Тому с виноватой улыбкой пришлось объясняться:

— Я возвращался метров на триста — рожок от РПКСНа в кустах посеял.

— Сеятель, ядрен-батон!.. Так весь пулемет, по частям растеряешь. Нашел, что ли, бестия?

— Ясен пень — нашел…

— Ладно, нам пора, — обнял его Шипилло, — пушку мы твою скорострельную конфискуем — ее Куцый дальше попрет и Ванькин «Калашников» с подствольником забираем — авось сгодится. Взамен же оставляем цельный арсенал — оружие Деркача и Тоцкого. Гранат дюжину, патронов с избытком — под тысячу…

— Ты прям как бухгалтер! — сержант растянул губы в улыбке и похлопал его по спине.

— А как же?! Учет — хорошая вещь, планирование — отличная, а наличие резерва завсегда приводило меня в форменный восторг. — Бывай и не поминай нас лихом.

Он в последний раз глянул на Бояринова, тяжко вздохнул и исчез за кустами.

— Держитесь Андрюха, все будет нормально, — попрощался с подрывником Воронцов.

— Мы вернемся за вами, — подал руку Торбин, — кто-нибудь обязательно вернется.

Серов стоял, опершись одной рукой на ствол дерева, и еще долго провожал взглядом мелькавшие средь зелени фигуры сослуживцев. На лице читалась то ли растерянность, то ли какая-то таинственная озабоченность. Затем он пристально посмотрел на часы, словно засекая время ухода группы, и медленно направился к гроту…

— Ты Ванек сейчас похож на недавно народившегося ребенка, — мрачно молвил сержант, заметив, как раненный приятель приоткрыл глаза. — Вроде живой, а ничего не смыслишь.

Копаясь в медикаментах, сержант понимал — тот все равно ничего не слышит, но, аккуратно раскладывая на чистой тряпице шприцы-ампулы, пакеты с бинтами и лекарства, по обыкновению беседовал сам с собой, время от времени роняя несколько слов, не очень связных, но по которым вполне можно было судить о ходе мыслей. Так и складывалось у них подобие беседы, будто Тургенев оставался здоровым — без каких либо изъянов человеком…

— Сейчас сделаем два укольчика, потом вечерком и ночью… Ушли наши Ваня, дальше на юг ушли. Одни мы с тобой тут… Ну ничего — обживемся как-нибудь, справимся, продержимся до их возвращения. Кренделей небесных нам не обещали, но духом падать не стоит — жратвы оставлено дней на десять, лекарств — целая аптека… Воды вот только маловато, да и это не проблема — ручеек поблизости — разживемся.

Бояринов осознанно перемещал взгляд, с тенью недоумения рассматривая временное, мрачноватое прибежище и, казалось, пытался понять Андрюхины слова. То ли вследствие действия сильных препаратов, то ли благодаря молодости организма, оглушающая боль в искалеченной ноге отступила, жар понемногу спал, кровь на тугой повязке запеклась и боле не сочилась. По прошествии восемнадцати часов после подрыва на растяжке спецназовец стал выглядеть немного лучше.

Сделав Ивану очередные инъекции, Серов занялся приготовлением обеда — открыл банку тушенки, распечатал галеты, шоколад. Подложив под спину товарища сложенный вчетверо снайперский коврик, объявил:

— Прошу — на столе уже вся композиция. Давай-ка, подкрепись как следует, тебе ныне в самую пору.

Тот приподнял голову, с неимоверным напряжением проглотил ложку холодного мяса и, снова лишившись сил, обмяк.

— Понимаю… — покачал головой спец минного дела, — мне оно тоже в таком виде в глотку не лезет. Ни запаха, ни вкуса, один жир… Ладно, сейчас организуем костерок, и все будет в лучшем виде.

Собирая прошлогодние ветви из-под ближайших кустов и, словно оправдывая нарушение строгих инструкций, скрупулезно озвученных Шипилло, он бубнил, все так же протягивая гласные звуки:

— Я совсем ненадолго разожгу огонь — дыма не будет видно. Главное, чтобы в костре не было травы и листьев!.. Жиденького дымка никто не заметит… Потерпи браток, через пяток минут горяченького поешь — сразу полегчает.

