Американские президенты - Франклин Делано Рузвельт

Рой Дженкинс

Франклин Делано Рузвельт

Из серии «Американские президенты»

Книга завершена с помощью Ричарда Нойштадта

Примечание

Незадолго до завершения работы над этой книгой Рой Дженкинс внезапно скончался от сердечного приступа. Разрыв в тексте (<…>) в последней главе указывает на последние слова, которые он написал. По просьбе его вдовы Дженнифер Дженкинс главу закончил друг семьи Ричард Нойштадт из Гарвардского университета, с которым лорд Дженкинс обсуждал эту книгу.

Глава 1

Кузены Рузвельты

Франклин Делано Рузвельт был тридцать вторым президентом Соединенных Штатов и единственным, кого избирали больше двух раз. За место в рейтингах американских президентов с ним могут соперничать не более трех его предшественников и ни один из его преемников.

Хотя по своему социальному происхождению он и принадлежал к самым верхам американского общества, превосходя в этом всех остальных президентов в истории страны, за исключением разве что Джорджа Вашингтона и своего родственника Теодора Рузвельта, нельзя сказать, что его путь в Белый дом был усыпан розами. Его избрание было встречено высшими слоями общества с беспрецедентной враждебностью. Поначалу он казался чересчур легкомысленным и в молодости был известен среди ровесников как Feather Duster[1], между тем в его жизни было несколько неудач и одно очевидное крушение.

И в мирное, и в военное время на его долю выпало больше испытаний, чем на долю любого другого президента Соединенных Штатов, за исключением, пожалуй, Линкольна. Несмотря на то, что среди профессиональных политиков Рузвельт выглядел аристократом, он, по всей вероятности, был из них самым квалифицированным. Более того – зачастую он был настоящим первопроходцем. У ФДР[2] было очень много преданных соратников, и он пленял окружающих огромным личным обаянием. Тем не менее, некоторые из его сторонников, в свое время помогавшие ему прийти к власти, позднее отвернулись от него и стали его противниками. Следовательно, он был человеком столь же неоднозначным, сколь сильным и интересным.

Франклин Рузвельт, подобно Протею[3], был человеком, который быстро менял свои мнения и поступки, и поэтому понять его весьма нелегко. Будучи героем, он обладал совсем не героическими качествами. ФДР был почти полной противоположностью лорда Биркенхеда[4] – лучшего друга Уинстона Черчилля, которого тот рисовал следующим образом: «В любом деле, общественном или личном, если он был на вашей стороне в понедельник, то останется там и в среду, ну, а в пятницу, когда все будет выглядеть из рук вон плохо, он по-прежнему, наперекор всему, будет идти с вами вперед». Если же Рузвельт в понедельник убеждал сотрудника или партнера взяться за некое небесспорное задание, то в среду он вполне мог разделить это задание с кем-то еще или перебросить его на кого-то другого, а в пятницу, когда все пошло не так, полностью отказаться от этого проекта или отложить его на неопределенное время. И все-таки ФДР был выдающимся человеком, и им, по зрелом размышлении, нельзя не восхищаться.

И вот еще парадокс: хотя Рузвельта и считали лидером, который реализует некую программу (его «новый курс» оказывает серьезное влияние на историю США вот уже более семидесяти лет), в нем, на самом деле, было больше от политика-импровизатора, который быстро приспосабливается к меняющимся условиям, чем от выразителя некоей системы взглядов. Он двигался по избранному пути небольшими шажками. Если что-то не срабатывало, ФДР всегда охотно пробовал другой вариант. После трех триумфов на выборах и почти девяти довольно сложных лет в Белом доме Рузвельт привел страну к победе в самой масштабной в американской истории войне. Да, несомненно, на долю Линкольна выпало больше испытаний, поскольку тот был, как никто другой, близок к поражению. Однако, является бесспорным и то, что в 1941–1945 годах Рузвельт осуществил беспримерную мобилизацию всех сил Америки, как промышленных, так и военных. Так, в Европе к началу 1945 года американская армия по численности в три раза превосходила британскую, а на Тихом океане американское превосходство было во много раз большим. Но прежде всего сила Америки проявилась в ее индустриальной мощи. Преобразуемая в пушки и танки, самолеты и корабли, она стала восьмым чудом света и за относительно короткий период в три с половиной года сделала неизбежной победу над грозными военными машинами Германии и Японии. Рузвельт, которого в его первый и второй сроки так сильно критиковали представители деловых кругов, будучи избранным в третий раз, достиг выдающихся успехов в развитии американской промышленности, которая хоть и полностью контролировалась крупным капиталом, все же оставалась под пристальным надзором государства.

Еще один парадокс Рузвельта: несмотря на то, что он был жителем Нью-Йорка, потомком первых голландских поселенцев и богатым землевладельцем из долины Гудзона, то есть представителем не центральных районов США, а Восточного побережья страны, больше всего ориентированного на Европу, он все же достиг небывалых успехов в «преодолении географии» и объединении континента. Кстати, самую сильную поддержку Рузвельт получал вовсе не на Восточном побережье. Так, во время выборов 1936 года, на которых он одержал победу с подавляющим преимуществом, лишь два американских штата поддержали его оппонента из Республиканской партии – это были расположенные на восточном побережье штаты Вермонт и Мэн. И на последних, самых трудных для Рузвельта выборах 1944 года он победил именно благодаря поддержке западных штатов, результаты в которых объявлялись позднее, ибо по первым результатам, результатам, полученным на востоке страны, не было ясно, кто побеждает.

Рузвельт, к тому же, являет собой уникальный пример лидера, который, не будучи интеллектуалом в полном смысле этого слова (ибо он больше коллекционировал книги, нежели их читал, да и в Гарварде не блистал высокими баллами, из чего следует, что сегодня ему было бы непросто попасть в этот храм науки), все же обладал выдающейся способностью вдохновлять интеллектуалов. Эта черта была свойственна и его родственнику и предшественнику в ряду американских президентов Теодору Рузвельту, и Джону Кеннеди. Но Теодор, представлявший из себя причудливую смесь лихого ковбоя и нью-йоркского аристократа, по крайней мере, был силен в истории и литературе, чем не мог похвастаться Франклин Рузвельт. Тем не менее, любой серьезный историк или политик оценит президента Рузвельта 1933–1945 годов гораздо выше, нежели президента Рузвельта 1901–1909 годов. Хотя оба они достаточно долго находились в президентском кресле (ФДР беспрецедентно долго), чтобы претендовать на первенство в рейтинге президентов. Но если Франклин Рузвельт войдет в число лучших президентов безоговорочно, то Теодору Рузвельту придется, пожалуй, удовольствоваться серебряной медалью или даже бронзой.

Понять Франклина Рузвельта невозможно (или сложно), если не учитывать влияние в первые тридцать восемь лет жизни этого его дальнего родственника. Хотя шестиюродные братья Рузвельты состояли не в таком тесном родстве, как два Адамса, два Гаррисона или два Буша, они оказали на американскую историю влияние гораздо большее, чем все остальные пары вместе взятые.

Теодор и Франклин – американцы в восьмом поколении, потомки Клауса Мартенсена ван Розенвелта, который приехал из голландского города Харлем в Нью-Амстердам лет за двадцать до того, как в 1664 году этот город был переименован в Нью-Йорк. Оба президента – прямые потомки его сына Николаса, родившегося в Америке в 1658 году. Впоследствии семья разделилась: старший из двух сыновей Николаса основал семейную ветвь, обосновавшуюся в городке Ойстер-Бей на Лонг-Айленде (именно там через двести лет родился Теодор Рузвельт), а младший поселился в долине Гудзона, где в родовом поместье Гайд-Парк через двадцать три года после рождения Теодора появился на свет Франклин Делано Рузвельт. Родственные связи стали еще запутаннее, после того как в 1905 году Франклин женился на дочери младшего брата Теодора; Теодор был в то время в Белом доме, однако приехал на свадьбу, чтобы дать новобрачным свое президентское благословение. За плечами у обоих президентов Рузвельтов, бесспорно, лучшие семьи Нью-Йорка, достигшие процветания и успеха на протяжении многих поколений. И если американская аристократия и существует (а многие историки это убедительно доказывают), то Рузвельты являются ее неотъемлемой частью.

В самом деле, центральная часть долины Гудзона, особенно восточный берег к югу от Олбани, тянущийся через Тиволи, Гайд-Парк, Покипси, Гаррисон до Пикскилла, была плотно застроена впечатляющими особняками, которые стояли друг за другом, как жемчужины в ожерелье. Такой концентрации богатых поместий не знали ни Англия, ни Франция; британские поместья северо-западного Ноттингемшира, так называемые «Герцогства», где некогда находились поместья нескольких герцогов, на фоне американских выглядели спорадичными. При этом образ жизни здешних богатых землевладельцев был не показушным, но поистине приличествующим джентльмену.

Джеймса Рузвельта, отца Франклина, описывают как «высокого человека с бакенбардами, похожими на бараньи отбивные, который редко появлялся без хлыста. Он разводил рысаков и создал знаменитое стадо Олдернейской породы крупного рогатого скота, который скрещивал с коровами Джерсейской и Гернсейской пород. Каждый год он отправлялся на лечение на воды в Германию, ездил охотиться в По во французских Пиренеях, стрелял куропаток в Шотландии и, как настоящий глава общины, был среди тех, кто решал, кого допускать в нью-йоркское высшее общество, а кого нет. В политической жизни он не участвовал, считая это занятие недостойным джентльмена, но, выполняя долг эсквайра, участвовал в добровольной пожарной команде, был церковным старостой и членом приходского управления, а еще председательствовал на городских собраниях Гайд-Парка. Как президент небольшой железнодорожной компании он имел право ездить в личном вагоне… в любую часть страны».

Он и люди его круга жили в Нью-Йорке только поздней осенью, остальное же время предпочитали проводить в своих поместьях на берегу Гудзона, наезжая в город раз или два в неделю, чтобы проверить, как обстоят дела с их немалыми, но в основном унаследованными капиталами. Однако же, они не слишком напрягались, чтобы эти капиталы приумножить.

Рузвельты из Ойстер-Бей были, скорее, важными людьми Лонг-Айленд-Саунд, а не долины Гудзона, но они тоже были членами громадного клана Рузвельтов и ощущали связь не только с двумя его ветвями, но и с множеством других старых семейств Нью-Йорка. Они употребляли обороты «кузен Х» и «кузина Y» так, как никогда не пришло бы в голову старым британским кланам Кавендишей и Спенсеров, Сесилов и Стенли. Когда Элеонора Рузвельт в 1903 году обручилась с ФДР, то в письме к Саре Рузвельт – своей будущей свекрови – она неизменно обращалась к той: «кузина Салли». Такая практика напоминает анекдот об армянской семье, у которой столь давние корни, что деву Марию они зовут «кузиной Мэри».

На каком-то этапе две ветви клана разделились по своим политическим воззрениям. Рузвельты из Ойстер-Бей были республиканцами, по крайней мере, со времен Гражданской войны. Отец Теодора Рузвельта откупился от службы в федеральной армии Севера, и в этом можно усмотреть глубокую иронию, поскольку его сын занял впоследствии крайние патриотические позиции. Бескомпромиссные республиканские убеждения ойстербейских Рузвельтов были, однако, типичными для их окружения в конце девятнадцатого века.

Гораздо удивительнее то, что Рузвельты из Гайд-Парка были демократами. Отец Франклина Рузвельта поддерживал Гровера Кливленда – ньюйоркца с правыми взглядами, единственного в истории страны, кто избирался президентом дважды с перерывом между сроками. Джеймс Рузвельт стал демократом, потому что его отец был демократом, а он не любил изменять семейным традициям. Но относился он к Демократической партии примерно так же, как старые виги[5] относились к британской Либеральной партии до ее раскола в 1886 году, когда Гладстоун вынес в Парламент на голосование вопрос по гомрулю[6].

