— И что это за великая тайна?

— Ну, ты же знаешь, какой у него нюх. Вот уж, должно быть, несладко приходилось бедолаге в той яме!.. — Уолтер тряхнул головой. — Но не о том речь. Он, видишь ли, чует то, что нам с тобой никогда и ни за что не учуять. Даже такие вещи, которые не всякая медлаборатория отследит — там, дома. Слабые биохимические изменения, например. На гормональном уровне.

Холодок пробежал по спине Карла.

— Чьи биохимимические изменения?

— Андреа. Никто об этом не знает, кроме тебя, меня и Эллегона. Она беременна, Карл, хоть и всего несколько дней. Полагаю, с меня поздравления, или как?

Господи!

— Ты врешь! — Он повернулся к Словотскому. — Правда ведь врешь?

— Да нет. Что, теперь-то хоть призадумаешься? Будешь выпендриваться — подставишь не только себя, меня и, кстати сказать, Энди. Тебя убьют, мы все снова попадем в черный список, и жизнь нерожденного ребенка — твоего ребенка! — окажется в опасности. — Словотский фыркнул. — Так как — все еще намерен играть в Одинокого Странника? Попробуй только назвать меня Тонто — слово даю, всажу в тебя нож.

У Карла голова шла кругом. Ребенок?..

— Карл, ты…

— Ладно. Ты своего добился. — Я буду отцом. Он прижал кулаки к вискам. У меня будет ребенок.

— Будем надеяться, — мрачно отозвался Словотский. Потом, заулыбавшись, хлопнул Карла по плечу. — А можно мне быть крестным?

— Заткнись.

Словотский хмыкнул.

— Что тебе нужно? — Кузнец выдернул из горна багрово мерцающий кусок металла и шмякнул его на наковальню. Придерживая брус длинными железными щипцами, он несколько раз на пробу ударил по нему молотом — прежде, чем браться всерьез.

Сторонясь взлетевших искр, Карл сделал пару шагов назад.

— Мне нужен кусок цепи, — проговорил он на эрендра. — Примерно вот такой длины, — воин развел руки на три фута, — и с грузиками на концах — цилиндрическими, с половину моего кулака. Если ты, конечно, можешь сделать такую вещь.

— Подумаешь, сложность! — Кузнец вернул оббитую болванку в горн. — Будет тебе твоя цепочка — к полудню, ежели спешно.

Пот стекал по его лицу, пропадая в густой рыжей бороде; подкачав мехи, он подхватил ковш с края дубового бочонка и сделал несколько жадных глотков. Пил он с явным наслаждением, а напившись, запрокинул голову и тоненькой струйкой пустил воду на свое разгоряченное лицо; потом тряхнул головой.

— И зачем же она тебе? — поинтересовался он, жестом и движением бровей предлагая Карлу воду.

— Для обряда. — Карл взял ковш и отхлебнул воды. — Я апостол бога металлов.

Кузнец склонил голову к плечу.

— Нет такого бога.

— Значит, я не его апостол.

Кузнец откинул голову и захохотал.

— А Теернусу оторвут его длинный нос, если он не перестанет совать его куда не следует? Ладно, храни свои тайны. Что до цены…

— Это еще не все. Цепи мне нужно две. И мне нужны еще кое-какие твои товары. Наковальня, самый необходимый инструмент — молот, щипцы, — а еще металл в прутьях, листах и слитках, немного…

Кузнец фыркнул.

— В Метрейле, хвала богам, столько дел, что и двух кузнецов не хватит — но ты-то никакой не кузнец. — Опустив молот, он обеими руками взял правую руку Карла. — Достаточно взглянуть на эти мозоли, чтобы сказать, что если ты с чем и умеешь управляться, то с мечом, а уж никак не с молотом. А для ученика ты слишком взрослый.

Карл выдернул руку.

— Это для друга. И какую же цену ты просишь — за все? — Сосредоточиться на разговоре воину было донельзя трудно: в глубине его головы билась, вопила и выделывала коленца одна-единственная мысль: я буду отцом!

Теернус покачал головой.