Сухое топливо горело ясно, весело и почти бездымно. Спустя двадцать минут сержант затушил небольшое округлое кострище и поставил перед Бояриновым консервную банку, источавшую замечательный мясной аромат. С трудом съев ровно половину, связист прошептал пересохшими губами:

— Попить бы…

— Щас сделаем, — с готовностью согласился тот.

На дне фляжки оставалось несколько глотков воды, и Иван с жадностью ее выпил.

Через час, когда солнце, скользя по верхушкам деревьев, уже клонилось на запад, Андрей постоял в задумчивости, снова посмотрел на циферблат и, не оборачиваясь к раненному товарищу, сказал:

— Я отлучусь ненадолго. Полежи тут один.

Взяв два пустых алюминиевых сосуда, он бросил в каждый по две обеззараживающих таблетки и осторожно покинул убежище. Выйдя из кустистых зарослей, надел темные очки, с коими не расставался с первых боевых операций и направился к ручью, что игриво журчал в низине, неподалеку от давшей приют скалы. До источника чистой прохладной воды было рукой подать — три минуты неспешного хода, однако, помня об осторожности, подрывник передвигался медленно, застывая возле каждого дерева и тщательно осматривая окружающее пространство. Добравшись, наконец, до ручья, присел у серого валуна, снял очки, аккуратно пристроил их на вершине камня и, отвинтив крышечку первой фляги, подставил ее горлышко под искрящуюся серебром струю…

Этот запах насторожил Юрия Леонидовича сразу. Короткими перебежками его группа преодолела метров пятьсот по зияющей проплешинами местности, когда он — лидер пары разведчиков, почуял неладное. Именно почуял, потому что легким ветерком откуда-то спереди потянуло едким запашком гари от взрыва тротила. Судя по всему — взрыва недавнего…

Подав отряду команду «Усилить внимание», полковник осторожно продвинулся еще шагов на сорок, прежде чем разглядел вдали чернеющую средь зеленой травы воронку. Примостившись у молодого кустарника, он принялся разглядывать в бинокль редколесье.

— Следы боя или кто-то подорвался? — тихо спросил, подползший сзади Сомов.

— Хрен его знает, разберемся… Ты башкой-то помедленнее вращай, что б не так приметно было движение, — посоветовал комбриг.

— Как по-вашему, давно наши тут прошли?

— Мы стартовали с опозданием на половину суток, — неторопливо стал объяснять старший по званию. — Полагаю, пару-тройку часиков отыграли. Стало быть, Торбин миновал эту равнину не более десяти часов назад.

— Думаете, они наткнулись на «чехов»?

— Вряд ли… Если бы люди Гросса напоролись на банду, то мы заметили бы их трупы — «приматы» наших не хоронят…

— Они почему-то отрезают им головы, — еле слышно уточнил майор.

— Да, случается, — подтвердил Щербинин.

— Но кто-то из наших мог остаться в живых.

Похоже, надоедливый оперативник слегка утомил расспросами командира «Шторма», но, помедлив, тот все же поделился соображениями с новичком в спецоперациях:

— Тогда, имея глобальную задачу, они пытаются оторваться от преследования. Чеченцы же не станут распылять силы и оставлять тут засаду — им не ведомо, что кто-то идет по следам первого отряда.

На минуту замолчав, полковник машинально убрал в карман бинокль, по привычке почесал массивный подбородок и, уверенно завершил анализ возможных вариантов:

— Ну а ежели кто просто подорвался, и взрыв был услышан — тут уж давненько все прочесали. Так что без толку хорониться и ожидать подвоха — смело подымай народ и пошли к поляне.

