– Сейчас. Я специально заехала за тобой.
      – А ты-то здесь при чем?
      – Ну, так получилось. Собирайся, нам некогда!
      Она немного отдышалась и только потом заметила Шлоссера.
      – О, какие люди! Словно и не расставались! Вилли, как приятно вас видеть в Москве.
      Адвокат понял, что сегодня же Цунами будет знать о его прибытии, стало быть, длительной конспирации не получилось. Раз Галина так близка с Инессой, значит, Цунами держит в руках весь этот бизнес с островами. Опять предстоит двойная игра, ну да Шлоссеру не привыкать к подобным ситуациям! И, поцеловав Галину в щечку, предложил Вене спуститься в ресторан пообедать.
      Александр Курганов благодаря прихоти Кишлака поселился в одноместном номере гостиницы «Пекин». Он считался гостем отеля и не платил за проживание. Номер был не из лучших. Узкий, длинный пенал, требующий ремонта. Окно выходило на Садовое кольцо. Виден был вход в Театр сатиры. Мебель стояла старая, тяжелая. Единственной достопримечательностью была бронзовая люстра с матовыми плафонами. Должно быть, висела со дня открытия гостиницы и напоминала вазу с кокосовыми орехами.
      Александр, предоставленный сам себе, подолгу валялся на кровати, бил комаров и варил чифир. Ночами его мучила бессонница. А в короткие промежутки сна наваливались миражи тюремного существования. Снилось, что он снова в зоне. Пытается объяснить кому-то ошибку, ведь свое-то отмотал, но его никто не слушает. В холодном поту Александр просыпался, вставал, подходил к раскрытому окну и долго, с тоской смотрел на ночную Москву.
      Единственное, о чем он почти не думал, так это о застреленном им турке. Эпизодичность всего происшедшего не оставила в душе никакой зарубки. Иногда специально вспоминал детали убийства, стремясь вызвать в душе какие-то симптомы страдания. Но ничего не получалось. Был турок – и нет турка. Полнейшее безразличие делало убийство не каким-то преступным актом, а скорее неприятной случайностью. «Ну, убил, ну и что?» – спрашивал себя Александр и понимал – ничего. Вокруг образовалась какая-то пустота. Единственными светлыми мгновениями были воспоминания о Терезе Островски. Но и они уходили на задворки сознания, вытесняемые тревожными мыслями о планируемом ограблении банка. Странно, живут себе в маленьком далеком французском городке Мете люди и не представляют, что совсем скоро некоторые из них станут заложниками, а возможно, и мертвецами. Кишлак особенно проявлять милосердие не станет. У него постоянно руки чешутся кого-нибудь взять на мушку. Такие люди с остервенением творят зло до того момента, пока сами не становятся жертвой. Нельзя сказать, что и сам Александр убивался по поводу судьбы будущих заложников. Просто желал, чтобы все побыстрее закончилось и он смог бы эффектно принести и бросить под ноги Терезе сумку с миллионом долларов. Это будет его звездный час. В течение нескольких минут будет наслаждаться собственным поступком. Единственной женщине, достойной миллионов, сделает царский подарок. И пусть даже после этого она позволит ему всего лишь поцеловать руку, разве в этом дело? Его вызов будет соответствовать ее требованиям. А после этого можно и уйти. Хотя, конечно, он все равно когда-нибудь женится на ней. Пусть ненадолго…
      В дверь постучали, и Александру пришлось вернуться на грешную землю. Он с неохотой встал, так как был уверен, что пришел какой-нибудь посыльный от Кишлака. Но на пороге возник неизвестный мужчина средних лет, спортивный и подтянутый. Курганов вглядывался в его банальное лицо и понемногу вспоминал эти правильные черты, бесстрастные глаза, упрямые губы…
      – Моя фамилия – Манукалов, – помог ему пришедший. Александр, ничего не ответив, вернулся на кровать, улегся и, не глядя на следователя, спросил:
      – Чего надо?
      – Поговорить, – Манукалов закрыл дверь на ключ, сел в единственное кресло и положил черный кейс на колени.
