Скарамуш - Златоустый шут

— Дьявольщина! — вполголоса выругался он. — Хорошо, что я успел несколько раз прочитать его. Впрочем, уж лучше ему было сгореть, чем попасться на глаза кому-нибудь, пока я спал.

Эта мысль, однако, насторожила его. Он встал с кресла, взял в руку свечу и, высоко подняв ее над головой, внимательно огляделся по сторонам. Сколь слабым ни был свет свечи и сколь густой ни была тень там, где я прятался, он, однако, сумел каким-то образом заметить что-то показавшееся ему подозрительным возле буфета и, удивленно вскрикнув, сделал шаг в мою сторону.

Я не стал ждать, пока он приблизится ко мне и отрежет путь к отступлению, тем самым лишив меня всякой надежды на спасение. Я решительно поднялся с пола и с безграничной наглостью назвал себя:

— Это всего лишь я, ваше превосходительство, Боккадоро.

Он уставился на меня своими полупьяными глазами, настолько ошеломленный моей дерзостью, что на время, казалось, лишился дара речи.

— Что тебе здесь надо? — наконец спросил он, и в его голосе смешивались недоумение, гнев и угроза.

— Мне захотелось пить, ваше превосходительство, — ловко солгал я. — Мне захотелось пить, и я вспомнил о буфете, в котором у вас хранится вино.

Стоя в шести шагах от меня, он продолжал сверлить меня угрюмым взглядом, словно пытаясь определить, насколько правдивым можно считать мой ответ.

— Если это так, то почему ты прятался? — хитро прищурившись, задал он новый вопрос.

— Одна из свечей на вашем столе упала и разбудила вас, — пояснил я. — Я испугался, что мое присутствие может вас рассердить.

— Ты не подходил к столу? — продолжал он допытываться. — Ты не видел бумагу, которую я держал в руке? О нет, черт побери! На сей раз я не стану рисковать. Ты родился под несчастливой звездой, шут. Даже если ты говоришь чистую правду, ты выбрал неподходящее время, чтобы прийти сюда, и это для тебя плохо кончится.

С этими словами он швырнул свечу на стол и резко выхватил свой кинжал. Помощи ждать было неоткуда — на притаившегося наверху Мариани рассчитывать не стоило. Однако я подумал, что, если, опередив этого пьяного бандита, мне удастся раньше него подняться на галерею, тогда я успею передать письмо Мариани, и моя смерть окажется ненапрасной. Чезаре Борджа отомстит за меня, и мадонне Паоле, по крайней мере, не будет угрожать опасность попасть в грязные лапы Рамиро. Пусть только Мариани доберется до Фаэнцы, и через сутки, не позднее, тело мессера Рамиро дель Орка затрепещет на той жуткой балке, которую он цинично окрестил своим флагштоком.

Странная, неистовая радость охватила все мое существо: как бы то ни было, я сумел перехитрить Рамиро, и он ни на секунду не усомнился, что сгоревшая бумага, пепел которой он обнаружил на своем столе, являлась письмом Вителли. Он опасался, что я прочитал его, но ему даже в голову не пришло, что письмо можно было подменить.

Надо было действовать без промедления, и, прежде чем Рамиро сделал первый шаг ко мне, я уже мчался громадными прыжками по направлению к лестнице. Изрыгая проклятия и тяжело дыша, он устремился вслед за мной, и я немало подивился скорости, которую он сумел развить, несмотря на обилие выпитого и на свои внушительные габариты. Тем не менее расстояние между нами увеличивалось, и я подумал, что если у Мариани хватит присутствия духа дождаться меня возле коридора, нам еще удастся поквитаться с этим злодеем Рамиро, пускай даже мне придется заплатить за это своей жизнью. Увы, моим надеждам не суждено было сбыться. В темноте я опять оступился на лестнице и чуть было не упал. Желая наверстать упущенное, я изо всех сил рванулся дальше, но, не успев толком восстановить утраченное равновесие, споткнулся еще раз и во весь рост растянулся на лестнице. В следующее мгновение я услышал торжествующий рев Рамиро. Его пальцы мертвой хваткой сомкнулись на моей лодыжке, меня грубо потащили вниз, и моя голова прилежно пересчитала все ступеньки, оказавшиеся у нее на пути. Наконец я очутился на покрытом камышом полу, полуоглушенный и каждое мгновение ожидавший смерти, сколь неминуемой, столь же и бесполезной. Рамиро наклонился надо мной и занес кинжал.

