Времени на длительные разговоры не было, и Свет поведал сыскнику о своих действиях на сегодняшнем богослужении по дороге в секретную каморку.

— Вы думаете, он все-таки почувствовал, кто именно пытался его прощупать? — удивился Смирный.

Свет пожал плечами:

— Увы, брат, кому известно хоть что-либо о том, как может повести себя Талант в минуты опасности?

Секретной каморкой сыскник был попросту восхищен. Он бросил профессиональный оценивающий взгляд на стекла, равнодушно взглянул на лежащую на своей тахте Веру — Свет и не заметил, когда она поднялась в гостевую, — и внимательно обвел глазами всю видимую часть Светова кабинета.

— Удобный у вас наблюдательный пункт, чародей, — прошептал он.

— Да, — тоже шепотом согласился Свет. — Я обустроил его, как только меня начали привлекать к заботам о безопасности княжества… Только ведите себя потише. И не пользуйтесь заклинаниями. Никакой блокировки ставить не станем: опекун Лапоть — достаточно квалифицированный волшебник, чтобы почувствовать присутствие любой волшебной атрибутики.

Едва Свет вернулся в кабинет, Берендей доложил о прибытии опекуна Лаптя. Свет встретил брата Буню на лестнице.

— Рад еще раз видеть вас, брат Буня!

Зашли в кабинет. Брат Буня сразу взял быка за рога:

— Брат Свет! Я вынужден забрать у вас вашу гостью.

Такого поворота Свет не ожидал. Он был уверен, что сейчас Лапоть начнет осторожное прощупывание «брата Света»: он ли пытался проникнуть в душу предполагаемого убийцы? А если он, то многое ли ему известно о случившемся?

— К чему такая спешка, брат? Ведь сегодня праздник. К тому же я еще не разобрался в волшебных воздействиях на гостью. Не вы ли просили меня определить, способна ли она оказаться второй матерью Ясной?

Буня поморщился:

— Я и в самом деле просил. Но в последние часы обстоятельства изменились. Появились неопровержимые данные, свидетельствующие о том, что некая девица, известная нам с вами под именем Вера, определенно замешана в убийстве академика Барсука.

— Даже так?!

Удивление Свету разыгрывать не потребовалось: оно прозвучало в его последнем восклицании откровенно и очень естественно. Впрочем, ничего удивительного в его удивлении не было. Любой бы удивился, обнаружив, что слова, которые он считал дымовой завесой, оказываются чем-то другим. Во всяком случае, если предполагаемая дымовая завеса и попахивает дымком, то скрывать она нацелена нечто явно другое.

И стоило бы разобраться в том, на что она была нацелена. Поэтому Свет сказал:

— Тогда мы должны пройти с вами в гостевую.

И тут же пожалел, что не одел вместо камзола домашний халат: карманы в халате вполне позволяли скрыть в них пистолет. Но кто мог знать, что разговор состоится вовсе не в кабинете?..

Как бы то ни было, пистолету так и пришлось остаться в ящике стола. А пока они шли к гостевой, Свет успокоился: у Буривоя Смирного наверняка имелся пистолет, и выстрелить в Буню сквозь стекло ему не составляло ни малейшего труда. А уж он, Свет, позаботится, чтобы Буня не смог помешать выстрелу, который намерен произвести в него менее квалифицированный волшебник.

— Сюда могут попасть только мои домочадцы, — сказал Свет и принялся снимать с двери в гостевую охранное заклятье.

Лапоть только кивнул. И Свет понял, что брат Буня все-таки находится в изрядном напряжении — потому и старается не произносить лишних слов.

Когда они ввалились в гостевую, Вера лишь повернула в их сторону голову. Судя по всему, она не считала опекуна министерства безопасности особой, которую желательно встречать стоя.

— Я за вами, сударыня!

— Разумеется, — сказала Вера. — Ведь мне известно, что это вы совершили убийство академика Барсука.

У Буни отвисла челюсть. У Света — тоже. Впрочем, надо отдать должное профессионализму Буни: опекун министерства безопасности овладел собой быстро.