С этими словами он безбоязненно встал в полный рост и, закинув на плечо укороченный автомат, устало побрел к воронке. Майор подозвал бойцов, троим повелел занять позиции вокруг лужка, и побежал догонять Юрия Леонидовича. Тот тем временем уже опустился на корточки и принялся изучать многочисленные следы, оставленные на рыхлой земле чьими-то ногами. Сомов последовал его примеру — попытался тоже разобраться во множестве отпечатков, но в данной части его розыскной деятельности практики явно не хватало — ничего толкового от лицезрения истоптанной земли и примятой травы на ум не приходило. К тому же и Юрий Леонидович, заметив офицера, без дела ползающего по еще не обследованным секторам лужка, строго прикрикнул:

— А ну-ка, приятель, присядь в сторонке, не то я до конца дня не решу эту чертову шараду!..

Оперативник послушно отошел в указанном направлении и устроился рядом с тремя отдыхавшими бойцами.

— Комбриг знает дело, Константин Николаевич, — успокоил контрактник — старший сержант, — будьте уверены — докопается…

И полковник докопался. Около часа он, согнувшись в три погибели, а подчас и елозя на четвереньках, кропотливо обследовал метр за метром небольшую поляну и окружавших ее кустистых зарослей. Затем поднялся, отряхнул колени камуфляжки, постоял в задумчивости у воронки, что-то просчитывая в уме и, уверенным шагом направился к спецназовцам.

— Дело происходило приблизительно так… — начал он, снова потирая ладонью нижнюю часть лица. — Двоих Торбин загодя отправил вперед — видимо, разнюхать обстановку на равнинном редколесье. Однако один из этих двоих чуть позже зачем-то возвращался к этой проплешине — отпечатки его кроссовок присыпаны землей у самого края, а потом снова ведут на юг…

Бойцы во главе с Сомовым молча внимали командиру, не сводя с него глаз…

— …Спустя какое-то время тут прошли еще двое: первый осторожничал и двигался теми дебрями. Второй же пер напролом и зацепил растяжку — его следы в аккурат здесь и обрываются. Далее… Далее на лужке и вокруг него топтался весь отряд, причем отпечатки одной пары кроссовок становятся более глубокими и четкими — очевидно этот человек уносил на спине раненного…

— Раненного или труп, — вздохнул майор.

— Возможно и труп, — нехотя согласился Щербинин и продолжил: — ну а затем уж на лужайке хозяйничали «черти» — неторопливо и досконально проводили осмотр места подрыва. Ушли, кстати сказать, в том же направлении, что и люди Гроссмейстера.

Спецназовцы переглянулись…

— А теперь братцы — в дорогу. Со мной впереди пойдет Константин Николаевич.

Через пару минут все восемь человек второй группы двигались по следам отряда Торбина и сидевших у них на «хвосте» сепаратистов.

— Леонидыч… Я так понимаю… — едва поспевая за пожилым офицером, вновь завел разговор оперативник, — мне кажется, вы хотели о чем-то поговорить наедине.

Немного сбавив бешеный темп и, позволив тем самым подчиненному нагнать себя, Щербинин молвил:

— Верно, хотел. У тебя появились какие-либо соображения после осмотра поляны?

Немного помедлив, тот отвечал:

— Мне непонятно почему один из разведчиков Гросса возвращался обратно к лужку. Весьма настораживает данное обстоятельство. Уж не его ли рук дело — растяжка? Ведь насколько я помню, в отряде капитана Торбина есть профессиональный подрывник.

— Суть ты ухватил точно. И неплохой подрывник в первой группе имеется — сержант Серов. Так что голову поломать предстоит нешуточно.

— Вы действительно допускаете возможность чьей-то измены? Ведь все происходящее, правда с большой натяжкой, можно отнести и череде случайностей…

— Вот именно — с большой натяжкой… — проворчал комбриг и с нотками отчаяния в голосе изрек: — страсть, как не хочется верить в предательство — всегда был почти на сто процентов уверен в наших ребятах! Но… война — это цепочка мало предсказуемых событий, подчас и вовсе не поддающихся осмыслению. На войне, брат, вообще не стоит доверять никому. Ломает она людей, понимаешь? Как щепки ломает… Сегодня ты надежный мужик, верный товарищ, герой… А завтра где-то дал слабину и все — процесс пошел. Необратимый процесс…

Во время разговора командир «Шторма» внимательно обозревал округу и не забывал поглядывать под ноги. Скоро они без труда отыскали неглубокий овраг, где Тургеневу делали перевязку, а затем Гросс с Шипом решали дилемму кого с ним оставить. И здесь задерживаться второй отряд не стал — дорога была каждая минута. Повсюду на месте кратковременного бивака полковник находил следы чужаков — за командой Торбина упрямо шли чеченские боевики.

