Глава 1

Пока ворчливая служанка расчесывала ее спутавшиеся волосы и застегивала красивое платье, надетое поверх ненужного кружевного корсета — все равно она снимет и платье, и корсет, как только Филомена оставит ее в покое на время сиесты, — Лаура Морган думала о своих родителях, об их странных отношениях, которые не могла и, вероятно, никогда не сможет понять.

Что свело их когда-то? И что соединяло после многочисленных ссор и разрывов?

Любовь? Страсть? Что? По какой-то неведомой причине, вопреки всему происшедшему с ними, вопреки тому, что их жизни складывались по-разному, ее родители любили друг друга; в этом Лаура не сомневалась, хотя их любовь отличалась от той безмятежной романтической идиллии, которую описывали в известных ей книгах. Они каким-то странным образом чувствовали, понимали друг друга. Лаура в большей степени, чем ее брат-близнец, интуитивно ощущала это, хотя и не сознавала всей сложности их отношений.

Человеку трудно думать о своих родителях не только как о любовниках, но даже как об отдельных личностях. Лаура радовалась тому, что они искренне наслаждались обществом друг друга, однако иногда чувствовала себя отринутой за пределы их особого, личного мира. Порой она жалела себя, страдала от одиночества, хотя рядом с ней, в ее комнате или прохладном безлюдном уголке, под кронами деревьев, среди душистых, ярких, как струившийся сквозь ветви солнечный свет, цветов, всегда находились ее книги и тетради, которые она могла исписывать часами.

С тех пор как Франко влюбился в хорошенькую застенчивую Мариэллу из соседней деревни, Лаура стала чувствовать себя еще более одинокой. Ее спасало только собственное воображение, в котором то и дело рождались необыкновенные романтические ситуации; она заполняла тетради своими тайными фантазиями, писала о каких-то других людях, подразумевая под ними саму себя.

Лаура с огорчением признавалась себе в том, что не может правдиво писать о многих чувствах, потому что не пережила их.

Единственными любящими парами, которые она знала, были ее родители и тетя Мисси с дядей Ринальдо. Но любовь Мисси и Ринальдо была другой — спокойной, размеренной, совсем не похожей на любовь ее родителей, заставлявшую их приходить в ярость, вести себя так, словно они ненавидят друг друга, а потом захлопывать за собой дверь спальни и не выходить оттуда целую вечность.

«Что такое любовь? — спрашивала себя Лаура. — Сколько у нее ликов? Сколько граней у чувства, которое люди описывали и воспевали на протяжении многих веков? Что это — смерч, захватывающий человека, или ловушка?» Она поклялась себе, что никогда не попадет в тюрьму, стенами которой будут чувства!

— Ну вот, наконец, ты готова! — произнесла Филомена и отступила на шаг назад, чтобы восхититься творением своих рук. — Сегодня, знакомясь с твоим будущим женихом, ты будешь выглядеть как настоящая молодая леди.

Лаура дала волю своему нраву. Она стремительно отвернулась от зеркала, в котором отражался ее необычный новый облик, и возмущенно сдвинула темные брови:

— Моим женихом? У меня нет жениха — и не будет до тех пор, пока я не выберу мужчину, который придется мне по вкусу. Ты поняла? Вечером приедет посетитель, которого ждут мои родители, а не я! Меня он не интересует. Возможно, я даже не стану знакомиться с этим человеком из Калифорнии. Я слышала о нем кое-что плохое, когда мы были в последний раз на ранчо в Монтерее. От его собственного брата! Я не намерена становиться одной из его многочисленных женщин — тем более невестой. Я уже сказала об этом своим родителям! Мой прадед и его дед не имели права заключать такое нелепое соглашение. — Заметив на лице Филомены испуг, Лаура набрала в легкие побольше воздуха и заговорила более сдержанно: — О, извини, дорогая Филомена! Тут нет твоей вины, правда? Просто я… я поддалась возмущению. Пожалуйста, пойми и прости меня.

