Страна чудес

Первые колонисты пережили тяжелые дни и страдали много раз от голода, так как каторжники, вместо того чтобы возделывать землю, убегали в леса, желая пользоваться там полной свободой. Один из самых важных чиновников писал своим родным, что они со дня на день ожидают, что им придется умереть с голоду. И что же, эта тысяча человек менее чем за сто лет превратилась в богатую, цветущую и многолюдную колонию с большими городами, а незначительное количество привезенных животных так расплодилось, что теперь в Австралии насчитывают шестьсот тысяч лошадей, пять или шесть миллионов быков и сорок миллионов овец! Кто бы мог предсказать Филиппу и чиновнику, боявшемуся умереть с голоду, что спустя столетие их крошечная колония будет снабжать своими продуктами даже старую Европу.

— История этой колонизации удивительна, — заметил Кардосо.

— Удивительна, этого мало! Она единственная в своем роде, она даже просто невероятна, друг мой.

— Стойте! — воскликнул в эту минуту Ниро Варанга, — это Хамберт!..

III. Сорок миль к северу

Маленький караван находился перед потоком4, катившимся к востоку и, следовательно, пересекавшим ему дорогу. То был Хамберт, небольшой и немноговодный ручей, зарождающийся на склонах цепи гор, называемых Туррет, и пика Гамильтона, находящегося немного севернее и стоящего совершенно отдельно; ручей этот впадает в озеро Эйр, находящееся восточнее и представляющее собой обширный бассейн, пересекаемый по всей своей длине сто тридцать седьмым меридианом.

В том месте, где остановились наши исследователи, Хамберт протекал между довольно крутыми берегами, представлявшими кое-где глубокие расщелины и ямы, произведенные, казалось, взрывами минеров. Вся растительность заключалась лишь в тощих кустах из семейства софор, посреди которых чирикало несколько дюжин pardolatus, — это маленькие птички величиной с наших воробьев с желтоватыми перьями на животе и серой спинкой.

Ниро Варанга сошел с драя, чтобы исследовать спуск, и, найдя, что с него можно съехать, хотя он очень крут и неровен, погнал быков прямо в воду, действуя при этом очень ловко своим неимоверно длинным бичом.

Тяжелая колымага, громыхая и покачиваясь, съехала со спуска, въехала в небогатый водами и неглубокий поток, благополучно его пересекла и поднялась на противоположный откос. Для лошадей этот первый брод был просто пустяком: они были приучены переплывать через более широкие ручьи. Когда караван взобрался на крутой берег, то перед ним оказался лес, как бы лепившийся по склонам горной цепи, замыкавшей северную часть горизонта. Лес этот состоял все из тех же черных, мочальных и просяных деревьев, но к ним примешивалось еще несколько прекраснейших walttes, или заплетенных деревьев, как их называют колонисты, а также и несколько alcoholwood, или алкогольных деревьев; все они были покрыты и сжаты словно душившими их спиралями лиан marres, достигающих иногда невероятной длины.

При появлении людей в лесу послышались резкие крики, и показались сотни, нет, даже тысячи кроликов, спешивших добраться до своих подземных жилищ

— Вот тебе и раз! — воскликнул Диего. — Здесь есть кролики, да к тому же их здесь еще целые тысячи!..

— Это тебя удивляет, Диего? — спросил Альваро.

— Да, признаться, немножко удивляет. Эти животные не должны быть принадлежностью этого материка.

— Это правда, Диего. Их привезли сюда несколько лет тому назад, но их было очень мало, всего только несколько пар, они были подарены родными, жившими в Англии, какому-то колонисту. Кажется, эти животные нашли здесь свой рай, потому что они стали чрезвычайно плодовиты. В небольшой промежуток времени численность их настолько возросла, что они стали угрожать земледелию. В некоторых областях они так страшно размножились, что наводнили луга и леса и заставили колонистов бежать оттуда, чтобы избегнуть голодной смерти, так как они пожирали едва взошедшие посевы.