Казалось бы, Рузвельты из Гайд-Парка должны были отличаться более консервативными политическими воззрениями, чем их родственники из Ойстер-Бей. Ведь они жили в заточении сельской местности на своем утесе в долине Гудзона более чем за сотню километров вверх по течению реки от Нью-Йорка и лишь время от времени наведывались в свою резиденцию на Манхэттене и, значит, были в гораздо большей мере изолированы от жизни голосующего главным образом за Демократическую партию «Большого яблока» – и географически, и по степени участия в городской жизни, – нежели их кузены из более близкой к мегаполису части Лонг-Айленда. Эти политические симпатии свидетельствуют скорее об отсутствии четкой идеологической позиции у американских политических партий того времени, нежели о каком-либо подозрении на социально-экономические разногласия между двумя ветвями клана Рузвельтов. И дело не в том, что тогдашняя политическая жизнь Америки была скучной. Первая дюжина лет двадцатого века, завершившаяся президентскими выборами 1912 года, была наиболее любопытным периодом времени между президентскими сроками Линкольна и второго Рузвельта. Но интерес этот больше все же вызывали конфликты внутри и вокруг отдельно взятых партий, нежели прямые сшибки между республиканцами и демократами.

Показательный пример этого – отношения Франклина Рузвельта со своим дальним родственником, а позднее еще и дядей жены, Теодором. Оба они были движимы во многом одними и теми же побуждениями. Более того, в юности Франклин даже завидовал родственникам из Ойстер-Бей: там царила более бурная атмосфера, нежели в Гайд-Парке. В Сагамор-Хилле – так называлось поместье Рузвельтов в Ойстер-Бей – бурлила кипучая жизнь. В 1898 году у Теодора Рузвельта было шестеро детей от одного до четырнадцати лет, и когда отец бывал дома, все они неустанно занимались физическими упражнениями, играли в спортивные игры и, наверное, веселились и дурачились. Кроме того, там периодически жили многочисленные двоюродные братья и сестры, племянники и племянницы, в том числе Элеонора, которая родилась в 1884-м. По сравнению с ними Франклин Рузвельт в Спрингвуде (почти забытое сегодня название усадьбы в Гайд-Парке) жил одиноко и едва ли не замкнуто.

Когда он родился – 30 января 1882 года, – его отцу было пятьдесят три. Его единственному – сводному – брату Рози Рузвельту было двадцать семь, и он жил не с ними. Мать, урожденная Сара Делано, происходила из рода еще более именитого, чем Рузвельты. Она была властной и авторитарной, но при этом заботливой и нежной, и роль главы семьи сохраняла за собой вплоть до 1941 года – девятого года пребывания Франклина Рузвельта на посту президента Соединенных Штатов. Несмотря на то, что у родителей Сары Делано было девять детей, ее доля в отцовском наследстве составила более миллиона долларов – огромные деньги в девятнадцатом веке. Отец Сары, Уоррен Делано, бросил как-то о муже дочери, Джеймсе Рузвельте, отце ФДР, который был столь же почтенным аристократом, как и он, восхитительную в своей снисходительности фразу: Джеймс был «первым, кто дал мне понять, что демократ может быть джентльменом». И все же Сара не могла заменить сыну друзей, он мечтал общаться со сверстниками своего круга. И поэтому, когда Франклина позвали отпраздновать 4 июля[7] в Сагамор-Хилл, он, несмотря на некоторое сопротивление родителей, решительно это приглашение принял, а когда оказался там, то обнаружил, что от компании он в полном восторге.

Кроме того, что Теодор Рузвельт никогда не ходил в школу, а занимался с частными преподавателями до самого своего поступления в Гарвард в 1876 году, в жизни двух Рузвельтов было на редкость много и других параллелей – только с интервалом в двадцать три года. Франклин тоже получал домашнее образование, и только в пятнадцать лет его отправили в Гротон, в закрытую привилегированную школу, основанную десятью годами ранее преподобным Эндикотом Пибоди. Школа эта создавалась с претензией на то, что станет американской копией Итона, хотя атмосферой больше напоминала Челтнем или Мальборо. И в учебе оба Рузвельта не слишком отличались. Правда, Теодор, несмотря на свой бойскаутский нрав, все же учился несколько лучше; особенно ему нравилась история. Теодор оказался успешнее и по линии студенческих клубов: его приняли в самый респектабельный клуб Гарварда – «Порцеллиан», тогда как Франклин вынужден был довольствоваться членством в клубе рангом пониже – «Флай клаб». Впрочем, то, что Франклину не удалось вступить в «Порцеллиан», можно считать везением: члены клуба, носившие эмблему-амулет – золотую свинку, в основном плели разнообразные интриги. Зато он отличился в студенческие годы гораздо более интересным способом – стал президентом (по сути, редактором) гарвардской студенческой газеты Crimson.

И Теодор, и Франклин лишились отцов, когда учились на первом курсе университета. Теодор пережил утрату тяжелее, но последствия были ощутимее для Франклина: рано овдовевшая Сара Рузвельт переехала в Бостон, чтобы быть поближе к единственному сыну, окружив его материнской заботой и надзором.

После окончания Гарварда сходство жизненного пути двух Рузвельтов проявляется еще сильнее. Теодор Рузвельт, став в двадцать три года членом законодательной ассамблеи штата Нью-Йорк, а затем с треском провалившись на выборах мэра Нью-Йорка в 1886 году, зализывал раны, вначале сделавшись в Вашингтоне уполномоченным по делам государственной службы при президенте Бенджамине Гаррисоне, а затем – шефом полиции города Нью-Йорка (более заметная для публики должность). В 1897 году он был назначен заместителем военно-морского министра в администрации президента Мак-Кинли, но вскоре отказался от должности, чтобы непосредственно участвовать в разразившейся войне с Испанией. На Кубе полковник Теодор Рузвельт водил свой добровольческий кавалерийский отряд «Лихие всадники» в кавалерийскую атаку в сражении за высоту Сан-Хуан[8] и обрел, таким образом, славу национального героя.

На этом этапе его карьера больше напоминала карьеру Уинстона Черчилля, а не Франклина Рузвельта. Лейтенант гусарского полка Черчилль тоже получил боевое крещение на Кубе во время начавшегося там в 1895 году восстания местного населения против испанцев[9]. Затем Черчилль участвовал в британской карательной экспедиции в северо-западную пограничную провинцию Индии[10], а в 1898-м – в одной из последних кавалерийских атак в британской военной истории – в сражении при Омдурмане[11] в Судане, и об обеих кампаниях написал книги. В 1899 году на войне в Южной Африке он попал в плен и ненадолго оказался в лагере для военнопленных, но сумел бежать. Побег из плена сделал Черчилля знаменитым, он получает несколько предложений баллотироваться в Парламент, и в 1900 году, в возрасте двадцати пяти лет побеждает на выборах. Впрочем, Теодору Рузвельту не нравилось то, что он слышал и читал о молодом и дерзком Черчилле. Дочь Теодора Элис Рузвельт Лонгуэрт через много лет в разговоре с известным историком Артуром Шлезингером объясняла это тем, что они были «слишком похожи».

В 1898 году сорокалетний Теодор Рузвельт воспользовался своей известностью, чтобы одержать победу (пусть и с небольшим преимуществом) на выборах в губернаторы штата Нью-Йорк. Губернаторский особняк в Олбани[12] может быть хорошим трамплином для того, чтобы стать хотя бы кандидатом в президенты США: это показали до него Мартин Ван Бюрен и Гровер Кливленд и после него – Чарльз Эванс Хьюз, Альфред Смит, Франклин Рузвельт и Томас Дьюи. Однако на выборах 1900 года Теодору Рузвельту пришлось довольствоваться постом вице-президента, а на высшую должность в стране Республиканская партия выдвинула действующего президента и бывшего губернатора штата Огайо Уильяма Мак-Кинли. Но в 1901 году, всего через десять месяцев после своего переизбрания, Мак-Кинли был убит, и тогда Теодор Рузвельт стал президентом США.

В 1910 году двадцативосьмилетний Франклин Рузвельт стал сенатором штата Нью-Йорк от Демократической партии, совершенно неожиданно победив в своем округе Гудзон-Ривер, где позиции демократов всегда были слабы. Что касается Теодора Рузвельта, то он двадцатью восемью годами ранее одержал победу на выборах в одном из избирательных округов города Нью-Йорка, по общему мнению, одном из самых фешенебельных районов города – Верхнем Ист-Сайде. (Тогда этот район был известен как «Район из Бурого песчаника», а с начала двадцатого века, когда превратился в один из наиболее дорогих и престижных жилых районов города, был переименован в «Район шелковых чулок»). В 1913-м Франклин Рузвельт, вновь одержав победу на выборах, был назначен заместителем военно-морского министра в администрации президента Вудро Вильсона. Он занимал эту должность гораздо дольше, чем Теодор, хотя его стремление сочетать работу в Вашингтоне с политической карьерой в Нью-Йорке было такой же ошибкой, как и участие Теодора Рузвельта в выборах мэра в 1886 году.

В августе 1914 года, когда Европу охватил пожар Первой мировой войны и когда логично было бы предположить, что будущий главнокомандующий американскими войсками во Второй мировой войне направит все усилия на укрепление военно-морских сил США (а в то время американский флот, как и его бюджет, был вдвое меньше, чем Королевский ВМФ Великобритании, Первым Лордом Адмиралтейства которого тогда являлся Уинстон Черчилль), ФДР полностью посвятил себя выставлению своей кандидатуры на место сенатора в Конгресс США от нью-йоркского отделения Демократической партии. Тогда на первичных выборах он потерпел сокрушительное поражение от Джеймса Джерарда, посла США в Берлине, которому вообще-то тоже следовало думать о других вещах. Венцом иронии зато стало то, что на основных выборах Джерард проиграл кандидату от республиканцев. Это было единственное (причем довольно унизительное) поражение Франклина Рузвельта на выборах, если не считать провала Демократической партии в 1920 году, и причины его порождены ошибочной стратегией и неуемными амбициями.

Пришлось вернуться к работе в военно-морском министерстве; Франклин Рузвельт служил там вплоть до печального конца администрации Вильсона в 1921 году, когда президент и его политика полностью себя исчерпали. Несмотря на формально невысокий пост, он имел довольно большие полномочия, поскольку его шеф Джозефус Дэниелс, бывший редактор газеты с Юга, слыл пацифистом и был человеком спокойным и миролюбивым. Дэниелсу, несмотря на разницу в политических взглядах и социальном происхождении, Рузвельт нравился, и он с радостью позволил ему фактически возглавить работу министерства.

Рузвельт довольно успешно справлялся со своими обязанностями, хотя и оказался втянутым в разразившийся в 1919–1920 годах в Ньюпорте (Род-Айленд) грязный скандал, связанный с наркотиками и гомосексуализмом на флоте. Никто, само собой разумеется, не подозревал ФДР в личном участии или в разврате, ибо никаких гомосексуальных наклонностей у него не было. Но он, по-видимому, дал согласие на привлечение к расследованию агента-провокатора из особого следственного отдела. Когда об этом стало известно Дэниелсу и Сенату, следственный отдел закрыли, а Рузвельту вынесли мягкое порицание. Его действия были сочтены «неудачными и опрометчивыми». Этот случай бросил тень на его репутацию, но, на удивление, незначительную. Он не справился с ситуацией, когда сначала принял сомнительное с точки зрения закона решение, а затем попытался неуклюже замять этот факт. Тем не менее, резонанс был на удивление невелик, и эта история практически не повлияла на будущую карьеру ФДР, который обладал очень редким и полезным для политика качеством – к нему не приставало плохое, и это был один из самых ранних тому примеров.

Во время войны Теодор Рузвельт убеждал Франклина поступить так, как он сам поступил в 1898 году, – оставить свою наполовину гражданскую службу и надеть военный мундир. Франклин попытался сделать это, но без особого энтузиазма, в отличие от Теодора, который с воодушевлением принимал участие в военных действиях и раньше, а в 1917 году в возрасте пятидесяти восьми лет засыпал президента Вильсона требованиями: позволить ему возглавить полк во Франции. (Тут можно провести еще одну параллель с Уинстоном Черчиллем, который непродолжительное время находился в окопах в 1915–1916 годах). Вильсон отказал обоим Рузвельтам, что было весьма разумно, по крайней мере, в отношении Франклина. Вряд ли он принес бы больше пользы, уйдя с занимаемой должности и став младшим офицером в армии. Тем не менее, отказ президента расстроил Рузвельта. В качестве помощника морского министра он дважды побывал в Европе – сначала с июля по сентябрь 1918 года, когда война еще продолжалась, а потом в сопровождении жены в январе-феврале 1919-го, уже в первые месяцы после заключения мира. Во время первой поездки он немного повидал поля сражений, а в 1919-м —наблюдал их последствия.

