Агата вдруг закрыла лицо ладонями и сильно разрыдалась. * Ну, что с тобой? Ты боишься со мной уезжать? Не надо этого бояться.
      Совершенно неожиданно она повернулась к нему и обняла за шею. * Я не люблю тебя, Кнорус. Я любила Юрайта. Но теперь все кончено. И я уеду с тобой. Здесь мне делать больше нечего. Я не хочу оставаться в этом жестоком городе ни дня, ни минуты. Я постараюсь полюбить тебя...
      Он чувствовал на своей щеке её горячие слезы, и ему её стало до боли жалко. Вдруг вспомнились все его пошлые грубоватые ухаживания за ней. И ему стало стыдно, что он до сих пор не смог понять в этой девушке всю глубину её души. * Милая, успокойся. * Я ненавижу Юрайта, - рыдала она, - я ненавижу Афинскую, ненавижу всех её нищих, ненавижу себя. Давай, быстрее уедем отсюда, Кнорус! * Обязательно, Агата. Обязательно. * Я виновата перед тобой. * В чем же? - отстранил он её от себя и посмотрел в глаза. - Это я перед тобой виноват. Грубая скотина! * Нет-нет, Кнорус. До сей минуты я играла, - она всхлипывала и старалась говорить связно, но у неё ничего не получалось, - сначала я сама решила ехать... К тебе... Чтобы ты освободил... А потом Афинская одобрила мой план и попросила... Попросила... * Что попросила, Агата? Говори, что она попросила - это очень важно для нас! * Чтобы я узнала, где ты находишься.
      Ему захотелось оттолкнуть её от себя. Ударить. Вышвырнуть из машины. Но она ещё крепче обняла его за шею и ещё громче разрыдалась. * Но я же не предала тебя, Кнорус. Я все тебе рассказала. Я шла на нашу встречу и думала, что если выдам тебя, то будет ещё одна жертва. И поняла: за что тебе мстить? Ты-то при чем в моих отношениях с Юрайтом? Да и заложницу ты взял вовсе не из-за меня. Все остальное - ваши дела с Афинской. Я не хочу о них знать ничего. Ничего!
      Он обмяк, и теперь ему стало жалко её. Он гладил её по голове и повторял: * Успокойся. Все будет хорошо. Теперь мы вместе, и я знаю, что нам делать. Это хорошо, что ты все сказала. Поручи мне, и я все устрою, как надо. * Прости меня, Кнорус, теперь я перед тобой чиста, и ты все знаешь. * Я тебя понимаю.
      Он завел машину и они поехали. Он вырулил опять на Тверскую, и через несколько минут они уже были на Белорусском вокзале. * Паспорт у тебя есть? * Да, - она порылась в сумочке, достала корочку и натянуто улыбнулась: Только это не заграничный.
      Он взял документ. * Подожди меня здесь, - и добавил: - А заграничный совсем скоро будет.
      Через полчаса он вернулся и, радостный, плюхнулся в кресло: * Завтра в восемь вечера мы уезжаем. В Минск. Значит, завтра у нас с тобой будет напряженный день. И тебя надо приодеть, и с оставшимися делами разобраться.
      Она благодарно посмотрела на него.
      До дома они ехали молча.
      Ее, Агату, не раздирали больше муки по поводу предательства. Да и к Кнорусу она уже не испытывала такой неприязни и отчуждения, какими награждала его прежде. Ей, казалось, что действительно жизнь в этом городе для неё потеряна. Она не хотела больше видеть этих переходов с просящими людьми. Она не хотела больше видеть Юрайта. Она не любила Кноруса, но сейчас была благодарна ему за то, что он, один на этом свете, хоть как-то мог поменять её жизнь. А она этого хотела.
