- Ты знаешь, - вдруг тихо произнесла Оксана. - Я не хочу туда идти, Борька. Мне отчего-то страшно... Я боюсь... Поехали вперед.
      - Глупенькая, - засмеялся Борис. - Только что ты была такая отважная, веселая, так ловко мчалась вперед, подгоняемая ветром, и вдруг... Чего ты боишься? Чего можно бояться в лесу, на природе? Бояться надо там, в оживленном городе, именно там творятся жуткие вещи, разборки, заказные убийства, а здесь... Только лес, деревья, ветер...
      Человек в лесу продолжал кричать и махать лыжной палкой. Он явно звал молодых людей, но сильные порывы ветра относили его слова в сторону. Борис сделал было движение направо, но Оксана снова остановила его.
      - Не надо, Боря, - еле слышно прошептала она. - Не надо. Мне отчего-то страшно. Очень страшно... Поехали вперед...
      - Вперед, так вперед, - пожимая плечами, произнес Борис тоже довольно несмелым голосом. Неуверенность и страх Оксаны передались и ему.
      Оксана средним темпом поехала вперед по лыжне. Не отставая ни на шаг, ехал и Борис...
      Они доехали до опушки леса. Далее был довольно длинный спуск, причем, не прямой, а какой-то извилистый. Лес в этих местах стал смешанный и какой-то корявый... Переломанные деревья, торчащие острые сучья, торчащие отовсюду пни... И ветер, жуткий ветер в спину...
      Оксана и Борис переглянулись и поехали со склона вниз... Но на крутом повороте Оксана не смогла справиться с лыжами, ноги её подкосились, и она полетела направо в сугроб. Борис умудрился резко притормозить.
      - Как ты? - спросил он, подавая ей руку.
      - Да ничего, - горько засмеялась она. - Вроде бы, все нормально, ноги не переломала... Ой нет, вру, что-то лодыжка болит, не вывих бы только... Эх, Борька, Борька, заманила я тебя в глушь...
      Он вытащил её из снега, поставил на ноги.
      - Идти сможешь? - спросил он.
      Оксана виноватым взглядом глядела на него.
      - Эй, лыжники! - раздался откуда-то сверху женский, но довольно низкий голос. - Что у вас там произошло?
      Оксана и Борис вздрогнули и поглядели наверх.
      Там стояла женщина в спортивном костюме и шапочке.
      - Я же вам кричала из лесу, чтобы шли за мной, - крикнула женщина. Зачем вы потащились сюда? Здесь такая плохая дорога, бурелом, спуск, крутой подъем. Что, девушка, ногу вывихнули?
      - Может быть, - ответила Оксана.
      - Ничего, не расстраивайтесь, все поправимо. Поднимайтесь сюда, я вам помогу...
      Оксана стала медленно двигаться вверх по лыжне. Борис за ней... Женщина в спортивном костюме стояла на пригорке и лицо её было плохо видно, тем более, что шапочка была надвинута почти на глаза, а темный шарф прикрывал подбородок...
      Наконец, они поднялись.
      - Молодцы, - похвалила женщина. - А теперь поехали за мной. Я живу тут неподалеку на даче. Отдохнете, обработаем вашу ногу, а потом проводим вас... - Только сейчас молодые люди заметили, что она говорит с заметным акцентом, то ли украинским, то ли молдавским...
      - Спасибо, - пробормотала Оксана и вдруг поймала какой-то пристальный напряженный взгляд женщины, направленный через её плечо. Она пристально, немигающими глазами глядела на Бориса. Глаза были зеленые и бездонные. Борис тоже поймал этот взгляд и поежился от неожиданно возникшего чувства страха перед этим пристальным взглядом. К тому же ему показалось, что он в жизни уже испытывал воздействие этих самых глаз.
      - Поехали за мной, - женщина резко повернулась и пошла вперед по лыжне.
      Оксана бросила какой-то жалкий взгляд на Бориса, тот пожал плечами, пошли, мол, что теперь делать, не катиться же вниз по этой чертовой лыжне?
      ...Идти пришлось недолго. Вскоре слева показалось какое-то деревянное строение, стоящее за довольно корявым забором.
