– А потом она начнет всем рассказывать? Дойдет до Аллы Константиновны, а может, и еще дальше?
      – Нет, она с нами, – Дима не собирался посвящать подозрительную генеральшу в детали. Тем более что в салоне все дамы считали Али преданнейшим человеком Инессы. А на самом деле Али потихоньку прибился к Бате, чувствуя, что очень скоро Цунами схлестнется с Манукаловым и тогда в первую очередь пострадают приближенные.
      К счастью, Стелла Яковлевна, взглянув на напольные часы, встала и протянула руку Субботину.
      – Рада была познакомиться. Мне еще следует обдумать ваши предложения. Если вы мне понадобитесь, разыщу вас через милейшего Василия Филипповича. Верно?
      – Так точно! – выпалил Дима и, довольный удачным окончанием своей миссии, поцеловал сморщенную, пахнущую лекарствами генеральшину руку и прошел в коридор мимо Маруси, так и не подавшей генеральского чая.
      Кишлак перенес свой штаб подальше от предполагаемого места боевых действий. То есть из московской гостиницы в подмосковный Дом творчества писателей. Редких писателей, занимавших номера в новом респектабельном корпусе, потеснили и, невзирая на литературные услуги, предложили переселиться в коттеджи. По коридору, устланному красной ковровой дорожкой, прогуливались крепкие парни с телефонами в руках. Сам Кишлак занимал весь последний отсек, устроив в одном из номеров кухню для себя и приближенных. В другом номере, считавшемся спальней, лежала, утопая в мехах нового манто, Тамара. На улице моросил летний дождь, а она мечтала о зимнем Париже.
      Скрипач, всегда неотступно сопровождавший Кишлака, в последнее время все чаще пропадал в компании Александра Курганова. А тот, вернувшись из Германии, запил по-черному. По нескольку дней не выходил из номера, постоянно требовал водки, которая подавалась без промедления, несмотря на сухой закон, установленный Кишлаком на занимаемой территории. После удачного ограбления банка предстояло отлежаться на тихом лежбище. Деньги, спокойно миновав кордоны, легли на счета афганских компаний и готовились к отмывке. Но отсутствия денег при дворе Кишлака не ощущалось. Во всю наслаждался жизнью Мирча. Таскал с утра до вечера девок, представлялся им румынским бароном и ни за что не променял бы Подмосковье на безрадостный Париж.
      Все участники ограбления банка «Лионский кредит» даже между собой не делились воспоминаниями. После того как весь мир захлестнули сообщения о дерзком налете, сопровождавшемся убийством заложников, по Москве поползли слухи, что это дело рук «русской мафии», окопавшейся в Германии. Но Цунами через информационные агентства сумел подбросить версию об арабских террористах. Сначала не верили, но после теракта во французском метро и на автобусной остановке в Париже уже никто не сомневался, что и ограбление банка – дело рук все той же организации. Про «русский след» больше не упоминалось. «Интерпол», к радости российских спецслужб, перестал заваливать их факсами по этому делу.
      Цунами убедил Кишлака, что легче всего засыпаться на получении денег, поэтому необходимо запастись терпением и ждать, пока они не прокрутятся несколько раз в банках и коммерческих фирмах. Тот легко согласился, так как с головой ушел в подготовку к войне с Рваным. Цунами высказался против разборок. Кишлак вспылил. И в ответ наотрез отказался «убирать» какого-то французского бизнесмена. Пришлось обращаться с просьбой к Курганову. Но когда Цунами зашел в его номер и увидел трясущегося, почерневшего человека с впалыми глазами и дергающимся подбородком, то понял бессмысленность своего предложения. Пришлось принимать условия Кишлака.
      Скрипач сделал дело профессионально. Старик и крикнуть не успел. После этого спокойно вышел из «Палац-отеля», сел в поджидавший его «ниссан-потрол» и вернулся в Дом творчества. Кишлак забывался в объятиях Тамары, поэтому ноги сами занесли в номер к Курганову.
      – Ты откуда? – спросил тот.
