Ее скандирующий вопль отдавался в ушах Курта болезненной пульсацией. “Убей! Убей! Убей!” От этой дроби, казалось, дрожала земля под ногами. В жизни Курта такое с ним случалось впервые. Его уже просили об убийстве (и даже заплатили), но чтобы столько людей делали это одновременно, руководствуясь единой животной потребностью растерзать ближнего своего… Ради которой, кстати, собственной шкурой они рисковать бы не стали. Такое можно наблюдать на боксерском поединке, рестлинге, на том же хоккее и даже поблизости от какой-нибудь жуткой автомобильной аварии, когда нога невольно тянется к педали тормоза… Это пугало.

Безволосый, лишившийся трезубца, лежал на спине и восстанавливал дыхание. Выпученные глаза таращились на Волка из прорезей забрала. В них был дикий ужас. Наверное, ему тоже впервые довелось слышать такие призывы — по своему адресу, естественно. Интересно, был ли он любимцем толпы, шел ли у нее на поводу, исполняя каждый ее каприз?

Отчего-то Курт в этом не сомневался.

Развернувшись, он двинулся прочь. К тому месту, куда должна спуститься узкая лесенка. Ошейник тем временем продолжал терзать шею, не прибавляя, но и не убавляя напора. Осталось недолго — Топор либо отключит питание, либо же приведет регулятор в верхнее положение. Но на такое Хэнк согласия дать никак не мог.

Что же он сделает? Этот вопрос пульсировал в мозгу Курта в такт с электрическими волнами.

Но делать, собственно, ничего не пришлось.

Страйкер как раз проходил мимо трезубца, присыпанного песком. Для того чтобы взять грозное оружие, Волку требовалось приложить слишком значительное усилие, разумеется, в данной ситуации. Электричество, свернувшись в черепе мотком колючей проволоки, только и дожидалось, когда Курт изменит положение тела, чтобы отобрать у него все управление. Наклонись он к земле, и подняться ему уже вряд ли удастся.

В голове шумело, перед глазами плясали темные пятна. Уши закладывало от безумного крещендо толпы. “Убей! Убей! Убей!” Мысли превратились в облако бесноватых светлячков. Курт уже с трудом понимал, где он находится и находится ли вообще. Он уподобился слепому щенку, что едва успел покинуть утробу матери…

В тут внимание его привлекла некая странность. Собственно, Курт даже не задумывался над тем, что же конкретно он увидел. В отполированных до зеркального блеска ножах трезубца мелькнула отраженная тень — аккурат за спиной Волка. Она двигалась быстро и почти мгновенно исчезла из трех стальных зеркал.

Если бы Курт начал задумываться, то наверняка бы не успел. Вместо этого он поддел трезубец ногой. Простое движение, и длинная металлическая рукоять полетела в открытую ладонь. Голова Курта тем временем поворачивалась в сторону потенциальной угрозы.

Гладиатор бежал к противнику большими шагами. Правая рука поднялась к самому уху для единственного удара. В ней сверкал “гладиус” — тот самый, что выпал из волчьей лапы. Забрало шлема приоткрылось, за ней темнело искаженное в яростной маске лицо. Рот безволосого был широко открыт, будто черное дупло. Волк отчетливо видел, как оттуда вылетают хлопья слюны. Безволосый что-то кричал, но Курт не слышал ни звука. Он сосредоточенно глядел, как солнечные блики пляшут на гладкой поверхности клинка, отстранение замечал пятна свернувшейся крови. Картина, что ни говори, была очень пугающей — словно ночной кошмар.

Как бы там ни было, куда больше Волка беспокоили назойливые судороги в шее, а также невеселый вопрос, не лишится ли он сознания в самый ответственный момент.

Наконец в открытую ладонь что-то толкнулось — казалось, успела миновать целая вечность. Пальцы автоматически сомкнулись на гладкой рукояти. Нейроны отметили спокойную прохладу металла. А в следующее мгновение Волк совершил свой бросок.

