Песня в голове зазвучала с какой-то особенной силой... Он вдруг почувствовал себя молодым... Он отчетливо понял, что бывал в этих местах... Сейчас, метров через двести должна быть большая поляна, на которой стоит огромный широченный дуб... Ему стало интересно, ошибется он или нет?
      Он прошел примерно двести метров, и действительно - справа увидел большую поляну, на которой стоял кряжистый дуб... Подул порыв теплого западного ветра, и у него закружилась голова...
      Воспоминания полностью овладели им. Он уже не соображал, что происходит в настоящее время. Он весь находился в прошлом...
      ... Смеющиеся лица друзей... Вот одно, усатое, румяное... "О чем, ты думаешь, Андрюха, глядя на этот вековой могучий дуб, покрытый молодыми зелеными листочками?" - звучал в ушах басок... И его ответ: "О бабах думаю..." - "Но почему?" - "А я всегда о них думаю..." И хохот в ответ...
      "Андрюха..." "Андрюха..." Это ведь он к нему так обращался... А кто он? Ведь он его хорошо помнит... И помнит его дом, в котором они так весело проводили время... Он был тут где-то неподалеку... Но как его звали, этого парня? Нет... он не может этого вспомнить, никак не может...
      ... Так, они шли мимо этого дуба, дерево оставалось с правой стороны... И снова углублялись в лес... А дальше должен быть спуск, довольно крутой спуск... А потом подъем...
      Дальше тропинка сменилась лыжней. По лыжне было довольно трудно идти, тем более, что она была не утрамбованная, а присыпанная снегом... И, тем не менее, он продолжал свой путь. Почему он туда шел, он и сам себе был не в состоянии ответить, ноги сами несли его туда... И он почему-то знал одно он должен туда идти. Он нужен там...
      Одной из самых страшных сторон его жизни в качестве бомжа было ощущение своей полной ненужности, никчемности. Он стеснялся своего немытого, завшивевшего, покрытого коростой тела, он стеснялся есть, потому что не знал, для чего он это делает... Но ел жадно, по-звериному, потому что очень хотелось... Он прожил несколько лет в осознании своей никчемности... Он перестал быть человеком, он был каким-то куском грязи, барахтающимся под ногами у нормальных, сытых людей... Они шли мимо него, они спешили домой, к женам, мужьям, детям, дома было тепло, дома был уют, ванна, постель, сытный ужин... А он каждый день должен был лихорадочно соображать, что он будет есть, где будет ночевать... И это при том, что постоянно мучили головные боли, и припадки лютой невыносимой тоски... И страх, страх, страх... Прогонят, изобьют, обругают последними словами... Как только он смог выжить в таком состоянии?... И он ничего, абсолютно ничего не мог вспомнить из своей прежней жизни... Уцепиться было совершенно не за что...
      В каком-то смысле он был совершенно нормальным человеком. Он боролся за свое выживание каждый день, как и другие такие же как он бомжи, он находил, где ночевать, он находил, что поесть, он знал, где можно заработать какие-то копейки, где можно поклянчить денег, где опаснее, где безопаснее, знал, что сказать ментам, когда его задерживали, знал, как уворачиваться от ударов кулаками и ногами, чтобы не повредили важные органы... Он постоянно обитал в теплых краях - Новороссийск, Геленджик, Краснодар, Сочи, и многие, многие другие города...
      ... Судьба занесла его в северную столицу... И на следующий же день преподнесла подарок - она подарила ему Веру Лим... Подарила спасительницу и благодетельницу... Все, что происходило после встречи с ней было сном, сказкой, волшебством... Он постоянно боялся, что это может закончиться...
      Неужели и впрямь закончилось? Он не помнит адреса квартиры, где живет подруга Веры Наташа. Он не знает фамилию Наташи... Он не видел её мужа, который, по их словам, ранен и находится в больнице... Он вообще мало вникал в житейские разговоры людей, его это мало интересовало, его интересовала экзистенция - тепло, чистота, белоснежная постель, хорошая еда... А, видно, зря...
