Как уж его там бедолагу ломали — один бог знает. Живого места на нем не было. Только он не раскололся. Никого из своих товарищей не выдал. И пошел родимый за «паровоза». Как мы его откупить ни пытались, сколько капусты ни втюхивали, все бесполезно. Мент, которому он вилку в задницу засунул, оказывается, нехилую должность занимал да помимо этого еще племянником замминистра был, так что отыграться на нем он решил по полной программе. Сколько мы ни подмазывали, выдернуть братуху не удавалось.

Более того, мент и дальше решил его в покое не оставлять. Задумал Крыма на красную зону отправить, но тут уж мы много капусты зарядили. И когда начали тягаться наши деньги против связей злого мусора, то на этот раз победили наши «лавэ». В итоге на зону попал он правильную — воровскую. Но и там долго не продержался — на «крытку» перевели. Там отсидел год, но мы его и оттуда выдернули. Сейчас чалится на доброй порядочной зоне. Там вор за зоной смотрит, мой друг Гурам, да ты его знаешь. Так что у него все путем.

Так вот на эту зону годика три назад я и ездил его проведать. Когда мы туда приехали, нам толковую свиданку организовали. Грев братве перекинули, вся зона кайфовала. Даже девку удалось Крыму подсуетить. Парняга оторвался вовсю.

Пообщавшись с Крымом, я встретился с Гурамом, с ним побеседовал. Привет и грев от его близких передал, да от себя кое-чем побаловал.

Короче, выполнив свою миссию на все сто, решил в церковь сходить. Тут как раз на вольном поселении, рядом с зоной, хорошую церковь построили, чтобы было где люду отсидевшему перед Богом свои грехи замаливать. Доброе дело, правильное. Красивый храм отгрохали. Огромный сруб из сосновых бревен, весь резной, свежим хвойным деревом пахнет. Над ним зоновские умельцы трудились, у них руки золотые, да и с душой к этому делу подошли. Красотища, как в Кижах.

Зашел я в храм, тройным крестом себя освятил, свечи к иконкам поставил, а тут и вечерняя служба началась. Вышел батюшка молитву читать, статный такой старик, борода седая длинная, и что-то мне в его внешности показалось до боли знакомым. Вот только одного не мог понять, где я с ним раньше встречался? А когда он псалмы начал читать, тут я его голос услышал. Сомнений быть не могло, и этот звучный баритон мне откуда-то знаком. Где? Когда? Чутье подсказывало, что знал я этого человека лет эдак десять-пятнадцать назад. Но при каких обстоятельствах? В какой ситуации?

Чем больше я всматривался в батюшку, чем дольше слушал его чтение, тем яснее осознавал, что раньше мы встречались.

Когда служба окончилась, я подошел к священнику и вежливо обратился:

— Батюшка. Я приехал издалека, в этих местах никогда не бывал, но меня не покидает ощущение, что мы с вами уже когда-то встречались. Вы не могли бы…

Священник внимательно вгляделся в мое лицо:

— Феликс… Феликс Ларин… Неужели ты?!

И тут на меня снизошло озарение. Не может быть! Я узнал этого человека. Это, несомненно, был он. Те же глаза, тот же тонкий нос, тот же голос… Я был потрясен до глубины души и ошалевшими глазами смотрел на священнослужителя.

— Григорий Матвеевич! Неужели это вы! Вы! Здесь!

Да, передо мной стоял Григорий Матвеевич Соломин — профессор, доктор наук, декан философского факультета Ростовского государственного университета.

В мои студенческие годы он возглавлял кафедру психологии. Это была неординарная, выдающаяся личность. Грамотный, талантливый человек, большой специалист, он умел просто разъяснить студентам самый наисложнейший материал. Многие пророчили ему Академию наук, звание академика и большую должность в Москве. Но он любил работать с молодежью и был далек от карьеризма.

Я очень уважал его и часто общался с ним, пополняя свой багаж глубокими знаниями и мудрыми истинами. Он тоже относился ко мне с уважением и предрекал карьеру на поприще психологии.

Как же он, ученый, мог оказаться в этой глуши, в церкви, в рясе священника? Уму непостижимо!

— Что, Феликс, удивлен?

— Еще бы, глазам своим не верю! Вы! Здесь! Вы священник! Боже мой, привидится же такое.

— Да, вижу удивлен. Да, впрочем, я удивлен тоже. Ты-то здесь какими судьбами?

— Да что я! Вы-то почему стали священником? Григорий Матвеевич, вы же…

— Пути Господни неисповедимы.