— Почему же за ними не охотятся? Ведь известно, что хорошо зажаренный кролик — чрезвычайно вкусное блюдо.

— Устраивали несколько раз настоящую резню кроликов, но это ни к чему не привело. Правительство объявило, что будет давать премии охотникам на rabbits (так они здесь называются) и изобретателям разных ловушек и средств к их истреблению, пробовали также травить их стрихнином, а приходившие в отчаяние землепашцы покрывали даже рутой корни пшеницы, но все это было совершенно бесполезно. Убьют их тысяч десять, а родятся двадцать тысяч. Теперь хотят расплодить лисиц, но я боюсь, что и эти звери в конце концов так размножатся, что истребят всю дичь и прежде всего всех кур, принадлежащих колонистам.

— Вот сведения, которые могут пригодиться.

— Почему так, мой друг?

— Потому, что если у меня не будет никакого другого места, то я приеду сюда и стану охотиться за кроликами и получать за это премии.

— Ты явишься слишком поздно, Диего.

— Почему это, доктор? — спросил Кардосо.

— Потому, что выдача премий уже отменена, так как она служила поводом не к уничтожению, а скорее к размножению кроликов.

— Каким это образом?

— Дело в том, что охотники, вместо того чтобы истреблять, разводили их тайком у себя во дворах или в полях, чтобы приносить большее число голов.

— Вот мошенники! — воскликнул Диего, разражаясь взрывом смеха. — Хорошо придумано, черт возьми!..

Разговаривая таким образом, путешественники продвигались вперед по лесу, пересеченному большими прогалинами, по которым громадный драй мог двигаться совершенно свободно. Тем не менее ехали они тихо, потому что жар был все еще удушлив, и быки не ускоряли своего шага, несмотря на понукания возницы и на удары бича.

В полдень путники остановились часа на два, чтобы приготовить завтрак из убитого пулей Кардосо кролика, которого они отлично изжарили. Кроме того, у них были мясные консервы, и они заварили чай, необходимый в тех краях напиток в эту пору года.

В два часа они снова пустились в путь, поднимаясь по склонам гор Туррет и все более и более вдаваясь в глубокие проходы. Затем они спустились в долину, усыпанную цветами и прерываемую местами группами малъг — густых кустарников, достигающих пятнадцати футов высоты, над которыми летали целые стаи попугаев с желтыми, зелеными, голубыми и красными перьями (попугаи эти принадлежат к породе trichoglossus).

— Это буш! — воскликнул доктор.

— А что такое буш? — спросил Кардосо.

— Это огромная равнина, покрытая травой, где животные находят себе прекрасное пастбище.

— Принадлежит он кому-нибудь?

— Может быть, и принадлежит какому-нибудь скотопромышленнику.

— Но я не вижу здесь никаких домов.

— Жилища здесь очень удалены одно от другого, и Бог знает, где находится тот дом, хозяину которого принадлежит эта громадная, кажется, не имеющая конца равнина, составляющая, быть может, чей-нибудь ран.

— Что это вы, по-арабски, что ли, говорите, сеньор доктор? — смеясь, спросил Диего.

— Нет, я называю эту равнину ее настоящим именем. Рани — это пространства, уступленные правительством скваттерам, то есть землепашцам и скотопромышленникам.

— Что же, их дарят им или отдают за плату?

— Их уступают им на пять лет даром, а если в продолжение этого времени скваттер улучшит землю, то правительство продолжает срок еще на десять лет.

— Австралийское правительство необычайно щедро, но, правду говоря, оно раздает только земли, не имеющие для него никакой ценности, то есть земли, принадлежащие соотечественникам нашего Коко, — сказал Диего.

— Оно старается сделать этот континент как можно более плодородным, и это ему вполне удалось.

— А если бы я явился к правителям, мне тоже дали бы кусок земли?