Позднее ФДР был склонен преувеличивать и собственный военный опыт, и свои антивоенные настроения, особенно накануне президентских кампаний 1936 и 1940 года, когда пытался внушить соотечественникам свое представление о международном долге Америки – нерешительно и непоследовательно, боясь отпугнуть избирателей. Так, летом 1936 года, вскоре после начала гражданской войны в Испании, в своем памятном выступлении в округе Чатоква на западе штата Нью-Йорк он говорил: «Я видел войну. Я видел войну на земле и на море. Я видел, как истекают кровью раненые. Я видел, как харкают своими легкими те, кто отравился газом. Я видел лежащие в грязи трупы. Я видел разрушенные города…» Три года спустя в Белом доме, в беседе с группой сенаторов, ФДР зашел еще дальше, сказав, что во время Первой мировой войны в Европе видел больше, чем кто бы то ни было. Он утверждал, что видел много полей сражений не только во Франции и Бельгии, но и в Италии, – однако это не подтверждено достоверными свидетельствами. Вероятно, Теодор Рузвельт внушил ему убежденность, что в 1917–1918 годах он должен был воевать либо в армии, либо во флоте.

Конечно же, в начале карьеры Франклин Рузвельт находился под сильным влиянием своего прославленного родственника, который его на многое вдохновлял. Это не всегда совпадало с курсом партии, но ни один из Рузвельтов не отличался чрезмерной преданностью своей партии. Каждый из них время от времени делал тактические реверансы в сторону партийной машины, но лишь в тех случаях, когда считал это необходимым для успеха своей политической карьеры. Однако оба рассматривали партию как средство, служащее для достижения их целей, не более того; иногда партии полезны, но никогда не любимы, и если они не служат цели, то партиям бросают вызов, или даже от них отказываются. Рузвельты определенно никогда не делали из партий кумиров, внушающих благоговение и требующих поклонения. И это тоже роднит их с Уинстоном Черчиллем.

И все же между Рузвельтами были и различия. В целом, Теодор менее успешно использовал возможности Республиканской партии, чем Франклин – Демократической. Попытка Теодора в 1912 году вернуть себе пост президента США[13] с помощью собственной Прогрессивной партии, «партии сохатого»[14], созданной в результате раскола Республиканской партии, привела к поражению и единственному перерыву в правлении республиканцев, которое длилось с 1896 по 1932 год. Ну а Франклин настолько укрепил авторитет своей партии среди избирателей, что и после его смерти демократы задавали тон в американской политике на протяжении двух с лишним десятилетий.

Так или иначе, юношеское восхищение и желание подражать старшему Рузвельту было совершенно естественным, особенно если учесть разницу в возрасте почти в четверть века. Первый полувзрослый опыт общения относится к лету 1897 года, когда совсем еще молодой Франклин приезжал погостить в Сагамор-Хилл и слушал там рассказы Теодора о его работе во главе нью-йоркской полиции, которые затем весело и увлекательно пересказал в школе в Гротоне. Несколько лет спустя, когда ФДР поступил в Гарвард, он уже сознательно начал копировать некоторые черты и манеры родственника. Он стал носить пенсне и активно пользоваться двумя излюбленными словечками Теодора – произносимым врастяжку delighted («восхищен») и bully в значении «первоклассный» (как в известном впоследствии изречении Теодора Рузвельта, что Белый дом является bully pulpit – «первоклассной трибуной»). Однако получалось это у него пока не слишком натурально. На этом этапе Франклин Рузвельт был далеко не похож на Теодора. Внешние данные у Франклина были лучше, да и голос, в конечном счете, много зычнее, но в молодости ему недоставало энергии и харизмы Теодора.

В то время на ФДР произвели сильное впечатление передовые взгляды старшего Рузвельта на заносчивость и самонадеянность крупного бизнеса и социальных элит. Их отношение к политике напоминало отношение патрициев к плебеям, как его определял Черчилль в пору своих либеральных убеждений: мы защищаем слабых при условии, что сами остаемся хозяевами положения. Тем не менее, Франклину импонировала озабоченность Теодора социальными проблемами и не пугал его ура-патриотизм. Оба они больше верили в старые аристократические семейства, нежели в хищных нуворишей, чье богатство превзошло по размеру и влиянию старые деньги, некогда правившие бал в нью-йоркском обществе.

В 1901 году карьера Теодора Рузвельта совершила невероятный взлет. Всего лишь за год он проделал путь от кандидата на пост вице-президента до президента США, оказавшись в сорок два года самым молодым из всех, кто когда-либо занимал эту должность. Даже Джону Кеннеди, кода тот шестьюдесятью годами позже пришел в Белый дом, было уже почти сорок четыре.

Далеко не все с восторгом отнеслись к тому, что такой молодой человек оказался в наивысших коридорах власти. «Только посмотрите, теперь этот чертов ковбой – президент Соединенных Штатов!» – заявил тогда Марк Ханна, председатель национального комитета Республиканской партии, который в конце девятнадцатого века стал воплощением нарождающегося священного или нечестивого союза между «Великой старой партией»[15] Линкольна, боровшейся в свое время за отмену рабства, и лидерами американского капитализма, находившимися на подъеме. Уильям Аллен Уайт, один из самых известных газетных редакторов из Канзаса, который более сорока лет был другом (но не всегда верным соратником) обоих Рузвельтов, изрек столь же запомнившуюся фразу: «Тедди был реформой в котелке, самом эффектном, самом залихватском и модном». А Джеймс Макгрегор Бернс отозвался о Рузвельте так: «Некоторым же реформаторам он представлялся в цилиндре»[16].

В течение семи с половиной лет президентства Теодора младший Рузвельт не имел особых сложностей с тем, чтобы поддерживать его, и даже в какой-то степени разделял его взгляды. На президентских выборах 1904 года ФДР без колебаний проголосовал за Рузвельта против умеренно консервативного и быстро забытого кандидата от Демократической партии судьи Элтона Паркера. Тридцать четыре года спустя он со свойственной ему изысканностью объяснил, почему голосовал против своей партии: «Я голосовал за кандидата от республиканцев, потому что чувствовал, что он больше демократ, чем кандидат от Демократической партии».

Когда в октябре 1903 года ФДР обручился (без особой огласки) с дочерью покойного брата Теодора Рузвельта, а затем в марте 1905-го они поженились, то обитатели Ойстер-Бей отнеслись к этому браку гораздо лучше, чем его собственная мать. Бракосочетание состоялось на четвертый год президентства Теодора Рузвельта, и тот даже предложил провести брачную церемонию в Белом доме, а когда свадьбу все же решили устроить, как и планировали изначально, в просторном нью-йоркском особняке Рузвельтов в Верхнем Ист-Сайде, он приехал из Вашингтона, чтобы проводить невесту к алтарю и поприветствовать гостей. «Хорошо, что имя остается в семье», – заявил он тогда Франклину несколько самодовольно. Выбор духовного лица для проведения самой церемонии перед временным алтарем в не очень религиозной обстановке между двумя соседними домами на Семьдесят шестой улице пал на директора Гротона преподобного Эндикотта Пибоди, который, исполнив все необходимые ритуалы, благословил пару на брак, продлившийся сорок лет.

Тем неожиданнее выглядело то, что в 1912 году ФДР не стал поддерживать Теодора Рузвельта, когда тот решил вернуться в политику, после того как безосновательно отказался баллотироваться на второй срок в 1908-м. Это было неожиданно потому, что Теодор затеял свое рискованное предприятие, разочаровавшись в бездеятельном консерватизме своего преемника-республиканца Уильяма Говарда Тафта, которого он сам и выдвинул, и за весь двадцатый век это была наиболее близкая к успеху попытка разомкнуть железные тиски американской двухпартийной системы. Теодор Рузвельт практически гарантировал себе выдвижение кандидатом в президенты на июльском съезде Республиканской партии в Чикаго, ведь по результатам праймериз он лидировал, но проиграл Тафту, которого упрямо поддержала партийная машина, всего 70 голосов. Рузвельт обязан был смириться с решением съезда, но горячая поддержка сторонников побудила его пойти на раскол партии. Спустя какой-то месяц состоялся съезд недовольных, на который прибыла тысяча делегатов, и на котором родилась новая партия. Официально она была названа Прогрессивной партией США, но получила известность как «партия сохатого» (the Bull Moose party) после знаменитого сравнения Теодором Рузвельтом своей собственной силы с силой этого жвачного животного: «Я здоров как сохатый!». «Партия сохатого» планировала принять участие в ноябрьских выборах 1912 года и выдвигала экс-президента своим кандидатом.

Как это обычно бывает в периоды политических разочарований, появление новой партии воодушевило и привлекло многих – и представителей высших слоев, и тех, кто был вне партий. Впрочем, по мнению некоторых, в ней оказалось с избытком генералов, более чем достаточно капитанов и много сержантов, а вот рядовых не хватало. (Автору это напоминает зарождение британской социал-демократической партии в 1981–1982 годах.) Более того, была принята программа партии, едва ли не специально созданная для того, чтобы устроить Франклина Рузвельта. Она предусматривала социальные реформы (охрану труда, избирательное право для женщин, право рабочих объединяться в профсоюзы), была центристской и направлена против политиканства и корпоративных интересов. Заносчивая наглость капитализма должна быть обуздана, провозглашали прогрессисты. Необходимо ввести прогрессивный подоходный налог и налог на наследство, а также дать избирателям право отзывать избранных ими лиц и опротестовывать политически предвзятые решения суда (последнее положение предвосхищало нападки Франклина Рузвельта на Верховный суд США в 1937 году). Свою кампанию Теодор Рузвельт в целом охарактеризовал как «Контракт с народом», как «честный курс» – и эти слова тоже не могли не найти отклика у ФДР.

И все же Франклин Рузвельт не поддержал Теодора. С 1910 года он был сенатором штата Нью-Йорк от демократов, от той территории, которая окружала Гайд-Парк. А это не была вотчина демократов. На своих первых выборах в сенат штата он неожиданно и еле-еле победил, но ко времени переизбрания двумя годами позже укрепил в округе свои позиции. И хотя его первыми сколько-нибудь заметными действиями в роли сенатора штата стала активная борьба против той кандидатуры на пост сенатора США, которую выдвинул Таммани-холл[17] (сенаторов США тогда все еще выбирали законодательные собрания штатов, а не непосредственно избиратели), теперь он пошел на попятную и на протяжении года налаживал связи с партийным аппаратом. Понятно, что теперь ему, как избранному сенатору-демократу, отдать голос кандидату от другой партии было сложнее, чем в 1904 году, когда он был частным лицом. Кроме того, его очень вдохновляла мысль, что Вудро Вильсон, в то время губернатор штата Нью-Джерси, может получить право баллотироваться в президенты от демократов и выиграть президентские выборы.

У Франклина никогда не было к Вильсону такого глубоко личного отношения, как к Теодору Рузвельту, да и по своему положению в обществе он был весьма далек от более холодного и похожего на пастора профессора права и политической экономики Принстонского университета. Но в 1912 году Вильсон увлекся социальными реформами и призывал вывести политику из-за дверей курительных комнат. К тому же, его шансы на победу были весьма велики, и ФДР уже лелеял честолюбивые планы сменить Олбани на Вашингтон и занять место в новой администрации. Хотя нью-йоркская делегация на съезде Демократической партии в Балтиморе сторонилась Вильсона (Таммани-холл поддерживал выставление кандидатуры более консервативного Чемпа Кларка из штата Миссури, спикера Палаты представителей Конгресса), Франклин Рузвельт, однако, стал активно агитировать за Вильсона вокруг зала заседаний съезда. Свою воодушевленность и смутные надежды на будущее тридцатилетний Рузвельт подытожил в телеграмме, отправленной жене второго июля из Балтимора: «Вильсон выдвинут кандидатом сегодня мои планы неясны блестящий триумф».