Таран его такому не учил. Более того, говорил, что это опасно, равно как и малоэффективно: можно связки повредить, а то и мышцы порвать. Однако у “волчонка” уже не было времени на такие размышления. Он действовал, как бездумный автомат. Никогда еще ему не доводилось метать копье — ведь трезубец по сути был тем же копьем — таким образом. Он не видел, чтобы кто-либо делал подобное.

Но мышцы сократились, а суставы согнулись и вновь распрямились, будто им каждый день приходилось выполнять аналогичные действия. Волк толкнул трезубец от бедра, без замаха, из катастрофически неудобной позиции. Чем-то это напоминало популярное движение при игре в бильярд. Трезубое оружие со свистом устремилось к цели.

Долю секунды спустя в плечевом суставе Волка что-то щелкнуло. Шары с порядковыми номерами прервали свой и без того неспешный полет, наверное, из чистого любопытства. Один из них (с символом “О”), задетый пролетавшим трезубцем, устремился к безволосому.

Тому оставалось пробежать всего несколько шагов, “Гладиус” уже готовился опуститься на ключицу Курта, круша кости и рассекая плоть, пытаясь добраться до самого сердца… Но движения гладиатора казались странно заторможенными, тогда как трезубец мелькнул стальной молнией. Холодная вспышка, за которой остался инверсионный след.

Момент, когда эта молния ударила в грудь безволосого, каким-то образом “вывалился” из пространственно-временной ткани, во всяком случае, ею пропустил даже Волк, не говоря уж обо всех остальных. Прозвучал тихий хлопок, а затем длинные лезвия материализовались внутри грудной клетки гладиатора. Тот не успел и рта закрыть, как, отброшенный силой удара, полетел в обратном направлении. Сандалии оторвались от твердой поверхности, Тело приняло горизонтальное положение. Путь его отмечали крошечные кровавые капли — вырываясь из трех глубоких ран, они повисли в воздухе дисперсной полосой с такой непринужденностью, будто бы законы гравитации были не для них вовсе писаны…

А затем время сорвалось с катушек.

Действительность вернулась к своему обычному ритму. Звуки ворвались в черепную коробку Курта, словно вой набирающей обороты турбины. Образы атаковали глаза, по оптическим нервам продрались непосредственно в мозг. Восприятие пульсировало нестерпимым спектром красок, от которых Курт был избавлен в течение некоторого времени. Помимо того, каким-то образом он успел позабыть, что привык ежесекундно обрабатывать гига— и мегабайты бесполезной информации, а не только то, что нужно. Реальность была слишком быстрой и шумной. Запахи пробирались в ноздри, терзали рецепторы насыщенностью оттенков. Над Ямой, как оказалось, висел густой и тошнотворный запах человеческой крови.

“Убей! Убей! Убей!” — продолжал кто-то истошно скандировать. Но и он заткнулся через несколько секунд.

Повисла тишина.

Курт посмотрел на гладиатора, к которому вернулся трезубец. Но на этот раз стальная рукоять торчала из крепкой груди и качалась из стороны в сторону — в такт угасавшему дыханию. Три лезвия обрамляли кровавые лужицы, собравшиеся в ямках меж ребер. Но и там кровь не задерживалась, стекая на песок уверенными струйками. Сами же пробоины едва слышно булькали и пузырились — легкие травили воздух.

Задрав голову, Курт огляделся. Безволосые, храня полное молчание, таращились на победителя. Таран улыбался — широко и торжественно. Только сейчас Волк сообразил, что боль в шее исчезла.

Затем грянули аплодисменты.

Так Волк стал легендой — с первого боя.

Он проснулся знаменитостью и даже не подозревал об этом. Слухи о новом бойце Тарана, и без того известного, поползли по Клоповнику. Они проникали в самые глубокие норы, щели и каверны, тревожили обитателей и вызывали интерес даже у самых равнодушных. Волк — гладиатор? Такого еще не бывало.