      По дороге и Кнорус разработал новый план дальнейших действий. Он знал, что если привезет Агату на конспиративную квартиру, где быки держали в заточении Инку, то его подельщики сразу догадаются, что их шеф готовит почву к побегу вместе со своей зазнобой. Конечно, если они узнают об этом, то Кнорусу трудно будет от них добиться повиновения без дележа тех денег, которые лежали в сейфе. Делиться он ни с кем не намеревался. А значит, надо показать своим товарищам, что драпать в ближайшее время он никуда не собирается. Даже, наоборот, необходимо было обнадежить их, что все дела идут довольно-таки неплохо. В таком случае Агату им нельзя показывать. * Агата, - наконец сказал он, - сейчас я завезу тебя домой к моему давнему школьному товарищу. Побудешь у него до утра. Я постараюсь освободиться быстро. * Это какой-нибудь браток из твоей команды. * Нет-нет. С ними мы больше дела иметь не будем. Это действительно мой школьный товарищ. Он не знает никаких бандитских дел. Его не интересуют ни деньги, ни женщины. Для него есть единственное удовольствие - компьютер. Он просто зациклен на своих программах, модемах, Интернете.
      Кнорус посмотрел на часы и продолжил: * Вот увидишь, хотя сейчас уже далеко за полночь, он сидит за своей машинкой и щелкает клавишами. На тебя он не обратит никакого внимания. Так что, ложись сразу спать и высыпайся. Завтра - нелегкий день.
      Она не стала задавать ему никаких вопросов, понимая, что он выбрал и обдумал уже самый правильный и безопасный вариант. Агата теперь полностью доверилась Кнорусу и после всех переживаний и нервных потрясений желала лишь улечься в теплую кровать и закрыть глаза.
      Они подъехали к дому, где жил одноклассник Кноруса, поднялись на третий этаж и позвонили в дверь. Прошла почти минута, но никто не открывал. Кнорус позвонил ещё и еще. Наконец за дверью послышались шаги, и на пороге появился худющий парнишка в свободном вязаном свитере и затертых джинсах.
      Как ни в чем не бывало он спросил: * А, это ты? Давно звонишь? Я тут программкой одной занят. Ну, проходи.
      На Агату он действительно не обратил никакого внимания. Как будто её и не было вовсе. * Твоя комната свободна. Раздевайся и отдыхай. * Я часа на три ещё отлучусь, а у тебя побудет Агата. * Как хочешь, - безвольно пожал плечами компьютерщик. - Пусть ложиться, а я пойду ещё немного посижу над программкой.
      Они зашли в комнату, где была кровать и книжная стенка, заваленная журналами и компьютерной литературой. * Нам нельзя вместе ехать на явку. Подожди меня здесь до утра, - он собрался было уже выйти из комнаты, но в дверях повернулся и пристально посмотрел ей в глаза: - Я думаю, что ты уже никуда не сбежишь, и никому не будешь звонить? * Нет, Кнорус. С прошлым все кончено. * Я тебе верю.
      Через полчаса он уже звонил в дверь явочной квартиры. Открыл Граф. * Доброй ночи, начальник. * Как дела? * Тихо все. * А что же не спите? Три часа уже.
      Граф осклабился: * А мы тут в картишки режемся: кому первому предстоит с девчонкой. * А вам разве не все равно? - съязвил Кнорус. * Не скажи, шеф! Ведь первый считается организатором, а значит, и срок ему больше дадут.
      На кухне два братка что-то выясняли между собой, Кнорус взял за рукав Графа и провел в гостиную. Они сели в кресла. * Послушай меня, Граф, внимательно.
      Браток откинулся на спинку, закурил и недоверчиво посмотрел на Кноруса. * Завтра утром у меня встреча с Яхтсменом. За долю от нашей прибыли он согласен взять нашу группу под свое крыло... * Это сколько же в деньгах будет составлять его доля? * Шестьдесят тысяч. * Ни ху-ху себе! * А ты хочешь, чтобы Афинская или сам Яхтсмен нам головы поотрывали? * Надо все поровну поделить и разбежаться.
      Кнорус презрительно посмотрел на него: * Куда же ты скроешься, Граф? * Каждый сам за себя отвечает...
      Кнорус пустил в ход последний аргумент: * Хорошо, тогда сейчас же созываем коллегию и решаем большинством голосов. * Нет, - тут же привстал Граф, прекрасно зная, что все подельщики встанут на сторону Кноруса, и в таком случае он может не получить ни гроша. - Я согласен - вези деньги.
