Райдер стряхнул пепел в огонь и погасил сигару.

— Я чертовски обижен, но я не завидую тебе, дурак несчастный! Я помню день, когда ты родился.

Джек чуть не поперхнулся дымом.

— Пощади! — весело сказал он. — Мысль о том, что матушке пришлось склониться, хотя бы на мгновение, перед требованиями природы, а не по своей воле, вгоняет меня в дрожь.

— А почему ты думаешь, что герцогиня не решила, когда в точности должен появиться каждый ее ребенок?

— Боже! Никто из нас не посмел бы причинить неудобство ее светлости, да?

Райдер поймал взгляд Джека, и оба рассмеялись. Если бы не было внешнего мира и прошлого у каждого из них, пожалуй, они могли бы сидеть вот так, по-дружески, у огня, вечно попивая бренди и пуская кольца дыма в полном согласии.

— Ты по-прежнему ее любимчик. И нет, этому я тоже не завидую, — сказал Райдер. — Ты решил явиться в этот жалкий мир, когда она подрезала розы, насколько я помню. Матушка рассыпала душистые лепестки на мою непонимающую головенку и сказала, что она идет в дом, чтобы принести мне брата, но что до утра я не смогу с ним играть.

— Ты, наверное, был сильно разочарован, когда увидел меня?

— Еще бы. Ты напоминал безволосого щенка без носа, а как ты вопил!

— Но она установила, что это брат? Откуда она знала, что я мужчина?

— Она хотела еще мальчика, и, конечно, матушка всегда была уверена, что получит то, чего хочет. — Райдер зажег свечу от огня, ресницы скрывали его глаза. — Ты мог бы начать, предложив ее светлости извинения, Джек.

— Этого будет недостаточно. — Джек взял свечу у брата и встал, чтобы зажечь свечи на камине. — Даже если бы приполз, рыдая, к ней на грудь…

— Этого было бы достаточно, — сказал Райдер, откидываясь назад. — Только вот она терпеть не может вульгарных чувств.

— А мы все разве нет? — Джек отошел к темному окну.

— Но какого черта ты напоминаешь мне о моем беспомощном младенчестве? Провалиться мне на этом месте, если мы когда-нибудь раньше говорили о чем-то подобном.

— Может быть, чтобы напомнить тебе о кровных узах, которые связывают тебя с этой семьей, — сказал Райдер.

— Или, возможно, чтобы напомнить мне, как сильно я огорчил герцогиню, когда уехал? И как еще больше я оскорбил ее своим возвращением? Сегодня утром отец сказал мне о маленькой выдумке матушки. Не говоря обо всем остальном, то, что я привез сюда мисс Марш при столь вызывающих обстоятельствах, поставило герцогиню в зависимость от тети Матильды, которая будет злорадствовать на этот счет до Страшного Суда.

— Чего матушка терпеть не может, но это, кажется, наилучший план. К счастью, девочки заглотили приманку, леску и грузило, и то же сделает общество. — Райдер резко встал. Джек, повернувшись, посмотрел на него. — Ходят слухи о том, что ты…

— Да, могу себе представить.

Райдер провел рукой по волосам и снова опустился в кресло.

— Эта молодая девушка была вынуждена провести с тобой ночь наедине. Матушка пытается спасти ее репутацию…

— И она ни за что не позволит, чтобы кого-то из Сент-Джорджей тревожили какие-то неудобства, не так ли?

— Не стоит относиться к этому так легкомысленно, Джек! — Райдер наклонился вперед и устремил взгляд в огонь. — Кто поверит, что невинная девушка останется невредимой в таких обстоятельствах?

— Я бы поверил, — сказал Джек.

— Поверил бы? — Райдер поднял потемневшие глаза. — Ну а общество посмотрит на это иначе. Половина Дорсета и весь Лондон уже верят в кое-какие довольно неприятные рассказы о твоих эротических похождениях на Востоке.

— Так вот для чего предприняты все эти отвлекающие маневры! — сказал Джек. — К несчастью, неприятности еще только начинаются.

— Что ты имеешь в виду?

Конечно, объяснить это будет трудно. Он знал, что брат никогда не поймет этого, но все же нужно попытаться. Из любви, если не из чего-то иного.

— Выдумка матушки — героическая попытка, — сказал Джек. — Но на сей раз, даже если я смиренно приползу на коленях, этого будет недостаточно.

Райдер уставился на него.

— Герцогиня хочет, чтобы ты остался, Джек. Она хочет твоей любви.

— Моей любви? Она принадлежит ей! Что же до остального, ты не знаешь, что я сделал.