      – За тебя работу делал, – беззлобно оповестил Скрипач. После ограбления он стал относиться к Александру с уважением. Хотя по команде Кишлака все равно пристрелил бы в один момент.
      – Значит, замочили дедушку… – прокомментировал Курганов. – Выпьем за его успокоившуюся душу. Глупый старик, сидел бы себе на берегу ласкового Средиземного моря и любовался бы загорелыми бедрами европейских красавиц… а полез в Россию…
      – А что Россия? Нормальная страна. Вести себя надо грамотно – и все, – не согласился Скрипач. Он считал себя патриотом и не любил, когда кто-нибудь говорил – «жить в этой стране невозможно…». Такому готов был сразу пустить пулю в лоб.
      Курганов не стал спорить. Налил в стаканы водку, открыл банку консервированных мидий. Поднял стакан.
      – Будь здоров, Скрипач!
      – Буду. Мы – живы, а остальным не обязательно, – ответил тот.
      Курганов никому не рассказывал о своем визите к Терезе Островски. И старался о ней не вспоминать. Чем больше проходило времени, тем чаще ему казалось, что все случившееся он видел в каком-то кино. Мысли о самоубийстве не посещали. Но остановить запой не мог и не хотел. От предложений Мирчи попробовать какую-нибудь девчонку отказывался наотрез. После оскорбления, нанесенного экспорнозвездой, с отвращением думал о женщинах. К самой Терезе никаких претензий не имел. В самом начале запоя иногда срывался с места и хотел лететь в Германию, чтобы пристрелить эту суку. Но после второго стакана затихал. А по утру, стараясь не поворачивать раскалывающуюся с похмелья голову, резонно размышлял, что она-то ни в чем не виновата. Сам решил так вот запросто связаться с одной из самых знаменитых женщин в Европе. И попал впросак, как всякий дикий человек, слезший недавно с пальмы. Легче от этих мыслей не становилось, и, тяжело вздохнув, принимался за пиво. Все чаще к нему присоединялся Скрипач. В основном от безделья, потому что Тамара уже постоянно жила с Кишлаком и многие заботы о нем взяла на себя. Иногда звонила мужу прямо из постели и жаловалась на здоровье. Тот всячески уговаривал ее лечиться в Москве, боясь, что за больницу в Европе придется выложить круглую сумму. И довольная Тамара оставалась в номере Кишлака.
      Этим обстоятельством решили воспользоваться ставшие «не разлей вода» подругами Алла Константиновна и Марфа. По их наущению Тамара постоянно подзуживала Кишлака против Цунами. Поначалу тот огрызался, но после того, как Цунами отказался от поддержки в войне с Рваным, перестал затыкать ей рот.
      – Почему Скрипач должен выполнять чужую работу? – не унималась Тамара. – Выводил бы Кургана из запоя и поручал бы ему!
      – Курган в порядке. Я сам после Афгана полгода куролесил. Не трожь его…
      Кишлаку и самому надоела опека Цунами. После ограбления банка особенно. Получилось, что всю черную работу сделали они, а Цунами получил полный контроль над похищенными деньгами. Встряхивая белобрысым чубом, Кишлак болтался по номеру и своей худосочной фигурой с мертвенно-белой кожей напоминал ожившее привидение.
      – И с островами почему-то тебя обходят, – продолжала Тамара. – Деньги вкладываете все, а хозяин опять Цунами. Вон, Марфа – баба умная. Сама разобралась что к чему, и теперь уже оттащила Аллу Константиновну от Инессы. А что значит Цунами без подписи вице-премьера? Да без поддержки моего мужа в Европе? Ноль, а владеть хочет всем.