      - Вот и пришли, - каким-то глухим басом проговорила женщина. И от этого голоса по спинам Оксаны и Бориса пробежали мурашки... А когда она повернулась к ним лицом и окинула их туманным странным взглядом своих темно-зеленых глаз, они инстинктивно прижались друг другу, словно ища защиты от чего-то неведомого и ужасного...
      2.
      - Доброе утро, - произнесла Вера Лим, делая глоток ароматного заварного кофе.
      - Доброе, - ответил, широко улыбаясь о н, которого в этом доме называли Сашей. - А и впрямь, Верочка, какой сегодня замечательный денек... Ясный, солнечный, я так люблю такие зимние денечки... Налей мне тоже кофейку...
      Он сел на угловой диванчик в маленькой кухоньке, вытянул ноги, и Вера налила ему кофе в миниатюрную чашечку. Он с удовольствием отхлебнул.
      - Какой вкусный кофе, какой чудный запах от него, - произнес о н. - И этот запах мне постоянно что-то напоминает... Что-то хорошее, что-то из того мира... Не всегда, правда, напоминает... А вот в такие чудные зимние денечки, когда за окном мороз и солнце, а в доме так тепло и уютно...
      Вера молчала, улыбалась нежно и пристально глядела на него, на этого мужчину, о котором она не знала ровным счетом ничего, ни его настоящего имени, ни того, откуда он взялся, ни каким было его прошлое... Он был весь здесь, в настоящем... В этом было и преимущество этой странной ситуации, но в то же время и какой-то серьезный изъян. У него не было воспоминаний, у него не было имени... Он был весь перед ней - высокий, красивый, совершенно седой мужчина с ясными добрыми голубыми глазами и густыми подстриженными усами. На левой щеке был небольшой, но довольно глубокий шрам...
      Прошло уже около года, как этот человек жил у Веры Лим, в её двухкомнатной малогабаритной квартире на Выборгской стороне города на Неве. Знакомство их произошло при весьма пикантных обстоятельствах. Вера возвращалась с работы домой и вдруг увидела, как двое грязных бомжей остервенело бьют третьего, наиболее грязного. Именно в тот момент, когда она проходила мимо, его сбили с ног, и один из бомжей ударил лежащего ногой в грязном сапоге в лицо. Лицо залилось кровью, и лежащий глухо застонал. Вера Лим была женщина очень даже решительная, крепкого сложения, умевшая постоять за себя к тому же в свое время занимавшаяся восточными единоборствами. Она применила к озверелому бомжу ловкий прием, и тот грохнулся на снег. "У падла", - прорычал его товарищ и бросился на Веру. Но ещё один прием, и тот тоже на снегу. "Тихо вы, шакалы...", - произнесла Вера. - "Сейчас быстро спровадим вас в отделение. Я вам это мигом организую." - "Организовывай. Можно подумать, ночевать на улице лучше, чем в отделении...", - резонно заметил один из них. - "Ваши проблемы, людьми надо оставаться в любой ситуации", - ответила Вера и стала поднимать с земли того, кого они так яростно избивали. Тот стонал, держался руками за лицо. Она видела, как по его щекам текут слезы. "За что они меня, за что, что я им сделал?" - рыдал этот человек. - "За что?" - проворчал один из его врагов. - "Нечего в нашем районе побираться. Нас тут все знают, а то появился как снег на голову..." - "Не знаю я ничего, я просто есть хочу, я голоден..." - стонал человек с залитым кровью лицом. - "Ну да, а мы только что из "Астории", - уже смущенным голосом бурчал его соперник...
      Но Вера не слушала их. Ей было очень жалко этого нелепого высокого человека, одетого в какую-то неопределенного цвета куртку, причем, вроде бы, женскую, в вязаную, нахлобученную почти на самые глаза шапочку с помпоном, с залитым кровью и слезами заросшим седой щетиной лицом. Она взяла его под руку и повела к себе домой.