— Не вполне понимаю, что вы, сударыня, имеете в виду, но мне будет любопытно поговорить с вами на эту тему.

— Еще более любопытным для вас будет заткнуть мне рот, — сказала Вера.

Свет, наконец, тоже справился с удивлением. И понял: Вера абсолютно права. Буня и в самом деле пришел именно за нею. Буня и в самом деле считал, что именно она проникла в его душу. Ведь не зря же он с такой ненавистью посмотрел в спину Вере после сегодняшнего богослужения: она действительно сумела это сделать, а Буня понял, что это сделала она! И пока неважно — ни каким образом Вера сумела влезть Буне в душу, ни каким образом Буня понял это. Он, Свет, сумеет разобраться во всем и потом. А сейчас надо не дать Буне возможности увезти Веру с собой.

— Вот видите, брат, как все организовано, — сказал Буня. — Убить ведущего электронщика, а обвинить в этом преступлении опекуна министерства безопасности. Не сомневаюсь, что информацию об убийстве в нее вложили заклятьем. И не сомневаюсь, что убийство было совершено именно тем способом, информацию о котором в нее вложили. — Буня покачал головой. — Неглупая комбинация… Не волнуйтесь, девица! С вашей помощью мы вырвем вас из рук настоящих преступников.

— Неглупая комбинация, — сказал Свет. — Увезти девицу якобы для того, чтобы провести сыск. А на самом деле добиться того, чтобы она никогда никому не сумела рассказать, что произошло в четверницу вечером на регулируемом перекрестке улицы Берегинь и Медведевской.

Буня медленно повернулся к Свету:

— О чем это вы, чародей?

— О том самом, чародей… Ведь именно вы, чародей, воспользовавшись заклинанием на невидимость, проникли в карету академика и убили его ударом Ритуального Ножа. Вы хорошо все продумали. Только не могли предусмотреть, что вас увидит кто-нибудь из волшебников.

Буня фыркнул:

— Если убийство видели вы, почему же вы не рассказали обо всем следователю?! Или, может быть, видела эта… — Он не договорил.

Свет покачал головой:

— Да, вы правы, чародей… Я и в самом деле не видел, как произошло убийство. Это вам хорошо известно: ведь вы проверяли мое алиби и прекрасно знаете, что я в момент убийства находился совсем в другом месте. Вы прекрасно знаете и то, что эта девица тоже не могла быть на месте преступления, — если бы она была способна незаметно для меня уйти из моего дома, я бы оказался плохим работником, а министерство безопасности ввек не стало бы связываться с плохим работником. К тому же, для Кудесника моя гостья — не свидетель, она никто, ничто и звать ее никак… Все-то вы знаете… Не знаете только имени того волшебника, который видел вас садящимся в карету Барсука, а мы вам этого имени не назовем.

Буня внимательно смотрел Свету в глаза. Был он совершенно спокоен. Даже не попытался прощупать Света с помощью Таланта — спокойно посмотрел в глаза, спокойно просчитал варианты. И так же спокойно достал из кармана пистолет. Он-то знал, что в схватке волшебников одной квалификации оружие вполне может оказаться тем довеском, который способен перевесить чашу.

— Что ж, — сказал он, — вы правы. Я действительно убил Барсука. И уж вы-то должны понимать, почему я это сделал. Ведь я спас этим убийством всю Колдовскую Дружину. Неужели вы думаете, что я мог бы позволить какому-нибудь ничтожеству с помощью какой-то там электроновой установки бороться с первоклассными чародеями? Это же всему конец!..

— Но закон…

— Закон! — Буня презрительно фыркнул. — Закон хорош во времена социального равновесия, а мы с вами присутствуем при окончании этих времен. В ближайшую эпоху определять нашу жизнь будет отнюдь не закон… И потому я надеюсь, что вы меня понимаете: ведь, защищая Колдовскую Дружину, я защищал и вас.

