Большая стрелка

А через три дня через своих людей в милиции Художник узнал, что Калач поплыл и начинает давать признательные показания. Бурнус тоже долго не продержится. А дальше потянется цепочка…

Этот вопрос нужно было решать радикально. Решался он, с одной стороны, просто. А с другой стороны, решить его было куда тяжелее, чем грохнуть Хошу.

Все ночь он не спал. В последнее время и так стал нервным, раздражительным. А тут необходимость принимать это решение.

Под утро он вытащил из холодильника бутылку водки, осушил ее почти всю, но легче не стало. Он провалился в полузабытье. Когда очнулся, проблема никуда не делась, и снова встала необходимость принимать решение.

Потом он расслабился. А, собственно, какое может быть решение? И чего он мучается? Разве он может решить по-другому? Нечего сходить с ума.

Есть такой принцип: живи и дай жить другим. Художник давно переиначил его: пусть другие живут, пока дают жить ему… А отступать от своих выстраданных принципов он не привык.

Днем он встретился с Шайтаном…

Деньги гонцы с Урала привозили на квартиру в Марьино. Обычно свердловчан было четверо. Один держал в руке чемоданчик. Двое жлобов провожали его до дверей квартиры, а водитель оставался в машине.

Операция давно стала рутинной. Никаких фокусов гости с Урала не ожидали. Они с Маничевым были старые партнеры, а даже из-за более серьезных денег кидать старых друзей нельзя — дороже встанет.

К дому подъехал невзрачный «Москвич», из него вышел такой же невзрачный субъект лет сорока пяти — эдакая оставшаяся не у дел канцелярская чернильница, таких не один гаишник не обшкурит — постесняется, и одет как с чужого плеча. Такую машину шмонать не станут. Зато сзади следовал мощный джип с тремя быками.

«Чернильница» вышел из «Москвича», хорошенько запер дверцу, взял потертый пластмассовый дипломат и направился к подъезду. Двое быков присоединились к нему. Один из них прошел по лестничной площадке, держа руку за пазухой так, чтобы моментально выхватить пистолет. Другой прикрывал портфеленосца сзади.

Они поднялись на второй этаж. «Чернильница» позвонил один раз, через некоторое время еще трижды.

Быки напряженно озирались, они знали, что расслабляться нельзя — иначе дальше будешь расслабляться на погосте.

— Пришли, — сказал Влад, сидящий в той самой квартире, глядя на экранчик.

На лестничную площадку Гурьянов вывел миниатюрную видеокамеру типа охранных устройств, но получше — оперативная техника из арсенала «Бурана».

Полковник прижмурился, представив, как будут развиваться дальнейшие действия. Просчитал траекторию своего движения.

— Осторожнее с тем, в стороне, — ткнул Влад на экране в озиравшегося быка, стоящего около лифтовой двери и держащего за пазухой руку. — Он может успеть тебя продырявить.

— Не успеет.

Гурьянов перекрестился и сказал:

— Ну, с богом.

А потом рванул дверь. Дернул «чернильницу», кинул его в руки Владу, который тут же успокоил гостя мощным ударом.

Полковник прошелся пушечным ядром. Первого быка он снес, как в рэгби, размазав по стене и отключив. Второй подался назад, выбрасывая вперед руку с пистолетом. Но Гурьянов успевал. Поэтому не нажал на спусковой крючок пистолета, который держал в руке, а ударил рукояткой по толстому черепу.

Здоровяк рухнул на колени и завалился на кафель. Гурьянов крякнул, приподнял увесистое тело и заволок в квартиру, где Влад устроил на полу двух других.

— Живы, — сказал полковник.

Влад взял молоток с отверткой, снес запор на дипломате. Внутри были обещанные деньги.

— А шахтеры голодают, как в таких случаях положено говорить, — усмехнулся Влад.

— Да.

— Взять бабки — и хрен с ними со всеми, — задумчиво произнес Влад.

— А они тебе нужны, эти деньги?

— Кому не нужны? — усмехнулся Влад.

