Легенда о Стиве и Джинни - Темные огни

— Ладно, я сделаю, как ты скажешь, но только в последний раз. Больше тебе уже не удастся принудить меня ни к чему, бастардо!

Это испанское ругательство, произнесенное вполголоса, виконт понял и бросил на Консепсьон удивленный взгляд. Та ответила ему самой ласковой улыбкой:

— Прости нас, Эдди. Эстебан считает себя кем-то вроде моего старшего брата и постоянно поучает меня, а я пытаюсь ему объяснить, что уже и сама большая. Я советую ему больше думать о собственной безопасности, а более всего о репутации своей… хм… подруги!

— Что ж… если так…

— Консепсьон любит дразнить, правда, крошка? — промолвил Стив с улыбкой, но с таким выражением лица, что та послушно опустила голову и пробормотала какие-то извинения.

К этому моменту Джинни было уже на все наплевать. Она, конечно, понимала, что ею манипулируют, но разве этого не было прежде? Пора бы и привыкнуть. Стоило ей хоть на секунду почувствовать себя счастливой и беззаботной, как чья-то злая рука лишала ее счастья. Она жалела себя, но к жалости примешивался цинизм.

Вернувшись домой в сопровождении Консепсьон и ее спутника, Джинни решила, что на сегодня с нее хватит испытаний, и сразу же прошла к себе, чтобы принять порошок. К счастью, никто ни о чем ее не спрашивал.

Проглотив порошок, Джинни решила, что даже если в нем и есть немного опиума, то это не страшно. В других лекарствах тоже содержится опиум как обезболивающее средство. И Стив не имел никакого права называть ее наркоманкой. Она вовсе не похожа на китайцев, которые целые дни торчат в каких-то притонах и курят опиум. Зависят от опиума те, кто его курит, — вот в чем разница. Ведь даже в микстуре от кашля есть опиум.

«Все это вранье», — сказала себе Джинни, увидев в зеркале свое бледное лицо. Стив не врач, а всю эту чушь о наркомании он нес лишь для того, чтобы напугать ее. Для этого он сочинил и историю о Карле Хоскинсе с ножом в горле. Хотя она и была тогда в шоке, но отчетливо помнила, что ударила Карла бутылкой. Да и бутылка тогда разбилась и остатки вина смешались с кровью насильника… Нет, Стив сознательно пытался ее запугать.

Вздохнув, Джинни направилась к постели, зная, что отсутствие Сони и отца дает ей только временную отсрочку и разбирательства не избежать. Интересно, о чем это Сэм Мер-док решил поговорить с сенатором? Может, ему надоело прикрывать Стива, если тот даже и в самом деле его партнер. Но это означает…

«Нет, не стану думать ни о чем неприятном, пока меня к этому не принудят», — твердо решила она. Опустившись на постель, Джинни почувствовала, как напряжение понемногу оставляет ее. Она приняла последний порошок князя Ивана — эти всегда действовали на нее быстрее других. Зачем же Стив доставал эти порошки, если считает ее наркоманкой? Нет, ни в чем она не видела смысла.

Должно быть, она заснула, или явь и сон просто смешались в ее сознании. Джинни твердила себе: «Никто и никогда больше не сможет причинить мне боль, никто и никогда». У нее даже возникло отчетливое видение, будто она разрывает себе грудь, извлекает трепещущее сердце и кладет на его место камень — гладкий, полированный камень. Потом он вдруг превратился в бриллиант, сверкавший так ярко, что люди опасались подойти к ней, боясь ослепнуть.

Потом видение исчезло, Джинни очнулась и прямо перед собой увидела темные глаза Консепсьон.

— Просыпайся, — сказала ей мексиканка. — Да ты и не могла заснуть так скоро. — Она презрительно рассмеялась, наблюдая, как Джинни усаживается на кровати и сердито хмурится, глядя на нее.

— А что ты здесь делаешь? — спросила Джинни, незаметно для себя переходя на диалект, знакомый обеим.