Группа полковника опять сорвалась в погоню и вскоре добралась до узенькой кишки изложины, петлявшей меж лесистыми холмами.

— Нет, Юрий Леонидович, я ошибался… — тяжело дыша, признался Сомов, — они тащат на себе не труп, а раненого. Там в одном месте на траве отчетливо виднелись пятна крови.

— Устал, Николаич? Говорили тебе, не надевай этот «чугунный» панцирь!.. Не послушал… — с нескрываемой иронией хлопнул его по титановому бронежилету Щербинин и притормозил у небольшого ответвления оврага. — А по поводу раненого… я полагал — ты пораньше догадаешься.

Начинало смеркаться. Следовало подумать о предстоящем ночлеге, и найденный закуток вполне годился для оной цели. Оставалось выставить чуть повыше удобной низины дежурный пост.

— Стали бы они столько времени мучиться с трупом!.. — сбросил с плеч ранец полковник и знаком подозвал остальных. — Унесли бы его с той проклятой лужайки, да похоронили бы в ближайшей балочке — наподобие этой. Меня, между тем, другое настораживает: покуда на руках у Станислава раненый, расстояние между нашими и «чертями» неуклонно сокращается…

Сразу после ужина, когда большая часть бойцов улеглась отдыхать, комбриг повелел майору связаться с ФСБ и отправить третье донесение. Сомов тут же занялся аппаратурой спутниковой связи…

Вскоре отдел «Л» принял следующее сообщение:

«Отряд Гроссмейстера понес очередную потерю — подорвался на растяжке один из бойцов. Есть основания полагать, что взрывное устройство установлено чужаком.

С. Ш.»

Ранним утром руководитель «Шторма» поднял свою группу, отрядил двадцать минут на завтрак и приказал двигаться дальше. По оценкам Щербинина отставание от первого отряда составляло не более семи-восьми часов — то есть, даже если люди Торбина в ближайшее время будут двигаться без заминок, команда полковника сумеет их нагнать приблизительно через трое суток…

— Юрий Леонидович, — после нескольких часов беспрерывного марш-броска спросил осипшим голосом Сомов.

— Да… — тихо откликнулся тот, не прерывая важного занятия — наблюдения за передним сектором и отысканием следов на траве.

— Из лагеря сообщили о результатах проверки оставшихся там бойцов…

— А что же ты молчишь? Рассказывай…

— Ну, если бы во время сеанса связи прозвучало что-нибудь архиважное, я непременно разбудил бы вас еще ночью… Одним словом, наши опасения подтверждаются — фээсбэшники проверили всех до единого… Итог нулевой. Сомнений не остается — предатель идет с Гроссмейстером.

— Это действительно не новость, — отмахнулся командир бригады и вдруг резко замедлил движение…

— Вы правы. Все добытые нами факты говорят сами за себя… — промямлил майор и, сделав по инерции несколько шагов, наткнулся на широкую спину Юрия Леонидовича.

— Стоять! — прошептал тот и взметнул вверх правую руку, останавливая остальных спецназовцев.

Константин Николаевич от неожиданности присел и стал лихорадочно нащупывать висящий за спиной пистолет-пулемет «Вихрь».

— Да не хватайся ты каждый раз за эту пукалку! На хрен ты вообще ее взял!? Этим дерьмом только на КП ГАИ водителей-дачников шугать, — вполголоса отчитал его Щербинин и распорядился: — обрати-ка лучше внимание на тот камень.

Привстав, Сомов покрутил головой.

— Да нет же… Вон туда смотри… У самого ручья метровый валун видишь? А сверху на нем что-то лежит.