      Вере Лим шел пятидесятый год. Полгода назад Вера развелась со своим третьим мужем, и примерно в то же время её двадцативосьмилетняя дочь от второго брака уехала в Соединенные Штаты на постоянное место жительства. Она осталась одна в своей двухкомнатной квартире на Торжковской улице Санкт-Петербурга. На жизнь она не жаловалась, замуж больше не собиралась, мужьями была сыта по горло. Работала она в совместном предприятии в центре города, получала очень прилично, и ничего от жизни она больше не хотела, кроме достатка и покоя... Но она с детства была поборницей справедливости, и настрадалась от этого в жизни немало.
      Высокий бомж был отправлен в ванную. Запах от него исходил весьма специфический, а на одежду было просто невозможно глядеть без содрогания. При электрическом свете облик бомжа стал ещё более жалким. Женская куртка с капюшоном, нелепая шапочка, рваные ветхие, спадающие с худого живота джинсы, черная от грязи рубашка, полное отсутствие нижнего белья, источающие зловоние желтые носки и два разных ботинка - один черный с рваной подошвой, другой - какой-то рыжий на огромной платформе, возможно, тоже женский только большого размера...
      Брезгливостью Вера не отличалась, но запах был настолько специфичен, что у неё запершило в горле. Она потребовала от бомжа, чтобы он разделся. Он послушно выполнил её приказание, только джинсы не стал снимать.
      - Идите в ванную, там найдете все, что нужно. Мойтесь как следует... А я вам принесу кое-какую одежду... От мужа осталось кое-что. Хоть ваши размеры, мягко говоря, не совпадают...
      Бомж отправился в ванную и плескался там около часа.
      - Как вы там? - спросила Вера. Ответом было какое-то сдавленное рыдание. Дверь не была заперта и Вера протянула туда старый мужнин халат, его плавки и носки...
      ... Через минут десять дверь ванной открылась, и бомж, облаченный в плавки, носки и халат вышел на свет божий...
      Вера невольно приоткрыла рот от удивления, глядя на вышедшего из ванной мужчину. Он был очень красив, высок, строен, только седые волосы были всклокочены, да узкое лицо заросло седой жесткой щетиной. А так примерно метр восемьдесят пять росту, стройный, густые волосы, небесно-голубые глаза... Небольшой шрам на левой щеке... Несмотря на седину, ему, скорее всего, было не более сорока лет...
      Бомж виноватыми глазами глядел на хозяйку гостеприимной квартиры, извините, мол, за доставленное беспокойство...
      - Побрить бы вас еще, - прошептала Вера. - Но это потом... Голод-то вы, полагаю, утолить не успели, до помойки не добрались...
      На эти слова бомж мог бы и обидеться. Но он не сделал этого, он продолжал виновато глядеть на Веру, и на тонких его губах под седой щетиной появилась едва заметная улыбка, не презрительная, не злая, а такая же виноватая, как и взгляд этих небесно-голубых больших глаз.
      - Не добрался, - согласился он. - Эти... налетели... Они там бутылки собирают, а я видел, как туда один человек положил почти целый батон хлеба... Вот... жизнь какая...
      - Садитесь, - предложила Вера. Бомж сел. При виде нарезки сырокопченой колбасы, сыра, свежего хлеба глаза его загорелись. Вера поставила подогревать жареную картошку с мясом. От этого запаха глаза бомжа загорелись ещё сильнее.
      - Выпить хотите? - спросила Вера.
      - А есть что? - сверкнул глазами он.
      - Есть. Водка, вино...
      - Водки бы выпил под такую закуску...
      ... Глядеть, как ест бомж было зрелищем не для слабонервных. Дрожащими руками он накинулся на колбасу и слопал её, не оставив Вере ни кусочка. Потом так же оперативно уничтожил и сыр, заедая все огромными ломтями свежего белого хлеба. И только насытив первоначальный голод, взялся за рюмку, в которую Вера налила водки.
      - Подождите, - усмехнулась она. - Я тоже хочу выпить. С вами. Представились бы, что ли... Меня, например, зовут Вера. Вера Петровна. А вас?
      - Меня-то? - растерянно спросил бомж. - Меня все называют Санькой. Но мне кажется, что это не мое настоящее имя.
      - А настоящее-то как? - не поняла смысл его слов Вера.