— Я решила, что нам давно пора поговорить по душам. Мне надоело притворяться и постоянно лгать для того, чтобы тебя вызволить. — Консепсьон прохаживалась по комнате. Волосы у нее, как и у Джинни, были растрепаны, и сейчас она особенно напоминала дикое животное. — Ты и представить себе не можешь, сколько раз мне хотелось пощекотать тебя ножичком. Когда мы с тобой в последний раз дрались, ты навела меня на эту мысль… Но тогда ты была сильнее. По-моему, эта хваленая цивилизация действует на тебя разлагающе — ты, милочка, стала мягкой и слабой. Ха! — Консепсьон тряхнула головой. — С некоторых пор ты стала совсем никудышной. Тебе следует найти мужчину, которому по душе мягкие и слабые женщины.

— Настоящей женщине незачем выставлять себя напоказ, как это делаешь ты, — отрезала Джинни, спуская ноги с кровати. — Так с какой целью ты пришла сюда? Чтобы спровоцировать безобразный скандал?

Консепсьон приподняла алую губку и обнажила белые зубы:

— Я пришла, чтобы сказать тебе правду, даже если ты боишься ее услышать. Неужели ты решила, что Эстебан появился в Сан-Франциско только для того, чтобы повидаться с тобой?

— Ты просто ревнуешь, — спокойно возразила Джинни. Не обращая внимания на мексиканку, она подошла к трюмо и стала расчесывать волосы. — И это все, что ты собиралась мне сказать? — Она увидела в зеркале, как Консепсьон напряглась, словно желая вонзить когти в свою жертву.

— Нет, это далеко не все! — воскликнула мексиканка. — Послушай меня внимательно. Я очень давно знакома с Эстебаном, мы с ним были друзьями, и не только друзьями, как ты знаешь. Мы были вместе и тогда, когда в нашу жизнь вторгся мистер Бишоп.

— Мистер Бишоп? — переспросила Джинни, замерев с расческой в руках. Заметив ее смущение, Консепсьон злорадно рассмеялась:

— Да, он самый. Так вот, появлением Стива здесь мы обязаны именно мистеру Бишопу. Стив, кстати, собирался съездить в Европу, чтобы развеяться, и хотел взять меня с собой. Так что к тому моменту, как появился Бишоп, Эстебан тебя уже забыл.

Джинни положила расческу на столик и медленно повернулась к мексиканке:

— Продолжай!

— Что, заинтересовалась наконец? Начинаешь понимать, что к чему? Скажи, отчего Эстебан засыпал тебя вопросами, и в основном насчет твоего драгоценного князя? Думаешь, он сгорал от ревности? Тогда ты просто дура, лишенная всякой гордости. Полагаешь, те драгоценности, которые он дарил тебе, и ваши занятия любовью имели для него такое уж большое значение? Теперь он так богат, что подарить несколько безделушек женщине ему ничего не стоит. Что же до всего остального… — Глаза Консепсьон критически оглядели Джинни, и ее лицо снова озарила хищная улыбка. — Ты просто самка и по-прежнему пылаешь страстью к Эстебану, этому породистому самцу! Иначе ты не оказалась бы у него в объятиях. А ему что? Твоя страсть помогла Стиву выведать то, ради чего он сюда приехал. Он хочет узнать все о грязных делишках князя.

Вот теперь все становилось на свои места. Джинни слушала, хотя каждое слово было для нее как удар молота. Наконец-то истина предстала перед ней во всей своей неприглядности. Бишоп вынудил Стива вернуться в Сан-Франциско. Но у Стива были здесь и свои счеты — он ненавидел ее отца. Значит, он хочет разорить не только князя Ивана, но и сенатора.

— Твой князь, — ну отчего она так его называет? — имеет обыкновение брать деньги взаймы из фондов Русско-Американской компании, а потом передает их твоему отцу, чтобы тот инвестировал их по своему разумению. Однако, когда курс акций начал стремительно падать, твой муженек изменил направление своей деятельности. У сенатора есть акции в корабельной компании «Лейди-Лайн», а это означает, что и князь успел проникнуть в число пайщиков, прежде чем Стив выкупил акции у мелких держателей и приобрел контрольный пакет. Поэтому князь имеет возможность ввозить опиум и красивых рабынь из Китая. И не притворяйся, будто ты ничего об этом не знала!