Свет вдруг заметил, что Вера вовсе не испугалась Буниного пистолета. Более того, она смотрела на опекуна министерства безопасности с явным интересом. А потом с неменьшим — если не большим — интересом посмотрела на Света. И Свет понял: все, что происходило с ним в последние дни, подчинялось отнюдь не Кудеснику. И не Буне. И не ему, Свету. Во всяком случае пистолет в руках чародея Лаптя для странной гостьи чародея Смороды угрозой не является. Да еще и Смирный за стеклянной стеной… Впрочем, о Смирном гостья не догадывается. Вернее, не должна бы догадываться… И тогда Свет решился:

— Я благодарен вам, брат Буня, за то, что вы защищали меня от ничтожеств, целящихся в мой Талант электроновыми установками. Однако моя благодарность не настолько велика, чтобы позволить вам уйти от закона.

— Что ж, — Буня вздохнул. — Значит, вы становитесь врагом всех волшебников планеты. А с врагами разговаривать гораздо проще, чем с друзьями. Раз вы знаете, что я убил человека, стало быть понимаете, что я способен и на повторное убийство. Но сначала вы мне скажете, кто видел меня на том перекрестке.

Свет помотал головой: ему стало интересно, в самом ли деле Буня способен его убить или блефует.

— Скажете, — повторил Буня и навел пистолет на Веру. — Скажете. Иначе ее смерть будет на вашей совести.

После сегодняшних событий Свет больше уже не сомневался, что его гостья — несмотря на все свои причуды — является волшебницей. Жаль только, он не знает ее возможностей. Уж двоим-то приличным волшебникам можно справиться и с пистолетом. Если действовать синхронно…

Как оказалось, Веру не интересовало, блефует Буня или он в самом деле способен ее убить. Не размышляла она и о возможностях Света: способен ли он в подобной ситуации на какое-либо заклинание? Ведь Серебряное Кольцо у него имелось… Впрочем, она не творила и своих заклинаний. Она попросту вскинула вверх десницу.

Но Буня после этого выронил пистолет.

Все дальнейшее для Света происходило словно во сне.

«Поднимите пистолет», — сказала Вера, и Свет поднял пистолет. «Пойдемте в кабинет», — сказала Вера, и Свет с Буней сопроводили ее в кабинет. «Давайте перо и бумагу», — сказала Вера, и Свет подал ей искомое. «Пишите», — сказала она Буне, и Буня принялся водить пером по бумаге. «Позовите своего второго гостя», — сказала Вера Свету, и Свет позвал такого же словно бы пребывающего во сне Буривоя Смирного. «Прочтите», — сказала она сыскнику, и тот прочел написанное своим начальником. «Мы с чародеем Светом вас проводим», — сказала она работникам министерства безопасности, и все четверо вышли из кабинета, спустились вниз по лестнице, проследовали мимо трапезной, откуда уже доносились праздничные песнопения. Тут Вера сказала Буне и Буривою: «Ступайте с миром!» — и они вышли на набережную, к ждущему Буню экипажу. А Свет с Верой вернулись в гостевую. И только тут Свет словно бы проснулся.

— Что мы наделали?! — воскликнул он. — Квалификация чародея Лаптя такова, что он без оружия справится и с сыскником, и с его пистолетом. Надо их догнать!

— Не надо, — мягко возразила Вера и улыбнулась.

Села на кушетку, закинула ногу на ногу и уже знакомым всепрощающим взглядом посмотрела на Света. Тогда он бросился в кресло. И сказал:

— А теперь я жду от вас объяснений.

Вера вновь улыбнулась, и Свет поймал себя на том, что уже привык к ее улыбкам. Словно бы улыбающаяся волшебница не представляет из себя ничего особенного…

— Все очень просто, чародей, — с улыбкой сказала не представляющая из себя ничего особенного волшебница. — Дело в том, что я — Додола.

Забава сидела за праздничным столом равнодушная, как снежная баба в лютом. Водки она не пила, но пьяное оживление празднующих домашних не вызывало у нее ни удивления, ни осуждения. Она видела, как дядя Берендей то входил, то выходил из трапезной, но ей и в голову не приходило, что в доме происходит что-то неожиданное. Даже если чародей сейчас в гостевой у Веры, так ли это неожиданно? И почему это должно волновать ее, Забаву?