— Смотри, — развел руками Гурьянов. — Тебе решать. Я не обижусь. Не забыл, у нас на сегодняшний вечер еще один выход в свет?

— Помню. — Влад переложил деньги в кожаную сумку, перекинул ее через плечо.

Они вышли из подъезда в другую дверь. Не хотелось попадаться на глаза шоферу, который скучал в джипе. Дело сделано…

За окном квартиры сыпал первый снег, одевая землю в пушистый наряд. Художник брал из блюда виноградины и ел ягоду за ягодой, не ощущая вкуса. Последние события прилично выбили его из колеи. Его лицо опало. Но глаза все так же горели сумрачно и решительно. Опять он вставал перед выбором — или сойти с дистанции, или продолжать этот становящийся все более безумным бег.

— Видишь, какая петрушка, — сказал Художник, закончив объяснять ситуацию.

— Целый огород, — кивнул Шайтан. Ему как всегда было все до фонаря, видимого беспокойства он никогда ни по какому поводу не испытывал. И сомнения в этой жизни посещали его весьма редко. В плену он стал невозмутимым фаталистом. Оно и неудивительно — бородатые моджахеды разыгрывали пленных на пальцах, и кому выпадал неудачный жребий, тому рубили голову. Это была такая афганская рулетка. И он смирился, что однажды выбор судьбы падет на него. Вот только пришел тот человек — в пыльном комбезе, с автоматом на плече и улыбнулся открытой русской улыбкой:

— Собирайтесь, соколики.

Кажется, что это было только вчера…

Калач и Бурнус, выполнившие тот заказ, к руднянской команде имели косвенное отношение. Они выполнили еще пару заказов — правда, там было без мокрухи, просто надо было опустить кое-каких шустрых ребятишек, что они и сделали. Бывшие спортсмены, они брались за любую работу, лишь бы прилично платили. Наверное, за приличную сумму они без терзаний сбросили бы ядерную бомбу на родной город. Договаривались с ними непосредственно Хоша и дядя Леша.

Хоша сыграл в ящик. Значит, следователь арестовывает дядю Лешу. Ну а дальше — полная катастрофа. Старый мент осведомлен практически обо всем, что наделано «Рудней» за восемь лет своего существования.

— И что ты предлагаешь? — спросил Шайтан, он уже десять минут подбрасывал стеклянный шарик и ловил его.

— Ты видишь другие выходы? — спросил мрачно Художник. — Надо с ним кончать.

— Но дядя Леша, — покачал головой Шайтан. — Наш же…

— Был наш.

Шайтан еще раз подбросил шарик, потом швырнул его точно в блюдо, и шарик устроился там еще одной виноградиной, об которую, впрочем, легко обломать зубы.

— Не, Художник, так не по совести.

— Шайтан, он продаст нас. Я знаю. Ты не веришь? Шайтан поморщился недовольно:

— Не правильно это.

— Правильно, не правильно, — махнул рукой Художник. — Потом разбирать будем. Сейчас время терять нельзя.

— Когда ты хочешь?

— Медлить нельзя..

— Как его найти-то? Я ему и вчера, и сегодня звонил. Мобильник не отвечает. Дома трубку никто не берет.

— Может, его уже взяли? — задумчиво произнес Шайтан.

— Нет. Не должны были. Будем искать, — Художник пододвинул к себе телефон. Набрал номер:

— Галка? Что делаешь?.. Неважно. Встретиться надо. Какой через три часа! Немедленно!

Через полчаса они встретились на улице рядом со стоянкой туристических автобусов. Галка была в короткой норковой шубе, пушистой лисьей шапке, приехала на красном «Опеле». Выглядела она на уровне, хоть и ощущалась некоторая потрепанность жизнью, которая бывает у валютных шлюх.

— Привет, — сказал Художник, по-братски чмокая ее в щеку. — Как у тебя, ласточка?

— Отлично, — кивнула она.

— Давно дядю Лешу видела?