— Тебе конец, падаль, — презрительно прохрипел он.

— Пощадите, — еле слышно выдохнул я. — Я ни в чем не виноват.

Он злорадно рассмеялся, не спеша с ударом и продлевая мою агонию ради своего пьяного удовольствия.

— Не забудь попросить Небеса позаботиться о твоей душе, — с издевкой в голосе произнес он.

И тут меня осенило. В это роковое мгновение мне показалось, что у меня еще остается шанс уцелеть, и я ухватился за него, как утопающий хватается за соломинку.

— Пожалейте меня! — взмолился я. — На мне есть нераскаянный смертный грех.

Совсем недавно этот отъявленный злодей хвастливо заявлял, что не боится ни Бога, ни дьявола. Но он явно преувеличивал. Не знаю, вспоминал ли он когда-нибудь Спасителя и первые уроки благочестия, которые получил еще в детстве, — подумать только, даже такое чудовище, как Рамиро дель Орка, когда-то был игравшим на коленях матери младенцем! — однако боязнь вечных мук глубоко укоренилась у него в сердце, так же как и неосознанное благоговение перед церковными канонами. Он мог, не моргнув глазом, швырнуть проявившего неловкость юного пажа в огонь, не испытывал ни малейших угрызений совести, пытая и убивая ни в чем неповинных людей, но даже у такого головореза, как он, не хватило духу отправить на тот свет непримирившегося с Богом грешника. Секунду помедлив, он с явной неохотой опустил руку.

— Где сейчас я найду тебе попа? — недовольно пробрюзжал он. — Крепость Чезены — не монастырь. Хорошо, я подожду, пока ты сам не покаешься в своих согрешениях. Но это все, на что ты можешь рассчитывать. И не мешкай — мне уже давно пора спать. Даю тебе пять минут, чтобы очистить свою совесть.

Итак, мне удалось получить краткую отсрочку, но вместо того, чтобы собраться с мыслями и обратиться с молитвой к Богу, как он советовал мне, я попытался отговорить его от преступного замысла.

— Я жил не слишком праведной жизнью, — горячо возразил я, — и вряд ли протиснусь в рай сквозь столь узкие врата. Мы ведь оба христиане и живем надеждой на спасение. Умоляю вас, не дайте моей бессмертной душе погибнуть в геенне огненной.

Он, казалось, помимо своей воли прислушивался к моим словам, а я тем временем продолжал закреплять достигнутый успех, объясняя свое появление в зале сильной жаждой, которая якобы терзала меня. Конечно, в столь критическую минуту, находясь на волосок от гибели, не следовало ложно клясться, поскольку я рисковал предстать перед Создателем с отягченной еще одним грехом душой, но у меня не оставалось иного выбора. Внимая моей болтовне, Рамиро немного поостыл, но это ничуть не улучшило моего положения, поскольку вместе со спокойствием к нему вернулась его привычная жестокость.

— Может быть, ты и не врешь, — напоследок заявил он, вкладывая кинжал в ножны. — И потом, я ведь обещал, что убью тебя не раньше, чем удостоверюсь в лживости твоего языка. Ночку ты посидишь под стражей, а утром мы обстоятельно допросим тебя.

Искра надежды, затеплившаяся было у меня в груди, погасла, как будто на нее дохнул ледяной порыв ветра. Я сразу понял, что завтра меня будут пытать не столько ради того, чтобы заставить сказать правду, сколько ради развлечения, и только поэтому сейчас меня решили пощадить. Рамиро громко позвал часового, мерная поступь которого доносилась до нас со двора крепости, и тот немедленно появился в зале.