Однажды, правда, ее сердца коснулась некая тревожная тень, и она встрепенулась. Но, кроме хозяина и гостьи, все остальные сидели за столом. Даже дядя Берендей. Да и тревога тут же исчезла, словно растаяла под лучами праздничного солнца. И Забава вновь впала в оцепенение.

Если гостья рассчитывала, что хозяин после ее сообщения вывалится из кресла, то она катастрофически ошиблась. Свет из кресла не вывалился. Но не потому, что крепко держался за подлокотники, а потому, что не поверил.

— Да-да, — сказала Вера. — Вы не ослышались. Я — Додола, богиня семьи, добродетельная супруга воинственного Перуна. — Слово «добродетельная» она произнесла со странной интонацией. Как будто не понимала его смысла.

Свет поджал губы:

— Извините, моя сударыня, но вашему покорному слуге хотелось бы иметь доказательства.

Карие глаза гостьи запламенели неудовольствием.

— По-моему, происшедшие несколько минут назад события явно доказывают мою правдивость. Вряд ли кому-либо, помимо богов, удастся превратить трех жестоких мужчин, к тому же владеющих основами колдовства, в послушных овечек!

Основами колдовства!.. Свет крякнул. Если эта девица и не богиня, то в нахальстве ей не откажешь. Ишь высказалась — основами колдовства!.. И это про двоих чародеев высшей квалификации, один из которых сумел сделаться блестяще-бесследным убийцей, а другой с неменьшим блеском сумел разобраться в преступлении первого!

Впрочем, Свету ничего не оставалось как согласиться — определенная правда в ее словах была. И пусть сидящая перед ним девица не была богиней, но уж колдуньей-то — причем уровня, которым стоило бы восхититься и Кудеснику, — являлась точно.

— По-прежнему вижу недоверие в глазах ваших, чародей, — сказала певучим голосом гостья. — Как вы все похожи на вашего господина! Я имею в виду своего братца Семаргла. Воистину яблочко от яблоньки… Вы хотите, чтобы в доказательство своей правдивости я разрушила полгорода?

— Не хочу, — сказал Свет.

— Так может, в качестве доказательства вы воспримете смерть?

— Если мою, то это бессмысленно, — сказал Свет. — Некому будет сделать вывод о вашей правдивости.

Вера снова сверкнула глазами. В голосе ее зазвучала привычная хрипотца:

— Вы полагаете, я нуждаюсь в ваших выводах?

— Полагаю, не нуждаетесь. Зато в них нуждаюсь я. — Свет развел руками. — Вы не обижайтесь. Вы поставьте себя на мое место. О богах я слышал лишь в былинах да проповедях волхвов. Согласитесь, моему привыкшему к логике уму непросто поверить в их существование.

Гостья некоторое время смотрела на хозяина в упор, потом вдруг улыбнулась:

— Ну хорошо, обратимся к вашей любимой логике. Скажите-ка мне… Вам не кажется, что в общении со мной вы вели себя не слишком обычно? С любой женщиной вы бы себя так не вели.

— Н-ну… — Свет поморщился. — Я действительно веду себя с женщинами по-другому. Но ведь в данном случае я выполнял определенное служебное задание.

— Выполняли?! — Гостья громко фыркнула. — А вы вспомните-ка, сколь хорошо вы его выполняли! По-моему, вы готовы были заниматься чем угодно, но только не мной. — Она погрозила ему перстом. — Вы вспомните, вспомните!

