Но она, Афинская, никого, кроме двух самых доверенных ей людей, не посвящала в этот план, который разрабатывался несколько месяцев. Только привлечь в монашки она собиралась не цыган, а молдаванок и украинок, которые сотнями ночевали на Киевском вокзале, приехав в Москву в надежде на скромный заработок.
      Значит, или кто-то параллельно вынашивал подобный план, или кто-то из приближенных Афинской просто украл её разработки и внедрил акцию в действие, собирая нынче неплохой урожай. Нет, в это она отказывалась верить...
      Теперь она, Афинская, как никто другой догадывалась, что акция вот-вот должна свернуться. Цыгане разъедутся, и тогда трудно будет найти неизвестного имиджмейкера - конкурента или, вполне возможно, набежчика из другого крупного города, или предателя.
      В любом случае проверить две эти версии было необходимо. И она надеялась, что первый вариант отработает Яхтсмен. Его ребятишки, она была в этом уверена, могут выудить у монашек хотя бы какие-нибудь сведения.
      "Так, - словно приказала она сама себе. - С этим вопросом покончим". Теперь ей надо было приготовиться к встрече гостьи из отдела социальной помощи префектуры. Наверняка эта самая Маргарита Павловна что-нибудь пронюхала о связях Афинской с нищими. Хотелось бы ей, Афинской, знать, какой информацией об её деятельности располагает Белякова. А, впрочем, все равно никак этой чинуше не достать Афинскую. Ума не хватит. Руки коротки. В этом Афинская была уверена.
      ГЛАВА 10. БУРДАКОВ
      Информация была довольно скудная. Оперативники рассказали Бурдакову лишь о том, что в "Склиф" поступила молодая женщина с глубоким порезом на горле. Врачи позвонили к ним в отделение и просили приехать кого-нибудь из оперативников. * Пахнет преступлением? - спросил дежурный. * Говорит, что упала в подвале на кучу битого стекла, вот и получила порез. Но мы уверены - рана ножевая.
      Оперативники тут же смотались в Институт имени Склифосовского и встретились с дамой. Но она, запуганная, стреляла глазами и стояла на своем - упала в подвале, на стекло. * Хорошо, где подвал? * Забыла, - прохрипела больная. * Тогда собирайся. * Куда? * Поедешь в тюремный лазарет. Там вспомнишь...
      Она сразу вспомнила.
      Теперь они, оперативники, стояли перед Бурдаковым. * Что хотите дальше делать? - спросил он. * Надо посмотреть на подвал. * Готовьте опергруппу. Я прокачусь с вами.
      К нужному дому, где располагался злополучный подвал, они подъехали в сумерках. Обошли дом вокруг - одно из подвальных окошек мерцало тусклым светом. То ли свечи горели, то ли керосин жгли. В любом случае непорядок чревато пожаром.
      Они зашли в центральный подъезд, мягко, по-кошачьи, чтобы никто их преждевременно не обнаружил, спустились по лестнице, прошли вдоль отсеков, которые, судя по запахам, были завалены собранным осенью с садовых участков урожаем. Вдалеке замерцали огоньки.
      Милиционеры внезапно заскочили в помещение, своего рода - подвальный холл. В углу, около керосинки сидело человек пять - неопределенного возраста, небритых, заросших, в прокопченной рваной одежде.
      Бурдаков сообразил, что они очутились на лежбище бомжей. По множеству подстилок и рваных матрасов, разбросанных по цементному полу подвала, оперативники определили, что в подвале, видимо, тусовалось немало окрестных и приезжих "вольных" людей. С наступлением холодных осенних дней бездомные собирались в стаи и искали приют на зиму. И никого из них не смущало, что есть и спать приходилось на кучах мусора, вдыхая "ароматы" гниющих отходов.
      Ближе к полуночи отловили ещё пятерых мужичков и девицу, вернувшихся с промысла.
      Всех загрузили в оперативную машину и отвезли в отделение. Решили, что там каждый из бомжей и пройдет тестирование насчет их подруги, порезавшейся о стекло.
      Бурдаков распорядился оставить в подвале до утра одного дежурного оперативника: * Будут ещё гости, вызывай машину...
