Масштабная операция

Он быстро зарекомендовал себя грамотным, надежным и требовательным офицером. За подчиненных радел, но и взыскивал с них прилично. Человеком был общительным, знакомых по Петербургу и столице имел массу. Через год-другой собирался выдать Лизу замуж, да покончив с военной службой, переселиться куда-нибудь в спокойную, тихую провинцию…

Командование «Штормом» ему пришлось принять семь месяцев назад — после неожиданной и весьма трагичной гибели полковника Львовского Алексея Эдуардовича.

— Все готово, товарищ полковник… — закончив настройку раскладной «тарелки», проинформировал майор, когда отряд устроился на ночевку. — Вы докладывать будете или заняться мне?

— Сам говори… Я, знаешь ли, с этой передовой техникой как-то не очень уютно себя чувствую. Или у тебя имеются сомнения относительно предателя в первой группе?

— Чего уж… — с безнадежностью махнул рукой оперативник, — все достаточно логично и стройно — других вариантов практически нет.

— Что ты там настрочил?

Константин Николаевич снова включил крошечный фонарь и шепотом, дабы не мешать отдыхавшим бойцам, прочитал составленное им донесение. Юрий Леонидович одобрительно кивнул:

— Передавай.

В ноль часов сорок пять минут специалисты отдела «Л» расшифровали первое сообщение второй группы, продиктованное оператору майором Сомовым посредством спутниковой связи. В коротком послании говорилось:

«Установлено следующее: предатель находится в команде Гроссмейстера. Прошедшей ночью им умерщвлен с помощью яда рядовой Тоцкий.

С. Т.»

3

Погода стартового дня операции так и не разгулялась, «одарив» мелким моросящим дождем и пасмурным небом — верхушки гор спрятались во мглу свинцово-серой облачности, добавляя бойцам отряда унылых ноток к воспоминаниям о товарище, так нелепо ушедшем из жизни. Благо, времени горевать не оставалось — капитан Торбин перед самым выходом поставил нелегкую задачу: до наступления темноты отряд должен отмахать по труднопроходимым зарослям около тридцати километров. Длительных остановок для отдыха не предусматривалось…

Впереди — метрах в пятидесяти, как и прежде осторожно передвигался Шипилло, охраняя товарищей от чужих глаз и предупреждая о всякой опасности. Шел он по-кошачьи — мягко и бесшумно, выдавая в повадках своих давнего охотника родом из таежных мест. Голову туда-сюда повернет, а уже все высмотрел, все знает и готов к следующему действу. Когда обстоятельства требовали выдвигаться вперед в качестве лидера-разведчика или часами просиживать со снайперской винтовкой в ожидании подходящей цели, прапорщик разворачивал края темной «лыжной» шапочки из тонкой шерсти, закрывая светлые пятна кожного покрова. В полностью расправленном головном уборе имелись специальные вырезы для глаз и рта, позволявшие Серёге нормально дышать и обозревать округу, оставаясь при этом незаметным на фоне «зеленки». Вот и сейчас снайпер, чем-то напоминавший в своей маске Фантомаса, замирал через каждые пятнадцать-двадцать шагов, выбирая с помощью бинокля дальнейший маршрут, а шедшие позади спецназовцы нередко при этом теряли его из виду.

Место погибшего напарника Шип доверил рядовому Ивану Бояринову, носившему благодаря своему имени гордое прозвище «Тургенев». В повседневной жизни «Шторма», как, впрочем, и в боевых операциях Бояринов выполнял обязанности связиста, а, будучи участником «Вердикта» и оставшись без высокотехнологичных радио-причиндалов, нес обычный «Калаш» с подствольным гранатометом.

Как и прежде Гросс вел основную группу, неслышно ступая по пышной, свежей траве. Лишь бившие о плечи бойцов мягкие листья диванны о чем-то шептали, источая свой нежно-медовый запах.