— Вижу! — радостно доложил напарник, — нечто темное и слегка поблескивает.

— Это очки. Солнцезащитные очки… Правильно?..

Майор утвердительно кивнул.

Продолжая следить сквозь ветви кустов за подозрительным участком, полковник принялся обдумывать дальнейшие действия. Видя его озабоченность, помощник не двигался и ожидал решения молча…

— Сделаем так, — наконец уверенно заявил шеф «Шторма», — ты с группой останешься здесь. Я схожу вперед и осмотрюсь. Если услышите хоть единый звук — обходите с двух сторон и атакуйте. Понял?

— Так точно.

Вскоре фигура пожилого Юрия Леонидовича исчезла из поля зрения. Оперативник подозвал контрактника — старшего сержанта Портнова и, вкратце описав ситуацию, повелел отряду быть наготове.

Время томительно ползло. Мужчине с нескладной фигурой, совсем не подходившей к грубой, изнурительной работе спецназа, чудилось, точно прошло около часа. Он беспрестанно посматривал на циферблат и прислушивался к настораживающей тишине, и чем дальше ползла по кругу минутная стрелка, тем зловеще становилась эта тишина…

Сомов перевел взгляд на сидевшего рядом невозмутимого Портнова и отчего-то позавидовал его выдержке. Затем попытался подумать о чем-то нейтральном и скоро нашел спасительную тему. «Армейский люд в Чечне именует контрактников „контрабасами“, — вспомнил он и с радостью ухватился за „музыкальный мотив“, — есть в этом и что-то саркастическое, но по большей части уважительное — все ж таки столь огромный и звучный инструмент это вам не латунная дудка и не писклявая скрипочка. Пожалуй, ему в оркестре принадлежит один из главных голосов…»

Внезапно послышались шаги, и все страхи с опасениями мгновенно вернулись на место. Сначала шорох, потом — сухой треск ломавшихся под чьими-то ногами веток. Кто-то приближался, забыв об осторожности и не разбирая дороги. Константин Николаевич на мгновение замер, потом резко поддернул к плечу пистолет-пулемет, и прицелился в ближайшие, прямо за ручьем, кусты. Нажать на спусковой крючок ему не дал сержант, слегка сдавивший мощной ладонью плечо старшего офицера. Успокаивающе кивнув майору, он беззвучно снял с предохранителя специальную снайперскую винтовку «Винторез» и плавно повел её стволом в сторону двигавшегося по лесу человека…

Однако все приготовления к бою оказались напрасны — по зарослям, шумно и не таясь, возвращался их командир. Лицо его было мрачнее грозовой тучи.

— Что случилось? — не выдержал напряженного молчания Юрия Леонидовича Сомов.

— Дай закурить, Портнов… — вместо ответа обратился к контрактнику полковник.

Тот быстро вытряхнул из пачки сигарету, затем поднес огонек зажигалки. Заметив, как трясутся руки командира, майор с сержантом переглянулись…

— В ста пятидесяти метрах отсюда место, где Торбин оставил раненного, — выдохнул вместе с дымом комбриг и вновь жадно затянулся. — Мы опоздали на какие-то час-полтора…

— А что произошло-то?.. — с недоумением справился бывший сотрудник питерского уголовного розыска.

— Бандиты…

— Нас опередили «чехи», — догадался контрактник и со злостью выругался: — твари копченые!..

— Как ни странно, рядового Бояринова не тронули, — быстро докуривал сигарету Щербинин, — он лежит в небольшом гроте без сознания. А вот сержант Серов…

До подробностей о том, что сепаратисты сотворили с подрывником Андреем Серовым, дело не дошло — голос Юрия Леонидовича неожиданно дрогнул, и он, отвернувшись, закашлялся. Пожалуй, впервые бойцы видели своего командира — человека выдержанного и прошедшего через пекло многих войн, в столь подавленном состоянии. Вдавив тлеющий окурок в землю, тот повернулся и, ссутулившись, побрел к гроту. Вся группа медленно последовала за ним…