Что ж, «дяде Теду» (Франклин и Элеонора после женитьбы стали называть так Теодора Рузвельта все чаще и чаще) пришлось постоять за себя самому. И он сделал это с немалым, если не решающим, успехом. На президентских выборах 1912 года Теодор Рузвельт получил 4,1 миллиона голосов избирателей, оттеснив Тафта – не просто официального кандидата от Республиканской партии, но и действующего президента – на унизительное третье место. Однако при этом он уступил Вильсону, получившему 6,3 миллиона голосов избирателей и полную победу в коллегии выборщиков, хотя лишь 43 процента (т. е. меньше половины) голосов избирателей. Как бы там ни было, Вильсон стал президентом – первым президентом-демократом после шестнадцати лет пребывания у власти президентов-республиканцев. К тому же он получил большинство в обеих палатах Конгресса. Таким образом, трезвый прогноз ФДР относительно вероятного результата выборов оправдался, так же как и надежда, что ему самому это может обеспечить должность в Вашингтоне.

Сделавшись в марте 1913 года заместителем военно-морского министра (и в качестве такового, единственным), Франклин Рузвельт был рад этому еще и оттого, что «дядя Тед» занимал эту же должность в 1897 году, и что сам он получил этот пост, будучи на девять лет моложе. Правда, был в этом и некий парадокс, ведь произошло это в результате «предательства» по отношению к «дяде Теду». Это было предательство, которое, и этому есть свидетельства, и жена его, и мать (а они редко совпадали во мнениях, особенно когда дело касалось его) неохотно признавали.

И пусть в Сагамор-Хилле и возмущались отступничеством ФДР (а там, несомненно, обижались, хотя и не настолько сильно и долго, чтобы испортить близкие отношения), но четырьмя годами позже это возмущение было заслонено куда более сильным огорчением, которое доставил сам Теодор Рузвельт. Прогрессивная партия США рассчитывала, что он возглавит ее и на выборах пойдет ее кандидатом в президенты. Однако сам Теодор решил, что время таких мечтаний прошло. Он вернулся в лоно «Великой старой партии», по-видимому, в надежде, что ему простят 1912 год и выставят на выборах в президенты его кандидатуру. Однако, когда предпочтение отдали судье Верховного суда Чарльзу Эвансу Хьюзу, Теодор Рузвельт проглотил обиду и поддержал кандидатуру Хьюза, который с небольшим разрывом по голосам проиграл уже непосредственно Вильсону. Когда на втором – и последнем – съезде Прогрессивной партии была зачитана телеграмма Теодора Рузвельта с отказом от выдвижения в кандидаты на должность президента, то многие из тех неофитов, кого он привел в политику, от разочарования плакали: он, на четвертом году существования, погубил свое детище.

Возможным уроком, который можно извлечь из этих двух историй, является то, что политика верности партии порой выставляет на посмешище тех, кто ее придерживается. Однако это утверждение уравновешивается тем фактом, что в демократическом государстве те, кто такой линии поведения не придерживается, остаются у разбитого корыта. Чтобы получить реальную власть и влияние, необходима доля, но не чересчур большая, тактического оппортунизма и приспособленчества. И ничто эту истину не иллюстрирует более ярко, нежели карьеры двух Рузвельтов – в чем-то очень похожие, а в чем-то резко отличающиеся друг от друга. И все же итог многолетнего чередования взлетов и падений оказался благоприятнее для Франклина Делано Рузвельта.

Глава 2

Картина брака, который дал трещину

Прежде чем детально описывать плоды семилетнего пребывания Франклина Рузвельта в Вашингтоне (1913–1920), необходимо вспомнить не о его грандиозной свадьбе, о которой уже было говорено, а об исключительной природе его брака, который, соединив в себе плохое и хорошее, сыграл существенную роль в его жизни. Элеонора Рузвельт, будучи моложе своего мужа на два с половиной года, являлась представительницей одного с ним социального круга.

Этот факт подтверждался тем, что оба супруга носили одинаковую фамилию и принадлежали к одному из старейших семейств Нью-Йорка, к «Никербокерам»[18]. (Сегодня это имя сохранилось в названии клуба на Пятой авеню[19] и популярной баскетбольной команды[20]). В период их рождения и взросления фамилия являлась отличительным знаком, который таил в себе весьма прозрачный намек на статус, который можно было бы сравнить с наличием родства среди вигов в Лондоне того же времени, или с проживанием в округе Фобур Сен-Жермен в Париже[21] Марселя Пруста, или принадлежности к номенклатуре в СССР времен Леонида Брежнева. Речь не обязательно идет о несметных богатствах, а скорее о высоком благосостоянии (по большей мере гарантированном) и склонности чувствовать себя непринужденно только среди ограниченного круга людей, которые приемлют те же самые нормы поведения (преимущественно безупречные) и те же самые суждения (преимущественно самодовольные).

Тем не менее, во многом другом Франклин и Элеонора существенно отличались друг от друга, а с течением времени их характеры стали и вовсе несовместимы, однако, на публике, как можно себе с легкостью представить, их отношения свидетельствовали об обратном. Франклин был центральной фигурой среди президентов США в двадцатом столетии, а, вероятно, что и за все двести пятнадцать лет существования Республики. Во время его уникального по продолжительности пребывания на посту президента США стали самой могущественной державой на планете. Элеонора была самой независимой и многоуважаемой среди всех президентских супруг. Первая леди Долли Мэдисон[22] могла привнести в историю раннего Белого дома блеск инаугурационных балов. Эдит Вильсон, в последние восемнадцать месяцев пребывания ее супруга на посту президента, могла обладать беспрецедентной исполнительной властью[23]. Жаклин Кеннеди могла быть законодательницей моды, демонстрируя неизменно чувство стиля и элегантность, являясь кумиром для многих своих друзей. Леди Берд Джонсон могла посвятить себя сохранению природных ресурсов. Хиллари Клинтон смогла достичь наивысшей выборной должности среди других первых леди. Но ни одна из них не может соперничать с Элеонорой ни в силе взглядов, ни в желании всенародно высказывать их таким образом, что они, в целом, неизменно способствовали успешному президентству ее мужа. Ей нет равных и в способности, спустя три десятилетия после смерти мужа, нести (самозабвенно) знамя рузвельтовского либерализма, который нашел отклик во всем мире.

Мало что могло показаться столь же невероятным как свадебная церемония на Семьдесят шестой улице. Детство Элеоноры было трудным, несмотря на то, что она родилась в привилегированном обществе.

Ее мать, миловидная женщина традиционных взглядов, не отличавшаяся особой любовью к детям, скончалась в 1892 году, в возрасте двадцати девяти лет (Элеоноре на тот момент было восемь лет) от сочетания целого ряда болезней, не желая продолжать цепляться за жизнь. Элеонора никогда не любила свою мать, которая считала ее некрасивой и чрезмерно серьезной девочкой, а также уничижительно называла ее «Бабулей». Отсутствие любви к матери ребенок компенсировал сильной привязанностью к отцу, который с 1891 года не жил с матерью. Эллиот Рузвельт был обаятельный, безнадежный и совершенно безответственный алкоголик, который ушел в мир иной вслед за матерью в 1984-м. Элеонора и оставшийся в живых младший брат (их другой брат умер) были переданы на воспитание бабушке по материнской линии, еще одному матриарху долины реки Гудзон, имение которой располагалось на берегу реки, в Тиволи, в двадцати милях вверх по течению от Гайд-Парка. И, конечно, она была хозяйкой резиденции в Верхнем Ист-Сайде в Нью-Йорке. В такой атмосфере росла Элеонора, страдая от синдрома «гадкого утенка» по причине присутствия в доме трех младших сестер ее покойной матери – все три славились кокетством и красотой и уделяли собственному внешнему виду гораздо больше внимания, нежели образованию или невзгодам бренного мира. Два младших брата ее матушки, являясь еще одним неприятным воспоминанием о ее прошлом, страдали от алкогольной зависимости. (Пуританское отвращение к алкоголю, сетей которого не избежал и ее родной младший брат, впоследствии стало одним из препятствий на пути к дружеским отношениям с супругом, более того, хоть в этом редко возникала нужда, это мешало Элеоноре достойно принимать Уинстона Черчилля.) Последнюю каплю в чашу семейных «добродетелей» добавляла двоюродная сестра Элеоноры по отцу, ее ровесница, Элис Рузвельт, впоследствии Лонгуэрт, которая и в свои девяносто с небольшим сохраняла на удивление острый язычок и которая, по сути, относилась к Элеоноре как к маленькому унылому добродетельному существу.

В возрасте пятнадцати лет «добродетельное существо» с удовольствием променяла атмосферу этого Дома веселья на школу в Англии. Школа Алленсвуд являла собой нечто среднее между институтом благородных девиц и добротным учебным заведением, располагаясь в большом доме викторианского стиля в Уимблдоне, в семи милях к югу от центра Лондона. В ней проходили обучение примерно сорок молодых девушек двадцатилетнего возраста. Элеонора провела в школе три года, и это, как оказалось, пошло ей на пользу. Она стала явной любимицей семидесятилетней директрисы Мари Сувестр, которая, несмотря на преданность делу своей жизни – воспитанию молодых девиц высшего света разнообразной национальной принадлежности, была, в сущности, радикальным вольнодумцем, ревностным атеистом и ярой защитницей буров во время войны Великобритании против бурских республик на юге Африки. Она также являлась последователем Фредерика Гаррисона[24] и английских позитивистов, равно как и приятельницей Беатрис Вебб[25]. До того как получить бразды правления в Уимблдоне, она заведовала школой в Фонтенбло. В обоих заведениях Мари Сувестр занималась воспитанием множества юных леди, включая одну из тетушек Элеоноры, сестру Литтона Стрейчи, двух дочерей Джозефа Чемберлена (с которыми его сыновья, Остин и Невилл, неизменно вели переписку на протяжении всей своей продолжительной политической карьеры). Ее воспитанницей также была некая немецкая Графиня (Элеонора была с ней дружна), которая рьяно защищала кайзера в 1915 году и еще более была очарована Гитлером, по крайней мере, до 1939 года. Мадмуазель Сувестр ценила Элеонору за высокий интеллект и считала ее прекрасным примером для подражания для всей школы. Была у мадмуазель одна привычка, которая носила несколько дискриминационный характер: проходя вереницей мимо директрисы во время совершения традиционного ритуала пожелания спокойной ночи, одни воспитанницы получали поцелуй на ночь, другие – сухое рукопожатие. Элеонора всегда заключалась в самые теплые объятия. Мадмуазель Сувестр также брала ее с собой на короткие каникулы в Париж, Флоренцию и Рим. Вместе с тем школа Алленсвуд не только подарила много счастливых воспоминаний о годах обучения, но также значительно повысила самооценку Элеоноры, когда она, летом 1902 года, вернулась в США.

Несмотря на это, Элеонора была удивлена, польщена и даже смущена, когда через несколько месяцев ее жизнерадостный и утонченный дальний родственник Франклин начал оказывать ей сначала дружеские, а спустя некоторое время и романтические знаки внимания. Все началось во время поездки в поезде вдоль реки Гудзон в лето того года, когда она вернулась из школы. Чувство расцвело и окрепло той же зимой, и увенчалось тайной помолвкой следующей осенью 1903 года. Данное событие было засекречено – и оставалось таковым целый год по причине неприятия со стороны грозной Сары Рузвельт. Ее возражения, подкреплявшиеся аргументами о незрелости влюбленных, не были уж такими ad feminam[26]. Сара Рузвельт, даже за последующие тридцать восемь лет жизни, так и не научилась относиться к Элеоноре с должным почтением; ее отношение основывалось на ревности, вызванной необходимостью делить своего Франклина с кем бы то ни было. Похоронив супруга, Сара превратилась в маниакально-любящую мать. Следует признать, однако, что ее претензии к «молодости» супругов были не безосновательны. Элеоноре едва исполнилось девятнадцать, Франклину – всего двадцать один; он все еще учился на последнем курсе в Гарварде, не имея никаких четких представлений о том, какой род деятельности избрать своей профессией. К тому же он даже не начал обучение на юридическом факультете Колумбийского университета, которое предоставило бы ему базовую квалификацию в сфере юриспруденции. Сара бросила все свои силы на то, чтобы молодая пара забыла о своих чувствах друг к другу. В конце зимы 1904 года она отправила Франклина в пятинедельный круиз по Вест-Индии с товарищем из Гарварда, и, естественно, без Элеоноры. Не успели они вернуться, как Сара убедила Франклина связаться с приехавшим на время Джозефом Чоатом, американским послом в Лондоне при президенте Теодоре Рузвельте. Она тешила себя тщетной надеждой, что он предоставит Франклину место на дипломатическом поприще в трех тысячах милях от родины.

