Николай РОМАНЕЦКИЙ
      КАЗАКИ-РАЗБОЙНИКИ
      Посетительница была еще вполне хороша собой. Этакая начинающая увядать красавица, в былые времена сводившая парней с ума и до сих пор знающая себе цену. Время от времени она игриво проводила рукой по волосам, чисто по-женски, легко и стремительно, и сразу становилось ясно, что она и сейчас не прочь понравиться. Но стоило ей начать говорить, как это впечатление мгновенно исчезало.
      - Доктор, - говорила она дрожащим голосом. - Вы представить себе не можете, как я о нем беспокоюсь! И я бы не обратилась к вам, члену Мирового Совета, если бы...
      - Извините, - сказал Калинов. - Я не вполне понимаю, что вас взволновало... Для его возраста это совершенно нормальное явление... Все очень просто! Они где-нибудь собираются, слушают музыку, решают проблемы бытия... Вы не помните, какими мы были в их годы?
      Женщина смотрела на него, широко раскрыв глаза, даже кивала, вроде бы соглашаясь, но Калинов чувствовал, что слова, сказанные им, совершенно ее не убеждают. И было ясно видно, что, и слушая, она не перестает думать о чем-то своем.
      - Нет, доктор, - сказала она. - Вы не понимаете... Вы просто не можете этого понять!.. Игорь - мой единственный ребенок. Другого у меня уже не будет... Вы понимаете?.. Я всю жизнь чувствовала то, что в этот момент чувствовал он...
      Ей явно надо было дать выговориться, и Калинов стал просто слушать, даже не пытаясь вставить в этот монолог ни одной своей реплики. Он слушал, анализировал и старался понять, чем же он может ей помочь.
      - Когда ему было плохо - было плохо и мне, - говорила она. - Когда он чему-то радовался, моя душа пела от счастья... Когда ему было больно, я корчилась от боли... - Она вдруг всхлипнула, и голос ее задрожал еще сильнее. - Совсем недавно все изменилось... Все-все-все! Он больше не мой... Он стал скрытен, ничего мне не рассказывает... Я не нужна ему... А совсем недавно он стал исчезать...
      Она достала носовой платок и высморкалась. Калинов вытащил из бара бутылку минеральной воды, наполнил стакан. Она судорожно схватила его, поднесла трясущейся рукой к губам. Стало слышно, как часто-часто застучали о стекло зубы.
      - Спасибо, - сказала она, отпив несколько глотков и вытерев платком рот. - Вы понимаете, я боюсь... Я просто боюсь! Он уходит, и я боюсь, потому что совершенно перестала его чувствовать. Как будто что-то оборвалось... Вы понимаете?
      Калинов кивнул.
      - Я не знаю, в чем тут дело... Я не понимаю...
      - Кто вы по профессии? - спросил Калинов.
      - Кулинар... Но при чем здесь моя профессия?.. Это совершенно неважно! Он исчезает, доктор, вы понимаете?!
      Калинов опять кивнул. Конечно, он понимает. Разумеется, он все понимает. Да и понимать тут нечего!.. Ситуация хоть и не часто, но встречающаяся. Наверняка не замужем... И не была. Ожегшись на молоке, дуют на воду... И вот смысл всей жизни, всего существования - сын, единственный и неповторимый, кровиночка родная, плоть от плоти, никто нам с тобой больше не нужен, нам и вдвоем хорошо, правда?.. А годы уносятся, и вот уже ошалевшая от любви мама не может заменить ему мир. И он уходит. Они все уходят... Ничего не поделаешь: юность, как правило, бессердечна. И ничем не поможешь, потому что это жизнь... Вот только как ЕЙ все это объяснить?
      - Вы напрасно так волнуетесь, - сказал Калинов. - Я тоже в юности сбегал из дома. И не один раз... Мы собирались где-нибудь на Огненной Земле, жгли костер и до хрипоты спорили... Или отправлялись в Экваториальную Африку, танцевали там под палящим солнцем и целовались с девчонками звездной ночью...
      Ее передернуло, и он тут же пожалел, что заикнулся о девчонках. Материнская ревность... Самая темная ревность в мире! Сколько же горя эта женщина может принести и себе, и сыну, и еще кому-то... И что теперь с ней делать? Не предлагать же ей сеансы эмоциотерапии, в самом деле! Это для молодых, а в ее возрасте может оказаться уже и не безвредным для психики. Конечно, если бы ревность грозила сдвигами...
      Он вдруг ощутил полнейшее бессилие. Это иногда случалось, правда, чрезвычайно редко, и тогда он, один из лучших специалистов планеты, начинал жалеть, что не пошел, скажем, в кулинары. То ли дело! Никаких тебе поражений.
      - Как вас зовут?
      - Нонна Крылова. - Она снова всхлипнула.
      - Послушайте, Нонна... Не надо так отчаиваться. Все это пройдет, поверьте... Очень скоро пройдет. Надо только немножко потерпеть. Придет время, и ваш Игорь перестанет убегать на свою Огненную Землю. Надо только чуть-чуть потерпеть...
      Она вдруг высокомерно посмотрела на него и гордо вскинула голову с шапкой разноцветных волос.
      - Доктор, - сказала она. - Не надо меня учить терпению. Я начала терпеть давно, еще с тех пор, когда он в первый раз забился у меня под сердцем. - Она положила руку на грудь. - Все эти годы я терплю и жду, когда он вырастет. - Она с тоской, протяжно вздохнула. - Вот вырастет он, думала я, и обязательно сделает меня счастливой, самой счастливой на свете. Не зря же я отдала ему свою жизнь!.. Впрочем, не в этом главное. - Она махнула рукой. - Вы понимаете, в чем дело?.. - Она замялась.
      - Внимательно слушаю вас, - сказал Калинов.
      - Я уже говорила, что чувствую его. Так вот... Я просто уверена, да-да, уверена, что, когда он исчезает из дому... Как бы это выразиться?.. В общем, его в это время на Земле нет.
      Паркер был, как обычно, пунктуален. Он вышел из джамп-кабины ровно в семь часов вечера.
      - Рад вас видеть, коллега, - прогудел он. - Очень рад.
      - Давненько мы не встречались, коллега, - ответил Калинов.
      Они обнялись.
      - А вы почти не изменились, Алекс, - сказал Паркер, оглядывая Калинова с головы до ног. - Разве что седины добавилось.
      - И волос поубавилось... Вы мне льстите, Дин. Хоть и говорят, что старый конь борозды не портит, но не тот уже конь, не тот...
      Они двинулись прогулочным шагом по старинному узенькому тротуарчику. Справа за высоким гранитным парапетом неспешно катила свои воды Нева. На другом ее берегу уверенно раскинулась между мостами Петропавловская крепость. Впереди, у Зимнего, змеилась очередь жаждущих попасть в волшебные залы Эрмитажа. Паркер с удовольствием вдыхал аромат красивейшего из городов Европы.
      - Как моя сегодняшняя просьба? - сказал Калинов.
      Паркер остановился, перевесился через парапет и посмотрел в чуть колышущуюся воду.
      - Не скрою: я удивлен, - сказал он. - Адрес по индексу любой гражданин Земли может определить в течение полуминуты...
      Он вдруг резко повернулся к Калинову.
      - Слушайте, Алекс... Может быть, вы объясните мне, чем вызвана ваша просьба?
      - Конечно, Дин, конечно. - Калинов помолчал, собираясь с мыслями. - Видите ли, в чем дело... Вчера ко мне обратилась одна дама и пожаловалась, что ее сын каждый день куда-то исчезает, причем, как она сказала, его вообще в этот момент нет на Земле. Я, разумеется, счел все это чепухой, но дама эта так просила, что отказать я ей не мог... - Калинов помялся. - Короче говоря, я подбросил ее сыну рубашку, в пуговицу которой был вмонтирован видеорекордер...
      - О-о-о, коллега! - Паркер неодобрительно покачал головой.
      - Да-да! - сказал Калинов. - Поступок, конечно, не слишком... С душком поступок, но что мне оставалось делать?.. Она меня уверила, что расспрашивать сына о чем-либо совершенно бесполезно... В общем, рисковать я не стал.
      - И что же вам удалось подсмотреть?
      Калинов поморщился.
      - Да ничего! - сказал он. - После того, как парень набрал индекс, сигнал рекордера исчез. Парень отправился из джамп-кабины около своего дома, но ни в одну из других кабин на Земле не прибыл.
      - Сказки бабушки Арины, - прогудел Паркер. - И где же вы его обнаружили?
      - Во Внеземелье его тоже не было...
      - Ничего удивительного, - сказал Паркер. - Туда с помощью обычной кабины не попадешь.
      - Да, я знаю... Парень вернулся через шесть часов, в целости и сохранности, правда, без рубашки и, следовательно, без рекордера, но зато с вполне различимым фонарем под левым глазом. Полагаю, это доказывает, что в нуль-пространстве он не растворялся. Такой фонарь можно заработать, только находясь в контакте с физически ощутимой силой.
      Губы Паркера тронула недоверчивая улыбка.
      - К счастью, - продолжал Калинов, - я успел проконтролировать индекс, которым он воспользовался перед исчезновением из джамп-кабины.
      - И куда вы попали?
      - Увы, Дин, увы... Я сделал два десятка попыток, прошел шесть кабин, но так никуда и не попал. Сразу же зажигалось табло "Ваш индекс занят". Тогда я сунулся к ближайшему пульту Информатория... Каково же было мое удивление, когда он ответил, что информацией об этом индексе не располагает.
      Паркер пожал плечами.
      - Чепуха какая-то...
      - А может, какой-нибудь засекреченный индекс? Вот я и решил обратиться к вам... Как к члену Транспортной комиссии Совета.
      Паркер снова неопределенно пожал плечами.
      - Хорошо, - сказал он. - Ждите меня здесь.
      Он зашагал к ближайшей джамп-кабине. Калинов проводил его взглядом и уселся на скамейку. Набережные были полны народа. Тысячи туристов со всех краев света, ощетинившись камерами, группами бродили вокруг архитектурных чудес старинного города. Сердца их трепетали при мысли о том, какими шикарными голографиями украсят они стены своих коттеджей. Калинов взирал на них с некоторым превосходством, удивляясь раздражению, которое они почему-то вызывали в его душе.
      Впрочем, пусть их, сказал он себе. Пусть проводят ежегодный отпуск, как хотят, лишь бы с пользой для интеллекта. Хотя бы своего... Вот только детей с туристами почему-то крайне мало. Не любит почему-то турист своего отпрыска, с некоторых пор он стал ему в тягость. И это тоже проблема, достойная специального исследования. Не мешало бы заняться... Как члену Социологической комиссии.
      Он вдруг пожалел, что согласился помочь этой Нонне. Тоже мне, детектив на старости лет! Шерлок Холмс нашего времени! Делать ему нечего, кроме как искать великовозрастных деток, сбегающих от любвеобильных мамаш!.. Но ведь Крылова так просила!.. Ладно. Можно раз в жизни отвлечься от глобальных проблем. Скажем, в качестве отдыха. Только бы выловить место, куда исчезает этот парень... Остальное дело техники! Уж для него-то, Калинова, проблем нет. Пришел, увидел, победил - и никаких гвоздей!
      Паркер вернулся через несколько минут. Он плюхнулся на скамейку рядом с Калиновым и с трудом перевел дыхание.
      - Действительно, чудеса, коллега, - сказал он. - Вашего индекса я не обнаружил.
      - Как это? - удивился Калинов.
      - А вот так! Нет такого индекса в памяти компьютеров Транспортной Системы.
      - Странно! - сказал Калинов. - Ведь я же своими глазами...
      - Это еще не все! - перебил его Паркер. - Дело в том, что с таким вопросом к нам уже обращались... Полгода назад в Манчестерский Сектор явилась некая Консуэла Салливан и попросила дать ей адрес по индексу, который она нашла у своей дочери. Тамошний наш представитель сказал ей, мол, она что-то перепутала.
