Энн вернулась в гостиную. Джек, высокий и стройный, стоял у камина. На виске у него расплывался багровый синяк, но высохшие волосы завивались над раной, скрывая ее. Вид у него был великолепный — и совсем не больной!

Энн остановилась и усмехнулась ему. Оказывается, нет ничего страшного! Сердце у нее гулко стучало, но ей было легко.

— Эта рубашка вам мала, а брюки коротки, — заметила она.

— Это ужасно, — скривился Джек. — Вы ничего не сказали о моих носках, но ведь это вы их выбрали!

Энн оглядела желтые полоски на его мускулистых икрах.

— У вас замечательные ноги. — Она вспыхнула. — Ах, просто не верится, что я могла такое сказать…

Джек взял у нее из рук тарелку.

— Прошу вас, не забирайте свои слова обратно! Леди никогда еще не делали мне подобных комплиментов. Боже, вам лучше поесть!

Он нанизал хлеб и сыр на вилку и опустился на колени перед камином.

Энн рухнула в кресло. Казалось, что ее мысли живут своей собственной жизнью, окрашенные головокружительной силой противоречивых чувств. Не было, разумеется, никакой связи между ее откровенным языком и ее волей. Ее взгляд блуждал с распутным удовольствием по его рукам.

— Вам не следует этим заниматься.

— Я не хочу нести вас наверх. — Он поднял глаза. — Вы пьяны, мисс Марш.

— Но я чудесно себя чувствую! — Энн наклонилась вперед, сложила руки на коленях и сжала пальцы, иначе она протянет руку, чтобы потрогать его. Будет ли он возражать? Теперь, когда дождь смыл с его волос муку, они казались очень мягкими, густыми и темными. — Я великолепно себя чувствую с тех пор, как вы меня поцеловали.

Джек повернул гренок, чтобы с сыра не капало в огонь.

— А! — сказал он. — Я вас поцеловал, вот как?

Это, казалось, превратилось для него в предмет очень серьезных размышлений, а ее рот в это время изнывал от желания освежить воспоминания.

— Зачем вы это сделали? Вы знаете, что я обручена и выхожу замуж, поэтому явно не собираетесь за мной ухаживать.

— Тогда зачем вспоминать об этом?

— Мне кажется, вам хотелось показать, что мы можем сделать что-то глупое, не чувствуя за собой вины.

— Можно, я скажу вам правду?

— Да! Конечно.

— Тогда вы должны знать, что мои мотивы были не столь благородны, — сказал он, — то была всего лишь мгновенная причуда.

— А, понятно! Я знаю, что это не имеет ко мне никакого отношения.

— Напротив, это имеет к вам самое непосредственное отношение.

— Только потому, что мы принадлежим к разным мирам, вы с тех пор больше не вспоминали об этом? Потому что это произошло всего лишь из-за странного положения, в котором мы находимся? Превосходный, таинственный урок и воспоминание, которое можно лелеять… ах, я болтаю глупости, да?

— Как веселый ручеек! — Джек улыбнулся и положил на тарелку гренок с сыром. — А теперь, моя дорогая девочка, успокойтесь и съешьте вот это.

Энн придвинулась на краешке кресла. Жареный сыр! Мягкий, хрустящий и острый. Она прикрыла глаза от наслаждения. Как хорошо, просто замечательно! И облизала губы.

— Очаровательно, — сухо сказал Джек. — Хотя, пожалуй, не совсем безвредно?

Она посмотрела на него, веки у нее отяжелели, ей захотелось спать.

— Что не совсем безвредно?

Вернувшись на диванчик, Джек занялся своим гренком.

— Ваша беспомощность перед сливовым бренди и сыром, — сказал он.

Джек откусил кусочек, подогретый сыр расплылся на его пальцах. Не отводя от нее глаз, он начисто облизал их.

— Но это не сливы и сыр, — сказала Энн, тяжело дыша. — Это вы.