      Кишлак соглашался, все больше веря в ее ум и интуицию. До Тамары таких образованных, европейских женщин у него не было. И к бабским мозгам он всегда относился с презрением. А тут обалдел. Что ни слово – подарок. Она умудрялась давать советы, не унижая, а как бы между прочим. Обычно в постели. В перерывах между ласками. А ласкать Тамара умела. Резкий, злобный и жестокий Кишлак замирал под ее руками и позволял делать с собой что угодно. Становился послушным мальчиком и ни разу не сделал ей больно. В такие минуты Тамара царствовала над ним, испытывая от этого такой же нервный подъем, какой, возможно, испытывают дрессировщики, лаская хищника в клетке. А ведь бояться было чего. Несколько раз Кишлак в разговоре со Скрипачом вспоминал какую-то Нюру, которую выбросил из окна девятого этажа за то, что в момент любви она назвала его чужим именем. При этом Кишлак с сожалением вздыхал – мол, зря погорячился. Нюре и двадцати не было. Следствие установило причину падения – несчастный случай. А Кишлак с ребятами переехал в другую гостиницу.
      О Марфе Кишлак знал только то, что она жена Унгури. Его врага. Ни Тамара, ни Алла Константиновна понятия не имели, какой мощный клан стоит за спиной этой элегантной женщины. Им она казалась случайно разбогатевшей бизнесвумен. Он же чувствовал в ней серьезного противника.
      Однако сама ситуация подталкивала Кишлака на встречу с Марфой. Было решено устроить чей-нибудь день рождения. Несколько дней в столовую Дома творчества завозились продукты. Повара были выписаны из ресторана «Метрополь». На каждого блуждавшего по территории престарелого писателя приходилось по нескольку охранников. Литературные дамы угрюмо наблюдали за падением нравов и сообща в беседках хоронили свою последнюю общую влюбленность в российскую демократию.
      Тамара предложила виновником торжества выбрать Кургана. Кишлак отправил к нему Мирчу.
      Александр выслушал предложение и задумался. Он никак не мог сообразить, в каком месяце родился.
      – То, что человек не ведает даты смерти – полбеды, но то, что не знает дня рождения – катастрофа, – витийствовал Мирча, убеждая приятеля. – Сам посуди, жизнь наша – штука непредсказуемая. К примеру – убьют тебя завтра, а что писать на памятнике? Вместо даты рождения – прочерк?
      Александр растерянно посмотрел на него.
      – А какого числа будут справлять?
      – Послезавтра.
      – В пятницу?
      – А разве послезавтра пятница?
      – Я не знаю… – тоскливо ответил Курганов.
      Мирче стало стыдно, потому что за гулянками потерял счет времени. Что за окнами август – знал точно, а об остальном только догадывался. Но нельзя же предлагать человеку праздновать день рождения неизвестно какого числа?
      – Короче, неважно, – продолжил он. – Рождаешься послезавтра – и точка!
      – Можно и послезавтра, – согласился Александр, удрученный неспособностью вспомнить день своего рождения. – А что от меня требуется?
      – Быть трезвым.
      – Но это же не получится…
      – Получится. Я поручу тебя двум девицам.
      Курганов с ненавистью взглянул на Мирчу. Встал, подошел к зеркалу, висящему на стене в коридоре, долго всматривался в свое отражение.
      – И их не стошнит от моего вида?
      – За пять сотен будут считать тебя красавцем! Александру стало противно. Он схватил пустую бутылку и бросил ее в зеркало. Но зеркало, по странной случайности, не раскололось, а бутылка разбилась вдребезги. Мирча подбежал к нему и с облегчением вздохнул.
      – Фу ты, слава Богу! Разбитое зеркало к несчастью. А тебе, вишь, не судьба. Хороший знак.
      – Сам знаю, – заторможенно произнес Курганов и почувствовал, что впервые за много дней в душе екнула надежда. Ни на что… просто обозначилась сама по себе. Ему не хотелось размышлять о том – действительно ли она есть. Он только ощутил в себе момент ее рождения.
      Словно не доверяя глазам, потрогал поверхность зеркала рукой и довольный вернулся в комнату. Налил полный стакан водки, залпом выпил и попросил Мирчу:
      – Вынеси из номера все спиртное. Я трезветь буду… Мирча засуетился в сборе пустых и недопитых бутылок.
      Через десять минут ни капли спиртного не осталось. Александр сел в кресло и включил телевизор. Ему почему-то очень захотелось тихо уставиться в экран и смотреть все подряд, пока окончательно не сморит сон.
