Первый год войны

У меня авиации не было. Приказом командования фронта она была переброшена на другое направление. Я немедленно доложил о складывающейся обстановке командующему фронтом. Моим сообщением о ситуации на 7 часов утра маршал Тимошенко, видимо, остался доволен и пожелал нам успеха. Меня же неотступно преследовала мысль: где взять хоть одну стрелковую дивизию и по меньшей мере две танковые бригады, чтобы поддержать 680-й и 34-й гвардейский стрелковые полки и не дать врагу прорвать их оборону? Год войны научил простой истине, что если своевременно не залатать дыру прорыва и немецкие танки выйдут на оперативный простор, то потом потребуется в десять раз больше сил и средств, чтобы выправить положение.
      Генерал Ветошников доложил, что в оборонительной полосе армии все соединения связаны боем, отражают настойчивые атаки. Ни у кого ничего взять невозможно.
      - Остается только просить главнокомандующего, - заключил он.
      "Но ведь я ему только что доложил обстановку, сказал, что первая атака отбита! Как можно просить помощи? - думал я. - Если положение ухудшится, обращусь к главкому, а пока посмотрим, как будут развертываться события". А самого беспрерывно беспокоит мысль, не будет ли потом поздно? Ведь до фронтовых резервов в лучшем случае 60-70 километров!
      В 10 часов С. М. Рогачевский и А. И. Родимцев порадовали докладами об отражении второй атаки.
      Докладывая главнокомандующему обстановку на 10 часов утра, я настойчиво просил подбросить в мой резерв одну стрелковую дивизию и две танковые бригады, которые у меня забрали накануне. Отсутствие резервов не давало мне возможности влиять на ход сражения, тем более что все части очень малочисленна значит, могут не выдержать танкового тарана. Немного подумав, Тимошенко ответил:
      - Хорошо. Пока держись. Что-нибудь придумаем!
      И мы держались. Но к 12 часам от непрерывных бомбежек и танковых атак наши силы стали иссякать. На участке 680-го полка противник овладел его первой траншеей. Начали выдыхаться и гвардейцы 34-го полка. Момент был критический. Именно сейчас, не позднее, надо было поддержать эти полки, чтобы отбросить врага в исходное положение.
      Я снова доложил главкому обстановку и попросил помощи. Маршал Тимошенко пообещал направить в мое распоряжение 23-й танковый корпус. "Наконец-то!" вздохнул я с облегчением. Эту радостную весть я тут же сообщил члену Военного совета и начальнику штаба. Попросил генерала Л. В. Ветошникова выяснить, где находится 23-й танковый корпус и как скоро можно ожидать его прибытия.
      Через полчаса начальник штаба доложил, что корпус находится в 70 километрах от нас и может быть здесь только к утру 1 июля.
      "Поздно, - мелькнула мысль, - войска могут не выдержать танкового удара, и тогда поддержка будет запоздалой... Недаром говорят, дорога ложка к обеду. А сейчас надо немедленно усилить правый фланг армии до прихода 23-го танкового корпуса".
      Я вывел один полк из 38-й стрелковой дивизии, с ее же участка взял 65-ю танковую бригаду, вывел один полк из 175-й стрелковой дивизии и бросил их на помощь 13-й гвардейской и 169-й стрелковым дивизиям. Но вскоре понял, что и эти меры запоздали.
      К 14 часам немецкие танки прорвали оборону 680-го и 34-го гвардейского стрелковых полков, а выводимые мною части для усиления правого фланга еще не начали марша к пунктам сосредоточения. Чтобы эти части успели прийти на помощь 680-му и 34-му гвардейскому полкам, надо было отдать приказ в 8 часов утра, а не в 12 часов 30 минут дня, как это сделал я. Но мог ли я пойти на такую меру в 8 часов, когда обстановка еще не прояснилась? Впоследствии я много думал над этим и всякий раз приходил к выводу, что в 8 часов нельзя было принять такое решение, потому что противник был не менее активен и на левом фланге армии в полосах 38-й и 175-й стрелковых дивизий; в ходе боя ослаблять оборону этих дивизий и нарушить принятый боевой порядок было опасно. Под давлением танков и авиации 169-я и 13-я гвардейская начали с боем отходить. За день противник занял Борисовку, хутора Гришкин и Огибное, вклинился в нашу оборону на 12 километров.
