Пролог

Весна, 1814 год

«Дьявольское отродье!»

Николас подставил лицо бризу, стоя на носу корабля и наблюдая за тем, как маленькая лодчонка приближалась к ним от побережья Англии. Сырой ветер завывал в такелаже, то поднимаясь до пронзительного свиста, то поскрипывая просоленными мачтами и хлопая парусами.

«Бесовский принц!»

Отголоски его детства, эхо тех давних времен, вплетенное в музыку ветра.

Корабль содрогнулся, словно утлая посудина, как будто уловил его сердечный трепет, а не натолкнулся на встречное, поворачивающее у берега течение. Десять лет! Десять долгих лет пролетело с тех пор, как он в последний раз навещал свою родину, и шестнадцать – с тех пор, как обливающегося слезами хилого парнишку насильно оторвали от дома и повезли через всю Европу навстречу судьбе.

«Принц дьяволов! – завывали голоса. – Цыганский оборвыш!»

Сколько раз он разбивал в кровь свои кулаки о носы мальчишек, посмевших бросить ему это в лицо. Как странно, что детские колкости зазвучали у него в ушах именно теперь, когда чужие обычаи навсегда вышибли из него все английское. В будущем не было места ни слабости, ни сентиментальности, впрочем, как обычно. Он и не думал, что когда-нибудь снова вернется туда, где провел детство. Разве можно было предвидеть, что в июне этого года все правители Европы соберутся в Лондоне отпраздновать победу над Наполеоном и ему тоже придется поехать?

В этот – последний – раз он, конечно же, покинет Англию навсегда – женатым человеком, вечным принцем дьяволов, навсегда скованным своим долгом.

– Что важнее? – спросил он у завывающих голосов, прекрасно понимая, что не дождется ответа, и до боли сжимая леер, так, что даже костяшки пальцев побелели. – Кровь или место, где ты родился? Желания или предназначение?

Квест задрала морду и завыла. Николас опустил ладонь на голову собаки. Она прижалась к его ноге и успокоилась.

Бушприт снова накренился. В лицо швырнуло соленой пеной. Наперекор бурным волнам и яростному ветру маленькая лодочка продвигалась все ближе и ближе. На веслах сидели четверо мужчин. Еще один, завернутый в плащ, смотрел через подзорную трубу на «Королевского лебедя», за которым тянулся низкий холмистый берег. Первые лучики света позолотили церковные шпили и темный лес.

– Сир? – Стоящий рядом с Николасом фон Герхард разглядывал в трубу приближающуюся лодку. Шрам на его щеке извивался в такт словам, словно хвостик плети. – Это же Лукас, наш человек!

Николас и сам уже понял. Изнуренное лицо, прилипшие к голове черные волосы – один из его шпионов старается перехватить удаляющегося от Восточной Англии «Королевского лебедя». Шпион, которого Николас послал за своим кузеном Карлом, его Немезидой, его мучителем. Теперь ничего хорошего не жди.

Николас кивнул в сторону практически вплотную подошедшей лодчонки и немного повысил голос, выказывая легкое изумление:

– Похоже, Лукас попал под ливень. Как только он поднимется на борт, распорядись дать ему вина. – Поворачиваясь спиной к лееру, он приклеил к лицу улыбку, поскольку никогда не позволял себе выказывать неуверенность перед подчиненными. – А потом пусть несет мне свои губительные вести.

Майор барон Фридрих фон Герхард щелкнул каблуками и поклонился. Временами это абсолютное и беспрекословное повиновение раздражало, но только не в этот раз.

Николас молча выслушал Лукаса, Квест затихла, свернувшись калачиком у его ног. Вино немного подрумянило щеки шпиона, но вид у него по-прежнему был нездоровый, под голубыми глазами висели мешки. Ничего удивительного, он уже две недели в пути, без передышек и остановок.

– Никаких сомнений? – спросил наконец Николас. – Она у Карла?

Лукас кивнул, словно тюлень в воду нырнул.