— На самом деле — нет. — Его сильная шея, его рот были прекрасны. — Вы пустились в путешествие, пугающее и пьянящее, и, хотя вам страшно, не хотите его заканчивать. Теперь вы собираетесь забыть о приличиях и скромности и нарушить все правила…

— Почему бы и нет? — прервала его Энн. — В любом случае я обречена на неудовлетворенность.

— С чего вы взяли? Ничто не омрачит момент нашего расставания.

Энн постаралась на дрогнуть перед дерзким миром, который он открывал перед ней.

— Но это мой единственный шанс узнать что-то новое о мужчинах и о… о том, что значит быть замужем. А вы обещали! Вы сказали — попозже, когда мы покинем холодные нагорья Дорсета, когда вы не будете править двуколкой.

Легкая улыбка пробежала по его губам, когда он снова посмотрел на огонь.

— Да, я обещал.

— Вы говорили несерьезно? — спросила Энн. — Вы больше этого не хотите?

— Мои собственные желания к делу не относятся. — Джек снова посмотрел на нее. — Хотя, наверное, в Англии больше не найдется человека, который мог бы сказать такое вполне серьезно.

— Я думала, что это будет неверностью по отношению к Артуру, но ведь это не так? Теперь, когда вы поцеловали меня, это только поможет.

— Ничто из того, что могло бы произойти между нами, не означает неверности вашему нареченному. В сердце своем вы полагаете, что я всего лишь сон, не так ли?

Может быть, ей действительно приснилось все это: окаменелость, человек, влезший к ней в окно, безумное путешествие, этот коттедж? Но если так, почему она чувствует себя так необычно? Словно бежит босиком, как дитя, по огромной открытой лужайке, где странный золотистый горизонт сверкает за толстыми стволами неведомых деревьев…

— Я думаю, что вы герой, — сказала Энн, — как персонаж в сказке.

Джек провел рукой по своим волосам и рассмеялся.

— Я не герой, хотя, признаюсь, меня и в самом деле почти не существует.

Комната двигалась неторопливо, изменяясь по краям.

— Не уверена, что понимаю, — сказала она. — Как это вы не существуете?

— Таков способ выживания человека в пустыне. Задача в том, чтобы привести себя в такое состояние, чтобы ветер дул как бы сквозь тебя, словно тебя нет вовсе. Но если делать это слишком часто, то начнешь исчезать на самом деле.

Энн закрыла глаза, пытаясь представить себе подобный ветер и то место, но увидела только Дорсет, аккуратный и ухоженный, — впрочем, пока она вглядывалась в этот пейзаж, картина золотой Англии превратилась в хаос.

— Нечто подобное произошло, когда вы дрались с бандитами? — спросила она. — Казалось, вы отдались какой-то силе… Не могу объяснить.

— Ах, проницательная мисс Марш! — На этот раз в его смехе звучали горечь и раздражение, которых она не поняла. — Невозможно защититься от нападающих, которые обучались на Востоке, если сам ты не прошел такого же обучения, а пройти его невозможно до тех пор, пока ты не утратишь себя. — Он протянул руку и поворошил кочергой в очаге. — Так что я — всего лишь плод вашего воображения. Вы можете поступать со мной, как вам заблагорассудится.

Энн огляделась. Комната должна была выглядеть вполне обыденно — просто обставленная гостиная в доме егеря, но что-то сдвинулось в ее восприятии, когда Энн попыталась сосредоточиться. Неужели эти стены сделаны из имбирных пряников, а дверь — из сахара? Энн снова крепко зажмурилась, прислушиваясь, не раздастся ли спокойный внутренний голос, побуждение высшей силы, но на этот раз голос не был спокойным и тихим. Он пел: «Сегодня все твое — живи! — хей, нонни-нонни, хой…»

Иной голос проник в ее мысли:

— Чего вы ждете от меня, мисс Марш? Вы хотите узнать о мужчинах, узнать достаточно, чтобы не испытывать страха?