      На следующее утро он приехал на работу, и ему сразу же доложили: в одном из отсеков подвала под кучей сгнивших мешков и капустных листьев, обнаружили труп женщины. Видимо, в эту ночь, когда нагрянули оперативники, бомжи хотели вытащить покойницу из подвала и зарыть где-нибудь в укромном месте. Но не успели.
      А сюжет с "порезом о стекло" и убийстве развивалcя по следующему сценарию.
      Мертвая, как выяснилось, имела профессию сутенерши. Но последнее время утаивала доходы от продажи девочек от всей честной подвальной компании. В тот вечер бомжи распили несколько бутылок водочки и порешили женщину. Приговор вынесли с формулировкой "за мошенничество". Труп оттащили в один из отсеков с овощами и придавили мешками с картошкой.
      На другой вечер опять выпили. Было их мужиков десять. Разбавляли мужской коллектив две проститутки, которые и были под крылом убитой сутенерши. Сексапильной Маше - 28 лет, "девочка" уже с большим стажем. Ее подруга, Верка, на два года моложе, но тоже многое умела. Подружки колымили на площади трех вокзалов - обслуживали приезжающих и отъезжающих граждан.
      Так вот, когда выпили, Маша всей компании и заявила, дескать, не может больше жить в этом подвале рядом с "мертвяком". Но выйти на белый свет не успела, кто-то из бомжей в полутьме полоснул финкой по грязному горлу. * Кто полоснул, выяснили? Убийство на ком? - спросил Бурдаков. * Колятся они все, товарищ майор, каждый себя выгораживает. Я думаю, через час-другой будет ясна вся картина происшествия. Мы их растащили по разным кабинетам, так что сговориться не успели. * Хорошо, работайте.
      Он решил ознакомиться с текущими делами, подписать кое-какие бумаги.
      Открыл папку, начал читать. Но когда дочитал страницу до конца, понял, что ничего не понял. В голове засела бомжачья тема. Слишком много сведений за последние трое суток свалилось на него по этому вопросу. Он вспомнил, что после звонка Маргариты дал своему помощнику задание, хотя бы приблизительно выяснить количество нищих в городе.
      Конечно, подумал он, если верить статистике, то почти каждый третий россиянин оказался за чертой бедности. По сути дела, нищим. Опять же, если верить социологам, стоимость потребительской корзины, которая обеспечила бы весьма сносное существование одному индивидууму, - около 800 тысяч рублей. Бурдаков поймал себя на мысли, что непроизвольно перевел эту цифру в доллары - получилось около 150. Он усмехнулся уголком рта - вот так патриот! Большой начальник, а тоже все переводит в "зеленые". Но тут же сам себя и простил: а что поделаешь, если свои деньги нестабильны и каждый месяц обесцениваются? Ладно, будем считать, что порог бедности около 70 долларов. Вывод напрашивался сам собой: не только пенсионеры, но и большинство категорий рабочих и служащих таких окладов не получает. Да и зарплату месяцами задерживают. Значит, нищие? По статистике - да. Хотя в жизни многие из них, не потерявшие ещё совесть и надежду, как - то выкручиваются. А потерявшие?
      Бурдаков вздохнул: потерявшие и деньги, и надежду выходили на паперть.
      Он нажал на кнопку звонка. Тут же в кабинет зашел его помощник. * Кушнерев, я просил тебя подготовить справку о бомжах и нищих. * Я накидал, товарищ майор. Обзвонил участковых, дежурных по метрополитену, железнодорожную милицию. Но данные очень приблизительные. Этим вопросом надо заниматься серьезно.
      Через минуту перед Бурдаковым лежали отпечатанные на машинке "Москва" две странички текста.
      Картинка складывалась презабавная.