      - А не знаю, - развел руками бомж по кличке Санька и широко улыбнулся черными обломками зубов. Руки были красивой формы, но все в каких-то ссадинах и трещинах. Да и грязь с них сошла не до конца. А ногти - смотреть жутко... - Живу вот... И ничего не знаю...
      - Как это так? Амнезия? Потеря памяти?
      - Вот вот.. Точно, именно так. Полная амнезия, потеря памяти... Ничего не помню, ничего не знаю, ничего никому не скажу... Можно я выпью?
      - Да можно, конечно... Ладно, за все хорошее, Александр...
      Опрокинув рюмку в рот, Санька принялся пожирать остатки сыра с белым мягким хлебом. Делать это было довольно сложно, потому что передних зубов у него не было, торчали одни обломки. Вера выпила тоже, внимательно глядя на своего странного гостя.
      Потом он поглощал жареную картошку с мясом, заедал свежими огурцами... И тем не менее, продолжал оставаться голодным. Вера открыла банку шпротов, порезала ещё колбасы, поставила чайник... А он все ел и ел...
      - Спасибо, - широко улыбнулся остатками зубов бомж Санька. - Очень вкусно... Давненько я так не ел...
      - Курить хотите? - предложила Вера.
      - А у вас есть?
      - Есть. - Она вытащила из сумочки пачку "Вирджинии-Слим" с ментолом, протянула сигарету гостю.
      - Какие сигареты... Надо же... Никогда таких не курил...
      Он взял спички, чиркнул, галантно поднес к сигарете Веры, потом к своей. С искренним наслаждением затянулся.
      - Хорошо... Как все это прекрасно, - произнес он. - Я все это помню, такие ощущения, только не помню, когда все это было... Наверное, в предыдущей жизни...
      - А сколько вы живете так? - спросила Вера, пристально глядя на него.
      - Давно уже, - махнул рукой он. - Несколько лет. Я и счет уже потерял... Ни дома, ни семьи, ни кола, ни двора, ни денег, ни документов... Собачья жизнь...
      - А здесь-то давно? В Питере?
      - Нет, вот здесь как раз совсем недавно. Я вообще зря сюда приехал, не на тот поезд сел... Я в теплых краях обитаю, на юге... То в Сочи, то в Краснодаре, то в Туапсе, то в Новороссийске... А тут... увязался за одними, они меня наняли барахло их тащить, тяжеленные такие тюки... Привезли в Питер, пинка под зад, и были таковы... А они обещали на работу устроить... Вот какие люди... Мошенники, я полагаю...
      Язык бомжа был правильный, мысли логичны, но главное, что удивляло Веру - в нем не было нисколько злобы, ожесточения на жестокие обстоятельства его жизни.
      - Ладно, Вера Петровна, - сказал бомж. - Спасибо вам за гостеприимство. Вы замечательная женщина, добрая и открытая. И смелая... Давайте мне мое барахло, и я пойду восвояси...
      - А куда вы пойдете?
      - Как куда? На вокзал... Постараюсь добраться до теплых краев... Здесь-то не выдержу. Холодно очень... А что ещё будет? Вреден, как говорил поэт, север для меня...
      - Знаете Пушкина?
      - Пушкина знаю, - засмеялся бомж Санька. - А вот свою фамилию не помню...
      - Но как же так могло произойти?
      - Сам не понимаю. Очнулся в больнице с проломленной головой. Вылечили, выписали... А куда идти? Денег нет, документов нет, кто я такой, понятия не имею... Все забыл, все... Вот все, что было дальше, помню... А что до того, ничего...
      - В каком городе вы очутились в больнице?
      - Тут тоже какой-то провал... Тоже в каком-то южном, тогда голова была как в тумане... Потом я пробрался на теплоход, спрятался там в трюме... Было такое ощущение, что надо оттуда бежать. Страшно очень было... Мне казалось, что меня преследуют... А в Новороссийске меня обнаружили и вышвырнули с теплохода... Вот с Новороссийска все и началось... Моя, так сказать, новая жизнь...
      - Значит, у вас было две жизни, одну вы не помните, вторая была голодная и ужасная. Третью начать не имеете желания? - пристально поглядела на него своими черными глазами Вера.
      - А какой она будет?