      169-я стрелковая дивизия с 91-й танковой бригадой заняли оборону на рубеже Тишанка, высота 214,2, Раздолье. 13-я гвардейская стрелковая дивизия с 90-й танковой бригадой остановилась у хуторов Емельянов, Давыдкин, Дубки.
      15-я гвардейская, 175, 300 и 38-я стрелковые дивизии удержали свои позиции и продолжали отражать вражеские атаки. При этом 15-й гвардейской пришлось одним полком второго эшелона занять оборону фронтом на север, от хутора Рассвет до Березняков и Устиновки, чтобы прикрыть свой правый фланг в связи с отходом 13-й гвардейской стрелковой дивизии.
      Выведенные части и 65-ю танковую бригаду, которые опоздали оказать помощь 169-й и 13-й гвардейской дивизиям, пришлось использовать для прикрытия образовавшегося разрыва между этими дивизиями и на других опасных направлениях.
      К утру 1 июля в район Погромца, Дмитровки прибыл 23-й танковый корпус в составе 6-й гвардейской, 6-й, 114-й танковых и 9-й мотострелковой бригад. Корпус имел только 85 танков. По сравнению с количеством танков у гитлеровцев их было явно недостаточно. Однако беда была не только в этом. Корпус не мог немедленно уступить в бой. 75-километровый ночной марш измотал личный состав, боевые машины бригад были в таком состоянии, что на приведение их в порядок требовалось не менее 8 часов. Между тем обстановка требовала начать атаку с раннего утра, пока немцы не подтянули резервы. При этом условии 1 июля общими усилиями еще можно было, внезапно нанеся удар, отбросить противника назад, восстановить оборону на прежнем рубеже. Но мы не смогли это сделать. И враг, произведя перегруппировку своих сил, получил возможность с утра 1 июля продолжать активные действия против 13-й гвардейской и особенно против 169-й стрелковых дивизий, стремясь развить успех в направлении Волоконовка, Пятницкое и в стыке с 21-й армией.
      К 14 часам стали поступать сведения из 13-й гвардейской, 169-й стрелковых дивизий и 9-й мотострелковой бригады о том, что в районе Старосельцево, Осколище, Яблоново противник сосредоточил до 100 танков и 300 автомашин с мотопехотой и начал переправу на левый берег Оскола у деревень Пятницкое и Козловка, которые находились глубоко в тылу 13-й гвардейской и 169-й стрелковых дивизий.
      Я немедленно связался со штабом фронта, но главкома не оказалось на месте, он был в войсках. К телефону подошел начальник штаба фронта генерал-лейтенант П. И. Бодин (он был назначен на эту должность 27 июня 1942 года). Доложив сложившуюся обстановку к 14 часам, я просил разрешения перебросить одну танковую бригаду на левый берег Оскола для того, чтобы уничтожить переправившиеся войска противника и занять оборону у мест переправы. Но генерал Бодин усомнился в достоверности моих сведений, намекнул, что у страха глаза велики.
      - Если там действительно переправилась какая-то горстка немцев, небрежно заметил начальник штаба фронта, - пусть она идет на восток. Там ее встретят. - И жестко закончил: - Вывод танковой бригады на левый берег Оскола не разрешаю. От имени главкома приказываю: всеми силами наносить удар на север по правому берегу Оскола.
      Оказавшись моим непосредственным начальником, Павел Иванович Бодин при первой же встрече в штабе фронта со всей определенностью дал понять, что прошлогоднего отстранения от должности начальника штаба 9-й армии забывать не намерен. Завершив деловую часть разговора, он предупредил:
      - Имейте в виду, генерал Рябышев, что я не забыл снятия с поста наштарма девятой, и наши отношения теплыми не будут.
      На теплоту в служебных отношениях я никогда не рассчитывал и говорить об этом не стал. Но его восприятие меры воздействия за собственную нерадивость, приведшую к тяжелым последствиям, меня удивило.