— Не только дали бы земли, но, если бы ты назвался землепашцем, так тебе дали бы право выбирать лучший кусок земли, какой ты только найдешь в ранах крупных владельцев.

— И эти крупные владельцы добровольно дозволяют отбирать у себя лучшие куски их земли?

— Добровольно или нет, но они должны были бы покориться и уступить тебе выбранную тобой землю, хотя, конечно, они смотрели бы на тебя не очень дружелюбно, за это я могу поручиться. Они даже выискивали бы все средства, как законные, так и незаконные, чтобы отправить к черту пожирателя какаду.

— Как, разве бы я стал пожирателем какаду?

— Так зовут скваттеры мелких земледельцев, так как считают их столь бедными, что думают, будто бы они питаются исключительно одними только птицами.

— И они стали бы меня всячески тревожить?

— И еще как! Между крупными и мелкими землевладельцами постоянно царит непримиримая вражда, почти всегда оканчивающаяся ружейными выстрелами. Пастухи и рабочие первых очень презрительно обращаются со вторыми, а последние мстят тем, что крадут у своих преследователей быков, баранов, а иногда даже и лошадей. Ссоры делаются очень частыми и кончаются выстрелами; когда при этом кто-нибудь бывает убит, то убийца его спасается в глубь материка в полной уверенности, что местная полиция не станет его разыскивать, и становится разбойником.

— Нет, лучше я останусь моряком.

— Думаю, что так, Диего, — отвечал сеньор Кристобаль.

— Варрамс! — воскликнул в эту минуту туземец, быстро соскакивая с фургона на землю и бросаясь на какие-то листья, резко отличавшиеся своим цветом от трав, покрывавших равнину.

— Это, верно, какое-нибудь животное? — спросил Диего.

— Нет, — ответил доктор, — это коренья, до которых очень охочи туземцы; говорят, что они превосходны.

— Надеюсь, что мы их попробуем. Молодец, Коко, ищи, ищи!

Впрочем, туземец, видимо, вовсе не нуждался в поощрении моряка. Он вооружился ножом, подаренным ему доктором, и с какой-то яростью взрывал им землю, выбрасывая наружу крупные круглые корни, похожие на картофель.

— Их так и едят? — спросил Диего, заранее пошевеливая челюстями.

— Нет, их пекут под золой, — ответил доктор. — Дикари обыкновенно едят их с древесной смолой.

— Вот как!.. Значит, соотечественники нашего Коко едят смолу?

— Можно сказать, что зимой она составляет их единственную пищу. Когда деревья начинают терять кору, которая только и опадает в этой стране, так как листья остаются постоянно на деревьях, — дикари отправляются в лес и собирают смолу, вытекающую из обнаженных пор деревьев. Несчастные туземцы, находящиеся в постоянной борьбе с голодом, ждут этого времени с большим нетерпением.

— А эту смолу находят под всеми деревьями? — спросил Кардосо.

— Нет, не под всеми, но деревья, выделяющие смолу, очень многочисленны, можно даже сказать, что таковых большинство.

— А плодов с них не собирают?

— Каких плодов? Австралийские деревья не приносят плодов, — ответил доктор.

— Вот так сторонка, нечего сказать! — воскликнул старый моряк. Собрав все коренья, Ниро Варанга перенес их в драй, потом влез в фургон, и караван опять пустился в путь, продолжая продвигаться все по той же необозримой травянистой равнине, покрытой великолепнейшими цветами, между которыми выделялись пеларгонии, похожие на европейские георгины, и фиги. Эта страна, хотя и лежащая близко к берегу, тем не менее казалась совершенно пустынной: тут не встречалось ни одного жилища, ни рогатого скота, ни пастухов, не встречалось даже никакой дичи! Только кое-где быстро, как стрела, мелькали кролики, да в вышине носились голуби, принадлежащие к породе Mionisalba, с беловатым оперением на спине и ярко-белым на груди и животе, да виднелись стаи berniclaejubat, некрасивых водяных птиц величиной с курицу, с длинными худыми шеями и белым оперением, покрытым черными или коричневыми разводами; стаи эти направлялись к востоку, к озеру Эйр.