Клоповник кипел от обилия противоречивых слухов. Новости здесь, как в средневековье, передавались преимущественно вербально, с быстротой, до которой было далеко даже Сети с ее формальностями и скрытым контролем. Но зато, переходя от одного к другому, информация неизбежно искажалась. Что-то приукрашивали, а что-то забывалось. Те немногие счастливчики, которые лично присутствовали на “эпохальном представлении”, выступали в роли просвещенных и осведомленных знатоков. Кое-кто, обладавший даром рассказчика, собирал большие аудитории, где любой желающий мог узнать “обо всем этом из самых первых рук” за весьма умеренную плату. Частенько, впрочем, из толпы звучали обвинения в плагиате, вранье либо же и вовсе крики типа “Ты там никогда, поди, и не бывал?!”. Создавалось впечатление, будто такие моменты публика обожала больше всего: все, давясь от хохота, наблюдали, как представители конкурирующих фирм лупят друг друга почем зря.

Узнай Волк об этом, он бы сильно удивился. Он знал только о том, о чем Таран рассказывал сам. В первые два дня тот, как правило, только бурчал, хотя и не мог скрыть торжества. Причиной же такого неудовольствия служило то, что Страйкер все-таки потянул лапу, которой совершил свой феноменальный бросок. Это болезненное обстоятельство всплыло наутро, когда Волку с трудом удалось почистить зубы. Тем не менее жаловаться было не в его привычках, тем более ненавистным тюремщикам. Он отправился на тренировку.

При первой же атаке Хэнк понял что к чему. Он долго ворчал и поручил одному из гладиаторов, к которому Курт относился более-менее лояльно, осмотреть поврежденную лапу. Когда же осмотр не выявил чего-либо серьезного, Таран облегченно вздохнул. Он велел перевязать лапу теплой тканью и строго-настрого запретил Волку нагружать ее без нужды. “Лишний повод потрудиться левой, — ворчал безволосый, — она у тебя хромает… Вчера ты едва не промазал, локоть нужно держать…”

Таким образом, Курт был благодарен правой конечности за то, что почти четверо суток провел в относительном покое. Тренировки длились всего два часа, после чего узника препровождали в обход “качалки” обратно в камеру. Волк хотел было и дальше симулировать, но провести Тарана было не так-то просто. На пятый день, когда боли в мышцах практически прошли, безволосый сразу же распознал обман: “Ишь ты, хитрец… Зря ты так”.

В Клоповнике Яма была далеко не единственная. По утверждениям Тарана, все остальные представляли собой не что иное, как бывшие сортиры. Однако гладиаторские бои происходили не только в этом квартале, полновластным хозяином которого, по сути, являлся сам Хэнк Таран. Имели место и, так сказать, “выездные встречи”, как случай с Джоном Клинком. Именно на эти мероприятия Таран и рассчитывал, потому как опасался вывозить бесценного пленника куда-либо за пределы Подворья. Это было слишком опасно, да и не имело особого смысла.

Поэтому Таран стал куда-то часто отлучаться, пропуская порой даже тренировки “волчонка”, приобрел портативный терминал с выходом в Сеть, а также долго беседовал с кем-то по видеотелефону. За считанные дни в его поведении появились замашки дельца, ведущего ответственные переговоры о подписании дорогого контракта.

Так, по сути, и было. “Подняв” первые деньги, Таран искал “волчонку” новых противников. Вот только незадача, местные промоутеры не спешили, боясь прогадать. Хэнк перехитрил самого себя — первый выход Волка на арену оказался чересчур эффектным. Подобного не ожидал никто. Всем было крайне любопытно, но никто не собирался рисковать понапрасну собственными людьми и деньгами… В первую очередь, конечно, хозяева других гладиаторских школ. Деньги и люди были напрямую связаны друг с другом, потому как являлись действительно их “собственными”…