      - Значит, вы полагаете, - спросил я, - что Военсовет фронта имел к вам личную антипатию и отстранил от должности без достаточных к тому оснований?
      - Не будем углубляться в дебри. Я сказал все.
      На этом разговор закончился, к этой теме мы больше не возвращались. Но Бодин при всяком удобном случае демонстрировал свое должностное превосходство. А теперь не шел навстречу моим предложениям и просьбам, хотя это вело к ухудшению обстановки в полосе армии.
      Не имея в своем распоряжении других средств, которые могли бы успеть подойти и задержать переправившегося на восточный берег противника, я вынужден был создать отряд бойцов и младших командиров из курсов младших лейтенантов и младших политруков. Этому слабо вооруженному отряду была поставлена задача сдерживать врага до подхода 48-го и 728-го стрелковых полков из 38-й и 175-й дивизий. Было совершенно очевидно, что уничтожить или отбросить на правый берег Оскола прорвавшегося врага поспешно созданный отряд не мог. Все соединения армии, кроме 169-й стрелковой дивизии с 91-й танковой бригадой, отходивших с боями на Волоконовку, удерживали свои позиции. Даже 13-я гвардейская, в тылу которой на переправах появилась крупная группа танков и мотопехоты, не дрогнула и продолжала стойко сдерживать врага.
      Наконец к 16 часам 23-й танковый корпус закончил разведку местности и сил противника и во взаимодействии с 13-й гвардейской дивизией нанес удар в направлении на Погромец, Грушевку. В первые часы он продвинулся на шесть километров, но затем, попав под сильный артиллерийский огонь и массированные штурмовки самолетов, понес большие потери и остановился. Нашей авиации в воздухе не было. Остановив части танкового корпуса, враг ввел в бой до 120 танков с пехотой, перешел в контратаку и к 21 часу овладел рубежом Емельянов, Давыдкин, Коновалов. Продвинуться далее не смог из-за усилившегося противодействия наших частей.
      Сведений о положении нашего правого соседа - 21-й армии и ее левофланговых соединений у нас не было. Ничего не мог сообщить о ней и штаб фронта, ссылаясь на отсутствие связи с объединением. На наши запросы по радио ответа не поступало, а самолетов для связи мы не имели.
      В 23 часа начальник штаба фронта генерал Бодин передал приказ 48-м стрелковым полком (он находился в селе Троицкое) ночью атаковать переправившегося противника и отбросить его из Пятницкого и Козловки на правый берег Оскола Но эта задача для стрелкового полка была практически невыполнима. Получив приказ ночью, командир полка, находившегося от противника в 15 километрах, организовал, как должно, разведку и двинул батальоны походным маршем через Голодаевку на Александровку, затем в восьмом часу утра начал занимать исходное положение. Таким образом, ночной атаки не получилось.
      К сожалению, командование фронта иногда сомневалось в абсолютно точной информации, считало, что мы преувеличиваем опасность. Поэтому из штаба фронта поступали и такие распоряжения, которые не соответствовали сложившейся обстановке.
      Той же ночью (с 1 на 2 июля) последовал приказ главкома отвести левый фланг 28-й армии на рубеж Астахов, Старый Хутор, Буденновка, Григорьевка, а на правом фланге прочно удерживать ранее занимаемые позиции и после перегруппировки частей начать оттуда контратаку, отбросить немцев на правый берег Оскола и занять оборону по его левому берегу от Волоконовки до Ветчинниково. Но время было уже упущено, и в сложившейся ситуации не представлялось реальной возможности выполнить этот приказ.
      Затем были получены указания: 23-му танковому корпусу с утра 2 июля перейти в наступление на север, разгромить танковую группировку противника в районе Осколище, Старосельцево и войти в связь с 13-м танковым корпусом 21-й армии. Где находился этот корпус, мы не знали, и штаб фронта нас об этом не информировал.