Да как же она могла узнать? Занятая свалившимися на нее бедами, Джинни и не поинтересовалась, чем занимается ее муж.

— Так вот, учти, с этим покончено. Те люди, на которых работает Эстебан, узнали все о твоем муженьке. И те, с кем работает князь, тоже выяснили, что за «товары» он ввозит. Князь — человек конченый, иначе зачем им было подсылать к нему наемного убийцу? Подумай о себе, ведь если дело дойдет до суда, тебе придется давать показания против князя. В том случае, конечно, если ты сама не причастна к работорговле и ввозу опиума! Какой прелестный скандал намечается, не так ли?

— Но я жена Ивана. Как могут заставить меня давать показания против мужа?

Поняв, что она наконец-то одержала верх над своей соперницей, Консепсьон торжествующе расхохоталась:

— Ну что, тебе по-прежнему хочется быть княгиней? Теперь это небезопасно. На твоем месте я бы сбежала в Россию и нашла там другого князя. Учти, дура, что ты вовсе не считаешься законной женой князя. Если Эстебан захочет сделать это достоянием гласности, это навлечет на твою семью беды и бесчестье. Все разговоры об аннулировании твоего первого брака не стоят и выеденного яйца. Твоему отцу так и не сказали, где ты вышла замуж и когда. Он-то пытался добиться аннулирования, но у него ничего не вышло. Но уж очень хотелось сенатору иметь зятем князя, а не парня с большой дороги, вот он и клюнул на приманку. Ну как, смекнула, что к чему? Так что у тебя два мужа, княгинюшка! И если не хочешь, чтобы в тебя все тыкали пальцами, веди себя смирно. И делай то, что тебе говорят. Не сомневаюсь, — небрежно добавила Консепсьон, — что Эстебан разведется с тобой при первой же возможности. Уверена, что трудностей у него при этом не возникнет.

Джинни посмотрела в упор в темные глаза мексиканки, которые лучились торжеством и злорадством. Та только и ждала, когда Джинни признает себя побежденной, сломается и сдастся. Но нет, не на такую напали, она будет бороться!

— Теперь, когда ты выложила все это, не объяснишь ли мне зачем? Ведь месть — твоя и Эстебана — была бы куда эффектнее, если бы обрушилась на меня неожиданно. Только не пытайся убедить меня, что твое злобное сердце способно на сочувствие!

— Ах ты, тварь! Так ты продолжаешь показывать мне коготки? Ну ничего, скоро их тебе отстригут. Все дело в том, что в последнее время у Эстебана появилось странное понятие о чести — после того, как он и его дед стали жить вместе и очень сблизились. — На лице Консепсьон появилась презрительная улыбка. — Вполне вероятно, что он почувствовал к тебе жалость, ибо престарелый дон Франсиско неожиданно проникся к тебе симпатией. Я ведь советовала тебе скрыться. Старый граф Черников, по-моему, был бы очень рад увезти тебя в Россию. Почему бы тебе не поехать? Думаю, ты не пожалеешь.

— Еще бы! — холодно сказала Джинни. — Тебе этого очень хочется, не так ли? Нагородив такую гору вранья, тебе удалось бы устранить меня с твоего пути. А ведь ты боишься безвозвратно потерять Стива, если я останусь. Скажи, почему я должна верить тебе?

— Вот ведь дура! — разозлилась Консепсьон и топнула ногой. Джинни даже показалось, что та хочет плюнуть ей в лицо. — Хорошо! Можешь мне не верить! Тогда выясни все сама! Так даже лучше — скорее отправишься ко всем чертям. Даже если Эстебан решит из жалости или из чувства долга сохранить ваш брак, то отошлет тебя в Мексику. На его гасиенде ты будешь ухаживать за старым дедом, но при этом, учти, к тебе приставят дуэнью, чтобы следила за каждым твоим шагом. Ну а я предпочту роль любовницы, а не жены! — Мексиканка ринулась к двери, но вдруг остановилась и прошипела с ненавистью: — Спустись-ка вниз и выясни, о чем шепчутся твой отец и мачеха в кабинете сенатора! Нет, ты и в самом деле ничего не видишь, но только потому, что не хочешь! У них сейчас нет выбора, как и у тебя! Сэм кое о чем рассказал твоему отцу, а теперь нам всем придется ехать в оперу, а затем — на большой прием в Палас-отеле. Кто знает, может, Эстебан именно на этом приеме и сделает свое заявление?