      Глядя на множество цифр, которыми была насыщена справка, он, конечно, понимал, что они далеки от реальных, и о количестве людей, просящих подаяние в столице, можно только догадываться по косвенным фактам. Он знал, что его сотрудники побегали и по переходам метрополитена, и по колхозным рынкам. Конечно, при всей своей добросовестности они за пару дней не успели бы побывать в 302 подземных переходах столицы. Поэтому в справке они приводили ориентировочное число попрошаек, которые в этих местах несли трудовую вахту. В центре города, в подземелье протягивало руку по 3-4 человека, за Садовым кольцом 1-2. 150 переходов между станциями метро заселило человек четыреста. Опять же, в справке указывалось, что на станции метро "Боровицкая" дежурный милиционер встречает до десятка нищих, зато, к примеру, на "Смоленской" их вдвое меньше. Поездные бригады просящих в метро насчитывают в общей сложности 130 - 150 человек. На центральных улицах столицы почти через каждые 100 метров можно столкнуться с грязным бомжем или опрятной старушкой, просящими подаяние. Бурдаков прикинул в уме - это где-то 30 - 40 человек на одну центральную улицу, десяток - на площадь, в зависимости от их протяженности и ширины.
      Да и в спальных районах столицы они не редкость. Несколько десятков нищих "обрабатывают" каждые из девяти железнодорожных вокзалов, по 2-3 десятка рассаживается в аэропортах...
      В это время зазвонил его прямой телефон, который помимо крупного начальства знали его жена, с которой они уже более двух месяцев ни разу не общались и жили по разным квартирам, и теперь Марго. Прежде чем взять трубку, он загадал: если звонит жена, то от дружеских встреч с Маргаритой он, Бурдаков, откажется. Конечно, если такая возможность представится. Если это Маргарита, то пусть Господь сам ведет их по дороге. Если начальство... "При чем тут начальство? - ухмыльнулся Бурдаков. - Коммунистические времена, когда за порочащие связи карали на партийных собраниях, прошли".
      Телефон настойчиво трезвонил. "Жена", - грустно вздохнул Бурдаков и снял трубку. * Мишка, ты на месте? А я хотела бросить трубку. Звоню тебе, звоню второй день - ты как в воду канул. * Здравствуй, Марго... - Сердце Бурдакова предательски застучало, казалось, на весь кабинет. Он, конечно, растерялся и даже не знал, что кроме дежурного "здрасте" говорить дальше. Но чутьем угадал, что свое нервное напряжение Маргарита, в отличие от него, прячет в словопаде. * Ты мне обещал, Миша, кое-какие данные. Обещал рассказать о редакторе "Милосердия", я звоню, звоню... * Марго, милая, - он сделал усилие, чтобы остановить и успокоить её. - Все я для тебя подготовил. Можем встретиться. * Да, Миша. Надо, надо встретиться. У меня к тебе так много вопросов, так много дел, всего много, Миша. * Чего всего, Марго? - он уже взял себя в руки и с наслаждением слушал её голос. Ему нравилось, как она путалась в словах, как боялась остановиться и замолчать. * Нам с твоим управлением хорошо бы подготовить справку и проект помощи и реабилитации бездомных. * Неужели мне больше нечем заниматься, Марго? Мне хотя бы десятую часть всех бандитов выловить. А ты, говоришь, реабилитация. * Да я не взваливаю все на тебя. Ты только подскажи, какие б ты профилактические меры принял. Все остальное сделаю я. Подпишем вместе. * Ну, это дело другое. Могу и рассказать кое о чем интересном. * О чем? * О ком. О нищих твоих. По нашим самым скромным прикидкам, свыше трех тысяч нищих выходят каждый день на работу только в пределах Садового кольца. А по всей Москве занимаются попрошайничеством около восьми тысяч человек. Всех их мы называем активными нищими. Я думаю, что такое же количество - просто бомжует. Побирается по помойкам, ворует. Еще столько же затаилось в подвалах, подземных коллекторах, на крышах домов. Мои ребятки подсказали, что в Москве, якобы, существует некая секта толстовцев - бомжей, почти безвылазно обитающих под землей, среди канализационных труб, где идет жесткая борьба не на жизнь, а на смерть. Полулюди-полуживотные выползают на свет из своих укрытий лишь затем, чтобы добыть себе пропитание, попрошайничать в метро или воровать. Немощного старика здесь добьют, а ребенка, ползущего вверх к выходу из канализационного люка, мать-бомжиха никогда не остановит: если сорвется и разобьется - будет сам виноват. * Какие страхи ты мне рассказываешь... * Увы, но все это так, Марго.