– Однако никто не в курсе, что ее королевское высочество исчезла, сир. Ее место заняла самозванка, сидит взаперти, никуда не выходит, ссылаясь на нездоровье. Карл подкупил одну из фрейлин принцессы, на ней весь этот обман и держится. Одним словом, карета уже в пути, хоть и движется, точно черепаха, и все уверены, что принцесса София там. Никто ничего не узнает, пока они не доберутся до Лондона, а случится это прямо накануне свадьбы. И Карл, сир, вполне может…

– Да! – оборвал его Николас, стараясь побороть бушующую в душе ярость. – Он вполне может повернуть все так, будто принцесса София решила отказаться от брака.

Случилось именно то, чего он больше всего боялся. Последствия этого удара будут подобны упавшему прямо в массу солдат пушечному ядру и вызовут такие же разрушения. Унижение, которое ему придется испытать перед лицом русского царя и других союзных монархов – вскоре все они соберутся в Лондоне отпраздновать победу над Наполеоном, – обернется настоящей катастрофой: именно в руках этих могущественных персон находится будущее его крохотного государства. Все вежливо изобразят ужас по поводу несостоявшегося брака, засыплют его соболезнованиями и лицемерными вздохами – женщины так непостоянны, на них ни в чем нельзя положиться! Далее баланс сил непременно качнется в сторону его брата Карла, власть упадет ему прямо в руки, если только она не ускользнет от них обоих, погрузив Глариен – его страну, за которую он в ответе, – в кровавый хаос.

Он мерил шагами каюту, превращенную во временную королевскую резиденцию, – капитан корабля милостиво уступил ему свои покои. Где-то внизу лежали дары, тщательно отобранные секретарем для его невесты. В сундуках и чемоданах хранились его придворные наряды, отделанные золотом на манер священных потиров. Украшения, ленты, звезды, церемониальные сабли и прочее расшитое золотом добро – символы его неумолимого долга, цепи, которые намертво скуют его, совершенно беспомощного, на глазах блистающего света Лондона, как только ловушка захлопнется.

– Ваше королевское высочество повернет назад? – В глазах шпиона горело понимание. Лукас прекрасно знал, что все это значит.

Николас поднял голову. За иллюминаторами просматривался низкий берег Суффолка.

– С какой целью? Чтобы пропустить приезд русского царя? К тому времени, как я открою, что случилось на самом деле, – если мне вообще удастся это доказать, – Карл позаботится о том, чтобы его история добралась до Лондона. Более того, я думаю, он принесет ее лично.

– Сир, – решился возразить ему Лукас. – В данных обстоятельствах продолжать путешествие в Лондон…

– …означает превратить эрцгерцога Глариена в петуха, орущего на навозной куче, для которого повар уже наточил свой нож? Я не поверну обратно, но и в Лондон не поеду. – Неожиданно что-то ярко сверкнуло под солнечным лучом, может, флюгер, загоревшийся на берегу, словно маяк. – Мне понадобится твоя лодка.

Николас шагал по берегу вместе с Фрицем фон Герхардом и пятью другими членами своей личной охраны, спешившими по галечнику к своим коням. Квест вырвалась далеко вперед, со знанием дела не давая лошадям разбежаться. Чуть раньше «Королевский лебедь» подошел как можно ближе к побережью, и животных просто-напросто столкнули за борт, прямо в открытое море. Николас наблюдал за тем, как семь горделивых коней плывут к берегу, из воды торчат только их головы. Это зрелище странным образом отозвалось в его сердце, оно и завораживало, и порождало чувство стыда: этим отважным созданиям пришлось ради него столкнуться с самым ужасным для них испытанием. Мужчины согнали коней в кучу и принялись вытирать их. Квест, тяжело дыша, улеглась у валявшихся на узкой прибрежной полосе седел и уздечек.