С этими-то субъектами Таран и вел переговоры, вот только все, по его утверждениям, “юлили и прыгали, будто кошка на раскаленной сковородке, которой сделали скипидарную клизму…”. Другими словами, на предложения Тарана откликались, однако весьма осторожно и сдержанно. Информации не хватало катастрофически. Бой с парнями Клинка был не столько зрелищным, сколько скоротечным. На следующий день и впрямь понадобилось много песка. И потому большая часть конкурентов Хэнка по “гладиаторскому ремеслу” с нарочитой любезностью расшаркивались друг перед другом, охотно уступая право первого хода коллегам… Никто не стремился лезть в волчье логово, предварительно не разведав обходных путей. По слухам, были сделаны предложения даже Лысому Хью, если вернее, то небезызвестным Хмырю и Шилу. Неразлучной парочке, разумеется, пришлось изображать хорошую мину при плохой игре, — ни тот и ни другой не желал повторения предыдущего опыта, когда оба чудом вырвались из волчьих когтей…

В общем, дела обстояли не слишком хорошо, но Тарана это испугать не могло. Он сам рассказал обо всем этом Курту. Вероятно, больше рассказать было некому.

Как бы там ни было, своей промежуточной цели Хэнк добился — школа Клинка потерпела сокрушительное поражение. И, по словам самого Тарана, “оказалась в такой глубокой заднице, что выковырять ее оттуда не сможет самый искусный нанохирург. Стивенсон лишился четырех лучших бойцов и, само собой, немалой суммы денег. Но это в конечном счете были пустяки. Бойцов можно обучить, а деньги — заработать. Гораздо сложнее дело обстояло с репутацией, которая, по словам того же Тарана, “подмокла настолько, что ее и микроволновка не спасет…”

Гладиаторский бизнес в Клоповнике, да и где бы то ни было еще был весьма специфическим и тонким занятием. В нем, как на арене, выживал сильнейший. Тот, кто сделал неверную ставку или положился не на того воспитанника (что, впрочем, одно и то же), рисковал вылететь из этого бизнеса, будто пробка из бутылки с шампанским. Школа Клинка более не будет пользоваться прежним авторитетом, по крайней мере, какое-то время. Подлатать репутацию очень и очень непросто.

Проигрыши случались постоянно, ведь в этом, собственно, и состояла суть боев. И все-таки, когда опытные ветераны арены проигрывали новичку, что, как правило, случалось раз в пятилетку, это могло одним ударом поставить крест на всей школе. Обычно фанаты имели представление о возможностях гладиаторов и делали ставки соответственно. В случае с Волком поверить в поражение “темной лошадки”, противостоявшей ЧЕТЫРЕМ известным гладиаторам, казалось логичным и будто бы правильным… Но когда победу в конце концов одерживают не ветераны, а неизвестно откуда взявшийся метаморф, все шишки, естественно, валятся на проигравшего. А победителя, как известно, осудить не так-то просто…

Те, кто поставил на Курта какие-то гроши, через считанные минуты стали богачами (вернее, станут, как только должники соберут всю требуемую сумму, что, как известно, также очень непросто). Именно поэтому школа Клинка не очень скоро начнет представлять для школы Тарана серьезную опасность. Сам же Хэнк, похоже, в мечтах уже вознесся к вершинам Ульев, как и предсказывал, в Клоповнике ему станет тесновато…

Рано или поздно.

После активных поисков в конце концов Таран отыскал “волчонку” сразу двух противников. Они спустились в Яму один за другим, причем второго пришлось заталкивать внутрь едва ли не под дулом пистолета. Он видел, ЧТО Волк сделал с предыдущим.

Но толпа требовала продолжения, а кроме того, оба гладиатора чем-то не угодили своему хозяину. Пустить их в расход — под волчий меч — было гораздо прибыльнее, нежели все остальное…

Первый был облачен в кожаные доспехи, закрывавшие лишь шею, руки и ноги. На голове у него был причудливого вида шлем с широкими “полями” и решетчатое забрало.