      - Вы мне дадите адрес этой Консуэлы? - спросил Калинов.
      - Разумеется, коллега... Салливан наш ответ вполне удовлетворил. Похоже, что с вами будет иначе, не так ли?
      - Да уж конечно, Дин! Я ведь ни у кого никаких номеров не находил. Как этим индексом пользовались, я своими собственными глазами видел. Так что, сами понимаете...
      Паркер тяжело вздохнул.
      - Все очень просто, Алекс! - тихо сказал он. - На одном из уровней Транспортной Системы возникли неполадки. - Он поморщился. - Когда они возникли, я просто не знаю... Вероятность появления сбоев такого характера близка к нулю, и поэтому охранные автоматы на них запрограммированы не были. Одним словом, при наборе вашего индекса происходит виртуальный прокол нуль-пространства. Реального адреса у вашего индекса нет.
      - Вы хотите сказать, что индекс фиктивный?
      - О! - радостно сказал Паркер. - Очень удачный термин!.. Именно фиктивный.
      - По-моему, коллега, вы упрощаете. Куда же тогда этот парень бегает по вашему фиктивному индексу?
      Паркер промолчал. Замолк и Калинов, уставившись куда-то в пространство. Паркер посмотрел на него. Калинов думал.
      - Контроль над ситуацией ни в коем случае не утерян, - сказал Паркер. - И пусть вас не беспокоит то, что неизвестно, где находится адресат. Хотя это, конечно, для нашей обжитой и исхоженной вдоль и поперек планеты звучит несколько фантастично...
      Было видно, что Паркеру не по себе оттого, что в его любимом детище произошло нечто непонятное.
      - Все это не главное! - сказал он и тронул Калинова за локоть.
      Калинов вздрогнул.
      - А что тогда главное? - спросил он.
      - А главное - то, что мы можем закрыть этот несуществующий индекс. И ни одна живая душа никогда не сможет им воспользоваться.
      - Да, - сказал Калинов. - Это мы сможем. Это мы всегда можем. Этому мы хорошо научились!
      Как просто, думал он. Взять и закрыть!.. И думать не надо. Меры приняты и, заметим, меры своевременные и энергичные, требующие смелых решений... А потом вдруг выясняется, что надо было не спешить, что надо было подумать, осмыслить проблему со всех сторон и только после этого... Видимое безделье всегда дается нам труднее, чем видимое действие: могут не так понять. И потому мы сначала делаем, а потом думаем. И напускаем на свои физиономии глубокомысленный туман, и с утробным удовлетворением заявляем: "Не ошибается тот, кто ничего не делает!"
      - Нет, Дин, - сказал он. - Закрыть - это слишком просто и слишком глупо... уж во всяком случае, преждевременно!.. Надо сначала разобраться, что это такое и с чем его едят, а то как бы снова открывать не пришлось... В еще больших масштабах и с большим расходом энергии.
      Паркер молчал.
      - Судя по вашей первой новости, этим индексом пользуется не один мой беглец, - произнес Калинов.
      - Разобраться, - сказал Паркер. - А как разберешься? Разве что шпиона послать?..
      Калинов усмехнулся и встал со скамейки.
      - И пошлю, - сказал он. - Мелькнула у меня одна мысль... Дисивер использовать надо.
      Паркер посмотрел на него с испугом.
      - Дисивер?!.. Но ведь его можно применять только со специального разрешения Совета! А если вам откажут?
      Калинов еще раз усмехнулся и сказал:
      - Мне не откажут!
      Калинов сделал шаг вперед и зажмурился. После серого тумана, только что плотной пеленой висевшего вокруг, солнечный свет был резок и неприятен. Когда глаза привыкли к нему, Калинов огляделся.
      Он стоял посреди огромного луга, усыпанного яркими цветами. Цветы были незнакомые. Мимо прошелестела большущая стрекоза. Калинов не считал себя специалистом по энтомологии, но готов был биться об заклад, что на Земле он таких стрекоз не встречал.
      На лугу группами располагались молодые люди. Одни сидели и разговаривали друг с другом, другие лежали, третьи танцевали. Головы танцующих украшали обручи с кристаллофонами.
      Вдали, у самого горизонта, виднелись темно-зеленые купы каких-то деревьев. Слева, метрах в двухстах от Калинова, раскинулось слепящее зеркало небольшого озерца. Легкий ветерок доносил оттуда веселый девчачий смех и визг. Видимо, там купались. Над озером висело синее солнце.
      - Ты кто?.. Новенький?
      Калинов стремительно обернулся. Сзади стояла молоденькая девушка. На лице ее, не носившем никаких следов макияжа, выделялись большие зеленые глаза. Пышные, слегка рыжеватые волосы локонами ниспадали на плечи. Открытое платье такого же цвета, как и глаза, плотно обтягивало стройную фигурку с чуть заметной грудью.
      - Ты новенький? - повторила незнакомка. - Что-то я тебя здесь раньше не видела.
      - Да, - сказал Калинов. - Я тут в первый раз.
      - А как тебя зовут? - спросила девушка. - Меня - Джина.
      - А меня Саша, - сказал Калинов и церемонно поклонился.
      Зеленые глаза смотрели не мигая.
      - Зачем ты сюда пришел?
      Калинов слегка опешил, настолько в лоб был задан вопрос. И что-то было нужно ответить.
      - А зачем сюда приходят? - спросил он.
      Джина вздохнула.
      - Кто зачем, - ответила она, печально улыбнувшись. - Одни приходят потанцевать, другие покупаться. Или просто поговорить...
      - А разве потанцевать нельзя дома? - спросил Калинов.
      - Конечно, можно... Только здесь гораздо интереснее!
      - Почему?
      Девушка снова улыбнулась, на этот раз без печали.
      - Потому, - сказала она. - Скоро узнаешь... Пойдем погуляем в лесу?
      Калинов с сомнением посмотрел на далекие купы деревьев. Синее солнце палило нещадно, и тащиться под его лучами по открытому пространству совершенно не хотелось.
      - Жарко, - сказал он Джине. - Пока дойдем, расплавимся.
      Джина расхохоталась. Словно колокольчики зазвенели.
      - Чудак! - сказала она сквозь смех. - Ты же ничего не знаешь... Давай вместе.
      Она взяла его за руку теплой ладошкой, и Калинов содрогнулся. Нечто давным-давно забытое, потерянное в череде прожитых лет, пронзило его сердце, и оно вдруг споткнулось, заныло от тихой боли, переполнилось сладкой тоской, и внезапно захотелось заплакать, заплакать так, чтобы мир захлебнулся в его слезах. И чтобы из этого соленого моря родилось что-то новое, до жути юное, кристально-чистое... кристально-чистое...
      Откуда-то обрушился на Калинова ураганный ветер, промелькнули неясные серые тени, и Калинов обнаружил себя стоящим в лесу среди огромных - ствол в три обхвата - деревьев. Джина была рядом и по-прежнему держала его за руку. Изумрудные глазищи ее сияли.
      - Испугался?
      - Что произошло? - спросил Калинов.
      - Ничего... Ведь мы хотели в лес. Смотри, какой страшный лес вокруг!
      - Разве он страшный? - удивился Калинов. - Вполне ухоженный, я бы даже сказал, домашний лес. Как парк...
      Джина выпустила его руку из своей.
      - Какие дурацкие слова ты говоришь! - сказала она с отвращением. - Моя мама так говорит... Ой! Смотри, какое дерево! Как сказочный дракон, правда?
      Калинов оглянулся. Там, где только что стоял великолепный, рвущийся в небо кедр, извивалось что-то зеленое, непонятное, покрытое странной стеклообразной чешуей. Среди зелени сверкнула ярко-красная пасть, и послышалось змеиное шипение.
      Вокруг все изменилось. Не было больше привычных глазу кедров, сосен и елей. Повсюду кривыми стрелами лезли из земли незнакомые черные деревья с серой листвой. Словно скелеты доисторических ящеров... Они окружили Калинова со всех сторон, и над ними нависло чернильное небо, и было совершенно непонятно, откуда же брался в лесу этот сумрачный, тоскливо-серый, но все-таки дневной свет.
      Мир наполнился оглушительным рычанием и грохотом В этом невероятном шуме сквозило нечто явно знакомое, и Калинов вдруг понял, что это многократно усиленный стрекот видеорекордера, вделанного в пуговицу его рубашки, и испугался, что Джина сейчас тоже поймет это. И тут же грохот исчез. Наступила пронзительная, бьющая по ушам тишина; в тишине этой весело зазвенели хрустальные колокольчики, и девичий голос пропел:
      - Догоняй!
      Калинов обернулся. Джины не было, только где-то вдалеке, за этими черными, фантасмагоричными деревьями-скелетами, медленно растаял ее смех. Калинов бросился в ту сторону, где растворился звон колокольчиков, и тут впереди, в пяти шагах от него со свистом вонзилась в землю полуметровая стрела. Калинов замер, и, ничего не понимая, смотрел, как вибрирует ее оперение.
      - Стоять, малыш! - произнес справа чей-то тихий голос.
      Калинов медленно повернул голову. За огромным дубом стоял парень в джинсах и безрукавке. Это был Игорь, сын Нонны Крыловой. Он двинулся к Калинову, держа наготове арбалет. Левый глаз его украшал солидный синяк.
      Вокруг снова был обычный земной лес. И голоса птиц, разносившиеся по нему, были знакомы с детства. Только солнце, лучи которого с трудом пробивались сквозь плотные кроны деревьев, было густо-оранжевого света. Как апельсин.
      Крылов подошел поближе, не сводя арбалета с Калинова, выдернул из земли стрелу и сунул ее в колчан, висящий у него за спиной.
      - Чего тебе надо? - спросил Калинов.
      - Какой шустрый мальчик! - произнес Крылов. В голосе его послышалась издевка. - Не успел появиться, а уже к девочке лепится. К чужой, между прочим, девочке...
      Калинов, придя в себя, стоял и молчал. Он ожидал, пока парень приблизится и можно будет достать его одним прыжком. Но тот ближе не подходил. Арбалет был направлен в грудь Калинова, и экспериментировать с собственной жизнью не хотелось.
      - Откуда ты знаешь, что я появился здесь только что? - спросил Калинов.
      Крылов расхохотался.
      - А чего тут знать?.. Иначе бы девочка от тебя не убежала. Я бы, например, догнал ее мгновенно. Да по тебе же сразу видно, что ты тут в первый раз. Как ты озираешься по сторонам! Потеха же!
      Калинов переступил с ноги на ногу, и Крылов резко дернул арбалетом.
      - Стоять! - прошипел он. - А то могу...
      - Почему же ты ее не догоняешь? - спросил Калинов. - Если это так просто.
      - Была нужда... Я гордый! И потом... Хочу понять, что она в тебе нашла. Хлюпик хлюпиком!
      Эх, надрать бы тебе сейчас уши, подумал Калинов и мотнул головой: мысль принадлежала Калинову-вчерашнему - члену Совета и всяческих там комиссий. Но и Калинову-подростку так стоять должно быть очень унизительно.
      - По твоему, это честно? - спросил он. - Ты с оружием, я - без...
      - То-то и оно, - сказал Крылов. - Кабы ты был здесь не впервые, и у тебя было бы оружие. А насчет честности... Разве гулять с чужими девчонками - это честно?
      Калинов пожал плечами. Последний раз он гулял с чужой девчонкой лет восемьдесят назад.
      - Послушай, Игорь, - сказал он.
      Крылов мгновенно весь подобрался и стал похож на испуганного, съежившегося зверька.
      - Откуда ты знаешь мое имя? - шепотом спросил он. - Шпионишь?.. Тебя подослала моя мать?
      Он быстро оглянулся по сторонам, словно подумал, что мать выйдет сейчас из-за ближайшего дерева. Все было тихо. Крылов снова посмотрел на Калинова. В глазах его появился странный блеск.
