Ей предстояло рискованное дело: нужно было скатиться с копны сена на землю, а это могло привлечь нежелательное внимание. Ее прелестные ножки мелькнули в воздухе, когда она покатилась вниз. Капюшон откинулся, край рясы задрался выше колен.
Смущенная беспорядком, в котором оказался ее наряд в результате падения, она взглянула вверх. Не далее как в двух шагах от нее стояла фигура в сутане и смотрела на нее с нескрываемым презрением. Однако, к ее глубокому изумлению, мужчина просто отвернулся с каменным выражением лица и отправился по своим делам.
Ллис встала, одернула складки грубой коричневой рясы, чтобы прикрыть ноги. Однако одежда была так длинна, что волочилась по земле. Она заново завязала на бедрах пояс из сыромятной кожи, подтянув слишком широкое одеяние и собрав его на животе так, чтобы оно было приемлемой длины. Она пониже натянула капюшон на лицо и сложила руки, имитируя манеру монахов, чтобы никто не мог заметить, что это были руки девушки.
Она поняла, что была первая половина дня. Движение солнца подсказало Ллис, в какую сторону идти, чтобы добраться до леса, расположенного западнее монастыря. Девушка старалась двигаться размеренной походкой монаха, который только что прошел мимо нее. Ей предстояло пройти сквозь лагерь вооруженных врагов, и она должна быть особенно осторожна. Спокойно и уверенно двинулась Ллис по направлению к лесу, где ее ждали благодатная прохлада и покой. В его объятиях она всегда находила утешение.
Адам быстрыми шагами вышел из сарая, стряхивая на ходу сено, прилипшее к его рыжеватой шерстяной тунике и к штанам, плотно облегавшим сильные икры, перетянутые до колен длинными полосками кожи. Солнце давно уже встало, и краски зари уступили место чистому бледно-голубому цвету. Его беспокоило, что он проспал так долго. На самом деле поспать ему почти не удалось. Он был так рассержен непрошеным вторжением колдуньи в его постель в доме Вулфа, что долго не мог успокоиться и заснуть.
Стряхнув со своих широких плеч несколько особо упорных соломинок, Адам догнал мужчин, только что вошедших в дом. Он видел, как немолодой, но еще не согбенный временем мужчина с развевающимися седыми волосами и длинной бородой опирался на необычной формы посох. Судя по локонам, сопровождавший его был гораздо моложе. Его черные волосы до плеч напоминали волосы Ллис: они тоже были черными как смоль. Мужчины были незнакомы Адаму, но по тому, как тепло приветствовала их хозяйка дома, она их прекрасно знала.
Адам медленно поднялся по ступенькам и вошел в комнату. Не желая мешать встрече, он отошел в темную часть зала. Когда хозяйка заговорила, он впервые в жизни был благодарен отцу за то, что тот заставил его, своевольного ребенка, учить язык кимвров. А ведь он не хотел его изучать и не верил, что эти знания когда-нибудь ему пригодятся.
– Добро пожаловать! Вы и представить не можете, как я вам рада! – Брина ласково провела странную пару и усадила на стулья возле камина. Она только собралась рассказать им о своей печали, которой ей так не терпелось поделиться, как заговорил ее темноволосый гость.
– А где же Ллис?
Адам плохо отдохнул ночью, да и внимание его было отвлечено гостями, одетыми в черные плащи, так что он не успел задать себе тот же вопрос. Его янтарные глаза быстро и внимательно оглядели комнату в поисках девушки. Но ни его застенчивой пленительной красотки, ни распутной сирены, известной обитателям Трокенхольта под именем Ллис, нигде не было видно. Бронзовые брови обеспокоенно сошлись на переносице. Он ждал ответа.
– Она пошла за водой к ручью. – Брина стараясь не выдать своего нетерпения и не раздражаться из-за того, что вопрос молодого гостя помешал ей как можно скорее изложить свою отчаянную мольбу о помощи дочери. – Она скоро вернется.
