Уайлдшей - Ночь греха

— С вами все в порядке? — спросил Джек.

— Да-да, конечно. — Энн закусила губу. — Это я во всем виновата. Я, наверное, сошла с ума.

— Нет. Напротив, — сказал он. — Вы нормальный человек, один из самых нормальных, каких я только встречал. Ради Бога, не забывайте, кто вы и что мы сделали.

Она сглотнула слезы унижения, которые грозили вот-вот обжечь ей щеки.

— Вы должны пойти и отыскать вашего брата. Идите, прошу вас! Мне лучше побыть одной.

— Позвольте мне хотя бы проводить вас в вашу комнату. Я не могу оставить вас здесь.

— Нет, можете! Почему бы и нет?

Если он не уйдет сейчас же, она открыто разразится слезами и упреками, и ее унижение станет полным. И словно поняв это, он повернулся к ней спиной.

— Тогда позвольте мне послать к вам матушку. Герцогиня, возможно, даже сумеет найти объяснение тому, что только что произошло.

— Да, — сказала она. — Идите! Все в порядке.

Джек отошел немного, чтобы взять свой жилет и фрак, и поднял с земли мокрую рубашку.

— Я немедленно напишу вашему отцу, — сказал он. Она подняла голову.

— Моему отцу?

Джек надел фрак.

— Мы должны обвенчаться по особому разрешению. Хотя я не думаю, что он не даст своего благословения, вы можете объяснить мистеру Маршу столь необычную поспешность так, как вам будет угодно.

— Нет, — сказала она, вытирая лицо платком. — В какие бы игры ни играла ваша семья, я всегда говорила отцу правду и сделаю так и на этот раз.

Джек наклонился, чтобы поднять ее шаль, упавшую в траву из ее бессильных пальцев.

— А какова правда, Энн?

— А такова, что я обманом заставила вас жениться на мне, — сказала она. — Против вашей воли и против моего здравого смысла. Я не собиралась этого делать. Вы не любите меня, и я вам не нужна.

Джек подошел и накинул ей на плечи шаль.

— Что касается того, нужны вы или нет, — сухо сказал он, — кажется, край этого фонтана может это опровергнуть.

Энн закуталась в шаль, потому что его руки только что трогали ее мягкую ткань, потому что он догадался подать ее ей. Ей не холодно. Она подхватила лихорадку, безумие, и кровь все еще жжет жилы. Она влюбилась в человека, у которого она с каждым днем будет вызывать все большее возмущение, но общество заставит их пожениться.

Она смотрела, как он уходит. Оставшись одна, Энн поставила ноги на каменную скамью, обхватила руками колени и проиграла битву с потоком слез.

Герцогиня стояла у чугунных ворот, ведущих в сад, глядя на неразвернувшиеся лепестки ранней желтой розы. Когда Джек подошел к ней, роза уронила свои золотистые лепестки, один задругам, под ее внезапно дернувшимися пальцами.

— Итак, вы не смогли удержаться от очередного блуда, — сказала она, — даже на один час?

Джек поклонился, хотя его избитое тело пожаловалось, так же тупо оно протестовало, когда он начал заниматься любовью. Артур Трент наградил его не одним впечатляющим ударом.

— Очевидно, не смог. Полагаю, вы только что встретили Райдера или Ги. Конечно, я немедленно женюсь на ней.

— Не этого я хотела бы. Ради нее, как и ради вас.

— Потому что вы считаете, что я испорчу ее, даже если уеду тотчас же? Я не знаю, я никогда не собирался причинять ей вред.

Герцогиня открыла руку, смятые желтые лепестки один за другим посыпались на траву.

— Тогда вам следует лучше разбираться в своих желаниях. Что же до Райдера, я думаю, вы разбили ему сердце.

— Он, конечно, не сказал, чему оказался свидетелем?

— Нет, этого и не требовалось. Одного взгляда на его лицо было достаточно, как и того, в какой форме он отказался встретиться со мной. Он ушел, не сказав ни слова. Так что это было? Соитие на траве?