      - Вообще-то у нас здесь не убивают, - сказал он. - Но ведь со шпионами во все века поступали именно так!
      Он поднял арбалет на уровень груди, и Калинов понял, что сейчас, через мгновение тяжелая стрела пронзит его сердце, и мысль о смерти показалась ему такой нелепой, что он удивился. Я не хочу, подумал он, а в горле уже рождался крик, потому что он увидел, как стрела сходит с ложа арбалета и отправляется в смертоносный полет. Но тут кругом возник серый туман; он не поднялся от земли и не выплыл из-за деревьев, а именно возник, неожиданно и сразу, не клубясь и не сгущаясь, и не успел Калинов обрадоваться ему, потому что в тумане этом было его спасение, как тот исчез, исчез так же неожиданно, как и появился. А Калинов обнаружил себя стоящим в джамп-кабине.
      На пульте подмигивал красным сигнал "Ваш индекс занят". Калинов вывалился из кабины на улицу. На небе светило солнце, и было оно не синее и не оранжевое, а обычное, земное, и небо было земное, и вокруг стояли обычные дома, и стремился перепрыгнуть через Неву Медный Всадник.
      - Мальчик! Что с тобой?
      Кто-то положил Калинову руку на плечо. Он оглянулся. Рядом стояла Нонна Крылова.
      - Н-ничего, - пробормотал Калинов и попятился. Сбросил с плеча ее руку.
      - Мальчик, подожди, - умоляюще попросила она. - Ты не знаком случайно с Игорем Крыловым?
      - Н-нет! - сказал Калинов и бросился бежать.
      - Мальчик, подожди-и-и! - догнал его надрывный крик, но Калинов бежал и бежал, пытаясь уйти от этого крика, и оглянулся только у угла.
      Крылова, опустив голову, медленно брела обратно, к дверям джамп-кабины.
      - Рад вас видеть, коллега, в добром здравии! - сказал Паркер, усаживаясь в кресло.
      Калинов достал из бара соки и лед и принялся делать себе и гостю коктейль.
      - Видок у вас - не подкопаешься! - продолжал Паркер, наблюдая за его манипуляциями. - Лишь очень опытный специалист смог бы заметить некоторое несоответствие между юной внешностью и глазами, принадлежащими немолодому уже человеку.
      Калинов посмотрел в зеркало, вделанное в лицевую панель бара.
      - Не вижу никакого несоответствия, - сказал он, пристально вглядываясь в свое отражение. - Вполне приличный молодой человек. Ничего похожего на члена Совета.
      Он протянул Паркеру стакан со светло-зеленой жидкостью. Тот заглянул в стакан, зачем-то понюхал его.
      - Судя по всему, коллега, вы ничего не добились, - сказал он.
      Калинов слегка пожал плечами и тоже заглянул в стакан.
      - Вы эту информацию выудили из коктейля? - спросил он.
      Паркер фыркнул и отхлебнул, зажмурив от удовольствия глаза, посмаковал напиток.
      - Нет, - сказал он. - Но ведь я прав, не так ли? Калинов тяжело вздохнул.
      - Действительно, - сказал он и уселся напротив Паркера. - Вы правы, коллега!.. Первая вылазка действительно мало чего дала. Чертовщина какая-то. Мир как в театре! Мгновенно меняющиеся декорации... Дракон в таинственном лесу... Принцесса с хрустальным голосом... Вооруженный арбалетом рыцарь в джинсах... Солнце то синее, то оранжевое. В самом деле, сказки какие-то!
      - Сказки бабушки Арины! - сказал Паркер. - Может быть, видения? Нанюхались галлюцинноидов...
      - В таком случае, мой рекордер тоже нанюхался, - сказал Калинов. - Я вам покажу запись. Натура полнейшая.
      Он достал видеорекордер, отдал его Паркеру и вышел на балкон. Сам он просмотрел запись до прихода Паркера трижды, и сил на четвертый раз уже не осталось.
      Над городом распростерлась черная августовская ночь. Окна домов были заэкранированы и не пропускали изнутри ни одного лучика света. Только глубоко внизу сияли уличные фонари, да у горизонта горели подсвеченные сотнями прожекторов купол Исаакиевского собора и шпиль Адмиралтейства.
      Калинов пытался проанализировать события сегодняшнего дня, но ничего из этого не получалось, потому что мысли все время возвращались к Нонне Крыловой и ее сыну. Каким образом эта женщина умудрилась так воспитать своего сына? Ведь он явно был готов на убийство! Или показалось?.. И уж совершенно непонятно, как удалось спастись. Как будто кто-то следил за ними и в последний момент сыграл отбой... Но каков малец! Откуда у него столько злобы? А Джина хороша! У него могла бы быть такая внучка, если бы Наташка не погибла тогда, в Кольце астероидов...
      Калинову стало вдруг нестерпимо грустно и захотелось, чтобы поскорее наступило завтрашнее утро. Грусть была особая, не та, с которой он обычно вспоминал о прожитой жизни. Были в этой грусти свежесть, новизна и ожидание. И очень хотелось снова отправиться туда, в этот странный, сказочный мир.
      Позади с шорохом открылась дверь, и он увидел рядом с собой неясный силуэт Паркера.
      - Да, - сказал тот. - Действительно, спектакль для детей. Зацепиться не за что...
      - Похоже только, что взрослым туда вход запрещен, - сказал Калинов. - Во всяком случае без дисивера... Неясно лишь, кто наложил этот запрет.
      - Может быть, какая-нибудь сверхцивилизация ставит эксперимент на наших детях? - предположил Паркер.
      - Ну уж тогда бы меня туда и с дисивером не пустили! - усмехнулся Калинов.
      - Да что вы! - сказал Паркер. - Не могут же они следить за каждым землянином!
      - Вы думаете, не могут? - спросил Калинов.
      - Ну, я не знаю. Как-то это все...
      Калинов промолчал. Замолчал и Паркер, боясь прервать размышления товарища. Наконец он не выдержал.
      - Вы что же, коллега, и в самом деле думаете...
      И тут Калинов рассмеялся.
      - Да нет, конечно, - проговорил он. - Чепуха это, ерунда полнейшая! История тут наша, внутренняя, безо всякого вмешательства извне.
      Паркер с шумом перевел дух.
      - Ох, и зигзаги у вас, дружище! - сказал он. И добавил: - Однако, то, что ваша вылазка не дала результатов - это плохо!..
      - Не спешите, коллега... Будут и результаты. Не все сразу.
      И тогда Паркер решился.
      - Видите ли, Алекс, - сказал он. - Дело в том, что обстоятельства изменились. Сегодня Нонна Крылова обратилась к нам в Транспортную комиссию с просьбой помочь ей найти сына.
      Калинов опять промолчал, словно не слыша.
      - Знаете что, коллега? - сказал, не дождавшись ответа, Паркер. Не нужна ли вам помощь? Я бы мог...
      Калинов нашел в темноте руку Паркера и пожал ее.
      - Не стоит, Дин... У меня юношеское рукопожатие и юношеское на вид тело, но ум-то далеко не юношеский. Так что помощь мне не требуется. Пока... Будет нужно - конечно, попрошу. Хотя... Кое-что вы можете.
      - Что именно, коллега? - живо спросил Паркер.
      - Мало ли как дела повернутся... - Калинов замялся. - Одним словом, если вдруг примут решение закрыть индекс... Без меня примут, понимаете? Так вот. Постарайтесь его сорвать! Я уже говорил, что это самое глупое, что можно придумать.
      Теперь Паркер пожал руку Калинова.
      - Это я вам обещаю, - сказал он. - Можете не волноваться!
      Джина явно ждала его. Не случайно же, в самом деле, он сразу увидел ее, как только переместился из джамп-кабины в этот мир. Она вскочила на ноги и бросилась ему навстречу, на бегу отряхивая юбку.
      - Здравствуй, - сказала она. - Я думала, ты больше не появишься.
      - Здравствуй, - ответил Калинов. - Почему?
      - Ты же вчера убежал... Тебя обидел Зяблик.
      - Кто? - не понял Калинов.
      - Ну, тот парень с арбалетом, в лесу, Игорь Крылов. Мы зовем его Зябликом. Я же все знаю о вашей встрече.
      - А-а-а... - сказал Калинов и рассмеялся. - Только это не я убежал, а ты.
      Она удивилась.
      - Разве? Я никуда не убегала. Я весь день тут была.
      Она взяла его за руку, и Калинова опять кольнуло в сердце.
      Словно стрела пронзила.
      - А на Зяблика ты не обижайся, - сказала Джина. - Он хороший. Только стал какой-то малахольный. Ходит, молчит.
      Вчера он мне таким не показался, подумал Калинов. Вчера он был не зяблик, а дикий кабан. Ревность, знаете ли, не мама родная!
      - Пошли к ребятам, - сказала Джина и потащила его за собой. Сейчас как раз интересы будем придумывать.
      - Как это - интересы придумывать?
      - Увидишь.
      На лугу было человек тридцать парней и девчонок. Все сидели кружком. В центре горел почти незаметный в солнечном свете костер. Калинов посмотрел на небо. Солнце сегодня было обычное.
      Когда они с Джиной приблизились, кружок потеснился и вобрал их в себя. На Калинова особенно не прореагировали, только несколько девчонок пристально посмотрели на него и отвернулись. Видимо, появление новых людей было здесь делом обыкновенным.
      - Не удивляйся, - прошептала ему на ухо Джина. Волосы ее щекотнули его щеку. - Ведь тебе не очень-то хочется быть заметным.
      - С чего ты взяла? - поразился Калинов.
      - Мне так кажется.
      Однако, сказал себе Калинов. Может, она еще и мысли читает? Может, на нее и дисивер не действует?
      Он огляделся. Все сидящие в круге были молодые люди примерно одинакового возраста - лет шестнадцати-восемнадцати. Парни были одеты разнообразно - от сетчатых комбинезонов до легких туник, на девчонках были короткие открытые сарафаны. Никто друг с другом не разговаривал, все молча смотрели в костер, словно там что-то происходило.
      - Не вертись! - прошептала Джина. - Ты всем мешаешь!
      - А что они делают?
      - Потом расскажу...
      Калинов тоже стал смотреть в костер. Но сколько он туда ни смотрел, ничего особенного там не увидел. Обычные горящие сучья, блеклые языки пламени.
      Вдруг все зашевелились, заговорили. Сидящий напротив Игорь Крылов кивнул Калинову как старому знакомому. Сегодня он не казался таким злым и противным, как вчера в лесу.
      - Что? - шепотом спросил Калинов у Джины.
      Джина рассмеялась, и вновь зазвенели хрустальные колокольчики.
      - Можно говорить громко, - сказала она, - Больше никому не помешаешь.
      - А что это было? - спросил Калинов.
      - Мы придумали интерес.
      - И что теперь?
      - Увидишь.
      - А я хотел охоту на тиранозавра, - громко сказал высокий белобрысый юнец, одетый в тигровую шкуру. - Представляете, море крови!..
      - Тебе бы везде море крови, - сказала Джина. - Дай волю, так ты бы весь мир в море крови превратил.
      - Брось ты с ним, Джина, - сказала маленькая черноволосая девушка. - Его интерес еще никогда не выигрывал.
      Белобрысый прищурился.
      - А я не теряю надежды, - сказал он надменно. - Рано или поздно это произойдет.
      - К сожалению, Вика, он прав, - сказала Джина маленькой брюнетке. - И когда это произойдет, я уйду и больше не вернусь. Уж лучше сидеть дома!
      Белобрысый сжал кулаки.
      - Вот и сиди дома! - зло крикнул он. - Пусть тебе мамочка розовым платочком сопли вытрет, лахудра рыжая! А мы уж как-нибудь без тебя, по-мужски...
