нембертон Уилкоу видел в устье реки Варрен эвкалипт высотой в четыреста футов, или почти что в сто тридцать пять метров; он был так толст, что в его дупле могли поместиться трое людей и три лошади!.. В устье Данденонга доктор Бейль нашел эвкалипт в четыреста двадцать футов (сто сорок пять метров) высоты; он был опрокинут на землю, но быть может, свалился сам собой от старости; принадлежал он к роду eucalyptusamygdalina. А Ж. Клейн встретил экземпляр с длиной ствола от земли до первой ветви сто девяносто пять футов, диаметром ствола на высоте первой ветви четыре фута; длиной ствола от первой ветви до вершины девяносто футов и окружностью ствола у подножия сорок футов.

Но eucalyptusamugdalina, найденный в цепи гор, находящейся позади Бервика близ потоков Ярро и Латроба, превосходит всех этих гигантов. Это дерево является, без сомнения, самым высоким на всем земном шаре, окружность его ствола равна восьмидесяти двум футам, а высота — шестистам футам, или ста шестидесяти шести метрам. Дерево это превосходит высотой все самые высокие здания, построенные человеком, даже и саму пирамиду Хеопса, достигающую всего лишь четырехсот восьмидесяти футов высоты.

Вообразите же, каково должно быть изумление путешественника, вступающего под своды этих гигантов, вершины которых как бы уходят в небеса! Представьте себе, как велико его удивление, когда вместо желанной тени и прохлады он находит под ними только сушь и зной, точно идет по открытой степи. Это странное явление вообще происходит вследствие особенного расположения листьев, не представляющих никакой преграды для жгучих лучей дневного светила.

Хотя Кардосо и Диего были уже в некоторой степени подготовлены ко всем невероятным сюрпризам, какие встречаются на австралийском материке, столь странном и непохожем на все другие страны, но они раскрыли рты от изумления при виде этого леса колоссов, из которых самые низкие имели не менее двухсот пятидесяти футов высоты.

— Да, это прелюбопытная страна! — воскликнул старый моряк, закрывая рукой глаза. — Ну, видано ли, чтобы где-нибудь был такой лес?! Можно сказать, что это целый лес колоколен, да еще каких колоколен!.. Колокольни Вознесения могут под ними спрятаться, чтобы не покраснеть!..

— Даже самые высокие деревья нашего отечества можно назвать карликами по сравнению с этими колоссами, — сказал Кардосо. — Наши деревья нельзя назвать даже их детьми!..

— Как бы мне хотелось влезть на одно из этих деревьев! Каким видом можно бы оттуда полюбоваться! — продолжал Диего.

— Это трудновато для белого, чтобы не сказать невозможно, — заметил доктор.

— Для белого! Я думаю, что это также невозможно и для австралийца.

— Ты ошибаешься, Диего, австралийцы необычайно искусно лазают по деревьям — лучше всякой обезьяны.

—Черт возьми! Я никогда не поверю, чтобы австралиец мог влезть на этих гигантов, для этого необходимо иметь руки, подобные щупальцам летучей полосатки или осьминога.

— Им для этого достаточно иметь под рукой свой каменный топор.

— Быть может, они превращают его в лестницу? — насмешливо спросил старый моряк.

— Нет, Фома неверующий, они не превращают его в лестницу, но он служит им лучше всякой лестницы. Дело в том, что они приучаются с самого детства владеть одинаково хорошо и быстро обеими руками (матери их нарочно с самого детства привязывают к телу то одну руку, то другую, и они приучаются владеть левой, как правой), поэтому им легко удается следующий маневр: они делают своим топором глубокую зарубку в коре дерева и всовывают туда ногу, затем немного выше делают вторую зарубку и вкладывают туда правую руку, затем третью еще выше и всовывают туда левую руку и таким образом поднимаются все выше и выше, увеличивая с невероятной быстротой число зарубок. Без сомнения, они должны при этом обладать громадной ловкостью, подвижностью и смелостью и ни в коем случае не страдать головокружением.

— Значит, они похожи на обезьян?

— Они, быть может, даже проворнее и легче обезьян, Диего, — сказал доктор.

— Ого! — воскликнул Кардосо, внимательно осматривавший в это время одно из громадных деревьев. — Посмотри-ка вон туда наверх, Диего, вот так птаха!

— Ты, верно, видишь кондора?

— Какого там кондора! Ведь мы не в Америке, старина; вон, смотри на ту ветку.

Диего посмотрел в указанном ему направлении и увидел большую птицу, величиной с двух индеек, с довольно широкими крыльями и с чрезвычайно длинным хвостом, состоящим всего только из двух перьев.

— Мне кажется, что это индюшка! — воскликнул Диего, у которого уже текли слюнки при виде такой вкусной птицы. — Но я не вижу ее головы, дружище, разве у нее нет головы?

— Если ты ее не видишь, так это потому, что она ничтожно мала в сравнении с ее туловищем или, скорее, с массой перьев, так что ее трудно даже рассмотреть, — сказал доктор.

— Значит, это индюшка?