Когда дверь захлопнулась, Джинни покачнулась и чуть не рухнула на пол.

— Нет, нет, нет! — восклицала она, хотя разум, увы, утверждал другое. Да, да! Все, о чем рассказала Консепсьон, — чистая правда! Не зря торжествовала мексиканка. Все загадочное и непонятное выстроилось в одно целое, и картина выглядела крайне неприглядно. Ей давно следовало бы кое о чем догадаться, но, ослепленная любовью к Стиву, она ничего не видела, да и не желала видеть. Он-то ее не любит, а если и любил когда-то, это прошло навсегда. В душе у Джинни осталась лишь горечь — ну как она могла так заблуждаться! Каждый поступок Стива был тщательно просчитан. Он представлял ее всем как свою любовницу, тогда как она его жена! Хорошо, но что же дальше? Он возбудит бракоразводный процесс? Или отправит ее на гасиенду, а сам будет жить в свое удовольствие?

Она перед сном поклялась больше не давать себя в обиду. Теперь Джинни съежилась от острой боли, пронзившей ее сердце как нож. Ей хотелось плакать, но слез не было. Она посмотрела в зеркало: ее глаза горели безумным огнем.

В отчаянии Джинни схватила с туалетного столика щетку для волос и запустила в свое отражение. Когда зеркало раскололось на сотни острых и блестящих осколков, она захохотала, хотя осколки порезали ей лицо и руки.

Закрыв глаза, она с трудом вздохнула. «Никто больше не будет использовать меня в своих целях и манипулировать мною. Клянусь! Никто! И я не позволю обижать себя — никогда, ни за что!»

Теперь она станет полагаться только на себя. Не будет верить никому, даже отцу, который тоже пытался воспользоваться ею для своих целей. Разве сенатор задумался хоть раз в жизни о ее судьбе? Она была нужна ему лишь как приманка, красивая и соблазнительная. А Стив пусть делает все, что ему угодно. Ей на него наплевать. Хорошо бы заставить его страдать, если только он на это способен.

Джинни тяжело дышала. Гнев, унижение, понимание того, что она низко пала, привели ее в полное смятение. Она хотела одного — уйти, убежать, скрыться от всех.

— Я ненавижу его, ненавижу, — повторяла она. — Я их всех ненавижу — мерзких ханжей!

Он надела самое старое платье и небрежно заколола волосы. Джинни не знала, куда бежать и что делать — но какая разница? Прежде всего ей нужно убраться отсюда, а там пусть они ищут ее. Над ними уже сгущаются тучи. Разрази их всех гром! А она? Что ж, она может танцевать в каком-нибудь салуне. Или нет, она станет шлюхой: ведь у нее такой богатый опыт! Истерически засмеявшись, Джинни приняла порошок, потом другой. Оставшиеся положила на дно ридикюля. Так, значит, наркоманка? Раба привычки? Пусть! Нетрудно найти мужчину, который даст ей все, что она захочет. Прислушавшись вдруг к голосу разума, Джинни вынула из футляра драгоценности и сунула их в ридикюль. Драгоценности всегда можно продать, а эти стоят целое состояние. Так говорили все. Она улыбнулась. Пусть Стив подумает об этом на досуге. Его безделушки помогут ей обрести свободу. Камни — опалы, бриллианты и один большой изумруд — словно подмигивали ей, как сообщники. «Что ты станешь делать, Стив, когда поймешь, что все эти камни ты подарил не женщине, а призраку, которого, может, никогда и не было? Пусть люди смеются над тобой, как смеялся надо мной ты». Жаль, что у нее нет ножа, уж на этот раз она бы не промахнулась, попадись он ей снова. Но она не станет искать с ним встреч, она больше не хочет видеть его — никогда, никогда…

В доме стояла тишина, но Джинни спустилась по черной лестнице.