Ивейн кивнул. Он не видел ничего необычного в том, что колдунья выполняет работу, которую высокородная саксонская леди предоставила бы рабам.
Ответив на вопрос брата-близнеца Ллис, Брина поспешила сама задать вопрос, который вежливой хозяйке следовало задать прежде, чем обращаться за помощью.
– Что заставило вас так быстро вернуться в Трокенхольт?
– Ты права, внучка, для нашего возвращения есть серьезная причина.
Старик кивнул, и огонь камина, осветив его белоснежную голову, придал всему облику старика некое сияние.
Внучка? Только теперь Адам понял, что перед ним был знаменитый Глиндор. В последние годы жизни отцу Адама приходилось фиксировать в своих хрониках немало подвигов этого колдуна, что значительно усложнило его работу монастырского летописца. Размышления Адама были прерваны надтреснутым смехом и словами Глиндора.
– Причина важная, иначе нас бы здесь не было. Брина знала старика всю свою жизнь, поэтому без труда различила за притворным весельем большую озабоченность. Она опустилась рядом с ним на колени. Не предупредили ли его духи о судьбе Ани? Или о его собственной судьбе? Она сжала в своих ладонях его руку, хрупкость которой испугала ее. Но тут заговорил молодой человек.
– Темные силы поднимаются от земли, – сказал Ивейн. – Другие силы спускаются с неба. Они сплетаются в зловещие вихри, опасность возрастает.
В ушах Адама все еще звучали эти странные слова, когда он заметил, что Вулф подошел и заслонил собою солнечный свет, падавший из дверного проема. Но ни один из золотоволосых саксонских воинов не желал прерывать мрачный разговор.
Глаза Брины цвета грудки голубя потемнели и стали угольно черными, встретив немигающий взгляд Ивейна. В ярко-синих глазах его сверкали искры, словно высеченные кремнем. Брина вдруг поняла, что пришло время признать новый статус ее приемного сына. Он стал взрослым и явно заслужил право говорить со своим наставником как равный. Они с Ллис обладали способностями, позволявшими им осуществлять задуманное с помощью сил природы, в то время как старик и Ивейн овладели способностью управлять этими силами.
– Не сулят ли эти силы недоброе?
Напрасно пытаясь скрыть нервное напряжение, Брина отпустила руку старика и принялась затягивать и расправлять искусно расшитый пояс из ткани, низко лежавший на ее бедрах.
– Силы, способные помешать безгласным духам, близки… очень близки. – Голос Ивейна стал голосом взрослого мужчины. По глубине и силе раскатов он был под стать голосу старика, но обретал бархатную мягкость, когда молодой человек обращался к женщине, которую он любил и которой восхищался. – Но там, где мы объединяем закат и сумерки, солнце и луну, они взывают к ночным ужасам и зовут бурю.
Перед лицом опасностей, грозящих семье и друзьям, перед возможной смертельной угрозой Брина побледнела. Она слышала о том, какие несчастья могут произойти, если кто-либо из людей, обладающих могуществом знаний друидов, знаний, предназначенных для добрых дел, начнет употреблять эти знания во зло. Но ведь ее дед был уверен, что уже несколько веков не было лиц, предпринимавших подобные попытки, что все они канули в лету.
– Близко? Как близко? – спросила Брина. Глаза Ивейна стали темными, как глаза Глиндора:
– Трокенхольт лежит в центре грядущей бури.
Старший из колдунов сделал это зловещее предупреждение для того, чтобы она представляла размеры опасности.
– Положение особенно опасно, потому что предстоящая буря разразится в особый для природы момент, когда она проходит цикл излияния энергии. – Сочный голос Глиндора дрожал от гнева.
Брина нахмурилась еще сильнее, когда попыталась связать сказанное колдунами с теми ответами, которые она сама получила, пытаясь добиться у сил природы объяснения некоторых таинственных случаев. Но все дело в том, что она уже очень долго, кажется целую вечность, была поглощена собственными проблемами, связанными с болезнью дочери. Кажется, она уже утратила счет времени. Ей стыдно было в этом признаться, ведь она была одной из немногих избранных.