      Да нет, в принципе, выход из положения найти можно. Он сумеет добраться до Петербурга. Он знает адрес Веры, он доедет... Сумел же он без документов доехать от Краснодара до Питера, что же - от Москвы не доберется? Нет, отчаиваться нечего...
      ...Но тревога не оставляла его, несмотря на то, что он постоянно успокаивал себя... Ему казалось, что вскоре в его жизни должны произойти какие-то новые перемены, должно произойти что-то очень важное, не то ужасное, не то, наоборот - прекрасное... Вместе с этим теплым ветерком на него веяло прежней, его первой жизнью...
      ... Его сердце яростно колотилось, щеки горели, руки тряслись... Запахи зимнего леса будоражили его... Тишина, молчание, покой... А где-то там... за спуском, за подъемом... Как он хорошо помнит эти места... Ведь все это происходило сравнительно недавно... Но как же он был тогда глуп и безмятежен... Его звали Андрей, точно, все его называли Андреем... И друзья, и она, Ядвига Козырь...
      Он, спотыкаясь, шел по склону горки по неровной лыжне... А тогда было лето, и они, взявшись за руки, бежали с Ядвигой вниз...
      Да, она была очень красива, она так нравилась ему... Распущенные по плечам белокурые волосы, высокий рост, длинные стройные ноги, и удивительные глаза - огромные, зеленые... И странная манера разговаривать, сильный акцент... И ещё запах, какой-то необычный запах, мало заметный на свежем воздухе, но очень характерный в замкнутом пространстве дома...
      ... Бревенчатый дом, связки лука по стенам, пучки каких-то сушеных трав...
      ... Он был здорово пьян, когда вошел в дом... И в сумке у него была ещё бутылка коньяка. "Белый аист". Он точно это помнит... "Из наших краев коньячок", - сказал тогда её отец, массивный, совершенно лысый, с большими круглыми глазами, шаркающей поступью ходивший по комнате...
      Что-то он тогда сделал не-то, за что потом очень корил себя... Да... он назвал старику и его жене, маленькой, с огромными черными глазами, свою фамилию... Зачем он это сделал? Что это была за дурацкая бравада? Он гордился своими звонко звучащими именем и фамилией... И он во всеуслышанье объявил и за столом, громко торжественно представившись: "Андрей Померанцев!" "Ядвига Козырь!" - так же торжественно представилась и Ядвига, громко и как-то нервно расхохотавшись. При этом она постоянно делала какие-то резкие движения, колола булавкой в лежавшую на столе газету.
      "Звучная фамилия", - помнится, сказал он Ядвиге. - "Была...", ответила как-то странно она. - Но он тогда не стал вдаваться в смысл её слов...
      "Андрей Померанцев"... !!! Его настоящие имя и фамилия Андрей Померанцев...
      Он приостановился и вдруг почувствовал огромный прилив радости. Он вспомнил свою фамилию и имя! Он начинает припоминать свое прошлое! И он ощущает, что кому-то нужен, он нужен какому-то очень близкому человеку... Он стал нужен и Вере Лим, но это нечто другое... Вера возилась с ним, словно с маленьким ребенком, следила, чтобы он был сыт, опрятен, чтобы у него не падало настроение, чтобы не мучили его постоянные головные боли... А теперь, в настоящую минуту он ощущает себя мужчиной, который спешит куда-то, непонятно куда, чтобы помочь близкому человеку, попавшему в беду... И этот человек... Откуда такие ощущения? Откуда эти странные, одновременно и тревожащие и обогревающие душу чувства?...
      Он спустился по склону, а затем стал вскарабкиваться наверх... Скоро, уже совсем скоро будет тот самый бревенчатый дом, где он был очень давно с Ядвигой Козырь...
      Он поднялся, тяжело дыша, стоял на месте и оглядывался по сторонам... Теперь вперед, не направо, не налево, а именно вперед. А потом немного левее... Так, надо идти... Надо спешить...
      Вот он! Вот он этот самый дом!!! Бревенчатый забор, потемневший от времени сруб... За забором оголтелый приглушенный лай собаки...