Хотя наши путешественники находились еще не в тех областях, где обитают дикари, и в Австралии не существует опасных животных, за исключением динго, или диких собак, страшных только тогда, когда они собираются в большом количестве, тем не менее доктор, как человек осторожный, велел зажечь большой костер и назначил каждому часы караула.

Когда все поужинали, то быков и лошадей привязали вокруг драя, люди улеглись внутри громадного фургона, под защитой полотна, которым он был обтянут, а Диего стал первый отбывать свое дежурство.

Ночь прошла спокойно. Единственными услышанными в продолжение ее звуками были щелканье птицы-бича, серебристый звон птицы-колокола да хохот птицы-пересмешника, гнездившихся в густом кустарнике мальг.

Как только начало светать, Ниро Варанга приготовил чай и стал запрягать волов, доктор и матросы позавтракали, вскочили на лошадей, и караван снова двинулся в путь, перешел через речку и пошел вдоль по восточному берегу болота.

Кардосо и Диего, от зорких глаз которых ровно ничего не ускользало, заметили за речкой много углублений, похожих на колодцы, точно таких же, какие они уже видели на берегах Хамберта.

— Это дикари так изрыли землю? — спросил он у доктора.

— Нет, белые. Это произошло в период так называемой золотой лихорадки, — ответил Альваро.

— Значит, здесь искали золото?

— Да, друзья мои.

— Так и этот континент также доставил европейцам золото?

— Да, и даже в продолжение нескольких лет в очень большом количестве. Можно даже сказать, что именно этот металл и способствовал столь быстрому заселению берегов Австралии, а также обогатил ее города. Чудеса, сотворенные им в Калифорнии, повторились и здесь.

— Расскажите нам о них, доктор.

— Открытие первого самородка произошло 3 апреля 1851 года, близ Саммер-Хилла, в окрестностях Сиднея, но этому не придали особенного значения. Четыре месяца спустя один погонщик фургонов, проезжая вдоль по берегу бухты Андерсон, нашел в луже грязи золотой самородок, весивший тридцать две унции5.

— Вот так счастье! — воскликнул Диего. — Этому погонщику выпал славный денек.

— Весть об этой находке сильно взволновала жителей Виктории. Населением овладела настоящая золотая лихорадка, и все бросились искать золото, разрывая землю в долинах и в городах. Люди, несколько дней тому назад умиравшие с голоду, стали в несколько недель миллионерами. Находили самородки громадной ценности, весом в несколько фунтов.

Весть об этом открытии перелетела через океаны, и из Америки, так же как и из Европы, понаехали тысячи и десятки тысяч золотоискателей. Население страны увеличилось за три года на двести пятьдесят тысяч душ, в ней словно по волшебству выросли новые города, а старые сильно разрослись. Торговля прекратилась, так как все мужчины оставили города; купцы, доктора и даже моряки оставляли свои дела и бросались на поиски драгоценного металла, и золотая лихорадка закончилась лишь тогда, когда вся земля была изрыта и перерыта во всех направлениях, и в ней не осталось ни одного самородка.

— Счастливцы эти англичане! — воскликнул Диего. — Где бы они ни обосновались, везде они находят»

— Что находят? — спросил доктор.

— Да хоть бы животных, каких еще никто никогда не видел, — договорил моряк, внезапно остановившись перед группой деревьев.

Доктор обернулся и увидел, что Диего неподвижно поднялся в стременах и с выражением величайшего изумления на лице пристально вглядывался в деревья.

— Что с вами, друг мой? — спросил он его.

— Сеньор доктор, — ответил моряк, — видели ли вы когда-нибудь летающих кошек?