— Отведи этого мерзавца наверх, хорошенько запри дверь и принеси ключ мне, — велел ему Рамиро.

В сопровождении часового я вновь вернулся к себе в каморку, где мне предстояло провести свою последнюю ночь. Я не сомневался, что спасти меня теперь может только чудо, но, увы, времена чудес давно миновали, и мне оставалось только глубоко сожалеть об этом.

Не зря говорят, что неопределенность — самое тяжелое испытание, выпадающее на долю человека. За те долгие, показавшиеся мне бесконечными, ночные часы, что я провел в тишине и одиночестве, лежа в полной темноте на своей кровати, я, как никто другой, успел удостовериться в справедливости этого утверждения. Где Паола? Что с ней случилось? Почему люди Рамиро не нашли ее? Сотни подобных вопросов теснились у меня в голове, не давая мне ни минуты покоя.

Легкий стук в дверь прервал мои мрачные раздумья. Наконец-то пришел Мариани, сразу догадался я. Я проворно спрыгнул с кровати и прошептал в замочную скважину:

— Кто там?

— Это я, Мариани, сенешаль, — донесся до меня из-за двери приглушенный старческий голос. — У меня нет ключа.

Я едва сдержался, чтобы не застонать.

— Письмо у вас? — вновь раздался голос Мариани.

— У меня, — подтвердил я.

— Что в нем?

— Сведения о заговоре против герцога. Их с лихвой хватит, чтобы отправить Рамиро на виселицу.

Я услышал за дверью неопределенный звук, напоминавший вздох облегчения и радости одновременно.

— Вы сможете передать мне письмо под дверью, — после короткой паузы проговорил Мариани. — Там, внизу, большая щель.

И действительно, под дверью без труда пролезла бы вся моя рука. Я просунул под дверь письмо, и Мариани с жадностью схватил его, почти вырвав из моих пальцев.

— Не падайте духом, — на прощанье сказал он, пытаясь подбодрить меня. — Утром я постараюсь выбраться из Чезены и поскачу прямо в Фаэнцу. Если я застану там герцога, то уже ночью он прибудет сюда. Постарайтесь продержаться до этого срока, любыми способами тяните время, и все будет в порядке.

— Я сделаю все, что смогу, — пообещал я. — Даже если он убьет меня до приезда Чезаре, я умру с легким сердцем, зная, что скоро буду отомщен.

— Да хранит вас Господь, — с чувством произнес он.

— Господь да исправит ваш путь, — с еще большим чувством отозвался я, вслушиваясь в быстро удалявшиеся по коридору шаги сенешаля.

Я провел тревожную, бессонную ночь, но и утро не принесло мне облегчения. Совсем наоборот, мое моральное состояние, пожалуй, даже ухудшилось, поскольку с наступлением рассвета я начал всерьез волноваться за Мариани, опасаясь, как бы непредвиденные обстоятельства не помешали ему исполнить свой замысел.

Конечно, подобная мнительность являлась следствием огромного нервного напряжения, в котором я жил последние двое суток, но от этого мне было ничуть не легче, и если я тогда не сошел с ума, то лишь по безмерному милосердию Божьему. Я нашел утешение в размышлениях, которые кому-то могут показаться до смешного наивными: я решил, что, будучи пленником, не обязан больше носить шутовской наряд. Это открытие чрезвычайно обрадовало меня, и вам, мои читатели, трудно представить себе, с каким упоением я сорвал с себя пелерину и разноцветные штаны и вновь облачился в длинную куртку из толстой бычьей кожи, заменявшую мне камзол, бордового цвета штаны и натянул высокие кожаные сапоги; сколь бы скромными ни были мои одежды, я гордился ими тогда, наверное, больше, чем король — своей горностаевой мантией.

Уже перевалило за полдень, когда мое одиночество было нарушено солдатом, объявившим, что губернатор Чезены желает видеть меня. Я сидел возле зарешеченного окна, погрузившись в созерцание унылого заснеженного пейзажа, — снег всегда оказывал на меня поистине магическое воздействие, заставляя вновь и вновь до мельчайших подробностей переживать нашу первую встречу с мадонной Паолой, — однако без промедления встал и с замирающим сердцем спустился в зал, где меня уже ждали.