      Она молчала, видимо, обдумывая цифры и информацию. * Ну, что молчишь? * Стараюсь представить себе масштабы нищенской эпидемии. Ты знаешь, наверное, на всей европейской части страны не хватит мест в ночлежках и распределителях, чтобы расселить всех московских бомжей. Какой выход, Миша? * Мое дело, сама понимаешь, ловить и сажать. * Я-то понимаю, какое твое дело. Но всех-то не пересажаете. Просто, повторяю, мест не хватит. Миша, нам с тобой нужно готовить справку с предложениями и выходить в московское правительство. Понимаешь, если мы сделаем вид, что ничего не происходит и оставим нищенскую и бездомную братию в покое, то их меньше не станет. Наоборот, эти романтики свободы и независимости будут размножаться, как тараканы, с неимоверной быстротой. * Да, - согласился он и тут же от души рассмеялся, - рождаемость, как в Китае, надо регулировать. Ну что, будем делать аборты, Марго? * Как был ты солдафоном, так им и остался. В её словах не проскользнуло и тени сарказма. Бурдаков даже уловил, что сказаны они были с той теплотой и участием, с которыми она когда-то подтрунивала над ним. И он уже более серьезно спросил: * Другой вопрос, Маргарита - а захотят ли твои бомжи перевоспитываться? * Ты к чему? * К тому, что кто-то из этой бездомной братии и согласиться поменять улицу на комнату в распределителе или рабочем общежитии. Но далеко не все. И вот почему. Заработки у рабочих и попрошаек разнятся как небо и земля. Старики-то, если им увеличить пенсии, будут сидеть дома. Между прочим их и на паперти не очень-то балуют подаяниями. Дневного сбора едва хватает на хлеб и молоко. А вот инвалиды зарабатывают немалые деньги. Тем более если учесть, что они вовсе и не инвалиды, а только ими ловко прикидываются. * Такие бывают... * Спустись с небес, Марго. Мои ребята привели вчера в отделение двух таких мнимых калек с бывшей ВДНХ. Так вот, в разговоре выяснили, что те за один день зарабатывают самое меньшее по 20-25 долларов. На центральных станциях метро попрошайки умудряются собирать с прохожих от 50 до 100 долларов за смену. * Ого! Может быть, и нам с тобой попробовать? - Она вспомнила, как "устраивалась" на работу к нищей старухе, которая с детьми курсировала в электропоездах. * Эх, Марго! Хотя я, как ты говоришь, и солдафон, - в свою очередь подначил он её, - но при всех наших с тобой связях и возможностях нам в это общество не пробиться. Там свои начальники, своя охрана, своя жизнь. Там посторонним, особенно таким, как мы с тобой, дают от ворот поворот - все места давно и строго разделены между нищенской элитой. * Даже такая есть? * Есть, Марго. Так вот, эта самая элита ни за какие коврижки не захочет перевоспитываться и бесплатно жить в распределителе или реабилитационном центре. Они, если не снимают номера в приличной гостинице, то живут в хороших квартирах, а вечерами надевают фраки и смокинги и идут ужинать в дорогие рестораны. Кстати, ты как насчет ужина в ресторане? Обещала...
      Но она, ошарашенная информацией, молчала. Впрочем, из разговора с той самой старухой она поняла, что жить на заработок нищего можно припеваючи. Но чтобы зарабатывать за месяц от полутора до трех тысяч долларов!
      Бурдаков, подождав полминуты, словно между прочим сказал: * Тот ресторанчик, в Сокольниках, до сих пор работает... * Неужели? - сбросила она с себя оцепенение. * Да, Марго, - подтвердил свои слова он и почувствовал, как опять заколотилось сердце. - Я за тобой завтра вечером заеду? * Я буду ждать тебя, Миша. * А муж ревновать не станет? * Я, Миша, незамужем. Старая дева.
      Она грустно засмеялась.
      ГЛАВА 11. ЯХТСМЕН
      Яхтсмен сидел в мягком кресле в своем кабинете и барабанил пальцами по столу. Многое бы он отдал за то, чтобы узнать, кто же был тем умником, который организовал спектакль под названием "Монахиня". Впрочем, Яхтсмен был уверен, что уже к утру будет знать имя режиссера-самозванца.