      Он почувствовал, как яростно бьется у него сердце... Он ощущал, что за этим забором, за этими толстыми бревенчатыми стенами творится что-то страшное... И интуиция не подводила его...
      11.
      - Наташа, это я, Лозович! - говорил в трубку мобильного телефона Владимир Игоревич. - Слушай меня, у меня нет связи с твоей подругой Верой Петровной. Да и нечего мне ей сказать... Тут такое дело... Я виноват, не доглядел... Понимаешь, пропал Саша... Я потом все объясню... Я еду на электричке в сторону Москвы, только что отъехал от деревни Машкино. Что делать дальше, не знаю... И скрывать не стану, ему плохо, он что-то чувствует... Видимо, истина, как и сами молодые люди, скрывается именно в этих краях... Но это все так - домыслы. А вот, то, что он исчез без денег, без документов, это чистая правда, жестокая, так сказать, реальность. Ты перезвони Вере Петровне, а я постоянно буду держать вас в курсе. И ей дай мой номер телефона... Надо постоянно быть на связи... Ладно, пока все...
      Проехали одну станцию, затем другая, маленькая, заброшенная... Пустота, глухомань, никого... А вот... Это кто? Кто-то удаляется в лес... Мужская фигура! Да это же он, Саша...
      В это время поезд уж тронулся. Лозович выскочил в тамбур и рванул стоп-кран. Поезд резко остановился, двери открылись... Сидел он в первом вагоне, и вагон уже проехал перрон. Лозович прыгнул из вагона прямо в мягкий пушистый снег, в который погрузился по пояс... Пока он оттуда вылезал, высокая фигура уже исчезла в лесу...
      - Эй! - кричал Лозович, безуспешно пытаясь продираться сквозь глубокий рыхлый снег. - Стой! Саша! Это я, Лозович! Стой! Остановись!
      Но ветер относил его крики в противоположную сторону...
      Лозович вышел, наконец, на тропинку... Но там уже никого не было... Он оглянулся, запомнил, на всякий случай, название станции и быстро зашагал вслед за Сашей.
      Тишина, густой лес, в лесу полное безветрие...
      "Сквозь землю он, что ли, провалился?" - досадовал Лозович, стараясь идти по заснеженной тропинке как можно быстрее...
      ... И вот он оказался на распутье... Тропинка направо, тропинка налево, тропинка прямо... Куда идти? Черт его знает, куда идти, ладно, вот следы, едва заметные, одни направо, другие прямо... Решил идти направо. И, кажется, не ошибся... Вдалеке он увидел фигуру...
      - Саша! - кричал он. - Стой! Это я, Владимир! Подожди!
      Фигура остановилась. Лозович, спотыкаясь, бежал по направлению к ней. И уже подбежав поближе, разочарованно остановился. Незнакомый человек довольно крупного сложения с удивлением глядел на него из под огромной собачьей ушанки.
      - Извините, - пробормотал Лозович. - Обознался...
      - Бывает, - заметил человек в ушанке, повернулся и пошел своей дорогой.
      Значит, надо было идти не направо, а прямо. Лозович отправился назад.
      "Места тут какие-то поганые, зловещие", - подумалось ему. - "Коряги какие-то, бурелом, того и гляди, глаз выколешь... Хороши места для преступлений, для убийств, например..."
      Раздосадованный Лозович и сам не заметил, как повернул в какую-то другую сторону. Там уже никакой тропинки и в помине не было, так, какой-то запорошенный снегом след. И он с некой угрюмой настойчивостью шагал туда...
      Тишину зловещего леса разрядил телефонный звонок.
      - Что с Сашей? - раздался в трубке холодный неприязненный голос Веры Лим.
      - Извините, Вера Петровна, - пробубнил Лозович. - Моя вина, моя, но я её исправлю... Честное слово, исправлю. Я иду по его следу, я найду его, не беспокойтесь...
      - Нечего было втягивать его в эту историю, - жестко говорила Вера. Неужели вы не видели, что он очень больной человек, подверженный припадкам... Эх, Владимир Игоревич... Не ожидала я от вас... Ладно, держите меня в курсе...