— Вчера. Он к Натахе на хату завалился с авоськой, полной бутылок. Сказал: «Девочки, я здесь, чтобы устроить вам праздник». Устроил. Надрался как свинья. И ронял все время слезу.

— Чего так?

— Говорит, устал, смерть свою чувствует.

— С чего это? — удивился Художник.

— Белая горячка.

— Что же ты его не расслабила?

— А, вас всех расслаблять, — поморщилась Галка. — Много вас таких.

Художник кивнул. Потом развернул ее к себе лицом и хлестнул ладонью по щеке.

— Ты забылась, сука. Кто мы и кто ты… Она испуганно посмотрела на него. И поспешно воскликнула:

— Ну ты что, Художник? Я же шучу!

— Где он сейчас?

— У Натахи. У нее выходной. И она его ублажает.

— Сможешь вытащить его по телефону к себе?

— Попытаюсь. А как?

— Не знаю. Уговори… Договорись встретиться в городе. Посадишь в машину. Потом остановишься и выйдешь из салона. Поняла, ласточка?

— Молодец, — он поцеловал ее.

Галка встретилась с дядей Лешей у памятника Гагарину. Старый милиционер немножко протрезвел. Она поцеловала его и потащила к машине.

Он сел на переднее сиденье. Тут подошел Художник и устроился сзади.

— Привет, дядя Леша.

Он посмотрел на Художника и бросил:

— Здоров, коль не шутишь.

Шайтан распахнул дверь со стороны водителя:

— Вали, Галка. Нам поговорить надо.

— Но как…

— Я сказал — вали.

Она нерешительно вышла из машины и пошла к остановке автобуса. Обернулась — в ее глазах была боль. Подняла руку, остановив такси.

— Проедемся, — сказал Художник.

— А что, пожар? — спросил дядя Леша.

— Потолкуем.

— А сам позвонить не мог? Зачем Галку прислал?

— Мы тебя не могли найти. А поговорить срочно надо, — пояснил Художник. — Есть новости кое-какие.

— Ну что ж не потолковать, — с грустным пониманием произнес дядя Леша. И весь как-то обмяк.

Они выехали за город. Художник боялся, что дядя Леша наделает глупостей. Но тот сидел равнодушно. Они перебросились только несколькими словечками. Разговор не клеился.

«Опель» остановился. Рядом были те самые Бровинские болота.

Художник распахнул дверцу, морозный воздух защипал щеки, но не кусаче, а бодряще.

— Зря вы так, — дядя Леша окончательно протрезвел. Руки его немножко тряслись. — Зря.

— Бурнуса арестовали. Калача арестовали. Они поплыли, — оправдываясь, произнес Художник. — Тебя сломают, дядя Леша… Сломают.

— Эх, Художник. Я сколько раз тебя вытаскивал. Ты же мне жизнью обязан,

— По обязательствам в наши времена платят только дураки, — пожал плечами Художник, стараясь не встречаться взглядами с дядей Лешей.

— Да, — кивнул тот.

В старом менте сейчас был не страх, а какая-то глубоко засевшая грусть. И разочарование. Он произнес:

— А я тебя, можно сказать, любил. Наверное, как сына.

— Дядя Леша, не дави на слезу.

— Художник, давай его в Мексику отправим, — предложил неожиданно Шайтан. — Недорого обойдется-то.

— Нет. Это не решение… Выходи из машины. Дядя Леша неспешно вышел и пошел по снегу. Легкие ботинки погружались в пушистый снег. Он ощущал, что ему в затылок смотрят. Остановился, обернулся.

Художник подошел к нему, держа руку под своим дорогим .кашемировым пальто, и встал напротив.

— Чего медлишь? — спросил дядя Леша.

— Извини, дядя Леша, — Художник вскинул руку. Щелкнул выстрел…

— Киска нужна, чтобы развлечься, — объяснил Муха подвалившей к его машине крепкой, с цепкими глазами, полноватой даме лет сорока.