Лукас спал крепким сном – по крайней мере Николас от всей души надеялся на это – на корабле, который, теперь уже без него, по-прежнему плыл к Лондону, неся в своем чреве бесполезные сундуки и чемоданы. Николас был в простом зеленом сюртуке, белых бриджах и своих любимых охотничьих сапогах, вокруг шеи небрежно повязан красный шарф. Одно из преимуществ высшего ранга: позволить подчиненным выглядеть благороднее своего господина. Не так он представлял свое возвращение в Англию!

Он понятия не имел, что ему теперь делать, да и насколько можно доверять информации Лукаса – тоже. В душе полыхала злость. Злость на Карла, на свою судьбу, на свою собственную чертову беспомощность! Ответа на эти вопросы не было, и, что бы он ни сделал, Карл предусмотрел все варианты.

Он остановился на мгновение и набрал целую горсть обточенных морем камешков. Воспоминания пронеслись в его мозгу жаркой волной. Именно из таких камней были выложены стены церкви, в которой его когда-то крестили, церкви, приземистая колокольня которой была прекрасно видна из окон его отчего дома. Та же яркая твердая порода кучами валялась вокруг первого дома его предков-норманнов в Норфолке, в старинном поместье, которое лежало в руинах уже более трех столетий, с тех самых пор, как взамен старого был возведен новый особняк. Там и нашли его, одиннадцатилетнего мальчишку, чтобы поведать ему о его предназначении.

Берег устилали обломки кораблекрушения. Чайки с криками кружили в небе. Он потерпел поражение, все козыри в руках его врага. Где Карл умудрился перехватить ее? София. Неодолимая тяга к ней перекрывала все, включая чувство долга. Это даже не любовь, а желание обрести понимание. Любая другая женщина ждала бы от него тепла или страсти, мелких знаков внимания и заботы, а не простой любезности. И только София, сама облеченная королевской властью, поймет, что ему нечего ей предложить. От этого брака зависела судьба всей Европы, и лично для него – его королевского высочества Николаса Александра, эрцгерцога Глариена, князя фон Морицбурга, правящего принца Глариена, Харцбурга и Винстега – иного будущего просто не существовало.

Пальцы непроизвольно сжались в кулак. Из той же породы было выложено еще одно здание, принадлежащее ему по праву рождения, то место, где он когда-то искал утешения. Больше пойти ему было некуда, хотя он и не думал, что когда-нибудь увидит его снова: руины старинного особняка на земле его детства, Раскалл-Холл.

– Клянусь, – с яростью заявил Николас; его люди остановились и с удивлением обернулись на него. – Клянусь – Господь мне свидетель! – клянусь душой этого кремня, что Карл не женится на Софии и не завладеет короной Глариена, пока я жив.

Он не был уверен, сумеет ли найти дорогу. И все же спустя четырнадцать часов бешеной скачки на север через Суффолк и Норфолк – через реки и броды, распугивая кур и гусей, – Николас понял, что цель близка. Темно-зеленая, отделанная золотыми галунами форма его людей и их короткие плащи казались здесь диковинными, неуместными, словно из другой жизни. Трудовой люд и селяне взирали на них, разинув от удивления рты.

Он поднялся на невысокий холм и окинул взором деревню Раскалл-Сент-Мэри: скопище домиков, которые он в последний раз видел сквозь застилавшие глаза слезы из окна отъезжающей прочь кареты.

Память жгла огнем.

Квадратная башня из дробленого камня возвышалась над небольшой тисовой рощицей, опоясывающей дворик деревенской церквушки. В его воспоминаниях она была куда выше, а теперь стала маленькой, словно игрушечной. Он прикрыл глаза. Там, внутри, бегущие вдоль нефа и сгрудившиеся вокруг алтаря памятники и мемориальные таблички отмечали могилы его предков, господ Эвенлоуд, начиная с двенадцатого века.

Он и сам, конечно же, был графом Эвенлоуд, стал им после того, как десять лет назад скончался его отец, – факт, о котором ему было известно, но который не имел особого значения в свете событий последних лет.