Во время пересечения одного из перевалов, когда группа поднималась зигзагами по крутому склону горы, прапорщик неожиданно застыл у поваленного дерева и знаком предупредил об опасности. Станислав, не мешкая, приказал рассредоточиться в «зеленке» и буквально через минуту, узрел причину его беспокойства — сверху, прямо навстречу двигался отряд вооруженных чеченских бандитов.

Медленно, как в кадрах замедленной съемки, капитан оглянулся назад — оценил, надежно ли укрылись подопечные. Затем повернул голову в направлении неприятеля и беззвучно снял с предохранителя «Вал» — автомат бесшумной и беспламенной стрельбы.

Боевики спускались неспешно, изредка перебрасываясь негромкими репликами. Вид их был довольно настороженный, а стволы автоматов беспрестанно рыскали по округе.

«Восемь, девять, десять, одиннадцать…» — считал бородачей Гроссмейстер и в очередной раз поражался глазастости и надежности снайпера, засевшего сейчас где-то впереди и, вероятно, также как и он, держащего указательный палец на спусковом крючке.

Первые «чехи» уже миновали сломанное дерево, откуда Шипилло подал сигнал тревоги. «Его они не заметят — опыта у Сереги не занимать, и „растворяться“ в лесу он умеет — ни один „примат“ не вычислит, а вот Тургенев… — лихорадочно размышлял офицер, — как бы не сплоховал парень… Лишь бы не сдали нервы… Держись Ванёк!..»

Маршрут моджахедов пролегал метрах в пяти-семи от места, где тремя минутами ранее находилась основная группа Торбина. Когда чеченцы приблизились до пятнадцати шагов, тот плавно опустил голову вниз — к самой траве, но, согласно законам маскировки, продолжал отслеживать движения каждого, кто мог бы ненароком его заметить. Расстояние меж ними стало настолько мизерным, что в какой-то миг он даже уловил запах, исходивший от одежды врагов — этакая смесь пота, перегара и кострового дыма…

Шестнадцать хорошо экипированных и вооруженных мужчин разного возраста проследовали мимо Стаса. Последних двух он провожал взглядом, пока те не скрылись за ветвями и листвой. «Похоже, эти люди Шахабова… — решил Гросс, — стало быть, идем правильно. Но отчего они здесь — почти в сотне километров от лагеря?.. Хотя, что в этом удивительного? Ныне самое время для начала их партизанского беспредела…»

Около полудня, когда отряд преодолел почти половину запланированного на день марш-броска, впереди — меж стволов и крон деревьев все чаще и отчетливее стали просматриваться открытые утесы и скалистые склоны гор. Еще через час движения передовая пара разведчиков надолго остановилась…

После детального изучения окрестностей, Шип знаком подозвал основной отряд.

— Мужики, — зашептал он, присевшим рядом офицерам и, слегка отодвинув ветку куста, указал вперед: — дальше крутой обрыв. Я полюбопытствовал — почти отвесная скала высотой, ядрен-батон, метров под пятьдесят… И подходящего спуска, видать, поблизости нет. Что будем делать?..

Основание куста торчало из узкой трещины, рассекавшей надвое приплюснутую каменную глыбу, походившую на плиту. За глыбой относительно ровная плоскость прерывалась, открывая чудесный вид на простиравшееся внизу подножие соседней возвышенности.

Троица призадумалась… Оставалось два варианта действий: первый — отрядить по паре воинов в разные стороны для поиска пологого склона, второй — дождаться наступления темноты, а потом с помощью веревок и некоторых вещиц из альпинистского снаряжения, имеющихся у них про запас, попытаться форсировать неудобное и опасное препятствие. Однако второе предполагало потерю драгоценного времени — лагерь эмира Шахабова мог в любой день сняться и исчезнуть в неизвестном направлении. В этом случае понапрасну пропадут все их усилия; с огромным трудом добытые разведкой сведения, и, самое главное — даже перед лицом собственной совести невозможно будет оправдать гибель Анатолия Тоцкого…

— С год назад, я с группой преодолевал этот рубеж, — вспомнил Торбин и, не отрывая взгляда с соседней горы, приказал: — сержант Серов, рядовой Деркач — влево; ефрейтор Куц и рядовой Бояринов — вправо. Где-то поблизости есть место, приемлемое для спуска — нужно найти эту чертову лазейку. Всем вернуться через полтора часа. Вперед.

Прапорщик строго напомнил вслед:

— Один обследует край ущелья, второй прикрывает. И не забывайте посматривать вглубь леса!

Теперь нужно было терпеливо ждать возвращения разведчиков. Командир попросил Воронца выбрать позицию для наблюдения, а сам, чтобы не терять понапрасну времени, совместно со снайпером занялся приготовлением обеда.

Во время интенсивных марш-бросков спецназовцы предпочитали есть понемногу, поэтому двух банок тушенки вполне хватило бы на троих. Станислав достал провиант и подал его Шипу, сам же пристроил в небольшом углублении две таблетки сухого спирта и начал их разжигать. Серега присел на колени, поставил перед собой обе банки и, придерживая первую широкой ладонью, выдернул из ножен штатный десантный нож. Всякое холодное оружие, будучи истинным охотником, он воспринимал неким второстепенным дополнением к настоящему — огнестрельному, посему ни разу в жизни его не точил и таскал на операции просто потому, что было положено. Повертев перед глазами тупое лезвие, обратился к сидевшему чуть повыше — метрах в пяти приятелю:

— Сашка, одолжи-ка свою финку, она у тебя поострее моей железяки будет.

Циркач мирно обозревал подходы к временной стоянке. Услышав просьбу друга, молча выудил из нагрудного чехла своей изящной, словно у пианиста, ладонью обоюдоострый кинжал, сделанный по заказу на одном из питерских заводов и, почти не глядя в сторону прапорщика, метнул излюбленное детище. Шипилло даже рта раскрыть не успел, чтобы выразить протест, как кинжал беззвучно и точно вошел в банку аккурат промеж его пальцев.

Запоздало отдернув руку, словно ошпарившись кипящим жиром, он перекрестился и с возмущением обратился к Торбину:

— Нет, Стас, ты видел?! А ежли б эта чертяка мне щас пальцы отстригла?! Я чем бы, тогда ядрен-батон, на курок нажимал?! Языком штоль?

— Подумаешь… — обиженно проворчал сверху Сашка в ответ на бурную критику, — для курка только один нужен, а у их тебя вон сколько лишних…

Станислав улыбнулся, наблюдая очередной выкрутас Воронцова и слушая беззлобную перепалку неразлучной парочки. Вскоре, поглотив теплое мясо с галетами, он согрел воду для чая, снайпер же, распечатав маленькую шоколадку, направился сменить Александра…

— Иди, покушай — мы там тебе оставили… Я тут поглазею, будь спокоен…

Проводив отеческим взглядом довольного Циркача, прапорщик достал пачку «Примы», которой из-за нечастого курения ему хватало чуть не на неделю, и подпалил сигарету. Осматривая цепким взором округу, он с наслаждением затягивался крепким табачком, также игравшим не последнюю роль средь ничтожных благ походной жизни. Горячее питание, сон, табак, да редкие глотки спирта из фляги Торбина — вот весь короткий перечень того, что возбуждало и поддерживало утомленные нервы во время опасных рейдов…

Самый возрастной член команды Гроссмейстера — прапорщик Шипилло, попал в спецназ давно. Родители его проживали в поселке Тигровый, что примостился у железной дороги на самом краю Дальнего Востока. Там же, в постоянном соседстве с величавой тайгой, вырос и Сергей. Отец всерьез увлекался охотой, постепенно приобщая к оному занятию единственного сына. Так, сызмальства тот и привыкал к гладкоствольному и нарезному оружию. Посмеиваясь, Шип неоднократно рассказывал сослуживцам, как в армии, впервые взяв в руки настоящую снайперскую винтовку, понял: либо это мощная штуковина сработана специально под него, либо он сам Богом создан для нее…

После армейской службы работал в районе, поступил в лесотехническое училище, однако об увлечении своем не забывал — хаживал на стрельбище и регулярно выигрывал соревнования по пулевой и стендовой стрельбе. Ну а потом все складывалось стандартно — так, как происходило с тысячами, не нашедших себя в эпоху перестройки. В начале девяностых Шипилло подписал первый контракт и, примерив черную военную форму с погонами младшего сержанта, прибыл на новое место службы — остров Русский, отделенный от Владивостока живописным проливом Босфор Восточный. В бригаде морской пехоты он тащил лямку около трех лет, пока из столичных кабинетов не пришел приказ откомандировать лучшего снайпера-профессионала в распоряжение ГУИН Минюста Российской Федерации. А уж из Москвы гвардии прапорщика направили в недавно организованный в Питере «Шторм»…

Ныне сорокапятилетний снайпер являлся авторитетным сотрудником и ветераном элитного спецназа. Проживал с семьей в одной из пятиэтажек базового гарнизона в Санкт-Петербурге, жена его Екатерина Андреевна — милая и добрейшая женщина, работала медсестрой в детском саду. Старший из двух сыновей давно женился и сам уж стал отцом. Младший скоро должен был окончить школу…

В означенное время четверо бойцов вернулись и доложили результаты осмотра края ущелья — крутой обрыв тянулся в обе стороны на несколько километров, пологих склонов не имел и только в одном месте ребро скалы плавно ниспадало вниз, затем снова резко взмывало вверх. Высота каменной вертикали в низине составляла чуть менее двадцати метров…

— Это именно та лазейка, — коротко молвил Станислав. — Решено: перебираемся туда, осматриваемся и спускаемся. Вторую половину марш-броска выполняем ночью.

Он дал бойцам полчаса на обед, после чего отряд в полном составе отправился к разведанному спуску.

Найденное местечко всем пришлось по душе — верхушки деревьев, произраставших на дне впадины, почти полностью закрывали скалу. Однако начать нисхождение в светлое время суток командир все ж таки не решился — если на склоне соседней горы находился вражеский дозор, шанс быть засвеченными непозволительно возрастал.

Глянув на часы, он дал команду дожидаться темноты…

Символический ужин отряда совпал с заходом солнца, так ни разу и не пробившегося сквозь мутноватую, сизую облачность. Торбин проведал пару дежурных, бдевших службу в трех десятках метров выше временной стоянки а, вернувшись, коротко изрек:

— Пора.

Серов с Бояриновым проворно обернули вокруг ствола ближайшего дерева две веревки, по одному концу от каждой сбросили вниз, вторые же закрепили за толстый горизонтальный сук.

— Первым пойдет прапорщик Шипилло, — вполголоса объявил Стас и добавил, обращаясь непосредственно к снайперу: — займи там позицию поудобнее и смотри в оба.

— Понял… — сосредоточенно отвечал тот, вынимая из ранца страховочный карабин, — не переживай — у меня врожденный нюх на «приматов».

Опытный вояка молча надел на руки короткие перчатки, пристегнул страховочный блок к одной веревке и, проделав привычные комбинации со второй, шагнул к краю обрыва. Спустя две минуты сержант доложил:

— Шип внизу. Сейчас выберет хороший приямок для наблюдения и можно идти следующему.

— Бояринов, готовься…

За Тургеневым с проворством и ловкостью спуск удачно миновали сержант Серов, капитан Воронцов, ефрейтор Куц. Темнота тем временем сгустилась до непроглядной. На краю скалы остались Торбин и второй снайпер Деркач, до последней минуты сидевший на верхней дозорной площадке.

— Вперед, — прошептал Гроссмейстер молодому солдату.

— Давайте вы, а я последним… — предложил тот слегка подсевшим голосом.

От старшего группы не укрылось изрядное волнение парня. На учебном полигоне любой спецназовец многократно проходил подобные тренировки, но в реальных боевых условиях следовало брать поправку с известным «коэффициентом обалдения».

— Последним спускаться сложнее, Роман, поверь мне на слово, — мягко, но не без твердости в голосе объяснил офицер. — У тебя получится — ты же в спецназе служишь, а не в милиции, верно? Где твой скрепер-блок? Давай-ка, пристегивай, и пошел.

Тот быстро произвел нужные манипуляции со стопорным устройством самохвата, фиксирующегося на фале в момент падения, и в нерешительности остановился на краю обрыва. Торбин похлопал его по плечу и легонько подтолкнул к ущелью. Рядовой повиновался — развернувшись спиной к пропасти, исчез в темноте…

Гросс прислушался. Тихий, короткий свист должен был оповестить об удачном нисхождении Деркача. Однако через несколько секунд он уловил непонятный шорох, звуки осыпающихся мелких камней и заметил, как обе веревки елозят по краю скалы то вправо, то влево — видимо, юный боец продолжал нервничать.

— Спокойно Рома, спокойно, — лежа у обрыва, произнес капитан и придержал второй фал, исполняющий роль страховочного.

Но вместо ответа или сигнала об окончании спуска из черного безмолвия внезапно донесся истошный крик, оборвавшийся далеко внизу гулким ударом…

После переезда в Санкт-Петербург и поселения в холостяцкой общаге «Шторма», больше напоминавшей казарму, нежели жилье гостиничного типа, Торбин около года провел в постоянном изучении новых для себя дисциплин. Руководитель Отдела Специального Назначения полковник Львовский по достоинству оценил владение молодым лейтенантом тонкостей кулачного боя, но недвусмысленно при этом заметил: «Надобно тебе, парень хорошенько обучиться и другим единоборствам…» Разумеется, Стас постигал азы всевозможных видов драк еще с училищной поры, потом шлифовал навыки в десантной бригаде, однако, побывав на первой же тренировке рукопашников «Шторма», понял: до совершенства далековато…

Теоретические занятия проводились в специально оборудованных аудиториях. На стенах одной висели стенды с разнообразными системами оружия. По углам другой стояли огромные стеллажи с образцами достижения в области ультрасовременной связи. В кабинете тактики десятки планшетов разъясняли методы ведения боев в различных условиях. Кроме того, в учебном корпусе имелись помещения для изучения психологии вероятного противника и способов оказания экстренной медицинской помощи. Теория сменялась практикой на полигонах и стрельбищах. Вечерами же, будто одержимый, Гроссмейстер отрабатывал в спортзалах до автоматизма элементы каратэ-До, сетокана, фехтования холодным оружием, армейского и русского рукопашного боя, боевого самбо, самозащиты без оружия и приемы комплекса «Молния».

Командиры, они же — преподаватели, в отряде подобрались маститые, многократно бывавшие в горячих точках планеты и успевшие многое из учебного материала испытать на собственной шкуре. Помимо текста теорий, изложенного, как правило, сухим служебным языком, они частенько и в красках рассказывали подопечным о Кавказской войне, о культуре, быте, традициях и религии чеченцев с ингушами. Не раз потом Станислав с благодарностью вспоминал «лирические отступления» наставников от утвержденных программ. Кое-что из услышанного ему не просто пригодилось в будущих командировках, а подчас спасало жизнь.

Краткосрочный дебютный вояж в Чечню в качестве сотрудника «Шторма» случился у Гросса ровнехонько через неделю после присвоения очередного офицерского звания. В ушах еще гремела музыка банкета, организованного в отрядной столовой, еще не забылись поздравления новых приятелей, как он в составе небольшой группы летел на транспортном самолете ВВС из северной столицы в маленькую южную республику. Командовал группой сам Львовский, а двух старлеев — Торбина и Воронцова взял то ли в качестве заместителей, то ли для скорейшего вхождения молодых и толком необстрелянных парней в строй боевых товарищей…