      - Сидел бы ты, мужчина, - сказал Калинов. - Научись сначала женщин уважать. "Мы"... "по-мужски"... Тоже мне, витязь в тигровой шкуре!
      Белобрысый стремительно вскочил на ноги. Калинов усмехнулся и тоже поднялся с травы.
      - Это еще кто тут голос подает? - сказал белобрысый. - Кому надоело ходить здоровым и невредимым? - Он смерил Калинова с ног до головы уничтожающим взглядом. - Детка, я же из тебя кисель сделаю, с хлебушком съем. - Он подошел к Калинову, навис над ним и брезгливо взял его двумя пальцами за кончик носа. - Остынь, мальчик, а то сейчас пар сзади повалит!..
      И тут Калинов ударил его, ударил коротко, без замаха, даже не ударил - ткнул ладонью правой руки, и белобрысый вдруг переломился пополам, словно сдвинули друг к другу ножки циркуля, и повалился на бок. На лице у него появилось выражение неподдельного изумления, и тут же глаза его закрылись. Как будто человек прилег на минутку отдохнуть.
      - Ты убил его? - с испугом воскликнула черненькая Вика.
      - Да нет, - сказал Калинов. - Таким ударом не убьешь... Так, успокоил слегка. - Он коротко взглянул на Джину.
      Джина презрительно смотрела на лежащего белобрысого.
      - Не хочу я его здесь больше видеть, - сказала она с отвращением и вопросительно посмотрела на окружающих.
      И вдруг белобрысый исчез, словно его здесь и не было. Только послышался негромкий шелест, будто ветерок кубарем прокатился по травке. Калинов застыл на месте.
      - Спасибо, друзья! - сказала Джина.
      - Не за что, - сказал курчавый парень в тунике и сандалиях. По-моему, этот тип и так уже всем надоел. Надо было еще раньше выгнать.
      Он подошел к Калинову и потрепал его по плечу.
      - А ты ничего, новенький! Я бы с тобой в разведку пошел... Клод. - Он подал Калинову руку.
      - Саша, - сказал Калинов. - Куда он делся?
      - Вампир-то?.. Отправился домой. Больше он не появится. По крайней мере, пока мы здесь.
      И тут вдруг затрещало, как будто кто-то быстро-быстро заколотил палкой по дереву. Калинова сбили с ног, он сунулся носом в траву и чуть не захлебнулся, вздохнув, потому что вместо травы под ним оказалась грязь, какая-то липкая жижа, и от жижи этой так отвратительно пахло, что его чуть не стошнило. И солнца уже не было на небе, а была черная беззвездная ночь, и сверху сеялся мелкий холодный дождик, мгновенно пробравшийся за воротник кольчуги и растекшийся пошлине маленькими ручейками, а может, это был и не дождь вовсе, а холодный пот, потому что, кажется, их ждали. Во всяком случае, круглые пальцы прожекторов плясали по равнине, и каждый раз, когда они приближались, приходилось въезжать носом в грязь. И не шевелиться.
      А потом опять затрещало, и высоко над головами визгливо прочирикали пули. Стреляли с вышки, которая приткнулась к колючей проволоке справа, приземистая и раскоряченная, словно табуретка на кривых ножках. Самонадеянные строители поставили ее по эту сторону... Впрочем, с какой стати они должны были опасаться нападения извне?
      - Замрите! - негромко скомандовал Клод.
      И они замерли. И, лежа в липкой жиже, дождались, пока успокоится охрана. Пулеметчики перестали палить в белый свет. Лучи прожекторов поплясали-поплясали, тупо уткнулись в тяжелый столб дыма, повисший над крематорием, и погасли. Где-то коротко тявкнула собака. От сторожевой вышки донеслись звуки губной гармошки, наигрывающей какой-то до одурения знакомый мотив. Ветер принес издалека обрывки заунывного колокольного звона. На вышке вдруг загоготали, и грубый голос прошелся насчет штанов какого-то Диего, которые теперь, кажется, потребуют капитальной стирки... Тоже мне, доблестный лейб-гвардеец, переполошил весь лагерь, где только таких нарожали, ублюдков... Хорошо, что комендант нализался как свинья и дрыхнет, и будет дрыхнуть до утра, а то не избежать бы тебе карцера...
      - Вперед! - шепотом скомандовал Клод, и они поползли.
      Каждый к своей цели. Калинов - к сторожевой вышке справа, Игорь к такой же вышке слева. Джина и Вика тянули мешок с зарядами, чтобы несколькими взрывами пробить проход в рядах колючей проволоки. За ними подтягивались арбалетчики, чтобы, когда грохнут взрывы и пулеметы будут нейтрализованы, рвануться в проход и успеть добежать до барака охраны прежде, чем гвардейцы придут в себя. И быстро и хладнокровно засыпать их стрелами...
      А оставшихся в живых офицеров, думал Калинов, мы повесим в воротах лагеря, прямо под словами "Боже! Прости нам грехи наши!", и они будут болтаться в веревочных петлях, которые они приготовили для нас, жирные боровы в оранжевых мундирах, густо пахнущие заморским одеколоном, а мы с удовлетворением будем думать о том, что этим, по крайней мере, грешить уже не доведется... Вот только куда мы денем всю эту ораву освобожденных уродов в истлевших комбинезонах. Куда мы денем всех гниющих заживо, слепых от радиационных ожогов полутрупов, подумал он и тут же отбросил эту мысль, потому что это была не та мысль, с которой ходят на колючую проволоку.
      Он подобрался к самому основанию вышки, осторожно встал, чтобы проще было бросать, и достал гранату из кармана. Осталось выдернуть чеку и, дождавшись сигнала, швырнуть гранату туда, наверх, в подарок Диего, сидевшему в испачканных штанах, и неведомому музыканту с грубым голосом. И тут кто-то сказал сзади вкрадчиво: "Салют, малыш!", и сквозь кольчугу Калинов почувствовал, как в спину ему уперлось что-то твердое. Раздался громкий смех, и опять вспыхнули прожекторы, заливая все вокруг ослепительным светом. Как на стадионе. И Калинов понял, что их действительно ждали. Он сжался, соображая, как бы подороже продать жизнь, но тут сзади закричала Джина, и столько муки было в ее голосе, что он на мгновение потерял голову.
      А потом со стороны оврага, где сидели ребята из резерва, вдруг ударила молния, ударила прямо по вышке над ним, и вышка вспыхнула как порох, и в огне кто-то завыл и завизжал нечеловеческим голосом, а молния уже ударила по другой вышке, мимоходом срезала кусок проволочной изгороди вместе с железобетонным столбом, и теперь гасила - один за другим - прожекторы. И тут Калинов понял, что это луч лайтинга, и оглянулся, и увидел, что тот, кто сказал ему "Салют!", тоже смотрит в сторону оврага, на эту удивительную молнию. И тогда Калинов ударил его гранатой прямо в висок. Гвардеец удивленно хрюкнул и кулем упал ему под ноги. Конечности его судорожно задергались, он перевернулся на спину и замер, и Калинов увидел в свете последнего прожектора лицо белобрысого Вампира с широко открытыми мертвыми глазами. А к прожектору уже подбирался луч лайтинга, по дороге сваливший трубу крематория, и она, подрубленная под основание, неторопливо, как в замедленной съемке, рушилась вниз, рассыпаясь на куски. Наверху взвыли в последний раз и замолкли. И тогда, по-прежнему сжимая в правой руке гранату, а левой доставая из-за спины арбалет, Калинов бросился к проходу в колючей проволоке.
      - А-а-а! - надсадно заорал он. - Грехи вам простить?!
      Ослепительная молния ударила прямо в барак охраны, и на месте его вспух огненный шар, и внутри шара тоже выли, заходясь от муки, десятки глоток.
      - Я вам прощу грехи! - орал Калинов, летя вперед.
      Ему показалось, что сердце его не выдержит натиска ненависти и взорвется, разлетится на куски, но сейчас это было совершенно неважно.
      А потом они выстроили оставшихся в живых ошалелых гвардейцев в шеренгу. И пока узников выводили из лагеря, Калинов ходил вдоль шеренги, отбирал у гвардейцев шпаги и заглядывал им в глаза, пытаясь увидеть в их глубине что-нибудь звериное. Но это были обычные человеческие глаза, только отупелые от страха. И тогда Калинову захотелось посмотреть на их сердца. Не может быть, чтобы сердца у них в груди бились человеческие...
      - Ай, мамочка! - вскрикнула Вика.
      И Калинов увидел черный зрачок пистолета, нацеленный ему в голову, и прищуренные глаза жирного борова, устремленные прямо на его переносицу: видимо, туда должна была попасть пуля. И хриплый голос произнес:
      - Не двигаться!.. Иначе я раскрою череп вашему приятелю!
      Никто и не двинулся. Но оранжевый вдруг крутнул головой, как будто воротничок форменной рубашки жал ему шею, вскрикнул и, выронив пистолет, ничком упал на плац. А мимо, спотыкаясь, брели уроды в истлевших комбинезонах, имеющие глаза ненавидяще смотрели на гвардейцев, и слышался мерный стук деревянных колодок о бетон, а над всей этой бесконечной колонной висел гул, как будто узники пели песню. Но они не пели, они плакали, и девчонки плакали вместе с ними, и оказалось, что это большое счастье - принести свободу истерзанным людям. А потом Джина взяла у кого-то лайтинг, сдвинула предохранитель, и Калинов понял, что она сейчас положит оранжевых, всю шеренгу, хладнокровно, в упор и, оцепенев от ненависти, будет смотреть, как они издыхают. Над миром повиснет смрад, а Джина будет смотреть и смотреть, не имея сил оторваться, тупо и завороженно, до тех пор, пока с ней не начнется истерика...
      - Стоп! - крикнул Клод.
      И все исчезло: колючая проволока и бараки, гвардейцы и уроды. Остались грязь и пот, счастье и ненависть.
      Джина с возмущением смотрела на Клода:
      - Почему?
      - Потому! - сказал Клод. - Потому что с лайтингом и дурак сможет... Безоружных положить или взглядом убить много ума не надо. А ты попробуй разоружи гада голыми руками да так, чтобы он не успел убить ни тебя, ни твоего товарища...
      - Нет, Клод! - загомонили все. - Это ты, Клод, зря. Ведь интерес был... Был ведь?
      - Был, - сказал Клод. - Но прежде всего надо оставаться людьми... - Он повернулся к Калинову. - А ты ничего, парень. Я думаю, мы его примем. Так, ребята?
      - Так! - заорали все.
      Ах, мерзавцы, подумал Калинов. Это же они так играют... "Казаков-разбойников" устроили... Развлекаются, подлецы! И я тоже хорош, нечего сказать! Втянулся как мальчишка...
      Клод подошел к нему и протянул руку. И тогда Калинов, размахнувшись, съездил ему по физиономии.
      - За что? - жалобно спросил Клод.
      - За все! - ответил Калинов и съездил еще раз. - Как так можно?! Ведь это... Ведь это... Это же как "казаки-разбойники" на братской могиле! Можешь врезать и мне!
      Лицо Клода залила краска. Кажется, до него дошло.
      - Фу, какая мерзость! - сказал он. - Кто придумал этот интерес?
      - Я, - сказал Игорь Крылов. - Мой дед освобождал концлагерь.
      - Не говори глупости, - сказала Джина. - Что я, не знаю, когда родился твой дед!
      - Ну, не дед, а сколько-то там раз прадед, - согласился Игорь. Все равно мой предок.
      - Тебе бы тоже надо отвесить, - сказал ему Клод. - Да ладно уж... Хватит на сегодня тумаков.
      Он миролюбиво хлопнул Калинова по плечу.
      - А ты ничего! - И засмеялся. - В который уж раз говорю это сегодня.
      Калинов пожал плечами.
      - Давайте еще какой-нибудь интерес, - попросила Вика.