— Джеймисон, выведите для меня маленький кабриолет, прошу вас. Нет, это все, править я буду сама. Я уеду ненадолго — у меня срочное дело. — Она заметила сомнение кучера. — Мне нужно встретиться с мистером Мердоком. Так и скажите, если вас спросят, куда я уехала.

— Вы говорите о мистере Сэме Мердоке, княгиня? Тон кучера сразу изменился. Слуги, оказывается, в курсе домашних дел. Еще бы!

Она улыбнулась — ласково и чуть таинственно:

— Да, хотя это и секрет, но только не от вас. Я знаю, что вы никому ничего не скажете. Но прошу вас — поторопитесь! Мне нужно вернуться и успеть переодеться, прежде чем ехать в оперу. Вы получите щедрые чаевые — мистер Мердок никогда не скупится.

— Слушаю, мадам, — ответил кучер, но потом, усомнившись, добавил: — Но ведь сенатор…

— Мы с мистером Мердоком готовим для него маленький сюрприз, поэтому уж постарайтесь и не подведите нас, хорошо?

Кучер поспешно удалился, а Джинни осталась ждать, стараясь не выказывать нетерпения. Нет, им не остановить ее. Имя Сэма Мердока в очередной раз сработало как надо.

Через некоторое время Делия поднимется к ней, чтобы помочь одеться. В спальне она найдет записку для Сони.

«Я решила убежать от мужа к любовнику. Всякая попытка разыскать меня чревата гораздо большим скандалом, чем тот, который вот-вот разразится. Для всех вас будет лучше, если вы позволите мне удалиться с миром. Повторяю: в случае поисков грандиозный скандал неизбежен».

Кто-кто, а Соня поймет. А если не поймет она, то до правды докопается Стив. Так или иначе, время у нее есть. Пароход или океанское судно доставит ее куда угодно.

Чем дальше она уедет, тем лучше. Впервые в жизни ей придется полагаться только на себя.

Джеймисон выкатил наконец кабриолет; Джинни одарила его ослепительной улыбкой и сунула ему в руку две золотые монеты:

— Я вернусь через час, Джеймисон, и никто ничего не узнает. Спасибо!

Слава Богу! Она ускользнула! И как это, оказывается, просто! И почему только она не сделала этого раньше? Да потому, что хотела встретиться со Стивом и понять… Тут Джинни заставила себя сосредоточиться, ибо ей пришлось ехать по улицам, запруженным народом. Следовало избегать и слишком пристальных взглядов — подумать только, женщина управляет кабриолетом! Ну и что тут особенного? Джинни оделась очень просто, а бесформенный чепец скрывал ее волосы. Так отчего же все мужчины глазеют на нее?

Ее провожали взглядами потому, что ни старое платье, ни бесформенный головной убор не мешали разглядеть в ней красавицу. Кабриолет к тому же был новый и дорогой, а лошадь — породистой. Мужчины, с любопытством глядевшие ей вслед, невольно спрашивали себя: кто она? Великосветская шлюха? Или дама, которой взбрело на ум прикинуться шлюхой? Ничего не поделаешь, на таких женщин, как Джинни, мужчины оглядываются всегда.

Джинни заблудилась. Она никогда еще не выезжала одна. Уличный шум и удивленные взгляды людей волновали ее. Так где же доки? Она знала названия улиц, но не имела и представления, куда ей ехать. Управление экипажем требовало от нее сосредоточенности, ибо лошадь была молодой и резвой. Внезапно Джинни почувствовала головокружение и тошноту. Господи, ну как же не вовремя появились эти предвестники мигрени! Но она не вернется назад! Ничто на свете не заставит ее отказаться от задуманного. Ей просто необходимо попасть в порт, а для этого нужно обогнуть холм и направиться вниз по улице. Если все время ехать вниз и только вниз, обязательно увидишь залив, а там и до дока Эмбаркадеро рукой подать.

Она случайно свернула на знакомую улицу и тут вспомнила слова Консепсьон: «Почему бы тебе не поехать в Россию? Граф с удовольствием возьмет тебя с собой!»