      Как стало известно позднее, корпус вел тяжелые бои восточнее Белгорода на рубеже Червонная Дубрава, Дегтярное у берегов рек Нежеголь и Волчья. 30 июня после короткой артиллерийской подготовки и массированного удара бомбардировочной авиации по боевым порядкам стрелковых соединений и танкового корпуса противник перешел в наступление в полосе 21-й армии. Главный удар был нанесен по правому флангу 76-й стрелковой дивизии вдоль левого берега реки Нежеголь, вспомогательный - по левому флангу 124-й стрелковой дивизии вдоль правого берега реки Волчья.
      Измотанные в предыдущих боях, стрелковые дивизии не смогли сдержать удар такой силы и начали организованный отход, чтобы не попасть в окружение. Их отход прикрывал 13-й танковый корпус. Бои носили ожесточенный маневренный характер. В отдельные периоды в них участвовало с обеих сторон до 400 танков. Танкисты 13-го дрались мужественно, изобретательно. За день они сожгли и подбили 98 вражеских танков, то есть больше трети бронеединиц вражеской ударной группировки, действовавшей в районе реки Волчья.
      Всему фронту стал известен подвиг, совершенный здесь командиром танкового взвода 158-й танковой бригады старшим лейтенантом Дмитрием Дмитриевичем Шолоховым. Огнем орудия своей тридцатьчетверки, расходуя по одному снаряду на вражеский танк, 30 июня в районе Нестерное он из засады в замаскированном танковом окопе с короткой дистанции от 50 до 300 метров за десять минут поджег и подбил 24 вражеских танка из числа сгрудившихся перед его окопом. В бою за село Волчья Александровна было уничтожено 10 автомашин. 2 декабря 1942 года он удостоен звания Героя Советского Союза.
      Однако противник перегруппировал силы, предпринял еще три атаки и повернул ход сражения в свою пользу. Несмотря на частный успех танкистов и нанесенные неприятелю потери, общая обстановка к исходу дня для оборонявшейся здесь 21-й армии складывалась неблагоприятно. С утра 1 июля бои разгорелись с новой силой. 13-й танковый корпус, прикрывая отступающие стрелковые части огнем своих орудий, медленно отходил с рубежа на рубеж{53}. Соединиться с ним в таких условиях, не зная его точного местонахождения, танкисты 23-го танкового корпуса не смогли.
      Этот факт свидетельствует о том, что командование фронта резервов уже не имело, а его попытки организовать эффективное противодействие врагу не всегда основывались на реальных возможностях.
      С утра 2 июля неприятель возобновил активные действия против войск 28-й. Части мужественно вели тяжелые оборонительные бои. В 6 часов утра 23-й танковый корпус нанес контрудар из района Погромца на север, к 10 часам овладел хутором Яблоново, высотой и рощей, что южнее хутора Емельянов. Здесь он был атакован большим количеством танков с мотопехотой и подвергся бомбежке. Под ударами танков, артиллерии и авиации отважные танкисты в течение дня пытались прорвать вражескую оборону то на одном, то на другом участке, но их усилия не получили дальнейшего развития.
      В 12 часов свыше ста танков с пехотой при поддержке пикирующих бомбардировщиков атаковали передний край 13-й и 15-й гвардейских стрелковых дивизий. Гвардейцы отбивались до последней возможности, подожгли до 30 танков, вывели из строя свыше двух тысяч солдат и офицеров, но к 15 часам их силы стали иссякать. Во второй половине дня я приехал в район войск северо-западнее Аркатово, где встретился с командиром 13-й гвардейской полковником А. И. Родимцевым и не узнал его - настолько он был удручен утратами своих бойцов и командиров. До этого Александр Ильич даже в самые трудные минуты не терял железного самообладания. С болью в сердце докладывал он, что авиабомбежки, продолжавшиеся без перерыва пять часов, поколебали стойкость его гвардейцев. Некоторые в таком аду становились невменяемыми, утрачивали способность понимать команды.
      К вечеру неприятель занял прибрежные села и хутора. Он стремился отрезать 15-ю гвардейскую и 38-ю стрелковые дивизии от переправ и баз снабжения.