      – Мне уже советский суд все рассказал, – вяло ответил Курганов, не представляя себе цели визита этого подонка. «Очевидно, – подумал, – какая-нибудь прихоть Инки. Еще чего доброго извиняться начнет. Объяснять, что тогда иначе поступить не мог». Но даже через столько лет Александр чувствовал в себе закипающую злобу.
      – У меня создается впечатление, что судьба сама толкает нас навстречу друг другу. Должно быть, где-то на небесах мы приговорены постоянно встречаться.
      – Я свой приговор отмотал, и больше со всякой падлой разговаривать не собираюсь, – отрезал Александр.
      – Полегче, полегче, Курганов, – спокойно предложил Александр Сергеевич. – Инесса говорила, что ты излишне издерганный, но нужно научиться держать себя в руках, без этого не проживешь.
      – Положим, мне твои советы – до сраки. А то, что Инку, сука, вынудил выйти за тебя замуж, так твое счастье, козел, что Витька в могиле лежит. А не то он бы так размазал по стенке, как дерьмо в сарае!
      Манукалов держался прекрасно. И бровью не повел, услышав оскорбления. С достоинством, воспитанным за долгие годы работы, он ответил:
      – Я давно замечал, люди, выходящие на свободу со злостью в душе, долго на ней не задерживаются…
      – Что ты хочешь сказать, гад! Пугать пришел?! – Александр резко спустил ноги на пол и полез рукой под подушку.
      – Знаю, что ты вооружен, но глупо пугать меня пистолетом. Даже самый оголтелый преступник не будет стрелять в гостинице посреди дня в генерала ФСБ. Это равносильно самоубийству. Тем более, я к тебе пришел безоружным, – Манукалов, чтобы подчеркнуть свои слова, скинул легкий серый пиджак и бросил его на круглый стол с белой скатертью.
      – А за дверью небось взвод ментов дежурит? – усмехнулся Курганов. Его раздражала заносчиво задранная голова Манукалова и слишком независимое поведение. – Не о чем нам говорить. Я – не Инка, меня служить на себя не заставишь. Времена другие…
      – Ты прав. Времена другие, но законы прежние. И по ним, вы, Александр Васильевич Курганов – преступник!
      – А… ясно! – презрительно протянул Александр. – Инка нажаловалась. Перепугал насмерть, чуть не убил, да? А что ж она хотела? Уничтожила мой бизнес – и никаких забот?
      Такое признание удивило Манукалова. Он не подал вида, но постарался развить тему.
      – А почему именно ты решил в нее стрелять?
      – Веня для такого слишком интеллигентен, обделаться может. А потом, какая разница? Тебе-то что? Хочешь снова засадить? Так не выйдет. Твоя любимая жена, а моя бывшая подруга никаких заявлений не подает.
      Манукалов готов был пожать Курганову руку после такого признания. Он-то дурак выстраивал целую схему заговора, подозревал в его организации Столетова, боялся санкций против себя, а оказалось все значительно проще. Стреляли в Инессу ее же бывшие дружки. Учитывая новый поворот дела, Александр Сергеевич принялся уговаривать Курганова простить Инессу:
      – Она всего-навсего слабая женщина, привыкшая под моим крылом к безнаказанности. Вы должны помириться и вообще забыть старое.
      Александр не выдержал такого издевательства. Вскочил и закричал:
      – Если сейчас же отсюда не уйдешь, я больше не отвечаю за себя!
      – Ты прав, – не шелохнувшись, согласился Манукалов. – С сегодняшнего дня за тебя отвечаю я.
      – Что? – не понял тот.
      – А то, что ты снова попал ко мне в руки. И никуда от меня не деться!
      Нарочито резкий тон, которым эти слова были сказаны, несколько охладил Курганова. Подергивая в ярости своим квадратным подбородком в стороны, принялся допытываться.