Да, конечно же, граф Черников! Почему бы и нет? Прибегнуть к покровительству графа представлялось ей теперь весьма разумным делом. Только он был до конца честен с нею. Граф поможет ей, если она согласится отплыть с ним в Россию, спрячет ее, если она попросит его об этом.

Свернув к отелю, где жил Черников, Джинни увидела на мостовой чемоданы, два фургона и закрытую карету. Какой-то человек, которого она уже видела, схватил ее лошадь под уздцы и остановил кабриолет. Рядом с ним стоял граф Черников.

— Княгиня, Боже мой! Как вы догадались? Или сама судьба привела вас сюда именно сейчас?

— Какая разница! — Джинни спрыгнула на землю и взглянула в строгое лицо графа. — Если вы все еще хотите, чтобы я отправилась с вами в Россию, я готова. Но тогда отправимся немедленно, ибо мне могут помешать.

— Ну что ж. Я уже собрался, и вы, судя по всему, знаете причину моей поспешности. Со мной вы будете в полной безопасности — это вам тоже известно. — Слова графа укрепили намерение Джинни. — Ваш дом — Россия, это предопределено судьбой. — До чего же приятно, когда рядом есть плечо, на которое можно опереться. Граф слегка обнял ее. — Заверяю вас, никто ничего не узнает, об этом я позабочусь. Вы поедете со мной, моя маленькая княгиня, и вас примут на родине с распростертыми объятиями.

Да, так оно и будет. Ее хорошо встретят. Она найдет свое место в жизни, а не будет былинкой на ветру. Ее называют княгиней вовсе не потому, что она жена князя Ивана. Она жена Стива Моргана, нового миллионера, но теперь совершенно чужого ей человека. Несколько слов, произнесенных в пустынной часовне, и множество взаимных претензий — вот все, что связывало их в этой жизни. Странно! Зато теперь она принадлежит только себе самой.

— Ты приехала сюда, чтобы предупредить? — услышала она знакомый голос.

На нее смотрел русский матрос. Да никакой это не матрос — это князь Иван! Он пристально вглядывался в нее своими пронзительными зелено-голубыми глазами. Удивительно, но появление князя совсем не испугало Джинни.

Она взглянула на графа, который помог ей расположиться в закрытой карете. Джинни и бровью не повела, заметив, что Иван тоже сел в карету.

— Я не замужем больше за этим человеком. И отказываюсь выходить замуж по чьей-либо воле, кроме как по своей собственной!

— Думаю, она уже приняла один из этих порошков. Посмотрите на ее глаза!

Джинни повернулась и в упор посмотрела на Ивана, по-прежнему недоумевая, почему его присутствие и слова больше не волнуют ее.

— Так это и впрямь опиум? Хороши лекарства, нечего сказать! Я попросила бы вас, граф, оградить меня от общения с этим человеком.

— Вы в безопасности. Никто не посмеет угрожать вам или преследовать вас. Наш государь обеспечит вам надежную защиту.

Иван, сверкнув глазами, стянул морскую бескозырку со своих светлых волос. Он смотрел на Джинни и улыбался:

— Защищать ее нет никакой необходимости, дорогой дядюшка. Я докажу в суде, что княгиня принадлежит мне по закону. Заметьте, она сама меня разыскала! Она сделала выбор по своей воле — и даже вам придется это признать. Моя прелесть… — Князь Иван взял ее за руку, но встретил ледяной взгляд Джинни. — На войне и в любви не все справедливо, верно? Давай забудем прошлое и наши маленькие размолвки. Как-никак ты моя жена.

— Нет! — Карета уже двинулась, и свежий воздух, ворвавшийся в открытое окно, приободрил молодую женщину. Она выпрямилась, чувствуя, как крепкая рука старого графа сжимает ее локоть. — Я все еще замужем за Стивом Морганом — может, вы об этом еще не слышали? Мой… сенатор не счел нужным сообщить вам, что аннулирование брака так и не вступило в силу. Да, да, это чистая правда. Но мне так же не хочется оставаться его женой, как и вашей, князь Иван. Поймите, никому больше не удастся пугать меня или использовать для своих целей. Если вы намерены и в самом деле доставить меня к царю живой и невредимой, вам следует позаботиться о том, чтобы мне не на что было ему жаловаться.