      К этому времени 23-й танковый корпус вел бой в полном окружении. Я приказал танкистам пробиваться сквозь боевые порядки врага в район Аркатово, Казначеевка, Колпаково, с тем чтобы преградить противнику путь к сохранившимся у нас переправам.
      Остатки 169-й стрелковой дивизии и 91-й танковой бригады отошли на левый берег Оскола и удерживали Волоконовку. 15-я гвардейская и 38-я стрелковые дивизии по-прежнему сражались на рубеже Старый Хутор, Бутырка, Буденновка, Григорьевка, хотя враг навис над правым флангом и тылом 15-й гвардейской, создал угрозу ее окружения. Неблагоприятно сложилась обстановка и на левом фланге 38-й дивизии, действовавшей на левом фланге армии. Ее левый сосед - 32-я кавалерийская дивизия начала отходить в юго-восточном направлении, оголяя фланг и тыл стрелковых частей.
      В связи с тем что гитлеровцы прорвали оборону в полосе 13-й гвардейской дивизии, мне пришлось перенести командный пункт армии из Посохова на левый берег Оскола в село Селиваново, По прибытии на новый командный пункт я еще раз обстоятельно проанализировал тяжелую обстановку, создавшуюся в полосе 15-й гвардейской и 38-й стрелковых дивизий, и принял решение в течение ночи отвести эти соединения на левый берег Оскола, иначе им угрожало полное окружение. О своем решении немедленно доложил шифром Военному совету фронта, затем выехал на передовую, чтобы побывать у командиров соединений и на месте ознакомиться с обстановкой. По дороге встретился с помощником начальника автобронетанковых войск фронта генерал-майором Е. Г. Пушкиным, своим бывшим подчиненным по Южному фронту. Пушкин сообщил, что командование фронта приказало непосредственно командиру 23-го танкового корпуса отойти на левый берег реки Оскол в случае, если ему не удастся выполнить поставленную задачу. К моменту нашей встречи (около 19 часов) некоторые танковые батальоны 23-го танкового корпуса уже переправились на левый берег.
      Сообщение генерала Пушкина окончательно убедило меня в том, что решение об отводе 15-й гвардейской и 38-й стрелковых дивизий соответствует общему мнению командования фронта.
      В селе Аркатово, где находился командный пункт 13-й гвардейской стрелковой дивизии, я застал полковника Родимцева. 34-й и 39-й гвардейские полки уже были на левом берегу Оскола в районе Гладково, Принцевка, а 42-й гвардейский все еще дрался на западном берегу, удерживая села Аркатово и Колпаково.
      Пожелав Родимцеву удачи, отправился на командный пункт 15-й гвардейской, в село Козинка. Командир соединения генерал-майор Е. И. Василенко доложил, что 47-й гвардейский стрелковый полк ведет бой на северной окраине Казначеевки, второй батальон 44-го гвардейского полка обороняет хутора Дубровка, Леоновка и отражает натиск немцев с севера, 50-й гвардейский полк держит участок Новопавловка, высота 210.4, а учебный батальон и противотанковый дивизион находятся в Козинке. С командного пункта генерала Василенко связался по телефону с командиром 38-й стрелковой дивизии полковником Н. П. Доценко и приказал доложить обстановку. Его сообщение было тревожным: левый сосед его дивизии отошел в юго-восточном направлении, связь с ним прервалась. 343-й полк из-за отхода соседа понес большие потери. Чтобы прикрыть свой фланг, Доценко ввел в бой все резервы, но их было очень мало, фланг соединения остался совершенно обнаженным.
      - Прошу подкрепить меня, - закончил комдив.
      - Товарищ Доценко, рассчитывайте только на свои силы, полагайтесь на свою изобретательность и искусство. К сожалению, у меня в резерве сейчас нет ни одного бойца, ни одной пушки, ни одного танка.