Мускулистая грудь сверкала бисеринками пота, ноги переступали с плавной неторопливостью. Руки же вращали грозное оружие — металлический шар с десятком острых шипов на длинной цепи. Моргенштерн со свистом летал над раскаленным песком Ямы. Гладиатор орудовал им с завидным мастерством. Оружие было не из простых и в умелых руках могло натворить немало дел. Об этом говорили как багровые полосы на речном песке, так и перемотанные тела, которые Страйкер заметил у дальней стены. Они, похоже, уже никого не интересовали.

Приободренный недавними победами, которые были словно первые лопаты угля в прожорливую топку, гладиатор осыпал Волка оскорблениями и угрозами. Курт стоял неподвижно, дожидаясь, когда Таран выстрелит из своего пистолета. Стоял и молча слушал, как противник обзывает его “мохнатым мешком с дерьмом”, “генетическим уродом” и всякими другими словами. Да уж, далеко не каждый день его так величали. Таран, тот выражался литературно и правильно…

А “утренняя звезда” тем временем продолжала свой стремительный полет. В голову Волка, как и рассчитывалось, лезли малоприятные мысли о расколотых черепах и переломанных ребрах. Тяжелый металлический шар мог бы перебить хребет, будто тростинку.

Потом грянул выстрел…

… Безволосый изумленно воскликнул, когда цепь моргенштерна оказалась на его собственной шее. Волк тянул за оба конца, пока звенья цепи не впились в шею гладиатора, — аккурат под причудливым шлемом. Возглас сразу же сменился протяжным хрипом. Металл расплющил трахею и двинулся дальше, передавливая артерии, мышцы и хрящи.

— Убей! Убей! Убей! — бесновалась толпа.

Но Курт не нуждался в подсказках. Наученный предыдущим горьким уроком, он и так собирался ЭТО сделать. Чтобы выжить в Яме, следовало научиться убивать самому. Его благородство и милосердие, как и в прошлый раз, никто не оценит. А в спину наверняка устремится металлический шар с десятком острых шипов…

Ноги безволосого заколотили по песку, а пальцы потянулись к цепи, но протиснуться между шеей и цепью было уже невозможно. Страйкер продолжал методично закручивать цепь по часовой стрелке. Руки безволосого пытались схватить Волка за шерсть, однако в скрюченных пальцах уже не было силы. Из-за решетчатого забрала доносились лишь тихие, неестественные звуки, напоминавшие скрип старого часового механизма, который требовалось заводить специальным ключом. Глаза безволосого выпучились и, казалось, вот-вот вывалятся из шлема и покатятся по арене, круглые шарики с ярко-красными нитками набухших сосудов. Металлический шар лежат на песке, забытый и никому не нужный.

— Убей! Убей! Убей!

Курт напряг мышцы. Мгновение спустя под лапами что-то хрустнуло, и голова безволосого безвольно упала набок. Цепь глубоко вдавилась в шею, кое-где на голую спину текла кровь.

Волк разжал онемевшие пальцы, отступил на шаг. Обмякшее тело безволосого плавно опустилось на песок, казалось, он о чем-то раздумывает, отказываясь поверить в свою смерть.

Толпа притихла.

Потом раздались традиционные аплодисменты.

Второй был практически гол, если не считать черной набедренной повязки и кожаных сандалий. Высокий и статный, с могучей мускулатурой, гладиатор словно был вырезан из черного дерева. На жестком лице сверкали белками глаза, затравленно и бешено. Парень, очевидно, собирался стоять до последнего… Хотя, с другой стороны, ничего иного ему не оставалось.

Время мольбы и переговоров с хозяином прошло; лестницу подняли, люк Ямы захлопнулся. Обратный путь лежал через мохнатое тело противника, и безволосый намеревался это проверить.

Несколько секунд спустя сверху сбросили оружие — звякнув, оно отскочило от арены. Гладиатор кинулся вперед и подобрал оба предмета, опасаясь, как бы противник не проделал это раньше, лишив его последней надежды на спасение. Но Курт не шевелился — отдыхал после первой схватки. Она была на редкость тяжелой…

Оружием гладиатора оказались два коротких, изогнутых меча. Лезвия блестели в солнечном свете и походили на огненные полумесяцы. А когда безволосый скрестил их, подняв над головой, они стали похожи на грозные ножницы. Мышцы гладиатора сократились, а вместе с ними щелкнули лезвиями оба меча— демонстрация того, как именно голова Курта отделится от мохнатого туловища.