      Раздосадованный Лозович продолжал идти непонятно уже в каком направлении. Он испытывал чувство стыда от того, что он, десантник, полковник, человек, имеющий огромный военный опыт, заблудился здесь буквально в трех соснах... Да, видать, стареть стал, как-никак шестой десяток пошел. Да и рана на голове тоже дает себя знать...
      И вдруг... Он резко остановился. Ему показалось, что откуда-то справа раздается человеческий стон. Он прислушался... Тихо... Показалось, наверное... Хотел было идти дальше по этому следу, но стон раздался снова... Нет, не показалось... Он бросился на голос...
      Продираясь сквозь переломанные ветки, по колено в снегу он прошел метров десять и увидел на снегу парня с окровавленной головой в белом свитере. Несмотря на плачевное положение юноши Лозович сразу узнал его по фотографии. Это Борис Вербицкий. Он бросился к нему...
      - Борис? - спросил он.
      Тот ничего не отвечал, только тихо стонал.
      - Держись, сынок, держись, - стиснув зубы, произнес Лозович. - Вытащу я тебя... Слава Богу, ты живой, наврала все же она, и я тебя нашел...
      Но тащить по снегу полностью обессилевшего человека было очень трудно... А ведь до станции было очень далеко... Парень без сознания... Так... Но как он попал сюда? Такое ощущение, что его сюда притащили уже в таком состоянии и бросили здесь. Неужели он с кем-то пришел сюда, в эту глухомань, продирался сквозь ветки и коряги только для того, чтобы его ударили по голове и бросили здесь... Нет, не может быть. Он попал сюда с другой стороны...
      - Потерпи, сынок, - сказал Лозович, хоть Борис его и не слышал, и стал изучать местность... Судьба помогла ему. С другой стороны он услышал шум двигателя машины. Там была дорога! И именно таким образом Борис попал сюда, в эту чащобу!
      Лозович взял подмышки юношу и потащил его на шум машины... И впрямь... вскоре он оказался на проселочной, узкой занесенной снегом дороге...
      - Отлично! - произнес он вслух, затем снял с себя дубленку, укутал в неё Бориса, шарфом обмотал ему голову, а затем набрал номер телефона Лидии Владимировны Красновой.
      - Алло! - раздался в трубке встревоженный голос.
      - Лидия Владимировна? Это я, Лозович. У меня для вас хорошие новости.
      - Оксана нашлась?!!!
      - Нет пока. Но зато нашелся Борис.
      - Он жив?!!!
      - Жив, но плох. Кто-то ударил его по голове. Сообщите его матери. Я нахожусь неподалеку от станции Точилино по Белорусской дороге. Видимо, от станции в правую сторону ведет проселочная дорога. Я, разумеется, буду связываться и с другими людьми... Но и вы, полагаю, захотите помочь нам... Так что, спешите сюда... Он без сознания, сообщить мне ничего не может. Но только он знает, где Оксана... Жду...
      - Спасибо вам, Владимир Игоревич, - всхлипнула Краснова. - Я немедленно пошлю туда своих людей...
      "Вот, теперь спасибо удостоился", - почувствовал прилив душевных сил Лозович, вытащил из кармана пачку сигарет и с наслаждением закурил.
      "Хоть бы какая машина проехала", - подумал он. - "Надо же, только что кто-то был..."
      Он положил Бориса на обочину, сам присел на корточки, и его окровавленную голову держал на своих коленях.
      Позвонил своим друзьям, сообщив им примерные координаты своего местонахождения и стал ждать. Что ещё оставалось делать? Не тащить же раненого парня по дороге неизвестно куда? Тут до станции могло быть километра три. Если эта дорога вообще туда вела...
      Прошло примерно минут пятнадцать, и снова послышался звук двигателя машины. По дороге ехал видавший виды МАЗик.
      Лозович встал и поднял руку. Но МАЗик и не думал останавливаться. Чуть не сбив Лозовича он промчался дальше. Владимир Игоревич едва успел отпрыгнуть...