Свет задумался, вспоминая. Но ничего хорошего ему это воспоминание не принесло. Теперь он и сам заметил, что его так называемая работа с подозрительной паломницей подчинялась чему угодно, но только не логике. Ведь, собственно говоря, определить, есть в ней Зло и способна ли она стать второй матерью Ясной, он мог и побыстрее. Однако почему-то тянул с выполнением задания, уверял себя, что ему не хочется снова заниматься прощупыванием подозрительных паломников. И только в последние дни зашевелился. Впрочем, без особенного энтузиазма. Да, тут в словах этой девицы что-то есть…

— А теперь вспомните поведение вашей бедной, влюбленной в вас служанки. Да она должна была бы бросаться на меня от ревности. Ведь я влюбила вас в себя, и вы…

Вот тут Свет и в самом деле чуть не вывалился из кресла.

— Вы?! — задохнулся он. — Влюбили?! — И переведя дух, фыркнул: — Какая, право, чушь!

— Нет, не чушь! — Она еще раз погрозила ему перстом. — Иначе с какой стати вы так отбрили своего старого приятеля, когда я пожелала заняться с ним любовью?! Ведь он же на всю жизнь мог остаться импотентом. — Она вновь улыбнулась, но на этот раз улыбка вышла ехидненькая и мерзкая: не улыбка — улыбочка! — Вот так же мой Перун мог бы поступить с вашим Семарглом, если бы хоть раз поймал его.

Свет снова задохнулся. О Свароже, да неужели то, что он почувствовал в тот момент, и есть эта их пресловутая любовь?! Да чушь же! Ничего он в тот момент не чувствовал, кроме возмущения и злобы. Или в злобе и проявляется любовь волшебника?

— А вы вспомните, как вы разговаривали со мной. То вы мычали и мямлили, то старались задеть меня. Спросите любую женщину… да хоть жену вашего эконома… И она вам скажет, что именно так ведут себя влюбленные мальчишки.

Свет возмущенно хрюкнул:

— Тоже мне, нашли мальчишку!

Гостья вдруг встала, подошла к нему, положила ему ладонь на голову.

— Милый мой, да в любви вы и есть мальчишка. Самый настоящий мальчишка. Вы же понятия не имеете, что нужно женщине. Не приведи вам остаться наедине с вашей Забавой — вы ее фундаментально разочаруете!

Этого Свет не выдержал. Он сбросил со своей макушки ее ладонь. Он встал и величественно выпрямился. Он — тоном волхва-проповедника — продекламировал:

— Уважаемая моя лжебогиня! Вы даже не представляете, какую вы чушь несете! С какой стати я должен оказаться наедине с Забавой! С какой стати я мог влюбиться в вас! Да если бы я влюбился — неважно в кого, — Семаргл мгновенно лишил бы меня Таланта!..

— Однако он не лишил Таланта вашу мать Ясну, — прервала его проповедь лжебогиня.

— Вы знаете мать Ясну? — поразился Свет.

— Конечно. Я знаю всех, кого знаете вы. Было бы странно, если бы оказалось иначе.

— Тогда вы должны знать Репню Бондаря и Буню Лаптя.

— Разумеется. Репня — тот самый мужчина, которого вы чуть не сделали импотентом. А Лапоть убил ученого.

Неверие Света вдруг заколебалось: столь осведомленная колдунья была бы известна всей Словении.

— А что касается вашей любви ко мне… Семаргл лишил бы вас Таланта, если бы вы влюбились в простую женщину. Но вы влюбились в богиню, а это совсем-совсем другое дело!

Она смотрела на него тем самым — мудрым, грустным и всепрощающим — взглядом, и взгляд этот добил Света. Ему вдруг стало ясно, что только у богини и должен быть подобный взгляд. Не зря же такие глаза иконописцы изображают на лице Иисуса Христа!.. И не зря же он, Свет, хотел, чтобы такие глаза были у его Кристы в «Новом приишествии»!

— Милый мой волшебник, — продолжала Вера-Додола. — Я потому и явилась на Землю. Грядет новая эпоха, и в эпоху эту уже не выжить людям, не умеющим любить. Какой для вас будет жизнь, если ваш Талант сделается невостребованным? А это может произойти — вы сами присутствовали при эксперименте, родившем новое время. Я должна научить волшебников любить простых женщин. И первым будет кандидат в новые Кудесники. Ведь в случае с ним половина дела уже сделана — его любят.