— На ночь? — осведомилась она, глядя на хлюпкого мужичонку в стильном костюме, сидевшего за рулем новенькой «Вольво».

— Ну не на день же.

— Сорок, — сказала бандерша. — Зелени. Она верховодила на точке недавно и о Мухе еще не была наслышана.

— Подойдет.

— Выбирайте, — она повернулась и крикнула:

— Девочки. Девочки выстроились в шеренгу, как на плацу. Зрелище было фантастическое — шеренга шлюх на центральной московской улице. Во взглядах многих была мольба. Клиент означал, что будут деньги. Будет чем расплатиться за жилье. Будет, на что надраться виски и прикупить шмоток. И сходить в кабак. В отличие от дорогих офисных и гостиничных шлюх, этим девахам, которые понаехали с Украины, Молдовы и черт-те откуда, не нужны массажеры, салоны и дорогая косметика. Их запросы куда скромнее — прежде всего вырваться из мутного, беспросветного, серого, нищего мира, окружавшего их дома. Их, как мотыльков, тянули огни Москвы. И многие из них, как мотыльки, сгорали здесь.

— Поглядим, — Муха вылез из машины. Одна из шлюх ему подмигнула — с ней они были в прошлый раз. Но он скользнул по ней равнодушным взглядом. И выбрал черноволосую, с царапиной на губе, девушку.

— Только не обижай нашу девочку, — сказала бандерша получив деньги. — Они ласковые. Это как кошку бездомную обидеть, — вдруг с искренней грустью вздохнула она.

— Я что, не похож на порядочного человека? — улыбнулся несколько гаденько Муха и тронул машину с места.

Брюнетка тут же принялась за работу, руки ее полезли за рубашку и ниже, но он оттолкнул ее.

— Не терпится? Сиди тихо.

— А ты не «садик»?

— Я — Муха. И вообще, закройся. Ты языком по-другому работать будешь.

— Как хочешь, — она обиженно отвернулась, глядя на пробегающие за окном сияющие витрины и переливчатые огни вечерних реклам.

У Мухи была одна простительная слабость. Он имел возможность заказывать любых девочек, при желании даже бесплатно. Но он обожал именно шлюх с улицы. Не пугала даже опасность подцепить от них заразу. Он наслаждался самим процессом: ему нравилось останавливаться на машине и выбирать их, стоящих в ряд, на фоне городских огней, как вещи в витрине. И нравилось то, что происходило потом.

Пару раз он влетал с ними. Одна шлюха пыталась его наклофелинить, но он эти фокусы знал. Другая навела на него разбойников. Они приняли его за обычного лоха, вытряхнули карманы, где у него было полтысячи баксов. И потом долго жалели, поскольку разбор ждать себя не заставил.

Но чаще все проходило нормально, к обоюдному удовольствию клиента и проститутки.

Муха засвистел привязавшийся мотивчик новомодного шлягера.

Есть идиоты, любящие беседовать со шлюхами — таким способом убегают от одиночества и снимают стресс. Но на то они и идиоты. Муха себя к таковым не относил.

Он представил, как сейчас пропустит ее в прихожую. Потом в комнату. Кинет на просторную трехспальную кровать, не собираясь раздеваться. Она будет что-то лепетать, якобы возбуждая его страсть. Но так его не возбудишь. Он будет кивать, глядя ей прямо в глаза. Под потолком засияют несколько стосвечовых ламп, они будто пронзят ее насквозь. И тогда его пальцы сомкнутся на ее шее. Она захрипит, и он увидит в ярком свете ламп в ее глазах мечущийся предсмертный ужас.

Он отпустит ее, довольный и расслабленный. Нальет ей виски. А потом все будет, как и должно быть в подобных случаях.

Он свернул во двор. Вышел из машины.

— Вылезай, белоснежка. Приехали.

Она вышла из машины. Скромно одернула юбку. И, цокая каблуками, устремилась за ним к подъезду…

В подъезде их и ждали. Точнее, ждал. Один человек.