— Но все же! Отчего в вашей жизни произошли такие радикальные перемены?

— Это, Феликс, долгая история…

Уединившись в доме отца Григория (так теперь именовали Григория Матвеевича) за старинным русским самоваром, попивая душистый чай с травами, Феликс услышал историю бывшего профессора.

Сын Григория Матвеевича Владислав работал хирургом в центральной городской больнице города Ростова. Однажды, оперируя пациента, он ничем не смог ему помочь, так как случай был безнадежный, и операция окончилась летальным исходом. Его вины в этом не было, он был хорошим хирургом, но у пациента была порвана селезенка и повреждены многие внутренние органы.

Пациент оказался отпрыском главы администрации, и его отец в гневе обвинил в смерти сына Владислава. Его вовсе не интересовал тот факт, что сын-разгильдяй в пьяном угаре, обнюхавшийся кокаином, в компании двух девушек на своем новеньком БМВ нагло проехал на красный свет и врезался в «Москвич». Его номенклатурное сердце не переживало по поводу того, что погибли находившийся за рулем «Москвича» пенсионер и две девушки, по стечению обстоятельств оказавшиеся в машине с его отпрыском. Его волновало только то, что драгоценнейшее чадо не смогли спасти. Кого-то необходимо было обвинить для собственного самоудовлетворения. Не важно кого…

Козлом отпущения стал Владислав. Слепая ярость главы администрации пала на голову невиновного хирурга. Лизоблюдами из областной прокуратуры было сфабриковано липовое дело против Владислава. Его обвинили в торговле наркотическими веществами и осудили на восемь лет. В итоге он оказался в той самой зоне, в которой в данное время отбывал свой срок Крым. Но на этом злодейка-судьба не успокоилась. После двух лет отсидки и изнурительного труда на лесоповале несчастного хирурга придавило бревном.

Да, вот такие бывают в жизни трагические повороты. Как много в нашем обществе вопиющей несправедливости и жестокой подлости! Сколько по тюрьмам и зонам сидит невинно осужденных! Сколько гуляет на свободе истинных мерзких преступников! Да, неудивительно, что у богини правосудия Фемиды завязаны глаза. Не грех бы иной раз сдернуть с нее повязку и сказать: «Посмотри, родная, где же справедливость?!» Эта трагедия заставила Григория Матвеевича глубоко задуматься о смысле жизни. Именно она оказала влияние на решительный перелом в судьбе профессора.

Он отошел от научной работы и занятий со студентами и обратился к Богу, уехав в далекую глухомань на место гибели своего сына. Григорий Матвеевич не возненавидел людей, хотя это было бы естественно при сложившихся обстоятельствах. Наоборот, в далеком таежном поселении, отрешившись от суеты человеческого общества, погрузившись в религию, он посвятил свою жизнь служению Богу и людям с тяжелой судьбой. А таких людей в этих местах было несметное количество.

Кроме храма Григорий Матвеевич построил часовню на территории самой зоны. Там он и проводил службу для арестантов, направляя их на путь истинный, облегчая страдания.

Невольно я вспомнил произведение Льва Николаевича Толстого «Отец Сергий», где главный персонаж отрекся от блистательной карьеры и посвятил себя служению Господу. Да, аналогия получилась потрясающая.

Мы долго беседовали о бренности жизни, философии бытия, смысле существования.

Отец Григорий расспрашивал меня о моей жизни, моих делах. Я сначала обрисовывал свой род занятий весьма поверхностно и абстрактно, пытаясь максимально уходить от реалий, но в процессе общения понял, что это бесполезно. Передо мной сидел умудренный жизнью человек и талантливый психолог. Когда я откровенно рассказал ему о своей судьбе, он, вопреки моим ожиданиям, не стал строго укорять меня, а, наоборот, отнесся с пониманием и даже с некоторым сочувствием.

— На все воля Божья, Феликс, — сказал он мне. — Я не могу оправдать выбранный тобою путь и любой вид насилия, какими бы мотивациями ты ни руководствовался. Заповеди Господа нашего нерушимы и подтверждены веками, их только нужно понимать правильно.

— То есть как? — поинтересовался я.

— Они высказаны просто и лаконично, а каждый человек в меру своего интеллектуального уровня и духовного содержания должен интерпретировать их для себя индивидуально, при этом сохраняя главную цель, которой служат эти заповеди. Главное, чтобы каждый верующий правильно в душе осознавал истину слова Божьего.

— Григорий Матвеевич, можно я по-прежнему буду называть вас так? А то трудно изменить привычку.