По лицу его брата пробежала судорога, словно Райдер медленно превращался в лед.

— Тогда расскажи.

— Я не могу избавить тебя от этого, Райдер, — сказал Джек. — Ты описал хорошенького младенца, который хнычет в пеленках , — не знаю, чтобы обезоружить меня или, может быть, себя. Может быть, просто чтобы напомнить нам обоим о более благополучном, невинном времени. Ты забыл упомянуть о том, что этого младенца подменили эльфы.

— Тигренком?

— Возможно. Эту кошку явно нельзя засунуть обратно в мешок.

— Есть две разновидности кошек, — сказал Райдер с застывшим лицом. — «Кошка с девятью хвостами и котяра со скотного двора»…

— О нет, — тихо отозвался Джек. — Кошка, объединяющая обе разновидности — с выпущенными когтями, стремящаяся к наказанию. Видишь ли, эти слухи, которые ты слышал, без сомнения, содержат долю истины. Если ты ждешь от меня немедленного отрицания всего и вся, я не могу его дать. Надеюсь, ты поймешь, что я отдаю тебе должное, рассказывая об этом первому.

— О чем?

Джек вернулся и сел в свое кресло.

— О том, что твои надежды, хотя ты все же опасался этого, напрасны. Я не просто скомпрометировал эту молодую леди, я бесстыдно воспользовался ситуацией.

Мгновение Райдер сидел в полном молчании, потом стремительно вскочил. Он отошел, громко стуча каблуками по деревянному полу.

— Я не хочу этому верить! Господи, ведь Ги сказал, что она дочь священника!

— Это так. Больше того, она была девственницей и обручена с каким-то богобоязненным диссентером…

Его брат резко обернулся.

— Ты бессовестный мерзавец!

— Да, — согласился Джек.

Кожа Райдера под легким английским загаром смертельно побледнела.

— Я не знаю, что сказать. Должен ли я сбить с ног собственного брата из-за молодой женщины, которую даже в глаза не видел?

Джек встал, смиренно опустив руки.

— Если хочешь. Пожалуй, мне даже самому хочется, чтобы ты это сделал.

— Ты, конечно, хорошо научился манипулировать людьми. — Райдер отступил. — Но я не дам тебе удовлетворения, прибив тебя до смерти, даже если ты этого заслуживаешь.

— Нет, я сам должен себя наказать. Уверяю тебя, я не стану умерять самобичевание. Однако что бы я теперь ни чувствовал по этому поводу, я не могу изменить то, что совершил.

— Боже, — сказал Райдер. — Что же теперь делать? Джек сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться.

— Ты пытаешься спрятаться от правды.

— Спрятаться? — бросил Райдер.

— Зачем же еще будить воспоминания о кровных узах, более глубоких, чем любовь? Не в первый раз ты боишься того, кем я мог стать, не так ли?

Теперь Райдер полностью овладел собой.

— Если и так, я хотел бы, чтобы мои страхи не оправдались. Мать знает?

— Не думаешь ли ты, что герцогиня сразу же заподозрила это, как только увидела, что я приехал с мисс Марш?

— Так вот почему она сошла вниз одна, чтобы поздороваться с тобой? Она хотела знать в точности, с чем она имеет дело.

С чем? Не это заставило ее отвернуться от меня, не поздоровавшись со мной после стольких лет разлуки. Нет, она хотела знать, с кем она имеет дело, и один-единственный взгляд подтвердил, что оправдались ее худшие опасения. Я больше не тот ребенок, который ходил за тобой по пятам по Уилдсхею. И я не тот человек, который уехал в Индию, оставив рыдающих сестер и мать, окаменевшую от горя. Ей нет никакого дела до мисс Энн Марш и до моего поведения. Ее заботит только то, что она не может больше управлять мной или хотя бы читать мои мысли…

— Она никогда этого не могла! Но может быть, если бы ей больше повезло, эта проклятая трагедия никогда бы не произошла.

Джек повернулся и медленно заходил по комнате, глядя на картины. Ему было так плохо, будто он сам себя ударил, но ради Райдера он должен сдерживаться. У него есть только один выход — говорить правду…

— Я не хочу шокировать твою чувствительность, Райдер, но я уверен, что потеря девственности не такая уж трагедия для женщины.

— Ради Бога! Ты разрушил жизнь этой девушки и перечеркнул все свое будущее.

— Очень может быть, — ответил Джек. — Однако, хотя это мудрое суждение серьезно огорчает меня, это не есть собственно трагедия. Если судно гибнет во время шторма или если глупый человек получает власть над нацией — вот это трагедии. Если бы мир не был таким безумным, женщины с радостью расставались бы со своей девственностью и никогда не сожалели об этом.

— У меня такое ощущение, будто я беседую с совершенно незнакомым человеком, — сказал Райдер. — Ты действительно сильно переменился!

— Я пытался предупредить тебя об этом как можно осторожнее. Опасения матушки справедливы. Я вышел за пределы ее досягаемости и стал чужим. Я не могу жить по вашим правилам либо потихоньку снова подладиться к условностям, связывающим воедино английское общество.

— Но это все еще Англия! Погубить девственность порядочной девушки — это не может пройти бесследно даже для сына герцога.

— Конечно. Верь мне или нет, но это не входило в мои намерения. Но почему порядочная девушка должна выходить замуж в неведении и страхе — и часто по причинам, которые не имеют ничего общего с любовью или желанием, — в то время как все те девушки, которым порядочность не по карману, должны торговать своим телом за цену, которую им предложат?

— Я совершенно тебя не понимаю, — сказал Райдер. — Ты не сожалеешь ни о чем?

— Я не могу избавить тебя от огорчений, вызванных этим спором. Среди прочего я сожалею и об этом.

Райдер устало опустился в свое кресло.

— Она — какая-то твоя давняя связь? Ты в нее влюблен? Джек закрыл глаза и сглотнул. Он не любит Энн. Он любит своего брата. И обоим он причиняет только страдания.

— Я только что познакомился с ней.

— Тогда это было неконтролируемое вожделение? Что? Я в полной растерянности, Джек. Ги говорит, что эта девушка — маленькая скромная мышка, что по виду она не может держать свечку для служанки в трактире…

— Это верно.

— Тогда что же случилось, черт побери?

— Она вложила руку в мою руку и перелезла через изгородь. Она сказала, что считает, что истина познается опытным путем. Она была одета в нелепое платье, которое велико ей на несколько размеров. Она была напугана и задыхалась. Ее бледная кожа сияла, и когда она подняла на меня глаза, ее храбрый дух сверкал в ее глазах. Эта храбрость лишила меня сил. Когда она посмотрела на меня вот так, это задело что-то в моем сердце… Ударившись головой о дерево, я выпил ужасно крепкое сливовое бренди. Я был наполовину слеп… Я испорчен насквозь, Райдер. Я проклят. Может быть, в своем безумии я чуть было не решил, что влюблен…

— О чем ты говоришь? — изумился Райдер.

— Там была только одна кровать. Мы легли вместе. Я обещал — как Сент-Джордж и джентльмен — не компрометировать ее добродетель. Я верил, что настолько владею собой, что сдержу слово. Я ошибся.

Его брат снова рванулся из кресла.

— Ты лег с ней в постель? А чем это может кончиться, ты подумал?

— Я не прошу прощения, но я могу попробовать что-то объяснить, если ты этого хочешь. Были причины, почему я не был вполне самим собой…

— Не вполне самим собой? Тогда кем же ты был? Человеком, о котором ходит столько слухов? — Рука Райдера рубанула вниз, словно он отсекал себя от собственных слов. — Распутником, который познал все грехи, которые предлагает Восток, посещал все бордели, занимался вещами, которые невообразимо скандальны и сенсационны?

— Ты веришь всему этому?

— Нет! И уверяю тебя, что ничего подобного никогда не говорилось специально, чтобы я это слышал, потому что в противном случае говоривший на следующее же утро дал бы мне сатисфакцию. А теперь я не знаю, чему верить. Я не знаю даже, считаешь ли ты себя по-прежнему джентльменом.

Объяснить было невозможно. Наверное, и не стоило пытаться. Джек постарался говорить спокойно, чтобы рассудок прорвался сквозь огорчение брата. Он подошел и сел напротив Райдера.

— Слово «бордель» вызывает представление о деградации и о чем-то дешевом и отталкивающем, не так ли? — сказал Джек, встретившись взглядом с Райдером и выдержав этот взгляд. Зрачки у брата были как кончики булавок, вставленных в ярко-зеленые драгоценные камни, как у кошки, ослепленной солнцем. — И что такое «грех»? Самобичевание и садизм? Мальчики? Что-то из этого есть на Востоке, но по большей части все это ты найдешь здесь, в Лондоне. Ты не часто бываешь в этом мире, потому что ты, конечно, содержишь любовницу: чистую, покладистую женщину, которая, пожалуй, даже немного любит тебя.

— В данный момент мы говорим не о моих предпочтениях, — сказал Райдер, — а о твоих. Итак, что ты исследовал, Джек?

— Не грех, если этот термин имеет какое-то реальное значение. Не мальчиков, хотя там это возможно. Даже не бордели, как они тебе представляются. Но да, я исследовал чувственную мудрость Востока при каждой возможности и изучал обычаи, которые даже я не стал бы — или не мог бы — практиковать.

— И присылал рукописи, которые непременно должны были потрясти Лондон?

— Да. В основном переводы древних текстов из Индии и Китая. Предполагалось, что моя связь с этими переводами будет храниться в тайне. У меня не было никакого желания приводить в смятение моих родных. Но наверное, подобные вещи невозможно утаить.

Райдер откинулся назад и закрыл глаза.

— Но все же я допускаю, что ты практиковал по крайней мере некоторые из этих эротических искусств…

— Безусловно. Я узнал такое, что ты и представить себе не можешь.

— Я попытаюсь!

Полено с шумом упало в огонь. Ливень искр осветил лицо Райдера — сильные, красивые линии костяка и плоти, теперь скованные негодованием противостояния — чему? Отчаянию? Разочарованию? Отвращению? Или всему этому разом?

— Я могу достичь оргазма без эякуляции, — прямо сказал Джек. — Несколько раз в день или в час, если я того захочу. Если я пожелаю, я могу прекратить свое возбуждение и восстановить его, снова и снова, не выходя из тела любовницы…

— Оргазм без эякуляции?

— Китайцы считают, что мужчина теряет жизненную сущность при каждом любовном акте, пока не научится не тратить себя. Они провели тысячу лет, совершенствуя такие методы…

— А потом ты провел пять минут с английской девственницей, забыв о них!

В голосе его звенел металл. Райдер вскочил, наткнулся на стол, подсвечник упал на пол. Глаза братьев встретились.

— Мне наплевать на твою половую силу или привычки, Джек. Для меня важно только то, что мой брат совершенно потерял честь.

— Да, — сказал Джек, поднимаясь. — Я поступил недопустимо. Но как ты думаешь, что я сделаю теперь? Ты хотел бы, чтобы я просто бросил Энн Марш? Если я не стану возражать, матушкин план сработает. К несчастью, я буду возражать. Я — забыл о своих умениях и не принял предосторожности. Может быть ребенок. Поэтому, несмотря ни на какое сопротивление, которое может оказать матушка, или ты, или отец, я женюсь на ней, если она это позволит.

Его брат отшвырнул ногой подсвечник и пошел к двери.

— Только через мой труп, если она не забеременела, — сказал он.

Дверь с грохотом закрылась за Райдером. Джек снова опустился в свое кресло и попытался совладать с содроганиями, пробегавшими по спине. Он плохо справился с задачей. Ему нужна была поддержка брата. Без нее Энн будет подхвачена противоположными течениями, когда в его семье разразится буря. Хотя Джек понимал, что это тщетная надежда, он считал себя обязанным хотя бы попытаться добиться реального сочувствия Райдера.

Сколько он помнил, его дом был полем битвы между двумя личностями с сильной волей. Теперь это хрупкое, неустойчивое равновесие власти между его отцом и матерью было на грани уничтожения. Теперь, как всегда, ему и Райдеру придется стать по разные стороны.

— Почему, черт побери, мы пытаемся изменить тех, кого любим? — спросил он у пустой комнаты.

Он уехал в Индию, хотя его брат и мать старались не допустить этого. Он вернулся домой и оправдал все их худшие опасения.

Он уехал в Индию с благословения отца, хотя герцогу в глубине души было безразлично, жив его младший сын или умер. Он вернулся домой и обманул ту малую веру, которую его отец показал, позволив ему уехать.

Но все эти семейные раздоры бледнели по сравнению с хаосом, который возник бы, если бы ему не предоставили свободу.

Джек вернулся по молчаливому замку к себе. В каждом коридоре находился по крайней мере один дюжий лакей. Ги хорошо сделал свое дело, и герцог, и Райдер серьезно отнеслись к тревоге Джека. Хотя насколько они поверили ему? Но пусть его враги наверняка знают, где он теперь, и Энн с ним, они никогда не смогут проникнуть за крепкие стены Уилдсхея.

Утешаясь этим, Джек взбежал вверх по лестнице и открыл дверь в свою гостиную.

Женщина поднялась из кресла, стоявшего перед камином, и повернулась к нему.

— Мне не нужны ни извинения, ни объяснения, — сказала она спокойно. — Я хочу только знать, что вы намерены делать дальше.