Кивнув, Курт нетерпеливо посмотрел на Тарана.

Темнокожий гладиатор прыгнул вперед. Мечи в его руках крутились, будто серебряные пропеллеры. От былой неуверенности не осталось и следа. Грудь и живот лоснились от пота и крови, что стекала из длинного косого разреза, которым “гладиус” отмахнулся от безволосого. Фокус повторился: Курт отступил в сторонку и просунул меч между вращавшихся “лопастей”. Пропеллеры сразу же заклинило, а сам негр с поспешностью отскочил, дабы избежать проникающего ранения в грудную клетку…

Курт не включился в бой и наполовину — гораздо больше его интересовали обитатели Клоповника, обступившие решетчатый конус Ямы. Волк понимал, что это невозможно, и все-таки подсознательно выискивал глазами во всей этой толпе одного-единственного человека. Лысый Хью отчего-то сегодняшнее представление решил пропустить, однако Курт интересовался вовсе не им. Чтобы попасть на Подворье Тарана, коротышке требовалось преодолеть пару кварталов.

Ковбою же — спуститься с одного из верхних ярусов Улья.

Но, как Волк ни старался, он не обнаружил ни костюма цвета слоновой кости, ни роскошной шляпы, ни ухоженных усов, ни даже какого-то намека на аромат жасмина. Вонь немытых тел забивала все. Что же до костюма, то его можно было и не искать — не станет же такой господин ходить два раза подряд в одном и том же наряде!

Конечно, Ковбой мог явиться сюда, замаскировавшись под традиционного обитателя Клоповника, закутавшись в серые лохмотья и искусственный запах затхлой немытости… Просто для того, чтобы проверить, как поживает его незадачливый киллер. Только… зачем ему это?

Вряд ли Ковбою вообще сообщили, что последний Волк уцелел. Ему должно быть достаточно известия о том, что Стая полегла в своем же Убежище, все стены которого стали похожи на абстрактное граффити в кроваво-бетонных тонах…

Если же каким-то чудом Ковбой был в курсе событий, то это известие наверняка его не слишком взволновало. С высоты пентхауса Улья обитатели Гетто, не говоря уж о Клоповнике, казались такими мелкими и незначительными. Яма же, вероятно, и вовсе казалась чем-то вроде Марианской впадины. У того, кто туда попадал, было столько же шансов выбраться наверх, сколько обладатель билета головизионной лотереи имел шансов выиграть миллион долларов. А Ковбой, судя по всему, не привык полагаться на чудо. За него всю работу сделают другие, их мечи, похожие на блестящие ножницы…

Но Курт пообещал доказать бывшему нанимателю, что учитывать следует даже чудо, особенно в таких серьезных расчетах. Он выберется из Ямы, чего бы ему это ни стоило. Сколько бы трупов ни пришлось разбросать на этом самом пути.

Темнокожий гладиатор бросился в очередную, судорожную и безнадежную, продиктованную смертельным ужасом атаку. Кривые мечи в его сильных руках вновь запели свою кровожадную песню. Однако в их голосах слышалось отчаяние, и оно же стыло в глазах гладиатора. Он понимал, что обречен.

И все же не прекращал борьбы.

Нет ничего более позорного для гладиатора — Таран неоднократно это подчеркивал, — чем опустить оружие и молить о пощаде. Пощадить может только судьба. Ею же распоряжались поднятые вверх или опущенные вниз большие пальцы. Опусти гладиатор мечи — и с ним сразу же расправилась бы негодующая толпа, потому что от его смерти либо же маловероятной победы зависели немалые деньги. На арене это приравнивалось к саботажу. Несмотря на то что процентная ставка Страйкера была значительно выше ставки чернокожего, такой исход расценивался бы как обоюдный проигрыш. В этом случае Курт также разочаровал бы толпу, ведь исчезла бы необходимость убивать этого мускулистого парня.