— Разумеется, Феликс.

— Так вот. Вы сами учили меня логике и психологическому анализу, и моя жизненная позиция в настоящий момент тоже основана на реальных логических умозаключениях…

Тут я подробно поведал отцу Григорию о моих моральных принципах и жизненных устоях, высказал свою точку зрения на преступление как таковое, поделился соображениями о том, кто является истинными преступниками и моральными уродами.

Далее попытался обосновать, что, несмотря на характер моей деятельности, я по шкале морали и порядочности занимаю далеко не последнее место среди представителей рода человеческого.

— В сущности, Григорий Матвеевич, чем я отличаюсь от законопослушного гражданина? — размышлял я. — Как, например, поступит обычный человек, на глазах которого поганый маньяк пытается зверски изнасиловать девочку? Так называемый «непреступник», в лучшем случае, постарается его задержать и сдать в милицию, а реальнее всего то, что он лишь сообщит органам об этом зверстве. Я же — «преступник» — не стану сдавать эту гниду ментам, как предписывает буква закона, а просто-напросто раскрою череп этой мрази. Я поступлю как достойный мужчина, а не как законопослушный гражданин. Но в итоге мой поступок все равно будет считаться преступлением! Так что пусть я трижды буду преступником, но никогда не поступлюсь своей совестью и мужским достоинством!

Я привел еще несколько примеров отцу Григорию, которые отражали сущность моей морали, но противоречили букве закона.

Отец Григорий внимательно выслушал мои размышления и произнес:

— Феликс, в твоих словах, конечно, есть истины, но, продолжая углубляться в твои размышления, можно дойти до глобальной демагогии, извращающей все шиворот-навыворот и отрицающей все ценности человеческой морали. Ведь если тебя послушать, то воровать — это хорошо, если воровать у наворовавших в свое время. Грабить — это замечательно, если грабить людей, по-твоему, достойных того, чтобы их грабили. И даже убивать не грешно, если убивать подлецов и негодяев. Но кто дал тебе право определять, кто в жизни плохой, а кто хороший человек? Кто дал тебе право судить об этом и выносить свой вердикт? «Не судите, да не судимы будете», — гласит писание. Почему ты решил взять на себя роль самого Господа Бога? Это, мой друг, — тщеславие. Тщеславие и гордыня. А гордыня, как тебе известно, тоже грех.

— Греховен я, Григорий Матвеевич. С детства я старался расти человеком гордым и гордость считал за положительное качество.

— Гордыня и гордость — разные вещи. И ты об этом хорошо знаешь.

— Тем не менее слова-то однокоренные.

— Друг мой, не будем упражняться в филологии. Ты прекрасно понимаешь, что я хотел сказать.

— Да, конечно. Но все же согласитесь со мной. Пока в нашем обществе столько жестокости, подлости и беспредела, пока людьми управляет продажное правительство, где каждый руководитель печется только о собственном благосостоянии, а отнюдь не о благосостоянии народа, как это следовало бы, пока у власти коррумпированные и тупые чиновники, пока вокруг царят произвол и всенародный обман, имеющий всероссийские масштабы, моя профессия вносит определенный баланс и заполняет полагающуюся ей на данном этапе нишу.

— Да, это верно. Но если каждый член нашего общества будет рассуждать подобным образом, все так и останется «на круги своя».

— Что же вы тогда предлагаете?

— Я предлагаю? Я не предлагаю, я делаю! Свое маленькое, но, как я считаю, очень нужное дело. И если б каждый хоть немного, хоть чуть-чуть внес свою лепту в создание чего-то более чистого и светлого, тогда мир стал бы намного лучше и добрее.

— Вам не кажется, Григорий Матвеевич, что это звучит несколько высокопарно? Хотелось бы побольше конкретики.

— Конкретики? В чем?

— Да хотя бы в том, какой нужно сделать первый шаг. Ведь какого черта…

— Не ругайся!

— Простите, Григорий Матвеевич, вырвалось. Я хотел сказать, какой смысл мне одному стремиться к чему-то возвышенному, производя впечатление чудака и белой вороны? Если вы, например, убедите меня, и пусть даже тысячу таких, как я, повлиять на умы миллионов вам будет чрезвычайно сложно. А я вам, в свою очередь, даю голову на отсечение, если бы я попал в некое утопическое общество — общество, где царят правда, порядочность и доброта, общество гармонии и красоты, я бы никогда не был преступником.

— Охотно верю. Но ведь надо же когда-то переделывать нашу жизнь.