Обезглавленное тело сержанта, с раскинутыми в стороны руками, покоилось на спине у самого подножия скалы — напротив входа в неглубокую пещеру. Уроженец Сибири был по пояс раздет, вдоль живота зиял огромный неровный разрез, из которого торчали его же собственные кроссовки. Окровавленные внутренности валялись повсюду: на траве, в кострище и даже висели на ветвях кустов, окружавших мизерное свободное пространство перед гротом. Все вокруг было залито кровью…

Теперь, когда спецназовцам довелось самим лицезреть страшную картину, — бледность, трясущиеся руки и невнятная речь Щербинина уже не казались неестественными. Абсолютно непостижимая для их психологии звериная жестокость некоторых уроженцев Кавказа вызывала недоумение, граничащее с отчаянием.

Только одно обстоятельство ныне могло породить в умах бойцов второй группы положительные эмоции — наличие в крохотной пещерке живого Тургенева. Почему чеченские боевики не тронули беззащитного солдата — пока оставалось загадкой. Вероятно, они посчитали его обреченным, доживающим в жутких мучениях последние часы, посему и решили продлить агонию неверного. Других объяснений ни у полковника, ни у майора, ни у других членов команды не нашлось.

Еще не остывший труп Серова похоронили под зеленой кроной бука. Бояринову обработали искалеченную ногу, наложили свежую повязку, сделали инъекцию антибиотиков…

— Портнов, останешься с ним, — коротко изрек комбриг. — Дня через два-три мы должны нагнать остатки отряда Гроссмейстера; выведем на чистую воду одного ублюдка; разберемся с Шахабовым и вернемся за вами. Бывайте…

— Чудовищно… Варвары какие-то… — находясь под впечатлением увиденного, еле слышно шептал Сомов, уже привычно следуя в паре с лидером. — Ну, оружия с боеприпасами возле грота мы не нашли — это понятно… Нужные как-никак на войне причиндалы… А зачем им голова-то Серова? Какого черта они вообще уносят с собой головы наших бойцов?!

— Обычай у них такой скверный, — уловив обрывки стенаний майора, объяснил старый вояка, — приносить голову убитого врага в расположение своих войск в качестве доказательства собственной доблести и верности Аллаху. Потом выставляют их на всеобщее обозрение или же подкидывают нашему командованию… Для устрашения что ли… иль в назидание… Еще иногда с формы наших ребят срезают погоны, если за убийство офицера, прапорщика или сержанта предусмотрено вознаграждение. Меркантилизм их вере не помеха…

— Средневековье… — подтвердил Константин Николаевич, перейдя с шепота на более громкую речь.

— Это точно… В их правах и традициях есть многое, заставляющее вспомнить не то диковатых индейцев Америки, не то австралийских аборигенов. Дрожат над своими обычаями, культурой… и так цепляются за свое, что и тысяча лет пройдет — ничего в Чечне не измениться.

— А как, по-вашему, не мог ли с сержантом расправиться все тот же предатель? — предположил оперативник,

— Нет, на этот раз — вряд ли… — отозвался тот после некоторого раздумья.

— Но ведь вы определили: в случае с подрывом Тургенева вероятность установки растяжки человеком, возвращавшимся к поляне, очень высока. Почему бы ему ни повторить удавшийся однажды трюк?

— Честно говоря, в минировании поляны я как раз и подозревал подрывника Серова, теперь же сознаюсь: ошибался… Да к чему, собственно, оборотню рисковать и убирать сержанта?! Тот остался с раненым бойцом, то есть, силой обстоятельств выведен из игры. Внимание изменника сейчас сконцентрировано на трех попутчиках, двигающихся к лагерю эмира. Их личности ему куда интереснее и важнее. Так что встреча с этим подонком нас еще ждет впереди.

— Да… вы как всегда правы… — сокрушенно покачал головой майор и, прибавив шаг, уверенно заявил: — нужно спешить. Кто знает, сколько еще бед натворит этот мерзавец!

В ноль часов тринадцать минут отдел «Л» принял очередное сообщение Сомова. В коротком закодированном послании говорилось: