Масштабная операция

— Ладно, обжевывайте, — согласился командир оперативной группы, всё одно не видя другого выходя. — Срок вам на все про все — двое суток. Извещайте меня о любых сдвигах в этом чертовом деле. Свободны…

1

Чем ближе три спецназовца подходили к Грузинской границе, тем гуще и сумрачнее становились леса, тем выше взметались в небо горы, тем чаще встречались глубокие скалистые ущелья. Разряженный воздух высокогорья не обеспечивал организмы здоровых мужчин нужным количеством кислорода, и остановки для отдыха командиру приходилось объявлять чаще. Тем не менее, за остаток дня они преодолели крутой хребет перевала, отмахав в общей сложности около двадцати километров.

Торбин правильно рассчитал время оставшегося пути. В ночь перед последним привалом немногочисленные остатки первой группы отделял от маленького кружочка, очерченного синим фломастером на топографической карте, один пятичасовой марш-бросок…

— Отдых граждане, — скомандовал Стас, когда троица очутилась на покрытой кустарником и низкорослыми деревцами вершине скалы, — четыре часа отдыхаем…

С двух сторон подходы к вершине были защищены обрывами, так что дозорному оставалось следить лишь за двумя другими склонами, бесшумно подняться по которым и приблизиться на расстояние прицельного выстрела не представлялось возможным.

— Всё!.. Двести сорок минут полной релаксации! — тяжело дыша и разваливаясь на куцей траве, заявил Циркач.

— Полной чего? — переспросил Шип, обустраивая место ночевки.

— Релаксации, глухомань дальневосточная, — членораздельно повторил шутник и добавил: — расслабухи, короче.

Через полчаса, подкрепившись нехитрым ужином, Гроссмейстер расположился чуть ближе к спуску и, пристроив рядом автомат, принял обязанности дежурного. Максимум к завтрашнему полудню его отряд должен выйти к расположению лагеря Беслана Шахабова… Вероятно, завтра они успешно завершат сложный и утомительный марафон…

Друзья долго не могли заснуть и возились. Может быть, обдумывали детали устранения эмира, или вспоминали каждого из погибших в последней командировке…

«Нужно отвлечь их, — подумал Станислав, — поговорить, навести на мысли о чем-то приятном. Иначе так и будут кувыркаться до утра…»

— Как дети-то? — справился он у женатого приятеля.

Шипилло будто только и ждал подобного вопроса — повернулся к командиру и с улыбкой пустился в воспоминания:

— Старший уж свой дом поднимает, в гости всей семьей приходят. Молодцы, дружно ведут хозяйство. А младший растет, точно пивных дрожжей объелся. Вот намедни с девчонкой его на улице встретил…

— И что же?

— Застеснялся Дон Жуан, словно провинился в чем. Я ему потом втихоря от матери на кухне и втолковываю: дескать, чего же ты партизаном хоронишься? Дело, чай, не преступное, а житейское и, прямо скажем — любому нормальному мужчине завсегда потребное…

Циркач повернулся на бок и тоже стал с интересом внимать откровениям Сергея. Тот, закинув руки за голову и мечтательно глядя в бездонную черноту южного неба, поделился:

— Не-ет, мои, видать, поспокойнее будут.

— Поспокойнее чем у кого? — не понял Сашка.

— Это я с собой сравниваю. Домочадцам я не рассказываю — храню, так сказать, инкогнито, про свое детство. Оно у меня ядрен-батон, хулиганистое происходило, овражное… Залихватские с пацанами киноконцерты устраивали!.. Бывало, и двор на двор дрались, и даже улица на улицу хаживали, а уж один на один… Этакое мероприятие обязательной и каждодневной разминкой являлось. Чуть что не так — айда за угол — молотиться до первой крови. В общем, характеры с бойцовскими навыками нарабатывали. Помню, идешь гулять — мать приоденет во все чистенькое, наглаженное, а возвращаешься — словно год в подземельях скитался и к тому же сопли кровавые до полу вожжами… Эх, вот времечко было знатное! Хоть и нос сломан и ребер, видать, целых не осталось, а все ж вспоминаю с удовольствием. Никакой наркоты, проституции, иль другой подлости не знали. Чтоб ватагой, к примеру, на одного наброситься и забить до полусмерти — не вжисть ни бывало!

— А что же внук? — полюбопытствовал Торбин.

— Сёмка-то? — снова расплылся в улыбке Серега. — Семен у нас в интеллектуалы пошел. Сейчас самый интересный возраст — пять годков. Вопросы формулирует — будь здоров!.. Давеча спрашивает: «Дед, а почему у моей мамы мускулов больше чем у папы, а силы меньше?» Это почему же, удивляюсь, у нее мускулов-то больше? «Ну, как же, — не унимается пострел, — посмотри, какая у нее грудь оттопыренная — вон сколько мышцев торчит!» А ведь точно подметил архаровец, у мамаши его, то есть у невестки моей такой, ядрен-батон, «бампер»!..

Оба капитана долго беззвучно хохотали. Насмеявшись вдоволь и успокоившись, Воронцов поделился:

— У меня по части баб тоже немало вопросов остается. Точнее выразился бы так: с годами появляются новые.

— Это, какие же? — принял серьезный тон Циркача за чистую монету прапорщик.

— Ну, например: какого черта, делая минет, все они норовят заглянуть тебе в глаза?

Теперь улыбнулся один Гроссмейстер — всегда и везде Сашка оставался самим собой…

— Тьфу!.. Оболтус… — беззлобно выругался добропорядочный семьянин и, сладко зевнув, добавил: — жениться тебе надобно. Тогда и дурацких загадок в пустопорожней башке поубавится…

Скоро дыхание обоих приятелей успокоилось и стало размерным. Всеисцеляющий сон распахнул свои объятия и позволил позабыть телесные невзгоды вместе с мыслями о непонятном, темном будущем, ожидающем их завтра…

К одиннадцати часам следующего дня Торбин, Воронцов и Шипилло прибыли к цели многодневного похода. До сего момента командир спецгруппы неоднократно рассматривал и изучал по карте искомую область. С точек зрения стратегии и безопасности участок дислокации большого отряда сепаратистов был выбран безукоризненно — чувствовался немалый опыт ведения скрытных боевых действий Беслана Шахабова. Узкий клин долины, защищенный с трех сторон неприступными скалами и хорошо просматриваемая, почти голая каменистая равнина, уходящая на километр к югу. Подобраться к логову эмира можно было только оттуда — с юга…

Уже около часа приятели лежали неподалеку от опушки, на неприметном бугорке, окруженном редким кустарником и, обратившись лицом к северу, вели наблюдение за лагерем. Ближайший и пока единственный, обнаруженный ими пост дозорных располагался метров на триста ближе к бандитскому лагерю — за бруствером, сложенным из булыжников. Внутри этого нехитрого полевого укрепления, наглухо закрывавшего проход к лагерю, яростно жестикулируя, о чем-то спорили четверо боевиков.

— На двух противоположных склонах наверняка заседает по снайперу, — пробормотал Шип, не отрываясь от окуляра оптического прицела.

— Возможно… — озабоченно отвечал Станислав, пытаясь с помощью бинокля определить приблизительную численность противника.

Увиденное им пока явно не дотягивало до цифр, озвученных Щербининым на инструктаже. «От двухсот до четырехсот человек…» — повторял он про себя слова полковника, но никак не мог толком пересчитать сепаратистов. Возле палаток и времянок, сложенных из того же плоского булыжника и перекрытых нарубленными ветками, сновало взад-вперед десятка два-три вооруженных мужчин. Однако выступающее подножие горы скрывало большую часть поселения.

Гросс повернулся на бок, достал из кармана фотографию эмира и бросил ее на траву:

— Взгляните на него в последний раз.

Друзья по очереди полюбовались колоритной внешностью заместителя Командующего Вооруженными Силами Чеченской Республики Ичкерия по подготовке резерва и вернули карточку Стасу. Тот чиркнул зажигалкой, и скоро от плотной бумаги осталась только маленькая горстка пепла. Вынув помятую и затертую карту, капитан молча посмотрел на ее разворот. Поверх зелено-коричневого фона беспорядочного рисунка местности был начертан маршрут движения его группы. В трех местах слегка изломанной линии зловеще чернели кресты — отмеченные офицером захоронения боевых товарищей: Анатолия Тоцкого, Романа Деркача и Бориса Куца. Точное расположение грота в скалистом утесе, где остались дожидаться помощи раненный Бояринов и сержант Серов, Гроссмейстер наносить на карту сознательно не стал. «Мало ли что может с нами случиться, — подумал он тогда, вглядываясь и стараясь запомнить ничем не примечательный изгиб ручья у тонкой черты, обозначавшей подножие скалы. — Не дай бог, карта попадет в руки моджахедов! Могут досконально проверить все нанесенные мной метки».

Через минуту пламя объяло потрепанный и испещренный топографическими знаками листок. А после карты та же участь постигла и боевое распоряжение.

— Отсюда Медведя не подстрелить. Жду ваших предложений, — зажмурил уставшие глаза Торбин.

— Поболе версты до палаток, — подтвердил Серега, — с такой дистанции не то что башку нашему красавцу продырявить, распознать-то его сложно.

— Да уж, далековато… Да и мода у «духов» разнообразием не блещет, — согласился Циркач. — Все на одно лицо. Главное чтоб был зол, несвеж и нехорош!..

— Про бороду забыл и шапочку как у меня, только с зелененькой полосочкой, — напомнил прапорщик.

— Точно.

— И эти гамадрилы еще смеют нас называть гоблинами! Уроды… — возмущенно покачал головой Циркач. После перешел к делу: — предлагаю дождаться темноты, иначе на хороший прицельный выстрел к лагерю не подобраться.

Снайпер пожал плечами:

— Ждать, так ждать… Я не против. «Индийскую мушку» могу «нарисовать» клиенту промеж глаз и ночью. Лишь бы он, зараза, обозначился…

— Есть у меня такое подозрение, что наш клиент отнюдь не глуп, — не согласился командир. — Полагаю, вечером они усиливают посты, а позже следят за подходами с помощью приборов ночного видения.

Приятели примолкли. Положение становилось безвыходным. Станислав лег на спину, расправил плечи и потянулся. Средь пальцев правой ладони опять забегала монетка…

— Собственно все, что нам необходимо — это подобраться чуть ближе, или занять позицию, скажем, на том месте, где находиться дозорный пост. Оттуда отыскать цель будет куда проще, — развивал он свою мысль, любуясь далекими заснеженными вершинами.

— Легко, — ухмыльнулся Воронцов, — только четверых козлов, которые все еще о чем-то спорят, надо попросить потесниться, а лучше вообще временно покинуть «зрительный зал».

Торбин гонял по ладони денежку и с каменным спокойствием продолжал рассматривать слепившие белизной «айсберги», вздымавшие свои ледяные пики к темно-синему небу. Крутые каменистые утесы, легко принимаемые с огромного расстояния за искусно сложенные крепостные стены, охраняли заповедный покой Большого Кавказа с такой неприступностью, что и впрямь начинало казаться, будто горы являют собой жилище людей-великанов…

— Не усложняй. Все намного проще… — Гроссмейстер немного приподнялся, опершись на левый локоть.

Монета застыла меж указательным и средним пальцами, а сам он отчего-то стал вглядываться в тыл их наблюдательного пункта — в темнеющие заросли леса.

— У тебя и план имеется? Поделись уж, сделай милость.

— Скоро сам все поймешь…

После этой уверенной фразы капитана, Шип с Циркачом неожиданно услышали серию из трех приглушенных хлопков. Они ошарашено уставились на Торбина, в руках которого секунду назад кроме блестящей монетки не было ничего. Его «Вал» по-прежнему лежал рядом… Лишь струйка дыма, сочившаяся из ствола, да взгляд Стаса, направленный куда-то назад — за их спины, свидетельствовали, что стрелял действительно он.

— Ты что, Гросс!? — в один голос приглушенно воскликнули друзья, озираясь по сторонам, — охренел?

— За мной, — коротко скомандовал тот, — кажется, сам бог нам помог.

Пригнувшись и прячась за низкорослым кустами, спецназовцы отступили на полсотни метров и опять оказались у леса, из которого вышли часом раньше. В тени крайних деревьев, в нескольких шагах от опушки, лежали три мертвых бандита. Девятимиллиметровые пули, выпущенные из мощного «Вала», не оставили им ни малейшего шанса — у двоих была пробита грудь, третьему кусок свинца вошел в голову над бровью и разворотил затылок…

— Как же ты их усек-то? — удивленно прошептал Шипилло.

— Случайно.

— А я и ухом не повел — старею, ядрен-батон… Вот было б дело, ежели они нас с тылу положили!..

— Живо снимайте с них верхнюю одежду, — распорядился капитан, разоблачая одного из убитых.

Понемногу его замысел стал доходить до напарников. Прапорщик нацепил тонкий болоньевый плащ, командир группы быстренько обрядился в длинный и потрепанный армейский бушлат. Циркачу же досталась замызганная серая телогрейка с окропленным свежей кровью воротом.

— Изумительно! — осматривая себя, прокомментировал он, — если у нас все получится — непременно вернусь в Питер в этом шедевре от кутюр. Пусть все видят, в чем ты нас заставляешь ходить…

— Справная вещица!.. — негромко хохотнул, глядя на друга, снайпер, — Стас расстарался — даже не продырявил. Подумаешь, воротничок мозгами замарался — отстираешь. У меня вот вишь прорехи кругом зияют? И спереди и с заду… Слушайте-ка, может мне подстраховать с винтовочкой, а? Залягу на том же бугорочке и возьму на прицел дозорных, а вы пойдете…

— Нет, Серега, — твердо изрек Торбин, — этих ребят возвращалось трое. Трое и должны появиться. Другие варианты неизменно вызовут повышенный интерес. Нам только-то и нужно, что приблизиться к ним метров на тридцать-сорок. Подходить будем со стороны солнца, так что вряд ли они сумеют распознать подвох раньше. Ну, а уж если подпустят, мы с Александром медлить не станем.

Офицеры взяли пулемет и «Калаш» с подствольником, а бесшумные «Валы» со сложенными прикладами спрятали под полы одежды — слишком уж отличался их вид от привычных глазу автоматов. Прапорщик проверил СВД и повесил ее на плечо стволом вниз, так, чтобы сподручнее было стрелять без подготовки. Станислав сосредоточенно проверял обойму пистолета, прежде чем заметил на себе странные и выжидательные взгляды приятелей. Сообразив в чем дело, достал флягу — перед опасным вояжем и в самом деле стоило приободрить себя глотком алкоголя. Покончив с традиционным ритуалом, троица докурила единственную сигарету и через минуту неторопливым шагом вырулила из леса, вальяжно направляясь к каменному редуту…

— Шипучка, ты только мушкетом своим не бухай, а то все народы Кавказа сбегутся, — вполголоса паясничал Сашка, в адрес идущего по правую руку от Станислава приятеля.

— Ты лучше по верхам зыркай, катаклизма ходячая!.. — огрызнулся Шип. — Те, что в лагере ни хрена не услышат, метров семьсот до них. А вот снайперы на скалах, как пить дать, ближе.

«Двести метров…» — прикидывал в это время оставшееся расстояние до поста Гроссмейстер.

— Глаз нужно орлиный иметь, чтоб разглядеть человека на этих каменюках. Кто у нас ворошиловским стрелком числится? Тот пусть и напрягает зрение.

— Чай, твои органы помоложе — поострее, потверже… Иль не так, недоразумение ты наше?