Лаура ласково обняла Филомену, чтобы успокоить ее. Но когда та ушла, бормоча что-то себе под нос, Лаура повернулась к зеркалу и состроила гримасу собственному отражению. Леди! На ее голове громоздились завитки и кольца волос. Платье стягивало грудь и талию, затрудняя дыхание. Как может женщина, леди она или нет, подчиняться моде, создаваемой мужчинами, не замечающими естественной красоты женского тела?

Мода, этикет, условности — все это сковывает, точно корсеты, которые она ненавидит и в которых не нуждается. Столько хлопот из-за какого-то глупого человека и нелепого феодального соглашения, заключенного между семьями в те годы, когда она была еще крохой! Лаура знала, что все это чепуха. Она может выбросить из головы так называемого жениха хотя бы потому, что скоро уедет отсюда — покинет родные края и близких людей, которые любят и понимают ее.

Глядя невидящими глазами в зеркало, Лаура немного поморгала, чтобы справиться со слезами. Почему ее счастливая, вольная жизнь должна так внезапно измениться? Почему она не может пожить дома или у Мисси и Ринальдо, почему должна ехать в Европу, где ее насильно превратят в светскую даму, предмет купли-продажи на брачном рынке, рабыню с аукциона?

Ее брат-близнец Франко, напротив, предвкушал большое европейское турне. Похоже, он совершенно не думал о бедняжке Мариэлле, искренне любящей его. Сам он с чисто мужской сдержанностью называл свое чувство симпатией. Возможно, Мариэлла выйдет замуж еще до возвращения Франко. Захочет ли он вернуться, познакомившись с европейскими вертепами? Лауре нравилось это слово, оно отвлекало ее от повседневных проблем, порождало в воображении восхитительные картины разврата!

Порой Лауре Морган не удавалось понять себя, свои изменчивые настроения и чувства. Ей было почти восемнадцать — по мексиканским меркам она скоро превратится в старую деву. Однако она не выглядела на свои годы, когда надевала удобную одежду — так она предпочитала называть простые поношенные вещи, придававшие ей сходство с юной крестьянкой или цыганкой. Однако в некотором смысле она уже была женщиной, знакомой с миром, находившимся за пределами ее привычного безопасного окружения, — миром, ставшим доступным ее пытливому сознанию благодаря книгам, которые она проглатывала с жадностью. В основном она брала их в большой библиотеке дяди Ринальдо. Именно он, дорогой, чуткий дядя Ринальдо, посоветовал ей изливать свои расцветающие чувства на бумагу — фиксировать прекрасные мгновения, размышления о жизни, облекать их в слова и рисунки.

Она два года посещала школу для избранных молодых леди в Сан-Франциско, но узнала гораздо больше от дяди Ринальдо, учителя по призванию, и от своей матери, которая, как подозревала Лаура, испытала почти все! Родители учили ее иностранным языкам, манерам, верховой езде, стрельбе, умению обращаться с ножом, искусству самообороны. Она владела этими навыками не хуже Франко, но какую пользу они принесут ей сейчас?

Лаура прогнала из головы мрачные мысли и решила насладиться прогулкой на гнедом жеребце Амиго. Ей нравилось ездить верхом без седла и обуви. Как она будет скучать по Амиго! Кто станет совершать с ним такие дальние поездки, кто даст ему такую свободу?

«Не стоит думать об этом сейчас, — сказала себе Лаура, — я буду просто наслаждаться каждым моментом, который мне осталось прожить здесь. Опишу этот день и мое настроение в дневнике, вспомню пережитое с легкой грустью».

— О, какие муки! Довольно! — Лаура состроила гримасу своему отражению. Из зеркала на нее смотрела незнакомка — молодая женщина в утреннем платье с узором оранжевого и зеленого цветов и лентой, продетой сквозь тонкие хлопчатобумажные кружева.

Неожиданно она заметила свое сходство с матерью — цыганский разлет глаз и бровей, маленькую ямку на упрямом подбородке. Только цвет глаз был отцовским — темно-синим, почти черным. Непокорные вьющиеся волосы Лауры отчаянно противостояли стараниям Филомены обуздать их с помощью гребня и многочисленных шпилек; отдельные пряди и локоны все равно падали на виски, щеки, тонкую шею.