      – Чего тебе надо? Твоя жена жива. У меня к ней претензий нет. Коль уж ссучилась, то пусть такой и подыхает. Меня она никогда особо не привлекала. А мстить за Виктора – не буду. Он мне такого поручения дать не успел. А иначе, конечно, я бы ей голову оторвал. С тебя-то какой спрос? Ты – гнида. При той власти выслуживался и при этой продолжаешь. Я из-за тебя отсидел четырнадцать лет! За что? За какой такой вред государству? А что ты выиграл от моей отсидки? Лампасы тебе к яйцам пришили? Моя совесть чиста, а ты так и подохнешь гнидой. И если там, на небе, что-то имеется, то не завидую твоей встрече с Витькой. Уж он тебя на сковородке пожарит. А со мной больше встречаться не советую. Не по зубам я тебе, понял?
      – Понял… И хочу, чтобы и ты меня понял. Готов признать, что тогда в восьмидесятом с вами поступили жестко. Но глупость всегда наказывается несоразмерно ее последствиям. А сегодня хочу протянуть тебе руку помощи и спасти, как когда-то спас Инессу.
      – Меня спасти! От кого? – расхохотался Курганов. Вместо ответа Александр Сергеевич открыл кейс и достал оттуда сделанный Интерполом фоторобот. Протянул Курганову:
      – Узнаешь?
      Тот нехотя взглянул и пожал плечами.
      – Гляди внимательнее.
      – Ну?
      – Что ну? Не узнаешь?
      – А кого я должен узнать? – мрачно спросил Курганов, подозревая недоброе.
      – Себя.
      – Не похож…
      – И тем не менее. Этот фоторобот сделан Интерполом. Так приблизительно выглядит преступник, застреливший в Бонне турецкого профсоюзного лидера, – Манукалов смотрел на Александра в упор и заметил, как у того дрогнули веки. Удар был рассчитан точно. После этого можно было и помолчать.
      Александр вдруг почувствовал безумную усталость. Его охватило полное безразличие. Он тупо твердил себе: «Уйти в несознанку, уйти в несознанку, уйти в несознанку». Потом лег на постель и, стараясь придать голосу легкость и безразличие, спросил:
      – Я-то здесь при чем?
      – Ты же в это самое время был в Германии, – решил с ним поиграть в кошки-мышки Манукалов, отведя на всякий случай руку за спину, к засунутому за ремень пистолету.
      – Твоя жена тоже была. Нет, ко мне это фото никакого отношения не имеет. Раз присылают вам такую глупость, значит, никаких улик не имеют…
      Он говорил, а сам понимал, что находится на краю пропасти. Манукалов не пришел бы к нему без доказательств. А может, просто берет на понт? Э-э, Александр уже не тот юноша, который порол херню в кабинете следователя Манукалова. Теперь его раскусить будет трудно.
      – Я по расстрельным статьям не проходил. Пистолет в руках никогда не держал, а потому, господин чекист, вы не по адресу.
      Манукалов поднялся, не спеша надел пиджак, спрятал лист с фотороботом в кейс и, как бы прощаясь, сказал:
      – Ладно. Уговаривать не в моих правилах. Пусть арестовывают те, кому это положено по долгу службы. Только учти, существуют свидетельские показания, против них не попрешь. Тебя опознают мгновенно. Слишком грубо сработано. По-дилетантски. Те, кто тебя послал, думали, коль вернешься в Россию, то канешь, как иголка в стогу сена. Хорошие у них представления о нашей стране!
      Курганов тоже встал. Растерянным взглядом блуждал по номеру и наконец без всякой аффектации спросил:
      – Так ты меня арестовывать пришел? Или по-дружески посоветовать явиться с повинной? У вас ведь такие методы в моде?
      Манукалов снова сел, раскрыл кейс, достал показания агента и принялся читать:
      – …Курганов дождался, когда ресторан-корабль повернет назад (это произошло возле курорта «Кенингс Винтер») и, встав из-за стола, подошел к мирно ужинавшим туркам. Достал пистолет и дважды выстрелил в профсоюзного босса. Потом схватил застывшего рядом официанта и его спиной выбил стекло в большом окне. Встав на стул, выпрыгнул наружу. Неподалеку от ресторана его ждал белый катер с красной полосой…
      – Достаточно?
      Александр, не чувствуя под собой ног, опустился на постель и обхватил голову руками.
