И считая презрение достаточным оправданием своих действий, Адам быстро шагнул навстречу предполагаемому призыву. Впервые в жизни Ллис оказалась в объятиях мужчины, прижатая словно раскаленным железом к мощному мужскому телу. И эти объятия явно не были платоническими объятиями брата, друга или наставника. Близость могучего мужчины кружила ей голову. Ллис ощутила непонятную слабость. Дрожа от наплыва ошеломляющих ощущений, она подняла глаза и встретилась с морем янтарного огня.
      А Адам наблюдал за ней, пораженный выражением этого прелестного лица, подобного нежнейшей розе. И это лицо погасило его насмешку и свело на нет его первоначальное намерение обратить свое желание в наказание. Когда из уст девушки вырвался сдавленный стон, Адам наклонился, чтобы взять то, что хотел. Но грубый вначале, этот поцелуй постепенно превратился в нечто совсем иное, отчего у Ллис перехватило дыхание. Его губы вновь и вновь касались ее губ, до тех пор, пока они не стали податливыми.
      Ллис охватило чудесное волнение, о существовании которого она даже не подозревала. Кровь горячей волной побежала по ее телу. Движимая инстинктом и желанием найти опору в этом, ставшим таким шатким мире, она обхватила его широкие плечи и запустила пальцы в его золотую гриву.
      Чувствуя себя виноватым и погруженный в свои мысли, Адам тоже попробовал на ощупь роскошные черные волосы и еще крепче прижал к себе девушку. Он уступил молчаливой мольбе ее полураскрытых, подобных лепесткам цветка губ, столь наивно требовавших более глубокого, всепоглошающего поцелуя.
      Наивно?
      Эта мысль потрясла его. Ведь ему только что показалось, что он пил с ее губ медовый нектар невинности.
      Адам отпустил губы девушки и взглянул в ее глаза, затуманенные желанием и смущением. Наивная? Невинная? Слова, неприменимые к этой женщине, предательскую натуру которой он знал. Он видел правду в ее глазах и слышал ее жестокий смех.
      Адам горько усмехнулся. Ллис была воспитана как колдунья, и ее невероятный талант притворщицы был доведен до совершенства. Адам всегда гордился своей способностью разбираться в людях, но теперь он оказался не способен разглядеть за ее милой наружностью гнилую сердцевину, которая, по его мнению, и составляла ее суть. Он безжалостно подавил в себе чувство вины – он почти уверил себя, что из-за него нежные чувства невинной девушки превратились в страсть, – разжал руки и сделал шаг назад от этой опасной женщины.
      – Вы, должно быть, считаете меня дураком и думаете, что меня так легко ввести в заблуждение? Вы думаете, что я стану слабым и податливым? И забуду, как вы злобно радовались смерти Элфрика?
      Чувствуя, что ее неожиданно пустили плавать по беспокойному океану, окутанному плотным туманом, Ллис удивленно подняла брови:
      – Кто такой Элфрик? Адам зарычал от возмущения:
      – Теперь вы станете утверждать, что никогда не были в монастыре Уинбюри!
      – Но я действительно никогда там не была, – с этими словами Ллис в мольбе протянула руки ладонями вверх. В смятении чувств она искала ясности, она хотела разобраться в странных обвинениях Адама.
      Адам долго изучал искреннее лицо девушки. Он слишком живо помнил сцену в монастыре, чтобы признать, что она невиновна, но он также понимал, что она никогда не признается, что участвовала в той ужасной сцене. Придя к такому выводу, он решил, что дальнейшие расспросы о событиях в монастыре будут только напрасной тратой времени.
      – Что за странный ритуал вы здесь совершали? – спросил он, глядя на девушку непроницаемым взором янтарных глаз.
      Ллис знала, что подобным приемом часто пользовался Глиндор, чтобы сбить собеседника с толку. Тем не менее столь неожиданная смена темы разговора так поразила ее, что она ответила не задумываясь:
      – Я умоляла силы природы помочь Ане побыстрее выздороветь. – Увидев, как он скептически поднял брови, она добавила: – Брина занята лечением девочки отварами пижмы, жимолости и некоторых других трав, поэтому она попросила меня пропеть вместо нее на заре мольбу об исцелении ее ребенка.
      В следующее мгновение Ллис обеспокоенно прикусила язык. В возбужденном состоянии она нарушила важнейшее правило – говорила с чужим о силах, неведомых людям непосвященным и необученным, людям, которые не могли и не желали понять. И этот проступок мог повредить тем, кто был способен общаться с силами природы во всех их проявлениях.
      Чтобы исправить причиненное зло, Ллис решила вернуться к прежней теме разговора.
      – Так за кого же вы меня приняли? И какое отношение к благочестивым монахам имеет встреченная нами женщина?
      Какую игру ведет эта хитрая женщина? Ведь ответы на эти вопросы были прекрасно известны им обоим.