      Простившись с полковником Доценко и генералом Василенко, я поспешил на свой командный пункт. Там застал члена Военного совета фронта Н. С. Хрущева и доложил ему обстановку. Хрущев одобрил решение об отводе соединений на левый берег Оскола и приказал Н. К. Попелю отправиться на узел связи и ускорить получение ответа из штаба фронта. В 1 час 25 минут 3 июля я получил распоряжение за подписью начальника штаба фронта генерала П. И. Бодина отвести армию на левый берег Оскола. В том же распоряжении говорилось, что в мое подчинение передаются 9-я гвардейская стрелковая и 32-я кавалерийская дивизии из группы генерала В. Д. Крюченкина. Их также надлежит переправить на левый берег, С Этими дивизиями еще не было связи, и я не знал, где они находятся. Известно лишь было, что они отходят к реке Оскол. Руководствуясь этим документом, я отдал распоряжение войскам начать переправу. Но не прошло и трех часов, как меня вызвал к аппарату генерал-лейтенант П. И. Бодин и сообщил, что Генеральный штаб запретил отводить 28-ю армию на левый берег Оскола.
      - Примите меры, - сказал Бодин, - задержать войска на рубеже Лавы, Орехово, Пристань, Тополи.
      В 15-ю гвардейскую и 38-ю стрелковые, а также в 9-ю гвардейскую стрелковую и 32-ю кавалерийскую дивизии были переданы новые приказания с офицерами связи. Но 15-я гвардейская уже отошла на левый берег, взорвала за собой переправы через реку Оскол, и вернуть ее на правый берег было невозможно, тем более что к тому времени гитлеровцы силою до 50 танков и 100 автомашин с мотопехотой заняли Лавы, Гладково и Тулянку.
      38-я, 9-я гвардейская стрелковые и 32-я кавалерийская дивизии были остановлены на правом берегу реки Оскол в районе Орехово, Пристань, Тополи.
      Уже тогда я был глубоко убежден, что оставлять эти войска на правом берегу нецелесообразно, и теперь думаю так же. На левом берегу они могли занять оборону, и командование 28-й армии имело бы возможность высвободить часть войск для нанесения контрудара по противнику, переправившемуся у населенных пунктов Пятницкое и Козловка. Для наступления мы не имели резервов, не было резервов и у командования Юго-Западного фронта. 21-я армия под ударами танковых корпусов -врага отступила далеко на восток, к Острогожску, оголив наш фланг и тыл. При таком положении войска 28-й армии не могли не только наступать, но даже держать оборону на левом берегу Оскола, так как были под угрозой глубокого обхода и окружения танками противника из полосы действий правого соседа.
      Благодаря широкому оперативному кругозору, который приобрел в течение длительного времени на постах командира механизированного корпуса, командующего армией, затем фронтом и вновь командарма в сражениях на Юго-Западном направлении, основательному знакомству с тактикой и оперативным искусством противника, а также солидной теоретической подготовке на курсах усовершенствования высшего командного состава и в Военной академии имени М. В. Фрунзе, мне удавалось с достаточной точностью определять в ходе начавшихся операций контуры границ районов, где развернутся решающие события, и направления действий как своих войск, так и противника. Этому способствовали: информирование командармов об обстановке на участках соседних армий; разведданные о силах и средствах противника; знание того, куда перебрасывались главнокомандующим направления или командующим фронтом наши авиационные и танковые соединения. Наконец, определить наиболее горячие точки можно было и по тому, куда направлялась львиная доля боеприпасов, недостаток которых в первый год войны мы испытывали постоянно.
      Сопоставляя все полученные в ту ночь распоряжения из штаба Юго-Западного фронта, я пришел к выводу, что главный удар враг наносил по левому крылу Брянского и правому крылу Юго-Западного фронтов. Как стало известно мне позднее, противник овладел к тому времени крупным железнодорожным узлом Касторное, городами Старый Оскол и Новый Оскол, форсировал Дон и вел бой за Воронеж. Поэтому в штабе Юго-Западного фронта и в Ставке главное внимание сосредоточивалось именно на этом направлении, туда подтягивались резервы Верховного Главнокомандования, причем 4-й и 24-й танковые корпуса под командованием В. А. Мишулина и В. М. Баданова были отобраны у Юго-Западного фронта и переданы Брянскому фронту для укрепления левого крыла.