      - Ну погоди, собака, я тебя отыщу, - прошептал Лозович. - Вот люди... Впрочем, его тоже можно понять, в наше время не каждый остановится, увидев такое - раненого на обочине и голосующего крепкого мужика со шрамом через все лицо на проселочной дороге в густом лесу... Себе дороже может обойтись...
      - Ксюшенька..., - вдруг послышался слабый голос Бориса.
      - Где она? - воспрял духом Лозович, гладя парня по щеке.
      - Там, - слегка взмахнул он рукой, не открывая глаз.
      Лозович протер ему снегом лицо. На лбу был огромный кровоподтек.
      - Кто же это тебя так? - прошептал он. - Кому ты дорогу перешел?
      А затем внимательно вгляделся в его лицо и подумал:
      "А ведь Сашка-то и впрямь, наверное, его отец.... До чего похожи... Одни черты лица... Странно как все это, однако..."
      От мысли о Сашке стало снова тяжело на душе... Одного нашел, другого потерял... Куда он запропастился?
      Так, а вот едет ещё одна машина... УАЗик... Ну, уж этого он остановит, чего бы ему это не стоило... Парень без сознания, промерз до кошмара... Пока сюда от Москвы люди доберутся, он может умереть...
      Лозович вышел на середину дороги и поднял руку.
      УАЗик стал сбавлять скорость и остановился. Оттуда медленно вышел здоровенный мужик в дубленом тулупе с непокрытой головой. Кудрявые светлые волосы были всклокочены, толстые щеки горели ярким румянцем.
      Он каким-то странным, словно недоумевающим взглядом поглядел на лежавшего на обочине и тихо стонущего Бориса.
      - Помоги, браток, - сказал Лозович. - В больницу надо. Видишь, дела какие...
      - А что с ним?
      - Нашел в лесу с разбитой головой без сознания, - решил не уточнять суть дела Лозович. - В больницу его надо, - повторил он.
      - В больницу можно, - кивнул головой мужик. - Это нам запросто. Давай, тащи его. А я правую дверцу открою, на заднее сидение положим...
      Лозович бросил мимолетный взгляд на заднее сидение машины и увидел, что оно занято. На нем лежало нечто завернутое в какое-то одеяло. Причем, ему показалось, что это нечто шевелится. Он почувствовал недоброе...
      Взгляд его поймал и мужик в тулупе. Искорка блеснула в его глазах, но он нарочито медленно сделал шаг обратно к УАЗику, открыл левую дверцу машины и вдруг в его руках оказалось короткоствольное ружье.
      Без всякого предупреждения он передернул затвор и выстрелил прямо в Лозовича. Молниеносная реакция спасла бывшего афганца. Он нырнул на землю, мгновенно пожалев о том, что у него с собой только газовый пистолет. Тем не менее он быстро выхватил его и направил дуло на мужика. От оглушительного звука Борис вдруг открыл глаза.
      - Это он! - закричал он. - Это тот! Это он! Держите его!
      На секунду Лозович оторвал взгляд от мужика с ружьем, посмотрев на Бориса. И этой секунды хватило, чтобы мужик успел вскочить в машину и рвануть её с места. Хорошо еще, что тот подумал, что у Лозовича в руках боевое оружие и побоялся тратить время на то, чтобы снова передернуть затвор своего ружья. Чтобы оставить его в таком заблуждении, Лозович выстрелил в сторону машины, якобы целясь в колесо... И УАЗик, набирая скорость, помчался по проселочной дороге... Номер его был замазан грязью...
      Лозович схватился за телефон, чтобы сообщить в милицию хоть приметы машины, но тут с досадой обнаружил, что тот сломался при его резком падении на дорогу.
      "Проклятье", - прошептал он, понимая, что в машине в тот момент находилась Оксана.
      - Ну что, Борис, - сказал он, наклоняясь над юношей. - Очнулся? Ну и слава Богу... Расскажи, что помнишь... Что с вами произошло?