      - Нет, - сказал Клод. - Больше мне не хочется. Сегодня не надо... Пойдем, Зяблик, поваляемся на пляже.
      Группа рассыпалась. Кто-то потянулся вслед за Клодом и Игорем на пляж, кто-то улегся на травке в тени деревьев.
      - Вы остаетесь? - спросила Вика. - А я пойду, позагораю с ребятами.
      И она умчалась к озеру, на ходу сдергивая с себя сарафан. Калинов проводил глазами ее хорошенькую фигурку. Джина фыркнула.
      - Что? - Калинов повернулся к ней.
      - Самая красивая девушка нашей группы, - сказала Джина, глядя вслед удаляющейся Вике. - Хороша, правда?.. Ты где живешь?
      - В Ленинграде.
      - И я в Ленинграде... Вообще-то в Мире мы не встречаемся. Но с тобой... - Она замолчала и отвернулась.
      - В мире? - спросил Калинов. - В каком мире?
      - В Мире. С большой буквы... Так мы называем настоящую жизнь. Землю...
      Калинов снял с себя куртку и бросил ее на траву. Лег. Джина пристроилась рядом.
      - В настоящей жизни... - проговорил Калинов. - А что же тогда здесь?
      - Здесь? Здесь придуманная. Клод называет это Дримлэнд.
      - А кто ее придумал?
      - Не знаю... Наверное, мы все. Вместе. А почему ты все спрашиваешь?
      - Потому что мне интересно.
      - Странно, - сказала Джина. - Обычно те, кто сюда приходят, кое-что знают... Кто дал тебе номер?
      Калинов внутренне сжался. Соврать что-то надо. Например, сказать, что номер дал Фараон.
      - Никто, - сказал он. - Я сам подсмотрел.
      - Правду сказал. - Джина вздохнула с облегчением.
      - Откуда ты знаешь?
      - Знаю. Я чувствую, когда человек лжет. У нас тут не лгут.
      - Совсем?
      - Да. Даже те, кто в Мире лжет, тут не лгут. А если лгут, то больше здесь не появляются.
      - Почему?
      - Не знаю, - сказала Джина. - Не появляются - и все!
      - Тогда я не буду лгать, - сказал Калинов. - Мне здесь нравится.
      - А что тебе нравится? - спросила Джина.
      - Ты.
      - Дурак! - Она отвернулась, но Калинов понял, что ей очень приятно.
      - Давай сбежим, - сказала она.
      - Давай... Только Зяблик опять отыщет.
      - Не отыщет. Я ему сказала, что больше не люблю его.
      Вот чертенок, подумал Калинов. Как у нее все просто. Хочу - люблю, хочу - не люблю... Эх, если бы он был помоложе!
      - Не смотри на меня так, - попросила Джина.
      - Как?
      - Как старый дедушка... Который все видел и все знает. - Она прикрыла ему глаза теплой ладошкой. - Побежали?
      Калинов поморгал, и Джина отдернула руку.
      - Щекотно, - пояснила она.
      А что, подумал Калинов. Она бы, скажем, попала в беду. А я бы ее спас!.. Как в старинных романах.
      И мир пропал. Распахнулось вокруг изумрудное небо, запылали на нем два бледно-фиолетовых, призрачных солнца.
      Калинов и Джина летели под солнцами, взявшись за руки. Далеко внизу ласково шевелился чернильный океан. Оба они знали, что лишь отсюда он кажется ласковым и ленивым, а там, внизу, волны достигают в высоту сотни метров. Да если еще учесть, что это совсем не вода...
      Калинов содрогнулся: а вдруг откажут двигатели?
      И тут же рука Джины куда-то исчезла. Он повернул голову и увидел, как девушка, с трудом удерживая равновесие, заскользила вниз. Крылья на ее спине безвольно трепетали в потоках воздуха, и Калинов понял, что сейчас произойдет. Он притормозил и бросился вниз, чтобы уравнять скорости и подхватить уже падающую Джину. Это ему удалось с первой же попытки, словно он всю свою жизнь только и делал, что занимался спасением погибающих в чужих небесах. Правой рукой он подхватил Джину за тонкую талию, а левой стал снимать с ее спины ранец и обвисшие крылья. Это тоже удалось, и он хотел уже было закричать от восторга, как вдруг понял, что его крыльям двоих не удержать. Джина принялась отдирать от своей талии его руку, но он подтянул девчонку к себе и вцепился пальцами в пояс.
      Хорошо, что пояс узкий, подумал он. Не оторвет, сил у нее не хватит... Но как же мне теперь одной рукой умудриться снять с себя и надеть на нее крылья?
      И тогда Джина повернула голову, и он увидел ее прищуренные глаза, равнодушные и чужие.
      - Не надо, - сказала она зло. - Ерунда все это.
      Калинов растерялся и чуть было не разжал пальцы.
      А вокруг уже не было ни зеленого неба, ни фиолетовых солнц. Был серый теплый вечер. С далеких прерий остро пахло незнакомыми травами. Сзади доносилась веселая музыка. Там, у салуна, они оставили своих лошадей и шли теперь по узкой улице, протянувшейся между двумя рядами нахохлившихся домов. Ноги, обутые в мокасины, мягко ступали по непривычно ровному камню. К ночи должен был пойти дождь, и это было хорошо, потому что в дождь легко можно уйти от погони.
      Калинов пробежал взглядом по окнам. Все окна были темны и безжизненны, только в одном, на противоположной стороне улицы, чуть-чуть дернулась занавеска. А может быть, ему показалось. До дома Виго оставалось еще метров двести. И тридцать минут до начала "мертвого часа", когда по городу разрешается передвигаться только бледнолицым. Идти приходилось медленно, потому что "зажигалки" Джина спрятала под юбкой, и они ей очень мешали. А дело надо было сделать не мешкая, ибо завтра должна была вернуться семья Виго - жена и пятеро ребятишек. Уж они-то ни в чем не виноваты.
      Послышались шаги патрульных. Патруль топал к салуну, чтобы зарядиться очередной порцией виски.
      - Что-то они сегодня рано, - сказал Калинов.
      - Целуй меня, - прошептала Джина.
      Он втиснул ее в угол между домами. Острая боль пронзила ногу. "Зажигалки", вспомнил Калинов, но делать что-либо было уже поздно: патруль находился совсем рядом. Джина обняла Калинова за шею, и он прижал ее всем телом к стене. Жаркое дыхание девушки обожгло ему губы, глаза ее широко раскрылись, он увидел в их глубине желание и страх. Сердце колотилось так громко, что, казалось, его слышно во всем городе. И тогда он вытащил из кармана стилет и спрятал его в рукав. Была еще, правда, надежда на то, что патруль слишком торопится в салун.
      - Все хорошо, - тихо сказал Калинов.
      Джина зажмурилась: их осветили сзади фонариком.
      - Эй, краснокожий, помощь не требуется? - сказал кто-то. Раздался грубый смех, и тот же голос гнусно выругался. Калинова поощрительно похлопали по заду, снова заржали. Джина начала дрожать, и он еще сильнее прижал ее к замшелым камням. Боль в ноге стала почти нестерпимой. "Не сорвать бы чеку!" - подумал Калинов. И откуда здесь замшелые камни?.. Наконец фонарик погасили, и патруль, зубоскаля и топая тяжелыми сапогами, удалился. Калинов перевел дух, отпустил девушку и сунул стилет в карман.
      - Ненавижу! - простонала Джина.
      Они двинулись дальше. Свет нигде так и не зажегся, фонари висели на столбах мрачными темными пятнами, похожие на нахохлившихся замерзших птиц. Подошли к дому Виго. Калитка, как и условились, была не заперта. Калинов оглянулся по сторонам, вытащил стилет и осторожно открыл створку. Вошли. Во дворе почему-то было гораздо темнее, чем на улице, как будто кто-то накрыл дом Виго капюшоном, спрятав их от всего остального мира. Сзади чуть слышно щелкнул запор.
      - Роже, - позвал Калинов. - Ты где?
      - Да тут, Орлиное Перо, - послышался за спиной голос Виго.
      Оглянуться Калинов не успел. Руку со стилетом дернули вверх с такой силой, что она, казалось, сейчас оторвется, и тут же что-то тяжелое ухнуло по затылку. Впрочем, упасть ему не дали, подхватили с обеих сторон, но сознание он, по-видимому, на несколько секунд потерял, потому что, когда пришел в себя, Джина стояла с поднятыми руками.
      Двор был залит светом. Роже Виго выпростал из-под тигровой шкуры ручищи и, осклабившись, принялся обыскивать девушку.
      - Хороша подруга у Орлиного Пера! - сказал Виго, тряся белым чубом.
      Его руки скользнули вдоль тела Джины, слегка задержались на груди, Виго зацокал языком, и Калинов закусил губу.
      - Не сейчас, - сказал офицер.
      Виго грязно выругался, опустил руки ниже.
      - Ого! - сказал он, наткнувшись на "зажигалки".
      Офицер отодвинул его в сторону, достал нож и, сверкая белозубой улыбкой - сама приветливость! - начал разрезать на Джине юбку. Ткань легко разошлась, сквозь разрез стали видны белые трусики.
      - Что-то новенькое, - сказал офицер, взвешивая "зажигалки" на руке. - Ты молодец, Виго!.. Девку оставим у тебя, а краснокожего мы возьмем с собой. Шериф давно хотел с ним встретиться!.. А девку приведешь утром.
      По затылку Калинова текло липкое и теплое, перед глазами висела багровая занавеска, за руки держали крепко - не вырвешься! Он раскрыл глаза пошире, усилием воли отодвинул в сторону багровую занавеску и посмотрел на Джину.
      Что же ты их не поубиваешь, девочка, подумал он. Не спасешь нас?.. Ведь тебе это так просто!
      Его взгляд встретился со взглядом Джины, спокойным и пристальным. И в голове перестали бить колокола, и мускулы налились металлом, и Калинов понял, что может перевернуть мир. Как школьный глобус... А еще он понял, что Джина хочет, чтобы все сделал он сам. Рассчитался с Роже. Покончил с засадой... И ее чтобы спас. Как и положено кавалеру.
      Только бы не отказало мое столетнее тело, подумал он. И рванулся.
      Люди, державшие его за руки, так сильно столкнулись головами, что черепа их раскололись. Легким движением он перебросил оба тела через забор - так велико было упоение силой. За забором затрещало, словно там врезались друг в друга два дилижанса. Офицер, все еще улыбаясь, пытался достать правой рукой пистолет, в левой у него по-прежнему были "зажигалки". А Роже Виго уже стрелял. Лайтинг в его лапах выглядел как игрушка, и он спокойно выпустил в Калинова весь заряд. В упор. С двух метров. Но луч отразился и ушел куда-то в небо. Калинов сделал шаг вперед, аккуратно щелкнул Виго по лбу. Голова Роже мотнулась назад, он выронил лайтинг из рук, упал навзничь, дернулся и затих. Джина смотрела на Калинова с восторгом, и восторг этот добавлял новых сил.
      Оставался еще офицер. Калинов повернулся к нему. Офицер уже не улыбался. И не пытался достать пистолет. Правой рукой он тянулся к чеке "зажигалки".
      - Не трожь! - заорал Калинов. - Полгорода спалишь!
      Было поздно. Послышались хлопок и шипение. И тогда Калинов схватил Джину подмышку и, задержав дыхание, прыгнул вверх, перелетел через забор, через улицу и опустился во дворе дома напротив. И снова прыгнул. В прыжке он оглянулся. Из двора Роже Виго, стремительно увеличиваясь в объеме, вставало багровое солнце. Было удивительно тихо, только стонала Джина. Сзади полыхнуло жаром, и пришлось прыгать и прыгать, все дальше и дальше, и уже не хватало сил на следующий прыжок, и тогда он растянулся у какого-то дома прямо на брусчатке и подмял под себя Джину, прикрыв ее телом.