Раньше ее волосы были такими же темными, как у отца, но затем выгорели под жарким мексиканским солнцем. «Буйная грива», как говорила няня, стала отливать медью. «Зато скулы у меня мамины», — подумала Лаура. Она сняла платье и надела свой любимый костюм для верховой езды: тонкую хлопчатобумажную рубашку и широкую выцветшую юбку, позволявшую сидеть на коне по-мужски. Ей не было дела до того, что ноги неприлично обнажатся. Все местные жители знали Лауру и привыкли к тому, что она ездит верхом в таком виде; и потом, никто не посмел бы осудить дочь хозяев.

Покидая свою комнату, Лаура подумала о том, что Филомена, должно быть, пошла вздремнуть. Сцены не будет.

Мариса, еще в раннем детстве удочеренная матерью Лауры и любившая готовить на асиенде де ла Ностальхия, когда «ее» семья находилась здесь, не могла отказать Лауре ни в чем, даже если знала, что девушка замышляет какую-то проделку, которую, несомненно, осудила бы Филомена.

Лаура зашла на кухню, чтобы сообщить, что она прокатится на Амиго.

— Нельзя ли взять с собой немного еды и питья? — Ее голос звучал ласково, вкрадчиво.

— Конечно, — тотчас отозвалась Мариса. Хорошо, она никому ничего не скажет… если только ее не спросит сама сеньора.

— Даже моему противному братцу? Обещаешь?

— Никому, кроме сеньоры, если она спросит, — повторила Мариса.

Уложив пищу и бурдюк с вином в маленькие кожаные сумки, Лаура перекинула их через спину коня. Она делала так всегда, когда обходилась без седла. Девушка отвела жеребца подальше от дома, села на него и ударила его в бока пятками — это был сигнал к неистовому галопу.

Франко проводил взглядом сестру, проскакавшую мимо на горячем жеребце — почти таком же диком, как и она сама. Неисправимо упрямая и своенравная Лаура. Франко пожалел мужчину, который попытается приручить ее.

— Это твоя сестра? — Подружка Франко приподнялась на локте и недоуменно сдвинула брови. — Но я думала…

— Наверное, мы все думали, что уж сегодня моя сестра будет вести себя как леди! Но ты ведь знаешь Лауру! Она злится на весь мир, когда обстоятельства складываются не так, как ей хотелось бы. Бросается на каждого, кто пытается давить на нее. Она даже не знает человека, который должен стать ее женихом. Но вероятно, повергнет его в шок и заставит в страхе ретироваться! По правде говоря, я не осуждаю ее за эту неистовую скачку. Она хочет напоследок почувствовать себя вольной птицей, ведь вскоре ей предстоит распрощаться с этой жизнью.

«Это относится только к Лауре или к нам обоим?» — спросил он себя. Глаза его слегка затуманились, когда он увидел свою сестру, скачущую, точно ведьма на помеле, с развевающейся позади нее буйной гривой — флагом, трепещущим на ветру. Будет ли он сожалеть о доме и связанных с ним воспоминаниях, когда в следующем месяце они отправятся в Европу? И о Мариэлле — как он сможет расстаться с ней?

Сейчас он уединился с девушкой в излюбленном месте их свиданий — на небольшой поросшей травой лужайке, с двух сторон защищенной деревьями и густыми зарослями лозы, а с третьей — нагромождением камней. Вода с журчанием стекала по скале в небольшой водоем у подножия холма.

Они могли следить за окрестностями сквозь просветы в лозе, однако даже при ярком солнечном свете никто не увидел бы притаившуюся в тени парочку.

Франко и Мариэлла встречались здесь уже несколько лет в те дни, когда он приезжал из находившейся на восточном побережье школы. Его прелестная Мариэлла, индианка из племени майя. Он посмотрел на ее встревоженное лицо и ответил на все незаданные вопросы жаркими, нежными, настойчивыми поцелуями. Вскоре они забыли обо всех и вся, кроме самих себя и этих сладостных мгновений.