      – Достаточно… это конец. Опять ты выиграл, гражданин Манукалов.
      – Я с тобой никогда ни в какие игры не играл. Но переживать за тебя – переживаю…
      – Угу, пожалел волк кобылу – оставил хвост да гриву, – мрачно пошутил Курганов. И как-то особенно остро ощутил, что сбылось то роковое предчувствие, которое его не покидало с того момента, как за ним закрылись лагерные ворота – что он еще туда вернется.
      – Меня в Германию отправят или здесь будут судить? – спросил без всякого интереса.
      – Хватит придуриваться! – прикрикнул Манукалов. Как опытный следователь, он почувствовал, что сломал противника, теперь необходимо было действовать жестко, не давая ему прийти в себя. – Нечего впадать в панику! Тебя пока никто не обвиняет. Но ты совершил вторую глупость в жизни. За одну ведь уже поплатился. Тогда из вас всех я мог спасти Инессу, теперь могу тебя, при условии, если будешь подчиняться мне и только мне.
      – Что я должен?
      – Это другой разговор. Пока необходимо успокоиться. Курганов не поднимал глаз на Манукалова. В голове тихо и подленько стучала мысль: «Вот так и вербуют. Прикидываются спасителями, протягивают руку помощи и хватают на всю жизнь за горло».
      – Я должен подписывать заявление о вербовке? – спросил он и тут же, подскочив к Манукалову, закричал:
      – Не буду я с вами сотрудничать! Лучше носом землю рыть! Баланду хлебать!
      – Неужто не нахлебался? – с улыбкой спросил Манукалов. – Брось, я же пришел не как генерал Манукалов, а как муж твоей подруги – Александр Сергеевич, можно просто Саша, мы же тезки. И не собираюсь я тебя вербовать. Обойдемся. Ты мне нужен лично. Для конкретных дел. И подписывать тебе ничего не придется. И баланду жрать не будешь.
      – Чего ты от меня хочешь?
      – Благодарности…
      – И все?
      – Да.
      – А в чем она должна выражаться? – недоуменно спросил Курганов.
      – В некоторых услугах, которые будешь оказывать. Запомни, мне лично. А не ФСБ, государству, МВД…
      – А не боишься, что нас здесь подслушают?
      – Уж мне-то известно, что и где прослушивается. Говори спокойно. Пока мы в безопасности. Но о ней следует заботиться постоянно. Поэтому ты мне и нужен. В Интерпол сообщим, что никого на территории России из подозреваемых в настоящее время не существует. Но, на крайний случай, уж прости, компромат на тебя я оставлю в надежном месте. Поэтому если кто-нибудь из твоих новых дружков и хозяев посоветует меня убрать, сам же от этого и пострадаешь.
      Курганов налил себе чифир в кружку, выпил и, словно проснувшись, помотал головой.
      – Короче, я теперь – твой, с потрохами. Ну и какие же услуги?
      – Разные. Меня очень беспокоит один человек. Рано или поздно придется с ним кончать. Вот это-то дело и поручу тебе.
      Но обставлено оно будет не так по-дилетантски, как в ресторане «Речной дракон».
      – Кто он? Или она?
      – Придет время – узнаешь.
      – Значит, решил меня использовать в роли наемного убийцы? – с холодным ожесточением, напрямую задал вопрос Курганов.
      – Извини, дорогой мой, но эту роль ты выбрал для себя сам. И, возможно, в ней и заключается смысл твоей жизни.
      – Ну, о смысле я как-нибудь сам подумаю на досуге, – почувствовав, что сгустившиеся тучи миновали, Курганов с новой силой ощутил приступ ненависти к Манукалову. Как затравленный зверь, он мог лишь огрызаться.
      Александр Сергеевич прекрасно понимал, что творится в душе его нового партнера. И относился к этому философски. Нельзя никого заставить тебя любить, но бояться – можно практически каждого.
      – Когда надо стрелять?
      На этот вопрос Манукалов лишь улыбнулся.