      - ... Ночью..., - бормотал Борис. - Этот уродец ударил меня палкой по голове... Я развязал его, и тут же... Сильный удар... И я потерял сознание... Потом я очнулся на улице... Грянул выстрел... Эта женщина упала... А этот... По-моему, они приехали вместе, вдвоем... Тот карлик испугался от того, что сделал и бросил ружье. А я так и остался лежать на снегу, я делал вид, что нахожусь без сознания... А этот человек пошел в дом... Потом он вышел, затащил в машину и меня, и тело этой женщины...
      - Как её имя? - прервал его сбивчивый рассказ Лозович.
      - Они её называли Ядвига. Там еще, кроме этого карлика был старик отец, парализованный, на коляске, очень злой и раздраженный...
      - Ядвига, - прошептал Лозович. - Действительно, Ядвига... И впрямь, этот Сашка ясновидящий... Что теперь с ним? Где он? Куда держит путь? - И произнес громко: - Ну, рассказывай дальше, я слушаю, внимательно слушаю тебя.
      - Он где-то остановился, выволок тело Ядвиги и куда-то его потащил... А потом мы снова поехали... И вот... он остановился и выбросил меня. Наставил на меня ружье, хотел стрелять... Но потом передумал, решил, наверное, что я и так подохну. Оставил в лесу и уехал... Вот и все...
      - Найдешь их дом? Скоро машина приедет...
      - Не знаю, не уверен, - покачал головой Борис. - Нет, я, конечно, найду его, если идти пешком от станции... А отсюда? Не уверен...
      - К сожалению, теперь это не главное, - с досадой произнес Лозович. Теперь главное, поймать этого... Видно, у него далеко идущие планы...
      Бледное лицо Бориса исказилось гримасой страдания и он снова глухо застонал, на сей раз не от боли, а от страха за Оксану. До него тоже дошло, что она, видимо, находилась в том самом УАЗике, который только что исчез за поворотом...
      Машины друзей Лозовича и людей Красновой приехали почти одновременно. Из джипа Лидии Владимировны буквально на ходу выскочила женщина лет сорока пяти, с непокрытыми полуседыми волосами в поношенной короткой дубленке. На её глазах были слезы.
      - Боренька, сынок! - закричала она и бросилась к нему.
      - Мама..., - слабо улыбнулся он.
      Его втащили в джип. Он постоянно повторял одни слова: - Надо найти... Он её увез... Ксюшенька...
      Лозович в это время успел уже сообщить по телефону в ГАИ приметы УАЗика, на котором, очевидно, увезли Оксану.
      Было непонятно, что делать - искать дом, где все это происходило или везти Бориса в больницу. Сам он настаивал на том, чтобы искать дом... Идти он был не в состоянии, видимо, помимо всего прочего отморозил ноги...
      Насколько велика была радость Тони, матери Бориса, настолько же в плачевном состоянии находилась Лидия Владимировна... Она осунулась, побледнела за эти страшные дни, губы её дрожали, и трудно было узнать в ней ту деловую женщину, руководительницу крупной коммерческой фирмы, которой она была ещё два дня назад...
      Поехали по проселочной дороге в ту сторону, откуда появился УАЗик... В одном месте дорога поворачивала куда-то влево, там вообще было довольно проблематично проехать.
      - Поехали сюда, - скомандовал Лозович, ехавший на головной машине...
      Все три машины повернули налево...
      - Сюда! Сюда! - узнал местность Борис. - Вот он! Вот этот самый дом!
      ... За забором была гробовая тишина. Лишь приглушенный вой собаки нарушал эту тишину.
      - Дай-ка мне свою пушку, - попросил Владимир Игоревич своего телохранителя Тараса. - Я пойду первым, мало ли что тут творится...
      Тем временем остальные обошли дом со всех сторон и заняли удобные места для обзора. Краснова, Вербицкая и Борис оставались в машине...
      Лозович резким ударом ноги отворил калитку...
      Из запертого на висячий замок маленького сарайчика доносился отчаянный вой собаки...
      Двор был открытый, перед домом ни деревьев, ни построек... Если бы кто-то захотел стрелять из окон, сделать это было бы запросто...