— Ты не знаешь, о чем говоришь. — Он обвел рукой семь разных наковален, расставленных вдоль стен кузни — каждая на своем куске дерева. Они различались размером и видом, от малютки, вряд ли весящей более трех фунтов, до кубического чудовища таких размеров, что даже Карлу вряд ли удалось бы его поднять. — Даже самому дурному ковалю, чтобы он хоть что-нибудь сделал, нужно по меньшей мере две наковальни. Если твой приятель собрался не только лошадей ковать — ему нужно будет не меньше трех. И я возьму за них дорого. Знал бы ты, чего стоит сделать новую наковальню!.. — Он уставился на Карла из-под тяжелых бровей. — Я буду последним дурнем, если стану помогать тебе — за какую угодно цену — обустраивать здесь этого твоего друга, чтобы он потом перебил у меня клиентов.

Карл замотал головой.

— Вот уж чего я делать не собираюсь. Клянусь. Кузнец кивнул.

— Поклянись на мече — очень прошу.

Карл медленно обнажил меч и уравновесил его на раскрытой ладони.

— Клянусь, что сказанное мной — правда.

Кузнец повел плечами.

— Что ж, тогда решено. Замечательная вещица — твой меч. Не скиффортской, случайно, работы?

— Понятия не имею. Хочешь взглянуть?

— Конечно. — Теернус взял рукоять в огромные ладони. Осторожно держа меч, он провел по лезвию ногтем большого пальца. — Очень острый. И, уверен, хорошо держит заточку. — Он щелкнул по клинку и с улыбкой вслушался в чистый звон. — Нет, — ответил он самому себе. — Этот клинок не из Скиффорта. В Скиффорте добрая сталь — но не настолько. Надо полагать, он энделльский. Тамошние гномы свое дело знают. — Он порылся в деревянной укладке, отыскал шерстяной лоскут и подал и меч, и тряпицу Карлу. — Откуда он у тебя?

Карл пожал плечами, отер клинок и возвратил его в ножны. Честно ответить кузнецу он не мог: тот просто не поверил бы. Или — что еще хуже — поверил. Там, дома, на Другой Стороне, меч этот был просто кухонным ножом. Он преобразился при переходе — и преобразился хорошо.

— Я его нашел, — проговорил он. — Даже и не вспомню где. — Лучше уйти от ответа, чем быть пойманным на лжи. — Ну, так: когда наковальни и все прочее будут готовы?

— Хм-м-м… Сколько ты еще пробудешь в Метрейле?

— Пока не сядет солнце. Я иду в… — Он припомнил Ахирову карту областей Эрена и наудачу выбрал город. — В Аэрик — и хотел бы уйти из Метрейля не позже заката.

— Не выйдет, — покачал головой кузнец. — Слишком много мне надо сделать. Кое-каким металлом я мог бы и поделиться, но лишних молотов у меня нет, да и с наковальнями возни не оберешься.

Карл вытащил пару платиновых монет, зажал одну меж большим и указательным пальцами и показал кузнецу. На одной ее стороне был изображен какой-то бородач, на другой — стилизованные волны.

— Ты уверен?

— Пандатавэйская денежка, а? — Кузнец протянул ладонь. — Что ж… Пару таких в задаток, и еще шесть — когда заберешь товар.

— Это ведь все-таки платина — да к тому же монета Пандатавэя. Я думал — ты удовлетворишься этими двумя, да и сдачу мне дашь. Золото или железо.

— Не дам, — ухмыльнулся кузнец. — И я бы вообще не сказал, что ты думал. Давай поладим на семи платиновых — по рукам?

Деньги проблемой не были, но Карл не хотел привлекать к себе внимания, соглашаясь с явной переплатой.

— Три. И ты дашь мне пять золотых сдачи. Пандатавэйских — не здешнего непонятно чего.

— Шесть платиновых и шесть золотых. И ты со своей крепкой спиной останешься в Метрейле, пока я не добуду трех новых наковален.

Карл вздохнул и приготовился торговаться до последнего.