      Кнорус бесцеремонно встал с кресла, достал ключ от сейфа, открыл его и сгреб все пачки с долларами в дипломат. * А все-то зачем берешь? - опять подозрительно прищурился Граф. * Для того, дорогой мой товарищ, чтобы вся дележка прошла без дураков.
      Граф в недоверчивости заиграл челюстями: * А с этой девкой что делать будем? * Не выпускать её из квартиры до тех пор, пока я не улажу все вопросы с Яхтсменом. После переговоров я вернусь, и все тогда будет ясно. Но не вздумайте её хоть пальцем тронуть!
      Он взял дипломат, прошел в прихожую и, приоткрыв дверь, снова обратился уже к бывшему братку: - Только без самодеятельности, Граф! * Понял, - кивнул тот поникшей головой.
      Кнорус, радуясь, что все прошло без лишних эксцессов и истерик, чуть ли не бегом спустился к машине.
      ГЛАВА 22. БУРДАКОВ
      С самого утра у Бурдакова не было во рту, как говорится, и маковой росинки, хотя он любил плотно позавтракать. Лишь в перерывах между телефонными звонками он успел выпить чашку кофе и съесть небольшой бутерброд с сыром. Звонки сыпались как из рога изобилия. Мало того, что он лично сам руководил операцией "Бомж" в своем округе, так на его долю выпала ещё и общественная должность координатора всей операции по городу.
      Во всех отделениях милиции ещё с ночи обезьянники были заполнены черно-серой потрепанной массой уличного народа. Утром он всыпал по первое число старшим отрядов за то, что те волокли в отделения не только бомжей, но и проституток, хватали с рынков без разбору всех лиц кавказской национальности, попадали за решетку и простые граждане, оказавшиеся в ночное время без паспортов.
      Когда он утром пришел в отделение, в котором находился его кабинет, и заглянул в обезьянник, просто схватился за голову. На нарах разлеглись проститутки, на полу вповалку храпели пьяные бомжи, а случайно попавшие под милицейскую рейдовую косу граждане стояли около решеток и просили разрешения на звонок. Он не стал долго думать, а, полагаясь лишь на свой опыт и интуицию, профильтровал задержанных. Извинился перед теми, кто был в опрятной чистой одежде, выгнал жриц любви. Из камеры разом исчез аромат духов и косметики, вонь от пропитанной потом и нечистотами одежды.
      Около отделения стояло ещё два автобуса, заполненных бомжами, которых среди ночи повытаскивали из подвалов, чердаков, канализационных коллекторов.
      Он вызвал к себе в кабинет дежурного по отделению и устроил разнос: чтобы через час все задержанные бомжи были рассортированы на местных и приезжих и развезены по вокзалам, спецприемникам и распределителям.
      Основываясь на проколах своего отделения, он приказал отправить циркулярное сообщение о недопустимости задержания любого другого контингента, кроме людей без определенного места жительства.
      Когда первые меры были приняты, он вздохнул с облегчением и попросил секретаря сварить ему ещё чашечку кофе. Но был уже полдень.
      Без стука к нему зашел старший оперативной группы лейтенант Стельнов, который расследовал дело об убийстве сутенерши. * Товарищ майор, утром задержанные ранее бомжи все-таки раскололись. И один из них вспомнил улицу и дом, куда его возили на профилактику братки. * Какую профилактику? - не понял Бурдаков. * Бандиты однажды решили, что он скрывает часть выручки. Ну и привезли его в свой офис для обработки.
      Оперативник улыбнулся: * Так вот, его в тот раз так отколотили, что он напрочь забыл место расположения офиса. * Я чувствую, что вы тоже неплохо поработали кулаками, чтобы вернуть ему память.
      Опер смутился: * Немножко.