      И плотный, наваливающийся на него сверху жар пропал. Вокруг снова была трава, пели птицы и дул легкий ветерок.
      - Отпусти, - прошептала Джина. - Медведь...
      Калинов, пошатнувшись, встал. Джина села. На ее обнаженной правой ноге виднелись два больших синих кровоподтека. Джина посмотрела на Калинова и натянула на ногу разрезанную юбку. Он поспешно отвел глаза.
      - Что происходило? - спросил он.
      - У кого-то из нас буйная фантазия, - сказала Джина. - Слишком буйная!
      Она поднялась, придерживая рукой разрез.
      - Я домой, - сказала она. - Придется с мамой объясняться... В таком виде...
      И не успел Калинов что-либо произнести, как она подскочила к нему, коснулась горячими губами его щеки и тут же исчезла.
      Калинов огляделся. Рядом никого не было. У озера, на пляже, большая группа молодежи играла в волейбол. Калинов побрел туда. Левая нога ныла. Он снял брюки и остался в плавках. На ноге были такие же кровоподтеки, как и у Джины.
      - Проклятые "зажигалки"! - пробормотал он.
      На пляже его встретили приветственными возгласами. Он поймал на себе любопытные взгляды двух или трех девчонок. Девчонки были незнакомые. Он равнодушно кивнул им и растянулся на теплом песке. Рядом с ним хлопнулся еще кто-то. Калинов повернул голову. Это был Клод.
      - Надоело прыгать, - сказал он. - Можно, я с тобой полежу?
      - Ложись, - сказал Калинов.
      - А где Джина? - спросил Клод.
      Калинов пожал плечами.
      - Ясно, - сказал Клод. - Интересно было?
      Калинов снова пожал плечами.
      - Джина - хорошая девушка, - сказал Клод. - Только ей нужно настоящее.
      Калинов подгреб себе под грудь кучу песка.
      - Зачем ты мне это говоришь? - спросил он.
      - Видишь ли, - сказал Клод. - Ты, наверное, заметил, что большинству из нашей компании от шестнадцати до восемнадцати лет. Других здесь почти не бывает.
      - Заметил, - согласился Калинов.
      - А мне уже двадцать два, - сказал Клод. - Да-да... Ты не хочешь спросить, почему я до сих пор играю в эти игры?
      - Почему?
      - Из-за глубины... Я, конечно, не знаю, где вы были с Джиной вдвоем. Но вот когда мы штурмовали тот лагерь... Скажи, ты так ненавидел когда-нибудь там, в Мире? У меня было желание передушить оранжевых голыми руками.
      - А мне хотелось посмотреть, есть ли у них сердца, - сказал Калинов.
      - Вот-вот, - сказал Клод. - Ты знаешь, это как наркотик! И я боюсь, что они разменяются... Я ведь сам давно уже понимаю, что пора искать себе настоящее дело. И все время возвращаюсь сюда, и возвращаюсь... И так уже шесть лет.
      - Шесть лет?! - поразился Калинов.
      Оказывается, все это существует уже давно, думал он. И все эти годы хранится в глубокой тайне... так что никто из нас и не догадывался... И этот мальчишка прав! Я прожил девять с лишним десятков лет, и любил, и ненавидеть приходилось, но все это было как-то мельче, мягче, бледнее... Как я тогда подцепил Наташку! Вот с ней было настоящее. Черт, все с ног на голову поставил! Тут настоящее, в Мире игрушечное... А дети во все времена играли. В разные игры играли, и в войну тоже... Казаки-разбойники! И не было в этом ничего кощунственного! Кощунство придумывали взрослые...
      - Ты знаешь, Клод, - сказал он. - Я был неправ... С той пощечиной.
      Клод кивнул.
      - Ты странный парень, Саша, - сказал он. - Вот ты лежишь рядом, пацан пацаном, я вижу твои худосочные мышцы, странная какая-то худоба для нашего века... А порой мне кажется, что ты раза в три-четыре старше меня.
      - Почему? - спросил Калинов и сел.
      Как будто насквозь видят, думал он. Какие они, в сущности, еще дети... Но иногда становится страшно находиться рядом с ними. Не то что солгать - душой покривить нельзя!
      - Не знаю, - сказал Клод. - Просто такое ощущение.
      - Пошел я домой, - сказал Калинов.
      - Ага, - отозвался Клод. - Приходи завтра.
      Калинов встал и принялся натягивать штаны.
      - Только запомни, - продолжал Клод, - обидишь как-нибудь Джинку, я не погляжу на то, что ты такой худосочный.
      - Запомню, - сказал Калинов.
      И окунулся в серый туман.
      Дома он долго отмокал в ванне, поглаживая отмеченную кровоподтеками ногу, и кружился под колющими струйками душа. Потом он сел ужинать, а когда дело подошло к вечернему чаю, пожаловал Паркер.
      - Добрый вечер, коллега, - поприветствовал его Калинов. - Вы как нельзя кстати. Я только что собрался пить чай.
      - Благодарю, коллега, благодарю, - прогудел Паркер. - От чая никогда не отказывался.
      Расставили сервиз, заварили чай. Калинов заказал варенье из ежевики. Доставая заказ из приемника Линии доставки, он спросил:
      - Ну-с, коллега, какие новости в этом мире?
      Паркер хохотнул.
      - А что, разве есть еще какой-нибудь мир?
      - По крайней мере, Джордано Бруно это утверждал еще во времена оны, - сказал Калинов.
      Паркер насупился.
      - Да ну вас, Алекс! Не тяните кота за хвост... что это вас на философию потянуло?
      - Все очень просто: я влюбился.
      Паркер снова хохотнул, на этот раз недоверчиво.
      - Извините, коллега, но влюбленные редко философствуют. Обычно их мысли крутятся вокруг предмета обожания.
      - Угощайтесь вареньем! - сказал Калинов, разливая чай. - Это дар Севера. А что касается философии, то не мешало бы поинтересоваться предметом любви.
      - Считайте, коллега, что поинтересовался, - сказал Паркер и отправил в рот первую ложку варенья.
      - Дин! Я влюбился в жизнь! - Голос Калинова звучал торжественно и серьезно.
      Паркер воздел руки к небу.
      - Алекс, вы меня убили!.. Хотел бы я знать, в кого еще можно влюбиться в нашем с вами возрасте! Ни на что другое мы уже не способны! - Он отправил в рот еще ложку варенья. - Хотя вам, дружище, с вашим внешним видом, в самый раз было бы влюбиться в какую-нибудь пигалицу. Отличная получилась бы пара!.. Кстати, что это вы весь в царапинах? Не подрались ли с кем?
      - Не без того, Дин, - гордо сказал Калинов. - Не без того. Сегодня я отвесил оплеух больше, чем за предыдущие восемь десятков лет. Не скажу, правда, что все они были по делу, но должен признаться, что занимался я этим с большим удовольствием!
      В глазах Паркера загорелся хищный огонь.
      - Коллега, вам удалось что-то узнать!
      - Удалось кое-что, Дин, удалось... Но сначала вы.
      Паркер скорчил кислую мину.
      - У нас здесь, Алекс, все пока по-прежнему, - проговорил он. - Но чувствую: приближается гроза! Крылова развила кипучую деятельность, дошла уже до Мирового Совета. Жаловалась на вас: вы, мол, пообещали ей помощь, а сами исчезли... Кое-кто на ее мольбы откликнулся. Нильсон, например, и Олехно. Требуют специального заседания Совета. Меня сегодня задергали - что да как? Нильсон каким-то образом разузнал, что вы без разрешения воспользовались дисивером. Так что, судя по всему, предстоит бой.
      Калинов помрачнел.
      - И когда предполагается собрать заседание?
      - Если события пойдут теми же темпами, то нас с вами призовут к ответу не далее как послезавтра.
      Успею, подумал Калинов, но завтра надо уходить пораньше, чтобы не перехватили.
      - Ну а у вас-то, Алекс, какие новости? - нетерпеливо сказал Паркер.
      - Новости, новости, - пробормотал Калинов. - В общем, это нечто вроде молодежного клуба. Состав, судя по всему, переменный и обновляющийся. Существует клуб уже несколько лет. По крайней мере, шесть...
      - Сколько, сколько? - удивился Паркер. - И мы до сих пор ничего не знаем?!
      - Дело в том, Дин, что они далеко не всякого пускают к себе. А взрослым и вообще дорога закрыта... Кстати, сегодня я был свидетелем, как изгнали одного молодого человека, и вы знаете, я не удивлюсь, если окажется, что они заблокировали его память.
      - Вот уж действительно сказки бабушки Арины, - сказал Паркер. - Да что они, волшебники, что ли?.. Где хоть их клуб-то находится?
      Калинов налил себе еще чаю, собираясь с мыслями, повозил в чашке ложечкой, попробовал на вкус и, наконец, произнес:
      - Увы, коллега, этого я не знаю. Во всяком случае, это не Земля. Более того, должен признаться, что мне совершенно непонятно материальное обеспечение всего того, что я там наблюдал. Ведь для таких трансформаций требуется бездна энергии. Перестановки декораций мгновений. Практически полное всемогущество!..
      Он помолчал немного и продолжал:
      - Знаете, Дин, какая мысль пришла мне в голову? Если даже мы закроем им возможность использования Транспортной Системы - я имею в виду фиктивный индекс - вряд ли эта мера поможет, Ведь в их мире нет джамп-кабин, и тем не менее...
      Паркер покачал головой.
      - Вы рассказываете удивительные вещи, Алекс!.. На чем же держится этот мир?
      - А вы не наблюдали утечек энергии в Системе?
      - Нет. Если бы такое случилось, мы бы уже давно зафиксировали этот индекс.
      - Ну, тогда я просто не знаю, что и предполагать. Разве что все это существует за счет их нервной энергии. Или они таинственным образом выкачивают параллельную Вселенную.
      Паркер нахмурился.
      - Коллега, вы делаете сногсшибательные предположения. - Он встал из кресла и прошелся по комнате. - Если все так, то долг требует, чтобы мы подключили Совет по науке. Тут же нужна целая программа исследований...
      - А вам хочется исполнять этот долг, Дин? - перебил его Калинов. - Только честно!
      - Нет, Алекс! Если честно, то программа такая мне не по душе! Не люблю я, когда исследования проводят на людях, тем более на собственных детях. Слава богу, эти времена давно миновали.
      - Ну так мы ничего никому и не скажем. - Калинов подмигнул Паркеру. - Правда?
      - Правда, - сказал Паркер. - Все равно никто не поверит. - И он подмигнул Калинову.
      Калинов вздохнул и сказал с грустью в голосе:
      - Поверить-то поверят... Да и говорить об этом послезавтра придется.
      - Ничего, коллега, отобьемся. В Совете хватает умных голов. Лучше скажите, что вы записали на этот раз. Дадите посмотреть на ваших суперлюдей?
      - Прямо уж и суперлюдей, - проговорил Калинов. - На Земле чудес пока что не наблюдалось! - И вдруг неожиданно для себя он сказал: - А показывать-то нечего! Забыл, понимаете ли, включить запись. До того ошалел от неожиданностей!..
      Что это со мной, спросил он себя. Чего ради я соврал? Узнала бы Джина...
      Он вдруг потерял всякий интерес к беседе. Паркер задал еще несколько вопросов, получил на них короткие, односложные ответы и понял, что настала пора уходить. Его слегка удивила внезапная замкнутость друга, но он и вида не подал, что задет этим.
      Проводив Паркера до джамп-кабины, Калинов решил немного прогуляться перед сном.
      Вечер был хорош до изумления. Редко удается метеорологам создать такую погоду. Небо на западе постепенно переходит через все цвета радуги от багрянца до темно-фиолетового. Над головой висят первые звезды. Не шелохнется на деревьях листва, недавно вымытая киберами-дворниками. И тишина такая, что, кажется, весь мир слышит твое дыхание.