Он закрыл глаза.

— Нет, на краю бабушкиного фонтана.

— Ги пришлось силой оттащить вашего брата. Но по крайней мере мне удалось заставить вашего кузена рассказать мне все. В противном случае вы не стояли бы теперь передо мной.

— Я сожалею, — сказал Джек.

— Сожалеете о чем? Что позволили мистеру Тренту немного наказать вас перед тем, как вновь подтвердили свою мужскую состоятельность на его нареченной?

— Думайте, как вам угодно, матушка. — Джек посмотрел ей в лицо и понял, что разъярен только на себя самого. — Я не могу объяснить этого, но уверяю вас, что я унижен этим последним событием именно так, как вам, возможно, хочется.

Тревожный взгляд матери обшарил его лицо.

— Вы ведь даже не позволили ему как следует избить вас, не так ли? И я уверена, что вы не сдерживали себя в насилии над женщиной, которое последовало.

Но он сдерживал! Он пытался сдержаться. Почему он не сделал этого раньше, тверже?

— Вы бы предпочли, чтобы я позволил ему причинить мне неисправимый ущерб?

— Почему бы и нет? — сказала герцогиня. — Ведь именно это вы причинили ему, мисс Марш, всем нам.

— Я готов принять наказание, ваша светлость, все до последней капли. Но может быть, позже? Прошу вас, пойдите сейчас к Энн. Я оставил ее на скамье у фонтана. Хорошо. — Герцогиня отвела взгляд. — В конце концов, она скоро станет членом нашей семьи.

— Я не собирался вот так возвращаться домой, — сказал Джек. — Я ни в коем случае не хотел вас обидеть.

Она оглянулась на него — зеленые глаза помягчели от слез.

— Как и я вас! Но вы ранены сильнее, чем думаете, Джонатан, и глубже, чем я могу вообразить. Как была ранена мисс Марш, узнав, что ее жених так легко от нее откажется.

— Она его не любит, — сказал Джек.

— Возможно, и нет. И будучи оба ранены, вы утешились в объятиях друг друга. Это можно понять, но это не основа для супружества.

— А что может быть основой?

Она провела пальцами по другой розе, нежному бутону лимонного и нежного оранжевого цвета, еще твердому, едва открывшемуся.

— Либо блестящие достижения на поприще общественной жизни, — сказала она. — Либо, без них, настоящая любовь. Выбирайте то или это.

— Настоящая любовь? — Джек подавил порывистое желание прикоснуться к ней, предложить — или получить? — какое-то осязаемое утешение. Предложить и быть отвергнутым? И сказал: — Вот уж совсем неожиданное признание со стороны герцогини Блэкдаун, не правда ли?

— Видит Бог, — бросила герцогиня, — для моего сына нет других приемлемых причин, чтобы жениться на незначительной женщине!

И она пошла прочь, а Джек смотрел ей вслед.

Настоящая любовь? Он даже не понимает, что это значит. Он понимал телесное желание. Он знал, хотя и не совсем понимал, глубокую, от зачатия, любовь, которую чувствовал к своей семье. Он знал в жизни восхищение женщинами и желание. Он испытывал мучительную нежность, несмотря ни на что, к Энн. Настоящая любовь? Эти слова звучали нелепо, фантастично. Он повернулся, чтобы уйти, и наткнулся на кулак брата, направленный мощно и прямо ему в челюсть.

В отличие от ударов Артура Трента, которые он — с таким усердным старанием — частично отражал, удар Райдера впервые в жизни застал его врасплох, совершенно незащищенным. В какую-то долю секунды в ответ на происходящее сработали рефлексы — он не успел совладать с ними. Его ум открылся в пустоту, он уклонился, сильно ударил ребром ладони и ногой.

Райдер упал, как срубленное дерево.

— Мое дорогое дитя, — произнес женский голос. — Возьмите мой, он сухой.

Мать Джека стояла и смотрела на нее, протягивая носовой платок.