— Вы думаете, — трепыхнулся еще раз Свет, — что я влюблюсь в Забаву?

— Я не думаю, — сказала Додола. — Я знаю. Так же, как знаю, что колдун, бросивший вызов новой эпохе, не доживет и до завтра. Потому я и позволила уйти вашим гостям. Своей смертью чародей Лапоть искупит совершенное им преступление.

— Так надо же… — Свет вскочил, но Додола снова положила ему ладонь на макушку:

— Не надо.

И он понял: она права. И в самом деле не надо. Потому что прямых улик против Буни Лаптя все равно нет. Даже если удастся найти Ритуальный Нож, который Буня наверняка выбросил. Разве волшебники никогда не теряют свои атрибуты? Разве эти атрибуты у них не воруют любители сувениров? А богиню Додолу в свидетели не вызовешь. И если бы от Света что-то сейчас зависело, он бы сделал все возможное, чтобы организовать опекуну министерства безопасности самый наипримитивнейший несчастный случай. К примеру, обеспечить ему кораблекрушение. Вдали от берега.

Но от него уже ничего не зависело, и потому он спокойно сидел в кресле, бездумно глядя в пространство: слишком уж много информации сразу обрушилось на его несчастный мозг. Молчала и Додола. Никто из них не считал времени: богини бессмертны — для них и месяц что миг, а ему до ужина уже ничем не хотелось заниматься. Вернее, не моглось…

А потом в дверь постучали. Свет вдруг обнаружил, что гостевая не защищена охранным заклятьем. Впрочем, это его ничуть не тронуло.

Он просто стряхнул оцепенение, потянулся и гаркнул:

— Войдите!

Вошел Берендей.

— Извините, чародей! К вам посыльный.

Додола отвернулась. Свет встал, вышел из гостевой, спустился вниз.

Посыльный был от сыскника Буривоя Смирного. Свет сорвал печать и вскрыл пакет. Это была копия донесения министру безопасности и Кудеснику. В донесении сообщалось, что совершивший убийство академика Барсука и признавшийся в оном в присутствии чародея Смороды опекун Лапоть во время препровождения к Кудеснику предпринял попытку скрыться. Препровождающий злоумышленника волшебник-сыскник Буривой Смирный, прекрасно понимая тщетность стрельбы, тем не менее был вынужден согласно уставу применить табельное огнестрельное оружие. Как ни странно, беглец был убит на месте. Сыскник Буривой Смирный способен объяснить случившееся лишь желанием Лаптя покончить с собой (любое другое объяснение противоречило бы магической биологии) и готов немедленно подвергнуться проверке Контрольной комиссией.

— Что ж, — сказал вслух Свет. — Богам противоречат лишь сумасшедшие.

На подходе к площади стража проверила у Репни пригласительный билет.

Народу возле Перыни было еще не видимо-невидимо, но скоро здесь и в самом деле яблоку станет негде упасть. Впрочем, возле площади перед Святилищем было и вовсе свободно: все-таки обычные люди по возможности стараются держаться подальше от волшебников. Да и пригласительных билетов сюда распространялось ограниченное количество. В основном, тут расхаживали молодицы с детишками — во-первых, нет давки (стражники строго следят за этим), а во-вторых, какая мать не поддастся соблазну подставить свое дитятко под взгляды владеющих Семаргловой Силой? До чего же сильны в бабах разные поверья! Одни все отдать готовы — абы зачать от колдуна, другие считают, что если ее дитя побудет хоть немного рядом с такой кучей волшебников, Семарглова Сила коснется и его, мово родименького… Дуры велесовы!

Одна такая дура — старший ребенок, пухлощекий карапуз, за руку держится, младший, грудныш, в кожаном стойлице перед животом висит (явная приезжая!) — остановилась бок-о-бок с Репней.

— Скажите, сударь, когда начинается богослужение? — Говор вологодский, окающий. — Успею я ребенка покормить?

Репня бросил взгляд на часы в стене Святилища.

— Успеете. Еще полчаса.