      Бурдаков тяжело вздохнул: * Когда-нибудь и вы будете смотреть на небо через железную решетку из-за своих методов. Ладно, не тяни резину... * В офисе взяли трех бандитов и в подвальном помещении обнаружили труп молодого парня. Бомжи сразу узнали его и показали, что это и был тот самый человек, который забирал у них выручку, а потом приказал ликвидировать сутенершу. * Вот как? А что говорят задержанные братки? * Они абсолютно ничего не говорят. Боятся. Для них лучше срок оттянуть, чем разделить участь с убитым. * Понятно. Или, иначе говоря, ничего не понятно. * Все понятно, товарищ майор. Мы хорошо пошарили в офисе и нашли несколько вещиц, которые говорят о том, что они принадлежали нашему давнему знакомому - Яхтсмену. О его принадлежности к этой бандитской группировке говорят и отпечатки пальцев, снятые с некоторых предметов в его кабинете. * Старый друг Яхтсмен! * Он самый, Михаил Иванович. Правда, Яхтсмен сутенерство почти забросил, и теперь делает свой бизнес на нищенствующих бомжах. Задержанные нами бродяги - как раз из его подразделения. * А на какую фирму он зарегистрировал свой офис? * В домоуправлении нам сказали, что помещение находится в аренде у фирмы "Интеллект", занимающейся ремонтом компьютеров. Но во всем помещении мы не обнаружили ни одного экрана, ни одной компьютерной коробки. * Да это, понятно, всего лишь вывеска. * Мы оставили своих людей в этой конторе, - оперативник понурил голову, - но, скорее всего, хозяин и его подопечные туда уже не вернутся. * Упустили кого-то? * Упустили, товарищ майор. * И как теперь собираетесь доказывать, чьих рук дело - убийство братка?
      Оперативник пожал плечами: * Будем раскалывать задержанных бандитов. * Так они вам во всем и признались. Без Яхтсмена и других его сообщников доказать что-либо будет трудно. Оружие-то у задержанных было?
      Старший оперативной группы отрицательно покачал головой. Бурдакова вдруг взбесил непрофессионализм его работников. Он не сдержался и стукнул по столу кулаком: * Даю вам сутки, лейтенант. Завтра в полдень Яхтсмен должен быть в камере. Вы меня хорошо поняли? * Так точно, товарищ майор.
      Он больше не мог сидеть в своем кабинете и вместе с оперативником спустился вниз, в дежурное отделение, где несколько милиционеров занимались допросом бомжей. Он сделал знак рукой, чтобы на него не обращали внимания и присел в уголке на стул.
      Старший лейтенант только приступил к допросу очередного бомжа: * Ну, рассказывай, мой сладкий, свою легенду.
      Бомж в кирзовых сапогах, одетый в доисторическое полупальто и облезшую пыжиковую шапку, не заставил себя долго ждать. Стал говорить спокойно и уравновешенно, так, что его рассказу хотелось верить. * Раньше я работал начальником по снабжению в облагропроме. Жена была, дочка. Все было хорошо. Правда, соблазнов много. Приедут, например, из совхоза кабель просить, я выписываю, а мне в благодарность полсвиньи. Короче, посадили за нетрудовые доходы и использование служебного положения. Пять лет, как один день, в лагере. Жена после суда сказала: ждать не буду. Замуж вышла и дочку увезла. Вышел, куда податься? Украина в то время отделилась, там для меня уже было все чужим. * Так с Украины, значит? - перебил следователь.
      Бомж утвердительно кивнул и продолжал свой рассказ. * Так вот. Уехал я в Москву. Снял комнату - руки у меня умелые - квартиры ремонтировал, дачи строил. Стал хлопотать о гражданстве, прописке. А тут в электричке украли все документы... * Все, хватит. Так в каком городе на Украине-то жил? * Под Харьковом. * Вот сегодня туда и поедешь, - он записал показания задержанного в протокол и крикнул сквозь двери постовому: - Давайте следующего.
      Бурдаков одобрительно следил за действиями старшего лейтенанта. Тот не строил из себя внимательного слушателя, но и не был груб с задержанными. По крайней мере он понимал, что за дверями стоит целая вереница оборванных людей без крова и денег, которые ждут решения своей участи. Поэтому в данном случае, чтобы не затягивать прием, следователь разбирался быстро, но с соблюдением всех пунктов инструкции.
      В кабинет ввели женщину неопределенного возраста. Она тут же упала на пол и сипло, но с убедительным надрывом запричитала, залилась натуральными грязными слезами: * Милаи мои. За что же вы меня забрали. Господи! Лучше бы я умерла! Мне уже шестьдесят лет и у меня рак матки...
