В постели с врагом

В углу рукою Лайама было приписано:

«Я не напялил бы этот ужас ради кого-то другого. Пожалуйста, приходи. Лайам».

Ее сердце замерло. Она прижала флайер к груди и попыталась усмирить разом вспыхнувшие надежды. Лайам хотел видеть ее. Зачем? Она перечитала приписку, но так ничего и поняла.

«Напялил бы этот ужас»? Он будет в костюме?

Идти или нет?

Нет.

Да.

Что ей терять? Сердце она уже потеряла.

Обри поглядела на часы. У нее есть три часа, чтобы найти костюм. Совершенно невыполнимая задача в Хэллоуин.

— Вы себя нормально чувствуете в этом? — спросила Пэм, официантка, ставя бокал на стол перед Лайамом.

Лайам подвигал плечами. Металлический скрежет, сопровождавший каждое его движение, действовал ему на нервы. И как он сможет пить в этом шлеме?

— Может, дать вам трубочку?

— Да уж, не помешает. Который час? — Ему не удалось нацепить часы на свой костюм.

— Почти девять. Думаете, она придет?

Лайам был почти уверен, что нет, но не сдавался. Он пожал плечами, костюм заскрежетал.

— Посмотрим.

Пэм погладила его по плечу. Костюм зазвенел.

— Дай мне знак, когда будешь готов.

Вокруг него народ увлеченно праздновал Хэллоуин. Он занял столик, за которым они сидели с Обри в их первую встречу. Когда он пришел, столик был занят, и ему пришлось поставить пиво целой компании парней, чтобы они нашли себе другое место.

Дверь паба открылась. Его сердце останавливалось всякий раз, когда она открывалась, — приблизительно сорок остановок за последний час. Но это опять была не Обри, а какая-то проститутка в дешевом белом парике и красной полумаске. Микроскопический ярко-красный топ тесно обтягивал мальчишеский торс, алая мини-юбка оставляла открытым пупок, в котором сверкало колечко, и у нее были самые высокие каблуки, на которых в принципе способен ходить человек.

Несколько парней достали бумажники и размахивали купюрами, выкрикивая малопристойные предложения. Шея девушки и та часть лица, которая была видна из-под маски, стали почти такими же красными, как ее костюм. Что-то в ней показалось Лайаму знакомым. Стакан с глухим стуком упал на стол. Обри.

Выйти из-за стола оказалось так же нелегко, как сесть за него. Он просто поднялся, когда она оказалась рядом. Взгляд фиалковых глаз в прорезях алой полумаски заискрился смехом.

— Рыцарь в сверкающих доспехах. Тебе идет, Лайам.

Лайам улыбнулся, но вовремя понял, что ей не видно его лица. Он снял шлем и поставил его на стол.

— А ты — проститутка?

— Не могла найти ничего другого. Я уже собиралась прийти без костюма, потому что это…

— Это самая сексуальная вещь, какую я когда-либо видел. — Он поднял руку, чтобы дотронуться до ее щеки, но вовремя остановился. Вряд ли Обри понравится, если он будет скрести по ее щеке металлической перчаткой.

— Я не напялила бы этот ужас ради кого-то другого, — повторила Обри слова его приглашения.

— Рад это слышать. — Он готов был смотреть на нее всю ночь. — Хорошо, что ты пришла.

Она села за столик и пристально посмотрела ему в лицо.

— Я не собиралась приходить. Зачем ты меня позвал?

Он с трудом снял тяжелую перчатку и взял ее за руку.

— Потому что я хотел извиниться. За то, что не верил тебе. За то, что обидел тебя. За то, что позволил нашей работе встать между нами. Этого больше не повторится.

— У тебя были серьезные причины.

— У меня были серьезные причины не доверять твоему отцу, но не тебе. Ты знаешь, у меня все вверх дном на работе, мать была больна, братья передрались между собой. И это все, из чего состояла моя жизнь, пока я не встретил тебя. Теперь я чувствую, что не просто переползаю изо дня в день, как робот, выполняя все, что от меня ждут. Я живу. — Он нашел глазами Пэм и ударил себя в стальную грудь — это был условный сигнал. Потом он осторожно снял маску Обри и положил ее на стол рядом со своим шлемом. — Когда мы были в Напа, ты сказала, что мне стоит уволиться из ИХЭ и заняться тем, что я действительно люблю, — открыть винодельню. Я отказался, потому что у меня не хватало смелости рискнуть. Но ты была права. Кто не рискует, тот не выигрывает.

Подошла Пэм, поставила в центр стола маленький поднос и тут же удалилась. На подносе лежала маленькая бархатная коробочка от Тиффани. Лайам открыл ее, и Обри увидела кольцо с бриллиантом, сверкавшим между двумя аметистами, ограненными в форме сердец.

— Бриллиант, потому что ты самое ценное, что у меня есть, а моя любовь так же тверда, как этот камень. А аметисты напоминают своим цветом твои глаза.

Он извлек кольцо из коробки и протянул ей руку.

— Я хочу провести с тобой всю жизнь. Будь моей женой. Пожалуйста.

— И ты простишь моему отцу то, что он сделал?

— Мне не нравятся его методы, но он любит тебя, а значит, мы с ним заодно.

— Он не любит меня, — горько улыбнулась Обри.

— Он был сегодня у меня. Он очень раскаивается и хочет просить у тебя прощения. Дай ему шанс. Ведь семья — это навсегда, ты сама мне об этом говорила. И мне нравятся счастливые финалы.

— А что же с твоей работой? Ты будешь скучать по холдингу.

— Нет, не буду. Я хотел бы остаться в ИХЭ до конца года, но намерен уже сейчас подыскать для себя местечко в Напа.

Она улыбнулась.

— У меня уже есть неплохое местечко для тебя. Хилл-Крест-Хаус теперь мой. Там прекрасные виноградники и достаточно места, чтобы построить твою винодельню.

Сердце Лайама заколотилось.

— То есть ты согласна?

Обри погладила его по лицу.

— Я люблю тебя, Лайам Эллиот, и больше всего в жизни хочу выйти за тебя замуж.

Он поймал ее руку и надел сверкающее кольцо ей на палец.

— Я люблю тебя, Обри Холт, и клянусь тебе, ты никогда не пожалеешь о том, что согласилась.