— Четыре…

Став бедней на пять платиновых, шесть золотых, четыре серебряных и пригоршню бронзовых монет, Карл поджидал Уолтера на городской площади, у дворца лорда.

Метрейль отличался от всех городов, какие им довелось уже видеть. В отличие от Ландейла, у него не было стен. В отличие от Пандатавэя, он был выстроен совершенно без плана. Улицы Метрейля разбегались от дворца неровными кругами, точно паутина, сплетенная свихнувшимся пауком.

Впрочем, называть дворцом эту кучку двухэтажных домиков из песчаника, окруженных узкой неровной стеной, было сильным преувеличением. Дряхлым было все, даже опускная решетка ворот: балки выщербились, цепи и прутья заржавели так, что сразу становилось ясно — не опускали решетку очень давно.

Двое одетых в кольчуги стражей, сидевших у ворот на трехногих табуретах — копья их стояли неподалеку прислоненными к стене, — с вялым любопытством посматривали на Карла.

Воин мысленно кивнул сам себе. Оставленные на произвол судьбы защитные сооружения говорили о том, что город давно не знал войн, а отсутствие хоть сколько-то внятного интереса со стороны стражей — что к чужакам здесь привыкли.

— Ты что, спать тут собрался? — Уолтер, щурясь на ярком солнце, смотрел на него с облучка наполовину забитой повозки. — Хочешь, порадую? Мясо досталось нам по дешевке. Видно, у здешних фермеров выдался добрый год. — Он фыркнул. — Поверишь, я за бесценок взял четыреста фунтов вяленого мяса — не даром, конечно, но почти.

Он установил тормоз и спрыгнул, по дороге рассеянно похлопав парочку мулов.

— А вот за коней — даже за мулов — дерут втридорога. Я купил пони и еще одну кобылу — хозяин подержит их до темноты — но тут мне пришлось раскошелиться. Тут у них, видимо, случилась небывалая прибавка скота, так что местные фермеры готовы платить местным ковбоям сколько угодно — лишь бы помогли.

Карл с наслаждением скинул рюкзак, забросил его в повозку и улыбнулся.

— Мне даже жаль, что нам не нужны деньги. Мальчишкой я мечтал быть ковбоем. — Он повел плечами. — Знаешь, может, нам и не помешало бы наняться в такие помощники — на время, само собой. — Надо будет, конечно, придумать, где и как спрятать Эллегона.

Нет, скорее всего из этого ничего не выйдет. У него теперь есть обязанности. От исполнения детской мечты придется отказаться.

Уолтер покачал головой:

— Нет, это не по мне. Нанимают погонщиков скота — a как ты думаешь, куда его гнать?

— В Пандатавэй?

Словотский кивнул.

— Все дороги ведут в Пандатавэй. И всех ведут, кроме — очень надеюсь — нас. Вряд ли там мягко обходятся с соучастниками преступников.

— Точно подмечено. Держи свой наметанный глаз открытым и дальше.

— Он у меня никогда не закрывается, Карл… Ну а ты как — договорился с кузнецом?

— Само собой. Хотя запросил он немало. Я даже начинаю думать, что переторговал он меня. Но он прибавил ко всему несколько мечей… Как бы там ни было, все это тоже можно будет забрать на закате. Восточная окраина. — Он глянул на полуденное солнце. — Чем займемся? Есть какая-нибудь мысль?

Словотский приподнял бровь.

— Веселая Улица? Или как она тут называется. Это во-он там… — Он махнул рукой. — И тебе вовсе не обязательно обманывать Энди. Посидишь в тенечке, выпьешь пару-тройку кружек пива — а я приценюсь и… может, кое-что еще. Я заложник своих гормонов — что поделаешь.

Карл засмеялся:

— Почему нет? Пиво я люблю. — Он влез в повозку и растянулся на мешке с зерном. — Вези.