Энн опустила ноги на землю и пригладила ладонями свои растрепанные волосы. Она знала, какой у нее вид. Стыд затопил ее, жаркий и безжалостный. Но упрямая гордость заставила выпрямиться. Она встретила взгляд старшей женщины с некоторым вызовом, хотя то, что ее лицо залито слезами, казалось еще большим унижением.

Герцогиня села и утерла лицо Энн ловкими осторожными прикосновениями своего носового платка.

— Успокойтесь! Все в порядке.

— Нет, ваша светлость, — сказала Энн. — Это не так. Из-за меня ваши сыновья превращаются во врагов.

— У меня есть еще и дочери, и я рада принять еще одну в свою семью.

— Но я не понимаю, как я могла быть такой…

— Распущенной? — сухо спросила герцогиня. — Упущение, в котором мы воспитываем наших дочерей. Мы предупреждаем их, как противостоять непристойным мужским желаниям, но никогда не учим, что делать со своими собственными. Теперь вам, конечно, придется выйти за Джонатана. Что же до моих сыновей, то они любят друг друга. Несмотря на то, чему на этом месте оказался свидетелем Райдер, вы не станете между ними. На самом деле им даже полезно выяснить отношения.

Энн прикусила губу и отвела взгляд.

— Лорд Джонатан не любит меня. Я не хотела… Должен быть способ освободить его от этого!

— Он не знает, что любит и чего хочет. Почему вы Думаете, что вы его связали?

— Не я его связала, — возразила Энн, — его связывает честь.

— Весьма рада слышать, что вы полагаете, что у него еще осталось немного чести. Хотя меня несколько успокоило то, что он не сбежал, как ему было предложено в башне Фортуны. А теперь успокойтесь! Плотская страсть — прерогатива не только мужчин. Вы ничего не уладите, терзая себя из-за того, чего нельзя изменить. Джонатану не повредит жениться, хотя в настоящий момент, я думаю, ему все равно, жить или умереть.

— Он может лишить себя жизни? — с ужасом спросила Энн.

— Нет, уверена, что нет, но мне порой кажется, что он утратил волю к настоящей заботе о нашем существовании. Так что вы не причинили моему сыну никакого вреда, хотя он причинил немалый.

— Значит, вы не хотите, чтобы я плакала ни о ком из Сент-Джорджей? — спросила Энн. — Простите, ваша светлость, я не желаю причинять вам неудобства, но кажется, я еще немного помучаю себя…

— Дорогая! А для чего же еще существуют матери?

И не сказав больше ни слова, герцогиня обняла Энн. Энн так удивилась, что опустила голову на плечо герцогини, а потом закрыла глаза от вновь потекших слез: горе от негодования или от стыда? Она не знала, но чувствовала себя такой усталой, что могла бы проспать сто лет.

Мать Джека начала тихонько напевать. Это странно умиротворяло. Мелодия была успокаивающей, как колыбельная.

Не лейте, леди, лишних слез -

Всегда мужчины лгут:

В любви клянутся не всерьез

То там они, то тут.

Уходят? Пусть!

Забудьте грусть

И пойте веселей:

Хей, нонни-нонни, хей!

— Господи, Джек! В кого же ты превратился? — воскликнул Райдер.

— Не в того, кого тебе стоило бы пытаться ударить в челюсть, когда он меньше всего этого ожидает, — сказал Джек.

Сожалею о случившемся, но очень рад, что ты пришел в себя.

— Как я здесь оказался? — Райдер лежал, распростершись на кушетке в своей спальне в крыле Уайтчерч.

Джек снова опустил полотенце в ледяную воду, которую велел принести из кухни. Он выжал полотенце и приложил его к синяку, расцветавшему на челюсти брата.

— Я тебя принес. Ты весишь целую тонну. Нет, две тонны. Райдер осторожно обвел языком губы.

— Все зубы целы, но я чувствую себя так, будто меня лягнула лошадь.

— Если бы я не понял вовремя, что это ты, мне пришлось бы заказывать тебе фоб, а не волноваться, не выбил ли я тебе зубы.