За столом с неубранными остатками обеда сидели Рамиро дель Орка и с полдюжины его офицеров, по одному виду которых можно было догадаться, что они наверняка достойны своего капитана. Здесь же находились также несколько стражников и двое палачей в кожаных фартуках, которые неподвижно стояли возле предназначенных для пытки блоков со свисавшими с них веревками. В воздухе витали ароматы всевозможных яств и вин. Я оглянулся по сторонам, ища глазами Мариани, но его нигде не было видно, и у меня на душе немного полегчало. Дай Бог, чтобы он уже приближался к Фаэнце.

Рамиро с довольной улыбкой оглядел меня, вероятно предвкушая удовольствие, которое он получит после сытной трапезы. На мой новый костюм он как будто не обратил ни малейшего внимания.

— Мессер Боккадоро, — увещевающим тоном начал он, когда я остановился перед ним, — прошлой ночью произошло событие, обстоятельства которого для меня до сих пор остаются невыясненными. С этого я и собирался начать сегодняшний допрос, но есть еще одно, не менее важное для меня дело. Я прошу тебя рассказать о нем всю правду без утайки. Мне очень не хотелось бы выдавливать из тебя необходимые признания пыткой. Ты, наверное, догадываешься, что сейчас я говорю о таинственном исчезновении мадонны Паолы ди Сантафьор. Вчера ты попробовал убедить меня в том, что тебе ничего не известно о ней, и я почти поверил тебе. Но позже меня охватили сомнения в твоей искренности. Ходят упорные слухи, что мадонна Паола отнюдь не умерла, и я надеялся разыскать ее. К сожалению, сегодня утром мои люди вновь вернулись с пустыми руками.

— И слава Богу! — не удержался я от язвительного замечания.

Он нахмурился и злобно ухмыльнулся.

— Однако капитан Луканьоло и с ним еще двое солдат продолжают прочесывать местность возле Каттолики, и, пока они заняты своим делом, я решил провести здесь собственное расследование. Итак, отвечай мне: где сейчас находится мадонна Паола?

— Вы напрасно стараетесь, мессер Рамиро, — пренебрежительно отозвался я. — Мне решительно ничего не известно о ее местонахождении. Я готов поклясться в этом.

— Скажи мне хотя бы, где ты оставил ее, — настаивал Рамиро.

Я отрицательно покачал головой.

— Даже если бы похищение мадонны Паолы было моих рук делом, неужели вы думаете, что я по своей воле признался бы вам? — с откровенным презрением спросил я. — Занимайтесь поисками сколько душе угодно — я уверен, все они окажутся столь же бесплодными, как и этот допрос.

Вот так я пытался, по совету Мариани, тянуть время. Я знал, что поступаю глупо и неосмотрительно, но даже страх перед Рамиро не мог заставить меня сдерживаться.

Офицеры Рамиро многозначительно переглянулись — все ждали, как он отреагирует на столь смелое выступление.

Рамиро слегка улыбнулся и неторопливо поднял руку, делая знак палачам. Грубые руки схватили меня сзади за плечи, сдернули камзол, оборвав при этом шнурки, которыми он был стянут, и поволокли меня к дыбе. Быстрыми, точными движениями палачи привязали мои запястья к перекинутым через блоки веревкам. Я ждал, что механизм вот-вот придет в движение и все мое тело пронзит невыносимая боль, но, видимо, здесь, в замке Чезены, пытка ожиданием являлась важной и неотъемлемой частью допроса. С изысканностью гурмана, наслаждающегося как ароматом поданного ему блюда, так и его вкусом, Рамиро испытывал удовольствие не только от созерцания мучений своих жертв, — не меньшим наслаждением для него являлось сломить их морально, уничтожить саму способность сопротивляться. Поэтому он пристально наблюдал за мной, стараясь не пропустить малейших признаков слабости в моем поведении. Возможно, я слегка побледнел, однако сумел бесстрашно выдержать его свирепый взгляд.