Лаура в своем стремительном бегстве не замечала никого и ничего. Она признавалась себе в том, что это действительно было бегством. Бегством от неизвестности, внезапно возникшей перед ней. Да, она была потрясена.

Лаура помнила, с каким изумлением смотрела на родителей, думая, что те разыгрывают ее! Жених? Она впервые слышит о нем! Мать ничего не ответила, теребя расшитый край тонкой шали.

— О чем вы говорите? — продолжала недоумевать Лаура. — Я просто не понимаю! Неужели вы… Не может быть!

— Не знаю, помнишь ли ты твоего прадеда, — сказал отец, — но он был человеком старой закалки, никогда не менял свои привычки и убеждения.

— Но какое отношение все это имеет ко мне? И к браку? Все решили за меня? Вы никогда не говорили об этом, никто не…

— Лаура, дорогая, — вмешалась мать. — Мне не хочется, чтобы ты думала, будто тебя принуждают к замужеству. Конечно, нет! Надеюсь, ты достаточно хорошо знаешь меня и папу, чтобы заподозрить такое. Мы лишь пытаемся объяснить, что существует… как бы ты назвал это, Стив?

— Соглашение или семейный договор, — невозмутимо произнес он, заметив в глазах жены лукавый блеск.

Лаура перевела взгляд с одного родителя на другого и выпалила, едва не топнув ногой:

— Довольно! Сейчас не время для… — Она замолчала, сделала глубокий вдох и продолжила более спокойным тоном: — Я все еще ничего не понимаю, а вы мне ничего не объяснили!

— Речь идет о некоем соглашении между его дедом и твоим прадедом. Естественно, они верили в старые феодальные…

Увидев мрачное лицо мужа, Джинни едва не расхохоталась.

— Обычаи, — спокойно завершил фразу Стив, глядя на возмущенное лицо Лауры.

— Но, папа, о каком соглашении ты говоришь?

— Насколько я помню, подобное соглашение было заключено относительно твоего папы и этой негодяйки Аны, — елейным голосом произнесла Джинни и ответила на грозную гримасу Стива сладкой улыбкой.

— Я стараюсь сохранять терпение, — выдавила из себя Лаура. На ее лице пылала ярость. — Но должна признаться, что все равно ничего не понимаю. Что значит — жених? И почему мне никогда не говорили об этом соглашении, которое, конечно, не имеет никакой силы? Это вы не станете оспаривать?

— Мы пытаемся объяснить тебе, — миролюбиво произнесла Джинни, — что в этом деле следует соблюсти приличия. Я уверена, что мистеру Челленджеру это соглашение нравится не больше, чем тебе!

— Ты сказала — мистеру Челленджеру? Конечно, речь идет не о Джонни?

— К сожалению, нет. Я знаю, что ты подружилась с Джоном Челленджером, когда жила в Калифорнии. Нет, речь идет о его старшем брате.

— Ты имеешь в виду этого выродка? Разбойника, который…

— Осторожно, женщина, — перебил ее Стив. — Он — мой друг!

— Ну и друга ты себе нашел! — с негодованием выдохнула Лаура, вздернув подбородок, и Стив тотчас отметил ее сходство с упрямой Джинни.

— Вот что я скажу, — отчеканил Стив. — Ты познакомишься с мистером Челленджером и будешь с ним вежлива. Это все, что от тебя требуется!

— О, это невозможно, невыносимо, я не потерплю этого! — взорвалась Лаура. — Как ты можешь? Он, вероятно, твой ровесник, папа.

— Лаура, Тренту Челленджеру всего только тридцать лет! В этом возрасте мужчина еще может быть весьма интересным.

— Но для меня он слишком стар!