— Задача перед нами стоит следующая, — объявил полковник, когда бойцы в ожидании грузовых автомобилей, выстроились в две шеренги на магистральной рулежке аэродрома, — в одном из сел под Урус-Мартаном разведка засекла банду Дукузова — эмира Урус-Мартановского района. Для тех, кто еще не владеет полной информацией, поясняю… — он слегка покосился на двух молодых офицеров и продолжил вводный инструктаж: — Дукузов Аслан Магомадович по кличке Барс — авторитетный полевой командир и один из сподвижников известного террориста Арби Бараева. Выполняет со своими головорезами самые дерзкие и жестокие налеты на части федеральных войск…

Стас стоял рядом с прапорщиком Шипилло, привычно держал руки за спиной, быстро перебирал пальцами монетку с заточенными как у бритвы краями и внимательно слушал комбрига. Перед глазами же сами собой всплывали кадры трофейных видеосъемок, захваченных в разное время при ликвидации бандформирований. Спецназовцев частенько собирали в одном из классов питерской базы и прокручивали эти страшные записи. Чеченские видеооператоры бесстрастно и подробно фиксировали пытки и казни военнопленных. Юных русских мальчишек сначала избивали до полусмерти, потом выкалывали глаза, рубили головы… В лучшем же случае просто стреляли в затылок. После просмотра подобной хроники, предназначенной для закрытого показа людям с исключительной нервной системой, бойцы расходились молча, сжимая в неистовой жажде мщения свои здоровенные кулаки…

— Итак… — оторвал Торбина от мрачных воспоминаний голос полковника, — на днях начинается крупномасштабная операция Федеральных войск, нам же, под их прикрытием, предстоит ювелирная акция по устранению Барса. Повторяю, — он снова мимолетно глянул на старлеев, — «Шторму» поручено физическое уничтожение Барса. Точное время операции пока неизвестно, но будьте готовыми к ее началу в самый неожиданный момент. Девиз и принцип наших действий остается прежним: пусть он умрет сегодня, а мы умрем позже!..

Алексея Эдуардовича Львовского подчиненные боготворили. За долгую службу он успел побывать чуть не во всех горячих точках, упоминаемых в средствах массовой информации; с десяток лет потрудился в легендарной «Альфе»; к тому времени был бессменным руководителем «Шторма» со дня его основания в далеком 1992 году. Офицером слыл образцовым, подопечным своим прощал многие выходки в Петербурге, считая это нормальной разрядкой после продолжительных чеченских кошмаров. Штабистов и хозяйственников не терпел, понося и гоняя их при любом удобном случае.

Операции по устранению главарей-моджахедов разрабатывал самостоятельно, сам же принимал в них непосредственное участие, преподнося молодежи личным примером уроки бесстрашия и военной хитрости. Подобной практикой сыскал себе огромный авторитет и всеобщее уважение. Преогромный свой опыт с легкостью передавал остальным, душой был открыт, характер имел весьма уравновешенный. Никто ни разу не слыхивал от него дурного слова или фразы, сказанной в пылу гнева, либо озлобленья. Однако жутко провинившихся, равно как и недоучек вызывал поодиночке в кабинет или командирскую палатку и душу выматывал прямым мужским разговором так, что желающих потом сказаться очередником на такую пытку не находилось месяца по три…

Первый этап «крещения» — психологический, состоялся еще по дороге в палаточный городок расположенный под Ханкалой. Колонна автомашин и бэтээров прикрытия следовала с аэродрома по извилистой грунтовке, проложенной среди рельефной, каменистой местности. Водители старательно выдерживали скорость и дистанцию, установленные на инструктаже и вели технику предельно осторожно. Примерно через полчаса пути, змейка дорожного полотна плавно вильнула вниз, одинокие деревья и редкие бугорки кустов на обочинах постепенно сменились густым лесом.