В голове у Джека зашипело, как будто его придавили утюгом, но он поклонился и улыбнулся матери с проказливым видом.

— Я не уверен, что это зависит от меня, — сказал он. — Но разве не слишком поздний час даже для герцогини для того, чтобы спускать шкуру с человека?

Пламя свечи отбрасывает красно-золотистые отблески на ее светлые волосы.

— Все эти годы я ждала, когда вернется домой мой сын. Неужели меня ждет разочарование?

Джек вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Он был больше чем на голову выше матери. Ее взгляд упирался ему в грудь, словно она смотрела сквозь него куда-то вдаль.

— Зачем задавать мне вопрос, на который нет ответа? — сказал он. — Мисс Энн Марш в безопасности?

Герцогиня села.

— От вас? Да, пока что.

— Она вам, конечно, не сказала.

— Этого и не требовалось. Она как открытый лист. Глаза у нее были такие, словно она перенесла посещение ангела. Вы не только лишили девственности этого ребенка, вы хорошо над этим потрудились, не так ли?

Джек подошел к ней, не в состоянии полностью справиться со своим огорчением.

— Если вы, ваша светлость, намерены держаться нарочито оскорбительно, я не уверен, что мы многого добьемся этим разговором. Можно мне сесть? Верьте или нет, но я смертельно устал. Хотя, возможно, я и заслужил попасть под ваш прекрасный нож для свежевания, всем нам будет только хуже, если я не пойму, что к чему.

— Вам следовало понимать, что к чему, вчера ночью, прежде чем вы погубили эту девушку и опозорили свою семью. Видит Бог, я надеялась, что это не так, пока не увидела ваши и ее глаза и не поняла, что вы отбросили все, чему я пыталась вас научить.

— Вы всегда могли читать меня, как книгу, — сказал Джек. — Я приму наказание, которое вы сочтете соответствующим. Вы можете отречься от меня, лишить меня наследства, выгнать меня — как хотите. Но вы не выгоните мисс Энн Марш сразу же…

— Что позволяет вам думать, что вы можете чего-то требовать от меня, Джонатан?

— Я ничего от вас не требую, но если вы думаете, что ради семейной гордости сможете замять то, что я сделал, вам придется победить меня. Я не уступлю без борьбы.

Ленты затрепетали, когда герцогиня Блэкдаун встала — изящная, четкая. Шурша шелками, она направилась к выходу. Джек поспешил открыть перед ней дверь.

— Завтра утром в десять часов вы явитесь в башню Фортуны ко мне и герцогу. Тогда мы решим, что можно сделать. — Страдание зимним льдом сковало ее лицо. — Полагаю, Райдер уже знает?

Джек взглянул на когда-то привычные стены башни Досент и кивнул.

— У него был такой вид, будто он собирается застрелить меня на рассвете.

— Не он один, — сказала герцогиня.

— Ваша светлость, вы не можете презирать меня больше, чем я сам себя презираю.

— Этого я и боюсь — отчасти. — Изумрудные глаза наконец-то встретились с его глазами. — Что в действительности произошло на другом конце света, Джонатан? Не могли бы вы мне рассказать?

Джек покачал головой. Ответить ей невозможно, каковы бы ни были последствия.

Мгновение герцогиня колебалась, а потом пошла по коридору. Джек прислушивался, пока стук ее туфель не стих. Когда воцарилась тишина и он прислонился головой к дверному косяку, ему показалось, что нож медленно поворачивается у него в животе. Зеленые глаза богини тоже затуманились, но только от материнских слез.

Повеление явилось вместе с завтраком. Энн проснулась от солнечного света и от того, что Роберте поставила поднос рядом с кроватью. Ей снились сны — сны о рае, который ищет слепая женщина. Несмотря на ясное утро, она вздрогнула.

— Герцогиня желает, чтобы вы встретились с ней в башне Фортуны, мисс, в десять минут десятого. Опаздывать не полагается. Я принесла горячей воды, а вот здесь платья леди Элизабет. Как ужасно, что вы лишились всех своих вещей! Какая буря!

— Да, — сказала Энн, стараясь проснуться. — Я должна послать записку и поблагодарить леди Элизабет.

Роберте провела рукой по элегантному платью из муслина с узором в виде веточек.

— Молодые леди все уехали, мисс. Они уселись в карету, веселые, как птички, и поехали навестить леди Кроуз.

Значит, Уилдсхей отпустил на волю всех невинных?

Ну что ж, нет смысла лежать в кровати и сетовать на то, что она сделала. Она может встретиться с кем угодно, кроме, пожалуй, Джека.