— Надо. Но только так, чтобы это не было пустой тратой времени и имело реальный смысл. Зачем мне делать шаг, если я знаю, что вокруг меня страна дураков. Да, видно, прав юморист, сказав: «Не ту страну назвали Гондурасом». Практически все правительство — интриганы и властолюбцы, почти все депутаты — народные избранники — любители денег и привилегий. Да что уж далеко за примерами ходить, если каждый — от мала до велика, от колхозного тракториста до члена правительства — прекрасно знает, что практически любой гаишник берет взятки. Смешно. Абсурд. И при этом все пытаются говорить о правде, о честности.

— Но почему ты думаешь, что только в нашей стране существует столько недостатков?

— Я так не думаю. В других странах своего дерьма полно, но душа-то болит за нашу Россию-матушку. И ведь недаром говорят, что рыба с головы гниет. Надо коренным образом как-то пересмотреть систему управления государством, усовершенствовать ее, сформировать нормальное правительство. Но как? Как изменить власть имущих? Их же, как и всех людей, губят огонь, вода и медные трубы!

— А это уже более серьезный вопрос.

— И неужели у вас на него есть ответ?

— Почему бы и нет, — хитро улыбнулся Григорий Матвеевич. — Есть в моей голове определенная схема, по которой можно было бы сделать так, чтобы страной руководили достойные люди…

Отец Григорий, допив чашку душистого чая, отставил ее в сторону. Погладив окладистую седую бороду, он пристально посмотрел на Феликса и продолжил свой монолог:

— Система, в сущности, идеально проста. Почему люди так рьяно стремятся к власти? Потому что власть помимо того, что удовлетворяет их амбиции, несет им также богатство, привилегии и всевозможные мирские удовольствия. ДЛЯ ТОГО ЧТОБЫ ПОУБАВИЛИСЬ ЛЕГИОНЫ ЖАЖДУЩИХ ВЛАСТИ, НАДО ВСЕГО-НАВСЕГО ПРИ ПОМОЩИ КОНСТИТУЦИИ ЛИШИТЬ ИХ ВСЕХ ИЗЛИШНИХ БЛАГ. Надо сделать так, чтобы каждый стремящийся к управлению страной знал, что, кроме этой почетной и ответственной обязанности, а также уважения и признания народных масс, он не получит ничего. Ни шикарных дач и квартир, ни престижных машин, ни сумасшедших льгот и привилегий, ни всех тех удовольствий, кои он мог бы получить, стоя у руля власти. Тогда, смею тебя заверить, желающих любыми путями прорваться в руководство страны станет в тысячи и тысячи раз меньше, а те, кто по своим моральным качествам и идейным соображениям все же получат эту власть, уж наверняка будут далеки от коррупции и прочей гнусности.

— Да. Чрезвычайно смело и, как все гениальное, просто. — Я удивленно пожал плечами. — Но как вы себе все это реально представляете?

— Элементарно просто. Взять, к примеру, депутатский корпус. Эти «многострадальные» народные избранники просто с жиру бесятся. Все у них есть: и дармовые квартиры, и замечательные особняки, и шикарные автомобили, и даже депутатская неприкосновенность! Боже мой, какие недотроги. Их бы сразу под пуленепробиваемое стекло в Алмазный фонд или, еще лучше, в хранилище Центробанка.

А вот если бы, например, сделать так: создать депутатам монашеские или казарменные условия. Никаких тебе дармовых жилплощадей, а просто небольшая комната со всем необходимым в так называемом депутатском общежитии. Питаться в так называемой «депутатской столовой» пищей здоровой, но аскетичной. Создать жесткий устав, аналогичный монастырскому. Четкий распорядок. Досуг, лишенный всевозможных излишеств. Ну там библиотеки, фильмотеки, спортивные залы — пожалуйста. Качественное медицинское обслуживание — пожалуйста. У здорового общества должны быть здоровые руководители, а в остальном — ни-ни. Ни тебе черной икры ложками, ни французского коньяка к ужину, как я уже сказал, ничего лишнего. Практически за основу можно взять монастырский уклад жизни.

— Ну вы, Григорий Матвеевич, и загнули… Кто же тогда в депутаты-то пойдет?

— А тогда, мой дорогой друг, именно те пойдут, кому действительно небезразлична судьба народа и судьба страны. Те, которые на самом деле готовы пойти на определенные жертвы для того, чтобы улучшить жизнь в стране. Не будет такого предвыборного ажиотажа, не станут тратиться огромные суммы на предвыборные кампании.