— Я совершенно несведуща в таких вещах. И думаю, что все, что вы раньше говорили мне, правда. — Его упорный взгляд придавал ей храбрости. — Больше мне не у кого попросить. Вы должны быть опытны в таких вещах, — собравшись с духом, начала Энн.

— В подготовке английских девиц к брачному ложу? Нет, в этом я не силен.

Она стиснула пальцы.

— Но вы должны знать…

— Да, я знаю.

— Но разве это не то, что вы могли бы мне показать? Потому что это все о телах, да? — Она опустила голову, лицо у нее горело. — Мне не стоило заговаривать об этом, прошу прощения.

— Если я чему-то и научился в Такла-Макан, мисс Марш, так это вот чему: когда нет пути назад, нужно идти вперед. Теперь уже поздно отступать, не так ли? Вы совершенно ничего не теряете, мы просто разговариваем. Как могут слова причинить вам вред?

Энн покачала головой, в крови у нее боролись жар и смирение.

— Расскажите мне сначала о том, что вы знаете, — осторожно сказал он, голос у него был ровный, успокаивающий. — Что, по вашему представлению, должно произойти, когда вы впервые пустите мужа к себе в постель? Смелее! Ничего страшного.

— Я не знаю, но думаю, что это довольно непристойно… и очень неловко и стыдно. И что тело у него очень странное. Иначе почему никто об этом не говорит?

— Вы его любите?

Энн посмотрела на него. — Ода!

— Тогда то, что вы делаете вместе, — прекрасно — это соль жизни. Мужчины и женщины, любящие друг друга, испытывают страсть.

— Об этом вы уже говорили раньше, но я не знаю, что вы имеете в виду. — Белый муслин успокаивал ее беспокойные пальцы.

— Как вы себя чувствуете сейчас? Вы могли бы это описать?

— Мне жарко, и голова кружится, и сердце бьется слишком часто. И я чувствую поток… я не знаю… это, как если бы меня с вами связывала невидимая нить и как будто воздух между нами может воспламениться. Вы тоже это чувствуете? Ваша кровь тоже горит?

— Да, да. Однако я могу чувствовать, наслаждаться этим, но не поддаваться наваждению, покуда не пожелаю.

— Наслаждаться? Это действительно кажется волнующим и удивительным, но пугает меня. Я не хочу себя терять.

Он соскользнул с диванчика и взял ее за руки.

— Тсс! Вы можете говорить и чувствовать все, что хотите. Сами по себе ощущения никому не причиняли вреда. Распрямите пальцы и положите их на мои ладони. Глубоко вздохните через нос и выдохните через рот. Потом еще раз, медленно, с легкостью.

Она начала дышать, как он велел, пока ее руки не расслабились в его руках. Беспокойство рассеялось, кровь немного остыла, отчаянное желание ослабло, и, наконец, Энн ощутила себя легкой и открытой.

— Ну вот, так-то лучше, — сказал Джек. — Мы говорим всего лишь о том, как люди любят. Все начинается с прикосновений. Вы никогда не изучали собственное тело? Что вы знаете о самой себе?

Энн снова стало жарко, но при этом она чувствовала себя в безопасности — пока он вот так держал ее за руки.

— Ничего, — сказала она.

— Как ничего не знаете и о мужском теле. Мы можем это исправить, не причинив вам вреда — ни вам, ни обету, который вы дали Артуру, — но сначала я должен увериться в том, что вы понимаете, о чем просите, а выпивший человек, к сожалению, принимать решения не может.

— Вы сказали, что я могу спрашивать о чем захочу.

— Ах, но хотели бы вы того же, если бы были трезвы?

— Да, конечно.

— In vino veritas[4]?

— Вы не считаете это высказывание справедливым?

— По собственному опыту знаю, истину редко встретишь на дне стакана. Но обещаю, что если вы, проснувшись поутру, не передумаете, то можете просить меня о чем хотите.

Она посмотрела на темный дверной проем, ведущий к лестнице.

— Могу я попросить кое о чем уже теперь? Вы не подниметесь наверх вместе со мной? Там есть окно…

Джек пригляделся к ней повнимательнее. Перед ним сидела симпатичная английская девушка, которую раскрепостило вино и которую он втянул в опасное приключение.

Джек знал, чего хочет. Он давно мечтал, чтобы она обняла ногами его за талию, чтобы ее смелые руки обхватили его плечи, чтобы его плоть погрузилась в нее, чтобы ее лицо пылало от страсти, волнения и наслаждения.

Но он не собирался форсировать события, не теперь, когда сливовое бренди затуманило ее разум. Вот почему он сознательно охладил огонь, который начал разгораться между ними. Его желание было осознанным. Ее же желание было всего лишь смутным томлением девственницы. Она вовсе не испытывает желания именно к нему, хотя ей и представляется, что это так.

— Наши враги не смогут сюда прийти, — сказал он. — Река быстро заливает луга. Все ее притоки тоже вышли из берегов и превратили дороги в болота, а поля — в озера. Мы благополучно плывем на острове, мисс Марш, а дождь все не прекращается.

Энн неуверенно поднялась на ноги.

— Здесь внизу нет кровати, — она слегка покачнулась, — а вы ранены, поэтому должны спать на кровати.

Комната завертелась у нее перед глазами, но Джек успел подхватить Энн.

— Мне часто приходится обходиться вовсе без нее.

— Но в тех краях вы были всего лишь гостем, — она склонилась вперед в его руках, — теперь вы дома, в Англии.

— Куда бы я ни поехал, — прошептал Джек ей на ухо, — я всего лишь гость в своей собственной жизни.

Она склонила голову ему на плечо, и Джек понес ее наверх по узкой лестнице. То была вынужденная мера. Точно так же он добрался бы до Уилдсхея бегом и, где нужно, вплавь, если бы полагал, что это необходимо.

В спальне было холодно и темно. Джек усадил Энн на кровать и зажег свечи. Она свернулась, как котенок, и закрыла глаза. Он снял с нее ботинки и накинул на нее стеганое одеяло, потом сел рядом. Он оставил ее одежду — глупый корсет со шнуровкой и нижние юбки — нетронутой, но взял обеими руками маленькую ножку. Он начал тереть пятку, постепенно поднимаясь вверх.

— Ах, — вздохнула Энн. — Как приятно!

Он потер другую ногу, успокаивая ее душевное страдание. Он научит ее всему, чего она захочет. Но сейчас ей нужно уснуть, она не в таком состоянии, чтобы рисковать. Вскоре ее дыхание выровнялось, и Джек натянул одеяло ей на ноги.

От свечей янтарные отблески мелькали в ее волосах. Он откинул их ей со лба. Шелковистые волосы неопределенного коричневого цвета текли сквозь его пальцы, как вода. Таких никогда не встретишь в Азии.

Какое странное создание — невинное и очаровательное! И ей не дано — если не считать этой единственной короткой встречи — сыграть в его жизни какую-либо роль. Почему же он желает ее с такой силой, хотя привык к обществу женщин, способных довести мужчину до экстаза своими утонченными экзотическими ласками?..

Дождь упорно бил по соломенной кровле и плотной пеленой струился по оконным стеклам. Джек встал, прошел по комнате и наклонил голову, чтобы выглянуть в расплывчатую тьму. Он однажды уже получил такой же удар по голове, это было под перевалом Кхибер. Жизнь ему спас тюрбан, но несколько дней он был беспомощен, полуслеп, голова у него кружилась, и жизнь его была в руках его местного проводника.

На этот раз все прошло легче. Он оглянулся на кровать, где крепко спала Энн. Пусть думает, что он герой, святой Георгий, убивавший драконов, но если бы на них напали прямо сейчас, ему бы очень повезло, если бы он мог хоть как-то защитить ее. Какой уж тут рыцарь в сверкающих доспехах!

Но она верит ему, а это уже что-то для человека, который не доверяет самому себе.

Свеча отекла. Джек загасил ее кончиками пальцев, после чего вытянулся на кровати рядом с Энн. Несколько минут спустя он стянул с себя плохо сидящие брюки и причудливые носки. Одетый в одну рубашку и льняное белье, скрестив руки на груди — точно каменное надгробие в церкви, насмешливо подумал он, — Джек позволил своему сознанию уснуть.

Ее разбудило полное отсутствие звуков. Растерявшись на мгновение, Энн устремила взгляд на незнакомое окно под склоном низкого потолка.

Но тишина не была полной. Кто-то ровно дышал рядом, и этот ритмичный, успокаивающий звук едва нарушал ночную тишину. Она — в коттедже егеря, в спальне под крышей, рядом с лордом Джонатаном Девораном Сент-Джорджем, охотником на драконов. Он спит на кровати рядом с ней. На нем лишь белье, рубашка — и больше ничего.

Луна бросает тени на его лицо — темные ресницы, точеный вырез ноздрей, чувственный рот — словно он вырезан из мрамора. Сердце Энн забилось быстрее. Ей захотелось коснуться его губ кончиками пальцев, обрисовать глубокие изгибы, исследовать легкие морщинки, оставленные смехом в уголках рта.

По телу девушки пробежала жаркая волна.

Она набросила на него одеяло и спустила ноги на пол. Словно во сне Энн прошлепала к окну. Луна блестела на большом блюде из оникса. Умей она плавать, нырнула бы, как зимородок, в эту гладкую тьму.

— Что вы видите?

Девушка повернулась. Лорд Джонатан лежал на кровати, опершись на согнутую в локте руку, и смотрел на нее.

— Лужайка превратилась в озеро, — сказала она. — Дождь кончился.

Джек снова опустил голову на подушку.

— Как вы себя чувствуете?

Энн подошла к кровати и остановилась, чтобы распутать волосы.

— Очень хорошо, пожалуй, необычайно хорошо. Как будто я спала в раю!

— Может, так оно и было.

— Хотя боюсь, что вела я себя очень нескромно.

— Если вы так думаете, мы можем забыть все сказанное и вернуться к нашему сладкому невинному сну.

Она села на кровать и разгладила край одеяла. Призрак в тени, он казался совершенным, таким же далеким, как ангел или церковное изваяние.

— Я думала, что попала в волшебную сказку, — сказала она. — Я вела себя совсем как дура?

— Нет, вовсе нет.

— Вы помните, что я наговорила?

— Если вы хотите, чтобы я помнил.

— Надеюсь, вы не думаете, что я говорила серьезно? Глаза у него были золотисто-темные, точно у крадущегося хищника.

— Напротив, я считаю, вы говорили совершенно серьезно. Разве нет?

— Неужели ничего нельзя изменить?

— Пожалуй, нет, но это не имеет значения. Энн посмотрела на него:

— Но я не могу оставить все как есть. Когда нет пути назад, нужно идти вперед — вы сами так утверждали.

— Обычно это лучше, чем бессильное сожаление. — Джек закрыл глаза. — Выбор за вами — если вы этого хотите, то я в вашем распоряжении.

Значит, он не собирается ей помогать, ей придется сделать выбор самостоятельно.

— Вы сказали, что от этого не будет никакого вреда. Джек поднял руку. Лунный свет скользнул по мозолям на ребре ладони.

— Никакого вреда вам это не причинит, — сказал он. — Обещаю.

— Тогда я действительно хочу прикоснуться к вам. — Энн прикусила губу. — Я хочу знать, как вы устроены.

— Как мужчина, — сказал он, — как всякий мужчина. Корсет сжимал ее ребра, как тиски, мешая дышать. Энн встала. Белое платье липло к горячим ногам, китовый ус впивался в груди. Его лицо оставалось бесстрастным.

— Если я не сделаю этого сейчас, то всю оставшуюся жизнь буду обвинять себя в трусости.

— Вы собираетесь сделать что-то, что всегда казалось вам невозможным, греховным и неправильным. Только вы можете решить, чего вы хотите и к каким голосам прислушиваться.

Она закрыла глаза, ища подсказки. Почему провидение предоставило ей такую странную возможность? Она не казалась греховной или неправильной. Она была пьянящей, удивительной и чарующей…

— Возможно, змей уговаривает вас вкусить от яблока познания, — добавил Джек. — А наказанием станет изгнание из рая?

— Нет, — сказала она, — потому что сейчас я нахожусь не в раю. Может быть, я уже вкусила от яблока и обречена на неудовлетворенность, пока не проглочу его. Всю жизнь меня поощряли исследовать природу, чтобы открыть истину. Почему это должно быть чем-то иным?

Он мягко улыбнулся:

— Тогда поступайте, как вам хочется, мисс Марш.

— Вы не будете возражать?

Джек откинул голову назад и рассмеялся, и его темные волосы рассыпались на подушке.

— Видит Бог, не буду! Думаю, мне это понравится.

Энн положила ладонь на его ладонь. Его рука с длинными пальцами поддерживала, успокаивала и облегчала тяжесть ее руки, но нарочито скромное прикосновение ощущалось как позорно интимное. Ее кровь забурлила, и жар опалил лицо и шею. Джек на мгновение ласково сомкнул пальцы вокруг ее пальцев, пока волна паники не прошла.

— Не пытайтесь разобраться в своих чувствах. — Он снова открыл ладонь. — Наслаждайтесь ими. Вы можете почувствовать то, чего никогда еще не чувствовали, но вы не можете сделать ничего дурного.

Энн судорожно кивнула. Она коснулась его запястья, потом кончики ее пальцев скользнули по нежной коже и выступающим венам у основания ладони. Его пульс сильно бился рядом с ее пульсом, точно сошлись две половинки одной тайны.

— Ваша рука так отличается от моей, — прошептала она. — Каждая косточка и сухожилие гораздо крупнее и сильнее, но приятны на ощупь. — Ее блуждающие пальцы толкнули вверх рукава его рубашки. — У вас на руках волоски как проволока!

— Да, — согласился Джек. Ее лицо вспыхнуло.

— Такие же, как… у вас на груди…

— Урок номер один, — сказал он с легкой усмешкой.

— У всех мужчин такие волоски?

— У большинства.

— Их так же много, как и у вас?

— У многих мужчин их гораздо больше.

— Вот как? — сказала Энн. — Я никогда еще не видела мужчин без галстука.

Он лежал совершенно неподвижно, и она провела рукой по его предплечью: нежное и живое сразу же над внутренней стороной запястья, а потом с железными мышцами под грубыми волосками — поразительный контраст!

— Вам нравится? — спросила она. — Я вас не раздражаю?

— Не важно, что мне нравится. Не это является нашей целью.

— Но вдруг вам неприятно?

— Нет, если это уменьшает ваши страхи, мисс Марш.

Энн опустила раскрытую ладонь Джека на кровать и провела пальцами по его предплечью: крепкая плоть под тканью рубашки. Удивительные очертания мускулов. Выпуклость, которую она не могла обхватить одной рукой. Крепкое мужское тело, ранее скрытое слоями одежды либо только частично видимое, когда мужчины снимают куртки, чтобы боксировать или фехтовать. Никогда не виданное, никогда не испытанное — вот так!

Румянец жег щеки, когда ее ищущие пальцы двинулись через его плечо и ключицу, гладя каждую впадинку и выступ, пока не добрались до чувствительной кожи в основании шеи: небольшая вмятинка, такая же нежная и гладкая, как и у нее. Она трепетала, как птица.