Мимо деревни, рядом с высокой кирпичной стеной, бежала узкая дорожка. От колоссальных ворот до особняка Раскалл-Холл насчитывалось ровно двадцать два фарлонга[1]. В свое время они с учителем точно вымерили это расстояние. Вдали маячили вершины деревьев и трубы дома. За ними раскинулась зеленая равнина, расцвеченная отблесками воды и длинными предвечерними тенями, которая тянулась до самой линии горизонта и дальше – к далеким берегам Северного моря.

«Дом, – тихонько буркнул внутренний голос. – Дом».

Благоухание оранжереи наполнило его ноздри: богатый влажный цитрусовый аромат сладких фруктов и приятный запах разогретой солнцем черепицы. Он вспомнил, как мать протягивала ему апельсин, зрелый, тяжелый. Господи, ему тогда было – сколько же? – лет восемь? Девятнадцать лет прошло!

Он выругался и пришпорил коня, обогнул деревушку и выехал прямо на бегущую за церковью дорогу. Его люди без лишних слов двинулись следом. Еще пара миль – и вот они уже у главных ворот. Кованые створки стояли нараспашку, навсегда приржавев к месту. Сторожка с изящными сводчатыми окнами давно заброшена. На разбитых стеклах играли блики красного, висящего низко над землей солнца.

В душе что-то дрогнуло, ему стало дурно.

Желание действовать сдавило горло. Николас пустил лошадь галопом и вихрем пронесся сквозь заброшенную аллею вязов. Кто-то явно вырубал росший у сторожки кустарник на дрова, а на его лужайке паслись коровы. Подумать только – коровы! Во внутреннем дворике из-под копыт коней порскнули гуси, словно это был не родовой особняк Раскалл-Холл, а какая-нибудь ферма. Но несмотря на это, высокий красновато-розовый фасад мирно дремал, погруженный в свои сны, абсолютно довольный своей запущенной элегантностью и, похоже, даже не подозревающий о царящих вокруг беспорядках. Если бы можно было повернуть время вспять и вернуться в прошлое, эта дверь непременно распахнулась бы и на пороге появилась бы его мать, одетая в темно-зеленый, отделанный кружевом бархат!

Где-то глубоко в душе заплакал маленький мальчик, отчаянно причитающий, что он не желает уезжать из Англии к деду, который живет далеко-далеко, в замке в горах. Но мать присела на корточки и принялась отчитывать сына. Его мать, принцесса Анна Глариенская, наложившая на него проклятие своего нежданного наследства.

Николас усилием воли отбросил эти воспоминания. На душе было горько, но лицо его ничего не выражало. Казалось, все это даже забавляет его. Он кивнул Фрицу, который к этому времени уже спешился и колотил в тяжелую дубовую дверь. Никакого ответа.

– Попробуй дернуть за ручку, – сказал Николас.

– Заперто, сир.

Николас улыбнулся, скрывая свои истинные чувства.

– Так же сказали слуги Али-Бабы, которые не знали волшебного слова. Что ж, придется нам самим позаботиться о своих конях. А потом разбить окно.

Они с топотом пронеслись сквозь декоративную арку, на вершине которой восседал глариенский лев, и поскакали к конюшням. Здесь тоже явно кто-то похозяйничал. Весь двор изрезан глубокими колеями. От кухни к насосу бежала хорошо утоптанная тропинка. Мужчины спешились, намереваясь поставить коней в стойла, выстроенные его отцом в честь своего бракосочетания.

Однако стойла были уже заняты. Но не лошадьми, а дровами и корзинками с овощами. Николас спрыгнул с коня, желая лично удостовериться в этом. В последнем стойле обнаружилось нечто еще более странное. Из одних маленьких клеточек на него смотрели яркие сверкающие глазки, в других на сухих листьях крепко спали колючие коричневые шарики. Господь Вседержитель!

Кто осмелился собирать на его землях ежиков? И пасти коров на его лужайке? И запереть дверь, не пуская его в собственный дом?