Муха сразу получил удар в солнечное сплетение. Согнулся. Осел на желтый кафельный пол, замусоренный выпавшими из почтовых ящиков бесплатными газетами и бумажками с рекламками магазинов фирмы «Партия» и недорогого ремонта квартир.

— Мы с дядей прогуляемся. А твоего духу чтоб здесь не было, — кинул верзила проститутке.

Замашки у шлюх, как у дворняг. Они привыкли выживать в этом полном опасностей и смертельных ловушек городе. И отлично чувствуют, где могут огрести по первому разряду, так что два раза упрашивать их удалиться не приходится.

Спотыкаясь, она выбежала из подъезда и устремилась со двора.

Гурьянов встряхнул Муху. Взял под руку.

— Очухался? Сейчас мы выйдем, сядем в машину. Взвизгнешь — убью, — он продемонстрировал ствол. Муха кивнул. Он знал, что незнакомцу сдержать слово не сложно. Действительно, так и убивают. Кто помешает нажат на спусковой крючок? Никто. Поэтому он сказал:

— Ты ошибся. Не на того наехал.

— На того, Муха. На того, — заверил незнакомец. — И трепыхайся понапрасну. Не вреди себе. Лады?

— Хорошо.

Вдавливая пленному в бок ствол, полковник провел его «Волге», в которой ждал Влад. Они выехали на пустырь.

— Садись, — Влад открыл багажник.

— Вы чего? — испуганно округлил глаза Муха.

— Мы можем тебя и здесь оставить, — сказал Гурьянов вытаскивая пистолет.

Муха прытко юркнул в багажник, устроился там поудобнее. Вентиляция там дрянная, но не задохнешься.

Довезли до точки без происшествий. Провели в тот самый подвал.

— А теперь будем звонить Киборгу, — проинформировал Влад.

— Братва, если вы хотите что-то добиться таким нахрапом от Киборга, то не на того нарвались. Он, конечно, меня уважает. Но не настолько, чтобы мной могли торговаться.

— Тогда мы ошиблись, — кивнул Влад. — И след тебя мил человек, в расход.

Муха побледнел, поняв, что наговорил что-то не то.

— Звони, — протянул полковник трубку телефона.

— И что сказать?

— Скажи, что ты в гостях у Художника. И есть о чем поговорить. Потом дашь мне трубку.

— Да, — Муха нащелкал быстро номер. — Киборг, здорово… Дела как сажа бела. Тут на меня наехали… Быки Художника. Я у них.

Ответная витиеватая матерная тирада растянулась на минуту.

— Они с тобой говорить будут, — Муха передал трубку Гурьянову.

— Ну, здорово, Киборг, — произнес он. — Тяжко тебе без банкира будет…

Буря не утихала. Когда Художника вызвали к следаку, ведущемy дело по убийствам на ликерке, он понял, что больше в городе ловить нечего.

Куда податься бандиту? Где для него то Эльдорадо, в кото-пом на деревьях растут зеленые баксы? Есть такое место, называется оно Москва. Там всем братанам есть место. По самым скромным подсчетам, только в окультуренных бригадах их там тысяч двадцать. Так что еще десяток правильных пацанов только украсят город.

Ситуация была аховая. Общак почти опустел. Счета подконтрольных фирм арестовала прокуратура. Все то, что нарабатывали годами, вмиг сметено могучим ураганом. На свободе оставались остатки руднянской команды, да и те норовили перебежать в другие бригады.

Но кое-что оставалось. Оставался надежный, как американский страховой полис, Армен. Оставался крутой, как сто быков, Шайтан. Было еще человек десять, с которыми можно своротить горы. И были кое-какие связи еще по водочной благодатной эпохе.