      – Ну, ну, так уж сразу. Может, я пошутил, проверяя твои нервы. А может, и нет. От тебя требуется немногое пока – послушание. Я в любое время суток должен знать, где ты находишься. Для этого оставлю контактный телефон. Пистолет с собой не таскай. Со временем сделаем разрешение. О нашей встрече никому ни слова. И прежде всего своим друзьям – Вениамину Аксельроду и Инессе. Живи спокойно. Но не путайся с Кишлаком. Плохая компания. Поверь, его скоро пристрелят, и ты нежданно-негаданно найдешь себе новые приключения на задницу.
      – Об этом нам говорить не следует, – оборвал его Курганов. – По твоей указке жить не собираюсь. Выполнять поручения буду, но только до той поры, пока ты не увязнешь по уши в дерьмо, как и я. А там уж распрощаемся навсегда. И запомни, ни на какую информацию от меня не рассчитывай. Только исполнение!
      – Что ж, по-моему, мы удачно поговорили и поняли друг друга.
      Манукалову ужасно хотелось рассказать этому дураку о Викторе и поглядеть на его физиономию, а потом поручить поехать в Люксембург и застрелить его. Но после встречи со Столетовым, на которой они договорились не предпринимать шагов, способных спугнуть создателей фонда, с этой местью придется повременить. Поэтому и встреча носила «профилактический характер», как любили выражаться старые участковые.
      Курганов смотрел на него, измученный ненавистью. Сил отказаться от предложения он не нашел и теперь презирал себя не меньше, чем Александра Сергеевича. Хоть бы тот побыстрее ушел. Никакого спасения в жизни у него уже не было. Давно подавляемое желание напиться вырастало, как единственная отдушина.
      – Не пей много. Рука начнет дрожать, и прицел собьется, – словно прочтя его мысли, предупредил Манукалов и, взяв кейс, вышел из номера.
      На веранде ресторана «Прага» царило оживление. Метрдотель «Зимнего сада» лично руководил сервировкой стола. Выставлялись хрустальные фужеры, гарднеровские тарелки, корниловские расписные вазочки с живыми розами. Белоснежные скатерти были туго накрахмалены и выглажены так, что ветерок своим легким дуновением не мог колыхнуть свисающие почти до пола концы. Накрывалось всего на шесть персон, но для удобства гостей был задействован стол намного больше обычного. Так готовились к приходу в ресторан Марфы Унгури, лично опекающей это достославное заведение.
      Уже на подходе к «Зимнему саду» вдоль всего широкого коридора стояли официанты, каждый из которых желал непременно поздороваться с любимой клиенткой. Каждый мечтал ей прислуживать, потому что деньги, оставляемые ею, даже нельзя было назвать мелким словом – «чаевые».
      Она шла статной, спокойной походкой английской принцессы. Белая, с синей лентой шелковая шляпка прикрывала глаза, но все равно казалось, что Марфа рада всех видеть. Стройная, с загорелыми, несколько худощавыми ногами, в элегантных синих туфельках на небольшом каблучке, она казалась воплощением великосветского лоска и изысканного вкуса лучших европейских модельеров. Особая страсть к бриллиантам не переходила у Марфы черты дозволенного. На каждом пальце сверкало чистотой камня какое-нибудь затейливой работы колечко. На всегда открытой, по-девичьи грациозной шее сверкало изящное колье с тонко ограненным камнем в шесть карат. И все это казалось совершенно естественным.
      – Привет, ребята, – махнула она рукой и, не останавливаясь возле почтенно склонившегося холеного метрдотеля, взяв его под руку, проследовала с ним к накрытому столу.
      – Сегодня специально для вас – уха из стерляди! – с профессиональной гордостью произнес он. – И ваши любимые рябчики, чуть-чуть обжаренные в оливковом масле. И, конечно, грузинские закуски.
      – Ну, это не обязательно…
      – Понял…
      – А, впрочем, оставьте. У меня сегодня дамское общество. Многие любят.
      – Шампанское какое?
      – Да уж лучше говорите, какое у вас есть?
      – Для вас – только шесть бутылок «Анри Мэсон».