      - Нормальной будет. Жить будете здесь, у меня. Кормить вас буду, обстирывать, обглаживать... Еще что хотите? - засмеялась Вера. - Любить буду. Вы хороший человек, мне кажется. Глаза у вас добрые и очень красивые...
      Добрые и красивые глаза бомжа слегка увлажнились. Он своей заскорузлой ладонью дотронулся до плеча Веры.
      - А так бывает? - тихо спросил он.
      - Не бывает, так будет, - уверенно ответила Вера. - Все в наших руках. Называть вас буду Сашей, раз вы уж так отрекомендовались. А там видно будет, глядишь, и вспомните что-нибудь из вашей прежней жизни...
      ... И вот прошел год с тех пор, как Саша поселился у Веры Лим. Человеком он и впрямь оказался очень добрым и покладистым. И она за это время очень привязалась к нему...
      Она не уставала удивляться ему. От него постоянно исходило некое излучение добра и тепла. А в наше жестокое время это очень ценно. Когда Вера усталая вечером приходила с работы домой, все было прибрано, был приготовлен вкусный ужин. Саша был совершенно не похож на её бывших мужей, самоуверенных, постоянно говорящих неправду, шустрящих, суетящихся, с бегающими глазками. Саша смотрел прямо, открыто...
      - Слушай, а интересно, в прежних своих жизнях ты тоже был таким же? спросила она его как-то за ужином?
      - Не знаю, - засмеялся он. Теперь улыбка его была ещё более обаятельной - ему вставили красивые белые зубы. - Не помню. Но порой мне кажется, что нет. Мне кажется, что я был совсем другим в своей первой жизни. А во второй, которую я помню, я был никаким. Мне постоянно хотелось есть, хотелось согреться, вымыться... Я боролся за свое выживание.
      - Но ты не ожесточился душой, ты не стал злым.
      - Я не ожесточился, напротив, я размяк. Мне постоянно хочется плакать. Это не дело для мужчины... Это нехорошо.
      - Кто знает, что хорошо, что нет. В наше время мы иногда теряем ориентиры добра и зла и вообще не имеем точки опоры. Оставайся добрым, Саша, а сильной буду я. За двоих.
      ... Когда они ездили в исторический центр города или в пригороды, с ним происходило что-то странное. Его начинало трясти, а на глазах появлялись слезы. Так было около Медного всадника, около Зимнего дворца, на набережной Невы... Видимо, он что-то вспоминал из своей первой жизни... И Вера прекратила эти поездки, они не доставляли ему удовольствия, только страдание. А в спальном районе он чувствовал себя спокойно. Летом она купила машину, "семерку", и они стали выезжать на природу. Подальше от людей. Эти поездки ему нравились.
      - Ты раньше не водил машину? - спросила Вера.
      - Мне кажется, что водил, - ответил он. - Только больше не хочу. У тебя это получается так здорово...
      Пару раз Вера уезжала в краткосрочные командировки за границу. И с тяжелым сердцем оставляла Сашу одного. Она каждый час звонила ему со своего мобильного телефона и спрашивала, как он там. Он бодрился, но она видела, что ему тяжело...
      И вот сейчас, в декабре ей предстояла недельная командировка в Москву. И ей ужасно не хотелось оставлять его одного.
      - Слушай, Саш, - сказала она, закуривая сигарету. - Послезавтра я должна поехать в Москву. Срочная командировка. Важное дело. Я не могу отказаться. Я и так два раза отказывалась. Начальство недовольно.
      Саша помрачнел, опустил глаза.
      - Конечно, езжай, если нужно, - тихо произнес он.
      - Я... понимаешь. Я вот что хотела тебе предложить... Поедем со мной.
      - Да? - привстал он. - А можно?
      - Думаю, да.
      - А как же я без документов?
      - Вообще-то и этот вопрос надо утрясать. Мы что-нибудь придумаем после Нового Года. Муж моей подруги получил высокое назначение в Петербургском управлении Внутренних дел. И она обещала переговорить с ним. Тебе нужны полновесные документы, паспорт, фамилия, имя...
      - Но какое? Я же ничего не помню...