– Гм, – проворчал Глиндор. – Не хочешь ли ты, чтобы я поверил, будто плохо тебя учил и ты забыла о редких и быстротечных астральных событиях? Это же долг всех друидов, долг перед прошлым, то, что мы должны передать в будущее!
Упрек деда освежил ей память. Словно ослепительный свет озарил ее затуманенный ум. Как и говорил дед, предстоящее событие было одним из очень редких, и если его проигнорировать, то последствия могут быть ужасны. Особенно если не знать, как оно влияет на потоки энергии, изливаемые природой.
– Извини, дедушка. Болезнь, настигшая Аню в конце вашего прошлого визита, все еще не отпустила ее. Боюсь, что свеча ее жизни так слаба, что вот-вот угаснет.
Густые белые брови на лице Глиндора сошлись в прямую линию. Лицо его стало страшным. Если бы его спросили, он стал бы отрицать, что питал особую привязанность к этой крошечной девочке, похожей на хрупкую маргаритку, такую нежную и робкую перед могучими силами природы.
Но если Глиндор был привязан к Ане, то Ивейн души в ней не чаял, да и она жалась к нему всякий раз, как он оказывался поблизости. Известие о том, что ее болезнь очень серьезна, привело его в ярость.
Ивейн вскочил.
– Где Аня? – в голосе его слышались нетерпение и страх.
Брина молча провела темноволосого молодого человека в крохотную комнатку, где ее дочь лежала уже чуть ли не в объятиях смерти.
Мелодичный звук ударов церковного колокола разносился над военным лагерем в монастырских полях и казался особенно звучным в стенах монастырской церкви. Но этот мирный звук не угасил скандала, который разыгрался в покоях епископа.
– Как это исчезла? – прорычал Уилфрид, и его лицо стало почти багровым.
Самодовольная ухмылка Гиты стала еще шире. Ярость епископа усилилась.
– Ты говорила мне, что даже друиды не могут удрать из темницы, сложенной из тесаного камня!
Он был в страшной ярости. Стал бы он осквернять монастырь, заключая в свою темницу язычницу, если бы не был уверен, что отсюда она не сбежит?!
Гита сделала вид, что сочувствует ему. Дневной свет, которому кое-как удалось пробиться сквозь щели в ставнях, закрывающих окно, заблестел на широких седых прядях.
– Нет, Уилфрид. – Ни за что не станет она обращаться к нему, используя титул, данный ему религией, которую она считала недостойной уважения. То, что уважать эту религию не стоило, лишний раз подтверждал этот духовный пастырь, так легко предававший постулаты собственной веры. – Ты меня неправильно понял. Я предлагала тебе не содержать, а захоронить ее в камне.
Усмехаясь, Гита оставалась неподвижной, в то время как ее коротенький и толстенький противник мерил шагами комнату из конца в конец, отчего у него началась одышка, и цвет лица стал еще более нездоровым.
Она предлагала предотвратить любую попытку девушки сбежать. Ее раздражение уменьшилось оттого, что ей представилась прекрасная возможность позлорадствовать над глупостью Уилфрида.
– Если бы ты последовал моему совету, то угроза твоим мечтам о власти была бы предотвращена.
И хотя исчезновение Ллис было угрозой и для планов самой Гиты, она была уверена, что в конце концов сумеет добиться своей цели – совсем другой цели, чем у епископа.
– Разве ты не можешь с помощью колдовства повлиять на ее путь? С помощью какого-нибудь заклинания сделать так, что у нее станут подгибаться ноги и она не сможет идти?
Отчаяние епископа было так велико, что он забыл о своем отвращении к языческим методам этой властной женщины.
Злобная радость Гиты усилилась. Уилфрид – жалкое создание и совсем из ума выжил, если думает, что она не справится с таким делом. Тем более сейчас, когда Элис в Трокенхольте. Было бы крайне опасно, если бы там вдруг объявились две Ллис разом.