Временами из-за бруствера выглядывали боевики. Покрутив головами и не задерживая надолго взглядов на плетущихся из леса «единоверцах», они снова исчезали за камнями.

«Сто метров…»

— На счет «поострее» — не уверен. А вот про «потверже» — это точно.

— Секач, — коротко выдал тот, что постарше.

— Грубиян… — парировал молодой.

— Простите, дипломатии не обучены…

Дебаты между зрелым прапорщиком и легкомысленным капитаном могли, как это нередко случалось, перерасти в легкую перебранку. После убойного аргумента «сам такой», они с минуту бы помолчали и, будучи людьми незлобивыми и отходчивыми, непременно б нашли способ позабыть о размолвке. Но сейчас напряженная ситуация диктовала свои условия — до блиндажика оставалось метров пятьдесят и Станислав, шествующий между ними, тихо скомандовал:

— Замолкли оба! Александр, приготовься. Берешь левые цели, я — правые. И никаких резких телодвижений — помните, за нами могут наблюдать сверху.

А через несколько мгновений события внезапно стали разворачиваться с катастрофической быстротой и совсем по иному — придуманному отнюдь не ими сюжету.

— Аллах Акбар! — раздался пронзительный крик из-за булыжников.

Над каменным укреплением вместо ожидаемых четверых бандитов, одновременно выросли семь или восемь фигур с автоматами наперевес. В ту же секунду, посылаемые стрелками со скал пули, стали клевать вокруг спецназовцев землю, с отвратительным жужжанием вздымая пылевые фонтаны. На горизонте появилась многочисленная толпа духов, несущихся во весь опор со стороны лагеря.

Ответные действия бойцов «Шторма» происходили скорее машинально, чем обдуманно — времени на обсчет ситуации им даровать никто не собирался. В таком положении сам бог велел соображать мгновенно и как раз-то производить самые резкие телодвижения. Не сговариваясь, они приняли единственно верное решение — взять молниеносным штурмом выдвинутый вперед оплот боевиков. Троица рванула вперед к возвышавшемуся над равниной метровому брустверу, поливая противника непрерывным огнем. Когда до цели этой безумной атаки оставалось с десяток метров, снайпер отвалился вправо и, падая, жахнул из винтаря в ближайшего «чеха». Воронцов кубарем отлетел влево и, разнося в клочья полу телогрейки, продолжал стрелять прямо из-под нее. Торбин же, перемещаясь зигзагообразными прыжками, вел огонь из «Вала» от бедра, добивая заметно поредевший «гарнизон» редута.

Так или иначе, но ближайшая и самая опасная сила — засада вместо обычного дозора за каменной насыпью была уничтожена в считанные секунды. Два десятка пуль, вроде бы прицельно выпущенных боевиками из «Калашей», целей так и не нашли, за исключением одной — слегка зацепившей плечо прапорщика.

— Перехитрили, паскуды смуглолицые! — с недоумением констатировал Шип, кидая для верности за ряды булыжников гранату. — И ведь отойти теперь невозможно — с верхотуры-то в спину лупить — одно удовольствие. Это я вам как профессионал заявляю!..

Приятели лежали в трех шагах от внешней стороны бруствера, скрываясь от засевших где-то на скальных площадках стрелков. После звучного разрыва гранаты Стас огласил свое решение:

— Циркач занимает позицию с пулеметом слева от укрепления, я справа. Отстреливаем самых резвых из тех, кто бежит сюда. Ты же Серега, попробуй понаблюдать за склонами гор — снайперы должны обнаружить себя выстрелами. Вот, держи бинокль…

Однако все оказалось не так просто. Когда офицеры ползком подобрались к противоположным закругленным краям редута, их взору предстала безрадостная картина наступления многочисленной бандгруппы. Около сотни рассредоточенных по долине воинов Аллаха быстро приближалось к остаткам отряда Гроссмейстера…

На основной базе ОСНаз «Шторм» увеселительных заведений не содержалось, если не считать просторной столовой, зачастую используемой в качестве банкетного зала по случаям юбилеев; свадеб; присвоения очередных званий или же получения наград, сыпавшихся на элитных воинов как из рога изобилия. В остальные вечера, когда общепитовская вотчина тихо пустовала, не обремененные летами офицеры и бойцы-контрактники отрывались по полной программе на шумной дискотеке, что тревожила покой пожилых пенсионеров в паре кварталов от гарнизонного КПП. Местные гражданские ухари широкоплечих парней недолюбливали, косили в их сторону недобрыми взглядами, однако побаивались и сносили присутствие непрошенных гостей безропотно. Девицы же — напротив, всегда были рады появлению статных молодых людей, нашедших себя в нынешней нестабильной жизни и, твердо стоящих на крепких ногах.

Когда одиночество в холостяцкой однокомнатной квартирке до предела одолевало Торбина, он одевал свой нехитрый и единственный гражданский прикид — поношенные джинсы, черную футболку, да куртку и так же отправлялся в оный «очаг современной культуры». На дискаче капитан неизменно встречал двух-трех приятелей-сослуживцев, сидевших за высокой барной стойкой или же в укромном уголке и снисходительно взиравших на вульгарные па. Присоединившись к умиротворенной компании, он заказывал холодного пива и погружался в расслабленное небытие.

На знакомство и общение с представительницами прекрасной половины времени у Стаса катастрофически не хватало. После участия в спецзадании у села Первомайское, а так же после штурмов дагестанских ваххабитских сел Чабанмахи и Убдент, он по возвращении надолго укладывался в госпиталь залечивать ранения. Если же приезжал здоровым, то отсиживался в домашней тишине, заставляя себя как можно скорее привыкнуть к мирному существованию — без звуков автоматных очередей, оглушительных разрывов и крепчайшей солдатской брани. Несколько месяцев требовалось всякому, побывавшему в огненном аду, чтобы подсознание перестало ожидать выстрелов чеченских снайперов. Чтобы отучиться выискивать опытным взглядом характерные признаки боевиков среди ничего не подозревавших мирных граждан Санкт-Петербурга. И, наконец, дабы снова почувствовать себя полноправным и нужным членом общества, жительствующего совсем по иным — чуждым войне законам.

И вот однажды, в минуту вожделенного распития слабоалкогольного напитка, под спокойную и проникновенную мелодию, случайно поставленную дискотечным диджеем, кто-то осторожно тронул его за плечо…

— Извините, — с нарочитой смелостью произнесла незнакомая девица весьма привлекательной наружности, — можно вас пригласить?

Несколько растерянный Гроссмейстер с сожалением посмотрел на запотевший, наполненный свежим пивом бокал, отставил его в сторону, и последовал за барышней, обратившей внимание почему-то именно на него.

Позже Станислав часто вспоминал первое впечатление от медленного танца с Елизаветой. Дивно пахнущие длинные волосы; нежные ладони, лежащие на его плечах; скромно потупленный взор… В этот знаменательный вечер они танцевали еще дважды, познакомились, немного поговорили. По удивительному совпадению она оказалась дочерью подполковника Щербинина, недавно переехавшего в Питер из Таджикистана и занявшего должность заместителя командира «Шторма». Вторично они встретились через неделю и уже общались, словно старые знакомые — беспечно, раскрепощено, с налетом этакой обоюдно завуалированной приязни.

Торбину она сразу понравилась — красивые, мягкие черты лица; бронзовая от южного солнца кожа; стройная, почти идеальная фигура. На первый взгляд Лиза Щербинина мало чем отличалась от массы девиц с великолепной внешностью, да гипсокартонной головой, набитой желаниями потусоваться, снять журнального плейбоя и бесконечно расслабляться. Однако с каждой встречей он открывал в юной девушке какие-то новые черты, наклонности, увлечения… Окончив музыкальное училище, она собиралась продолжить учебу в Санкт-Петербургской консерватории. Помимо музыки, неплохо разбиралась в живописи, литературе, истории… Суждения не отдавали категоричностью и навязчивостью, чувствовался такт и какое-то старомодное, не без родительской строгости воспитание. На третьей неделе их знакомства капитан вдруг поймал себя на мысли, что с нетерпением ждет следующего свидания.

Похоже, и он — высокий, симпатичный крепыш с серо-голубыми глазами и усталой улыбкой на приятном лице по-настоящему запал ей в душу. Каждый раз она искренне радовалась встрече, не отходила от него ни на шаг и с удовольствием принимала предложения пройтись по вечернему городу.

У них стремительно складывались чудесные, доверительные отношения. Все развивалось безоблачно до тех пор, пока однажды, прогуливаясь по Невскому проспекту, они не повстречали Сашку Воронцова…

Спустя один час двадцать пять минут после затяжного боя в расположении лагеря Шахабова, вторая группа под командованием полковника Щербинина подошла к опушке леса…

— Мы у самого логова, — прошептал комбриг, отодвигая ветку куста и разглядывая подступы к временным владениям эмира.

— Точно, — согласился Сомов, — вон виднеется какое-то строение из булыжников. Метрах в четырехстах…

— Ага, вижу. А основной бивак, вероятно, находится в долинке между тех двух скал.

Руководитель «Шторма» подозвал всех остальных бойцов отряда. Недолго посовещавшись, спецназовцы решили еще немного продвинуться вперед. Но не сделали они и десяти шагов, как наткнулись на три трупа…

— Наши сработали, — заключил майор, после беглого осмотра тел бандитов.

— Похоже на то, — согласился полковник.

Константин Николаевич промокнул рукавом камуфляжки выступившую на лбу испарину, посмотрел в сторону лагеря и пробормотал:

— Что-то не нравится мне все это…

— Что именно?

— Тишина какая-то гробовая. Не понятно, куда все подевались — ни наших, ни чужих…

— Действительно, странное безмолвие… — согласился Юрий Леонидович. — Не будь в первой команде предателя, сейчас на душе было бы куда спокойнее. Ладно, что здесь топтаться, пошли…

Пара лидеров незаметно просочилась до бугорка, откуда не так давно вели наблюдение Торбин, Воронцов и Шипилло. Осмотревшись, Юрий Леонидович дал знак подчиненным и, не дожидаясь их подхода, короткими перебежками стал подбираться к брустверу из булыжников. Оперативник старался не отставать.

Первое, что привлекло внимание, когда они оказались у каменного простенка — огромное количество стреляных гильз. Латунными цилиндрами было усеяно все пространство вокруг временного укрепления в радиусе семи-восьми метров.

— Что ж тут творилось-то? — изумленно качал головой Сомов. — Неужто они решили покрошить весь отряд Медведя!?

— Сомнительно… Сдается мне, все происходило по-другому, — Щербинин осторожно заглянул внутрь укрепления: — и здесь трупы «чертей»… Раз, два, три, четыре… Восемь!

Немного осмелев, майор тоже приподнялся. Взгляд его задержался на равнине между скалами и «редутом». От удивления он присвистнул…

— Представляю, какая была бойня! Посмотрите-ка сколько их там.

Все подходы к полукольцу, сооруженному из плоских булыжников, были буквально завалены мертвыми телами. Далее — на оконечности долины, где смыкались скалы, виднелись палатки и еще какие-то сооружения-времянки. Признаки жизни в лагере отсутствовали…

— Вот это да!.. — не удержался обычно скупой на эмоциональные оценки комбриг.

Он безбоязненно поднялся в полный рост и медленно двинулся по страшному полю брани, тщательно осматривая каждого боевика в надежде отыскать человека, внешне похожего на заместителя Командующего вооруженными силами Ичкерии.

Вскоре подоспели и рядовые бойцы. Во главе с оперативником они прочесали обширное каменистое поле, вплоть до построек-времянок, разыскивая хоть какие-нибудь признаки гибели сослуживцев из «Шторма».

Ни те, ни другие поиски успехом не увенчались…

— В лагере пусто. А там только погибшие от пуль, — Константин Николаевич указал рукой на тела, лежащие на расстоянии от ста до двухсот метров от дозорного пункта. — Ближе, где видны воронки гранатных разрывов, много чеченцев, изуродованных осколками.

С поникшей головой полковник прохаживался у входа в укрепление. Погрузившись в раздумья, он пнул ногой мужчину средних лет, височная область у которого была пробита лезвием ножа. Вместо левого глазного яблока у того чернела сплошная корка запекшейся крови. В закостенелом оскале матово-бледного лица застыл ужас его последней минуты жизни…

— Куда больше настораживают вот эти, — наконец проронил шеф спецназовцев. — Видишь, сколько здесь убитых в рукопашной?.. А в такой, брат, сваре даже самые отменные навыки не спасут, коль на троих налетает тридцать. Кроме того, не забывай — наших фактически было двое…

Намек Сомов понял. Мысль об изменнике давно уже не покидала и его сознание. Щербинин достал сигарету и, снова задумавшись, стал основательно мять ее двумя пальцами, не обращая внимания на обильно высыпавшийся табак. Вернувшись через минуту в реальность, с удивлением посмотрел на растерзанную сигарету и, отбросив ее, вынул из пачки следующую…

— Товарищ полковник! — внезапно окликнул один из бойцов, — там под горой крест!.. Здоровенный такой крест!

— Какой еще крест? — опешил тот.

— Могила с огромным крестом!

Офицеры поспешили за воином и скоро очутились возле продолговатого ровного холмика, сооруженного из желтовато-серого грунта. Северную его сторону венчал высокий крест, сработанный из толстых необтесанных сучьев. Благодаря темной древесной коре символ христианский веры сливался со скалами такого же сумрачного цвета и был издали почти незаметен. Могила была абсолютно свежей и никем не тронутой. Все члены второй группы сгрудились вокруг и молча стянули головные повязки…

— Кто же из них здесь? — послышался чей-то робкий голос.

— Сейчас узнаем, — подпалил сигарету руководитель «Шторма», — раскапывайте.

— Давайте не будем тревожить, — попытался возразить майор, — вроде все по-человечески сделано…

— Мы обязаны выяснить кто тут, дабы знать, кто пошел дальше! — с раздражением прервал его Щербинин. — Потому как личности Шахабова среди убитых нет, и уцелевшие снова идут по его следам! Это первое. А второе — мы даже не в курсе, сколько наших полегло, один или двое… Могу лишь уверенно заявить — не все, раз кто-то по-людски обустроил захоронение. Копайте!..

Это была могила одного человек. Когда бойцы аккуратно разгребли толстый слой земли, смешанной с серой пылью, их взорам предстал лежащий на дне неглубокой ямы спецназовец, накрытый армейским бушлатом. Сбоку от него покоились два бесшумных автомата «Вал» с искореженными стволами. Нехитрая верхняя одежонка скрывала голову и грудь погибшего. Из-под полы бушлата виднелись руки, сложенные на груди.

Все замерли, не решаясь открыть его лица…

— Ну, давайте же, у нас мало времени… — поторопил полковник.

Сомов нагнулся и медленно потянул за рукав. Затем выпрямился и, потерянно глядя на восковое лицо покойника, прошептал:

— Господи… Как же это его угораздило?..

2

После первого же выстрела прапорщика, чеченский снайпер на левой скале замолк.

— Воронец, последи-ка за ним на всякий случай, а я пока займусь вторым! — перекрикивая дробь пулемета, по-свойски распорядился Шипилло, — а то не ровен час, подранком окажется.

Безусловно, Александру было бы сподручнее присматривать за левой скалой, так как и сам он занимал позицию слева от бруствера, но работа его пулемета сейчас оставалась главной сдерживающей силой от сотни моджахедов, готовых лавиной обрушиться на спецназовцев. Посему Гроссмейстер принял иное решение.