— Хорошо сказано! Вы истинная Романова! — похвалил Джинни граф Черников. Он сидел прямо и все еще держал Джинни за локоть. Судя по всему, он гордился своей подопечной. Вдруг князь расхохотался:

— Согласен. Сказано и в самом деле прекрасно, дорогая княгиня. Вот сейчас вы больше похожи на ту женщину, в которую я влюбился с первого взгляда. Кажется, вы снова обрели мужество. Когда мы с вами начнем судиться, я получу от процесса большое удовольствие. Хотите, заключим небольшое пари? Видите ли, вы уже не просто малышка Вирджиния — наполовину русская, наполовину француженка. Мы русские и можем стать или достойными противниками — или любовниками. Так что же насчет пари?

— Иван, вы забываетесь! — воскликнул граф. — Вам следует помнить, что сейчас вы не более чем простой моряк. Именно ваша страсть к игре и всякого рода аферам, а также непомерные амбиции заставили нас так поспешно заняться приготовлениями к отъезду. Поэтому держитесь поскромнее!

— Неужели тебе нужен скромный любовник? — прошептал Иван на ухо Джинни. Он нежно погладил ее руку. Она равнодушно посмотрела на него.

— Время все расставит по своим местам, — холодно заметила Джинни. Глядя на князя, она думала, что ему стоит немалого мужества вот так сидеть рядом с ней и беззаботно смеяться, сознавая, что он потерял все, чего добивался с такой удивительной настойчивостью. Князь, видимо, умел проигрывать с честью и при этом не отчаиваться.

Несмотря на тошноту и лихорадку, Джинни чувствовала возбуждение и знала, что ей уже не так нужна поддержка графа.

— Мы почти приехали. Русское судно ждет нас. Для вас мы найдем вуаль. В такой толпе никто ничего не заметит.

Знал бы граф, что происходило в доме сенатора!

Там был ужасный переполох. Все началось с того, что Соня вопреки желанию мужа решила побеседовать с падчерицей.

Она обнаружила в ее комнате страшный беспорядок — шкафы распахнуты, одежда вывалена на пол, зеркало разбито, а футляр с драгоценностями пуст. На туалетном столике лежала записка.

Соня, взволнованная признаниями мужа, пришла в полное смятение:

— Она сбежала! Сбежала к нему! Как только мы не догадались? Уильям, ради Бога! Что ты стоишь и разглядываешь эту бумажку, вместо того чтобы сделать хоть что-нибудь?

Сенатор Брендон редко повышал на жену голос, но сейчас он закричал, несказанно удивив Соню:

— Ты говоришь, что прочитала записку? Так обдумай все с присущей тебе рассудительностью, дорогая моя. Она пишет, что убежала от мужа к любовнику.

— Да я только об этом и думаю. Эта проклятая бумажка засела у меня в голове как гвоздь. Она убежала от Ивана и…

— Но Иван ей не муж! Разве я не сказал тебе сегодня, кто муж Джинни? Может, и моя дочь уже узнала об этом? — Сенатор задумчиво потер подбородок. — Так вот, если она все узнала… то кто же ее любовник? Князь Сарканов или…

— Но нам теперь ее не найти! В этом городе, во всяком случае! Она может оказаться где угодно. Вполне вероятно, что у нее есть друзья, которые ее спрячут. Возможно, ее уже и нет в городе! Знаешь, Уильям…

Сенатор сунул записку Джинни в карман и решил взять инициативу на себя. Он коротко бросил:

— Отправляйся к себе в спальню и приляг, а всем этим займусь я.

— Но… что ты собираешься делать?

— Как я уже сообщил тебе, дорогая, у меня связаны руки. Поскольку Джинни замужняя женщина, ее исчезновение должно волновать прежде всего ее мужа. Мой долг — известить об этом именно его.

Соня уже лежала на диване, прижав к лицу носовой платок, смоченный одеколоном, но, услышав слова мужа, мгновенно подняла голову. Ее голубые глаза округлились.

— Нет, Уильям, ни за что! Ведь ты не станешь звать этого… этого человека к нам в дом?