Внутри зародилась слепая ярость, не подвластная ни здравому смыслу, ни контролю. Сорок воров завладели его душой, а у него не было волшебного слова, чтобы найти дорогу обратно. По милости Карла его будущее низвергнуто в хаос. Теперь ему не остается ничего, как разбить окно и вломиться в свое прошлое, словно он и сам вор какой-то. Одну за одной он открыл все клетки, выпуская ежей на свободу.

Сквозь алый туман Николас вернулся назад к своему коню. Квест лежала на земле, тяжело дыша после долгого бега. Он погладил ее по голове, стараясь взять себя в руки, прежде чем повернуться к своим людям.

– Отпустите коней… вон за те ворота. Они ведут на верхний луг. Майор, проберитесь в дом любыми средствами. Ларс, Квест остается с тобой, накорми ее, пусть отдыхает. Хенц и все остальные, раздобудьте еду. Забейте гуся, если потребуется. – Он улыбнулся им как мужчина мужчинам, подбадривая своих людей, и похлопал Алексиса по плечу. – В конюшне полно картофеля.

Николас взлетел в седло. Пока остальные снимали с коней сбрую, Алексис побежал открывать ворота. Он поехал один по полям. Впереди показались острые зубцы башен, заросшие плющом и вьюнком, затерянные среди английских дубов. Полуразрушенная крыша все еще покрывала стоящий неподалеку огромный амбар. Николас остановил коня и поглядел сквозь стволы деревьев. Это было то самое место, которому суждено стать руинами, место, когда-то заполненное мальчишескими мечтами: остатки давно заброшенного укрепленного особняка, дома, в котором било ключом его детское воображение. Здесь когда-то звучала музыка давно минувших времен. Кричали воины, клацало оружие, звенели мечи – это король Артур бился с Ланселотом за Гиневру.

Конь нервно топтался на месте, уловив настроение хозяина. Николас успокоил его и поехал дальше, призывая на помощь отточенное годами насмешливо-ироничное отношение к жизни, – и замер на месте.

Из окружавшего руины подлеска показалась женщина с корзинкой. Ежевика и шиповник тянули к ней свои усеянные шипами лапки. Она дернула юбку и освободилась от их цепкой хватки. Длинные темные тени вперемешку с яркими полосами света легли на траву, в волосах незнакомки полыхнул огонь, стоило ей выйти на открытое место и повернуться к скатывающемуся за башни солнцу.

Невыносимая боль сжала сердце. Чужой! Чужой здесь – в его священном месте! У нее нет никакого права – и никаких оправданий тоже нет – стоять здесь, среди руин Раскалл-Мэнора, с таким выражением, будто она их владелица!

Вдали словно гром прогремел – эхо давно канувших в Лету рыцарей.

Конь мотнул головой и попятился в сторону, отпущенные на свободу лошади дружно пронеслись мимо, нацелившись прямиком на незнакомку.

Глава 1

Земля задрожала у нее под ногами. Она резко обернулась и выронила корзинку. Взбрыкивая на ходу, на нее с храпом неслись лошади. Вожак подлетел прямо к ней, прижав уши и встав на дыбы. В нескольких дюймах от ее головы мелькнули копыта. Еще одно животное последовало примеру вожака. Девушка присела и завизжала. Запах лошадиного пота пригвоздил ее к земле. О Боже! Она в ловушке! Кровь застыла у нее в жилах, обернувшись льдом, но сердце, как ни странно, судорожно трепыхалось в груди, сбившись с ритма.

Она обхватила голову руками и съежилась. Огромный жеребец толкнул ее и чуть не сбил с ног, потом ткнулся носом в корзинку. Ежики посыпались в траву. Жеребец всхрапнул, поднял голову и ткнулся мордой ей в локоть. Шесть лошадей сгрудились вокруг, расталкивая друг друга, одна наступила копытом на корзинку. Жеребец прихватил огромными желтыми зубами ее рукав, непрочная ткань не выдержала и затрещала.

– Встань! – прикрикнул на нее мужской голос. – И руки убери!