      Калинов шел по хранящему дневное тепло тирранитовому тротуару и улыбался.
      Черт возьми, думал он. Неужели рядом с нами действительно рождаются суперлюди?! И кто? - наши собственные дети! Когда они выросли из коротких штанишек? Никто из нас этого даже не заметил - так мы все заняты... А они убедились, что мы ими не интересуемся - ведь, наверное, не раз тыкались в нас теплыми носами, как кутята, - и стали искать себе подобных. И нашли. И создали Дримлэнд. Как протест против той жизни, которую мы им предоставили...
      Когда же все это произошло, думал он. Когда мы совершили подмену?.. Мы говорили им, что они цветы жизни, что они - наше богатство и наша надежда. И они верили нам. Как же не верить тем, кто их родил, кто их кормил, кто учил их ходить, летать и говорить? Так они и росли с верой в будущее и в свое великое предназначение. Жизнь казалась им светлой, радостной сказкой, в которой они должны были играть главные роли... А потом они обнаружили, что никому не нужны, что они для всех обуза и только мешают нам... Вот тебе конфетка, и не отвлекай меня, иди к своим куклам. И не плачь! Или слушай своих любимых "Приматов" (какая хорошая группа!) и не мешай. Разве ты не видишь? Мы переделываем Землю, мы осваиваем океаны, мы штурмуем Вселенную, мы завоевываем новые миры... Те вопросы, которые ты хочешь мне задать, давным-давно решены, и нет смысла тратить на них время. НЕ МЕШАЙ!
      И веры не стало! А как же без нее жить? Вера очищает людям душу. Вера делает мягче сердце... А потом мы еще спрашиваем себя: в кого они, такие жестокие и равнодушные? А они в нас! Яблочко от яблоньки...
      Теперь я понимаю, почему у них такие игры, думал он. Невостребованная энергия души и не растраченная энергия тела медленно и верно устремляются в русло насилия. Пока насилие скрывается за ширмой добрых игр. Но только пока. Выходки Вампира - яркое тому свидетельство. А это уже страшно!
      Боже мой, думал он. Когда же мы перестанем быть толстокожими? Когда будем видеть дальше собственного носа? И сколько мы еще будем создавать себе трудности, а потом гордо, под фанфары, преодолевать их? Мы - мастера лобового удара, крепкие задним умом...
      - Почему ты еще не спишь? - спросил его чей-то тихий голос.
      Калинов оглянулся, но рядом никого не было. Только далеко впереди стояла под деревом какая-то пара. Кажется, целовались.
      - Не крути, пожалуйста, головой, - снова произнес тот же голос. Это я, Джина.
      - Где ты? - спросил Калинов.
      - В своей постели... И рядом с тобой.
      - А как ты меня слышишь? - спросил Калинов.
      - Опять вопросы?.. Я слышу то, что ты думаешь.
      - Ты умеешь читать мысли? - спросил Калинов.
      - Только те, которые ты позволяешь.
      - Я хочу тебя видеть, - сказал Калинов.
      - Этого я еще не умею. Но научусь... И ты научишься, если очень захочешь.
      Уже совсем стемнело, только у самого горизонта, над заливом, тянулась желто-зеленая полоска. Послышался какой-то звук, похожий на далекий стон.
      - Что такое? - спросил Калинов.
      - Я плачу, - тихо проговорила Джина.
      - Зачем?
      - Не знаю.
      - Где тебя найти?
      - Нет-нет! - быстро сказала она. - Я не хочу. И ты не хочешь. До свиданья.
      И словно порыв холодного ветра пронесся у него в душе. Как кусок пустоты...
      - Джина! - позвал он, но ответом ему было молчание.
      И в самом деле, подумал он. Куда мне, столетнему старцу? Гипнозом не спасешься. Дисивер не делает тело моложе. Так что не будем заноситься... Есть проблема, и требуется в ней разобраться. И дать Совету свои рекомендации. А потом спокойно дожидаться смерти... Ну, детки-ангелочки, казачки-разбойнички, завтра я вам устрою проверочку! Уж не обессудьте!
      Он развернулся и отправился домой. Когда он проходил мимо целующихся пар, лицо его трогала презрительная улыбка, но этого в темноте никто не видел. А когда ему попалась по дороге джамп-кабина, ему вдруг очень захотелось войти туда и набрать знакомый индекс, и презрительная улыбка исчезла, но этого опять никто в темноте не увидел. Он постоял в раздумье возле кабины. Но не вошел. Еще раз вдохнув сладкий вечерний аромат, он отправился спать.
      Калинов поднялся в прекрасном настроении. Все было решено. Сегодня он должен закончить с этим делом. И нечего усложнять! Конечно, закрывать Дримлэнд - глупость неописуемая, но на место этих ангелочков поставить надо. Настоящие чувства, видите ли, им нужны, глубина... А вы заслужите сначала! И не нытьем да попискиванием, а делом. Как мы! Как наши отцы и деды! Отцы и деды, правда, делали все по-другому. Но нам, во всяком случае, и в голову не приходило требовать от них чего-то еще.
      Он наскоро позавтракал, запустил домашний комплекс на уборку и отправился уже привычным путем к джамп-кабине претворять в жизнь задуманное.
      Выскочив на улицу, он поежился. Видимо, метеорологи решили дать городу отдых от тепла и солнца. Утро было хмурое и холодное. Ветер пронизывал насквозь. По небу неслись с запада серые тучи. Деревья шумели и раскачивались из стороны в сторону. Можно было подумать, что в Ленинград пришла осень.
      У джамп-кабины стояла Нонна Крылова. Увидев его, она бросилась навстречу. Калинов остановился, соображая, куда бы от нее скрыться, но Крылова скрыться ему не дала. Подбежав, она крепко схватила его за руку.
      - Вы извините меня, Александр Петрович, - сказала она. - Не удивляйтесь, я знаю, что вы Калинов.
      - Отпустите меня, - сказал Калинов. - Я никуда не убегу.
      Комедия какая-то, подумал он. Мать ловит сбегающего сыночка.
      Она отпустила его, но сделала это с явной опаской, и Калинов почувствовал, что, если он сделает какое-нибудь резкое движение, она снова схватит его за руку.
      - Слушаю вас, Нонна... э-э...
      - Сергеевна, - сказала она глухим голосом. - Александр Петрович! Саша! Сашенька! Я знаю, что ты... что вы видите моего Игоря... Я не буду вас долго задерживать. Я только прошу вас... Он уже две ночи не ночует дома. Вы скажите ему... передайте ему... - Она задохнулась. Если он не вернется, я умру! Так и передайте!
      Она резко повернулась и пошла прочь, низко опустив голову. Было видно, как вздрагивают ее плечи.
      Калинов вздохнул. А ведь и действительно умрет, подумал он. Чего доброго руки на себя наложит. Я бы вообще запретил таким дамам иметь детей! Они не способны их воспитать. Ей-богу, запретил бы, только это, к сожалению, негуманно.
      Он вполголоса выругался, еще раз посмотрел на Крылову и вошел в кабину.
      В Дримлэнде, по обыкновению, было тепло и солнечно. Клод сидел на травке и читал какую-то книгу. Рядом, укрывшись курткой, спал Игорь Крылов. Больше никого не было видно.
      - Не верти головой, - сказал Клод вместо приветствия. - Джины еще нет.
      - А я и не ее ищу, - сказал Калинов.
      - И никого нет. - Клод оторвался от книги и внимательно посмотрел на Калинова. - Еще рано. Обычно все собираются часам к девяти.
      - А вы? - Калинов кивнул на спящего Игоря.
      - Он вообще дома не ночевал. Мать совсем замучила своей ревностью. А я вместе с ним. Человек здесь один быть не может.
      - А кто же утром появляется первый?
      - Первого не бывает. Всегда появляются минимум два человека сразу.
      Игорь вдруг всхлипнул и пробормотал что-то во сне.
      - Несчастный парень! - Клод вздохнул. - Дома мать замордовала. А теперь ты появился...
      - А причем тут я?
      - Ты что - дурак? Или прикидываешься?.. Он же любит Джину. А она вчера сказала...
      - Я знаю, - прервал Калинов.
      - Привет, ребята!
      Калинов оглянулся. Рядом стояла Вика, эффектная, как всегда. Больше пока никого не было.
      - О чем болтаем?
      - Посиди, девочка, - сказал ей Клод. - Не мельтеши.
      Вика обиженно фыркнула и отошла в сторону. Села. Но разговор продолжить не удалось. Как грибы из-под земли стали появляться остальные.
      Засмеялись, загомонили. С любопытством смотрели на спящего Игоря. Было несколько совершенно незнакомых лиц. Но Клода эти ребята знали, во всяком случае, здоровались с ним за руку.
      - Меня мать не хотела отпускать. Пришлось через окно...
      - А мою совершенно не интересует, куда я ухожу и зачем. Кроме своих марсианских грибов ничего вокруг не видит. Я думаю, если выйти замуж, то она это заметит только после того, как я притащу ей внука.
      - А мне иногда хочется отца чем-нибудь ударить!.. Может быть, тогда он поймет, что я уже вырос.
      - А моего и бить бесполезно. Он даже на маму перестал обращать внимание, про себя уж я и не говорю. А ведь любили друг друга... Эх, скорее бы Праздник совершеннолетия!
      - М-да-а... Еще целых четыре года!
      - А хорошо, что есть Дримлэнд! Всегда можно сбежать сюда, правда?
      - Да. Я здесь словно очищаюсь. А то порой глаза бы на Мир не смотрели!
      В сущности, все они глубоко несчастны, думал Калинов. Старая проблема. Отцы и дети. Но почему она обострилась именно сейчас? Где-то мы дали маху... И я догадываюсь, где. Все это началось после того, как отменили ограничение продолжительности рабочего дня. Куда же это мы тогда смотрели! Где были наш опыт и наши знания? Как же: наглядное выражение растущей сознательности, люди живут для общества! А люди эти обнаружили, что гораздо проще работать по двенадцать часов в сутки, чем потратить хотя бы пару часов на своего собственного ребенка. Потому что это требует гораздо более тяжкого труда - труда души и сердца! Вот тебе и возросшая сознательность, вот тебе и жизнь на благо общества. Оказывается, возиться с металлом, компьютерами и бактериями проще, чем со своим собственным детищем. Бактериям не нужна любовь, им нужен только питательный бульон...
      Тьфу, черт, думал он, предстоит нешуточная битва. Сколько будет контрдоводов! И обвинения в ограничении свободы личности будут еще не самыми серьезными! Предложить закон об обязательном участии в воспитании своих детей? Но это никогда не делалось по принуждению... Во всяком случае, нужного результата таким путем не добьешься! Уж в этом-то мы уже не раз имели возможность убедиться. Однако, кажется, все собрались. Пора!
      Прибывшие, как обычно, рассаживались кружком Растолкали Игоря. Тот недовольно что-то проворчал, но поднялся, втиснулся между двумя незнакомыми девушками. От них остро пахло косметикой, но личики были живенькие и неразмалеванные.
      - А зачем костер? - спросил Калинов ту, что справа.
      - Чтобы легче было сосредоточиться.
      Клод сел в круг со всеми. Калинов снова оглянулся. Джины не было.
      Ну что ж, подумал он, это даже к лучшему. С ней мне было бы сложнее. Тяжело ломать комедию с тем, кто тебя любит.
      Он сосредоточенно стал смотреть в костер.
      Сегодня будет мой интерес, думал он, как бы вы ни старались, ребятишечки. Я заставлю вас плясать под мою дудку. Вы уж меня извините!
      Он сунул руку в карман и крепко сжал пальцами дисивер, усиливая интенсивность гипнотического воздействия. Так прошло несколько минут. Наконец, все опять зашевелились, загомонили.
      - Как думаешь, чей интерес сегодня победит?
      - Не знаю... Но, наверное, Клода. Он сегодня в последний раз. Завтра уходит в Мир.