      И, тем не менее, никто не пригибался, не укрывался... Сам Лозович с пистолетом наперевес шагал по направлению к двери... Он понимал, что главная опасность укатила на УАЗике в неизвестном направлении.
      Подойдя к двери, он резким движением отворил ее... Ворвался в дом, за ним ещё двое...
      - Ничего себе..., - в один голос произнесли двое сопровождавших Лозовича, увидев представшую перед ними картину... Сам Лозович молча смотрел на ужасное дикое зрелище...
      ... На полу большой комнаты, с остекленевшими глазами лежал на полу на спине карлик Матвейка... Под ним была лужа крови... Видимо, пуля попала ему прямо в сердце... Лысый старик с окровавленным лицом без движения откинулся набок в своем инвалидном кресле...
      - Вот такие дела..., - произнес, наконец, Лозович.
      И вдруг откуда-то слева раздался слабый стон. Владимир Игоревич бросился туда, сбивая на своем пути валявшиеся стулья...
      - Вот это да..., - услышали сопровождающие его удивленный голос Лозовича.
      - Ну что?!!! - крикнула, врываясь в дом, Лидия Владимировна Краснова. Двое мужчин недоуменно пожали плечами.
      - Что, говорите? - высунулось из двери улыбающееся лицо Лозовича. Не что, а кто? Дочка ваша Оксана, вот кто... Причем целая и невредимая, только очень напуганная... А как тут не испугаться? - показал он глазами на трупы в комнате...
      12.
      ... - Ну что, красотка, вроде бы, приехали, - пробасил Закурдайло, вылезая из УАЗика. - Не задохнулась там? Нет, вроде бы, шевелишься... Это хорошо, это нам на руку...
      Федор Закурдайло был весьма-таки доволен собой... Все, кто затеяли эту историю, уже были в лучшем мире, а плоды доведется пожинать ему.
      Эта придурковатая Ядвига наняла его за какие-то гроши, считая его за дешевку, за шестерку... А сама хотела получить кругленькую сумму... Только не на того напала... Он тоже не хочет упускать единственного представившегося в жизни шанса разбогатеть, стать зажиточным уважаемым человеком... Хватит ему горе мыкать и пробиваться мелкими приработками, хватит пить самопальную водку и закусывать рыбными консервами... Он своего шанса не упустит... Он сделает все по уму...
      Закурдайло было сорок три года... Принципом жизни было переть как танк через все препоны и рогатки. Хотелось выпить - надо было выпить обязательно, хотелось денег - надо было украсть, ограбить, захотелось убить жену - убил жену. Получил восемь лет и отсидел их от звонка до звонка. Да и после освобождения утихомириваться никак не хотел. Он то и дело отбывал небольшие сроки - по два, три года, за хулиганство, за кражу... На большее не тянул... Пока... Этот декабрьский день в корне перевернул всю его нелепую жизнь...
      ... Спросонья он угнал машину своего кореша, запойного председателя сельсовета. Он делал это и раньше, то перевезти какой-нибудь груз, то просто покататься, и тот, получая автомобиль обратно, лишь журил собутыльника... Спросонья он довел её до дома Ядвиги... Спросонья вытащил из сарая Бориса на снег... Но когда в ночной тишине раздался выстрел, Закурдайло окончательно проснулся от своей полудремы. Ведь до этого Ядвига успела дать информацию о том, что заложница Оксана дочь богатой предпринимательницы Красновой...
      Выстрел карлика оказался удачным. Ядвига была убита на месте... А затем тот раскис, бросил ружье, заплакал... И Закурдайло медленной поступью зашел в дом... Он понимал, что наступило его время...
      ... Ситуация была удачная. Никто не знал и не мог знать о местонахождении молодых людей... От греха подальше надо было вывезти труп Ядвиги... Бориса он решил убить, но, подойдя к нему, видя его окровавленную голову на снегу, он решил, что тот мертв. Он погрузил тела Ядвиги и Бориса в машину, отвез подальше и в разных местах выбросил в снег. Ядвигу присыпал снегом, Бориса же выбросил просто так, втащив в чащобу буквально в нескольких метрах от проселочной дороги. Он спешил обратно, он боялся, что карлик оклемается и станет ему препятствием в его планах... А так он хотел сделать его сообщником... Точного плана пока не было... Он твердо знал лишь одно - с матери Оксаны надо слупить кругленькую сумму, которой бы ему хватило на всю жизнь...