Она была не в состоянии поднять глаза. Просто не могла, и все тут. Если она двинется, лошади непременно уничтожат ее. Их жаркое дыхание заполнило ее ноздри, по щекам текли слезы. Она словно приросла к месту, задыхаясь, дрожа всем телом, не в силах пошевелиться.

Мужской голос прозвучал ближе – властный, не терпящий возражений:

– Дурачье! Пошли прочь!

Жеребец мотнул черной гривой и отступил. Остальные нервно переминались с ноги на ногу.

– Пошли вон! Дурачье! – В голосе явно слышалось веселье – ему было смешно! Кем бы ни был этот незнакомец, ей захотелось придушить его.

Он щелкнул пальцами. Лошади тут же растворились, как осколки льда под горячими солнечными лучами. Только земля дрожала под копытами.

– Какого черта ты так себя вела? – спросил мужчина. – Еще минута, и они бы напали на тебя.

Она все пыталась набрать в легкие воздуха, краем глаза уловив полы темно-зеленого камзола и обутую в сапог ногу, покоящуюся на боку черного коня. Сердце гулко стучало в груди, не давая вдохнуть. Язык не слушался. У нее было такое чувство, будто голос попал в плен где-то под грудной клеткой и бился там, задавленный страхом.

Черный жеребец обошел ее по кругу.

Девушка помотала головой, стараясь справиться с неодолимой яростью. Она практически заглянула смерти в лицо, а ему смешно!

– Почему? – еле выдавила она одно-единственное слово.

– Они решили, что у тебя в корзинке зерно. А когда ты присела и съежилась, они совсем растерялись. Ты сбила их с толку.

Конь незнакомца начал танцевать. Он гарцевал на одном месте, ритмично поднимая каждое копыто и замирая на мгновение, прежде чем переменить ноги. Цок. Цок. Цок. Она раздвинула пальцы и глянула в образовавшиеся щелки. Черный конь мягко закусил удила, выгнув шею грациозной дугой. Несмотря на исходившую от животного силу, его глаза излучали спокойствие и удовлетворенность, мягкие, безмятежные.

Мужчина ритмично покачивался в седле. Снова объехал ее по кругу.

Ее взгляд поднялся чуть выше, по черному сапогу и крепкому, обтянутому белыми бриджами бедру, скользнул по сильным рукам, длинным, затянутым в перчатки пальцам, нежно ласкающим лоснящуюся шкуру, – казалось, он ведет с животным неведомую неслышную беседу – и дальше, по зеленому камзолу.

О Господи, помоги! Вместо приличного, аккуратно повязанного платка на шее болтается небрежно накинутый красный шелковый шарф!

По-прежнему прикрываясь руками, она заглянула ему в лицо.

Безупречное. Равнодушное. Красив, как дух леса. В ярких, ускользающих лучах закатного солнца на нее безучастно взирал сверху вниз сам принц ночи, на губах играла едва уловимая улыбка. В глазах смешались пламень и тени, взгляд казался и юным, словно оторванным от этого мира, и очень древним, впитавшим в себя вековую мудрость.

Конь остановился и попятился назад, подняв передние ноги, как на рыцарских статуях, черные непроницаемые глаза всадника уперлись в нее. Древний и юный, словно сказочный принц. Диковинный иностранец из болезненных, бессвязных слухов, преследовавших ее все детство.

Она так и не опустила рук, ладони, будто листья, наложены одна на другую. Одинокий солнечный луч пробивался сквозь кроны деревьев, окутывая ее лицо тенью и падая прямо на волосы, превратившиеся в поток расплавленной меди, тут и там отливавшей янтарным золотом, как сердце ромашки.

Она отняла от лица руки и встретилась с ним взглядом.

Этого просто не может быть! Не может быть!

Даже несмотря на пляшущие перед глазами огни и черные полосы тени, он узнал эти широко распахнутые зеленовато-карие глаза и закругленный, немного великоватый для женщины нос. Высокие скулы, густые светлые волосы. Резко очерченная линия подбородка, чересчур полные губы. У него с давних пор хранилась миниатюра с изображением этого лица. Упрямая, чувственная, словно разморенная на солнце львица, раздраженная появлением шакала: принцесса София, его нареченная невеста, которую якобы похитил Карл!