Немощеная улочка плавно извивалась сквозь рынок — мимо грязно-бурого брезента, где потный торговец зерном ворочал мешки с ячменем и овсом, мимо жердяной ограды корраля, за которой упитанный владелец возился со сбившими спину кобылами и хромоногими жеребчиками, мимо открытого прилавка, у которого яростно торговались за седло прищуренный кожевенник и усатый мечник…

По улице, поскрипывая, катились телеги — фермеры со своими рабами везли на продажу зерно и цыплят в клетках. Попадались и фургоны, запряженные пыльными мулами или медленно бредущими волами; были и тачки, самые разные — такие толкали рабы.

Карл вцепился в меч. Какой-то миг подержал в руке акулью рукоять, вздохнул — и разжал ладонь. Черт побери Уолтера, но он прав. И потом, убей я хоть всех, у кого есть рабы, — так ничего не решишь. Это просто не метод.

Однако легче от этой мысли ему не стало.

— Будь оно все проклято…

— Остынь. — Словотский подхлестнул мулов.

Улица расширялась — они приближались к рынку рабов. Шумное действо происходило на помосте перед фургоном, украшенном рисунком цепи и волн — знаком Пандатавэйской Работорговой Гильдии. Вокруг стояло с сотню покупателей и зевак.

Торговец взял у фермера горстку монет, с улыбкой надел его цепь на руки худого бородатого раба и лишь потом снял с него свои.

— Вряд ли у тебя будут с ним трудности: он хорошо укрощен, — заметил торговец, когда фермер накинул на шею рабу пеньковую петлю. Тот повел раба прочь — и Карл вздрогнул при виде шрамов, которыми была исполосована худая спи на. Хорошо укрощен…

— Спокойней, Карл! — прошипел Уолтер. — Не лезь: все равно не поможешь.

Раб вывел из фургона следующего раба — невысокого, темноволосого, в грязной набедренной повязке. Шрамы этого были еще свежи: кровавые рубцы покрывали волосатое тело и ноги. Морщинки в углах губ и глаз говорили, что он любитель посмеяться. Но сейчас он не смеялся; в ошейнике, скованный по рукам и ногам, он мрачно смотрел на толпу.

По спине Карла пробежал холодок.

— Уолтер, я его знаю.

— Похищать не будем? — Интонации Уолтера выдавали, что не так уж он и спокоен. Вид у него был как у побитого.

— Игры в Пандатавэе — он был моим первым противником. Я сделал его за пару секунд.

Это было ужасно. Будущий отец не имеет права рисковать своей жизнью, забывать об опасности, грозящей другим — но этого человека Карл знал. Они не были близкими друзьями, Карл не мог даже назвать его имени — но все же он его знал.

Он повернулся к Словотскому.

Вор покачал головой.

— Карл, окажи услугу нам обоим — убери к чертям это выражение со своей морды. Ты начинаешь привлекать внимание. — Он понизил голос. — Так-то лучше. Мы просто путешественники, сидим вот и болтаем о погоде да ценах на мясо… так, вообще. Понял? Не знаю уж, что ты там замыслил, но выполнять твоих планов мы не станем. Нет и еще раз нет. И вспомни — ты дал слово Ахире.

— Уолтер…

Словотский приподнял ладонь:

— Однако я не собираюсь испытывать твой характер. У нас полно денег. Мы купим его. Посиди-ка немного… — Он сунул Карлу вожжи, спрыгнул с облучка и ввинтился в толпу.

Торг шел споро; местные фермеры и скотоводы подняли цену с начальных двенадцати золотых до двух с хвостиком платиновых. Самый настойчивый, коренастый крепыш в потной тунике, сопровождал каждую свою ставку взглядом на Словотского, словно бросал тому вызов. Когда цена перешла за две платиновых, он махнул рукой и пошел прочь, бормоча себе под нос неразборчивые проклятья.

В конце концов продавец поднял палочку, аккуратно держа ее двумя пальцами.

— Последняя ставка: две платиновых, три золотых. Кто больше? — привычным распевом спросил он толпу. — Ценный, хорошо обученный раб, без сомнения, весьма полезный как в поле, так и в хлеву. И он, и его сыновья будут хорошо трудиться — и вряд ли много съедят… Нет? Раз… два… три! — Он сломал палочку. — Раб продан. Сделка совершена.