— Летающих кошек? Да ты с ума сошел, мой милейший.

— Нет, клянусь тысячей люков! Я только спросил вас: видели ли вы когда-либо летающих кошек?

— Верно, солнце расстроило твои мозги, друг мой, — сказал Кардосо.

— Пока еще нет, друг мой.

— Так что же ты хочешь этим сказать?

— Говорю вам, что передо мной пролетела кошка.

— А, да это, верно, лисица! — воскликнул доктор, разражаясь смехом.

— Лисица? Да говорят же вам, что она летела.

— Это летучая лисица.

— С вашего позволения, сеньор доктор, я вам не поверю, пока не увижу этого странного зверя. Лисица с крыльями! Да что же это за страна, в конце-то концов!

— Куда она направилась?

— Вон туда, сеньор доктор, в середину группы этих деревьев.

— Поедем посмотреть ее.

И пока Ниро Варанга продолжал путь, все еще лежавший по краю болота, всадники направились к группе деревьев, состоявшей из десяти или двенадцати страмоний, высотой от пятнадцати до двадцати метров, и начали внимательно всматриваться в ветви деревьев. Поиски длились недолго, так как внимание их было привлечено хриплым криком, исходившим из густой листвы одного из деревьев. Вглядевшись туда, они увидели очень странное животное — летающую кошку, как ее назвал Диего.

Она была величиной с лисицу, но до некоторой степени походила и на кошку, так как голова ее напоминала голову последней; что удивительно, так это то, что она действительно имела нечто вроде пары крыльев, состоявших из перепонки, соединявшей ее задние ноги с передними, причем пальцы оставались свободны. Увидев, что его заметили, животное расправило перепонки и перелетело пространство в пятьдесят или шестьдесят метров и затем снова уселось на ветвях другого дерева.

— О, черт возьми! — воскликнул старый моряк, все еще находившийся в состоянии сильнейшего изумления. — Ну, виданное ли дело, чтобы кошки летали?

— Это кубинг, — сказал доктор, внимательно осмотрев животное. — Это довольно любопытное создание, но его находят также и на некоторых островах Малайского архипелага.

— А можно его есть?

— Не думаю, обжора ты этакий.

— Чем же оно питается? Неужели же оно охотится за мышами, как его бескрылые подруги?

— Оно питается насекомыми, летучими мышами и маленькими млекопитающими, за которыми охотится ночью. Днем же его встречают очень редко.

— Если оно не съедобно, то пусть отправляется умирать в другое место.

— Едем, друзья мои, — сказал доктор.

Они пришпорили лошадей и догнали драй, медленно двигавшийся по направлению к северу, в то же время несколько отклонившись к западу.

IV. Дикие собаки

В продолжение следующих дней маленький караван продолжал путь к северу, все более и более углубляясь в пустынные внутренние земли. Он прошел болотистую местность, тянущуюся между потоками Варринером и Дугласом, перешел через потоки Девенпорт, Хамбон и Неале (последний представляет собой довольно значительную реку, впадающую, так же как и другие вышеупомянутые реки, в озеро Эйр). Наши путешественники видели пики Деттон и Харви, перешли через цепь гор Хансона и наконец остановились на берегу довольно значительного потока Стивенсон, берущего свое начало на склонах гор Смита и также впадающего в озеро Эйр, предварительно приняв в себя воды нескольких притоков, в том числе Алберга, Гамильтона и Бледа.

Люди и животные были страшно изнурены и чувствовали необходимость в нескольких днях отдыха после пройденного ими длинного пути, почти в сто миль. К тому же все это время они шли под лучами знойного солнца, становившимися со дня на день все жарче, так как лето продвигалось вперед, да и маленький караван уходил все дальше и дальше от берега, охлаждаемого южными ветрами.

За все время пути они не встретили ни одного человеческого лица, ни белого, ни бронзового, и очень редко встречали какую-либо дичь, но местечко, где они теперь остановились, обещало им встречу если не с людьми, то, по крайней мере, с каким-нибудь животным, могущим доставить кусок свежего мяса, так как они заметили на берегах реки очень много следов кенгуру и эму, или, иначе говоря, австралийского страуса.

— Ну, приободритесь же, мои храбрые друзья, — сказал доктор, обращаясь к матросам, отряхивавшимся, точно медведи, после совершенно спокойно проведенной ночи. — Я даю вам целый день отдыха, так что вы можете охотиться сколько угодно на берегах реки и в окрестных лесах.

— Мы набьем множество дичи и вернемся к драю нагруженные словно мулы, — сказал на это старый моряк, перекидывая свой «снайдер» через плечо и набирая зарядов.

— Берегитесь, чтобы не зайти слишком далеко, помните, что мы находимся в дикой стране, а в особенности старайтесь не слишком долго быть на солнце, потому что мошенник Баримай начинает уже вертеть его своим громадным пальцем, так что легко получить солнечный удар.

— Кто же этот сеньор Баримай?

— Это добрый дух австралийцев, создатель земли, лесов, рыб и людей; громадный негр с белыми волосами и огненными глазами; он сотворил свои чудеса, сидя на вершине Варра-Ганга, этих Австралийских Альп.

— Значит, это бог соотечественников нашего Коко?

— Да, Диего.

— И он-то и вертит солнце?

— Да, но кажется, это вещь очень легкая для Варимая, так как он вертит его только одним пальцем.

— Ха-ха-ха! — расхохотался старый моряк. — И дикари верят всему этому?

— Совершенно серьезно верят.

— А есть у них также и дьявол?

— У них нет настоящего дьявола, но есть злой гений, называемый Тулуталом, он восседает в глубине Виали, то есть в аду. Его зовут также и Патаян. Очень любезный господин: он предупреждает о своем приближении продолжительным свистом.

— Если мы его встретим на дороге, то схватим за нос и отведем к Коко, пусть он держит его в плену.

— Хорошо, насмешник ты этакий.

— Пойдем, Кардосо, я хочу попотчевать себя за завтраком прекрасной четвертью кенгуру или страусовой головой.

И веселые моряки ушли, предоставив доктору продолжать ряд начатых им астрономических наблюдений, и направились к западу, идя вдоль по берегу Стивенсона, или, вернее сказать, Трера, так как в начале своего течения поток называется этим именем.

Вдоль берега потока была очень густая растительность. Здесь и там виднелись группы казуарин (это превосходные деревья с почти столь же крепкой древесиной, как у железных деревьев, растущих в Бразилии), встречались кусты xanthoma, растения, дающего такую липкую смолу, что она превосходит лучшую мастику. Туземцы употребляют эту смолу, между прочим, чтобы прикреплять каменные наконечники своих коротких метательных копий.

Здесь путники увидели также превосходные диакриды со своими крошечными цветами, дикие бананы и австралийские огурцы. Множество птиц порхало и чирикало на ветвях деревьев: тут были попугаи с чрезвычайно разнообразным пестрым оперением, фазаны, подражавшие крикам всевозможных птиц, животных и даже человека, иволги с желтовато-золотистыми перьями с чрезвычайно эффектными черными полосками и целые стаи какатоэс, превосходных, но очень неловких птиц с перьями кремового цвета и с хохлом на голове, или же белых как снег, или, наконец, бледно-розового цвета.

Диего и Кардосо, продвигаясь вперед с большими предосторожностями, чтобы не спугнуть дичь, которая могла находиться в кустах, старательно вглядывались вдаль и чутко прислушивались ко всякому шороху, но ничего не видели и не слышали.

— Ну, приятель, — сказал Кардосо, — я боюсь, что множество дичи, которое ты собирался принести, окажется сущим пустяком: не видать ни кенгуру, ни какого-либо другого животного, заслуживающего выстрела.

— Это правда, дружище, — ответил старый моряк. — В этой стороне только и водятся что одни птицы, но если мы не найдем здесь дичины, покрытой шерстью, так с избытком вознаградим себя дичью пернатой.

— Ну, это не особенно сытно, старина.

— Хоть бы крокодила найти.

— Здесь их нет.

— Ну, так тапира.

— И их тоже нет здесь.

— Проклятая страна! Здесь ничего нет и„

— Что с тобой?

— Ш-ш!.. Клянусь корпусом пробитого трехпалубного корабля!..

— Что такое ты увидал?

— Там шевелится что-то преогромное, вон позади того куста.

— Что-то огромное? Да ведь здесь же не водятся крупные животные.

— Тысяча громов! Что же ты думаешь, что я ослеп, что ли? Говорят тебе, что там есть какая-то громадная штука.

— Ты плохо видел и…

Кардосо внезапно оборвал речь и спрятался за куст, причем на лице его выразилось величайшее изумление.

— Неужели и я тоже ослеп? — прошептал он.

Огромная птица, почти двух метров вышины, с черными и белыми перьями, с непомерно длинной шеей и с высокими сильными лапами, рыла землю своим клювом, жадно ища насекомых и поглощая в то лее время мелкие камешки. Казалось, она не замечала присутствия двоих охотников, находившихся с подветренной стороны, так как оставалась совершенно спокойной.

— Ну что, разве я ослеп? — повторил Диего. — Посмотри, что за птица!

— Да это страус, Диего!

— Страус?! Ты с ума сошел, приятель! Я знаю, что страусы водятся только в Африке!

— А я говорю тебе, что это настоящий африканский страус.

— В Австралии-то? Ведь мы не в Африке, Кардосо.

— А все-таки я не ошибаюсь, старина, и если бы доктор был здесь, то наверное подтвердил бы мои слова.

— Да как же ты хочешь, чтобы здесь очутился страус?

— Я не знаю, каким образом он здесь очутился, но думаю, что он стоит выстрела.

— Я тоже так думаю, — сказал Диего. — Прицелься-ка хорошенько, да смотри не промахнись, так как известно, что если они пустятся бежать, так их не догнать даже на лошади.

— Не бойся, старина, у меня хороший глаз и верная рука.

Он очень внимательно прицелился, медленно спустил курок, и раздался выстрел.

Сраженный меткой пулей, страус раскрыл крылья, словно для того, чтобы поддержать себя ими на воздухе, два или три раза повернулся вокруг себя, как будто у него началось головокружение, и упал в середину стоявшего рядом куста.

Наши матросы хотели было броситься к добыче, когда увидели, что из травы и из кустов выскочило семь или восемь животных с бледно-рыжей шерстью, покрытой черными пятнами, с пестрой продолговатой мордой и с густым, опущенным вниз хвостом, с короткими ушами, с корпусом более высоким, нежели у волков, но больше похожим на лисий, нежели на волчий.

Они бросились на страуса, все еще боровшегося со смертью, и с яростью начали его рвать, издавая при этом заунывный вой, так что слышно было, как под их сильными челюстями хрустели его кости.

— О, да это собаки! — воскликнул старый моряк. — Тише, голубчики, ведь добыча-то наша!

— Это динго! — воскликнул Кардосо. — Скорей прогоним их, а то они оставят нам одни только перья.

Моряки выскочили из кустов и побежали к страусу. Дикие собаки, увидев незваных гостей, подняли головы, показывая свои острые зубы, и поглядели на них искоса злыми глазами, выражавшими не слишком-то мирные намерения, но два или три сильных удара ружейным прикладом заставили их бежать и оставить свою громадную добычу, которую они, быть может, выслеживали уже очень давно, выжидая удобного момента, чтобы на нее напасть.