Картинка треснула и задрожала. Как будто огромный кулак врезался в закатное солнце, раскроив реальность на полосы ярко-красного света и жгучей тьмы. Как будто горгульи[2] спрыгнули с крыши замка его деда, с хищным оскалом на уродливых лицах вонзили свои когтистые лапы в его скальп и принялись разрывать на части. Боже! Господь Вседержитель! Только не сейчас! Потому что следом за ними явится невидимый демон, и невыносимая, пульсирующая за правым глазом боль станет терзать его, пока не собьет с ног и не поставит на колени.

Он спешился, пытаясь мыслить здраво, но тьма клубилась в голове, словно черное, извивающееся, наполненное страхами облако.

Взяв себя в руки, он протянул ей ладонь, сжимая вожжи в другой руке:

– С вами все в порядке, мадам?

Она кивнула и отступила на шаг. Солнце скатилось за деревья, и девушка погрузилась в тень.

– Тогда идемте, быстро. Мы не можем рисковать и объясняться с вами здесь… это небезопасно.

– Я просто разволновалась немного, – проговорила она. – Но до вашего приезда у меня было все хорошо, я была в полной безопасности. Прошу вас забрать своих коней и удалиться. Цыганам здесь не место. Коровы могут испугаться.

Цыганам! Ее оскорбления и бравада совершенно необъяснимы… если только она не успела отдаться Карлу. Огоньки света танцевали вокруг, закручиваясь в воронки, мысли мельтешили, то ускользая, то накатывая вновь, раскачиваясь ни волнах приближающегося приступа мигрени.

– Я думал, что наткнулся на мятежницу. А вместо этого нашел принцессу в замке, заросшем колючим кустарником. Может, я, как принц из сказки, скитавшийся сто лет в далеких землях, нашел наконец то, что искал? Или я попал не в ту сказку и влип в большие неприятности? – Он кивнул в сторону разрушенного особняка, ярость и дикий, безудержный хохот разрывали грудь, бились о ребра, словно пойманный в силки орел. – Я любил бывать здесь мальчишкой. Не думал, что Карл знает. Хоть он и сумел пробраться в самые потаенные уголки моей души в попытке загадить их, я полагал, что этих воспоминаний он не коснулся. Вы спланировали это вместе: Карл, вы и Лукас? Догадались, что я приеду сюда? Интересно, Геркулес то же самое чувствовал, когда возлюбленная одарила его отравленной рубашкой?

Не успела она шелохнуться, как он ухватил ее за запястье.

Распахнув от изумления глаза, она попыталась освободиться от его хватки. Вены пульсируют в ладонях. Волосы пахнут розами и лесом. Сладкий запах измены. Она была в безопасности; опасность грозила ему, и только ему, и она прекрасно это знала. Его обставили, его собственные душевные переживания предали его. Он прискакал сюда, поддавшись импульсу, оставив позади свою охрану, а засада таилась именно в этом месте. Даже эти старинные руины и те оказались ловушкой, воткнутым в спину ножом.

Ей удалось-таки вырвать руку. Поддавшись отточенному долгими годами тренировок рефлексу, он схватил ее и развернул, прижав к своей груди. Запах роз наполнил его ноздри, сводя с ума. Ее всю трясло. Он с особым цинизмом прижал ее к лошадиному боку, теперь животное защищало их от любого, кто таился в руинах.

– Прошу прощения, принцесса, – сказал он ей. – Неужели вам хочется быть похожей на кость, из-за которой дерутся бешеные собаки? Вы только что попали под мою защиту… не по любви и даже не из мести. Я просто хочу дать вам понять, что серьезно отношусь к своим королевским обязанностям.

– Да вы лунатик! Душевнобольной!

Он усмехнулся, намеренно скривив губы:

– Это в крови – и у вас, и у меня!