Итак, в Москву. Город, где еще не так давно имел вес Гарик Краснодарский и где ахтумских могли встретить далеко не с распростертыми объятиями. Впрочем, бывшие сподвижники Гарика о Рудне чуток позабыли. У них продолжалась полоса неприятностей. Их нового пахана арестовали в Голландии за какую-то аферу с промышленными алмазами. ФСБ вцепилась в них мертвой хваткой, и они сидели ниже травы, многие в ожидании арестов. Художнику было даже немного жаль этих ребят. Ведь когда у тебя восьмикомнатная квартира, коттедж в ближнем Подмосковье, джип и счет в банке, это очень трудно — ждать ареста. И не скроешься, потому что с этим городом ты повязан тысячами нитей. Другое дело приезжать вольным разбойником завоевывать город.

Художник прошелся по старым связям, ища работу для своей бригады. И нашел ее.

Первый заказ — обычный. В инвестиционной компании ожидался разбор между компаньонами. Такое всегда бывает, когда делятся очень большие деньги. Компания распалась на фракции. И пошло соревнование — кто кого быстрее угробит.

Руднянские взялись за дело. Его нужно было провести быстро, чисто, чтобы начать завоевывать в столице репутацию серьезных специалистов.

Когда та самая конкурирующая фракция — четыре человека — на пятисотых «мерсах» и «Линкольнах» съехались в загородный дом на обсуждение своих коварных планов, Шайтан просто нажал на кнопку, и обломки дома всех похоронили под собой. Заказ был выполнен в срок.

Заказчики остались довольны. По их рекомендации руд-нянская команда приняла участие в делах нефтяной компании — там был долгий разбор с конкурентами. Пришлось убрать руководителя службы безопасности конкурентов и еще двоих. За каждый добытый скальп им отстегивали от двадцати i до пятидесяти тысяч зелени. Дело оказалось прибыльным.

Полтора года в Москве пролетели как один день в ежедневной борьбе за существование. Но работать в столице, где все давно распределено, нелегко. И везде, куда ни ткнешься, маячит тень власти. Любой московский крупный бандит обязательно имеет выход на политиков — или на Кремль, или на московские власти. Художник в своем провинциальном неразумении далеко не сразу вник в хитросплетения столичных отношений.

Постепенно Художник наладил отношения с авторитетами, чье слово в Москве имело вес. Кажется, Гарика Краснодарского ему простили, по Москве поползли слухи, что покойный вор в законе сдавал людей РУБОПу.

Потом пошли потери. Двое орлов полетели охотиться на жертву. Дело простое — тот деятель из окружной префектуры передвигался по городу без охраны. Делов-то — просто прострелить башку и уехать. Прострелить — прострелили, однако пришлось убирать случайного свидетеля. Руднянский киллер сбросил ствол, сел в поджидавший краденый «жигуль», по дороге к ним и прилипла гаищевская машина. Когда киллеры пошли на таран, гаишники их расстреляли из автомата. «Жигуль» врезался в бордюр, в нем было два трупа.

— Хлопотно это, людей убивать по заказу, — посетовал Художник, когда с Шайтаном коротал вечерок за жбаном пива в квартире. Работал телевизор — передавали «Вести». — Рано или поздно мы налетим на заказчика, который сочтет надежным уничтожить исполнителей.

— Ну это вряд ли получится, — возразил Шайтан.

— Вo — вдруг Художник прищелкнул пальцами и показал на телеэкран. — Смотри, что за морда!

Сопредседатель фонда помощи бездомным детям твердил о проблемах детской беспризорности. О необходимости быть добрее в наше нелегкое время. О дефиците человечности. И перечислял конкретные дела фонда — сколько детей они спасли от голодной смерти.

— Ух ты, Политик! — воскликнул Художник.

— Он.

— Интересно, он по-прежнему под торгуевцами?

— Те его не упустят.

— Да, — кивнул Художник.

И забыл о Политике на четыре месяца. Но однажды прямо у Петровки, 38 торгуевский главарь Зеленый назначил стрелку чеченцам, надеясь, что около здания ГУВД на него никто не покусится. А его цинично застрелили чуть ли не под окнами у начальника московской милиции. Так начался крупный разбор, а крупные разборы, как практика показывает, не доводят до добра никого. Ствол на ствол. Отчаяние на отчаяние. Ненависть на ненависть. И в конце — одни пепелища.