– Я уже это сделала, – с этими словами она резко повернулась, отчего ее пышные юбки взметнулись вокруг ног, стремительно уносивших ее от епископа.
ГЛАВА 10
Ивейн быстрыми шагами направился в чащу леса. На руках его лежала грациозная, похожая на эльфа девочка. Другой рукой он сжимал посох, ручка которого была сделана в форме бронзовой лапы, служившей оправой для белого кристалла. Он углубился в лес. Здесь было очень тихо. Ни души. Ивейн негромко пропел странную песнь-мольбу. Кристалл начал светиться. Он трижды повторил поэтические триады, добавив к ним просьбы о том, чтобы силы природы дали ему узнать, как надлежит поступить. Кристалл засветился еще сильнее.
Нежные ноты молебна едва успели угаснуть в шелесте леса, как нежный ветерок донес ему безмолвный ответ. И, следуя этому ответу, Ивейн устремился напрямик сквозь густой лес и плотный подлесок. Неожиданно лес перед ним расступился. Ивейн упал на колени. Он оказался в той самой священной дубовой роще, где несколько недель назад нашли лежавшего без сознания ребенка. Тогда он думал, что Брина легко исцелит дитя. Неудивительно, что безгласные силы привели его туда, где драгоценные цветы, давным-давно сорванные, но все еще не собранные, лежали на ковре из роскошной травы.
Ивейн осторожно положил Аню на изумрудную траву: такой она бывает здесь только в разгар лета. Это была самая мягкая подушка на свете. Светлые, почти белые волосы девочки выделялись на фоне яркой зелени. Она казалась воплощением беспомощности. Вид худенького ребенка, который стал еще более хрупким, оттого что очень давно ничего не ел, ребенка, лежавшего сейчас так беспомощно, усилил в Ивейне ощущение вины: он уехал из Трокенхольта, не убедившись, что с девочкой все в порядке.
Ивейн встал и поднял к небу свой необычный посох. Он снова начал петь. Но на этот раз он пел литании из триад, обладающих могучим воздействием, сила его проникала в самые сокровенные глубины. Эти триады призывали силы невидимого ветра и бурных потоков поразить загадочную болезнь и очистить невинного ребенка от злого влияния. Это был очень мощный ритуал, и он продолжал его до тех пор, пока к его собственному звучному голосу не присоединился другой голосок, очень лиричный, похожий на звук серебряного колокольчика.
– Ты пришел помочь мне собрать цветы? – зеленые, как трава, глаза девочки смотрели на Ивейна.
Он не сразу ответил – сначала произнес краткие слова благодарности.
Потом он упал на колени и протянул руки к девочке, и та бросилась в его объятия. Аня не поняла проявленного Ивейном пыла, хотя ей это понравилось. Она немного отстранилась от него и спросила:
– Ты говорил, что должен ехать в Талачарн, но я молилась, чтобы ты вернулся. – Она улыбалась, на щечках ее заиграли ямочки. Она была очаровательна. – Вот ты и пришел!
Она была воспитана в вере своего отца-христианина, но оставалась и дочерью друидской колдуньи и еще не понимала возможного конфликта двух религий, хотя обе поклонялись источнику природных сил.
Ивейн понял, что неожиданно очнувшаяся девочка не знает о том, как много дней прошло с тех пор, как она вошла в священную дубовую рощу. Выражение облегчения на его лице сменилось сожалением о напрасно потерянном времени, потом на нем отразилась с трудом сдерживаемая ярость по отношению к силам, которые вызвали тяжелую болезнь девочки.
Аня видела и печаль, и сдерживаемый огонь в глазах Ивейна, и решила, что он сердится из-за нее, ей пришло в голову, что его появление – это не только ответ на ее молитву, но должно быть, родители попросили его привести домой припозднившуюся дочь.
– Мама очень расстраивается из-за того, что я так задержалась в лесу?