      На следующий день Кишлак встретил Курганова, гуляющего по асфальтированным дорожкам среди буйно и неухоженно растущих кустов.
      – У тебя завтра день рождения, – напомнил он.
      – Знаю, – кивнул Александр.
      – Как самочувствие?
      – Завязал.
      – Давно?
      – С утра.
      – Главное – перетерпеть утром, – согласился Кишлак со знанием дела.
      – Теперь надолго. Я ведь алкоголик. Мне пить нельзя. Дурным становлюсь, – Александр признался не столько Кишлаку, сколько себе.
      – Я тоже… – услышал в ответ честное признание.
      Съезд гостей был назначен на семь вечера. Их было немного. К старинному особняку подъехало два лимузина, из которых появились Марфа и Алла Константиновна в окружении охранников. На такси приехала Майя Зарубина. Без охраны. Всех их встречали Кишлак и Скрипач, одетые во фраки, одолженные в Большом театре. За ними возвышался Мирча, с артистическим шиком нацепивший розовый пиджак прямо на бронзово-загорелое тело и вместо галстука повязавший белый шелковый шарф. Курганов, как и положено виновнику торжества, держался поодаль, одетый, как всегда, в мешковатый костюм гангстерской моды тридцатых годов. Лицо его поражало бледностью и нервным беспокойством.
      Тамара на правах хозяйки руководила встречей. Небольшая толпа из бесприютных писателей, которым был обещан роскошный ужин в дальней беседке, оттеснялась крепкими парнями из охраны Кишлака. Несведущий человек мог бы предположить, что в старинной усадьбе снимается фильм из времен крепостничества. Но случайных людей на этом празднике не было. Конспирация строго соблюдалась. Ни Инесса, ни Цунами с Галиной, ни Ирина с Али, ни Стелла Яковлевна ничего не знали о загородной встрече.
      Тамара махнула рукой в сторону Курганова и громко объявила:
      – Сегодня мы отмечаем день рождения этого милого человека!
      – О! – в один голос воскликнули дамы и оглянулись на охранников, держащих пакеты с подарками.
      Но всех опередила Майя Зарубина. Со смущенной улыбкой подошла к Курганову и протянула ему коробочку.
      – Поздравляю вас. Вы действительно милый. Что может подарить скромная, одинокая вдова? Всего лишь пустячок. Пусть это сделает вашу жизнь хоть чуть-чуть счастливее, – проникновенно сказала она и, достав из коробочки перстень, сама надела его на мизинец Александра.
      Курганов взглянул на подарок и внутренне напрягся. Старинный перстень с сапфиром был ему знаком. Александр хорошо запомнил его, когда навещал вместе с Веней по заданию Цунами Качуевского. Разговаривая, коллекционер без конца жестикулировал руками с тонкими аристократическими пальцами, и перед носом Александра маячил этот самый сапфир. Узнавать, как камень попал к очаровательной, полногрудой женщине с пышными формами, подчеркнутыми белым шерстяным костюмом, было не ко времени. Но, принимая поздравления и подарки от остальных дам, Курганов чувствовал, как холодеет мизинец, перехваченный таинственным перстнем, несущим в себе какой-то неясный знак судьбы.
      Марфа, наскоро познакомившись с Александром, устремила из-под кокетливо надвинутой на глаза шляпке вопросительный взгляд на Мирчу. Тот просиял.
      – Мадам, позвольте представиться – барон Мирча Соцки.
      – Кличка? – насмешливо поинтересовалась Марфа.
      – Ну что вы, как можно? – барственно развел руками бывший артист.
      – Кличка у него – Цыган, – объяснил Кишлак.
      Марфа продолжала с интересом рассматривать этот мужской экземпляр. И, скользнув рукой по лацкану розового пиджака, обронила:
      – Вы не педераст?
      – Напротив, мадам, – женолюб.
      – Слава Богу, а то нынче красивые мужчины годятся только в подружки, – сказала она и последовала за величественной, ничего не замечающей Аллой Константиновной.