Но для того уже все было решено. Он мчался в атаку, вращая клинками. И тогда Волк понял, что тянуть дальше бессмысленно. Он хотел как можно скорее покончить со всем этим и отправиться обратно в камеру — смотреть головизор и думать о будущем.

Курт шагнул навстречу. Его мохнатая лапа устремилась вперед быстрым, неуловимым движением. “Гладиус” встретил клинок, дико лязгнул металл, полетели искры. Серебристый пропеллер заглох — в который раз. Волк вставлял палки в колеса собственной смерти. Инерция удара была слишком сильна, лапа болезненно заныла. Но Курт потянулся левой и схватил запястье противника. Ему вновь казалось, что время стыло маслянистыми сгустками (бильярдные шары куда-то подевались, транс никогда не происходил одинаково). Рука чернокожего будто плыла в сладкой патоке, обхватить ее когтистыми пальцами не составляло никакого труда. Курт напряг мышцы, однако не слишком сильно, чтобы не сломать кость или не повредить сухожилия. Он не хотел, чтобы противник потерял кривой меч — тот ему еще понадобится.

Но клинков было два. Другой продолжал движение к волчьей глотке. На этот раз парировать его не представлялось возможным — невзирая на притормозившее время, остановить которое совсем было нельзя, “гладиус” весил не так уж и мало. Негр же слишком быстро раскрутил свой пропеллер. Курт понял, что не успеет. Поэтому ему не оставалось иного выхода, кроме как разжать пальцы. Рукоять короткого меча полетела к поверхности Ямы, в то время как правая лапа Курта устремилась к цели. Ему пришлось немного отклониться, чтобы убрать с траектории шею и голову. Лапа метнулась вперед разъяренной коброй. Какое-то мгновение спустя пальцы сомкнулись на втором запястье противника, сжав его стальным кольцом. Рукоятка же изогнутого клинка осталась зажатой в черном кулаке.

Над Ямой сгустилась тишина. “Гладиус” плашмя ударился о теплый песок — будто гром ударил.

Волк улыбнулся. Его губы раздвинулись, обнажая острые зубы. Негр понял, что глядит в лицо собственной смерти. Пощады не будет. Он упустил свой шанс.

— Убей! — крикнул кто-то.

Толпа заволновалась. “Волчонок” явно делал что-то не то — его противник по-прежнему был вооружен, меч же Курта валялся где-то под ногами. Кроме того, Волк занял заведомо неудобную позицию. Кто же так делает?! — наверняка негодовал Таран на вершине купола. Негр выглядел крепким, очень крепким. Но видимость — это всего лишь видимость и не более того.

Курт напрягся. Он надавил на запястья противника и начал их неумолимо сдвигать. Неф оскалился и расставил ноги шире, для пущей устойчивости. Смерть уже нависла у него над плечом и нашептывала сальности, и все же он хотел попытаться.

Но мгновение спустя стало очевидно, что эта попытка сродни намерению остановить горный обвал голыми руками. Волчья хватка усиливалась с каждой секундой. Чернокожий гладиатор с отчаянием сознавал, что ничего не может сделать. Мышцы под темной кожей вздувались, словно канаты, но их мощи хватало ровным счетом настолько, чтобы на считанные секунды отдалить неизбежный конец. И только.

Волк же стоял, не двигаясь с места, и только сдвигал запястья негра все ближе друг к другу. Казалось, он вовсе не замечает оказываемого ему противодействия, а сосредоточенно что-то обдумывает. Но это лишь казалось. На самом же деле противник был силен, очень силен, гораздо сильнее большинства безволосых, что когда-либо Курту встречались. Это было испытание на грубую силу, и в нем, разумеется, должен был одержать победу сильнейший. Волк же находился сейчас на пике физической формы, и вершина эта была много выше, нежели когда-либо прежде в его жизни. Тренировки Хэнка, как и следовало ожидать, не пропали даром. Покрытые шерстью мышцы Волка были напряжены не менее, чем у его безволосого противника под лоснящейся от пота черной кожей, просто это было не так заметно.