— Боккадоро, в последний раз я хочу напомнить тебе о последствиях твоего упрямства, — медленно проговорил Рамиро — он был явно раздосадован моим хладнокровием, но не терял надежды запугать меня. — Рано или поздно мы узнаем от тебя все, что нам нужно. Имеет ли значение, когда это случится: после первого подъема, после второго или после третьего? Так не лучше ли сказать обо всем сразу, пока у тебя все кости целы? Или, быть может, ты хочешь навсегда остаться калекой?

Снаружи, со двора замка, до нас донеслось цоканье копыт. «Неужели это Чезаре?» — мелькнула у меня мысль, и все мое существо затрепетало от безумной надежды. Впрочем, она погасла так же быстро, как и вспыхнула: я отнюдь не собирался тешить себя иллюзиями; находясь на пороге смерти, я прекрасно сознавал, что при самом благоприятном стечении обстоятельств герцог прибудет в Чезену не ранее полуночи, то есть еще через десять — двенадцать часов. Шум привлек внимание Рамиро, и он велел одному из стражников узнать о его причине. Но прежде, чем тот успел пошевелиться, дверь распахнулась, и мы увидели Луканьоло, изможденного и забрызганного грязью с головы до пят. Сгорая от нетерпения, Рамиро вскочил со своего кресла и бросился ему навстречу.

— Ну? — задыхаясь от волнения, спросил он. — Что?

— Мы нашли ее, ваше превосходительство, — едва ворочая от усталости языком, ответил Луканьоло.

Мне показалось, что я окаменел, услышав эти слова, и от моей былой уверенности не осталось и следа.

— После того как мы понапрасну обшарили окрестности в указанном вами районе, — продолжал тем временем Луканьоло, — я взял на себя смелость перенести поиски в саму Каттолику. Там мы без большого труда разыскали ее, и сейчас она здесь.

Должно быть, я бредил. Это немыслимо, пытался уверить я сам себя. Произошла какая-то ошибка. Луканьоло, должно быть, привез какую-нибудь деревенскую девушку, которую случайно принял за мадонну Паолу. Но в эту минуту дверь в зал вновь распахнулась, и я увидел насмерть перепуганную Паолу, которую поддерживали под руки двое солдат. Издав нечленораздельный звук, чем-то напоминавший довольное ворчание сытого медведя, Рамиро направился к ней, но ее взгляд скользнул ему за спину и остановился на несчастном полуобнаженном пленнике, которого лишь по счастливой случайности не начали пытать до ее появления. И я заметил, что ее голубые глаза еще больше потемнели от страха, когда в этом пленнике она узнала меня.

Глава XIX

ОБРЕЧЕННЫЙ

Мне показалось, что комната и все находившиеся в ней люди превратились в некое туманное образование, в котором, как два солнца, ослепительно сияли огромные глаза Паолы. Где-то на краю этого зыбкого, расплывчатого мира смутно маячил низко согнувшийся в поклоне Рамиро, и словно издалека до меня донесся его голос:

— Мадонна, я не знаю, как благодарить Небеса. Ваше исчезновение давало мне самые веские основания для беспокойства, и теперь я бесконечно счастлив, что вижу вас целой и невредимой.

Что-то неестественное слышалось в его лицемерно-слащавых интонациях. С таким же успехом теленок мог бы попытаться сымитировать щебетание певчего дрозда. Однако не сводившая с меня глаз мадонна Паола не обратила на него ни малейшего внимания; она как будто не замечала его. Ее губы слегка приоткрылись, и с них сорвалось одно-единственное слово:

— Ладдзаро!

Рамиро резко повернулся в мою сторону и нахмурился. Он словно почуял, насколько важно для него сейчас предстать перед мадонной в выгодном свете.

— Освободить его, — рявкнул он, и палачи немедленно повиновались его приказу.

— Вы пытали его! — вскричала она, и теперь в ее голосе звенели гнев и возмущение. — Вы пожалеете об этом, мессер Рамиро, когда о вашем самоуправстве станет известно синьору Чезаре Борджа.