Она безуспешно искала помощи самого президента, который, услышав об этом возможном браке через восемь месяцев, с энтузиазмом поддержал молодых. Он благоволил к Франклину и был рад устроить судьбу Элеоноры, которую, из-за алкоголизма ее отца и обоих дядей Холлов, могли счесть носительницей «дурной крови». Кроме прочего, Теодор Рузвельт был счастлив внести свою лепту в дело воссоединения всего семейства. Холлы также были довольны, хотя им было искренне жаль отпускать Элеонору из Тиволи, где она неизменно укрепляла неустойчивую психологическую атмосферу. В любом случае, стало очевидно, что на этом этапе намерение Франклина и Элеоноры было окончательным. Если уж Франклин решил противостоять своей матери в этом вопросе, то решение его было неоспоримым. Элеонора была беззаветно влюблена, хотя и не утратила присущей ей серьезности. Его письма были уничтожены ею, вероятно году в 1937-м, когда, перечитав их при подготовке материала для первого тома автобиографии, Элеонора посчитала их слишком болезненными для воспоминаний. Ее письма того времени сохранились и были проникнуты не только всепоглощающей любовью, но также «бабулиной» заботой (определение, данное им, близко перекликается с прозвищем детства, которое она получила за свое умение всех опекать) о его здоровье, работе, устремлениях. Ее романтические устремления не ведали границ, как видно из стихотворения Элизабет Барретт Браунинг, которое она, очевидно, продекламировала Франклину, когда тот делал ей предложение руки и сердца, и которое двумя днями позже записала для него в своем письме.

Не можешь поклясться в любви бесконечной! —

Молчи! О любви – ни полслова!

Не можешь мечтать средь толпы быстротечной,

О том, кто манит тебя снова;

Не можешь любить как ангел небесный,

Когда целый мир между вами;

Не можешь поверить, что он непогрешный,

Будь свят, иль безбожно лукав он;

Утратив любовь, не взываешь о смерти —

Молчи! О любви ты не знаешь![27]

Это трогательное стихотворение, несмотря на мало изящную строку, – третью снизу, было и оставалось ее философией в отношениях между мужчиной и женщиной. Она никоим образом не подразумевала возможности физического или романтического влечения. Испытывала ли она сильную страсть к Франклину, даже на пике своей любви к нему, представляется весьма сомнительным. Но то, что Франклин вел жизнь, противоречащую ее кредо, нанесло огромную эмоциональную рану, хотя не ослабило ее товарищеской поддержки его в обществе. Вероятно, именно это стало причиной уничтожения его писем через тридцать пять лет после их написания, а также подвигло ее искать утешение в нескольких очень тесных однополых связях в 1930-е и 1940-е годы.

Остается загадкой, почему Франклин в начале 1900-х годов так сильно увлекся Элеонорой. Было бы ошибочно полагать, что в свои юные годы Элеонора не обладала физической привлекательностью. Она обладала изящной фигурой и грациозными движениями. Красивые волосы были хорошо уложены, манеры – весьма изящны, что, как говорят, привлекало мужчин в возрасте, менее расположенных к плотским утехам. Элеонора была похожа на кроткую лань, тогда как глаза ее и манера говорить выдавали ум и разносторонние интересы, что вряд ли распалило бы огонь страсти в молодых мужчинах. Несмотря на такой большой недостаток как отсутствие чувства юмора, она, помимо Франклина, привлекла внимание нескольких достойных кавалеров. Однако Элеонора мечтала видеть своим спутником только Франклина, но странным представляется иное – почему Франклин, на тот момент, по замечаниям некоторых свидетелей, весьма ветреный Прекрасный принц, пожелал ее. Джозеф Лэш в своем известном исследовании их отношений, опубликованном в 1971 году[28], отвечает на этот вопрос с прямотой, граничащей с наивностью: «Через материнскую заботливость», – пишет он, ссылаясь на переписку от ноября 1903 года. «Влюбляются ли Прекрасные принцы в юных бесконечно заботливых леди? Да, если под беспечным фасадом скрываются неуемные амбиции, для достижения которых необходима поддержка верного союзника, а не возлюбленной подруги».

В первые годы брака Элеонора представляла собой довольно ординарную молодую мать семейства из высшего света. С 1906 по 1916 годы она произвела на свет шестерых детей, пятеро из которых – одна девочка и четыре мальчика – выжили. Первый, Франклин Делано Рузвельт-младший, родившийся в 1909 году, прожил всего семь месяцев; вслед за ним появился Эллиот Рузвельт, а затем еще один Франклин Делано Рузвельт-младший, который появился на свет в 1914 году. В эти десять лет беременностей свекровь и тетя Элеоноры убедили ее отказаться от общественной работы, за которую она с энтузиазмом принялась после возвращения из Англии. Поскольку работа была связанна с урегулированием жилищных и других насущных проблем неимущего населения, Элеонора могла заразить свою молодую семью пролетарскими болезнями (туберкулезом). Она также была замечена в антисемитских суждениях, которые в то время активно высказывали представители общества белых англо-саксонских протестантов Нью-Йорка.

Что представляло большую важность, так это домашняя субординация, навязанная ей Сарой Рузвельт – не кузиной Салли, как сначала беззаботно называла ее Элеонора, а Мамой, полномочия которой она получила после свадьбы. Гайд-Парк целиком и полностью оставался владением Сары Рузвельт. Вплоть до своей смерти в 1941 году Сара Рузвельт неизменно восседала во главе стола с одной стороны, а Франклин – с другой, вследствие чего Элеонора чувствовала себя между небом и землей. Еще более символичным было расположение спальных комнат. Комнаты домашней прислуги находились в южной части особняка. У Франклина была наилучшая комната, на юго-западе, с живописным видом на Гудзон. У Сары была спальня такого же размера на юго-востоке, но с менее колоритным пейзажем из окна. Элеонору же поместили в комнату, напоминавшую келью, между спальнями свекрови и супруга.

Когда я впервые посетил Гайд-Парк (более сорока лет назад), «спальная» иерархия была одной из вещей, которые надолго врезались мне в память. Еще одно сильное удивление вызвал самонадеянный по своей скромности прием, которого Рузвельты удостоили короля и королеву Великобритании в июне 1939 года. Их разместили в стандартных гостевых комнатах с двумя спальнями, но подготовленных ненадлежащим образом людьми премьер-министра Канады Макензи Кинга, который в то время также находился с визитом в Гайд-Парке на Гудзоне. Расположение комнат было таковым, что пожелай король Георг пройти в ванную комнату ночью, ему пришлось бы добираться туда через спальню премьер-министра. Последующие президенты – Джонсон, Никсон и Рейган – обустроили бы для такого события более пышные покои за пределами резиденции, что, несомненно, могли сделать и Рузвельты – роскошный особняк миллионеров Вандербильтов находился в нескольких милях и на тот момент пустовал. Но Рузвельты твердо придерживались мнения, что то, что хорошо для джентри долины реки Гудзон, будет хорошо и для любой коронованной особы. И главную роль в принятии этого решения, несомненно, играла Сара, поскольку, вплоть до ее смерти двумя годами позже, бразды правления Гайд-Парком целиком и полностью сосредотачивались в ее руках. Это олицетворяет официальная фотография того визита, на которой Сара самодовольно восседает по центру, по правую руку от нее – король и Элеонора, по левую – королева и Франклин.

Элеоноре не удалось избежать контроля свекрови даже за пределами Гайд-Парка. Сначала молодожены проживали в своем собственном доме в Нью-Йорке на Тридцать шестой улице, однако, пока они наслаждались продолжительным медовым месяцем в Европе, Сара успела меблировать дом и нанять прислугу. После рождения Сары и Джеймса, двух старших детей, появились мысли о необходимости расширить жилую площадь (вероятно, благодаря веянию городской моды), и в 1908 году созрел план о строительстве нового дома по адресу Шестьдесят пятая улица, 49. Однако речь шла не об одном доме. Речь шла о двух смежных домах с общими дверями на нескольких этажах, и Сара была намерена занять второй. Семейный загородный дом на острове Кампобелло, на границе штата Мэн и провинции Нью-Брансуик (на востоке Канады), также находился под единоличным управлением Сары первые четыре года проживания молодых супругов. Ее хватка немного ослабла в 1909-м, когда Рузвельты приобрели отдельный коттедж. Соседка, из сострадания к положению Элеоноры, завещала его ей после своей смерти.

Основная проблема была втрое сложнее. Во-первых, на этом этапе Элеонора была ведомой, а Сара, определенно, – ведущей. Их отношения ясно запечатлены (как и уступчивость Элеоноры) на их общей фотографии 1904 года. Во-вторых, Франклин обладал одним качеством, которое он часто проявлял во времена своего пребывания у власти, а именно, он умел мягко игнорировать конфликтные и сложные ситуации, по поводу которых не желал высказывать свое мнение. В-третьих, Сара Рузвельт эффективно контролировала бюджет молодой семьи. Общий годовой доход молодых Рузвельтов составлял 12 500 долларов на двоих (на сегодняшний день это приблизительный равно 300 тыс. долларов). Этих денег было вполне достаточно, несмотря на то, что доход Франклина, заработанный им на должности младшего юриста (он не имел особых знаний и опыта) в солидной фирме «Картер, Ледьярд и Мильбурн» был не настолько большим, чтобы чувствовать себя достойными молодыми членами высшего общества. Но когда ему было необходимо что-то особенное – дом или машина (Франклин приобрел машину в 1908 году), отдых в Европе, плата за обучение, – не без скрежета зубовного на помощь приходили щедрые (но не безусловные) дотации Сары Рузвельт.

В начале своей политической карьеры, сначала в качестве сенатора штата в 1910 году, а затем чиновника в Кабинете министров в 1913-м, Франклин увидел цель, а перед Элеонорой замелькала долгожданная свобода. Вашингтон был вне досягаемости Сары Рузвельт. Для нее, как и для большинства гранд-дам Нью-Йорка того времени, это был неизвестный город, построенный на южных топях, в котором упражнялись в грубых политических игрищах. Такая ситуация, безусловно, была на руку Элеоноре, которая начала расправлять крылья, несмотря на шесть сложных лет, связанных с беременностями и заботой о маленьких детях, хоть и не без помощи нянек. Франклин ринулся с головой в новые обязанности с энтузиазмом большого породистого, выросшего, но наполовину обученного щенка. У него не было возможности часто контактировать с президентом (заместители министра любой страны редко видят главу правительства), но в кругах деятелей среднего ранга Франклин стал центральной фигурой в административной и дипломатической жизни столицы, реагируя на волнительные перемены в политическом курсе после длительного пребывания у власти (шестнадцать лет) одной партии. Несмотря ни на что, он поддерживал прекрасные отношения с главой министерства Джозефусом Дэниелсом, судя еще по одной фотографии, на которой Дэниелс участвует в вечере в честь предвыборной кампании Рузвельта на пост вице-президента в 1920 году. То, что отношения были такими хорошими, являлось заслугой Дэниелса. Он не был великим человеком, но у него совершенно отсутствовала зависть.