      – Я тронута вашим вниманием. Боже, как здесь хорошо дышится. Кажется, будет дождь, а?
      – Как скажете, – не понял метрдотель.
      – Я люблю дождь летом. Капли будут барабанить по тенту, прохожие внизу прятаться под зонтики, а мы наслаждаться приятным обществом.
      – Если нет никаких пожеланий, пойду встречать ваших гостей.
      – Идите, милый. Вы сегодня хорошо выглядите.
      Марфа села в кресло у балюстрады и закурила сигарету «Давыдофф». Она возлагала на сегодняшний обед некоторые надежды, потому что вообще была сторонницей малых успехов. Ее муж, старейшина среди воров в законе, привил ей такое понимание жизни. Большой успех слагается из мелких. Поэтому Марфа почти всегда была в хорошем настроении. Правда, хоть и редко, но выполняла поручения мужа, а на этот раз согласилась с охотой. Впервые предстояло войти в дамский бизнес, оперирующий астрономическими суммами. Раньше основное время уделялось общению с актрисами, эстрадными певицами, художниками. Но все они настолько откровенно заискивали перед ней, что постепенно возникло раздражение. Теперь же эти вечно чего-нибудь просящие представители богемы надоели. А круг государственных жен казался ей более предпочтительным. При советской власти Унгури почти насильно заставлял ее проводить время с клушами партийных бонз, а нынешние жены по запросам и умению жить понемногу стали приближаться к западным стандартам. Для них сегодня и заказан был этот обед.
      Первой появилась ее новая приятельница Ирина Пригородова, одетая из магазина «Франком», распространяющая вокруг себя тонкий аромат «Кензо». Она бросилась к Марфе и едва не измазала ее губной помадой.
      – Ох, как я волнуюсь. Они все такие стервы!
      – Ничего, милая, женщины редко бывают идеальными, зато мужчины – никогда.
      – Кроме нас, на террасе никого не будет?
      – Естественно, милая. Мне поначалу предложили накрыть в «Ротонде», но там душновато. Посидим на воздухе. Тем более что собирается чудный летний дождик. Будет почти, как на даче.
      В этот момент метрдотель сопроводил на веранду Аллу Константиновну. Внушительная фигура этой дамы не оставляла сомнения, что ее муж – влиятельная особа. Повелительность в рассчитанных жестах, неторопливость, барственность уже не позволяли угадать в ней члена парткома института, с большим трудом пытавшуюся защитить кандидатскую диссертацию.
      Направляясь к поднявшейся из кресла Марфе, она вытянула руку для пожатия, и на запястье блеснул толстый золотой браслет.
      – Очень, очень похоже на то, что мне о вас рассказывала Ириша.
      – Рада нашему знакомству, – улыбнулась из-под шляпки Марфа.
      – Сейчас приедет Инесса, главный заводила наших дел. Я за ней специально послала. Она после покушения очень боится новых людей.
      – Да, да, слышала, – поддакнула Марфа. – Какой ужас! Алла Константиновна, по-хозяйски окинув взглядом стол, заметила:
      – Обед – очень хорошая придумка. А то вечно устраивают приемы после семи. Да, разве ж можно на ночь наедаться. А в обед – другое дело.
      Не заставили себя долго ждать и ставшие в последнее время почти неразлучными Тамара и Майя Зарубина.
      – А вот и наш бомонд! – приветствовала их Алла Константиновна.
      Майя и раньше встречалась с Марфой, но предпочла не афишировать это. Зато та сама спросила:
      – Ваш муж, кажется, кинорежиссер?
      – Да.
      – Тогда мы встречались в Доме кино. Помню, помню…
      – Я тоже, – не вдаваясь в воспоминания, подтвердила Майя. И, обняв Тамару, подтолкнула ее к Марфе. – Знакомьтесь. Наш муж, очаровательный молодой посол в Европе. А Томочка бедняжка томится здесь.
      – Наверное, боится, чтобы в Европе не возникли из-за его супруги трения между государствами?