      - Возьмешь мою фамилию. Хотя нет, корейская фамилия тебе не подойдет. Да придумаем что-нибудь, Иванов, Петров, Сидоров... Имя Александр. Отчество любое. Какая разница? Все равно же, ты живешь уже третьей жизнью. Не вечно же так существовать... Но сейчас дело не в этом. Сейчас я должна уехать на неделю. Почти до самого Нового Года. И мне бы не хотелось оставлять тебя здесь одного. Я вот что хотела предложить. Поехали со мной. На "Красной Стреле." А в Москве остановимся у моей старой подруги, мы когда-то соседствовали в Ростове на Дону, ещё мамы наши дружили, а я буквально опекала Наташу, она ведь лет на восемь младше. Так что, где остановиться, есть. Там документов спрашивать не станут. Так что, поедешь?
      - Что-то мне не хочется туда ехать, - глядя куда-то в сторону, произнес Саша. - Только... оставаться одному на целую неделю не хочется ещё больше...
      Дело осложняло то, что в отсутствие Веры, он вынужден был сидеть дома, поскольку в настоящее время выходить куда-нибудь без документов было чревато... Покидал пределы квартиры он только в сопровождении Веры. А тут... заточение на целую неделю. Он не мог так долго оставаться один, ему становилось очень тоскливо.
      Он подумал несколько минут и сказал, улыбнувшись и махнув рукой:
      - Ладно, давай поедем... Была, не была!
      3.
      ... - Хорошее место, правда? - спросила лыжница, пристально глядя своими зелеными глазами на Оксану и Бориса. - Спокойно, тихо... Я уверена, что вам тоже понравится...
      Оксана и Борис инстинктивно прижались друг к другу. Чувство тревоги от чего-то непонятного и зловещего все нарастало и нарастало. Но у Бориса это чувство было сильнее, чем у Оксаны, потому что ему казалось, что он видел эту женщину раньше. Только где и при каких обстоятельствах он её видел, он никак не мог припомнить...
      Лыжница открыла калитку, и они вошли в небольшой дворик. Навстречу им бросилась огромная немецкая овчарка.
      - Фу, Смелый, фу, - осадила её хозяйка. - Свои... Фу! Снимайте ваши лыжи, оставьте их здесь у входа.
      Оксана и Борис сняли лыжи, хозяйка тем временем открыла дверь.
      - Боря, - прошептала еле слышно Оксана. - Почему-то мне не хочется входить туда. Может быть, не будем. Поедем отсюда. Не так уж у меня болит нога. Доберемся как-нибудь.
      - Да что ты боишься, глупенькая? - отвечал Борис, хотя ему тоже было не по себе. - Отдохнем, тебе перевяжут ногу и поедем...
      Оксана каким-то осуждающим затравленным взглядом поглядела на Бориса и опустила глаза.
      - Прошу, - торжествующим голосом произнесла лыжница.
      Борис и Оксана вошли в дом. Оказались в тесном предбаннике, а затем перед ними открылась и вторая дверь.
      - Кто там? - раздался скрипучий мужской голос.
      - Гости к нам, Матвейка, гости, - с радостью в голосе произнесла лыжница. - Да какие гости...
      Дверь со скрипом захлопнулась, и молодые люди оказались в большой, но довольно темной комнате. Маленькие окна с толстыми решетками на них, дощатый пол, посередине комнаты большой квадратный стол... По одной стороне комнаты огромный громоздкий старый сервант, довольно низкий потолок с причудливой люстрой над головой... В комнате пахло чем-то застойным и несвежим, из другой комнаты несло чем-то жарящимся...
      - Садитесь, - пригласила хозяйка, указывая гостям на громоздкие стулья с высокими спинками. Они переглянулись и сели.
      - Ну..., - произнес скрипучий мужской голос, и заскрипели половицы...
      - Боже мой, - с ужасом шепнула Оксана, увидев вошедшего... Инстинктивно прижалась к плечу Бориса.
      Это был карлик с огромной неправильной формы головой с густой шевелюрой и большими черными глазами с нависшими над ними кустистыми бровями. Несмотря на его маленький рост, он весь был каким-то плотным, крепко сбитым. Вся его нелепая фигура источала большую физическую силу и неукротимую энергию. Он быстрыми шагами подошел к побледневшим от неожиданности молодым людям.