— Зачем ты капаешь ледяной водой мне на шею?

— Пытаюсь спасти то, что осталось от твоего дыхательного горла. Или, если хочешь, можешь считать мой холодный компресс изощренной восточной пыткой.

Райдер оттолкнулся от резной спинки кушетки. Он прижал руку к горлу и сглотнул, потом неуверенно усмехнулся. Джек уже снял с него галстук и расстегнул рубашку.

— Если ты велишь принести горячего бренди и меду, смогу ли я это проглотить?

Джек вручил ему холодное полотенце — пусть сам прикладывает к своей челюсти.

— Уже несут; полагаю, у тебя всего лишь ушиб. Райдер подавился кашлем.

— В таком случае мы оба хороши! Ты видел себя в зеркале?

— А ведь неплохо, а? — Джек пошел посмотреться в зеркале над камином. — Мистер Трент был умеренно основателен. И я очень рад, что ты решил, будто можешь добавить что-то еще к его побоям.

— Не очень-то честно было с моей стороны пытаться ударить тебя без предупреждения…

Джек обернулся и посмотрел на брата.

— Если ты извиняешься за это, я тебя убью. Ты был потрясен тем, что увидел в саду роз. Потом ты, вероятно, встретился с матушкой, которая, конечно, прочла на твоем лице, что именно произошло.

— Да, — сказал Райдер, тень затуманила его зеленые глаза.

— Если бы я оказался на твоем месте, я бы сделал то же самое. Точнее, я сначала сходил бы за кнутом.

— Нет, ты этого не сделал бы. Пусть твоя мораль в сексуальной сфере, как у уличной кошки, но никто с твоими боевыми умениями никогда не ударит беззащитного человека, если только не собирается его убить. Я не верю все же, что ты хладнокровный убийца или что ты склонен к братоубийству.

— Все же? Значит, ты поверил бы в это, будь у тебя больше доказательств?

— Господи, Джек! — Райдер попытался повернуть голову и поморщился от боли. — Во что мне верить, по-твоему? Ты исчез из Англии на годы. В твоих письмах нет ничего, кроме забавных анекдотов о путешествии по Персии или Индии. Твои сестры начали выдумывать фантастические истории о твоих , подвигах, истории, более подходящие для сказок «Тысячи и одной ночи». А любая легенда обрастает подробностями сама собой.

Джек отошел, чтобы выглянуть в окно. Ясный весенний вечер озарял маленький двор — еще один странный уголок, образованный бесконечными постройками и перестройками Уилдсхея за многие столетия.

— Тем временем ты слышишь нечто совершенно иное, — сказал он. — Другие рассказы циркулируют в лондонских клубах. Твой брат — извращенец: Дикий Лорд Джек, для которого ни одно чувственное приключение не кажется слишком низменным, ни один грех слишком непомерным. Он потерян для чести и пристойности. Возможно, отзвуки этого даже проникли в мои письма. Ты не хочешь верить этому, но в глубине души боишься, что это правда… и матушка тоже.

Райдер лег на спину и закрыл глаза.

— Я не верил, пока ты не обесчестил невинную англичанку…

— Только для того, чтобы снова овладеть ею в саду роз? — Джек отвернулся от окна и подошел к брату. — Да, именно это я и сделал. К чему ходить вокруг да около?

Брат ничего не сказал. Джек взял полотенце, обмакнул в ледяную воду, отжал и опять положил на шею Райдеру.

— Я не могу объяснить своего отношения к мисс Марш, — спокойно сказал он. — Я и сам этого не понимаю. Объективно я вижу, что она не грандиозная красавица, не воплощение соблазна. Это что-то вроде безумия, словно она одна обладает властью обнажать меня до мозга костей…

— Ты ее не любишь?

— Нет, — сказал Джек. — Как можно? Но я женюсь на ней, даже несмотря на то что мне сразу же придется уехать из Англии.

— Почему? — спросил Райдер, схватив сильными пальцами Джека за запястье. — Зачем тебе обязательно возвращаться в Азию? Ты должен сказать мне правду, Джек. Отцу, конечно, известны истинные причины?