      Стараниями дизайнеров зал был убран в духе дворянских усадеб времен крепостничества. Тяжелые, бархатные, зеленые с золотом шторы занавешивали окна. Из огромных китайских ваз выглядывали невероятных размеров шелковые цветы. Оркестр цыган приветствовал их «Венгерской рапсодией». В центре залы с голубым потолком, украшенным белой лепниной, стояло несколько составленных вместе столиков, а остальные, предназначенные для людей Кишлака и охранников приехавших дам, располагались кольцом вокруг них. На всех столах пылали свечи в трехрожковых подсвечниках.
      Курганов не удивился, обнаружив, что полногрудая женщина, назвавшаяся Майей, оказалась за одним с ним столом. Мирча назвал сам себя тамадой и принялся веселить гостей, кося глазом в сторону Марфы.
      – Друзья мои, всех нас, собравшихся здесь, связывает одно – любовь к хорошим людям, – начал он поставленным голосом. – Так вот, поверьте мне, когда я впервые в одном заштатном городке встретил Александра, то сразу понял, что он – нормальный мужик. За это предлагаю и выпить.
      – А где вы познакомились? – шепотом спросила Майя Зарубина.
      – В Париже, – так же тихо ответил ей Курганов и поднял бокал с минеральной водой.
      – Вы не пьете даже шампанское? – удивилась она.
      – Да. Я алкоголик. Мне нельзя.
      – Ох, как интересно! – рассмеялась Майя, приняв правдивое признание за милую шутку.
      Алла Константиновна посмотрела на часы, вздохнула и принялась за копченого поросенка. Ей было несколько не по себе от гульбы «воровской малины», как она про себя оценила собравшееся общество. Но Марфа уговорила приехать. А без новой подруги жена вице-премьера уже не могла обходиться, боясь, что ее перехватит Инесса.
      Пригубив бокал с шампанским, Марфа обратилась к Тамаре, сидящей рядом с Кишлаком.
      – С каждым днем страсти накаляются. Для твоего друга не секрет, что Цунами желает перетащить одеяло на себя. Мы с Аллой Константиновной покумекали и поняли, что нас собираются обойти.
      – Твой муж тоже так считает? – бесцеремонно вмешался Кишлак.
      – Он доверил мне вести это дело, – с достоинством ответила Марфа.
      – Тогда поговорим…
      – Кеша, не перебивай. Марфа сама знает, с чего начать, – мягко поправила его Тамара.
      – Ни хрена твоя Марфа не знает! – крикнул Кишлак и стукнул кулаком по столу. Не успели дамы выразить свое неудовольствие, как он продолжил: – Значит, так! Я в ваших салонах не бываю, поэтому договариваться будем по-простому. Стремление вывернуться из-под Цунами понятно. Инессу вашу я и знать не хочу. А ставку на меня можете делать. Алла у нас замужем за вице-премьером?
      Алла Константиновна замерла, точно изваяние. Она даже представить себе не могла, что при ней возможны такие разговоры. Но Кишлаку было наплевать.
      – Почему он до сих пор не подписывает? Ему помочь, что ли? Пожалуйста. Но на банкира, предлагаемого Цунами, я не соглашусь. Мы поставим своего. Вот хотя бы Тамаркиного мужа. Согласны? Чего вы молчите? Ладно, кушайте, потом поговорим.
      После его речи наступило неловкое молчание, и дамы, не зная, как реагировать, принялись закусывать. А Курганов, воспользовавшись тишиной, наклонился к Майе и спросил:
      – Откуда у вас такой старинный перстень?
      – Вам не нравится? – обиделась она.
      – Наоборот. Но в нем заключена какая-то тайна.
      – Вы боитесь тайн?
      – Я боюсь за вас.
      – О… уже? – драматически вздохнула Майя и пояснила: – Мужчины боятся только за тех женщин, которыми интересуются. На прочих им наплевать.
      – Я не интересуюсь женщинами, – сухо отрезал Александр.