Это был скорее не вопрос, а утверждение. Аня знала, что она слишком своевольна, но вовсе не хотела так задерживаться.
– Я, наверное, просто заснула после того, как поела этих сладких ягод больше, чем следует.
– Каких ягод?
Задавая этот вопрос, Ивейн вновь взял девочку на руки, как младенца, и сел под раскидистыми ветвями высокого дуба. Держа девочку на коленях, он внимательно слушал ее рассказ, не прерывая Аню ни похвалами, ни упреками. Он вообще не сделал никаких замечаний.
– Как ты думаешь, мама рассердится на меня?
Хотя объятия Ивейна были нежными, как всегда, его бесстрастность встревожила Аню. Она привыкла к тому, что он во всем ее поддерживает.
– Может быть, – ответил он, убирая с ее лица золотистый локон, полную противоположность его черным волосам. – Но скорее всего она будет рада, что ты вернулась домой в добром здравии, и не станет слишком уж тебя бранить. Но все же тебе следует рассказать все, что ты рассказала мне, тем, кто ждет тебя дома.
Аня мило улыбнулась и ничего не сказала. Ивейн хорошо знал, что девочка очень независима и делает только то, что ей нравится. Но Ивейн был не так глуп, чтобы этим удовлетвориться.
– Ты можешь дать мне клятву? – он вынул что-то из сумки, висевшей на поясе. – Можешь поклясться на белом камне?
Изумрудные глаза девочки сверкнули. В них явно читались протест и упрямство. И хотя она была совсем крошкой, она знала, как опасно нарушать клятву, данную на священном для друидов кристалле. Но выбора у нее не было. Кроме того, она многое могла сделать, просто чтобы угодить Ивейну.
Словно в знак одобрения предстоящей клятвы сквозь густую листву пробился солнечный луч и засиял на ее головке, когда она согласно кивнула и положила ладонь на кристалл в руке Ивейна. Он начал вибрировать, когда она произнесла слова, которые подсказывал Ивейн. Такие слова ей доводилось слышать, когда давались серьезные клятвы.
– Я клянусь могуществом белого камня, что скажу маме и всем, кто захочет об этом услышать, обо всем, что произошло со мной и почему я задержалась в лесу.
Она улыбнулась, и снова на ее щеках появились ямочки. Дело было сделано. Надо было покончить и с другим делом. Она взяла сплетенную из тростника корзинку, которая лежала на примятой траве, но совсем не там, где она ее оставила – она помнила, что оставила ее под кустом с блестящими листьями. Это было странно, но, конечно, неважно. Скорей всего, пока она спала, ветер сдвинул пустую корзинку. Аню беспокоило то, что драгоценные цветы, которые она принялась быстро собирать, уже увяли, а некоторые даже растоптаны. Не ее ли собственная неповоротливость тому виной?
Ивейн видел, что брови девочки озабоченно сдвинулись, и понял причину. Однако он считал, что правда сложна для понимания девочки и может стать слишком большим грузом для хрупких детских плеч его обожаемой своевольной малышки.
– Не волнуйся!
Чтобы девочка не заплакала, Ивейн пощекотал кончик ее носа последним поднятым с травы цветком, прежде чем положить его в корзину.
– А теперь давай быстро вернемся домой, ведь твоя семья очень беспокоится.
Аня считала, что мама будет скорее огорчена, чем обрадована поздним возвращением дочери, но тем не менее она весело вложила руку в протянутую ладонь Ивейна. Он улыбнулся. Они шли легко и быстро. У Ивейна гора свалилась с плеч – здоровье девочки восстановилось, а при мысли о том, как обрадуется его приемная мать, у него становилось тепло на душе. Он повернул на тропу, ведущую к дому… и замер.
На их пути стояла женщина – некое подобие Ллис. Да, это было ее подобие. Ни на секунду Ивейн не принял бы эту женщину за свою сестру, с которой они были близнецами. Было ли сходство капризом природы или результатом колдовства, но это существо, несомненно, было связано с темными силами, которые вновь привели его и Глиндора в Трокенхольт, тех самых сил, что вызвали болезнь Ани.