Дэниелс был доморощенным редактором провинциальной газеты в штате Северная Каролина, а его отец работал корабельным плотником. Дэниелс осознавал, что получил в помощники ассистента с гораздо более многообещающим потенциалом, чем у него самого, потому держался вежливо и терпеливо. Простой, но доброй причиной для такого отношения был частично тот факт, что Дэниелс испытывал искреннюю симпатию к Рузвельту, обаяние и напор которого покоряли больше, чем отталкивала его самонадеянность. Между ними не было согласия практически ни по одному вопросу во внешнеполитической сфере, однако они оба поддерживали идеалы либеральной демократии Вудро Вильсона. Через двадцать лет ФДР отправил своего старого босса послом в Мексику с миссией проведения политики добрососедства, и это стало одним из самых успешных его назначений. В правительстве Вильсона Дэниелс был младшим партнером Уильяма Дженнингса Брайана, который до Вильсона трижды безуспешно баллотировался на пост президента США от Демократической партии и который в администрации Вильсона занял пост государственного секретаря. Вместе они представляли популистскую не-восточную ветвь среди сторонников Вильсона и были полезны ему в этом качестве. Они также были представителями пацифистского направления, вследствие чего после начала Первой мировой войны в августе 1914-го стали позиционировать себя как сторонники нейтралитета. Брайан на самом деле подал в отставку в июне 1915-го, поскольку полагал, что Вильсон выказывает чрезмерное сочувствие Франции и Британии.

Эта отставка, с политической точки зрения, сделала Дэниелса еще более ценным для Вильсона, хотя не с позиций военно-морского флота. Еще на втором году Первой мировой войны Дэниелс видел в качестве своей основной задачи недопущение чрезмерного наращивания военно-морских сил США и обеспечение не боевой выучки, а должного дальнейшего обучения его личного состава, численность которого составляла 65 тысяч человек (включая Корпус морской пехоты). Тем не менее, по своей величине это был уже третий в мире флот (после британского и французского). Хотя по наличию подводных лодок, необходимых для ведения агрессивных военных операций, он значительно уступал Германии. Продолжительным последствием действий Дэниелса стало сокращение весной 1914 года активности американского флота, что вряд ли способствовало укреплению его наступательного боевого духа.

Когда участились случаи потопления судов немецкими подводными лодками в Атлантическом океане, а США оказались на грани вступления в войну, пацифистский дух Дэниелса сослужил Рузвельту пользу, укрепив положение Франклина как при президенте, так и в Военно-морском ведомстве США. С 1914 года Рузвельт был сторонником решительного вмешательства в европейский конфликт на стороне Антанты. И задолго до апреля 1917-го, не без влияния дяди Теда (который предал забвению измену ФДР в 1912 году и вновь воспрянул воинственным духом), с нетерпением ждал начала военного вмешательства США. Дэниелс был полностью готов к тому, чтобы переложить этот вопрос на ФДР. Пацифизм Дэниелса уже давно носил исключительно теоретический характер. А так, ему самому не пришлось окончательно отрекаться от своей позиции, вот он и согласился с тем, чтобы его подчиненный взял на себя подготовку министерства к войне. В обязанности Рузвельта входило не только налаживание работы верфей, что относилось к непосредственной сфере деятельности заместителя министра, но также и установление более тесных стратегических отношений с адмиралами. У него также появилась привычка, по крайней мере по его словам, использовать частое отсутствие Дэниелса в Вашингтоне с целью рассмотрения кип документов, пылящихся на столе начальника, и принятия решительных действий, которые впоследствии не отвергались.

В Вашингтоне Рузвельты проживали в самом сердце Джорджтауна по адресу 1733 N Стрит, в столетнем доме, который, однако, на тот момент еще не приобрел своего модного темного цвета патины, столь характерного для него во второй половине двадцатого века. В какой-то мере, он стал убежищем Элеоноры от семьи, однако не в полном объеме, поскольку дом принадлежал ее тетушке Бами (или Бай), старшей сестре ее отца и ТР, которая вышла замуж за адмирала и стала миссис Шеффилд Коулз. И, вне всякого сомнения, время от времени происходили поездки в Гайд-Парк и Кампобелло (несмотря на отдельный домик) под безраздельный контроль Сары Рузвельт. (Дом Франклина Рузвельта в Манхеттене был сдан в наем Томасу У. Ламонту, наиболее важному партнеру Дж. П. Моргана, который станет впоследствии основным патриотически настроенным банкиром США межвоенного периода.) Сначала Элеонора жила в Вашингтоне так же уединенно, как и в Нью-Йорке. Ее основной деятельностью, не связанной с воспитанием детей, в течение восемнадцати месяцев, до августа 1914-го, являлись формальные визиты с последующим предоставлением контактной информации в виде визитной карточки. Но начало войны (несмотря на то, что она началась в Европе) даровало ей новую цель и, в какой-то степени, новую независимость. Она стала основным организатором бытовой помощи военным. Ни один поезд, перевозящий военнослужащих флота или пехоты, не проходил мимо станции «Юнион Стейшн» в Вашингтоне без того, чтобы Элеонора, в окружении стайки помощников, не очутилась там с целью раздать горячие напитки, сигареты, булочки и вязаные носки. Эта и связанная с нею деятельность утоляла ее потребность если не в интеллектуальной деятельности, то в гражданской активности.

На летнее время Элеонора уезжала. В 1916 году, году первой сокрушительной волны эпидемии полиомиелита, который в одном только Нью-Йорке унес 2448 жизней (преимущественно детских), она находилась на Кампобелло или в Гайд-Парке без малого три месяца. Идея с ее переездом принадлежала частично ФДР. В этом заключается вся ирония, если учесть его болезнь в будущем: он считал полиомиелит исключительно детским заболеванием. Франклин беспокоился о своих пятерых отпрысках и уговорил Элеонору вывезти их из центра бушевавшей инфекции. Таким образом, он выслал военный корабль, чтобы забрать семью из штата Мэн и переправить ее в Гайд-Парк на Гудзоне, не выходя на сушу измученного эпидемией города. Это плавание неохотно предприняли на корабле под командованием Уильяма Лехи, которого через четверть столетия Рузвельт отправит послом во Францию, в Виши[29].

И, вероятно, именно в это лето ФДР начал страстный роман с Люси Мерсер, которая работала у его супруги неполный рабочий день секретаршей. Мисс Мерсер была далеко не стереотипной глупой красоткой. Ей было двадцать два года от роду, она происходила из хорошей семьи и, если не имела гарантированного достатка, о чем свидетельствует занимаемая ею должность, то обладала изысканным шармом. Она, бесспорно, была героиней из произведений Джейн Остин, которую через сотню лет забросило не на берег английских графств Дорсет или Дейвон, а на территорию Округа Колумбия. Некоторые, и в первую очередь опытная Элис Лонгуэрт, удивлялись, что Франклин не сбился с пути истинного раньше. Однако же, он сбился, и не по причине тривиальной распущенности, а из романтических побуждений. По своей сути, эта встреча стала для него не мимолетным увлечением, а любовью, которая длилась до конца его дней. Строчка из любимого стихотворения Элеоноры «Утратив любовь, не взываешь о смерти» обрела черты страшной действительности, но только не для нее.

Несмотря на привлекательную мужественную внешность, здоровье молодого Франклина не было безукоризненным. В этом он нисколько не отличался от многих других государственных мужей, обладающих необычайной энергией и значительными достижениями. Так, Уильям Гладстон, один перечень материальных и интеллектуальных успехов которого был так велик, что мог бы утомить большинство людей, одолел восемьдесят девять лет жизни, борясь все эти годы с недомоганиями. ФДР ушел от него недалеко. Летом 1911 года в Олбани у него развился свищ, и Элеоноре пришлось вернуться из Кампобелло, чтобы обеспечить супругу надлежащий уход. Осенью 1912 года брюшной тиф (который подхватила и Элеонора) выбил его из борьбы на время почти всей политической кампании. Его молодой помощник Луи Хоу, маленький и невзрачный, но талантливый журналист, практически все сделал за него, продемонстрировав организаторский талант и изобретательность. Летом 1917 года Франклин слег с острым фарингитом и был положен в больницу, так что Элеоноре вновь пришлось покинуть Кампобелло, чтобы хлопотать у его постели. В сентябре 1918 года он из поездки на театр военных действий в Европе привез двустороннее воспаление легких. Четверо матросов Военно-морского флота прямо с корабля доставили Франклина на карете скорой помощи в дом его матери в Нью-Йорке. В начале 1919-го, едва оправившись после пневмонии, он подхватил испанку, инфекционный грипп, сеявший смерть в Европе и Америке. Таким образом, до своего тяжелого недуга в 1921-м он был знаком с болезнями не понаслышке. Его цветущий вид можно было отнести на счет унаследованной им внешности, но не здоровья.

Приводя в порядок корреспонденцию ФДР во время его борьбы с пневмонией Элеонора натолкнулась на несколько писем от Люси Мерсер, которые не оставили сомнений в характере их взаимоотношений, хотя некоторые подозрения у нее уже появились около года назад. Искушенная в делах житейских Элис Лонгуэрт говорила, что Элеоноре стоило этого ожидать в виду разных взглядов на отдых и развлечение у супругов, кроме того, Элис полагала, что миссис Рузвельт приняла этот факт как нечто само собой разумеющееся. Однако эта находка стала чудовищным ударом для Элеоноры. Это не разрушило брак – развод обсуждался, однако не состоялся, – но изменило его характер. В отношениях супругов никогда не было страсти, хотя Элеонора испытывала к мужу возвышенные чувства в стиле одной из «Идиллий короля» английского поэта Альфреда Теннисона. Позднее этот брак трансформировался в мощное политическое партнерство, но с ограниченной ответственностью. Легенда о Гвиневре и сэре Ланселоте сменилась историей супругов Сиднея и Беатрисы Вебб, общественных деятелей и реформаторов начала двадцатого столетия, за тем небольшим исключением, что мировосприятие Франклина походило на мировосприятие Беатрисы, тогда как Элеонора, вследствие серьезного отношения к обязанностям, походила на Сиднея.

Два фактора особенно помогли Элеоноре свыкнуться с ее новым статусом, а также утвердиться в новой более политической роли. Во-первых, решение о сохранении брака было принято во избежание стресса у их пятерых детей. Кроме того, Франклин столкнулся бы с отказом по поводу повторного брака со стороны мисс Мерсер, прихожанкой римско-католической церкви. И, наконец, развод, несомненно, нанес бы урон его политической карьере. Элеонора смягчилась после обещаний, которых она наивно потребовала от Франклина, прекратить отношения с Люси Мерсер. Он держал свое обещание около двадцати лет, однако, ходили слухи, что ФДР организовал для Люси приглашение на его первую инаугурацию. Казалось бы, невинное приветствие из прошлого[30], но действительность была несколько иной. Помощником его длительного воздержания от отношений с Люси стал ее брак, состоявшийся через семнадцать месяцев после того, как Элеонора обнаружила переписку. Ее супругом стал мистер Уинтроп Резерфорд, богатый, респектабельный джентльмен среднего возраста, который скончался в начале 1944 года.

Вторым фактором стал упомянутый выше Луи Хоу. Это был человек, увлеченный политикой, который посвятил свою жизнь приумножению достижений на политическом поприще другого. Уверовав, что отсутствие физической привлекательности воспрепятствует ему в достижении политических высот, он решил достичь высокой цели, помогая восходящему светиле, и этим светилом еще в 1911 году он избрал Франклина Рузвельта. Хоу оставался верным спутником своего светила вплоть до смерти в 1936 году. Для ФДР он был очень ценным помощником, поскольку не только был всецело предан делу и своему патрону, но также обладал исключительно острым политическим чутьем. Он не был пустым мечтателем. Хоу интересовал конкретный успех для избранного им руководителя, и его больше занимали определенные шаги для претворения общей цели в жизнь, чем какие-либо отдельные политические взгляды. Он был одним из соратников Рузвельта, обладавшим исключительными качествами, а также, в определенной степени, независимыми суждениями, и ФДР посчастливилось привлечь его к себе на службу. Второй соратник, Гарри Гопкинс, был еще более ценным приобретением.