      В дверь постучали, и Яхтсмен скривился в улыбке: вот, видимо, и первая монахиня. Ведь несколько часов назад, сразу после разговора с Афинской, он дал задание отловить с десяток нищенок в черных рясах и доставить к нему на допрос.
      Вошел бык, курировавший Комсомольскую площадь и три вокзала. * Ну, что, Борщ? * Шеф, Ярославский вокзал без наших сотрудников остался. * Как так? - удивился огорошенный Яхтсмен, предполагавший, что Борщ сообщит не печальную весть о потере добывающих работников, а что-то радостное об операции "Монахиня". * Вот так. Накануне вечером к лежбищу на "Электрозаводской" подъехал милицейский "Рафик", всех бомжей вытащили на свет божий, повязали и покидали в машину. Кстати, менты в том подвале мертвяк нашли. * Что! - заорал Яхтсмен. - Они не вывезли труп сутенерши?! * Не успели. Кто-то из них по пьяному делу Машутку-сучку порезал. И не до конца. Она смогла до "Склифа" добраться. А там врачи крутанули и доложили ментам. Те и вышли на лежбище... * Борщ! Они же тебя, дурака, заложат. Ведь это ты им посоветовал сутенершу прибить! * Я, шеф... - покорно признался бык. * Так вот, если жить хочешь, если в тюрягу не хочешь - исчезни из Москвы сию же минуту. Если тебя повяжут... * Я буду молчать, шеф! * Я сказал - исчезни из Москвы! На Урал, в Сибирь. Скройся, закопайся! Умри на время. Уяснил, что я тебе говорю?
      Борщ переминался с ноги на ногу и молчал. * Хорошо, - смягчился Яхтсмен. - Иди, пока. Я сам подумаю, куда тебе исчезнуть.
      Но Борщ, видимо, желая ещё что-то сказать, топтался у порога. * Ну, что еще? * Там быки двух монахинь привезли... * Ну, узнали, кто у них организатор? * Нет, шеф.
      Яхтсмена начинал уже раздражать и сам Борщ, и его ничтожный словарный запас. * Слушай, Борщ, у тебя, наверное, весь ум в шею и мышцы ушел. Смойся с глаз и скажи Черноте, чтобы привел одну из монахинь.
      Через минуту Чернота втолкнул в кабинет молодую, лет восемнадцати, рыжую девушку. Она была в длинной черной рясе, в руках держала головной платок. Глаза были заплаканы и испуганно бегали по сторонам. Она на секунду задержала взгляд на Яхтсмене и, видимо, поняв, что встреча с этим человеком ей ничего хорошего не сулит, опустила глаза в пол. * Ну, подруга, - Яхтсмен решил опустить все дипломатические тонкости первого знакомства, - кому денежки на ремонт Храма отдавала? Только не вздумай мне здесь дурочку валять! Будешь врать - отдам твое молодое девичье тело на усладу своим ребятишкам. Знаешь, что такое массовый субботник? Это, когда ты одна, как Ленин, а трудящихся очень много.
      Девчонка сразу поняла, что шутить и церемониться с ней здесь действительно не станут и без утайки ответила: * К вечеру, после смены все отдавала цыганке, которая работала вместе с нами и считалась старшей. * По сколько отдавала? * Все, что было собрано за день. Распечатывала пломбу на коробке и высыпала все бумажки ей в сумку. Она их даже не считала. * А тебе сколько за работу платили? * Первые три дня по тридцать тысяч, а следующие пять дней, включая вчерашний, по пятьдесят.
      Девушка не стала напоминать, что сегодняшний заработок, по всей видимости, ей не получить. Ведь парень по кличке Чернота ещё в машине забрал у неё коробку с выручкой. * Сколько денег было в коробке, Чернота? спросил Яхтсмен. * Двести двадцать шесть тысяч, - без промедления ответил бык, давно ожидавший этого вопроса.
      Яхтсмен понял, что вознаграждение монахиням выплачивалось в размере от 20 до 30 процентов дневного сбора. Но не более пятидесяти тысяч, как говорила фальшивая монашка. Он, вынув из кармана 50 тысяч одной банкнотой, протянул её удивленной девушке. * Возьми свой заработок.