— Лаура, — мягко произнесла Джинни, — ты должна понять, что всем нам иногда приходится притворяться — по крайней мере, проявлять вежливость, если вопрос не слишком важен. Дорогая, знай, что мы с папой не собираемся подталкивать тебя к помолвке и уж тем более к браку! Мы просим только об одном — будь вежлива, когда сюда приедет Трент Челленджер. Если зайдет речь о соглашении — а возможно, этого и не случится, — он, несомненно, будет говорить с папой. Мы покончим с этим вопросом раз и навсегда.

— Что значит — будет говорить с папой? — повысила голос Лаура. — При чем тут папа? Речь идет обо мне. — Внезапно она вскочила на ноги, и на лице ее появилось странное спокойствие. — Похоже, — ледяным тоном произнесла девушка, — мои слова все равно ничего не изменят.

Она повернулась и покинула комнату, громко хлопнув дверью.

Лаура вспоминала эту сцену, мчась галопом прочь от дома.

Заявить ей, что у нее есть жених, о котором она никогда прежде не слышала, и требовать, чтобы она была вежливой с ним, — тут ее родители перегнули палку. Она не станет знакомиться с Трентом Челленджером, а если ей все же придется это сделать, не будет разыгрывать вежливость! Она много слышала о нем — он был любителем пострелять из револьвера, негодяем; кое-кто даже называл его преступником.

Уйдя из своего дома, он ни разу не вернулся туда. Даже когда умирала его мать. Бедному Джонни все приходилось делать самому, а теперь его подлый брат имеет наглость появляться здесь и объявлять себя ее женихом! «Может быть, ему нужны деньги?» — спросила себя возмущенная Лаура. Возможно, его лишили доли в наследстве. Или два старика сделали оговорку в завещаниях, согласно которой для получения денег он должен жениться. Лаура вспомнила, как однажды Джонни сказал, что его дед по материнской линии был жестким и властным человеком, наподобие ее прадеда, и мог без всяких угрызений совести потребовать от наследников выполнения определенных условий. Ладно, это не ее проблема! Ей нет дела до того, получит она деньги прадеда или нет.

«Нет! — твердо сказала себе возмущенная Лаура. — Я не стану встречаться с ним!» Она поедет в деревню к Аните и заночует там. Родителям придется как-то объяснить ее отсутствие. Она переживет последствия. Черт с ними!

Покидая дом, Лаура надеялась, что Трент Челленджер не задержится в асиенде.

Глава 2

Трент Челленджер не собирался проводить в асиенде де ла Ностальхия больше времени, нежели требовалось для того, чтобы засвидетельствовать почтение Стиву Моргану и его очаровательной жене и передать привезенный из Мехико пакет. Он надеялся, что Лаура Морган будет отсутствовать во время его визита. В таком случае он избежит неловкой встречи. Уладив дело со Стивом, он поспит несколько часов и утром, не медля ни минуты, покинет его дом.

Он нигде не задерживался надолго, не испытывал потребности возвращаться куда-то или к кому-то. Когда-то существовало место, которое он называл своим домом, но это было еще при жизни матери, которая держала все в своих маленьких, тонких, казавшихся хрупкими, но на самом деле очень сильных руках. Матери удалось сохранить силу даже после ухода мужа, погнавшегося за своими богатыми друзьями и английским титулом.

Как обычно, подумав об отце, Трент мысленно проклял этого эгоистичного негодяя, так бездушно обошедшегося со своей женой.

После окончания Гарварда Джеймсом Челленджером овладело страстное желание отправиться в путешествие по Европе со своим другом Артуром Синглтоном, сыном английского эмигранта, женатого на богатой американке.

Кармен Мария Тереса де Авила принадлежала к старому испанскому роду. Ее семья владела почти миллионом акров земли в быстро развивающейся южной части Калифорнии. Дон Мануэль де Авила был не только аристократом, но и ловким дельцом, вкладывавшим свои капиталы там, где они могли принести наибольшую прибыль, — в Мексике, Соединенных Штатах и даже, по слухам, в Европе и Южной Америке.