Сначала дамы семьи Рузвельт – исключительный случай, когда Сара и Элеонора сошлись во мнении – невзлюбили Хоу. Обе считали его заурядным и наглым журналистиком; Сара называла его «дряным человечишкой»; Элеонора подхватила это выражение вслед за ней. Скорее всего, Сара не слишком изменила свое мнение о нем, хотя неоценимая помощь Хоу ее дорогому Франклину заставила ее нацепить маску лицемерия; она даже снизошла до того, что несколько раз пригласила семейство Хоу в Гайд-Парк на Гудзоне (его дочь училась в колледже Вассар, ниже по реке). Элеонора, напротив, кардинально поменяла свое отношение к нему как в душе, так и на деле. Это было отчасти благодаря ее широкому мировоззрению, отчасти благодаря стратегии Хоу. Он спрашивал ее советов в политических делах и таким образом усилил ее доверие и уверенность в своих силах до такой степени, что сам искал ее ценных, тактически продуманных советов. К 1920–21 годам между ними установились прочные дружеские и союзнические отношения.

В эти несколько лет в жизни Франклина Рузвельта случилось два ощутимых поражения. Во время президентских выборов в 1920 году его кандидатуру с необыкновенной легкостью выдвинули на пост вице-президента от Демократической партии. Такая легкость могла быть вызвана только малой привлекательностью должности. По крайней мере, оглядываясь из нынешнего времени назад, заметно, что в то время политический поезд Демократической партии шел в неизвестном направлении. Политический курс Демократической партии, исчерпавший себя, да недееспособный президент Вудро Вильсон, чья политика стремительно утрачивала популярность, – все это приближало их шансы на победу к нулю. Губернатор-демократ от штата Огайо Джеймс М. Кокс получил наибольшее число голосов по списку своей партии и был выдвинут от демократов кандидатом в президенты, а привлекательность кандидатуры Рузвельта, который баллотировался с ним в паре как кандидат в вице-президенты, заключалась в его имени, молодости и военном опыте во время пребывания в Вашингтоне. Рузвельт запомнился тем (хотя сам он себя причислял к списку проигравших кандидатов в вице-президенты, которые наименее запомнились), что повторял путь Теодора Рузвельта. Однако ФДР был моложе: в тридцать восемь он достиг того, к чему ТР смог прийти только в сорок два. Разница заключалась в том, что ТР вытащил счастливый билет, тогда как ФДР проиграл и вынужден был томиться ожиданием еще долгих двенадцать лет, чтобы триумфально венчать свою голову лавровым венком.

Кокс и Рузвельт провели довольно приличную кампанию, твердо отстаивая позицию Вильсона о вступлении США в Лигу Наций. ФДР имел успех во время встреч с избирателями во всех регионах страны и обеспечил своей партии, равно как и себе, поддержку в будущем, завязав дельные знакомства. Он совершил лишь один промах, однако это полностью характеризовало его самонадеянное, не по возрасту ребяческое отношение к политике. В городке Бьютт в штате Монтана, парируя аргумент о том, что Британия с ее владениями получит шесть мест в Генеральной Ассамблее Лиги Наций, тогда как США только одно, Рузвельт заявил, что США обретут власть над большей частью марионеточных государств Центральной Америки, и это подчиненное положение настолько очевидно, что в случае с Гаити он даже сам ей написал конституцию.

Итоги ноябрьских выборов стали разгромными. В результате выборов, в которых впервые принимали участие женщины, Уоррен Гардинг, запомнившийся в политической истории США своим «картонным» президентством и, в отличие от Кокса и Рузвельта, не ездивший по стране, а, наоборот, выступавший из собственного дома перед привезенными избирателями («кампания с парадного крылечка»), одержал победу, получив 16 миллионов голосов и значительно опередив демократического претендента. За пару Кокс-Рузвельт отдали свои голоса девять миллионов человек. В процентном соотношении это был больший перевес, чем тот, который Рузвельт отвоевал в 1936 году, набрав двадцать семь миллионов против шестнадцати, и по причине все еще прочной поддержки демократов на Юге в 1920-м, выборы того года не обеспечили такой же огромный перевес в коллегии выборщиков.

И вновь проявилась непробиваемость Рузвельта, проявилось то качество, что ничто плохое к нему не пристает. Поскольку он играл вторую скрипку «в связке», потерпевшей поражение, его репутация практически не пострадала. Он вернулся в Нью-Йорк, устроился на скромную должность вице-президента в финансовую компанию и невозмутимо стал дожидаться продолжения своей политической карьеры. Затем, в первый август после вице-президентской кампании, отдыхая в Кампобелло, Франклин внезапно заболел полиомиелитом, к которому пять лет назад он отнесся с таким опасением, хотя считал его исключительно детским заболеванием. Рассказ о том, как после катания на лодках семья сошла на берег, чтобы затушить лесной пожар, после чего ФДР сделал пробежку до дома, искупался в холодной морской воде залива Фанди, а дома сел в мокром купальном костюме просматривать свежую корреспонденцию, слишком хорошо известна, чтобы повторять ее в деталях. Следующим утром он проснулся частично парализованным и ему пришлось надолго быть прикованным к постели. С тех пор без посторонней помощи он передвигаться не мог.

Период частичного восстановления в соединении с принятием своей немощи, которая ослабила, но не сломила его, занял, предположительно, месяцев тридцать пять до предвыборного съезда Демократической партии, который состоялся в Нью-Йорке в июле 1924 года. ФДР вновь громко заявил о себе, когда произнес речь «Счастливый воин» в поддержку выставления кандидатом на пост президента США губернатора штата Нью-Йорк Эла Смита. Смиту это не принесло победы, однако дало дополнительно около сотни баллотировочных шаров, прежде чем он и его основной оппонент Уильям Макэду, зять Вудро Вильсона и бывший министр финансов, сняли свои кандидатуры в пользу невыразительной компромиссной кандидатуры Джона У. Дэвиса, который был утвержден кандидатом Демократической партии на пост президента. На президентских выборах Дэвис проиграл с разгромным результатом немногословному Кальвину Кулиджу, набрав менее тридцати процентов голосов избирателей.

Борьба ФДР за возвращение физической активности была не только длительной, но и деморализующей. Вначале серьезность его состояния была недооценена. Из Филадельфии в Кампобелло был вызван именитый врач, который поставил поразительный по своей ошибочности диагноз. Он исключил детский спинномозговой паралич (полиомиелит), однако зафиксировал образование тромба и предрек его рассасывание по прошествии некоторого времени. Затем еще более именитый нью-йоркский доктор приехал из Ньюпорта, штат Род-Айленд, где проводил отпуск, и таки диагностировал полиомиелит. Прогноз был мрачный, хотя не безнадежный. В сентябре Рузвельт был переправлен морем в Пресвитерианский госпиталь в Нью-Йорке, где он оставался до двадцать восьмого октября. Это был тягостный период, поскольку стало очевидным, что его выздоровление, если таковое вообще возможно, затягивается надолго; кроме того, он страдал от постоянной сильной боли.

Сара Рузвельт вернулась из путешествия по Европе в конце августа, и с этого момента началась война характеров между ней и вновь сформировавшимся альянсом Элеоноры и Луи Хоу. Сара желала, чтобы Франклин реагировал на болезнь подобно ее мужу и его отцу, который, даже за неимением такого серьезного недуга, как паралич ног, без сопротивления променял пошлую жизнь коммерсанта на сельскую жизнь приболевшего джентльмена. Элеонора и Хоу настаивали на том, что Франклин должен возобновить в полной мере свою политическую деятельность. Их интересы были различными, но не вступали в конфликт между собой. Элеонора, несмотря на то, что на первых порах Вашингтон был ее освобождением, в 1919–20 годах, после удара судьбы в лице Люси Мерсер, чувствовала себя там несчастной. Может быть, она и избавилась от мисс Мерсер, но со всей ясностью испытывала мрачные предчувствия по поводу своей победы, тогда как Франклин, вероятно, в качестве ответной реакции на запрет видеться с Люси все настойчивее искал новых развлечений. Кампания 1920 года (во время которой зародился союз Элеоноры и Хоу) и переезд в Нью-Йорк отчасти избавили ее от этого вороха неприятных мыслей.

Мотивы Луи Хоу были не настолько сложны. Он не утратил веру в своего увечного босса, а, напротив, полагал, что даже после сокрушительного фиаско 1921 года, тот может вознестись на самую вершину политического Олимпа. И эта вера оправдала себя, даже превысив наисмелейшие ожидания Хоу. Человек, покинувший больницу в конце октября, с неутешительным прогнозом на дальнейшее выздоровление и способностью шевелить только пальцами вследствие паралича ног, должен был стать американским президентом, который дольше всех пребывал на этом посту и который стал центральной политической фигурой США двадцатого столетия. Вера в его чудесное исцеление, не в смысле физическом (так как оно было чрезвычайно медленным и неполным), а в смысле приобретения авторитета, необходимого государственному мужу, стала возможной благодаря жизнерадостности и силе воли самого Франклина Д. Рузвельта. Элеонора и Хоу были бесценными помощниками, но они бы не достигли успеха без сильного духом предводителя.

Несомненно, на душе иногда бывало темнее ночи; Элеонора, которая писала о 1921–22 годах как о «наиболее изнурительной зиме» в ее жизни, вероятно, приходилось противостоять приступам хандры и плохого настроения. Для оптимизма почти не оставалось места. В первые месяцы Франклина дома после выписки из больницы оказалось, что его проблемы связаны не только с нарушением функций костно-мышечной системы. У него вновь повысилась температура и нависла угроза потери зрения. А почти через год, во время первого несмелого визита в офис финансовой компании «Fidelity and Deposit» (его должность оставалась за ним), поскользнувшись, он упал с костылей, когда проходил через широкий холл. Не только унизительное положение, но и хорошая встряска заставили его собраться, а неожиданно последовавший взрыв смеха развеял напряжение на лицах столпившихся вокруг него людей. Такая публичная веселость, к счастью редко выражаемая с мраморного пола, стала характерной чертой поведения ФДР после его возвращения к активной жизни. Врачи отмечали его хорошее настроение и доброжелательное поведение. Не то чтобы Рузвельт принял свое увечье как великий мученик. Он беспрестанно искал новые способы преодолеть его и совершенно верил в то, что он, невзирая на прогнозы, восстановится. Он ни в коей мере не просил сочувствия общества к своему недугу. Он вознамерился скрыть его, насколько это в пределах человеческих сил (это одна из причин его смеховой реакции на падение в 1922 году), и этим приобрел огромные дивиденды у простых американцев. Даже во времена его президентства мало кто догадывался, сколько времени он проводит в инвалидном кресле.

Было много дискуссий о том, до какой степени паралич Рузвельта изменил его характер и закалил волю, сделав зрелой и серьезной личностью, более подходящей на роль президента. «Изменение характера» – положим, слишком сильно сказано, но, бесспорно, болезнь укрепила в нем склонность к осторожности, научив очаровывать людей, не распахивая душу. Он хранил свои мысли за семью замками, излучая жизнерадостное благодушие. И нет ни толики случайности в том, что он ознаменовал свое возвращение к общественной жизни в 1924 году речью, которая вошла в историю как речь «Счастливого воина»[31], а восемью годами позже для своей первой президентской кампании он избрал песню «Счастливые дни вновь настали».

Альфред Э. Смит, которого эта речь вывела в кандидаты на пост президента, отличался от Рузвельта как небо от земли – и, вероятнее всего, именно поэтому Рузвельта уполномочили произнести предвыборную речь на пользу Смита. В 1920-х годах они поначалу являлись осторожными союзниками, а в 1930-х, когда Рузвельт стал явным фаворитом, превратились в истых врагов. Смит был старше Рузвельта на восемь лет. Он был мальчиком из бедной семьи, которая жила в центральной части улицы Бауери[32], в Нижнем Ист-Сайде, Манхеттен. Одним из неизгладимых воспоминаний детства Смита стало строительство Бруклинского моста. Несмотря на фамилию, он имел далеко не англо-саксонские корни, не говоря уже о староголландских. По материнской линии он был ирландцем. Единственной точкой соприкосновения с Рузвельтами являлся дед по материнской линии, который много лет проработал помощником портного в мастерской Brooks Brothers, где одевалась почтенная политическая элита – ФДР, в том числе, через много лет часто приобретал там свою одежду. По линии отца Смит унаследовал, главным образом, итальянскую кровь, хотя его бабушка была немкой. Он представлял собою типичный продукт «плавильного котла» Нью-Йорка конца девятнадцатого столетия.