Он ощутил у себя под ладонью нежный изгиб женской талии – разрушительное, опасное чувство. Окончательно разъярившись, взял ее за подбородок. Закругленный нос и полные губы выдавали охватившую ее в сгущающихся сумерках панику. Ему захотелось поцеловать ее, взять прямо здесь, среди этих развалин, в которых он когда-то лелеял романтические мечты. Он никогда не испытывал ничего подобного к Софии!

Он еле сдерживался, сгорая от странной смеси злости и унижения. Не стоит даже сомневаться, едва он отпустит ее и отойдет на достаточное расстояние – тут же получит пулю в лоб. Этого он никак не мог допустить, даже если в его душу прокралось отвратительное желание применить силу. «Дьявольское отродье!» Старый страх накрыл его с головой, будто ощерившийся в ночи демон. Боль ударила прямо в грудь. Он мог бы взять ее! Стыд разлился по венам стремительным обжигающим потоком. Он только что стал тем, что больше всего ненавидел и боялся. Ему захотелось упасть на колени и закрыть лицо руками, погрузившись в темную тишину. Он разжал пальцы.

На этот раз он позволил ей выдернуть руку. Ладошка тут же треснула его по лицу, оставив на щеке обжигающий след и запустив в голову новую мучительную волну, вызвавшую приступ дурноты. Конь попятился назад. Пытаясь прийти в себя и собраться с силами, он перевел взгляд на качающуюся листву и крепкие средневековые стены. Последние солнечные лучи сверкали, отражаясь от острых краев камня, словно на него уставились дула тысячи ружей.

– Увы! Я обязан выжить, такова моя судьба, – произнес он и с этими словами поднял ее, закинул на спину коня и вскочил в седло позади нее. Прижимая девушку к своей груди, он пустил лошадь галопом по полям в сторону Раскалл-Холла. Казалось, вырывавшееся из ее груди прерывистое дыхание было его собственным. Он чувствовал биение ее сердца. Платье источало аромат леса и шиповника. Травы нашептывали ему давно забытые слова, уносящиеся прочь на крыльях уходящего дня.

«Твоих предков называли бесовскими принцами. Хозяевами подземных дворцов. Лучшими друзьями вампиров, творящих свои черные дела под покровом ночи. Проклятием девственниц. Это твоя судьба, Николас. Твоя судьба!»

И не важно, никогда не было важно, что он хотел стать другим. Он был приговорен по закону крови.

Алексис висел на воротах. Не сумев скрыть удивления, мальчишка распахнул створки, пропуская Николаса внутрь. Гравий зашуршал под копытами. Гуси распустили крылья и зашипели. Входная дверь стояла нараспашку, на пороге вытянулся в струнку один из его людей, Людгер. Николас провел коня прямо по ступенькам, въехал в холл и направился дальше, по-прежнему прижимая пленницу к груди. Железные подковы гулко цокали по каменному полу.

Хенц тут же встал по стойке «смирно», искусно скрывая свое изумление под маской беспрекословного повиновения, на белеющем под копной каштановых кудрей лице написано бесстрастие.

– Мы приготовили голубую гостиную, сир. Весь дом был затянут чехлами от пыли… – Он распахнул дверь.

Оставив своего человека в передней, Николас проехал в гостиную и остановил коня.

На позолоченном потолке отражались десятки маленьких наивных огоньков зажженных свечей и танцующие отблески камина. Мебель освободили от чехлов, явив взору парчовые кресла с вышитыми на них эмблемами дома Эвенлоуд. Пол устилал роскошный ковер. Под копытами проминались розово-голубые шерстяные гирлянды с пропущенной в них золотой нитью, гармонирующей с позолотой. Официальная гостиная Раскалл-Холла во всем своем величии, место, где он когда-то читал своей матери стихи, сияя от удовольствия в мерцающем свете свечей.

В глубине души шевельнулось и затрепетало что-то неизъяснимое, отзываясь на танцующие желтые огоньки, мигрень накрепко засела в голове и пустила там свои корни.