      Старший лейтенант не смог себя сдержать и засмеялся. На лице Бурдакова тоже появилась улыбка. Но бабка не обращала внимания и продолжала представление: * Всю жизнь я вкалывала в колхозе на эту страну - и какую мне дали пенсию?! А сыну моему вообще не платят зарплату, а у него трое детей! Мы три года копили деньги на билеты в Москву, чтобы здесь вырезать опухоль, - и вот мне говорят, что уже поздно. Я сплю прямо на перроне, меня топчут, как мусор! Если бы кто-то меня убил, я бы сказала "спасибо"... * Стой, бабка, стой. Из какого, говоришь, города приехала? * Из Тамбова, милый. * Сделаем запрос в местное отделение милиции и завтра же тебя туда отправим.
      Бабка мигом поднялась с колен, соображая, хорошо это или плохо. Потом опять попробовала заголосить: * А лечение? * Так если здесь никто не вылечил, чего тебе по Москве слоняться? Вот, чтобы на перроне не топтали, и отправим тебя домой за государственный счет. Следующий.
      Вместе с небритым, с засаленными волосами мужичком в кабинет вошел и дежурный по отделению. * Товарищ майор, там какой-то парень хочет сообщить об исчезновении человека. * Так отведите к оперативникам, - Бурдакову хотелось ещё с полчасика посмотреть на выступления самодеятельных актеров. * Он ни с кем не желает больше разговаривать - только с начальником отделения. * Хорошо, я сейчас поднимусь в кабинет к Стельнову. Ведите его туда.
      Через пять минут дежурный открыл дверь кабинета лейтенанта Стельнова и жестом пригласил пройти парня.
      Пока Бурдаков разглядывал шрамы на лице молодого человека, оперативник вытащил из папки чистый бланк и ничего не выражающим голосом спросил: * Фамилия, имя, отчество... * Юрайт... - сказал молодой человек и тут же спохватился, обращаясь к Бурдакову. - Товарищ майор, а нельзя ли обойтись без протокола? * Да в милиции это как-то не принято. Впрочем, давай пока поговорим без протокола. Что случилось? * Бандиты украли девушку... * Откуда? * Из моей квартиры. * Ну вот, видишь, - развел руками Бурдаков. - А ты говоришь обойдемся без фамилий и имен. Во-первых, ты уже сам попадаешь под подозрение - из квартиры исчезает девушка, и любой оперативник начнет с того, что сразу же постарается узнать, кому принадлежит эта квартира. Кто её хозяин, чем занимается? Во-вторых, нужно обследовать сразу эту квартиру. Не оставила ли исчезнувшая какие-либо личные вещи... * Зачем это? удивился Юрайт. Бурдаков видел, что парню импонирует доверительный тон, которым он повел с ним свой разговор, и не стал разубеждать его в том, что в милиции работают сплошные сухари, заносящие каждое сказанное слово в протокол. * Видишь ли, - сказал он, - у оперативников есть такое правило собрать все вещественные доказательства и полную информацию об исчезнувшем человеке. Для этого обследуется квартира. Если ты не поменял в ней обстановку, то о пропавшем можно очень много узнать. Недопитый чай, к примеру, или надкусанный бутерброд, укажут на то, что похитители застали человека врасплох. По оставшимся волосам на расческе можно установить группу крови, пригодится и зубная щетка, которой она чистила зубы. А эксперт-биолог сразу определит - не совершено ли в доме убийство. * Никакого убийства в доме не было. Ее похитили, когда она вышла из квартиры. * А кто мог похитить, ты хотя бы приблизительно можешь сказать? * Да. Но я знаю только одно - его зовут Кнорусом. Он из братков, которые работают в метрополитене с нищими. А ко мне на квартиру мы можем проехать даже сейчас. Инна у меня ночевала. Утром я ушел по делам. А её похитили, когда она выходила на лестничную площадку. Ей нужно было на занятия. * А кто она вам? - вмешался Стельнов. * Это имеет отношение к делу? - ответил вопросом на вопрос Юрайт.