— Этого человека, — как эхо повторил сенатор и добавил: — Который, кстати, стал моим деловым партнером. Нет, не Сэм Мердок, который, кажется, просто покрывает его. У этого человека контрольные пакеты акций и во многих других компаниях… Так что, дорогая, мне придется обратиться к зятю-миллионеру. Иначе нас ждут крупные неприятности! Что же касается бывшего зятя, то он, видимо, понял, что его карта бита, а потому весьма предусмотрительно исчез. Это, заметь, для нас благо. Боже правый! — вдруг воскликнул сенатор, и Соню поразило отчаяние, прозвучавшее в его голосе. — Я до сих пор не в силах поверить в то, что услышал сегодня днем. Если бы не Мердок поведал мне эту историю, а Ралстон не подтвердил ее… Что ж, все это переполнило чашу терпения. Считай, дорогая, что тебе повезло: ты родилась женщиной и можешь позволить себе всласть поплакать!

С этими словами сенатор вышел из комнаты. Когда за ним закрылась дверь, Соня разразилась слезами.

А вот Джинни дала себе слово больше не плакать. Эту клятву она произнесла, стоя на палубе русской шхуны, которая уже выходила из залива, держа направление на север.

— Теперь вы в безопасности, дитя мое, — промолвил граф, когда за кормой осталась гавань Золотые ворота. День перешел в вечер, а вечер сменился ночью. Вместе с угасающим днем тускнели и краски океанского простора: небо и водная гладь потемнели. Небо покрылось звездами, которые мерцали над бескрайним простором океана.

Джинни закуталась в плотную шелковую шаль. Соленые брызги пощипывали кожу на лице, особенно там, где остались порезы от разбитого в сердцах зеркала. Ей было на все наплевать. Даже на эти царапины, которые граф Черников заботливо протер спиртом, пообещав, что они скоро бесследно исчезнут. Да что там! Только это пощипывание и напоминало ей, что она все еще жива.

«Я в безопасности», — повторила Джинни, несколько удивившись тому, что эта мысль ничуть не избавила ее от печали. Она чувствовала полную опустошенность, словно была той фарфоровой куклой, которую разбила еще в детстве, после чего долго плакала.

Она даже не повернула головы, когда кто-то подошел к ней и стал рядом. Впрочем, Джинни знала, кто это, — конечно же, князь Иван. Неужели она когда-то боялась этого чужого для нее человека? Сейчас их связывало то, что они оба проиграли.

Иван, казалось, угадал ее мысли. Он вздохнул, а потом спокойно сказал:

— Итак, игра окончена. Но начинается другая. На этот раз…

— Начинается? — перебила его Джинни. — Ну что ж, пускай. Только увольте меня. По натуре я не игрок. Признаться, игры надоели мне до тошноты.

— На карту тогда была поставлена ты, дорогая, и я выиграл первый кон, помнишь? Как-никак ты дочь царя!

— А потом тебя обуяла алчность, и ты взлетел высоко, но стал зарываться, что часто бывает с импульсивными людьми, игроками по натуре. Ты забыл, что нет человека, который всегда выигрывает.

— С чего ты взяла, что я приглашаю принять участие в игре именно тебя? А если у меня есть другой, более опытный партнер? Учти, я, как и всякий настоящий игрок, никогда не сдаюсь. Кто знает, может, мне удастся вернуть хоть часть проигранного.

Джинни, уже жалея, что вступила в разговор с Иваном, передернула плечами:

— Мне это неинтересно. Не хочу возвращаться в прошлое.

— А как насчет будущего? Оно-то тебя интересует? Тебе бы следовало крепко о нем подумать, княгинюшка. Будущее предстанет перед тобой во всей своей красе, и я рад, что ты наконец поняла, чего могла лишиться. Неужели я и за это не заслужил благодарности? Неужели ты все еще сердишься на меня? — Иван улыбался. Джинни промолчала, и князь продолжал: — Не стоит, ладно? Ты должна признать, что с тобой я всегда был честен. И хочу быть честным и сейчас, поскольку ты снова, кажется, начинаешь расправлять крылья. Ты не должна корить меня за то, что временами мне приходилось тебя дурачить.