      - Добро пожаловать, - произнес он, обнажая в широкой улыбке ослепительно белые крепкие зубы. После этого вопросительным взглядом поглядел на хозяйку, та ответила едва заметным жестом. Но Борис заметил этот странный, непонятно что выражающий жест.
      - Это Матвей, мой брат, - представила странного человека хозяйка. - Я понимаю, его вид несколько необычен. Но он очень добрый и порядочный человек. А меня зовут Ядвига. А вас, наши юные гости? - каким-то задорным взглядом глядела она на Бориса и Оксану.
      - Меня Борис, её Оксана, - произнес Борис за обоих. Оксана замкнулась в себе и молчала. Борис понимал, что ей от чего-то очень страшно.
      - Вы, Оксана, как-то приуныли, - заметила Ядвига. - Чем-то вам у нас не нравится... Да, мы люди довольно необычные, от того-то и живем вдалеке от мира. Но гостям всегда рады и сумеем достойно их принять... Не откажетесь попить с нами чайку, я надеюсь?
      - М-можно, - промычал Борис. - Отчего бы и нет?
      - Совершенно правильно, - вдруг рассмеялась Ядвига. - Отчего бы нам не попить чайку в столь славной компании? Скоро к нам присоединится ещё один человек. Надеюсь, он вам тоже понравится. Ты что-то там на кухне жарил, Матвейка? И, по-моему, у тебя как всегда подгорело...
      - Ничего, есть можно, - улыбался карлик Матвейка, а затем вышел из комнаты и вскоре принес на железном подносе тарелку с оладьями и чайник.
      - Ну вот, и угощение готово, - сказала Ядвига. - Садись, Матвейка, потчуй наших дорогих гостей!
      Матвейка вытащил из серванта тарелки и поставил их перед гостями. Вид его вообще был довольно забавен, вот только в сочетании с этим затерянным в лесах домом и вообще, с какой-то странной аурой, царящей в этом доме, его облик вызывал некие иные эмоции. Он был одет в толстый черный свитер и такие же черные шаровары, на ногах были валенки. А энергия так и била из него ключом.
      - Берите оладки, - предложила Ядвига, разливая чай по огромным чашкам. - Матвейка сам готовил...
      Оксана и Борис положили себе по два оладушка. Попробовали и чуть не поперхнулись, до того они были отвратительны на вкус. Было такое ощущение, что они пожарены на рыбьем жире. Но реакция карлика на их реакцию была и вовсе неадекватна. Он вдруг багрово покраснел, широкая улыбка мигом сошла с лица, на его огромном лбу вздулась толстая жила, а маленькие, но очевидно очень сильные кулачонки сжались в гневе.
      - Не нравится? - прошипел он. - Угощением брезгуете? - И, привстав с места, сделал на своих коротких ножках какое-то угрожающее движение по направлению к молодым людям. Что бы он стал делать дальше, трудно сказать, но Ядвига, сидящая между ним и Оксаной, остановила его.
      - Тихо, тихо, - как-то зловеще прошипела она. - Не нравится, так не нравится. Я сама тебе говорила, что у тебя пригорело... Экой ты обидчивый, Матвейка... Так не годится... На вкус и цвет товарищей нет...
      Матвейка продолжал стоять около Оксаны весь напружинившись, тяжело дыша от бешенства и суча свои маленькие крепкие кулачонки. Трудно сказать, что было бы дальше, но тут на сцену вышел, а точнее, выкатился ещё один персонаж...
      ... Послышался какой-то странный звук, словно по дому ехали колеса. Так оно и оказалось. В комнату въехала инвалидная коляска, в которой сидел совершенно лысый старик очень крупного и могучего сложения. Первым звуком, изданным им, был хриплый кашель. Кашлял он долго, мучительно, весь покраснел, круглые глаза под огромными надбровными дугами с жиденькими белесыми бровками буквально выходили из орбит от этого тяжелого кашля.
      Ядвига подошла к нему и бережно обняла его за могучие плечи.
      - Что с тобой, папа? Что с тобой? - спросила она.