Часы, словно только и ждали его реплики, тут же ударили половину. Вологжанка благодарно улыбнулась Репне, растелешила вымя. Не смущаясь, сунула в рот ребенку набухший коричневый сосок.

Репня сразу же постарался смыться в сторону. Не любил он эту картину, еще с тех времен, как Лада кормила грудью Святополка, не любил. Почему-то увлеченный материнским соском ребенок всегда вызывал у Репни острый приступ ревности.

Кормящих близ него больше не наблюдалось, все детишки передвигались уже на своих ногах. Но разговоры были соответствующие…

— Мамуля, это чалодеи, да?

— Да, Глебушка, чародеи. Вот они, в голубых одеждах.

И впрямь на площади перед Святилищем начали появляться чародеи и мужи-волшебники. Постепенно площадь заполнялась, над нею повисал многоголосый мужской гомон.

А когда часы пробили четверть до полудня, Репня увидел Светозара Смороду. Кастрат вышагивал себе, аки лом проглотил, а рядом…

— Ясна, — прошептал Репня.

Ему показалось, что его шепот громыхнул над площадью набатом. Но нет, никто даже не обернулся.

— Мамуля, гляньте-ка, тетя! Она — чалодейка, да?

— Да, Глебушка, чародейка. Видите, на ней голубая одежда?

Послушать эту мамулю, так всякий, напяливший на себя голубой балахон, враз становится чародеем.

Конечно, это была не Ясна — такое токмо Репне могло прийти в голову.

И тут он узнал ее.

Мир вокруг него съежился, скрючился, сжался. За пределами его остались и по-прежнему еще кормящая своего дитятю вологжанка, и Глебушка со своей всезнающей мамашей. И все-все-все остальные.

Теперь в мире была только она. Вызывающе-пшеничные волосы, фигура, статность которой не мог скрыть никакой балахон, изящно выгнутая рука, которой она опиралась на…

Ах, неважно. На кого бы она ни опиралась, Репня был счастлив уже тем, что видит ее.

Богослужение прошло как во сне. Что-то там вопил Верховный Волхв, ему подвывал хор. Репню они не интересовали. Репня полностью забыл, для чего он сюда приехал. Теперь его нимало не трогала сопричастность к великому Братству. Чего она стоила, эта сопричастность, рядом с белокурой красавицей, которой в подметки не годились все женщины подлунной!

Пару раз красавица оглянулась. Репня не был уверен, что она увидела его, но возможность этого вознесла его на новую, небывалую высоту. И если бы не стоящие впереди стражники, он бы наверняка бросился к ней, вырвал ее из холодных лап кастрата и…

Репня очнулся. Богослужение закончилось. Рассасывалась на площади толпа в голубых одеждах. Расходились окружавшие его молодицы.

— Мамуля, а куда пошли чалодеи?

— К себе домой, Глебушка. У них много работы.

— Они тоже лаботают? Как вы?

— Да, Глебушка. И их работа намного важнее моей.

Репня не стал дослушивать торжественные мамулины проповеди кандидату в будущие волшебники Глебушке (а иначе зачем Глебушкина мамуля привела сюда своего малолетнего отпрыска?) и зашагал прочь.

Все дальнейшее по-прежнему происходило аки во сне. Репня куда-то шел, где-то сидел, пережевывал неизвестную пищу, пил безвкусные напитки, слушал песни без мелодии и с непонятными словами, а сердце его было там, по ту сторону Волхова, в сером доме на набережной, одно из окон которого украшает надежная металлическая решетка — чародей Светозар Сморода тоже не всегда и не везде доверяет охранным заклятьям.

В себя Репня пришел только вечером.

Он стоял возле того самого, заветного дома. На своем месте была решетка в окне второго этажа, на своем месте были солнце и Волхов. Лишь Репне здесь не было места.

Он потряс головой, ошалело посмотрел по сторонам. Разумеется, он мог бы прийти к чародею Смороде и без особого приглашения. Ведь наверняка тот еще не разобрался в порученном ему деле — в противном случае гостья уже не жила бы в его доме. В пятницу с проникновением в этот дом у Репни проблем не было. Но сегодня ему что-то мешало. Не мог он сегодня войти и предложить себя в качестве быка на племя.