Опасаясь быть разоблаченной в Трокенхольте, Элис решила бежать, но встретилась с неожиданным препятствием: обратившись к силам ветра и бури, хозяйкой которых она себя считала, она была потрясена. И это заставило ее свернуть с прямой дороги в монастырь. Следуя за влекущими ее потоками энергии, она намеренно пошла навстречу человеку, который мешал ей управлять силами природы. И что же? Она встретилась с ним. У него на руках был ребенок, который давным-давно должен был умереть, а между тем был жив-живехонек.
– Я боюсь ее, – сказала Аня, крепче прижимаясь к своему герою, ища у него защиты и утешения.
Ивейн внутренне улыбнулся. Похоже, эта фальшивая Ллис обманула малышку не больше, чем его. Он видел, что эта женщина – носитель злых сил. Он обсудит это с Глиндором, как только они смогут поговорить наедине. Он не станет пугать остальных, пока они вдвоем не рассмотрят все возможности и не получат наставлений от добрых сил. Используя свое могущество, Ивейн остался бесстрастным, и женщина, которая явно имела отношение к друидам, не смогла прочитать его мысли.
Ивейн спокойно встретился взглядом с незнакомкой. Он видел вызов в ее глазах, но сделал вид, что не замечает его. Он переключил внимание на Аню, стараясь ее успокоить:
– Эта женщина не в силах причинить вред тем, кого я охраняю. Я сильнее ее.
Элис была в ярости. Однако пока Ивейн был занят девочкой, она исчезла в чаще леса. Юный колдун отрицал ее могущество! Ну что же, она дождется более подходящего момента, когда их конфронтация приведет к неизбежному столкновению. Этого она не боялась.
Не обращая внимания на колючки шиповника, Ллис устало опустилась на колени в густом кустарнике. Внешне спокойная, пересекла она поле под взглядами многих воинов, в непосредственной близости от них. На самом же деле она была очень напугана и, войдя в лес, долго шла не останавливаясь. Теперь у нее болело в боку, ей не хватало воздуха, и в горле пересохло. Девушка совершенно выбилась из сил.
– Глупышка! – обругала она себя. – «В объятиях природы у друида нет оснований чего-то бояться».
Конечно, это так… В очередной раз напомнила она себе эту истину. И вновь напоминание не принесло ей успокоения. Ее тревога была вызвана не природой. Похоже, ее беспокойство было вызвано кем-то преднамеренно. И она дрожала.
В ее памяти еще слишком свежи были слова, которые ей хотелось бы забыть:
– Убей девчонку сейчас… Похорони ее в тесаном камне, в который даже знаменитый Глиндор не сможет проникнуть.
Если бы они это сделали, это был бы для нее конец. Будучи захоронен в обработанном руками человека камне, ее дух никогда не смог бы достичь высших сфер. Она просто прекратила бы существовать на любом уровне.
К мрачным мыслям о том, как было воспринято ее исчезновение теми, кто ее любил, добавились опасения, что ей не удастся предупредить Адама, а это было очень важно. Плохо, что она не смогла вовремя почувствовать опасность, и ее беспокоило, что эта опасность может значительно усилиться из-за ее неспособности противиться пагубному обаянию раненого саксонца, а оно было для нее запретно, во-первых, потому что он невзлюбил ее, и, что гораздо важнее, оно шло вразрез с ее судьбой, предначертанной друидским происхождением. Мысли Ллис путались. Вскоре она сосредоточилась лишь на одной из них, той, которая беспокоила ее больше всего. Верно ли, что необыкновенная внешность Адама и его присутствие столь пагубно подействовали на нее, что послужили началом ослабления ее связи с силами природы, той самой связи, которая ни в коем случае не должна была прерываться? От этой мысли на душе у нее стало так тяжело, словно ее уже похоронили в камне, обработанном человеком.