— Эти канальи испортили нашу огромную птицу, — сказал Диего. — Но все же нам осталось еще столько мяса, что из него можно сделать четыре обеда и шесть завтраков.

— Ну, посмотри, разве это не настоящий страус, старина? — проговорил Кардосо.

— Ты прав, дружище! Но мне бы очень любопытно было знать, каким образом очутилась здесь эта громадная птица, когда Австралия вовсе не ее родина.

— Эту тайну объяснит нам доктор, — сказал Кардосо. — Что же, мы теперь вернемся в лагерь?

— Нет, лучше будем продолжать охоту. Кто знает, быть может, мы найдем что-нибудь получше этой птицы, например, кенгуру? Это было бы очень кстати, так как я давно жажду встретиться с одним из этих странных животных.

— Но как же мы потащим страуса? С ним далеко не уйдешь.

— Мы оставим его здесь.

— Чтобы его съели дикие собаки?

— Они не тронут ни единого перышка. Только помоги мне, и ты увидишь.

Он растянул веревку, которую носил при себе, забросил один ее конец на толстую ветвь дерева, привязал другой к ногам страуса и, схватившись за первый конец, воскликнул:

— Ну, поднимай!

Кардосо, сразу понявший маневр приятеля, поспешил ему помочь, и страус, несмотря на свою тяжесть, был приподнят до самой ветви, находившейся на высоте четырех или пяти метров.

— Вот моя курочка и в безопасности, — сказал он, завязывая покрепче веревку. — Теперь я посмотрю, как ее съедят собаки.

— Ну, теперь вперед! — воскликнул Кардосо.

Они зарядили ружья и снова пустились в путь, не обращая внимания на зловещий вой динго, казавшихся очень недовольными потерей добычи. Идя по лесу, моряки скоро дошли до прогалины, тянувшейся, казалось, далеко на восток.

— Ого! — воскликнул, внезапно остановившись, Кардосо.

— Что там такое? — спросил Диего.

— Хижина.

— Какая это хижина? Мне кажется, что это сцена.

— Разве ты думаешь, что дикари приходят сюда давать театральные представления? Диким собакам, что ли?

— Ты прав, — воскликнул изумленный Диего. — Пойдем-ка посмотрим, в чем дело. Ведь известно, что это страна чудес.

Посреди полянки возвышалось нечто вроде сцены, устроенной из четырех или пяти скрещенных кольев, поддерживавших что-то вроде платформы. Всматриваясь внимательно в эту странную постройку, наши моряки заметили, что на ней находится какая-то бесформенная масса, покрытая целой грудой кож поссума и коры камедиеносного дерева.

Под подмостками зловеще завывало десять или двенадцать диких собак, а над ними крутилось несколько milvus, небольших соколов красновато-бурого цвета с черными полосками, да несколько haliaestur, соколов другой породы, по росту больше первых; последние время от времени бросались на лежавшую на подмостках массу, стараясь разорвать кожи и кору.

— Чем больше я гляжу, тем меньше понимаю, — сказал Диего. — Уж не спрятано ли там какое-нибудь животное новой породы?

— Или падаль, — возразил Кардосо, уже несколько секунд нюхавший воздух.

— Падаль?

— Разве ты не слышишь никакого запаха, старина?

— Каррамба! Ты прав, дружище. Что же это такое, уж не магазин ли какого-нибудь дикого племени? Мне говорили, что они большие любители тухлого мяса.

— Пойдем посмотрим.

— А собаки-то?

— Мы их прогоним.

Они перешли отделявшее их от постройки пространство и двумя или тремя выстрелами заставили динго разбежаться, впрочем, дело не обошлось-таки без того, чтобы последние не показали им своих крепких зубов, и хотя они удалились, но продолжали издали угрожать матросам своими завываниями. Весь воздух вокруг подмостков был заражен отвратительнейшим запахом разлагающегося мяса, казалось, что на них что-то гнило.