— Нет, Диего, ты очень ошибаешься, эта птаха, как ее назвал Кардосо, есть не что иное, как великолепный аргус.

— А стоит он выстрела, сеньор доктор?

— Да, обжора ты этакий, — сказал Альваро смеясь. — Мясо его превосходно.

— Кардосо, это твое дело, да смотри, не промахнись! Молодой матрос прицелился из своего «снайдера» и выстрелил.

Аргус, пораженный меткой пулей охотника, быстро расправил большие крылья и попытался было перелететь на соседнюю ветвь, но силы изменили ему, и, кружась вокруг собственной оси, он упал к ногам Ниро Варанга, который быстро схватил его.

Эта великолепная птица, по величине несколько крупнее индейки, была покрыта как бы прекрасной мантией, состоявшей из длинных черных перьев с беловатыми и красноватыми полосками и с такими же глазками, какие существуют на хвосте павлина, но глазки эти светлее и не имеют прекрасного голубого и золотистого отблеска павлиньих перьев. Вдоль спины у нее шло возвышение из красноватых с черными точками перьев, а хвост оканчивался двумя перьями, длиной почти в пятьдесят сантиметров; перья эти были черного цвета и слегка изогнуты. Птица казалась огромной, хотя голова ее была очень мала, но старый моряк вскоре убедился, что и сама она весила очень мало и была в сущности очень не велика.

— В этой птице только и есть, что перья, — сказал он с досадой. — Я думал, что она гораздо больше.

— Но она великолепна! — воскликнул рассматривавший птицу с живейшим любопытством Кардосо.

— А вон тот уродлив, как обезьяна! — вскричал Диего, внезапно обернувшись в другую сторону и поспешно взводя курок.

— Кто уродлив? — спросили в один голос доктор и Кардосо.

В это время под сводами гигантских деревьев раздался какой-то чрезвычайно странный, продолжительный крик.

— Кооо-мооо-хооо-э-э-э!..

— Тысяча молний! — воскликнул Диего. — Этот дурень похож на людоеда и поет хуже охрипшего попугая!

Близ огромного эвкалипта, поднимавшего свою верхушку на высоту ста пятидесяти метров, внезапно появился темнокожий дикарь.

Он был так уродлив, что, глядя на него, невольно становилось страшно: рост его был средний, цвет кожи бронзовый, но все тело было покрыто чрезвычайно странными белыми, голубыми и желтыми рисунками, волосы его были черны, но они не стояли шапкой, как у негров, хотя слегка и курчавились. Голова его сильно напоминала голову шимпанзе, она была продолговата, имела сжатый лоб, приплюснутый нос и большой рот, показывавший ослепительно белые зубы. Тело его было страшно худо, но живот выдавался вперед, а ноги тонки и у них совершенно недоставало икр.

Словом, это был настоящий образчик выродившейся расы, живущей в сердце австралийского материка.

Одежда его состояла из пояса, сделанного из кожи поссума, за которым был заткнут каменный топор, бумеранг и коротенькое метательное копье. Сверх того на нем было надето нечто вроде сумки, в которой он, быть может, держал краски, служащие для татуировки, и жир для смазывания тела, и накинут был плащ, сделанный из кожи кенгуру.

Позади него матросы, к величайшему изумлению, увидели огромную птицу, похожую на небольшого страуса, в полтора метра высоты, с темными, но зато более тонкими, нежели у африканских страусов, перьями, с костистым наростом на голове, с большими сильными лапами, с короткими кожистыми крыльями, на которых было лишь очень небольшое количество перьев, и с опущенным книзу хвостом. Он нес на спине что-то похожее на ящик из коры камедиеносного дерева, заключавший в себе неизвестно какую чертовщину.

— Тысяча молний! — воскликнул Диего. — Как безобразен этот дикарь! Горилла в сравнении с ним настоящая красавица. Эй, Коко, что это за четверорукое, от которого так сильно пахнет дичью, что этот запах слышно за целую милю?

— Это вьередан, — ответил Ниро Варанга, не скрывая некоторого беспокойства.

— Что такое вьередан?

— Это колдун, то есть какой-нибудь шарлатан, и вместе с тем знахарь, — ответил доктор.

— Пусть он держится подальше от нас. Я вовсе не хочу, чтобы он нас сглазил, — поспешно сказал Диего.

— Ой, ой, старина! — воскликнул Кардосо. — Да ты, кажется, суеверен?

— Как всякий моряк! Но что это за птицу ведет за собой этот колдун?

— Это эму, или австралийский страус, — ответил доктор.

— Быть может, он несет на себе хирургические инструменты своего хозяина?

— Я думаю, напротив, что эта шкатулка содержит в себе разные принадлежности колдовства, — сказал доктор, смеясь и глядя на Диего. — Там, вероятно, находятся краски для татуировки, камедь для прикрепления каменных наконечников и тому подобные вещи. А что, если бы мы пригласили его позавтракать с нами и приготовить нам нашего кенгуру? Говорят, что австралийцы умеют очень хорошо готовить кушанья из этих животных.