      Но она, испуганная, даже не шелохнулась. Лишь недоверчиво смотрела на протянутую руку с купюрой. * Ну, что мне тебя упрашивать, что ли? угрожающе сказал Яхтсмен.
      Она сделал шаг к столу, взяла деньги и, видимо, не зная куда их деть, зажала в кулаке. * Сама-то откуда? * С Украины. Из Кременчуга. * А где они тебя наняли? * На Киевском вокзале. Предложили подработать. Я согласилась: пятьдесят тысяч - это такие деньги! * Кто предложил? * Две цыганки. Одна из них и была нашей старшей. А другую я больше никогда и не видела. * Только тебе предложили подработать? * Нет. Нас таких с Киевского вокзала человек двадцать собрали. А может быть, и больше. Из всех только шесть женщин и отобрала в свою бригаду наша старшая. Проинструктировала, где все на другой день должны собраться. На следующее утро в туалетной комнате Белорусского вокзала нам выдали рясу, мы переоделись и пошли к пробке на Большой Грузинской. Там базарчик небольшой, где цветы продают. * А где же вы после работы ночевали? * Ясно где! На Киевском и ночевали. Переодевались в обычную одежду и спали на креслах. А утром - снова на Белорусскую. * И сколько дней ты на вокзале уже ночуешь? * Недели полторы... * А на какой срок на работу брали?
      Девушка пожала плечами: * Ничего не говорили. Сказали только, что каждый день по полтиннику платить будут. Но сначала выдавали по тридцать.
      Яхтсмен встал с кресла и, как следователь, прошелся по кабинету, раздумывая, что теперь делать с девчонкой. Просить её, чтобы она указала пальцем на ту цыганку, которая забирала выручку, не имело смысла. Потому как, если старшая будет завтра на том же месте, то его братки смогут отличить хохлушку от цыганки и притащат последнюю к нему на "ковер". Только вряд ли та цыганка и её подчиненные завтра выйдут на "работу". Скорее всего, после того, как его быки навели шухер на всех автомобильных перекрестках, где были пробки, сбор помощи в пользу реставрации храмов закончится, и монашеский орден будет распущен. Несомненно, что руководство "монастыря" уже завтра будет знать о пропаже своих воспитанниц. И постарается раствориться. Только безмозглый дурак, не боясь быть разоблаченным, приказал бы снова выйти на паперть. Скорее всего, вся акция завтра к вечеру уже будет свернута. Значит в запасе есть только утро, когда на работу выйдут не информированные о хищениях группы монашек.
      "Тьфу, черт!" - в сердцах чертыхнулся Яхтсмен. И как он не догадался сказать, чтобы быки отловили старших групп, которыми, скорее всего, были цыгане. Оставалось надеяться, что кто-нибудь из его команды догадается притащить какую-нибудь настоятельницу группы. И тут он вспомнил о недавнем пленнике - Юрайте. Уж этот парень, несомненно, сообразил бы, кого нужно брать, чтобы выйти на разработчиков операции. Разговаривая с ним, Яхтсмен порой ловил себя на мысли, что Юрайт, глядя ему в глаза, читает все его мысли. Да-да, этот парень заблаговременно рассчитал, как Яхтсмен построит с ним всю свою беседу. И только он, Яхтсмен, хотел предложить ему перейти в свою команду, как Юрайт, не дожидаясь этого вопроса, сам ответил, что принадлежит другой команде и, сколько бы его ни били, о предательстве не помышляет. И ведь вычислил, сучонок, даже то, что после этого ответа Яхтсмен отдаст команду своим ребяткам, чтобы те поучили Юрайта уму-разуму и рассказали путем пинков и зуботычин, как нужно разговаривать с ним, Яхтсменом. Его уже выводили под руки, а он обернулся и рассмеялся прямо в лицо Яхтсмену. Нет, если бы не вмешательство Афинской, то Яхтсмен заставил бы этого вояку-засранца работать в его команде. Он даже знал, что если бы Юрайт согласился на его предложение, то уже через месяц-другой, после всесторонней проверки, был бы его правой рукой. С одним лишь мог согласиться Яхтсмен: Юрайт по уму и сообразительности был достоин своей учительницы - госпожи Афинской. * Вот что, дочка, - сказал Яхтсмен рыжеволосой девчонке, ожидавшей приговора. - Если хочешь остаться честной и живой, линяй как можно быстрее в свою Хохляндию. Одно могу тебе сказать - в серьезную ты передрягу попала. Чернота, проводи её и тащи вторую.