Изогнутые клинки неумолимо приближались к мускулистой груди гладиатора. От страшного напряжения она превратилась в уродливую бугристую массу. На пути блестящих лезвий не было ничего, кроме бесплотного воздуха. Дистанция сокращалась с каждой секундой. Толпа затихла и затаила дыхание, будто одно живое существо. Все напряженно глядели, как два титана мерялись силами. Кое-кто заключал скороспелые пари — в основном, вероятно, на время, потому как результат был очевиден.

Безволосый пытался разжать пальцы, чтобы выпустить рукояти мечей, однако Курт держал слишком крепко. Когтистые лапы пережали мышцы и сухожилия и, разумеется, перекрыли доступ крови к черным пальцам. Те не могли даже шевелиться, не говоря уже о каком-либо целенаправленном усилии. Из этого капкана не было выхода.

Курт, не отрываясь, смотрел в глаза гладиатора и видел, как паника сменяется в них безысходным отчаянием. Страх прошел весь спектр: от холодной неуверенности до бессильной покорности, и уже в отдалении маячил предсмертный ужас. Его морозные хлопья уже облепили черные радужки, будто хлопья азота в космическом вакууме — иллюминатор. И это толстое стекло вот-вот грозило лопнуть.

Видимо, безволосый тоже это чувствовал. Волк понял, что гладиатор намерен что-то предпринять — безрассудное и конвульсивное, сродни обычной судороге. Прежде всего, парень изменил центр тяжести. Это было не так уж и просто, потому как, сделай чернокожий одно неосторожное движение, и мечи сами найдут дорогу к его сердцу.

И все-таки гладиатор сумел. Он отодрал от песка левую ногу и толкнул ее вперед, целясь в гениталии Курта. Это был коварный и в то же время довольно умелый прием. Курт не без труда увернулся, и нога противника скользнула по его бедру.

Волк не стал терять времени даром. Он толкнул чернокожего, и тот не удержался на ногах. Оба гладиатора повалились на песок. Курт оказался сверху, ни на мгновение не ослабляя хватки. Сверкающие клинки по-прежнему глядели в грудную клетку, затянутую крепкими мышцами и шоколадной кожей. Это был вопрос времени.

А затем безволосый закричал, и в этом крике звучала обида на весь мир. Кончалась его такая недолгая жизнь, и исправить ничего уже было нельзя. Острия мечей коснулись черной кожи, двинулись дальше. Выступили первые капли крови, тут же превратившись в целеустремленные струйки. Момент, когда лезвия пронзили кожу и коснулись мышечных тканей, остался Куртом незамеченным. Он навалился на мечи всем своим весом. Крик, что рвался из горла поверженного гладиатора, превратился в жуткий, надрывный вой. Он летал над ареной, отражался от стен и норовил вырваться за пределы купола. Но скоро превратился в тихое бульканье. Клинки раздвинули ребра и вонзились в легкие. Кровь мгновенно затопила все полости и рванулась дальше, по носоглотке. Изо рта и ноздрей показались алые струйки. Глаза закатились, показались блестящие в солнечном свете белки.

Считаные мгновения спустя все было кончено.

Курту больше не было нужды держать запястья противника. Руки, а также ноги безволосого сотрясала конвульсивная дрожь. Сандалии поднимали миниатюрные песочные бури.

Поднявшись на ноги, Волк посмотрел по сторонам. Толпа безмолвствовала, потрясенная увиденным. На “волчонка” уставились десятки любопытных, озадаченных глаз. Некоторые глазели на тело, из груди которого торчали две рукояти изогнутых мечей. Сострадания в их глазах, однако, было немного. Курт его, во всяком случае, не разглядел.

А потом последовали традиционные аплодисменты.

Целых девятнадцать дней ничего необычного не происходило.