Ллис решила отбросить мысли, подрывавшие ее веру в себя. Она сложила большие пальцы рук так, чтобы они образовывали прямую линию и свела вместе указательные пальцы, образовав таким образом магический треугольник. Затем она прикрыла глаза, и темные полумесяцы ее ресниц опустились на бледные щеки. Она обратилась к духам, обитавшим в молодых деревьях и кустарниках, в которых нашла приют в данный момент, с мольбой даровать ей помощь и утешение.
Через несколько минут на прелестных розовых губах заиграла улыбка: Ллис ощутила прилив новых сил, мысли прояснились. Отбросив страхи и сомнения она старалась воспринять то, что откроет ей природа. Ей казалось, что со времени ее бегства прошло очень много времени, хотя солнце было еще на полпути к зениту.
Ллис оглянулась и посмотрела в том направлении, откуда пришла. Она внимательно оглядела каждое из стоявших неподалеку деревьев и тени между ними: на ветвях одного из деревьев пела чудную песню коноплянка, с ветвей другого доносилось нестройное карканье воронов, завернувших сюда по пути в родные горы. Птичка вспорхнула, но не потому, что ее что-то испугало: Ллис увидела парочку белок, резво скакавших по ветвям в поисках шишек. Девушка убедилась в том, что вокруг нее кипит обычная лесная жизнь со всеми ее привычными звуками и ничто не нарушено присутствием человека. Тогда она повернулась и посмотрела вперед. Там было множество старых дубов и вязов. Ее внимание отвлекли вцепившиеся в рясу из домотканой материи шипы дикой розы.
Путешествуя с братом и Глиндором, она не раз искала убежища под грациозно спускающимися до земли ветвями ивы, такой же, как стояла сейчас неподалеку от нее. Внимательно присмотревшись, она увидела, что сквозь сплетение ветвей и густую траву под ивой пробивается какой-то слабый свет. Он манил ее, пробуждая приятные воспоминания о тех случаях, когда ей доводилось отдыхать в подобных местах. Она ответила на этот ласковый призыв… Но предварительно приняла меры предосторожности.
Колючки кустарников не желали ее отпускать, и это было первым препятствием, хотя и самым легким.
Она поспешила в густую тень за ближайшим дубом и порадовалась тому, что обута в грубые башмаки. Она отметила это еще в монастыре. Башмаки были сшиты из толстой кожи и зашнурованы от пальцев до лодыжек. Они прекрасно защищали ноги от сучков и колючек.
Ллис раздвинула зеленый занавес ветвей и нашла за ними то, что и ожидала: тлеющие угли, которые можно раздуть, когда нужно приготовить еду. Укромное убежище под ивой сейчас пустовало, но оно было обитаемым. Тлеющие угли и утварь были достаточным тому доказательством, но там же лежали свернутые меховые шкуры, служившие постелью, одна светлая, другая темная, и ранцы с длинными тесемками, чтобы удобно было носить на спине и на груди. Да, похоже, здесь жили двое.
Войдя в это лесное жилище, Ллис застыла: на свертке из светлого меха лежало украшение, которое было ей знакомо и вызывало крайне неприятное чувство. Это был треугольник вершиной вниз. Когда она впервые его увидела, она была в отчаянии, заключение поначалу лишило ее ясности мысли и душевного покоя. Теперь же ум ее был чист, и она узнала символ, изображенный на этом медальоне – это был перевернутый знак веры друидов. Медальон был на темноволосой женщине с широкими седыми прядями, которая принесла Ллис воду… То самое питье, что погрузило девушку в неестественно глубокий сон… Из разговора, подслушанного на лестнице, Ллис знала, что женщину звали Гитой.