В Олбани, штат Нью-Йорк, он зарекомендовал себя как харизматичная личность, проявив черты прогрессивного политика, продолжая направление, избранное администрацией 1904 года. К 1924 году у него за плечами уже были два срока (с интервалом) на посту губернатора штата. Он снискал доверие и преданность такого союзника как Фрэнсис Перкинс, которая, спустя некоторое время, стала одним из наиболее прогрессивных и успешных членов Кабинета министров ФДР (министр труда США с 1933 по 1945 гг.). С энтузиазмом работала в его команде, когда он в четвертый раз баллотировался на пост губернатора в том же 1924 году, и Элеонора Рузвельт. Но Смит в глазах общественности был фигурой неоднозначной. Он не апеллировал к сельской Америке. Он, католик, тем не менее, был ярым противником «сухого закона»; каждой деталью своей одежды он нарочито подчеркивал свою принадлежность к городским денди. Предвыборная песня его кампании «Тротуары Нью-Йорка» явно не пришлась по вкусу в штатах на запад от Аллеганских гор. В результате на съезде Демократическая партия оказалась безнадежно расколотой. Вот почему было аж 103 голосования. Впрочем, Рузвельт имел все причины, кроме необходимости вновь формировать собственный политический задел, быть довольным тем, что он выступал с предвыборной речью Смита.

По поводу этой речи существовало два сомнительных обстоятельства. Во-первых, являлся ли Рузвельт единоличным автором этой речи или глава предвыборной кампании Смита судья Джозеф М. Проскауэр написал большую ее часть. Однако не вызывает сомнений тот факт, что именно Проскауэр предложил известные последние строки из стихотворения У. Вордсворта[33] «This is the happy Warrior; this is he / That every man in arms should wish to be»[34], которые поначалу ФДР назвал слишком высокопарными. Во-вторых, вызывала сомнение продолжительность речи. Один источник говорит о семнадцати минутах, другой – о тридцати четырех. Однако они оба подтверждают сильное проявление эмоций в зале, когда Рузвельт впервые произнес имя Смита. Первым несомненным фактом является то, что Франклин Рузвельт прилагал титанические усилия, чтобы взобраться на трибуну на костылях, опираясь на своего старшего сына шестнадцати лет. Вторым таким несомненным фактом является то, что едва только он оказался за трибуной, как сразу завладевал вниманием аудитории и имел оглушительный успех. Даже критически настроенный политический обозреватель Уолтер Липпман писал (вероятнее всего, адресуя свои слова Рузвельту), что это – «прекрасно по настроению и манере исполнения, да и невероятно убедительно», а Смит подтверждал, что Рузвельт был самой выразительной фигурой на съезде.

ФДР не добился выдвижения Смита кандидатом в президенты США от партии – после своей речи он мог с легкостью заполучить ее сам – но тем самым он уберег Смита от жестокого поражения и проложил ему путь к следующим выборам, 1928 года, после еще двух сроков успешного пребывания на посту губернатора штата Нью-Йорк. Тем самым Рузвельт создал вакансию, которая помогла ему самому баллотироваться на пост губернатора штата Нью-Йорк. Еще больше поражает тот факт, что ФДР смог вернуться на национальную политическую арену и совершил это с шумным успехом.

Глава 3

Путь из Олбани в Белый дом

О жизни Рузвельта с 1924 по 1928 гг. имеется немного сведений. За это время произошло меньше событий, чем в любой другой четырехлетний период и, таким образом, в ретроспективе, это время, кажется, пролетело чрезвычайно быстро, хотя, вполне может быть, что сами эти годы, как тогда казалось, тянулись медленно. Словом сказать, в его жизни того времени было четыре основных момента. Первое место отводилось попыткам, в высшей степени утопическим, вернуть полную подвижность ногам. С этой целью зимнее время (а иногда и другие времена года) он проводил, большей частью, на обветшалом курорте Уорм-Спрингс, на западе штата Джорджия, который он открыл для себя в 1924 году. Уорм-Спрингс, расположенный примерно в восьмидесяти милях к югу от Атланты, рядом с границей штата Алабама, поспешно заменил долгие морские путешествия в субтропических водах Флориды, которые составляли его прежнюю привычку.

Примечания

1

Feather duster – перьевая метелка для смахивания пыли (англ.); обыгрывание инициалов FD.

2

ФДР (FDR) – сокращение от Франклин Делано Рузвельт: так стала звать его вся страна.

3

Протей – в греческой мифологии морской бог, обладавший даром предсказания, который отличался способностью принимать, по желанию, всевозможные образы и, следовательно, легко скрывался; в переносном значении – изменчивый, непостоянный и хитрый человек.

4

Биркенхед (1872–1930) – лорд, до возведения в пэры – Фредерик Смит, английский юрист и государственный деятель, один из столпов британского империализма. Принадлежит к т. наз. «твердокаменным» консерваторам.

5

Виги – представители либеральной оппозиции, предшественники Либеральной партии в Великобритании.

6

Гомруль – движение за автономию Ирландии на рубеже XIX–XX веков.

7

4 июля – День независимости США.

8

В результате сражения за высоту Сан-Хуан, произошедшем 1 июля 1898 года, испанские войска были окружены и разбиты «Лихими всадниками» недалеко от г. Сантьяго: американцы заняли высоты, господствующие над городом, и блокировали его. Теодор Рузвельт стал известен всей стране как геройски проявивший себя заместитель командира этого полка. Это сражение в большой степени повлияло на победу американцев в американо-испанской войне.

9

В 1895 году Черчилль был направлен на Кубу в качестве военного корреспондента газеты Daily Graphic освещать восстание местного населения против испанцев, но продолжал при этом числиться на действительной службе. Прикомандированный к испанским войскам, он впервые побывал под огнем.

10

Осенью 1897 года Черчилль добивается прикомандирования к экспедиционному корпусу, направленному на подавление восстания пуштунских племен в горной области Малаканд на северо-западе Индии.

11

Сражение при Омдурмане (2 сентября 1898 года) – генеральное сражение Второй англо-суданской войны между англо-египетским экспедиционным корпусом фельдмаршала Герберта Китченера и силами суданских повстанцев. В сражении при Омдурмане Черчилль командовал эскадроном 21-го уланского полка. Книга Черчилля о Суданской кампании «Война на реке» стала бестселлером.

12

Олбани – столица штата Нью-Йорк.

13

В 1911–1912 годах бывший президент США от Республиканской партии Теодор Рузвельт, недовольный политикой своего преемника на президентском посту Уильяма Тафта, начинает активную предвыборную борьбу за президентский пост. Рузвельт намеревается стать кандидатом в президенты США от Республиканской партии вместо Тафта, который собирался баллотироваться на второй срок. Рузвельт сумел одержать убедительную победу на праймериз среди кандидатов в президенты от республиканцев. Тем не менее он не получил поддержки при выдвижении своей кандидатуры в президенты США от Республиканской партии на партийном съезде республиканцев в Чикаго 7 июня 1912 года. Возмущенный Рузвельт обвинил Тафта в нарушениях при подсчете голосов. Это стало началом формирования новой политической партии в США, актив которой составили сторонники Рузвельта из прогрессивного крыла Республиканской партии.

14

«Партия сохатого» – так называли Прогрессивную пар– тию США, которая была создана в 1912 году и распалась в 1916-м. Символом партии был лось. Появление символики связано с прозвищем «партия сохатого», появившимся после покушения на лидера партии Теодора Рузвельта в 1912 году. В ответ на вопрос, не помешает ли ранение его предвыборной кампании, Рузвельт заявил: «Я здоров, как сохатый».

15

«Великая старая партия» – второе название Республиканской партии США.

16

Т. е. очень богат, но реформатор.

17

Таммани-холл – политическое общество Демократической партии США в Нью-Йорке, контролировавшее выдвижение кандидатов и наиболее влиятельное в конце XIX – начале XX века.

18

Кникербокер, или Никербокер – фамилия голландского происхождения, от которой происходит несколько имен собственных и нарицательных. Дитрих Никербокер – литературный псевдоним американского писателя Вашингтона Ирвинга, под которым он написал «Историю Нью-Йорка» (1809), «Рип ван Винкль» (1819) и некоторые другие произведения из американской жизни. С течением времени слово «никербокер» стало нарицательным, обозначая коренного белого ньюйоркца, в идеале ведущего свою родословную из голландского Нового Амстердама XVII века; в крайнем случае из XIX века.

19

Это один из престижнейших американских клубов, ос– нованный в 1822 г. Фенимором Купером и названный псевдонимом друга – Вашингтона Ирвинга, первый культурный клуб США.

20

Имеется в виду профессиональный баскетбольный клуб «Нью-Йорк Никербокерс», более известный как «Нью-Йорк Никс», базирующийся в Нью-Йорке. По состоянию на 2013 год считается самой дорогостоящей командой в НБА.

21

Фобур Сен-Жермен – подлинно аристократический квартал Парижа.

22

Долли Мэдисон – супруга 4-го президента США Джеймса Мэдисона (1809–1817), первая леди США с 1809 по 1817 год. Еще в президентство вдовца Томаса Джефферсона (1801–1809) она, как жена государственного секретаря, фактически заняла положение первой леди. Долли Мэдисон прославилась прекрасной организацией приемов и светских мероприятий. 4 марта 1809 года, в день инаугурации ее мужа в качестве президента США, организовала в Вашингтоне бал, который с тех пор является одним из традиционных событий Дня инаугурации.

23

2 октября 1919 года 28-й президент США Вудро Вильсон (1913–1921) перенес тяжелый инсульт, в результате которого у него парализовало всю левую сторону тела, и был практически полностью недееспособным до конца президентского срока, однако этот факт был скрыт от широкой публики. Остается неясным, кто был ответственен за принятие решений исполнительной власти в период нетрудоспособности Вильсона, хотя считается, что, скорее всего, это были первая леди и президентские советники. Ближний круг президента во главе с его женой полностью изолировал вице-президента Томаса Маршалла от хода президентской переписки, подписания бумаг и прочего, а сам Маршалл не рискнул взять на себя ответственность принять полномочия исполняющего обязанности президента, хотя некоторые политические силы призывали его сделать это.

24

Фредерик Гаррисон – представитель контовского позитивизма в Англии.

25

Беатрис Вебб (1858–1943) – крупный английский общественный деятель, ученый, историк рабочего движения Великобритании. Вместе с мужем Сиднеем Веббом и Бернардом Шоу являлась руководителем Фабианского общества, которое положило начало Лейбористской партии Англии.

26

По аналогии с ad hominem: аргумент, основанный на личности оппонента, а не на сути дискуссии, объективных фактах и логических рассуждениях.

27

Перевод стихотворения A Woman’s Shortcomings Элизабет Барретт Браунинг выполнен Т. Лукьяновой.

28

Речь идет о книге: Joseph P. Lash Eleanor and Franklin: The Story of their Relationship, Based on Eleanor Roosevelt’s Private Papers. New York: W. W. Norton, 1971.

29

Режим Виши – коллаборационистский режим в Южной Франции времен оккупации Северной Франции нацистской Германией после поражения в начале Второй мировой войны и падения Парижа в 1940-м. Существовал с 10 июля 1940-го по 22 апреля 1945-го. Официально придерживался политики нейтралитета.

30

Аллюзия на роман Ивлина Во «Возвращение в Брайдсхед».

31

«Счастливый воин» – название главы из романа Джона Лос Пассоса «1919», посвященной Теодору Рузвельту.

32

Бауери – улица в Нью-Йорке, известная дешевыми гостиницами и барами, часто посещаемыми пьяницами и бродягами.

33

«Характер Счастливого Воина» («The Character of the Happy Warrior») – стихотворение английского поэта-романтика Уильяма Вордсворда, сочиненное в 1806 году после смерти лорда Нельсона, героя наполеоновских войн, которое имеет своей целью описать идеального «воина» и которое на протяжении уже двух веков является источником многих метафор для политической и военной жизни.

34

Буквальный перевод: «Это – счастливый Воин, это и есть он, / каким каждый человек с оружием должен мечтать стать».

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.