      3 июля я получил неожиданный приказ: сдать армию командиру 3-го гвардейского кавалерийского корпуса генерал-майору Василию Дмитриевичу Крюченкину, а самому с бригадным комиссаром Н. К. Попелём прибыть в штаб Юго-Западного фронта для дальнейшего следования в Ставку.
      В течение очень короткого времени я дважды назначался на более высокие командные посты: в июле 1941 года - командармом 38 и в августе того же года - командующим Южным фронтом. Конечно же эти назначения нельзя рассматривать как некое наказание. Признаком доверия моим способностям со стороны главкома Юго-Западного направления маршала С. К. Тимошенко следует рассматривать и назначение на должность командующего только что созданной, еще не обстрелянной 28-й армии второго формирования, которой предстояло действовать на главном направлении.
      Будучи отозванным в Ставку с поста командующего фронтом, я не считал себя обиженным. При постоянном недостатке сил и средств изменить обстановку мне не удалось. Полагал, что это удастся кому-нибудь другому. Но освобождение от обязанностей командарма 28-й, думаю, было несправедливостью. Войска этой армии успешно вышли на ближние подступы к Харькову, затем стойко дрались при отходе к Северскому Донцу и не позволили окружить себя, хотя соседей на флангах уже не было, а наиболее боеспособные соединения из ее состава изъяты фронтом. В этом и моя профессиональная заслуга. 38, 21, 40-я армии под ударами превосходящего противника раньше отошли на восток не в лучшем состоянии, однако их командармов не освобождали от обязанностей.
      Вместе с Н. К. Попелём я написал письмо Верховному Главнокомандующему И. В. Сталину, изложил ход событий, свои решения и просьбы к командованию фронта, его меры, оказавшиеся недостаточными и запоздалыми, необъяснимый перенос средств связи, затем просьбу вернуть в 28-ю. Как выяснилось после войны, Сталину о письме не докладывали.
      После моего отъезда боевые действия 28-й армии протекали в исключительно неблагоприятных условиях. В то время как ее соединения находились на левом берегу Оскола, в районе Волоконовки и Валуек, неприятель проник глубоко на восток в полосе 21-й армии, овладел Острогожском, затем занял город Россошь и Кантемировку и твердо стал на тыловых коммуникациях 28-й.
      Наши части отходили от рубежа к рубежу, мужественно сдерживали наседавшие немецко-фашистские войска. Упорно обороняясь, они прикрывали свой правый фланг и тыл от танков и мотопехоты, действовавших в полосе 21-й армии. На всем протяжении от реки Оскол до Дона у станиц Казанская, Мигулинская и Вешенская противник настойчиво пытался с северо-востока выйти на тылы армии, окружить ее и уничтожить. Но бойцы и командиры героически расчищали дорогу на восток, испытывая острейший недостаток и хлеба, и боеприпасов.
      В непрерывных многодневных боях с превосходящими силами пехоты, танков и авиации соединения армии понесли очень большие потери. К берегам Дона они пришли совершенно обескровленными. В полках оставалось по 100-150 активных штыков и обозы, но управление войсками не нарушалось и сохранялось до конца боев. 13-я и 15-я гвардейские стрелковые дивизии вскоре после тяжелого отступления были переброшены в Сталинград. Там эти соединения пополнились людьми, вооружением и грудью встали на защиту волжского города, вместе с другими войсками обессмертили его в веках своими подвигами.
      ...Годы войны. Кто из ветеранов забудет их? В чьем сердце не оставили они глубокого следа? Сколько братских могил в деревнях и селах, что расположены по берегам Северского Донца, осталось после отгремевшего лихолетья?
      Дорогой читатель, ты заметил, что я назвал довольно много населенных пунктов (но далеко не все), за которые вели бои руководимые мною войска. За каждый из них погибали и получали ранения десятки и даже сотни твоих соотечественников-воинов. Я старый солдат, прошел через три войны, был четырежды тяжело ранен: осколком снаряда в голову, пулями - в грудь навылет, в ногу и руку с переломами костей. Лично испытав физические муки от болей ран, хочу, чтобы ты предметно представлял, какие мучения и жертвы перенес наш народ в сражениях минувшей войны. Теперь многих из названных сел, деревень, хуторов ни на карте, ни на местности не найдешь. В связи с укрупнением и по другим причинам они перестали существовать. Но братские могилы остались. Ныне на каждой из таких могил стоят величественные памятники и обелиски, на мраморных и гранитных плоскостях высечены имена павших. Велика тяжесть наших потерь, которыми была оплачена долгожданная Победа.