Оставалось ждать в чаянии, что Светозар и его гостья, как и вчера, выйдут на прогулку.

Стражников сегодня почему-то здесь не было, и Репня болтался возле самого дома.

Ждать ему пришлось недолго. Правда, Светозар и его гостья из дома не вышли, зато оттуда появился хорошо знакомый Репне опекун министерства безопасности Буня Лапоть. Опекуна сопровождал неизвестный мужчина. Оба они имели настолько прибалдевший вид, что Репня понял: в его услугах здесь больше не нуждаются. По-видимому, Светозар, не застав его вчера дома, нашел для своих целей другого быка на племя. И похоже, сей бык добился потрясающих результатов. Потому-то и присутствовала сегодня на богослужении белокурая красавица в голубой одежде, потому то и ошарашены тем, что они увидели, представители министерства безопасности.

Ошарашенные представители сели в экипаж. Репня тоже хотел удалиться, но ноги его не держали. Как во сне, он сел на скамеечку и сидел до тех пор, пока не почувствовал на себе чей-то неотвязный взгляд. Взгляд сверлил его насквозь, и Репня поднял голову.

Сквозь решетку заветного окошка на него смотрела желанная белокурая красавица, и на лице ее было такое выражение, что ноги сами подняли Репню со скамейки и понесли прочь от этого дома.

Ужинать гостья не пошла. Заявила, что богине человеческий ужин ни к чему, а нектар и амброзию в доме чародея Смороды пока что не подают.

Впрочем, Свет на ее присутствии за столом не настаивал. Сегодня он и вовсе не имел представления, о чем можно говорить за столом с богиней. И потому отужинал в обществе Забавы.

Забава вела себя в ставшей уже привычной манере: учтиво и смирно. Как самая настоящая служанка. Никаких фиолетовых молний и язвительных реплик — тишь да гладь. Сонное царство…

После ужина Свет заставил себя отправиться за письменный стол, на очередное свидание с миром без волшебников. Но сначала заглянул в энциклопедический словарь. На букву «а» и «н». Прочитав, что такое нектар и амброзия, поморщился, покачал головой и принялся проделывать обычные предтворческие манипуляции: положил на стол чистый лист бумаги, достал из коробки новое перо, подлил в непроливайку свежих чернил. И обнаружил всю тщетность привычной суеты — знакомого душевного настроя она не создала. Сегодня в его душе вновь царила отнюдь не Криста.

Некоторое время Свет спорил с судьбой, стараясь загнать мысли в предназначенное им русло, даже исчиркал разнообразными крючками лежащий перед ним бумажный лист. Но добиться так ничего и не добился: вторая Мессия его не волновала. Волновала его бывшая кандидатка в матери Ясны, оказавшаяся на поверку богиней любви и брака. В конце концов он сдался, отпустил мысли на свободу.

И очень быстро обнаружил, что недавняя вера в россказни Веры-Додолы быстро умирает. По зрелому размышлению внутренняя логика рассказанной ею истории становилась менее убедительной, стремительно таяла. Словно кусок сахара в стакане с кипятком… А потом стало ясно, что этой логики не было и вовсе.

Свет аж зубами скрипнул. И в самом деле, где это видано, чтобы богиня с целью взять под опеку человека пробиралась к нему в дом таким странным и неуклюжим способом?.. Правда, пути божьи неисповедимы, но все в природе стремится к простоте, и вряд ли боги ведут себя иначе! И для Додолы проще всего было не объявлять о своем существовании немалому количеству людей, а попросту взять судьбу чародея Смороды в свои невидимые руки и крутить им, словно пастух кнутом. И даже не требовалось для этого представляться кнуту в качестве пастуха…

М-мда-а! Где были его глаза, его ум и его логика! Негоже кандидату в новые Кудесники с такой легкостью покупаться на нелепые бабьи россказни!