Единственной слабостью дона Мануэля была его дочь Карменсита — девушка с темными сверкающими глазами и густыми черными волосами. От матери она унаследовала неземную красоту, а от отца — ум и деловые способности. При этом жизнерадостная, веселая Карменсита в свои семнадцать лет обожала танцы и вечеринки.

«Почему, — с горечью спрашивал себя Трент, — она вышла замуж за человека, которого почти не знала? Только потому, что Кристиан Челленджер и дон Мануэль на протяжении многих лет были деловыми партнерами и совместно вкладывали средства в разные проекты?»

— Мой сын, я влюбилась в твоего отца с первого взгляда! — мягко возразила ему однажды мать. — Когда-нибудь ты тоже познаешь любовь, забудешь о страхе перед болью. Твой папа был так красив! Он только что вернулся из Гарварда и одевался как настоящий денди с восточного побережья. Я захотела его, сказала об этом моему отцу, и он, как обычно, уступил мне.

Джеймс тоже дал свое согласие, хотя и без энтузиазма. Кристиан Челленджер проявил настойчивость, он желал этого объединения семей, и без того связанных дружбой, взаимным уважением и бизнесом. Если его старший сын и не влюблен сейчас в свою будущую жену, то чувства могут возникнуть со временем, с появлением детей.

Джеймсу разрешили провести шесть месяцев в Европе. Нагулявшись, он вернулся назад, чтобы жениться и выполнить определенные обязанности… Став отцом четверых детей, он старался как можно больше времени проводить за пределами скучного ранчо, расположенного возле Кармела.

Сославшись на то, что семья нуждается в месте для отдыха, он приобрел роскошный дом с ухоженными угодьями в одном из самых модных и престижных пригородов Сан-Франциско. Его соседями были Леланд Стенфорд, Чарли Крокер и так называемые Серебряные Короли — Хант, Фэр и Маккей, жившие там со своими элегантными, утонченными супругами. Он ездил с ними верхом, охотился, кутил, уделяя семье минимум времени. Бизнес, управление ранчо, ведение бухгалтерских книг — все это легло на плечи жены.

Периодически Джеймс приезжал к семье на уик-энд; если он нуждался в деньгах, то задерживался там еще на несколько дней. Эти визиты и страстное желание отца восстановить права на титул английского герцога бесили Трента, вызывали у него чувство разочарования и гнева, граничащее с ненавистью. Он считал, что отец относится к своей жене с вопиющим бездушием.

Ожидая мужа, мать сияла, точно юная девушка. А когда он уезжал, дав снисходительным тоном наставления детям, она всегда старалась скрыть свою печаль.

Чтобы избежать отправки в «хороший» восточный университет, а также потому, что страдания матери пробуждали в нем желание убить отца, шестнадцатилетний Трент покинул свой дом. Мать отпустила его, проявив понимание и любовь — любовь, которой она щедро и самозабвенно одаривала даже своего мужа, неспособного оценить это прекрасное чувство.

Будь проклят его отец! Трент надеялся, что их пути никогда больше не пересекутся, потому что за эти годы он научился убивать легко и ловко, без всяких сожалений. Мог делать это с помощью пистолета, ножа или голыми руками.

Репутация Трента стала причиной того, что его едва не линчевали в Нью-Мехико. Городской «босс» узнал, что его подручные предпочитают не связываться с человеком по имени Трент, и, поскольку местный шериф был «ручным», решил избавиться от наиболее опасного соперника легальным путем. Однако «крестного отца» постигло разочарование — казнь и попойка, обычно следовавшая за казнью, не состоялись. Федеральный маршал уведомил шерифа о том, что заключенного вызывают на допрос высшие власти.

Его дед, дон Мануэль, подрядил сыщиков отыскать блудного внука. Дон Мануэль имел влиятельного друга — некоего мистера Джеймса Бишопа. Спасенный Трент узнал о смерти матери. Похоже, после этого в душе у Трента осталась лишь ненависть к отцу, а также к самому себе — за столь долгое отсутствие.