      – Уже? – снова повторила Майя, и кончик ее тонкого точеного носика презрительно дернулся. – Впрочем, современные мужчины быстро стареют. А вы мне понравились. Я скрывать не умею. Что-то в вас есть трагическое. Какой-то душевный надлом. Скорее всего вас оскорбила женщина. Но вы, как истинный джентльмен, не ответили ей тем же, а проглотили обиду. Вот теперь она вас и гложет изнутри.
      По угрюмому взгляду Александра Майя поняла, что попала в точку, и, не желая будоражить тлеющие угли, легко перевела разговор, давая ему возможность убедиться в ее тактичности.
      – По-моему, вы слишком умны, чтобы долго презирать женщин. Это удел дураков, состязающихся с ними в глупости.
      – Пожалуй… – произнес Курганов после некоторой паузы и поднял бокал с минералкой. – За наше знакомство?
      – О… это так романтично… Вы похожи на Джека Николсона. С такой же скрытой силой. На свете мало мужчин, отваживающихся на две самые великие вещи – любовь и убийство.
      – Разве? – насторожился Александр.
      – Большинство считают себя героями, избивая жен и платя проституткам.
      – Все женщины – проститутки! – почувствовав, что размягчается, Александр решил сделаться грубым.
      Майя улыбнулась понимающей улыбкой и тихо, искренне добавила:
      – Ничего, это пройдет… Я рада, что подарила вам перстень, может, он вам когда-нибудь напомнит о женщине не проститутке.
      Александр ничего не ответил, потому что Мирча, взяв микрофон, запел лихой цыганский романс, всем своим видом показывая, что посвящает его Марфе, благосклонно наблюдавшей за ним из-под шляпки. Со всех сторон хлопками в такт стали поддерживать румынского барона. Голос у него оказался неплохой. Одна Алла Константиновна продолжала есть.
      После долгих аплодисментов в честь певца, не дававших возможности говорить, Марфа обратилась к ней:
      – Поверь, дорогая, этот парень то, что нам нужно.
      – Певец?
      – Нет. Кеша.
      – Явный уголовник.
      – Этим и хорош. Если встанет на нашу сторону, Цунами и Инесса локти себе пооткусывают. Конечно, он невоспитан. Зато герой афганской войны. Один из богатейших людей в России.
      – Этот?! – не сдержавшись, Алла Константиновна ткнула в него пальцем.
      – Какие проблемы? – тут же среагировал Кишлак. Встал из-за стола и подошел к Алле Константиновне. – Короче, выпендриваться передо мной ни к чему. Если за спиной твоего мужа буду я – гарантирую полный ажур.
      Алла Константиновна ничего не ответила, потому что не знала, как разговаривать с бандитом. За нее это сделала Марфа.
      – Олег Данилович не хочет подписывать. Боится.
      – Чего?
      – Эта подпись чревата отставкой.
      – Ну и что? – удивился Кишлак. – А скольких уже взашей выгнали. Вон, Гайдар с протянутой рукой ходит. Брал бы как все, мы бы его снова премьером сделали. Нам, думаешь, трудно? Да мои ребята завтра могут организовать миллионный митинг в любую поддержку. А не захотят по-нашему, так такой террор устроим, что любое правительство на колени встанет…
      – Что вы, в самом деле, говорите… – испугалась Алла Константиновна.
      – Правду говорю, а ты слушай, коль хочешь в барынях ходить. Мне-то все одно – какого вице-премьера покупать. Вот у нас Курган – чем не вице-премьер?
      Алла Константиновна надула щеки так, что глаза исчезли, и, не поворачивая головы, надменно приказала:
      – Марфа, поехали отсюда.
      – Ехай, на доброе здоровье. Но помни, тут твои друзья и в обиду не дадут, – напутствовал Кишлак и вернулся на свое место.
      Как только Алла Константиновна вышла из залы, Марфа подошла к Кишлаку и похлопала его по плечу.
      – Молодец! С тобой можно работать, – потом кивнула Мирче. – Проводи меня, барон, до машины.
      – А я, пожалуй, задержусь, – жеманно сообщила Майя Зарубина, хотя ее никто и не приглашал с собой.