      – Истинная правда, – вздохнула Тамара так, чтобы всем стало ясно, как муж ею не дорожит. После знакомства с Кишлаком или, как ласково она его нарекла – «Кешей», Тамара стала несколько тяготиться светским обществом и расспросами о муже-после. Ее увлекла вседозволенная жизнь Кишлака, не выносящего всякие там манерничания и терпевшего лишь одну Майю, с которой Тамара не пожелала расставаться.
      – Что ж, поскольку нет галантных кавалеров, придется нам самих себя пригласить за стол, – предложила Марфа.
      С веселой непринужденностью дамы уселись за стол. Появилось сразу трое официантов, готовых ухаживать за ними. На стол водрузили два ведерка с шампанским.
      – Открывайте, – махнула рукой Марфа. – Это французское, очень легкое «Анри Мэсон».
      Возражений не последовало. Алла Константиновна сразу же нацелилась на копченого поросенка. В ее толстых руках вилка и нож работали с покоряющей быстротой.
      – Как я давно не ела эту заливную ветчину с сыром! – ностальгически вздохнула Майя. – Раньше мы здесь часто бывали.
      – А ваш муж где-то за границей снимает? – проявила светское любопытство Марфа.
      – Уже не снимает. Умер, как говорили раньше, на трудовом посту… не успев оформить наследство.
      – Извините, не знала, – Марфа переключилась на Аллу Константиновну.
      – А где же Инесса?
      – Раз мы в сборе, значит, придет, – резонно ответила та.
      И действительно, не успели они разобраться с закусками, как на веранде появилась Инесса. Ее белое платье явно не было предназначено для званого обеда. От этого настроение мгновенно испортилось. Галина подвезла ее к «Праге», ни словом не обмолвившись, по какому поводу банкет. Еще не знакомясь с дамой во французской шляпке, Инесса поняла, что это и есть хваленая Марфа, которая представлялась ей толстой купчихой с полотен Кустодиева.
      Наскоро пожав друг другу руки и демонстративно не придавая внимания знакомству, все включились в общую беседу. Вернее, говорила в основном Алла Константиновна. Она уже научилась на всевозможных приемах есть и разговаривать одновременно. Делала это с известной долей непринужденности, а потому такая манера никого не раздражала. Разговор вертелся вокруг трудностей, с которыми сталкивается правительство, и как один Олег Данилович тянет на себе воз под названием «Россия». Когда икра и всевозможные рыбные деликатесы исчезли, а пепельницы наполнились окурками, дамам надоело сидеть. Первой вылезла из-за стола Алла Константиновна. Обняв Марфу за плечи, она доверительно предложила:
      – Пойдем-ка, голубушка, посекретничаем.
      И обе отошли к балюстраде. По натянутому тенту ударили первые капли дождя. Инесса зло посмотрела на Ирину. Та принялась шепотом объяснять, что такова была воля Аллы Константиновны.
      – Она, как ни ряди, среди нас – главная… – в своей обычной манере подлила масла в огонь Майя. При этом постоянно то снимала необъятную кофту, то снова надевала ее.
      – Прекрати-ка трясти на стол пыль! – рявкнула Инесса и, оглянувшись на официанта, капризно заказала:
      – Принеси бутылку армянского. Только не из Карабаха.
      – Не рано ли для коньяка? – забеспокоилась Тамара.
      – В дождь самый раз, – отмахнулась от ее предостережения Инесса и принципиально впилась взглядом в разговаривающих возле широких перил дам.
      – Может, поделитесь с нами секретами? – крикнула она. Алла Константиновна не отреагировала, продолжая как ни в чем не бывало что-то объяснять Марфе, лица которой невозможно было разглядеть под наклоненной шляпкой.
      Официант принес коньяк. Налил Инессе. Она быстро выпила и показала пальцем, чтобы наполнил рюмку вновь.
      – Все продолжаешь трахаться с Али? – спросила Инесса Ирину.
      Та беспомощно посмотрела на Майю, ища у нее поддержку, которая не преминула показать свой язычок.
      – А что, на его охранных функциях это плохо сказывается?! – насмешливо ужаснулась она.