      Бурдаков встал со стула и прошелся по кабинету: * В моей практике был случай. Искал я одну девушку. Она с Украины, устроилась в Москве работать по лимиту, жила в общежитии. Встречалась с парнем, забеременела. Когда пришло время рожать, уехала к себе в Евпаторию. Через год вновь вернулась в Москву получить на фабрике, где работала, деньги за декрет. И исчезла - не вернулась домой. Как в воду канула. Мать её в мыслях уже похоронила, хотя труп и не обнаружили. Я уже тоже не особенно надеялся её найти, но дело на контроле держал. "Всплыла" она через несколько лет в Донецке. Сменила документы, вышла замуж, родила ещё одного ребенка. А о первом сыне, брошенном в Евпатории, забыла. * К чему это вы мне все говорите? Это не тот случай, - нервно сказал Юрайт Бурдакову. * Женщины непредсказуемы... * Это не тот случай, - повторил Юрайт. * - Хорошо, тогда от нас требуется оперативность, а от тебя - правдивые показания. Когда ты узнал о похищении? * - Часов через пять. * Каким образом? * Мне позвонили. * Кто? Да рассказывай все! Что я тяну из тебя по полслова! * Сам Кнорус и позвонил. * Значит, он от тебя чего-то хотел?
      Юрайт задумался. Ведь не рассказывать же о монахинях, причастности Кноруса, Афинской и других людей к этому делу. В таком случае он выдаст всю свою фирму вместе с госпожой. За такие действия его по головке не погладят. * Я ему был должен деньги. * Много? И почему они тогда не разобрались конкретно с тобой, как это делается у братков? * Десять тысяч долларов. А меня брать не стали, потому как, наверное, рассчитывают, что я все-таки смогу их достать. * Каким же образом ты собираешься это сделать? * Вот в этом вся и загвоздка. * А как они собираются с тобой поддерживать связь? Ведь должны же они знать, нашел ты валюту или нет? * Скорее всего, будут звонить домой.
      Стельнов, все это время только слушавший разговор, отодвинул протокол: * Так надо у него в квартире засаду устроить и прослушать телефон. Может быть, удастся засечь номер квартиры, из которой будут звонить. И тогда дело в шляпе. * Я не уверен, что за моей квартирой не ведут наблюдение братки. Может быть, они даже проследили, что я пришел к вам... * Ну, это уже наше дело, - перебил Стельнов, - надо срочно ехать на квартиру, обследовать её и ждать. * Бери с собой группу экспертов и поезжай. Этого воина тоже с собой забирайте. Там досконально и допросишь, - сказал Бурдаков и обратился к Юрайту: - Не стоит запираться, парень, если ты не виновен. Это только затруднит поиски. А если дело не раскроется в ближайшее время, кто знает, каким боком оно повернется! * А что может быть? * Всякое. По крайней мере опыт показывает, что значительная часть разыскиваемых, становится жертвами преступлений, чаще - убийств. Таким образом, преступники избавляются от свидетелей. Трупы нередко расчленяют и обезображивают, чтобы скрыть следы преступления. Я все это тебе откровенно рассказываю, потому что вижу - ты не красна девица, а понюхавший пороху человек. Поэтому, чтобы вызволить из беды твою возлюбленную, ты должен нам помочь. Стельнов, когда будете ожидать звонка, даст тебе необходимые рекомендации, что говорить и как себя вести. Все, с Богом!
      Когда Юрайт уже выходил из кабинета, Бурдаков остановил его вопросом: * Шрамы-то чеченские? * Нет. Я в Таджикистане служил. На границе.
      Когда опергруппа во главе со Стельновым уехала, Бурдаков вновь зашел в комнату, где выяснялись личности бомжей.
      Рядом со старшим лейтенантом сидела Маргарита Белякова и сама вела допрос. Милиционер лишь что-то записывал в протокол и слушал. Перед ними сидела изможденная женщина. По всему было видно, что Беляковой с трудом удавалось вести разговор. Она то и дело отворачивалась, чтобы не видеть выбитый глаз на лице женщины, её бесформенно-тряпочных губ, дугой опущенных вниз. * Можно сигарету? - попросила бомжиха.