Он кивнул Словотскому.

— Не хочешь его клеймить? Что ж, ладно. Цепи есть? Два серебряка за те, что на нем, если, конечно, они тебе нужны. Я бы советовал: этот еще не свыкся с ошейником. Пока. И следи за зубами: он с характером.

Уолтер полез в кошель, отдал деньги и взамен получил поводок и железный ключ. Пиная и костеря раба на чем свет стоит, Уолтер стащил его с помоста и довел через толпу до повозки.

При виде Карла глаза раба сделались совершенно круглыми.

— Ты — Кахр…

Тыльной стороной ладони Уолтер наотмашь ударил его по лицу. Потом вытащил нож.

— Держи язык за зубами, если не хочешь лишиться его! Приставив острие к горлу раба, он принудил его влезть в повозку. Торговец одобрительно ухмыльнулся и велел выводить следующего.

— Просто посиди тихо, — прошептал Карл. — И успокойся. Все будет хорошо.

— Но…

— Ш-ш-ш. — Повозка заскрипела — и покатилась. — Я знаю кузнеца на окраине. Сперва нам надо кое-куда заехать, а потом мы снимем с тебя ошейник. Скоро. Потерпи немного.

— Ты хочешь сказать…

— Он говорит, ты свободен, — сказал Уолтер, взмахивая вожжами. — Просто пока что этого нельзя показывать.

Рот человека приоткрылся, захлопнулся, и он озадаченно покачал головой.

— Ты имеешь в виду именно это, Кхаркуллинайн.

В его голосе смешались вера в невероятное и испуганный вопрос.

Карл кивнул, и раб призадумался. А потом его редкозубый рот растянулся в улыбке. Совершенно особой улыбке.

Карл ничего не сказал. Никто больше не понял бы, насколько прекрасна эта улыбка.

Если только им не доводилось видеть похожую на лицах любимых.

Или глядя в зеркало.

— Ч'акресаркандин ип Катардн, — представился бывший раб, усаживаясь на мешок с зерном и потирая ссадины от оков. Ссадины воспалились, кое-где их покрывал отвратительный зеленоватый налет. Запястья и щиколотки должны были причинять ему адскую боль, но все, что он позволил себе, — это слегка почесаться. — Выговаривать это легче, чем Кхаркуллинайн.

— Зови меня Карл.

— А ты, если хочешь, называй меня Чак. И вообще — можешь звать меня как угодно. — Чак медленно наклонил голову. — Я твой должник, Кхарл. Не понимаю, почему ты освобождаешь меня, но все равно я твой должник.

Уолтер хмыкнул:

— Так ты возражаешь против рабства единственно потому, что сам раб?

Чак нахмурился:

— Конечно. Так уж устроена жизнь. Хотя… — Он покачал головой. — Временами меня просто мутит от этого. Впрочем, чтобы меня замутило, нужно не так уж много. Я катардец; у нас желудки ой как чувствительны.

— Как это вышло? — спросил Карл. — Когда мы встретились, ты жил на выигрыши с Игр, но…

— Ты положил этому конец, Карл Куллинан. Как я тебя тогда честил!.. Когда ты вышиб меня — в первом же раунде, — у меня оставались последние медяки. Ну и я сглупил: подписал контракт с этим пронырой тэрранджийцем. Он болтал, что набирает воинов для лорда Кхоральта. Треклятые эльфы не могут не врать.

Как бы там ни было, а мы — четырнадцать дурней — выехали из Пандатавэя. Спокойно миновали Аэрик, убрались подальше от сборщиков дорожных пошлин. И однажды вечером, на стоянке, получили к ужину больше вина, чем всегда. Непростого вина: когда мы очнулись, то были в цепях, проданы по дешевке. Тэрранджи оказался не вербовщиком лорда, а тайным членом Гильдии работорговцев. — Чак повел плечами. — Ему просто надо было выманить нас из Пандатавэя. Таким образом он избежал наказания за подрыв мнения о проклятом городе как о безопасном месте. — Взгляд его вспыхнул яростью. — Но ему это даром не пройдет.

Из-за поворота донесся грохот, а с ним — дальнее фырканье и ржание лошадей.

Ноздри Чака раздулись.

— Я узнал чертову кобылу. Это возок моих прежних хозяев. — Его правая рука потянулась к левому боку. — Был бы у меня меч!.. — Он взглянул на пару клинков в ножнах на полу повозки. — Не одолжите один?

Карл кивнул:

— Конечно.

— Нет! — Уолтер покачал головой. — Нам не нужны неприятности. Карл, дай ему свою тунику. Не надо, чтобы Чака видели без цепей. Ни к чему, чтобы пошли сплетни о двух чужаках, что покупают и отпускают на волю рабов.

— Я не давал слова не…

— Карл, это одно и то же. Так как — твое слово твердо или нет? Дай ему тунику. Пожалуйста.

Карл медленно склонил голову — и подчинился.

— Посиди смирно. — Он бросил Чаку тунику, и тот без слов скользнул в нее, хотя подол опустился ему много ниже колен. Прикрыв ноги одеялом, он занялся содержимым миткалевой сумки.

— Карл взял от задней стенки рапиру и сунул ее Уолтеру. Словотский приподнял бровь; Карл мотнул головой.

— Я не нарываюсь на неприятности. Но и безоружными нам выглядеть не след. Беспомощность провоцирует… Так что надень.

— Что ж… — Уолтер признал его правоту, затянув на талии пояс рапиры. — Давай чем-нибудь займемся.

Карл спрыгнул и принялся поить мулов; Уолтер проверял лонжи заводных лошадей.

Возок работорговцев прогромыхал без задержки, хотя двое рабов, скакавших по бокам, и бросили опытный взгляд на Карлов и Уолтеров мечи. Карл мрачно кивнул: когда кузнец согласился прибавить пару мечей, воин выторговал еще и рапиру для Уолтера — гибкую, с удобной бледно-коричневой костяной рукоятью. Коли уж Уолтер не слишком владеет мечом, пусть его рапира говорит сама за себя.

В закрытых ставнями окнах возка мелькнули серые лица. Чак сидел отвернувшись, хотя не смог удержаться и не взглянуть — исподтишка.

Когда фургон скрылся, он вздохнул.

— Черт. — Слово было одним и тем же на эрендра и на английском; Карл то и дело мимолетно удивлялся этому.

Он снял руку с навершия меча. Ахира и Уолтер были правы; им нельзя привлекать к себе внимания — здесь и сейчас.

Но это все равно непростительно…

Уолтер заглянул ему в лицо.

— Прости, Карл. — Он развел руками. — Девятый Закон Словотского: «Порой ты ничего не можешь поделать с тем, что тебя мучит». — Вор вздохнул. — Как бы оно ни мучило, — пробормотал он.

Чак стягивал Карлову тунику.

— Если кто меня и тревожит — так это девчонка, — заметил он. — Слишком уж маленькая.

Карл вопросительно на него глянул.

— Ей всего лишь одиннадцать или вроде того. Но Ормист — он мастер, остальные подмастерья либо ученики — любит молоденьких. Говорит, с ними занятно. Эта у него уже с год, с налета на Мелавэй, он держит ее при себе даже в Пандатавэе. Говорит, она не принесет ему столько денег, сколько приносит наслаждения.

Карл забыл дышать.

— Что?

Уолтер побелел.

— Он насилует одиннадцатилетку?

Чак почесал затылок.

— Каждую ночь. А днем она плачет и просит каких-нибудь снадобий, чтобы унять кровь: Ормиста не назовешь добряком. — Чак ударил кулаком в днище повозки. — У нас в Катарде ему за такое отрубили бы яйца, не важно, рабыня девчонка или вольная.

— Уолтер, — начал Карл. — Мы не можем…

— Заткнись, черт тебя побери. Дай мне подумать. — Он поднес ко рту кулак и принялся глодать костяшки.

Через пару минут рука опустилась.

— Куллинан, если ты сможешь устроить все… не важно. — Он прямо взглянул на Карла. — Ты помнишь, что я сказал — насчет того, что порой с тем, что мучит, ничего не поделаешь?