Ах, если бы она вела себя более сдержанно! Я готов был крикнуть ей через весь зал, чтобы она остерегалась откровенничать с Рамиро. Сама того не желая, она помогала ему захлопывать ловушку, в которой я оказался. Рамиро тоже почуял это и беззаботно рассмеялся, отвечая ей:

— Мадонна, вы ошибаетесь. Мы не пытали его, хотя, не стану отрицать, как раз собирались заняться этим. Но своим неожиданным появлением вы спасли его — ведь мы требовали от него указать только лишь место, где вы скрывались, и ничего больше.

— Пытка оказалась бы напрасной, — с презрением ото звалась она. — Ладдзаро Бьянкомонте никогда не выдал бы меня. Впрочем, он и не смог бы этого сделать: после того как ваши люди обыскали хижину, где я пряталась, я отправилась в Каттолику, наивно полагая, что окажусь там в большей безопасности.

Ну вот, она сама и рассказала все, что ему было нужно. Однако Рамиро захотелось лишний раз удостовериться в этом, и он продолжил свою игру.

— В таком случае, его стоило пытать хотя бы потому, что он бросил вас на произвол судьбы в этой лачуге. Мадонна, я содрогаюсь при одной мысли о том, что могло произойти с вами в отсутствие этого негодяя.

Он лукаво взглянул в мою сторону и по-фарисейски ухмыльнулся.

— Не смейте называть его негодяем, — возмутилась она, и я едва не застонал, видя, с какой настойчивостью она подталкивала меня к пропасти. — Он не бросил меня. Нас ожидало дальнее путешествие, и, чтобы подготовиться к нему, он был вынужден ненадолго оставить меня. Не его вина в том, что случилось со мной... — удрученно закончила она.

— О чем вы говорите, мадонна? — с наигранным беспокойствам воскликнул Рамиро.

— О чем? — переспросила она. — И вы еще задаете подобные вопросы? Боже мой, что может быть хуже, чем угодить в лапы Рамиро дель Орка и его головорезов?

— Мадонна, вы, наверное, понимаете, что находитесь среди друзей. Зачем же так отзываться о нас? Но вы, я вижу, едва стоите на ногах, — озабоченно добавил он и сделал приглашающий жест в сторону стола. — Может быть, вы выпьете немного вина?

— Я боюсь отравиться, — холодно ответила она.

— О, зачем же проявлять такое жестокосердие, мадонна? Почему вы не хотите довериться мне? — возопил Рамиро, как если бы слова Паолы уязвили его до глубины души. — В последние два дня я буквально места себе не находил, размышляя о вас.

Ее лицо слегка зарделось румянцем и рот презрительно искривился.

— О да, — ехидно согласилась она, — нетрудно представить себе, как вы перепугались, когда обнаружили пустой гроб и убедились, что ваш замысел сорвался.

— Неужели вы не простите мне маленькую хитрость, пойти на которую меня подвигло исключительно восхищение вами? — с деланным раскаянием в голосе взмолился он, и я подумал, что Рамиро-влюбленный представляет собой зрелище куда более отвратительное, чем Рамиро-палач.

Она отшатнулась от него, словно увидела перед собой поднявшую голову змею, румянец увял на ее щеках так же быстро, как и появился, и в глазах отразился смертельный испуг. О Боже! Мог ли я стоять и спокойно смотреть, как оскорбляют женщину, которая для меня была дороже всего на свете, которую я боготворил, словно ангела во плоти? Конечно, нет. Один точный удар — и мессер Рамиро заплатит жизнью за нанесенное оскорбление. О себе я в тот момент не думал. Слепая ярость овладела всем моим существом, и жажда мщения вытеснила все прочие соображения, подавив, казалось, даже инстинкт самосохранения. И прежде, чем кто-либо из присутствующих успел помешать мне или хотя бы просто догадался о моих намерениях, я бесшумно, как пантера, устремился на стоявшего ко мне спиной губернатора Чезены.