      Старший лейтенант достал пачку "Явы", вытащил сигарету и отломал фильтр. * Боишься, что вену вскрою, начальник? - изобразила она на лице нечто вроде улыбки. * Кто тебя знает?
      Маргарита вопросительно смотрела на инспектора, но тот и не думал ей что-то пояснять. По его лицу было видно лишь то, что он тяготится присутствием начальника отдела социальной защиты из окружной префектуры. Его можно было понять: бомжей в обезьяннике скопилась целая рота. И разбор мог затянуться надолго. Но Маргарита не обращала внимания на нервные вздохи инспектора и старалась вести с опустившейся женщиной задушевный разговор.
      Когда старший лейтенант с мольбой в глазах посмотрел на вошедшего Бурдакова, тот сделал предупредительный жест рукой, пусть, мол, поговорит. И, обращаясь к Маргарите, пояснил: * Иногда сигаретный фильтр в руках задержанных может стать обыкновенным лезвием. Если его сдавить пальцами и поджечь, то, оплавляясь, бумага может стать такой же острой, как стекло.
      Маргарита тепло посмотрела в его сторону и с благодарностью кивнула.
      В коридоре раздался шум. Кто-то схватился за ручку двери с наружной стороны, и она распахнулась. Девушка лет восемнадцати вырывалась из рук сержанта: * Не пойду в эту вонючую камеру. Там полно бомжак...
      Женщина вздрогнула, и её прорвало: * Все от нас отворачиваются. И не только вы, - она кивнула в сторону Маргариты, - меня даже последние пропойцы сторонятся. А задумывался кто-нибудь из вас над тем, что каждому дана жизнь, чтобы почувствовать себя человеком, а не валяться в подвале. * Кто вас так? - участливо спросила Маргарита под тяжелый вздох инспектора, которому, по всему было видно, надоело её сюсюканье.
      Бомжиха жадно затянулась сигаретой, выпустила дым и, оценивающе посмотрев на Маргариту - насколько откровенна её жалость? - решила поделиться своим горем. * Били меня сильно. Такие же бродяги. Особенно, помню, зверствовал Аркашка. То руку перебьет, то со всего размаха бутылкой по голове. Боли не чувствовала. Может, оттого, что драки по пьянке происходили. А может, потому, что любила его. Какой-никакой, а мужик. Я его понимала. Всю жизнь маялся без женской ласки, заботы. А кому из мужиков не хочется покапризничать? Принесешь вместо "Тройного" другой одеколон, он сразу с кулаками...
      Она затянулась и, оглядев присутствующих, спросила: * Задерживаю я вас, начальники?
      Маргарита просяще посмотрела на Бурдакова - пусть, мол, выговорится. * Инспектор, - обратился Бурдаков к старшему лейтенанту, - Стельнов на задание уехал, кабинет свободный. Можете расположиться в нем и работать с бездомным контингентом. * Спасибо, Михаил Иванович, - поблагодарила Белякова за услугу, когда инспектор, собрав свои бумаги, вышел и опять перевела участливый взгляд на задержанную: - Продолжайте, я вас слушаю. * А вы-то кто будете, дамочка? - спросила бомжиха. * Я из отдела социальной помощи. * А-а-а, - протянула бомжиха, - важная персона. Стало быть, воспитывать меня будете. Но прежде чем воспитывать опустившихся, надо людям создать условия для жизни. Не такие скотские. Вот нам летом хорошо жилось. У нас на Лосинке землянка была. Лес, простор. Плохо, когда дождь. Но мы одежду в целлофан прятали. Утречком на дачу бегала. Их много вокруг. Лучка нарвешь, огурчиков. Торговала овощем на Лосиноостровской. Народ доволен, быстро все раскупалось: очень дешево продавала. Весной с могилок цветы собирала. Женщина какая-то сильно меня побила. Там её бабушка лежала. Расплакалась, то ли цветы ей жалко, то ли бабушку... К чему, спрашивается, покойнице цветы? А я бы хлебушка купила. Ведь, бывало, и кору от деревьев варили и грызли. Не столько от голода, сколько от тоски и безысходности.
      Она тяжело вздохнула и загасила в пепельнице сигарету.