Гнев и страх охватили Ллис. Они мешали ей ясно мыслить. К тому же перед ней предстал образ Адама, что само по себе было опасно. Любые мысли об этом прекрасном мужчине грозили лишить ее контроля над собой. Она постаралась изгнать образ златовласого воина, занесшего меч, чтобы ее защитить, и воспоминания о волнующих мгновениях, последовавших за ее спасением, – о янтарном огне его глаз, о поцелуях и объятиях, от которых разрывалось ее сердце, с ни с чем не сравнимом удовольствии быть рядом с ним.
То, что он занимал ее мысли даже в минуты смертельной опасности, лишний раз доказывало, каким пагубным влиянием обладает этот человек. Выбранив себя, Ллис отвернулась от лежавшего на шкуре медальона, чтобы со всей серьезностью предаться исполнению триады, которая должна была даровать ей покой. К этой мольбе она добавила еще и молитву, которую тихонько пела в монастыре.
И Ллис действительно ощутила в душе мир и покой. Затем пришло желание побыстрее покинуть убежище под ивой. Но прежде она порылась в ранце, стоявшем возле свернутой темной шкуры. Она была уверена в том, что ее преследователи будут искать фигуру в монашеском одеянии. Поэтому она обрадовалась, когда нашла в ранце платье. Хотя вишневый цвет был не самым подходящим для бегства через лес, платье было примерно ее размера, оно явно не принадлежало Гите, которая была заметно полнее.
Ллис сбросила домотканую рясу, быстро надела вишневое платье и обнаружила, что оно хорошо сидит на ней… даже слишком хорошо. Никогда еще она не носила платья, так плотно облегавшего ее фигуру. Она расправила спереди кружева, чтобы прикрыть грудь. Ее смущало, что это облегающее платье открывало грудь гораздо сильнее, чем она считала возможным. Увидев ее в таком одеянии, Адам сочтет ее настоящей распутницей! Она вновь отбросила настойчиво преследующие ее мысли об этом человеке. Ее неудобство и его неудовольствие сейчас не имеют значения. Что будет, то будет! Нескромность в данном случае просто мелочь, потому что сейчас есть дела поважнее – надо избавиться от врагов.
Она вновь покопалась в ранце и обнаружила маленькую сумочку из ткани, очень похожую на ту, которую у нее забрали похитители. И вновь ее покой был нарушен. На этот раз от волнения. У нее появилось такое ощущение, что сейчас она обнаружит сокровища, достойные короля. В горле у нее стоял ком. Она положила сумку на свернутую темную шкуру, вынула из сумки кремень, небольшие флаконы и… белый кристалл, очень похожий на тот, что был в ее собственной сумочке. Полумрак лесного убежища осветила улыбка: она получила доказательство того, что ее связь с силами природы все еще достаточно сильна. Ее мольбы не остались без ответа. Сознание этого было для нее так же важно, как и находка белого кристалла. Хотя это был и не ее собственный кристалл, она надеялась, что он ответит на ее призыв, когда ей это понадобится.
Ллис осторожно положила в сумку кристалл и кремень, который мог пригодиться для практических нужд. Что за эликсир был во флаконах, она не знала, но вспомнив о том сонном зелье, что ей добавили в воду, подумала, что ей это не понадобится, и оставила флаконы в ранце. На дне ранца она нашла пояс из бронзовых дисков, скрепленных между собой крючками и петлями. Ллис никогда не носила других поясов, кроме плетеных, но сейчас она подумала, что пояс ей понадобится – она повесит на него сумочку. Сложив монашеское одеяние, Ллис положила его в ранец, где теперь кое-чего не хватало. Она повернулась, чтобы уйти, но ее внимание вновь привлекли тлеющие угли. На этот раз их свет отражался в странном медальоне, темная тусклая поверхность которого теперь ярко сияла.
Медальон производил на нее отталкивающее впечатление, но она помнила, что Гита использовала свое могущество против тех, кого Ллис любила, поэтому девушка протянула руку и взяла медальон. Вероятно, Глиндор может использовать подобные мерзкие вещи для предотвращения грозящих опасностей. Она быстро убрала его с глаз долой, словно это было ядовитое насекомое, уложив в сумочку рядом с белым кристаллом.