Тогда сразу станет видно, если человек решился на шаг к лишениям и аскетизму, то на самом деле его волнует судьба России. К примеру, пусть все расходы на депутата, включая его зарплату, будут соответствовать среднему заработку в стране. Не больше и не меньше, как некий эталон. То бишь, будешь жить, уважаемый, так же, как живет и твой народ. Хочешь сам жить лучше — сделай так, чтобы лучше жилось всем остальным.

Нечто аналогичное необходимо провести не только в депутатском корпусе, но и во всех эшелонах власти, вплоть до президента.

— А как же семьи? Семьи-то заводить им можно будет, руководителям-то нашим?

— Почему бы и нет. Только семьи тоже должны быть готовы к такой же скромной жизни.

— А если жены взбунтуются? — пытался я шуткой разрядить неординарную дискуссию. — Хотя, по большому счету, если руководитель не сможет справиться с собственной женой, то как же он сможет управлять огромным государством?

— Возможно, — улыбнулся отец Григорий. — Семьи у руководящих работников тоже должны быть сознательными, и, разумеется, никаких тайных счетов, подставных лиц и богатеющих родственников.

— Но как же за этим проследить?

— Например, создать специальную службу контроля, сотрудников которой подобрать при помощи тщательнейшего отбора, и возложить на нее функции контроля за руководством страны.

— Разве это реально?

— Почему бы и нет? Ведь если вспомнить историю, например в Америке в тридцатые годы, в Чикаго был сформирован так называемый отряд «неприкасаемых» для борьбы с организованной преступностью, захлестнувшей тогда город. Это подразделение было создано из наиболее честных и порядочных сотрудников ФБР. И в общем-то, как гласят документальные хроники того времени, с миссией своей подразделение удачно справлялось. И никакие попытки Аль Капоне и его соратников подкупить или запугать их не увенчались успехом.

— Да, я читал про это подразделение. И тем не менее в Америке по-прежнему существует преступность.

— Разумеется, потому, что у них в Америке, как и у нас, существует коррупция в эшелонах власти. Им бы тоже не помешала система, придуманная мною для России.

— Григорий Матвеевич, ну как можно заставить власть имущих отречься от того, чем они сейчас обладают? По-моему, это полнейшая утопия.

— Возможно, на данном этапе — да. Но покончить с коррупцией и прочей гнусностью в институтах власти можно только бескомпромиссным лишением руководителей всякого рода материальных благ и привилегий. В ином случае все негативные стороны были и будут иметь место у людей, рьяно стремящихся к власти.

— Но неужели на самом деле кто-то захочет тогда занимать руководящие посты?

— Разумеется, мой друг, из многих тысяч стремящихся к власти останется небольшое количество людей, а все хапуги и корыстолюбцы с Божьей помощью автоматически отсеятся. Зато те, которые останутся, как я уже говорил, будут людьми достойными для того, чтобы управлять страной и заботиться о благе ее народа.

— Да, интересная теория, только как на практике добиться желаемого результата?

— К сожалению, на этот вопрос я пока не могу дать четкого ответа. Все в руках Господа нашего, и тем не менее я надеюсь, что люди когда-нибудь отыщут правильный путь и в мире восторжествуют доброта и справедливость, ведь к этому ведет вера наша.

— Простите, Григорий Матвеевич, за пафосное утверждение, — задумчиво произнес Феликс, — если бы президентом страны стал такой человек, как вы, то, думаю, Россия превратилась бы в процветающую державу.

— Ну что ты, Феликс, — рассмеялся отец Григорий. — У каждого человека свое место и свой жизненный путь. Мое место здесь, а мой путь — служить вере православной и помогать страждущим. Надеюсь, придет к власти в нашей стране молодой энергичный президент и постарается вывести ее из кризиса. Дай бог ему здоровья и успехов в его нелегком труде.

Долго я еще беседовал с отцом Григорием на различные темы и духовные, и мирские. Предложенная им система была по сути своей проста и в то же время гениальна.

Я скажу тебе, братуха Эдик, с полной откровенностью, что если бы в мире не было столько дерьма, я бы никогда не стал на путь преступника.

Позже я много слышал от братвы добрых слов об отце Григории. Многим он помог в жизни, многих поддержал. Кристальной души человек Григорий Матвеевич. Я его еще по университетским временам уважал, но теперь и вовсе полностью признал. Несколько икон ценных его храму отправил. Сейчас с делюгой закончим, приедем в Россию, и я сразу рвану к нему, с ним пообщаюсь, да и братву проведаю.