В несколько прыжков я преодолел разделявшее нас расстояние, схватил ничего не подозревавшего Рамиро за шею и, упершись коленом ему в позвоночник, свалил его с ног. Я упал вместе с ним, но еще прежде, чем его грузное тело коснулось пола, мои пальцы сомкнулись на рукоятке его кинжала. Молниеносным движением я выхватил кинжал из ножен и ударил им Рамиро в грудь, прямо в сердце. Раздался громкий треск, и я похолодел от ужаса, внезапно осознав, что ничего не добился своим отчаянным поступком: лезвие кинжала сломалось о кольчугу, которую этот трусливый негодяй носил под камзолом, и в моей руке осталась лишь бесполезная бронзовая рукоятка, богато украшенная самоцветами.

За своей спиной я услышал топот торопящихся ног и звон стали. Мадонна Паола душераздирающе вскрикнула, и если бы не ее решительность, эти впечатления наверняка остались бы последними в моей жизни. Она успела закрыть меня своим телом, и только поэтому обнаженные солдатами Рамиро мечи не пронзили меня насквозь. В следующую секунду я почувствовал у себя на горле железную хватку Рамиро. Легко, словно пушинку, он отшвырнул меня в сторону и, склонившись надо мной, мрачно ухмыльнулся мне в лицо. Затем он схватил меня за воротник камзола, резко выпрямился и грубо поставил меня на ноги.

— Заприте мерзавца в его каморке, — отрывисто бросил он стражникам. — Он еще понадобится мне. Мы побеседуем с ним чуть позже.

— Мессер Рамиро, — послышался дрожащий от испуга голос мадонны Паолы, — он пошел на это из-за меня. Неужели теперь ему предстоит умереть?

Он не сразу ответил ей. Сперва он проводил взглядом потащивших меня к лестнице солдат, словно желая убедиться в том, что его приказание выполняется, и лишь затем с дьявольской улыбкой на лице поклонился Паоле и сказал: — Это нам еще предстоит выяснить, мадонна. Но я не так жесток, как меня любят изображать мои недруги, и всегда прислушиваюсь к ходатайствам за своих пленников.

Не дожидаясь от нее ответа, он велел моим стражникам остановиться, широким шагом подошел ко мне и встал передо мной, уперев руки в бока.

— Боккадоро, — сказал он, злобно сверля меня глазами, — вспомни, какому наказанию я обещал подвергнуть тебя, если выяснится, что именно ты оказался раньше нас в церкви Святого Доминика и похитил мадонну Паолу. Тебе дважды удалось перехитрить Рамиро дель Орка, но никто в этом мире не может похвастаться тем, что сумел сделать это трижды. Иди и постарайся примириться с Богом, потому что на закате — не позднее, чем через час — тебя повесят. Впрочем, у тебя есть шанс сохранить свою жизнь, и если она тебе хоть немного дорога, я советую тебе хорошенько помолиться, чтобы фортуна оказалась благосклонна к тебе.

Вместо ответа я лишь слегка склонил голову в знак того, что понял его. Он повелительно махнул рукой стражникам, и те повели меня вверх по лестнице. Уже сворачивая с галереи в коридор, я в последний раз мельком взглянул вниз и увидел обессиленно опустившуюся в кресло мадонну Паолу и услужливо склонившегося над ней Рамиро дель Орка. Он в чем-то убеждал ее, но я не мог разобрать ни слова за шумом, который производили его офицеры и солдаты, торопливо покидавшие зал.

Глава XX

ВЕЧЕР

Мне приходилось слышать о том, насколько спокойно ведут себя мужественные и храбрые люди, когда их судьба решена. Пока надежда на спасение окончательно не угаснет в их сердцах, они могут слезно молить о пощаде, проявлять всевозможные признаки слабости и даже превратиться в трусов и предателей, но как только исчезают последние сомнения, их состояние коренным образом меняется и в их душах воцаряются мир и покой. По милости Небес они получают возможность осознать, сколь ничтожна и скоропроходяща жизнь, и, прощаясь с ней, успевают примириться с неизбежностью смерти, что, если рассуждать философски, для человека куда более важно, чем любая ее отсрочка.