      Тамара, пришедшая в ужас от поведения Кишлака, хотела бежать за Аллой Константиновной с извинениями, но Марфа усадила ее.
      – Тут, милая, не твоего ума дело.
      – Но ведь она же обидится!
      – На что? Прием был оказан хороший. Разговор конкретный. Наконец-то услышала, как говорят нормальные, деловые люди, – заключила Марфа и, взявши под руку Мирчу, удалилась.
      Кишлак молча проводил ее взглядом и задумчиво произнес:
      – Ничего не скажешь, умел Унгури воспитывать баб.
      – Кто? – не поняла Тамара.
      – Муж ее.
      – А он что, умер?
      – Пока нет. Жив, как и твой.
      Сказано это было с такой жестокой иронией, что Тамара вздрогнула. За месяцы, проведенные с Кишлаком, она научилась воспринимать все, сказанное им, буквально. Никакого подтекста, юмора, иносказания Кишлак не допускал. Всегда говорил только то, что хотел сказать. И это пугало сильнее любых угроз. Поэтому обняла его за плечи и, стараясь заглянуть в глаза, спросила:
      – Ты действительно хочешь сделать Сережу банкиром?
      – Ага. Чего ему в посольстве штаны на приемах протирать? Все равно толка никакого. Должен же я его отблагодарить за то, что сплю с женой посла.
      – Не хами, – обиделась Тамара.
      – Ладно, не переживай. Пойдем потанцуем, – он схватил ее за руку и увлек к цыганскому оркестру.
      Музыканты, поняв, что хозяин танцует, принялись наяривать во всю мощь своих гитар. Майя покатывалась со смеху, глядя, как Кишлак топчет лаковые туфельки Тамары.
      Курганов наблюдал за ней, желая найти что-нибудь отталкивающее. Но ни поддавшееся первому увяданию лицо, ни слишком задранная голова, в попытке натянуть обветшалую кожу шеи, ни глубокие складки в уголках губ, ни желеобразная полнота низко декольтированных грудей не претендовали на соблазнительность и тем самым снимали настороженность Александра. «Пожалуй, с этой женщиной можно дружить», – подумал он. Заметив на себе изучающий взгляд, Майя улыбнулась, обнажив некрасивые, требующие замены зубы.
      – Хорошо, что вы не потащили меня танцевать вслед за своим приятелем.
      – Он мне не приятель… – резко возразил Александр.
      – А кто? – удивилась Майя.
      – Партнер по бизнесу.
      – О, как интересно! А в чем заключается ваш бизнес?
      – Я убиваю людей, – отрезал он, давая понять новой знакомой, чтобы она не совала нос куда не следует.
      – И меня можете убить? – кокетливо возник вопрос.
      – Вас убьет хозяин коллекции, из которой перстень с сапфиром.
      Благодушная ирония мгновенно слетела с напудренного лица вдовы знаменитого кинорежиссера. Она вспомнила, что находится не на артистической гулянке в Доме кино, а среди самых настоящих бандитов, не стесняющихся своего промысла и презирающих обычных людей. Будучи женщиной с натренированным в интригах умом, Майя не могла не понимать, что, крутясь в компании, решившей порвать с Цунами, рискует навлечь на себя его гнев, ибо именно ей он доверил коллекцию, из которой в антикварные магазины уже перекочевало несколько вещей. Так что предостережение Александра казалось не беспочвенным.
      – Вам что-нибудь известно об этой коллекции? – нервно спросила она.
      – Приходилось встречаться с господином Качуевским. Он ваш родственник?
      – Просто приятель. Когда вскрыли завещание и я стала наследницей, то поначалу даже не могла припомнить этого чудака. Ну, был в меня влюблен в пору моей артистической юности. Я ведь раньше снималась в кино…
      – Странно… – заключил задумчиво Курганов.
      – Что снималась в кино?
      – Нет. Что коллекция попала к вам. Должно быть, вы всего лишь удачная крыша для хранения драгоценностей.
      Майя опустила голову, вдруг впервые поняв всю опасность своего положения. У нее разболелась голова и кровь прилила к щекам.