      Честно сказать, Бурдаков никогда не слушал откровений от потерявших себя в жизни людей. Не то, чтобы брезговал, просто деловая круговерть не позволяла выкроить для этого времени. Да и он не выдачей гуманитарной помощи занимался, а отловом бандитов и преступников. Он бы и сейчас занялся делом, но ему так хотелось побыть с Маргаритой, пусть даже в присутствии жалующейся на жизнь бомжихи. Он расстегнул китель, показалось, что в кабинете слишком жарко, положил как школьник руки на стол, втянул голову в плечи и, изредка поглядывая на Маргариту, слушал. * Однажды хотела покончить с такой жизнью и повеситься. Но собачонка, которая жила со мной в землянке, удержала. Положит, бывало, голову у меня на коленях, и сопит от удовольствия. Как человек, только очень добрый. И я подумала тогда, что и нас, людей, как и собак, бездомными считают. А ведь бродяжничество, ох, как надоедает. Хочется приносить кому-то пользу, делать приятное. Пусть даже гавкать, охранять хозяйское добро. Потому и я стала по белу свету скитаться, когда поняла, что никому не нужна. Пустоцвет. А чем же я, извините дамочка, виновата, если меня, будто ту собачонку, выгнали из дома?
      Она беззвучно заплакала. Маргарита поискала глазами графин с водой и, увидев его на подоконнике, взяла и наполнила стакан до краев. * Выпейте и успокойтесь.
      Бомжиха дрожащей рукой взяла стакан, пролив чуть ли не половину содержимого себе на колени и, выпив, немного успокоилась. * Почему вас выгнали? - спросила Белякова.
      Но женщина не ответила на конкретно поставленный вопрос. * Я ведь двадцать лет на "Москвиче" отработала. Честно, добросовестно. Грамоты были, благодарности. Потом умер от рака муж. Еще раньше погиб сын в Афганистане. Начала с рюмочки... До этого и вкуса водки не знала. Разве будешь от хорошей жизни пить? А на заводе, когда начали в рынок входить, пошли скандалы, простои. Оказалось, что никому наши "Москвичи" не нужны. Люди русским машинам стали предпочитать иномарки. А я уже последние деньги пропивала. И никто не подошел, не поинтересовался - что у меня на душе. Только и слышала: "Глядите, Шурка опять поддала. Совсем опустилась..." А у меня пред глазами лицо мужа, которому я даже памятник не могла поставить. Зарплату-то не платили. Выпью стопарик, закрою глаза, а он мне говорит: "Держись, Шура, я ж не виноват..."
      Она закрыла глаза ладонями и сильно разрыдалась.
      Маргарита, отвернувшись к стене, глубоко вздохнула. Бурдаков встал и открыл ящик стола, за которым сидел инспектор. Обнаружив там распечатанную пачку "Явы", он достал сигарету и протянул её женщине. Он не стал обрывать фильтр, словно забыв о всяких предосторожностях. Та взяла сигарету, продолжала рассказывать: * Россия стала такой, что никому уже чужое горе не интересно. Наоборот, если плохо, то стараются ещё хуже сделать. Кто её знает, возможно, все от такой жизни и стали злыми... Нашла на заводе таких же, как я, бедолаг, вместе пили, выслушивали друг друга, сочувствовали. В общем, меня выгнали с работы и из квартиры. Она служебной была. Выходит, за два десятка лет честной работы на квартиру я и не заработала...
      Она, наконец, сама взяла со стола спички и, оторвав фильтр, подкурила сигарету. Выпустив дым, подняла глаза на Маргариту и пристально посмотрела ей в лицо: * Где ты раньше была? Я обегала сотни всяких благотворительных фондов и служб. И везде меня выслушают, сделают жалостливые лица, и на том делу конец. Я-то, воспитанная на советской эпохе, думала, что плохих, безучастных к чужому горю людей мало, а оказалось - очень много. И все поступают одинаково. Лежала как-то обессиленная на Ярославском вокзале. Несколько дней не ела, ноги от бродячей жизни стали, как тумбы. Вижу подходит мужчина, солидный, в шляпе и галстуке. Расспросил о жизни, голос мягкий, видно, жалко стало чужую боль.