      Он вернулся. В доме неподвижно сидели старик и удрученный совершенным им преступлением карлик. Оксана лежала связанной по рукам и ногам на железной кровати...
      Закурдайло прошел к ней и подсел на кровать. Его маленькие глазки похотливо заблестели.
      - Гарна дивчина, нечего сказать, - похвалил он, гладя её по спутанным волосам...
      Оксана дернула головой, с ужасом глядя на нового обитателя этого страшного жилища. Она уже не знала, от кого из них чего можно ожидать.
      - Не нравлюсь? - спросил Закурдайло, поглаживая её по щеке, затем по грудям, затем ниже своей мощной замасленной ручищей. Оксана находилась в таком состоянии, что не могла произнести ни слова, лишь откинула голову и негромко стонала. - Ладно, это не имеет значения... Ты вот зато мне нравишься, я даже не могу понять, что мне больше нравится - ты или сумма, которую выложит за тебя твоя мамаша... Я подумаю, что выбрать, - пообещал он и вышел.
      - Ну что, хозяева! - гаркнул он широко улыбаясь. - Накрывайте на стол, что у вас там есть в доме... Жрать хочу, похмелиться хочу... Давайте, давайте, не жмотничайте... Эй, красавчик! - крикнул он Матвейке. - Корми гостя дорогого, свидетеля твоего злодейства. И ты, папаша, глазами на меня не сверкай... Я никого не убивал, это вот он, недомерок этот Ядвигу кончил. Прямо на моих глазах... А что дальше в такой гнойной ситуации делать, будем кумекать. Как говорится, без поллитра тут не разберешься. Так что тащи выпивон, если есть!
      Старик, уставившись в одну точку, мрачно молчал в своем инвалидном кресле, лишь слегка дернулся и плотно сжал губы при словах Закурдайло о том, что карлик убил Ядвигу, а Матвейка, насмерть перепуганный содеянным, бегал на своих коротеньких ножках и таскал на стол водку, сало, огурцы, пожарил на кухне картошку.
      - Ничего, сойдет для вашего убожества, - вальяжно развалился на стуле Закурдайло. - Сами-то пить будете, господа хорошие?
      Старик отрицательно покачал головой, а Матвейка подставил граненый стаканчик.
      - С кем только пить не приходится, - фыркнул Закурдайло, окинув презрительным взглядом хлебосольных хозяев и приходя во все более прекрасное расположение духа.
      ... Полдня он провел там, в доме, пил водку, поглощал съестные запасы и строил всевозможные планы, обдумывая ситуацию... Время от времени заходил к Оксане и глумился над ней, над её состоянием и беспомощным положением. Подавленный Матвейка молчал, так же как и старик. А потом произошло неожиданное...
      - Э, как тебя, - сказал карлик Матвейка, глядя в окно. - Смотри, к нам кто-то идет... Собаку, что ли, пойти спустить...
      - Не надо, не надо, - прищурив глаза, возразил Закурдайло. - Погоди немного... Один идет, чудной какой-то... Придурочный, вроде как...
      Собака так и оставалась запертой в маленьком сарайчике ещё с вечера.
      В калитку вошел высокий человек с непокрытой седой головой в куртке "Аляска" и в джинсах... Шел он медленно, озирался по сторонам, порой делал какие-то непонятные движения своими длинными руками...
      - Пойди-ка, дружище Матвей, узнай, что этому типу здесь надо, скомандовал Закурдайло.
      Матвейка вышел на крыльцо.
      - Чего надо? - своим скрипучим голосом спросил он.
      - Мне надо пройти в этот дом, - спокойно ответил вошедший, абсолютно никак не реагируя на странный облик Матвейки.
      - Зачем?