Карл медленно кивнул.

— Ну так вот: забудь. Иногда я понятия не имею, о чем говорю.

— Тут я с тобой согласен.

— Ну а теперь — что ты намерен делать? Тактик у нас ты, не я.

— Я обещал Ахире, что не полезу в драку, если только это не будет самозащитой. — Он усмехнулся, зная, что скажет Уолтер.

— И ты согласился, что решать, самозащита ли это, буду я. И сейчас я говорю: да. Это будет самозащитой. — Уолтер слабо улыбнулся. — Приемлемое объяснение придумаем после. Тактика — твоя епархия. Что будем делать?

Карл улыбнулся:

— Последуем за ними, но поодаль — до темноты. Потом ты получишь удовольствие порыскать вокруг и все разведать. — Он повернулся к Чаку. — Хочешь поучаствовать? Сможешь зацапать их денежки.

Чак пожал плечами.

— Не возражаю. Деньги лишними не бывают. — Он похлопал по воображаемому кошелю. — Особенно сейчас. — Взяв с пола один из клинков, воин наполовину вытащил его из ножен: заточенный с одной стороны, изогнутый, он был скорей саблей, чем мечом. Чак кивнул.

— Если в мою долю войдет и это — с удовольствием присоединюсь. Оно того стоит.

Карл приподнял бровь.

— Уж не намерен ли ты сводить с этими парнями счеты?

— И это тоже. — Чак мрачно усмехнулся. — Ты думаешь, у меня их нет?

Карл сидел, привалясь спиной к высокой сосне. Меч лежал у него на коленях. Цепь манрики-гузари он рассеянно пропускал меж пальцев. Так было незаметно, что руки у него дрожат.

Над ним, потрескивая и шурша иглами, качались сосновые ветки, а меж них, то появляясь, то исчезая, мерцали звезды. Холодный западный ветер леденил грудь. В полумиле вниз по дороге, полускрытый деревьями, горел костер, бросая в небеса пригоршни сияющих искр.

Чак кашлянул.

— Этот твой дружок что-то уж больно задерживается, — прошипел он. — Пойман, должно быть. Или убит. — Он провел пальцем по лезвию сабли, потом поднес палец ко рту — отсосать кровь из пореза. В который уж раз… — Добрый клинок.

Карл помотал головой:

— Нет. Мы бы непременно услышали.

— Услышали, что это добрый клинок? Правда?

— Нет — попади он в беду. — Карл осекся. Искоса глянул на Чака. На лице того было написано карикатурное изумление. — Чувство юмора вернулось?

Чак улыбнулся.

— Я всегда шучу перед дракой. Спокойней себя чувствуешь. А вот отец мой обычно пил. Говорил, от этого глаз у него становится зорче, а кисть — крепче. И ведь помогало.

— Неужто? — Карл скептически хмыкнул.

Сопение.

— Кроме последнего раза, конечно. Кисть у него была такой крепкой, что не расслабилась, даже когда гном отсек ему руку. — Он на миг прикусил губу. — Вот поэтому я и не пью перед дракой — пошутишь, кисть и расслабится. — Он глянул на Карла. — Ну, теперь ты все обо мне знаешь, расскажи о себе. Откуда ты? Имя незнакомое, хоть по виду-то вроде из салков. Высоковат для салка, но бывают ведь и такие…

Карл покачал головой.

— Долгая история. Может, и расскажу — потом.

— Как хочешь. — Чак тронул манрики-гузари. — Но расскажи хотя бы, откуда это твое металлическое боло. Пожалуйста! Никогда такого не видел. Его и бросить-то вряд ли можно.

— Его и не бросают. А что с ним можно делать, я тебе еще покажу. Надеюсь.

— Ты чертовски уверен в себе.

— Разумеется. — Он покровительственно улыбнулся Чаку, сжимая пальцы, чтобы скрыть дрожь. Это все, что я могу, чтобы держать себя в руках. Но этого он не сказал. — Мы говорили о твоей долине.