      Тем, кто испил до дна чашу горечи наших неудач в первый год Великой Отечественной войны, тем, кому не довелось услышать победных салютов столицы, к тем, кто прошел в сражениях от Волги до Эльбы и поверг в прах фашистское государство и здравствует ныне, - памяти павших, делам живых эту книгу посвящаю.
      Примечания
      {1} Центральный архив Министерства обороны СССР (далее - ЦАМО), ф. 131, оп. 8664, д. 5, л. 38.
      {2} Ориентировка давалась через округ всем командующий армиями и командирам мехкорпусов. (Прим. авт.)
      {3} ЦАМО, ф. 334, оп. 5307, д. 10, л. 29.
      {4} Упоминаемая маршалом Г. К. Жуковым в его книге "Воспоминания и размышления" встреча со штабом 8-го мехкорпуса произошла именно здесь 24 июня 1941 года на исходе светового дня. (Прим. авт.)
      {5} Гальдер Ф. Военный дневник, М., 1971, Т. 3, кн. 1. С. 50, 54, 56.
      {6} См.: Военно-исторический журнал. 1978. № 6. С. 70.
      {7} Архивных документов об этом не сохранилось. Свидетельствую о делах дивизии как командир корпуса. (Прим. авт.)
      {8} Гальдер Ф. Военный дневник. Т, 3. кн. 1, С. 58, 60, 61, 64.
      {9} См.: Военно-исторический журнал. 1978. № 6. С. 73.
      {10} Автор письма служил в 23-м танковом полку 12-й танковой дивизии. (Прим. авт.)
      {11} ЦАМО, ф. 393, оп, 8989, д. 2, л. 80.
      {12} Вначале в 38-ю армию были включены лишь эти соединения. Затем ей передали 97 сд, 4 вдбр и оборонявшиеся на левобережье 37 кд, 169, 199, 300, 304 сд. (Прим. авт.)
      {13} ЦАМО, ф. 393, оп. 8989, д. 2, л. 72-78.
      {14} ЦАМО, ф. 393, оп. 8989, д. 2, л. 78,
      {15} Там же, л. 80.
      {16} ЦАМО, ф. 393, оп. 8989, д. 2, л. 84.
      {17} ЦАМО, ф. 393, оп, 8989, д. 2, л. 95.
      {18} Там же.
      {19} ЦАМО, ф. 228, оп. 747, д. 11, л. 130-133.
      {20} ЦАМО, ф. 228, оп. 701, д. 119, л. 116.
      {21} ЦАМО, ф. 228, оп. 747, д. 11, л. 134-136.
      {22} См.: История второй мировой войны 1939-1945. М., 1975. Т. 4, С. 116.
      {23} ЦАМО, ф. 228, оц. 701, д. 120, л. 49-60.
      {24} ЦАМО, ф. 228, оп. 701, д. 108, л. 25-31.
      {25} ЦАМО, ф. 223, оп. 701, Д. 233, л. 172.
      {26} ЦАМО, ф. 228, оп. 701, Д. 7, л. 4.
      {27} ЦАМО, ф. 228, оп. 701, д. 119, л. 129.
      {28} Гальдер Ф. Военный диевник. Т. 3, кн. 1. С. 387.
      {29} ЦАМО, ф. 228, оп. 701, д. 108, л. 39-48.
      {30} ЦАМО, ф. 228, оп. 701, д. 108, л. 39-48.
      {31} ЦАМО, ф. 228, оп. 701, д. 108, л. 6-13.
      {32} К моменту доклада у меня еще не было данных о бое группы полковника Пушкина с танками 16-й танковой дивизии противника.