      Вторая монашка была лет на тридцать старше рыжеволосой. Родом из Молдовы. Наняли на работу её на Павелецком вокзале. Там она, на Садовом, и работала в пробках. Деньги из ящиков вытаскивал у них цыган, который появлялся около 18 часов вечера. Вся процедура сборов и расчетов у него занимала три-четыре минуты, после чего он незаметно исчезал в неизвестном направлении. Правда, всем без исключения платил по пятьдесят тысяч.
      Из холла вдруг раздался громкий крик, затем истеричный плач с причитаниями. Что-то, словно мешок с костями, грохнулось на пол. В ту же секунду плач прекратился и раздалась площадная грубая брань, какой бы позавидовали боцманы и ямщики.
      Яхтсмен вышел из кабинета, чтобы самому посмотреть, что там, внизу, за концерт устроили его быки и кто был в роли главного персонажа.
      На полу сидела пожилая цыганка неимоверной толщины. Она громко материлась и под дикий хохот быков старалась подняться с пола. Но ничего у неё без посторонней помощи не получалось, она угрожала быкам близкой расправой и перекатывалась с одного бока на другой, пытаясь встать на ноги. * Всэх вас порэжут, падлы! Уши отрэжут, носы откусят.
      Но, заметив, что угрозы никак не действуют на здоровенных парней, цыганка вновь зашлась в надрывном плаче и причитаниях. Она лежала на животе, юбка её задралась, и трусищи красного цвета и невероятных размеров больше походили на переходящее красное знамя, которое в период построения развитого социалистического общества выдавалось на хранение передовым коллективам трудящихся.
      Яхтсмен, увидев такую нестандартную картину у себя в офисе, сам чуть было не расхохотался. Но вовремя сдержал порыв смеха и грозно с лестницы спросил: * Ну, что ещё здесь происходит? Что за цирк устроили?
      Цыганка в ту же секунду подняла голову, увидела его и, определив в нем главного, лихо, словно мяч, подпрыгнула и со слезами обратилась к нему: * Ай, дарагой. Зачем меня, старую, сюда привезли. Атпусти, дарагой, меня. Дома детки малые без мамки плачут...
      Но Яхтсмен, оглядев своих подопечных, заулыбался, с сердца словно камень тяжелый слетел - у кого-то хватило смекалки притащить этот пузырь сюда. * Кто её приволок? - спросил он, оглядывая быков. * Суп, - сразу несколько человек показали пальцами на парнягу, сидящего в кресле в темном углу и не принимающего никакого участия в общем веселье около перекатывающейся цыганки. * Молодец, Суп, - похвалил своего братка Яхтсмен. - Как же ты её сюда доволок? * На такси, - скромно ответил Суп. * На такси? - изумился Яхтсмен. - Какой же дурак тебя с ней в такси посадил? Она же орала, небось, как резаная? * Не-а, - устало ответил Суп. - Я приметил, как она у всех монахинь из ящиков деньги собрала и пошла к Савеловскому вокзалу. Тут я дурачком прикинулся, вытащил пачку десяток и стал у неё на глазах пересчитывать. Она ко мне и подвалила, давай, говорит, погадаю. А я ей - все отдам, если поглядишь на мою жену и скажешь, блядует она или нет. Взяли такси и приехали сюда. Вот и вся история. * Ну, коли ты, Суп, сюда эту барышню привез, тащи теперь её ко мне в кабинет.
      Цыганка, кое-как успевшая подняться, вновь плюхнулась на палас и забилась в истерике: * Отпустите, суки, порежут вас всех. Вы ещё не знаете, на кого нарвались.