Львовский находился в кабине первого бронетранспортера и не мог видеть, как с одной из примыкающих проселочных рокад в колонну затесался чужой КамАЗ. Сидевший в последнем автомобиле Торбин сразу же сообщил по рации о подозрительной машине командиру, и тот, досконально зная уловки террористов, среагировал мгновенно:

— Всей колонне немедленно остановиться! Блокировать неизвестный грузовик! Взять под прицел кабину и кузов, но близко не подходить! Бойцам первой и последней машин занять позиции на обочинах!..

Двумя минутами спустя Станислав наблюдал классическую сцену проверки документов и личного досмотра представителей местного населения.

— Лицом к машине! Руки на капот! Ноги шире! — отдавал короткие приказы двум чеченским мужчинам прапорщик Шипилло.

Четверо рядовых спецназовцев с разных сторон направляли на них стволы автоматов, чуть поодаль стояли офицеры, остальные военнослужащие рассредоточились по обе стороны дороги на тот случай, если появление странного КамАЗа было спровоцировано боевиками, находящимися в засаде. Документы оказались в порядке, однако, осматривая кабину автомобиля, дотошный снайпер обнаружил в небольшом тайнике чеченский пистолет-пулемет «Борс» с приличным запасом патронов, насыпанных в две суконные рукавицы.

— Ну что ж, господа бандиты… — прокурорским тоном изрек полковник, рассматривая диковинное автоматическое оружие полукустарного производства, — коль такие пироги — назначаю выездную сессию военно-полевого суда…

— Брат… — жалобно заголосил один из задержанных, обращаясь к стоявшему рядом Шипилло, — мы нэ виноваты… Пушку давно нашли… Хотэли вам сдавать… Брат, о каком таком суде говорит большой началник?

В это мгновение прапорщик встретился взглядом с комбригом, и тот незаметно кивнул ему. Многоопытный Шип приблизился к чеченцам, и что-то сказал на непонятном для окружающих языке. Глаза обоих сразу же округлились, лица побледнели… Один упал на колени и начал истошно причитать, второй же согнулся пополам и неожиданно рванул в сторону ближайших кустов, петляя словно заяц. Две короткие автоматные очереди нарушили тишину осеннего леса, вспугнув десяток птиц с деревьев…

Вскоре колонна продолжила путь, оставив трупы двух мужчин в придорожной канаве.

— Серега, ты знаешь чеченский язык? — поинтересовался у снайпера после прибытия и размещения в палаточном городке Торбин.

— Немного, — буркнул тот, раскуривая «Приму».

К беседе присоединился, стоявший неподалеку, Воронец:

— И что же ты сказал им там, на дороге?

— Сказал, что полковник имеет приказ расстреливать на месте всех подозрительных.

— Но ведь никакого приказа не было! Как же так — без суда и следствия!? — искренне удивился Сашка.

— Э-э, милые!.. Суды, следствие… Вы догадываетесь, сколько таких уголовных дел покрываются плесенью в сейфах местных прокуратур?

Молодые старлеи пожали плечами.

— Тысячи, — назидательно объявил Шипилло, выпуская густое облачко дыма. — Мест в СИЗО, как водится, не хватает и большинству на время следствия мерой пресечения избирают подписку о невыезде. Куда-либо отъезжать они, знамо дело и не собираются… Днем — мирно занимаются хозяйством, изображая законопослушных, ядрен-батон, граждан, а ночью, сучары, минируют фугасами дороги; ставят растяжки; или просто убивают неверных. То бишь — таких, как мы с вами…

— И все ж многих сажают в Чернокозовское СИЗО, — темпераментно настаивал наивный Циркач.

— Ты считаешь: коль туда отправили, так наказание неминуемо? — с насмешкой уставился на него снайпер. Не получив ответа, протяжно вздохнул и стал объяснять элементарные с его точки зрения вещи: — дык половину из тех, что томятся в Чернокозово, освобождают прямо из зала суда!.. У нас же в России все продается и покупается. Заплати и следак заведет нужное тебе уголовное дело. В другой раз отслюнявь пачку баксов — прикроет за недостаточностью улик. Точно так же обстоит и с господами судейскими.

— Но ведь все-таки сажают?.. — вставил вопрос Гросс.

— Малость сажают… Только сроки они получают плевые. Да еще наши сердобольные депутатишки им норовят всячески пособить.

— Каким же образом?

Прапорщик кинул бычок под ноги и со злостью втер его подошвой в грунт.

— Ни сегодня-завтра возьмут, да объявят очередную амнистию ради политических дивидендов, голосов перед выборами иль прочего популизму. Вот и вертится карусель без остановки!.. Мы здесь с вами кровью харкаем, чтоб остановить смертельный аттракцион, а они свеженького маслица в его механику подливают.

— Но мы живем в правовом государстве, — неуверенно возразил Торбин.

— Это государевы деятели живут в государстве! — с раздражением на упрямство свежего пополнения гаркнул Шип. — И законы под себя пишут, и копейкой своего брата не обделяют!.. Только им и дозволено жить по-человечески… А остальным?! Нешто и нам не хочется понежиться в уюте и в мире?

Он помолчал немного, отворотив взор куда-то в светлое небо. Желваки на скулах заходили ходуном…

— Вон пичуги — летают себе… — уже спокойнее молвил снайпер, — и знать не знают ни о каких государствах. Пришла пора — полетели на юг. Согрелись там до весны — вернулись обратно. И нету им дела до всяких границ, визовых отделов, таможен и прочих дурацких условностей, придуманных исключительно чиновниками, чтоб им же самим вольготней существовать на этом свете. Господи, как надоело все!.. И что же за наказанье было уродиться на этой одной шестой части суши?! Почему не в пяти других?..

— Одним словом, ты просто спровоцировал бегство одного из них, — кивнув с пониманием, сделал вывод Гроссмейстер.

— Так точно, товарищи старшие лейтенанты, — устало отвечал Серега, убедившись в совершеннейшей непробиваемости нынешних собеседников. Нервным щелчком он вышиб из пачки следующую сигарету, что мало вязалось с его привычкой курить редко — по две-три сигареты в день, и, подпалив ее зажигалкой, сухо молвил: — я не великий мастак облекать свои думки во всякую там фигуральную форму. Я по-простому вам так скажу, что и вы, ядрен-батон, о красоте забудете!

Сделав подряд несколько глубоких затяжек, он шумно выдохнул дым и произнес дальнейшие фразы тоном абсолютно убежденного в собственной правоте человека:

— Автомат в грузовике — налицо. Факт попытки совершить побег после его обнаружения — тоже. Ну и хренушки им вместо уголовного дела! Коль в стране законы пишутся ради марания бумаги, то и нам на него нагадить и позабыть! Вот так-то братки, и по-другому тут никогда не повернется. Это правозащитники из далекой Москвы, да фантазеры европейского происхождения свято верят, будто в Чечне можно решить по-доброму. А на самом деле с волками можно только по-волчьи. У них и на гербе-то волчара нарисован. Всё, я пошел…

Измотанный беседой с непонятливыми офицерами, рассерженный прапорщик развернулся и пошел было прочь. Однако скоро остановился и, повернувшись, назидательно добавил:

— Посмотрим, что вы скажете через годок-два. Гусей по осени считают!..

Теперь уж точно было сказано все, и снайпер быстрым шагом скрылся из их поля зрения…

Картина того расстрела долго и в красках являлась во снах и в воспоминаниях Стаса и Сашки. Сложно сказать, насколько в последующих командировках огрубела их чувственность и притупилась природная жажда справедливости. Сообразуясь с собственными понятиями о чести, все последующие годы Торбин с Воронцовым воевали исправно — убивали «духов» всеми доступными на войне способами. Убивали изощренно, грамотно, с использованием всех полученных ранее знаний и накопленного опыта. Убивали, не влезая в высокие материи; не веря ни единому слову лживых политиков; не вспоминая Истории и не ведая жалости. Убивали, потому что убивали их друзей и мирных сограждан; потому что сам были гражданами России; потому что долгие годы осознанно шли к этому ремеслу…