Джек смотрел на руку Райдера. Он с легкостью мог бы вырваться. Но он расслабился и согласился на этот контакт, хотя ему было больно.

— Да. И еще герцог знает, что моя работа будет бесполезна, если любая из причин станет известна.

Райдер отпустил руку Джека и сглотнул.

— Ты считаешь, мне нельзя доверять?

— Я бы доверил тебе свою жизнь. Брат посмотрел Джеку в лицо.

— Наверное, мы можем сказать, что я только что доверил тебе свою. Ты — точно проклятая смертоносная машина, да? Как ты научился так драться?

— Потихоньку, полегоньку. На Востоке существует несколько видов боевых искусств. Этот поначалу был развит монахами. У них были тысячелетия, чтобы усовершенствовать тренировку и тела, и разума.

— Не христианские монахи, полагаю? Джек усмехнулся:

— Существуют куда более древние религии, чем христианство, Райдер. Этим монахам иногда приходится странствовать по землям, кишащим разбойниками. Они нашли способ обороны без оружия. Эта практика к тому же является духовным упражнением.

— А эти святые люди убивают?

— Нет, почти никогда. Я узнал об этом не сразу.

— Если это помогло тебе остаться в живых, я рад. Твоя работа, говоришь?.. Ты можешь мне рассказать о ней?

Джек сам не понимал, почему ему так не хочется вдаваться в подробности. Он полностью доверяет честности своего брата — это так. Ничто из того, что он скажет Рай — деру, никогда не выйдет за пределы этой комнаты. Но все же у него такое ощущение, будто бы он должен содрать с себя мясо и обнажить скелет — хотя добавлять себе лишней боли сейчас, конечно же, неразумно.

— Рассказывать особенно нечего, — ответил он. — Ты знаешь, что Россия и Британия ведут тайную войну без оружия за влияние в Центральной Азии? Россия хочет подчинить себе племена, угрожающие ее границам, а Британия не может позволить России завладеть перевалами, которые можно использовать для вторжения в Индию.

— Неужели это так?

Джек беспокойно заходил по комнате.

— Для нас это единственная по-настоящему серьезная опасность, что орды воинов — с помощью России или без — хлынут с севера, чтобы сокрушить жемчужину нашей империи. Но мы почти ничего не знаем о вероятных путях нападения. Все эти спорные, хотя и заманчивые, земли лежат большим белым пятном на карте.

— Другой край известного мира, — сказал Райдер. — Там есть драконы?

— Речь идет о высочайших в мире горах, а за ними о пустынях, которые вселяют в душу ужас. За каждый дюйм, хотя бы немного пригодный для жизни, борются воинственные племена, и все они не слишком дружелюбно смотрят на незваных чужаков, особенно на англичан.

— Но Индия отчаянно пытается добраться до этих земель и властвовать над ними?

— Если не мы, то это сделает Россия. Но для начала нам нужны карты. Мы должны знать, как выглядят эти земли и как легко современная армия может пройти по ним.

— Александр Великий преодолел все это, — сказал Райдер.

— Вот именно.

— И как же ты оказался замешанным в такое? Послышался осторожный стук. Джек подошел к дверям и принял поднос у лакея. Потом вернулся и приготовил для брата успокаивающее питье: мед и свежий лимонный сок, размешанные в горячей воде, плюс приличная доза бренди. Потом добавил еще один ингредиент, неизвестный Райдеру.

— Я болтался по Греции, потом бродил по Алеппо и Багдаду. За это время я немного выучился разным языкам и, кроме того, обнаружил, что обладаю даром менять внешность — полезное свойство, если хочешь свободно странствовать по Востоку. Тем временем я прочел Марко Поло, и у меня появилось увлечение — изучение непонятных древнегреческих текстов везде, где я находил их.

— Какое отношение имеет Марко Поло к классическим грекам?

— Все они путешествовали по Шелковому пути, — сказал Джек. — Некто Аристей проделал всю дорогу от Афин до границ Китая примерно двадцать пять столетий тому назад. От его записок уцелели только фрагменты, но другие сообщения подтверждают его рассказы. Он отправился искать грифонов.

— Грифонов?! Помилуй, Джек!

— Но об этих грифонах говорилось, что они устраивают свои логовища в огромных полях золота, как драконы гнездятся на сокровищах. Были также сообщения о драконах в Индии: их черепа покрыты драгоценными камнями. Мы можем отмахнуться от всего этого как от мифов, но древние скифы создавали массивные орнаменты из чистого золота с изображениями грифонов и татуировали свою кожу изображениями этих существ. Когда эти рассказы достигли ушей греков, Аристей решил сам отправиться и увидеть.

— Ты хочешь сказать, что… — пробормотал Райдер, внезапно севшим голосом, — что ты прошел по его следам и нашел золото?

— Нет. — Джек взял пустой стакан из ослабевших пальцев брата. — Я нашел кости.

Джек тихонько вышел из спальни. Теперь Райдер спал в глубоком забытье от питья с опиумом. Проснется он, наверное, без боли и — если ледяные компрессы сделали свое дело — без явных опухолей.

«Я чуть не убил брата! Немного ближе к яремной вене… Если бы я вовремя не спохватился!»

Он закрыл дверь спальни, ощущая боль, как ожог в сердце, потом задержался на мгновение в кабинете Райдера. Что-то сломанное лежало в камине. Джек подошел и наклонился поднять осколки. Он перевернул их в руке — изгиб зеленой гривы, точно зеленая пена на волне, изящные сильные копыта…

Тихий звук заставил его поднять голову. Энн стояла в тени книжных полок с побелевшим лицом.

— Матушка послала вас навестить Райдера, — сказал Джек. — Вы были здесь все это время. Вы слышали все, о чем мы говорили.

Глава 13

— Я не хотела, — говорила Энн, — меня провел сюда лакей…

— Ничего страшного. — Глаза Джека казались очень темными. Лицо было непроницаемо.

— Ну это вряд ли. Но когда я услышала ваш разговор, я побоялась помешать… Нет, с моей стороны это совершенно бесчестно не уйти сразу же, даже если бы я и помешала тому, что происходит.

Он, к ее удивлению, улыбнулся.

— Моя дорогая мисс Марш, для вас и для меня немного поздновато говорить о чести.

Несмотря на все то, что она перечувствовала за эти часы, Энн прикусила губу, чтобы не усмехнуться, как дурочка.

— Да, — согласилась она, — наверное, это так.

Джек подошел к двери в коридор и открыл ее перед Энн.

— Мне представляется, что вы начинаете подозревать, что сбор любых сведений о моей семье, какие только вам доступны, становится вопросом выживания, что почти всегда более важно, чем честь, что бы там ни говорили школяры.

— Как вам угодно, — сказала Энн, шагая впереди. — Единственное, что я знаю, что я чувствовала себя пригвожденным к месту кроликом в ловушке, и каждое движение, которое я делала, могло бы помешать вам так разговаривать с братом.

— Как — так?

Она опустила глаза.

— С любовью, как мне кажется.

— Вы ожидали не этого?

— Даже после того, что вы показали мне на крыше, я думала, что вы с ним на ножах. Но герцогиня не посылала меня сюда, я пришла сама.

— Потому что вы решили, что поможете делу, объяснив Райдеру, что произошло у фонтана?

— Я хотела залечить то, что, как мне казалось, станет брешью между вами. Теперь я поняла, как была самонадеянна.

— Нет вы были щедры, — сказал он. — И я не думаю, мисс Марш, что вы по природе своей кролик, и никогда так не думал. Я — потрясенный поклонник вашей храбрости.

Она остановилась в дверях и посмотрела на него:

— Я не понимаю.

— С тех пор как мы встретились, вы выказали необычайную храбрость. — Он весело подмигнул ей. — Выйдете за меня — и вы действительно выкажете смелость.

— Я была рада, что вы с лордом Райдерборном могли говорить так спокойно. Я опасалась…

— Что мы убьем друг друга?

Энн прошла мимо него в коридор, избегая его взгляда. Она не могла ничего поделать с вспышкой возбуждения своего тела, когда он стоял так близко. Его запах прекрасен — дикий мужской запах чистого неба, доносящий порочные обещания из таинственных, неведомых земель. Однако Энн устыдилась своего поведения у фонтана.

— Да, — кивнула она. — Я думала, что нечто подобное может произойти.

— Райдер огорчен и смущен, конечно. Наделе он встревожен почти до смерти, но он не испытывает ко мне ненависти. Он мой брат.

— Тогда, возможно, вам следовало бы объяснить ему что-то из вашей жизни еще раньше, — сказала Энн. — Соперничество России и Британии — вот что так важно для вас, да?

— Игра между великими державами — вот что действительно важно. Но не приписывайте моим побуждениям слишком много благородства. Прежде всего меня влекли приключения и жажда странствий.

Потому что вы прочли те древние рассказы и пустились в странствия за пределами известного мира, чтобы охотиться на драконов? — Пылинки медленно танцевали в луче солнечного света, пересекавшего коридор. Голова у нее кружилась — ей следует бежать прочь, иначе она снова очертя голову ринется в его объятия. — Я уверена, что карты и политика имеют значение, но ваша окаменелость изменит взгляд человечества на его место в мироздании.

Джек обогнал ее, чтобы открыть дверь, ведущую во двор. Стены устремлялись ввысь, в свет.

— В этот раз — нет, — сказал он. — Эта окаменелость исчезнет.

Энн смотрела на его профиль. Никогда она не станет нечувствительной к тому впечатлению, которое он на нее производит! Никогда! Она прислонилась к стене, радуясь этой холодной опоре.

— Исчезнет? Как она может исчезнуть?

— Вижу, мне придется кое-что еще объяснить о нашем опасном драконе. Пойдемте, посидите рядом со мной на солнышке.

Она кивнула и пошла вперед. Несмотря на его небрежную улыбку, несмотря на беспечный вид, с каким он открыл перед ней дверь, что-то в его лице наполнило ее ужасом.

— Кто-то убивал людей либо пытался убить с тех пор, как вы вернулись в Англию. Теперь мы заперты здесь, в этой крепости. Это ведь не только ради того, чтобы защитить меня? Это чтобы защитить также и вас. Ваша жизнь в опасности?

— А вас беспокоит моя жалкая жизнь? — спросил он. — Ах, мисс Марш, у вас великодушное сердце.

В середине маленького дворика возвышалась скульптура, заросшая мхом среди беспорядочно разбросанных папоротников, — разумеется, дракон. Темные тени начертали тайные письмена петельчатым почерком под каждой резной чешуйкой. Энн села на каменный блок, выступавший в основании контрфорса. Опершись рукой о голову дракона, Джек смотрел на него, словно мог одолжить его крылья, чтобы взлететь прямо к небу.

— Я попытаюсь рассказать вам больше и все по порядку, — начал он. — Думаю, что обязан сделать хотя бы это. С чего мне начать, что вы хотели бы услышать?

— Как вам удалось странствовать там? Если все те земли столь враждебны к иностранцам?

— Я стал торговцем лошадьми, святым человеком, что вполне соответствовало моим целям. Сказочное золото древних скифов было одной из них, но странствия обладают свойством становиться самоцелью. Я видел такое, чего не видел ни один европеец в течение веков, возможно, со времен Александра.

— Что же это?

— Священные статуи высотой в сотни футов, высеченные в скалах. Пустыни, где башни из выеденных ветром камней громоздятся, как чудовища, охраняющие кладбища их собратьев. Брошенные города, затерянные в песках. — Он сложил руки и, повернувшись, прислонился к дракону. — Наконец, в пустыне я оказался в таком месте, где огромные кости устилали землю, как мостовая. Наверное, то не были на самом деле грифоны, но огромные с клювообразными мордами существа, которые, надо полагать, жили там в древности наравне с еще более крупными животными. Есть скелеты, сохранившиеся целиком. Полные семьи и их гнезда.

— Гнезда?!

— Каменные яйца лежали в гнездах на земле, как яйца огромных птиц.

Сердце у Энн громко забилось.

— Вы делали записки, зарисовки?

Беспокойство не покидало его, словно он вот-вот расправит собственные крылья.

— Это делал другой человек. Я был болен, почти при смерти. Если бы меня не отвезли обратно в Индию, мои кости добавились бы к когтям этих огромных ящериц. То было нелегкое путешествие. Кроме всего прочего, меня преследовали призраки.

Энн молча смотрела на него, похолодев от мыслей об угрожавшей ему опасности.

Джек посмотрел на нее и улыбнулся:

— Марко Поло пишет, что пустыня Такла-Макан населена злыми духами. Они крадут души у путешественников, преследуя их музыкой и барабанами или клацающими звуками битвы.

— Вы это слышали?

Я пытался уверить себя, что это всего лишь явление природы, вызванное ветром или моей лихорадкой и слабостью. Но признаюсь, бывали мгновения, когда я верил в демонов. И все же мой спутник благополучно протащил меня через все это и через покрытые снегом горные перевалы, где тропы усеяны костями путешественников. Окаменелые зубы, рисунки, записные книжки — доказательства всего, о чем я вам рассказываю, — все принадлежало ему.

— А сами вы никаких записей не вели?

— Многие из них были потеряны задолго до того, как я встретил его. О том, что мне удалось сохранить, он позаботился. На обратном пути он записал еще все, что мог вспомнить. Однако все эти бумаги попали в руки фанатика по имени Урия Торнтон. Все, что я делал с тех пор, имело одну цель — найти их.

— Это вопрос жизни и смерти?

Джек колебался всего лишь одно мгновение.

— Это единственное, зачем я живу. Эти записки содержат жизненно важные сведения, которые страшно нужны Британии, чтобы создать карту всей той земли к северу от Индии.

— Но этот зуб свидетельствует о совершенно новом существе, — настойчиво сказала Энн. — О животном, которое жило задолго до Потопа. Это может оказаться самой значительной окаменелостью из всех, когда-либо найденных. И еще существуют рисунки и записки? Даже рисунки их гнезд? Если вы не понимаете, насколько это важно, то должны понять!

Что-то шевельнулось в дверях. Лакей с бесстрастным видом выглянул во двор — белый парик, как призрак в тени.

— Милорд, — сказал лакей, — некий мистер Марш из Хоторн-Аксбери здесь. Его провели в гостиную в апартаментах мисс Марш и подали чай.

Энн вскочила. Она бросилась в свои комнаты, оставив Джека рядом с драконом.

Джек смотрел ей вслед, а потом устремил взгляд на круг яркого неба далеко вверху. Он знал женщин в Лондоне, в Греции, в Алеппо — профессионалок. Он знал прикосновения индийской куртизанки, мягкие, обещающие неведомое и затуманенные дымом гашиша. Он знал медленную муку темных ночей в пустыне, когда ты отдан на милость каждого эротического желания любовницы, когда даже пыл мужчины может стать жестоким господином, если он это позволит.

Но что-то в нем жаждало этого прохладного, уравновешенного английского взгляда — даже если она не может на самом деле ухватить смысл его задачи — и этой удивительной интенсивности страсти, которая раскрывалась, как только он прикасался к ней. Безумие этой жажды ужасало его больше, чем все, что он знал, даже угрозы, что его ослепят и заживо сдерут кожу. В глубине души это лишало его контроля надо всем, а не только над самим собой.

Джек даже признался ей — в полной уверенности в ее честности — в своей истинной цели. Доверяет ли он ей больше, чем своей семье? Больше, чем самому себе? Или попросту полагает это не опасным, ведь их жизни вскоре разойдутся и никогда больше не соприкоснутся?