      Огромных размеров Суп поднялся с кресла, подошел к цыганке, сгреб её в охапку, забросил, словно огромный мешок с пшеном на плечо и стал подниматься по лестнице на второй этаж. Он так сдавил обширное тело тетки, что та уже и не думала голосить, а лишь хрипела, чтобы он ослабил захват.
      Так он занес её в кабинет Яхтсмена, свалил на диван и выпрямился, ожидая дальнейших приказаний. * Вытряси у неё все из карманов, - попросил Яхтсмен. * Я сама, - сказала цыганка и стала вытаскивать разную дребедень вперемешку со смятыми купюрами.
      "Если у цыганки окажется больше пяти-шести миллионов, - подумал Яхтсмен, - значит, она могла быть той самой сборщицей пожертвований, которой сдавали деньги старшие групп. А значит, эта птичка прямиком выходила на главу табора и разработчика монашеского спектакля". * Это все? - удивленно спросил Яхтсмен, разглядывая кучу банкнот. На его взгляд, сумма, выложенная на стол цыганкой, была не больше трехсот тысяч. * Все отдала, дарагой! - сказала цыганка и, заметив, что ей не верят, добавила: Все до копеечки. * Суп, - обратился к своему братку Яхтсмен, - сделай из тети неваляшку.
      Цыганка не успела сказать и слова, как Суп взял её за то место, что у женщин называется талией, легко перевернул вниз головой и, прижав цепкими руками хрипящую тетку к груди, начал вместе с нею подпрыгивать.
      Из многочисленных потайных карманов на паркет вылетели перевязанные резиночками пачки денег, какие-то коробочки с парфюмерией, предметы дешевой бижутерии.
      Яхтсмен, глядя на этот клоунский номер, расхохотался, вышел из-за стола и поднял четыре пачки с купюрами. Теперь он понял, что цыганка была из аппарата управления операцией "Монахиня". И, видимо, Савеловский вокзал был её последней точкой во время обхода и сбора пожертвований. Суп её взял в тот момент, когда она ещё не успела поменять мелкие купюры, сданные савеловскими монахинями, на крупные, как это она успела сделать с деньгами, собранными в других местах. Жадность и подвела цыганку, клюнувшую на то, чтобы обобрать и лоха, которым, по её мнению, мог оказаться Суп.
      Яхтсмен опытным глазом определил, что в перевязанных пачках - не меньше восьми миллионов рублей. * Оставь её в покое, Суп, - приказал Яхтсмен, - и этого добра хватит, чтобы догадаться, какого пингвина ты сюда приволок.
      Суп тут же разжал руки, и цыганка, упираясь ладонями в пол, чтобы не грохнуться всей свой массой, как мешок с опилками, сползла с быка.
      Пока она сидела на полу, растрепанная, размазанная, поправляя свои юбки и кофточки, Яхтсмен, словно заправский кассир пересчитал деньги. Было восемь миллионов пятьсот тысяч. Если учесть, что дневной сбор с одной группы монашенок, равнялся, как правило, полутора миллионам, то значит, цыганка успела оприходовать выручку у шести групп монахинь. Или же с двух автомобильных пробок. Яхтсмен знал, что одна автопробка постоянно образовывалась на Нижней Масловке. А где же на Савеловском могла быть ещё одна ? "Стоп! - догадался Яхтсмен, - так они трясли автомобилистов, паркующихся около самого вокзала!"
      Смех и веселое настроение покидали Яхтсмена и ярость все больше заполняла клетки головного мозга - полторы тысячи баксов с двух точек! Очень неплохо. С его точек! С его территории! * Так, - сказал он, глядя на неё с ненавистью, - если будешь крутить - ни табора, ни своих детей больше не увидишь.
      Цыганка всем телом повалилась на пол, обхватила голову руками и надрывно завыла. Она догадалась, что из-за своей жадности попала в лапы организованной преступной группировки. Она, сама занимающаяся криминальным мошенническим бизнесом, понимала, что просто так ей теперь отсюда не вырваться. Здешние ребятки заставят её сказать все о "сборе денег в пользу храмов", о своем таборе, о тех, кому она сдавала выручку. Но она также понимала, что за передачу всей этой информации в таборе её по головке не погладят.