— Ах! — Ей стало жарко, и она пришла в восторг. — Здесь вы такой же беззащитный, как и я!

— Я беззащитен там же, где и вы.

— Но вы настолько мощнее… — Она погладила его по плечу. — Вам так нравится?

Он открыл глаза и улыбнулся:

— Мне нравится, что вы находите в этом удовольствие.

— Но я делаю это неправильно? Как нужно прикасаться к мужчине, чтобы ему действительно нравилось?

— Вы все делаете правильно, но не бойтесь, я не рассыплюсь. Мужчинам нравится в женщинах настойчивость.

— Да, — согласилась она, — вы очень крепкий.

Джек рассмеялся, хотя ее замечание не казалось каким-то особенно смешным. Энн усмехнулась. Тонкая дымка безумия окутывала ее, жаркая и прекрасная, гораздо более пьянящая, чем вино.

Ей этого хотелось больше чего-либо. Жажда познания уничтожала осторожность. Наверное, она порочна и распутна, но Энн опьянела от потребности исследовать все.

Там, где нет пути назад, нужно идти вперед!

Она присела на корточки.

— Можно я… можно мы снимем с вас рубашку?

— Как пожелаете, — сказал Джек.

— Я видела вашу спину в гостиной. Я была… загипнотизирована. Все мужчины так красивы?

На мгновение он нахмурился.

— Эта мысль никогда не приходила мне в голову. Я рад, что вы так думаете, но… — Джек осекся и громко рассмеялся.

— Потому что вы выносили такое суждение только о женщинах?

— Постоянно, мисс Марш, — сказал он с какой-то насмешливой серьезностью. — И не нахожу в вас недостатков.

Жаркое удовольствие зажгло ее лицо, загорелись уши. Энн опустила лицо и покачала головой:

— Нет, не нужно! Не заставляйте меня думать о себе.

— Хорошо! — Он подмигнул. — Я рад позволить вам думать обо мне.

Джек стащил рубашку через голову, а потом лег на спину, сложив руки по швам.

Энн уронила руки и раскрыла рот от изумления.

— О! — сказала она. — Боже мой!

Жесткие связки мускулов, впалый живот, сильные плечи. Необычайная сила тлела под бронзовой кожей.

— Как видите, — сказал он, — у меня волосы не только на голове.

Темный пух на его груди закручивался вокруг плоских сосков, потом сбегал вниз до пояса, отмечая еще одну впадину из сплетенных мускулов.

— Можно мне потрогать?

— Делайте что хотите, — сказал он. — Я скажу, когда для вас будет разумнее остановиться.

— Разумнее, лорд Джонатан? Он усмехнулся:

— Мы перейдем этот мост, когда доберемся до него. Пока же я лежу здесь, полуголый, на кровати, разрешая ваше неприличное исследование. Мне кажется, вам лучше называть меня Джеком, а?

— Если вы так полагаете…

— Полагаю.

— Хорошо… Джек. И раз уж на то пошло, в этих обстоятельствах я с удовольствием даю вам разрешение называть меня Энн.

— Нет, мисс Марш, — сказал он. — Наша фамильярность односторонняя.

Энн колебалась, ее внимание было приковано к плавным движениям мускулов под его кожей. Она прикасалась к нему и смотрела на него. Она ничуть не боялась, даже не была этим встревожена. Его тело было безупречным, волнующим и красивым. Этого ведь достаточно, да?

— Вы закончили? — осторожно поинтересовался он.

Энн положила ладонь ему на грудь, и сердце у нее дрогнуло. Темный пух оказался мягче, чем она предполагала, приятно и странно волнующим. Она закрыла глаза, чтобы запомнить это мгновение. Потом медленно-медленно провела тонкую линию вниз по середине его тела и обвела пальцем его живот.

— Нет, — сказала она, собравшись с духом, — я намерена продолжать.