Схема обычная. В ответ торгуевские расстреляли троих чеченских боевиков. Те в долгу не остались. Тут включился РУБОП и розыск. Прошли широкой волной аресты.

— Все, торгуевская команда перестала существовать, — подвел итог на совете стаи Художник. — Остались быки. Но у них нет ни мозгов, ни связей — ничего. Всех, кто хоть что-то представлял из себя, выбили.

— А нам что? — спросил Армен.

— Сейчас будут наследство делить, — сказал Художник.

— Нам вряд ли что обломится, покачал головой Армен. — Там других голодных полно.

— А это мы еще увидим.

На следующее утро, наведя соответствующие справки, Художник приоделся получше и отправился в офис фирмы «Ак-Раме» на Тверской. С некоторым трудом он прорвался в помещение. Его провожал один из охранников.

— Как вас представить? — спросила его секретарша;

— Андрей Викторович.

— Вам Георгий Николаевич назначал?

— Нет. Но он будет рад нас видеть.

— Вы уверены? — с сомнением произнесла секретарша.

— Да. Вы только скажите — тот самый Андрей. Любитель детского кино. Мы с ним на даче виделись.

Секретарша нажала на кнопку телефона и передала все так, как сказал Художник.

Когда он зашел в кабинет Политика, тот глядел затравленно, попытался улыбнуться, но губы его тряслись.

— Помнишь меня, детолюб?

— Помню, — кивнул Политик. — Как же. Хорошо помню.

— Люблю людей с хорошей памятью. А то некоторые быстро забывают. Приходится напоминать.

— Столько лет прошло.

— Не так уж и много. Но жизнь быстро течет. Все меняется. Тяжелая жизнь. Люди уходят. Вон, телевизор смотрел. Зеленый погиб.

— А мне что?

— У скольких контор крышу унесло.

— Знаешь, сколько ко мне уже приходило с предложениями о крыше? — нервно произнес хозяин офиса.

— Сколько?

— Приходили.

— И ты отказал?

— Я сказал, что подумаю.

— Серьезные люди приходили?

— С Реутово. Под Зеленым работали. У них такой смуглый зверь старший. Гибоном кличут.

— Наследники из Калькутты, — насмешливо произнес Художник.

— Они говорят, что да.

— А ты что думаешь?

— А я с людьми советуюсь.

— Кому упасть в объятия — вопрос нешуточный. Очень важный вопрос. Только выхода-то у тебя, детолюб, нет. Наша скромная благотворительная организация — тебе по духу самая близкая.

— Это почему?

— А ты не знаешь? — ласково улыбнулся Художник. — по тому что у меня богатая коллекция видеозаписей.

— Этого достаточно?

— Ты справки-то наведи насчет нас. Мы в узких кругах юли широко известные. Короче, всех отсылай к нам. Стрела нужна — будет стрела… Телефончик возьми. Пригодится.

Ждать пришлось недолго; Самозваные наследники покойного Зеленого завалились к Политику опять. А потом позвонили Художнику.

— Знаешь, пацан, — глухой рык принадлежал тому самому Гибону. — Есть такая поговорка — будем считать, что я вас тут не видел.

— Зато я вас вижу, — сказал Художник. — Только видеть можно по-разному. В красных розах. В гробу… Отвалите, братаны, тут не ваше место.

— И не твое. Преступишь порог «Акраме» — будем мочить. Всех.

— Что мы как не свои — по телефону. Стрела?.. Только третейских судей не приводи. Для нас авторитетов нет.

— Стрела, — кивнул Гибон.

Художник успел разузнать, что эта реутовская бригада держала один из рынков и выбивала долги, то есть занималась тем, чем и должна заниматься бригада средней руки. Она входила в государство Зеленого. И теперь бросилась подбирать то, что упало…

Стрелка — вещь ответственная. Возможны многочисленные подлости. Одна из сторон может вызвать милицию, а сама не появится — тогда она становится вне закона, но часто ее этот закон ничуть не колышит. Другой вариант — все может закончиться взаимной бойней. И тут все зависит от подготовки, вооружений, количественного состава и решимости сторон. В Подмосковье на некоторые стрелки, особенно в начале девяностых годов, съезжались по две сотни боевиков.