      Тамара одобряюще засмеялась. Инесса промолчала. Выпила и закурила. Немного помолчав, властно заявила:
      – Вот что, девочки, хоть Алла Константиновна и жена вице-премьера, здесь у нас никакой иерархии быть не может. Как хотите, но ваша Марфа в наш клуб не попадет! – и сказала это намеренно громко, чтобы та услышала.
      Через секунду было ясно, что она добилась своего. Дамы быстро вернулись за стол.
      – Мы обо всем договорились, – кивнула Алла Константиновна Инессе, – я потом расскажу. Остальным это просто неинтересно. Давайте выпьем шампанского за очаровательную Марфу!
      Инесса молча выпила коньяк, который ей услужливо подливал официант.
      – А может, мне, тоже перейти на армянский? – с некоторым вызовом спросила Марфа, обращаясь к Инессе.
      – Валяй, – грубо ответила та.
      Она, как и прочие дамы, не знала, что Марфе нужно только начать пить и потом остановить ее практически невозможно.
      Подняв полную рюмку и окинув присутствующих взглядом из-под шляпки, Марфа с достоинством произнесла:
      – Я пью за вашу дружбу и надеюсь со мной вам будет так же хорошо, как раньше без меня!
      – Марфа очаровательна! – тоном, не терпящим возражений высказалась Алла Константиновна.
      Инесса выпила молча. Разговор постепенно скатился на мужчин, и здесь уж каждая отвела душу. Изрядно осоловевшая Алла Константиновна, не дожидаясь десерта, решила, что ей пора. Ирочка вызвалась ее проводить. Несколько позже засобиралась и Тамара, у которой была назначена встреча с Кишлаком, обещавшим показать дачу, присмотренную им на Николиной горе. Майя, рассчитывая на не менее пышный ужин в Доме кино, лениво согласилась съездить с ней.
      За столом остались только Марфа, Инесса и непочатая бутылка коньяка.
      Марфа раскраснелась от выпитого и, сняв шляпку, встряхнула головой. Ее ухоженные, платинового цвета волосы сами улеглись в аккуратное каре. Выпуклый, без единой морщинки лоб, с серо-стальными, тонко нарисованными бровями. Длиннющие, наверняка наклеенные ресницы, мешочки под бесцветными глазами, почти безгубый, с дежурной улыбкой рот – все вместе производило странное впечатление. Красота Марфы была какая-то отталкивающая, холодная, надменно-эстетская и совершенно не совпадала с простой манерой держаться в обществе. «Очевидно, у нее было огромное количество поклонников, – подумала Инесса. – Мужчин часто привлекает такая неординарная внешность». К тому же Марфа явно была не дура и не кичилась своими драгоценностями.
      В свою очередь, Марфа тоже изучала Инессу, но не находила в ней особых достоинств, кроме капризного и волевого характера. Но, по ее мнению, воля у женщины иногда с успехом восполняет отсутствие ума.
      – Что ты против меня имеешь? – спросила Марфа, поднимаю полную рюмку.
      – Ничего. Я тебя не знаю…
      – Могла бы навести справки. Для твоего мужа – это плевое дело.
      – Предпочитаю обходиться без его помощи.
      – Хочешь, чтобы я рассказала сама?
      – Вряд ли меня заинтересует твоя личность.
      – А вдруг? Уверена, мы еще подружимся. Я сразу почувствовала в тебе стержень. Среди всех дам ты, естественно, лидер. Это видно невооруженным глазом.
      Такой откровенной лести было недостаточно, чтобы поколебать отношение к ней Инессы, но брешь пробить сумела.
      – Я не претендую, – уклонилась от обсуждения их иерархии Инесса, но при этом не отказалась впервые с ней чокнуться.
      Марфа протянула ей пачку «Давыдофф», Инесса вытащила сигарету и закурила.
      – Буду откровенна, – развязанно-пьяным тоном начала Марфа. – Мне в жизни уже ничего не надо. Все есть. Даже видимость молодости умудряюсь сохранять. Но скучно… Что толку от того, что могу завтра же сесть в самолет и махнуть на Багамы да выписать из Голливуда какого-нибудь средней знаменитости артиста для сопровождения?