— Не моей. Просто я однажды проезжал через нее. Но она хороша. И там никто не живет — я узнавал. Во всяком случае, не жил пару лет назад. Слишком уж далекая глушь; если кто там поселится, до ближайшего клирика ему добираться дней десять — а то и всю дюжину. А поскольку это в эльфийских краях, людям вести там дела — хуже некуда. Жизни не будет от чертовых эльфов.

— Но люди там жить могут?

— Конечно. — Чак пожал плечами. — Как я и сказал — если кто готов отказаться от цивилизации… Я же…

— …шумишь слишком, — прошипела темнота.

Карл вскочил на ноги — меч в одной руке, манрики-гузари в другой.

Уолтер Словотский со смешком вышел из тени.

— Успокойся. Это всего лишь ваш добрый приятель-вор.

Карл подавил желание врезать ему. Черт возьми, сколько уж раз он просил Уолтера не подкрадываться к нему! У него это чертовски ловко выходит.

Это просто нервы.

— Как они там?

Словотский наклонился и поднял сучок.

— Это фургон. — На земле появилась буква «X». — Дорога проходит здесь. — Мягко изогнутая черта обогнула крестик слева.

— Костер вот тут, с нашей стороны фургона, так что наша сторона освещена. Чак, их четверо, так?

— Да.

— А я видел только троих. Один несет стражу на крыше фургона — в компании с бутылкой и арбалетом. Другой, толстяк, спит у костра, с нашей стороны. У него арбалет, но он не взведен. — Вор пожал плечами. — Правда, спит он с мечом в руке. Третий в гамаке — он вот здесь, меж деревьев.

Уолтер сплюнул.

— Четвертого я не нашел. Он мог облегчаться в кустах, но тогда у него или запор, или понос. Я дал ему кучу времени появиться — нет как не было.

— Может, он в фургоне?

Уолтер пожал плечами:

— Может, и так.

Чак качнул головой:

— Они не спят в фургонах. Слишком опасно. А будь кто-нибудь с женщиной — ты бы услышал. Кляпами они не пользуются. Впрочем, я бы не тревожился. Арбалета у них только два, и нам известно про каждый. Когда начнется драка, четвертый выскочит, и мы его положим.

— И как же мы это сделаем? — поинтересовался Уолтер.

Карл поднялся.

— Сделаем так же, как тогда — с Ольмином. Подберись поближе к фургону, чтобы быть уверенным, что достанешь ножом того, что на крыше, и жди. Дай нам с Чаком побольше времени — занять места — и снимай часового. Это будет сигналом для нас.

— Отлично, — сказал Уолтер. — Но мы не знаем, когда у них смена. Что, если нас заметят прежде, чем мы подойдем?

— Верно подмечено. Если они всего лишь поменяются местами, волноваться нечего. Просто убери того, что на фургоне. С другой стороны, если арбалет унесут с крыши, или тот, что у огня, насторожит свой — нам надо знать об этом прежде, чем мы нападем. Если это случится, просто уходи. Когда пройдет время, а мы с Чаком ничего не услышим, то вернемся сюда, спланируем все заново и попробуем снова.

Он повернулся к Чаку:

— Убьешь того, что в гамаке. Тот, что у костра, — мой.

Воин кивнул:

— Запросто. Что делать дальше?

— Хватай один из их арбалетов и ищи четвертого. Или помоги мне — если понадобится.

Уолтер, когда будешь снимать часового, попробуй попасть в грудь; впрочем, куда бы ни попал, лишь бы насмерть. Не высовывайся, когда будешь целиться; как только снимешь его — ищи четвертого.

Он хлопнул Уолтера по плечу.

— Помни, герой футбола: наша безопасность — на тебе. Мы должны быть абсолютно уверены, что положили их всех. Если хоть один из ублюдков спасется — мы попадем в большую беду. Нам вовсе не нужно, чтобы в Пандатавэе узнали, что я жив.

Уолтер криво улыбнулся.

— Какие мы кровожадные!..

— Есть возражения?

— Это не упрек. Я ведь сказал — «мы».