Я никоим образом не могу назвать себя трусом, однако должен признать, что никогда не испытывал более сильных душевных мучений, чем в тот час, который мне пришлось провести в одиночестве в своей комнате, дожидаясь, пока Рамиро соизволит вновь вызвать меня к себе, чтобы окончательно решить мою судьбу. Конечно, главной причиной тому были мучительные раздумья о мадонне Паоле: теперь, когда она оказалась во власти Рамиро дель Орка и его своры, страшно было даже представить, какая участь могла ожидать ее. Я уверен: если бы не мысли о ней, мое настроение было бы совершенно иным, пожалуй, даже беззаботным. Поверьте, я ничуть не преувеличиваю, вовсе нет — ведь я смог бы найти немалое утешение в том, что торжество Рамиро будет недолгим, а его кончина окажется неизмеримо более ужасной, чем моя собственная. Но стоит ли долго распространяться об этом? В конце концов, моя цель — описание перипетий жизни Ладдзаро Бьянкомонте, более известного под кличкой Боккадоро, Златоустый Шут, но уж никак не исследование его философии, из которой читатель вряд ли сумеет извлечь пользу для себя, так что не лучше ли ее совсем опустить?

Окна моей комнаты выходили на запад, и я задумчиво смотрел, как завершает небесный бег наше светило, обозначая этим окончание и моего жизненного пути. Вот его огненный диск коснулся неровной линии холмов, возвышавшихся далеко на горизонте, и простиравшаяся перед моим взором заснеженная равнина окрасилась в багровый цвет, словно напоминая о кровавых делах, творящихся внутри крепостных стен Чезены.

Рамиро сказал, что у меня оставался шанс на спасение, но я догадывался, что он имел в виду, и не хотел даже думать об этом, чтобы окончательно не сойти с ума. Я считал, что спасти меня могло только чудесное появление Чезаре Борджа, но стоило ли человеку в моем положении уповать на чудеса? Я подумал об Иисусе Навине и в эту критическую минуту откровенно позавидовал его дару [Иисус Навин — преемник Моисея в качестве вождя израильтян при завоевании «земли обетованной» в Ханаане, главное действующее лицо названной его именем отдельной Книги Библии. Во время одного из сражений, остановив солнце, помог соплеменникам победить хананеев. «Иисус воззвал к Господу... и сказал пред Израильтянами: стой, солнце, над Гаваоном, и луча, над долиною Алалонскою! И остановилось солнце, и луна стояла, доколе народ мстил врагам своим... И не было такого дня ни прежде, ни после того...» (Нав. 10:12-14)]. Ведь если по моей молитве солнце остановилось бы в его теперешнем положении еще на восемь часов, то все могло бы обернуться совершенно иначе — при условии, разумеется, что Мариани и Чезаре Борджа не задержатся в пути...

Скрип открывающийся двери вернул меня к реальности, и у меня защемило сердце, когда я вспомнил, что не успел примириться с Богом, потратив отпущенное для этого время в бесплодных фантазиях. «Боже, милостив буди мне грешному», — только и успел я произнести про себя прежде, чем на пороге моей комнаты возникли двое алебардщиков и палач в отвратительном кожаном фартуке. Видимо, Рамиро решил поиграть в пунктуальность и в точности исполнить свое обещание повесить меня на закате.

— Пора, — отрывисто бросил один из солдат.

Палач связал мне руки за спиной и, взяв другой конец веревки, повел меня, словно овцу на бойню, в зал, где меня поджидали губернатор Чезены и его офицеры. Кресло, в котором обычно восседал Рамиро, теперь занимала мадонна Паола. На ней я увидел все ту же грязную и изорванную монашескую рясу, в которой ее привезли сюда, а ее дикий, затравленный взгляд и неподвижное, словно окаменевшее лицо выдавали, с каким трудом ей удавалось сохранять внешнее спокойствие. Мне, однако, показалось, что ее силы на исходе, и в любую минуту может произойти нервный срыв, который закончится ее гибелью либо, что еще хуже, — безумием.