      - Клод уходит?!
      - Да, уходит... А что? Всем нам когда-нибудь придется уйти. Дримлэнд не для взрослых, ты же знаешь.
      - А тебе не жаль?
      - Конечно, жаль, но что же поделаешь... А потом, знаешь? Может быть, когда мы станем взрослыми, все изменится. Ведь не может же быть, чтобы не изменилось!
      И тут свершилось. Исчез костер, пропали юные лица вокруг.
      За окошком, забранным толстой решеткой, синеет небо и светит солнце. Только что из камеры вышел священник, оказавшийся не у дел, потому что заключенный, увы, атеист. Заскрежетала тюремная дверь. Пришли. За мной. В последний раз отсчитаю четыреста восемьдесят две ступеньки по лестнице. Никто ничего не говорит. Но я-то знаю, что это не на прогулку. Безликие лица. Просто какие-то люди. Да и не люди вовсе. Материальное обеспечение, выполняющее мою волю. Люди там, снаружи. Ждут, пока приведут преступника. Ну что ж, я иду. Считаю ступеньки. Обычно я спотыкался на сто двадцать третьей. Сегодня не споткнулся. Сегодня все не так. Тихо в других камерах. Не слышно криков пытаемых, политические не поют "Интернационал". Не бегают серые, как мыши, охранники. Неужели все это из-за меня? И снаружи тихо. Не слышно гудков паровозов. И не слышно выстрелов. Наверное, все выстрелы приготовили для меня... Со скрипом открывают дверь во двор. И я выхожу. Пока прячу лицо. Вот они стоят. Все как один. В руках автоматы. Справа безликий офицер. Материальное обеспечение... Зачитает приговор и даст команду. Ага, вот оно. Узнали. У Клода затряслись руки. Вика закрыла глаза. А у той, кажется, ее зовут Ирена, появились слезы. Игорь опустил ствол автомата... Так-то, ребята. Вы думали, что придется расстреливать анонимного преступника, врага нации. А тут ваш приятель, друг ваших друзей, и вы абсолютно точно знаете, что он ни в чем не виноват. Ведь это просто делается. Донос. Можно даже без подписи. И если хоть что-то было... А "что-то" бывает всегда. Рассказывал анекдоты про любовные похождения вдовствующей королевы. К примеру. Или еще что-нибудь. И даже если ничего не было - все равно!.. И вот ведут к стене. И вам предстоит брать на мушку друга. И нажать курок. А если не сделаете, станете у той же стены. Но не рядом с ним. Каждый в отдельности. В ОТДЕЛЬНОСТИ. И вы это знаете. Безликий читает приговор. "Враг нации... участие в распространении... приговаривается к смертной... просьба о помиловании... Товсь!" Мне жаль вас, ребята. Потому что после этой игры детство у вас кончится. Потому что через час вы будете ненавидеть друг друга. По-настоящему. В жизни, а не в игре. И больше вы не будете встречаться. Потом что невозможно дружить с человеком, который был свидетелем твоей трусости. Хоть и сам он трус!.. И нет больше ваших лиц. Есть только черные глаза автоматов, пристально разглядывающие меня. "Пли!" - кричит материальное обеспечение... Надо собраться. Чтобы пули срикошетировали вверх, а не в стороны. Еще покалечу кого-нибудь... Но что это? Что это?! Выстрелов нет... "Пли!" - надрывается безликий. А выстрелов нет. "Пли!" А автоматы дрожат. "Расстреляю!" И стволы задираются вверх. Прямо под детские подбородки. Сейчас будут выстрелы. Спаси господь тебя, Калинов, после этих выстрелов!
      - Стоп! - заорал Калинов. - Стоп!!!
      И все исчезло. Перед глазами снова луг, догорающий костер, солнце, на горизонте далекий лес.
      Калинов опустился на траву - так дрожали колени. Все остальные стояли. Неподвижными глазами смотрели в пространство. Молчали. Не знали, куда деть руки. Кто-то громко всхлипнул.
      Калинов уставился в землю. Ему было нестерпимо стыдно.
      - Да-а, - сказал Игорь Крылов дрожащим голосом. - Хотел бы я знать, чей это был интерес...
      - И я, - сказал Клод. - Я бы ему выписал напоследок. От всей души...
      - Я знаю, - выкрикнул знакомый голос.
      Калинов поднял голову. Между ним и остальными стояла Джина. Лицо ее было искажено болью.
      - Ты! - говорила она. - Ты!.. Я ненавижу тебя!.. Пр-ровокатор!
      Она заплакала. Громко, по-детски, взахлеб.
      - Ненавижу! - выкрикивала она сквозь рыдания. - Ненавижу!
      Калинов встал. Он явственно почувствовал, как в одно мгновение между ним и остальными пролегла стена. Стена невидимая и непреодолимая. Пока непреодолимая...
      - Простите меня, ребята, - сказал он, ни к кому не обращаясь. - Я должен был это сделать...
      Они молчали. Никто на него не смотрел. Как будто его здесь и не было. Никогда.
      - Жизнь - это не детские игры, - говорил он. - Жизнь часто бьет по физиономии... И отнюдь не букетом цветов.
      - Зачем? - растерянно спросил Клод. - Зачем все это? Вы думаете, мы не понимаем?
      - Уходи! - крикнула Джина. - Уходи! У тебя душа старика!
      Калинов пожал плечами.
      Все-таки они молодцы, думал он. И ни в коем случае нельзя их бросать на произвол судьбы. Но разговаривать с ними надо на их языке. А для этого нужно опуститься до одного уровня с ними... Или подняться - не знаю, что уж будет правильнее. И я это сделаю.
      Они молчали и смотрели на него. Только Джина не смотрела. Они закрыли ее от него стеной своих тел, и он слышал только ее плач. Они смотрели на него и молчали, и он понял, что его изгоняют. Как вчера Вампира. Потому что обманулись. Потому что он не оправдал доверия.
      Неужели моя вина столь велика, что даже ты не простишь меня, спросил он мысленно Джину. И не удивился, когда вокруг помимо его желания стал стремительно сгущаться серый туман...
      Когда он исчез, Джина заплакала еще громче и безутешней. Остальные растерянно смотрели на нее не зная, что делать. Только Вика ласково гладила Джину по голове.
      - Не плачь, - приговаривала она. - Не плачь... Мы же выгнали его.
      - Я люблю его! - Слова прорывались сквозь рыдания, падали как крупные капли грозового дождя. - Люблю его!
      - И правильно, - приговаривала Вика. - И люби! Он еще не закостенел. Из него еще вполне можно вылепить человека. Так что люби на здоровье!
      Но Калинов этого уже не слышал. Перед ним опять был пульт джамп-кабины с мигающим сигналом "Ваш индекс занят". А снаружи стояла Нонна Крылова. Она смотрела на него с надеждой и страхом.
      - Все будет в порядке! - весело сказал он ей и подмигнул.
      Он дождался, пока она поверила и улыбнулась ему. Тогда он улыбнулся ей в ответ и пошел прочь, насвистывая бравурный мотив.
      - Нет, Алекс, вы были просто великолепны! Я давно уже не слыхал такой страстной речи!..
      Калинов сидел на скамейке, а Паркер возвышался над ним, вскидывая в восторге руки и тряся лохматой головой.
      - Чем же закончилось голосование? - спросил, волнуясь, Калинов, но Паркер словно его не слышал.
      - Как вы схлестнулись с Нильсоном! - громыхал он. - Скажу прямо: я даже не ожидал от вас, обычно такого спокойного и выдержанного, столь бешеного темперамента!.. И когда вас удалили с заседания, добрая половина зала - не меньше - кричала: "Долой председателя!"
      - Да ну их, в самом деле! - проворчал Калинов. - Не могут понять, что запретить проще всего... Разобраться труднее! Тем более, что сами во всем виноваты. Дети-то тут причем?
      - Да уж, создали мы им жизнь! - сказал Паркер, усаживаясь на скамейку рядом с Калиновым.
      - Вот лучшие из них и пытаются сбежать от такой жизни, - сказал Калинов. - Из тех же, кто не пытается, ничего и путного обычно не выходит. Так, щенки, которые привыкли ходить на поводке!
      Паркер с интересом наблюдал за ним. Действительно, какой темперамент, какая порывистость! Что стало с Калиновым? Всего несколько дней с молодыми - и словно подменили человека.
      - И ведь что интересно, - продолжал Калинов, - все это уже было.
      - Как это было? - поразился Паркер.
      - Да-да, было. Не совсем, конечно, так... Но нечто в этом же роде. Такая же утрата веры, и в результате дети начинали заниматься поисками заменителей. Возникло детское пьянство, распространялась наркомания... Ничему нас история не учит!
      Он замолчал, сжав пальцы так, что они хрустнули. Молчал и Паркер.
      - Так чем же все-таки закончилось голосование? - спросил Калинов.
      - А чем же оно должно было кончиться? - Паркер снова вскочил на ноги и маятником заметался перед Калиновым. - Конечно же, ваше предложение победило! Слава богу, Совет состоит не из одних Нильсонов.
      Калинов вдруг ощутил внутри пустоту. Ну вот и все, подумал он. Битва мнений окончена. Не надо больше готовить речей, подбирать аргументы и контраргументы. Фиктивный индекс не закроют! Победа!.. Только почему же мне так грустно?
      Над городом повисло ласковое августовское солнце. По улицам сновали туда-сюда озабоченные сотрудники разных институтов, члены всяческих комиссий и советов, не замечающие ничего вокруг, кроме своей работы.
      - Пойдемте к нам, Алекс, - сказал Паркер. - Нам тоже нужны психологи. С вами всегда чертовски приятно работать.
      - К сожалению, ничего не выйдет, Дин, - ответил Калинов. - Полчаса назад я отправил в Комиссию просьбу вывести меня из состава Совета. Так что с психологией покончено...
      Он вдруг замолчал. Паркеру показалось, что он напряженно прислушивается к чему-то внутри себя.
      - Коллега! - возмущенно сказал Паркер. - Но ведь это похоже на бегство! Заварить такую кашу и... Кому же, как не вам, разгребать это болото?!
      - Увы, Дин, - сказал Калинов, и было в его голосе что-то такое, что Паркер сразу понял: решение принято, и разубеждать Калинова бесполезно.
      - Чем же вы собираетесь заниматься?
      - Есть многое на свете, друг Горацио, - сказал Калинов, - что и не снилось нашим мудрецам... Разгребать болото можно и с другой стороны.
      Теперь Паркер удивился твердости, которая прозвучала в голосе друга. Сказал - как отрезал! Ни капли сомнения.
      - Не пора ли снимать дисивер, Алекс? - спросил Паркер. - Или вам понравилось ходить в семнадцатилетних юнцах?
      - Саша! - раздался вдруг сзади девичий голос.
      Паркер обернулся. На мостике через Фонтанку стояла та самая девушка, которую он видел в записи с рекордера. Принцесса в зеленом платье...
      Калинов встал и протянул Паркеру руку. Тот крепко пожал ее.
      - Прощайте, коллега! - сказал Калинов. - Желаю вам удачи! Будем чистить болото с противоположных сторон... Я снял дисивер еще вчера вечером.
      Паркер застыл на месте, открыв рот и забыв опустить руку. Калинов повернулся и побежал туда, где ждала его принцесса.
      - Александр Петрович! - крикнул Паркер, но Калинов его уже не слышал. Легкими прыжками он несся по улице к мосту, а худенькая девушка в зеленом платье бежала ему навстречу, и ветер развевал ее рыжие длинные волосы.
      И тогда Паркер встал и пошел в противоположную сторону. Через несколько шагов он оглянулся. Калинов и девушка шли вдоль Фонтанки. Над ними с криком носились чайки. Девушка доверчиво прижималась к Калинову, а тот мужественно расправлял узкие юношеские плечи.