      – Налейте мне шампанского…
      Александр исполнил просьбу и вдруг почувствовал необходимость утешить растерявшуюся женщину. Вызывающая ирония слетела, подобно скорлупе, и под ней оказалась совершенно беззащитная одинокая душа, неспособная противостоять жестким правилам игры. Курганову стало жалко бывшую артистку. Он взял ее руку в свою и легонько пожал:
      – Ничего. Все будет хорошо.
      – Вы уверены?
      – Не знаю, насколько вам нужна моя помощь…
      – Неужели не видите? Как страшно, когда нет плеча, на которое можно склонить голову. Одиночество либо развращает женщину, либо убивает.
      – Я провожу вас до машины.
      Майя безропотно подчинилась, и они, не привлекая к себе внимания, вышли на улицу. Тихий уютный вечер шептался в листьях и теплыми волнами нес тяжелые ароматы ночных цветов. Среди сгущавшихся теней бледными призраками бродили писатели в ожидании ужина. Все вокруг дышало меланхолией, осенью и желанным покоем. Майя прижалась к Александру:
      – Я боюсь простудиться… у меня ведь слабое здоровье.
      – У меня тоже, – тихо ответил он и повел ее к стоящим в боксах машинам, обслуживающим компанию Кишлака.
      Цунами приехал в новый офис фонда «Острова России». С сигарой в зубах и толстой золотой цепью, свисающей из карманчика жилетки. Его встречал окончательно растолстевший от хорошей жизни Веня. Провел в просторный кабинет, оформленный итальянскими дизайнерами, предложил кофе и коньяк.
      – Дай-ка лучше минералки и позови Шлоссера, – по-деловому начал «крестный отец».
      Веня нацепил затемненные очки, поставил на стол бутылку «Боржоми» и вышел, понимая, что Цунами приехал на встречу с адвокатом.
      – Ну, как у нас? Все по Европе? – с порога похвастался тот.
      – Нормально, – не разделил его радости Цунами, переходя к серьезным вопросам. – Думаешь, Порте поверил в несчастный случай?
      – Думаю, не льет горючих слез по поводу дедушки. Хотя понимает, что мы убрали Либермана. В мире Доминика Порте просто так никто не умирает.
      – А в нашем случается, – заметил Цунами.
      Шлоссер открыл декорированный под черную мебель холодильник, достал две банки пива и уселся в кресло напротив Цунами. Он знал, о чем пойдет разговор, и заранее чувствовал себя комфортно. Никто, кроме него, не сможет уговорить Порте вложить деньги в предполагаемую аренду островов. Но Цунами решился на большее.
      – Российско-германский банк «Содружество» возглавишь ты.
      Адвокат чуть не захлебнулся глотком холодного пива. В глубине души Шлоссер считал себя лучшей кандидатурой, но близость Виктора к Инессе делала надежды довольно призрачными.
      – А как же ваш люксембургский друг? – откашлявшись, напомнил он.
      Цунами скривился в презрительной улыбке.
      – Поверь, Вилли, человек, однажды связавшийся с «конторой», навсегда конченый.
      – Он кэгэбешник? Судя по тому, что о нем рассказывали ребята, не похоже.
      – У меня верная информация. Манукалов сам признался Инессе, а та спьяну разболтала Галине.
      Шлоссер устремил свои маленькие глазки в потолок и принялся вспоминать, о чем говорил с Инессой, но, не припомнив, печально вздохнул.
      – Веня и Курган об этом не знают. И ты не болтай. Собирай документы и мотай в Кёльн. Там есть у меня один контролируемый банк. Через него зарегистрируешь наш российско-германский…
      Шлоссер отхлебнул еще пива и, потирая руки, принялся наставлять Цунами.
      – Я несколько раз говорил Инессе, чтобы в постановлении правительства было записано поручение госбанку…
      – Уже записали, – оборвал Цунами. – Мои люди работают четко. Просто за каждым нужен глаз да глаз. А то ведь продадут. Инессе тоже незачем знать о наших планах. С Вениамином о Викторе поговорю отдельно.