Мудрый дон Мануэль понимал, что ярость и горечь его любимого внука должны найти какой-то выход. Он не стал возражать, когда Трента попросили «поработать» на мистера Бишопа и его партнеров. Трент узнал, что мистер Бишоп всегда взыскивает долги и использует должников в своих целях.

С какой легкостью он угодил в паутину Бишопа! Конечно, прежде всего, ему устроили проверку, дали несколько серьезных заданий; если речь шла об убийстве, он совершал его, зная, что в случае поимки не сможет рассчитывать на помощь. Опасности и приключения доставляли ему удовольствие, отвлекали от боли, связанной с прошлым. Ранчо пробуждало множество воспоминаний; Трент не располагал временем, чтобы сблизиться со своими сестрами и младшим братом. Он не ценил собственность, избегал привязанностей и прослыл одиноким волком.

Никаких уз! Господи, как он ненавидел всевозможные узы! Любовь, тем более брак — это не для него. Он довольствовался тем, что удовлетворял свою похоть, когда у него возникало соответствующее настроение. Ему претили кандалы, которыми была скована его мужественная красивая мать, — она любила человека, даже не считавшего нужным скрывать свое безразличие!

Трент с трудом отогнал от себя тягостные, неприятные мысли, внезапно, точно наваждение, проникшие в его сознание. Черные мысли в жаркий, солнечный день. Сейчас ему следовало подумать о других вещах — например, о запечатанных письмах, лежавших в его седельной сумке.

Завтра, когда он снова отправится в путь, на этот раз в Калифорнию, он сможет не спеша покопаться в своей душе. Он вспомнил, что именно породило в его сознании неприятные мысли, и губы его скривились в короткой язвительной улыбке.

Почему эти старые упрямые испанцы, следующие жестким традициям почти столетней давности, по-прежнему верны идее брачного соглашения? Взять, к примеру, его деда де Авила и дона Франсиско Альварадо. Хотели ли они сохранить накопленное богатство внутри определенного круга людей? Эта несчастная девочка — вероятно, еще ребенок, — выбранная без ее участия и согласия в качестве подходящей супруги для старшего внука дона Мануэля, должно быть, обезумела от страха! Он бы стал ужасным мужем наивного создания, ничего не знавшего о жизни и сексе! Несомненно, она успокоится, когда он заверит ее, что не намерен навязать ей столь незавидную участь, какие бы намеки ни позволил себе мистер Бишоп во время их последней встречи! Он решительно заявил, что не вступит в брак по расчету. «Она неплохо играет в покер», — заметил Бишоп перед уходом Трента без всякой видимой связи со сказанным ранее.

«Ну и что?» — подумал тогда Трент. Но сейчас он поймал себя на том, что пытается угадать, как выглядит девушка, на кого из родителей она похожа. Дочь Стива Моргана и Джинни. Джинни Брендон Морган, женщина со сверкающими зелеными глазами, блестящими цвета меди волосами и чувственным ртом.

Несколько лет назад, когда он впервые увидел ее на банкете, устроенном Сэмом Мердоком, одним из партнеров Моргана и его близким другом, Трент не мог отвести глаз от губ этой красавицы, сулящих многое. Он не предполагал, что способен так сильно хотеть женщину. Эта похожая на цыганку соблазнительница даже умела танцевать как настоящая цыганка. Трент подумал, что способен влюбиться в нее, но узнал, что она была женой Стива Моргана, матерью его детей.

Похожа ли внешне и по характеру Лаура Луиза Инкарнасьон Морган на своих родителей? Трент закурил тонкую сигару, пожал плечами и сказал себе, что скоро узнает это. Пусть только это произойдет после того, как он примет ванну. Он проделал путь аж от самого Мехико, лишь ненадолго останавливаясь для того, чтобы перекусить и немного поспать. Сегодня он сел в седло еще затемно.

Ему сейчас пригодилась бы холодная чистая вода — как и большому черному коню, на котором он ехал.

— Эй, Ларедо, ты чуешь воду?

Впереди зеленели деревья и кусты. Ларедо тряхнул головой, раздул ноздри и тихо заржал. Трент похлопал жеребца по шее.