— Сколько они реально выставят? — спросил Шайтан.

— Нагрянут человек тридцать, — сказал Художник. — Могут и больше, но тогда покажут себя дураками и трусами. Это будет не стрелка, а праздничная демонстрация. В наше время это неприлично.

— И Гибон скорее всего с тобой выйдет говорить, — сказал Армен. — А что мы им противопоставим?

— Такой толпы у нас нет.

— А есть желание, чтобы было по-нашему, — сказал Армен.

— И никто нас с правильной дороги не свернет. Правда Шайтан? — Художник потрепал его по плечу. — Какие мысли?

— Надо покумекать, как эту гору своротить…

— Ox, что будет… Как вы думаете, они нас отпустят? — нудил Политик. — Отпустят, я думаю…

— Хрен они нас отпустят, — сказал более прагматичный и искушенный в бандитских делах Муха.

— Тогда надо попытаться бежать.

— Хрен ты убежишь, — вздохнул Муха.

И был прав.

Влад, которому надоело выслушивать эти причитания, выключил приемник.

Муха и Политик томились вместе в подвале. И даже сидели на одной цепи. И беседовали друг с другом, поскольку больше беседовать там было не с кем. Влад поставил там микрофон, но ничего интересного не услышал. Ладно, когда операция завершится, они выпустят их, кому они нужны… Только лишняя вонь…

План полковника был прост и вместе с тем требовал детальной проработки, учета большого количества случайностей. Комбинация была многоходовая. Ход первый — похищается чемодан с уральскими деньгами и подкидывается! Художнику мысль, что это дело рук людей Киборга. Ход второй — у Киборга в свою очередь захватывается банкир, звонок от имени Художника, выставляется претензия по старым спорам и за похищенный чемодан денег. И назначается стрелка для разбора. Потом прозвон Художнику, назначение стрелки и ему. Мошеннический старый трюк — они будут считать, что говорят друг с другом, не представляя, что появился почтальон, который переписывает письма. Расчет был на то, что Художник и Киборг настолько ненавидят друг друга, что дуются, как дети, предпочитая общаться через своих помощников.

А помощников по голосам не запоминают. И наконец главный ход — разбор!

Труднее было забить место стрелки. Обе стороны были пекрасно осведомлены о многочисленных фокусах и коварстве друг друга. Но и это удалось утрясти. И стрелку забили на завтра.

— Они осмотрят место перед стрелкой, — сказал Влад. — У Художника почерк — он расставит сюрпризы. Или посадит снайпера. Или заготовит мины. У него есть Шайтан, который может много.

— А Киборг?

— Тоже не лыком шит. Но таких специалистов у него нет. Шпана бывшая. Привык массой брать. Нагонит толпу быков. Пальцы веером. Тельник на грудь. И вопль: «Ты на кого, сука, попер?!»

— Отсюда следует, что мы должны оказаться там раньше всех, — сказал Гурьянов.

Он сам был мастером на такие сюрпризы, которые не снились и Шайтану, и всей московской братве.

Место для базара забили около одной из многих подмосковных вымирающих деревень. Наладить хозяйство там всегда мешали раздолбанные дороги. Сегодня они лучше не стали. Там можно стреляться сколь угодно. Если жители из соседней деревни и услышат, то милиция доберется сюда нескоро.

— Делаем закладки здесь и здесь, — полковник ткнул в карту аэрофотосъемки, которую только что достал в Службе.

— Ну, Никита, получится афера? — спросил Влад.

— Должна получиться. Вооружаемся? — спросил он.

— Пошли.

В одном из закутков бомбоубежища Влад еще год назад оборудовал тайник. И теперь он очень пригодился. Там хранился целый арсенал, который друзьям удалось насобирать за последнее время.