      Старик в свою очередь хотел что-то спросить, указывая пальцем на Оксану и Бориса, но от кашля не мог ничего произнести. Наконец, из его рта извергнулась омерзительная мокрота и плюхнулась на пол прямо около стула, на котором сидела Оксана. Она невольно дернулась и прижалась к Борису.
      - Что-то мне не нравятся эти люди, - произнес Матвейка. - И мы, я вижу, им тоже не нравимся.
      - А почему, собственно говоря, мы им должны нравиться? - усмехнулась Ядвига. - Они люди молодые, цивилизованные, веселые, не то, что мы - лесные отшельники и затворники. Им с нами скучно, угощение наше им неприятно. Ну и что с того? Все это вполне объяснимо. Сейчас они отдохнут, мы перевяжем гостье ушибленную ногу и они поедут восвояси... По своим молодым делам. Что им до нас? Что нам до них?
      - Ты кто?! - вдруг сквозь свой хриплый кашель сумел произнести лысый старик, указывая пальцем на Бориса. - Я ведь тебя знаю! Знаю тебя!!! громко прокричал он и направил свою коляску к Борису.
      - Откуда, папа, ты его можешь знать? - остановила его Ядвига. - Иное дело, он кого-то тебе напоминает...
      - Я ещё не выжил из ума, как вы все тут полагаете... И прекрасно узнал его! И сейчас поговорю с ним по душам, с этой сволочугой позорной... Ты думаешь, если я старик, и у меня парализованы ноги, то не смогу навешать тебе, ферту эдакому, хороших физдюлей? Да мы сейчас тебя так обработаем, что ты своих не узнаешь...
      При этих словах оживился и карлик. На его лице снова появилась широкая улыбка, только теперь его огромные глаза светились не глупой радостью, а злобной, предвкушением разборки, которую обещал гостю отец.
      - Прекратить! - закричала Ядвига. - Вы что себе позволяете? Откуда ты, папа, можешь знать этого человека? Это лыжники, прохожие. Они заблудились, девушка подвернула ногу, я хотела им помочь, перевязать её, напоить чаем и довести до станции. А ты говоришь черт знает что...
      - Мало ли что ты хотела! Я пока тут хозяин! Я! И не потерплю! Я этого ферта в бараний рог согну! Будет знать, как с нами связываться!
      - Пошли отсюда, Ксюша, - привстал с места Борис. - Нечего нам тут делать...
      - Ах вот оно что! - крикнул старик. - Нечего ему тут, видите ли, делать! Как изнасиловать мою дочь, обрюхатить её, это он мог, а теперь взял себе молодую, кралечку этакую... - При этих словах он блудливым взором окинул насмерть перепуганную Оксану. - Кралечку взял, а за неё отвечать не хочешь? Не выйдет, молодой человек. Я тебе в этом очень даже здорово помешаю...
      И снова направил свою колесницу в сторону Бориса.
      - Да что вы такое говорите? - пробормотал Борис. Ему тоже стало очень страшно. Ему казалось, что они попали в какой-то притон умалишенных уродов.
      - Ты, молодой человек, полагаешь, что я сошел с ума? - вдруг улыбнулся желтыми, ещё вполне крепкими зубами старик. - И очень при этом ошибаешься. Я сейчас тебе такое скажу, от чего тебе станет очень даже не по себе...
      - Да что вы мне такое можете сказать? - бледный как полотно спросил Борис.
      - Хочешь, фамилию твою назову? - задорно глядел ему в глаза лысый могучий старик. - Ну? А ошибусь, извинюсь...
      - Ну? - пробормотал Борис.
      Карлик и Ядвига насторожились. Оксана и Борис тоже.
      - Померанцев твоя фамилия? Угадал?! - хриплым голосом гаркнул старик и снова жутко закашлялся. Несмотря на кашель, он торжествующим взглядом буравил оторопевшего Бориса. - Ну?... - хрипел старик. - А?... Угадал или нет?!
      - Почти, - пролепетал насмерть перепуганный Борис. Все происходящее казалось нелепым кошмарным сном. Но ведь старик действительно назвал фамилию покойного отца Бориса.