      Ллис никогда не могла пожаловаться на недостаток мужества, но тут ей пришлось напрячь все свои силы, чтобы устоять под взглядом мужчины, великолепные глаза которого пылали огнем.
      Глядя в немигающие глаза темноволосой красавицы, Адам думал о том, что стоит за ее вопросами. Может быть, взывая к его памяти дерзкой ложью, она рассчитывает избавиться от его неприязни или поколебать его уверенность в том, что он видел? И все же в этой новой роли она казалась Адаму совсем не похожей на ту развратную сирену из монастыря Уинбюри, ни на ту тихую застенчивую девушку из дома Вулфейна. Была ли эта решительная девушка ближе к сути своей натуры? Каков бы ни был ответ на этот вопрос, ее сегодняшнее обличье лишь демонстрировало способность легко переходить от одного облика к другому. Это укрепило намерение Адама никогда не доверять дьявольской красавице. Ему было неприятно при одной мысли, что она могла поколебать его решимость.
      Ллис увидела, что очертания рта Адама стали тверже и на губах появилась презрительная усмешка. Было ясно, что он не ответит, но она знала, что он помнит о минувших мгновениях. При всей внешней сдержанности, которую она всегда проявляла, в ней тлел глубоко запрятанный огонь, и огонь этот искрами мерцал в ее сапфировых глазах. Она гордо вскинула голову.
      Некоторое время они оставались неподвижны, и каждый думал, что другой уступит, и оба ошибались.
      – Адам! Ллис!
      Они разом обернулись на зов. Их звал Вулфейн, удивленно и пристально их рассматривая. Надо было срочно обсудить недавно обнаруженные странные факты.
      Ставни на окнах отворили, и свет позднего утра проникал в темную комнату. Открылась дверь, и вошел пожилой сгорбившийся фермер, тяжело опирающийся на посох. Вдоль длинного стола владетеля Трокенхольта сидели в ряд четыре человека и ждали, когда к ним подойдет хромой. Он шел очень медленно.
      Ллис сидела рядом с Адамом, а Брина на своем обычном месте по правую руку от Вулфа. Тихонько покусывая губу, Ллис догадывалась, что случилось что-то необычное. Домой позвали не только ее и Адама, но и Брине пришлось на время оставить дочь. К счастью, после того как Ллис пропела на заре молебен, Аня очнулась от противоестественного забытья. Однако она еще бредила и приходила в себя время от времени совсем ненадолго.
      Чтобы отвлечься от беспокойных мыслей, Ллис принялась рассматривать окружающую обстановку. За последние годы она не раз гостила у своих приемных родителей, так что дом был ей хорошо знаком – длинный прямоугольный зал, в южном конце которого на возвышении стоял стол, позади стола вход в просторную спальню хозяев и в маленькую спаленку детей. К северному концу зала позднее были пристроены еще две комнаты. Они были предназначены для бесконечной вереницы пациентов Брины. Но сейчас в одной из этих комнат жила Ллис, в другой – гостивший здесь правитель Оукли. Пациентам были предоставлены простые набитые сеном матрасы, положенные в углу возле комнаты Адама у стены. Стол, стоявший в углу, где хранились травы, располагался вдоль стены комнаты Ллис.
      Испытывая напряжение от близости красивого гостя, Ллис старалась сосредоточиться на деталях. Хотя она жила в доме на этот раз уже почти три недели, некоторые мелкие подробности она не успела разглядеть. Например, она не обращала внимания на приделанную между окнами полку с корзинами для продуктов и на бочки, стоявшие под полкой. У входной двери в стену были вбиты колышки для плащей, которые порой были нужны даже летом.
      Голос Вулфа оторвал Ллис от разглядывания удобного и ухоженного жилища. А ведь это занятие помогло ей отвлечься от присутствия Адама. Она опасалась, что ей не удастся так же успешно избегать встречи с упорным взглядом его янтарных глаз.
      – Улфред, у нас гостит знаменитый воин Адам Брачтвард, илдормен Оукли, – Вулф движением руки привлек внимание согбенного временем фермера к золотоволосому мужчине, столь же могучему, как и хозяин.
      Улфред узловатыми руками мял шапку: он слегка нервничал, но улыбнулся гостю, о котором вся Нортумбрия распевала бесконечные хвалебные песни.
      Вулф заметил смешанное со страхом восхищение в поблекших с годами глазах старика и обратил внимание, что в зале стало неестественно тихо. Несколько рабов, делая вид, что заняты работой по дому, напряженно вслушивались, стараясь не пропустить ни слова из того, что будет сказано участниками назначенной на столь необычное время встречи двух илдорменов, двух ведьм и пожилого фермера. Можно было не сомневаться, что еще до наступления темноты каждое произнесенное здесь слово станет пищей для бесконечных пересудов и сплетен.
      – Шестнадцать дней назад на пути в Трокенхольт лорд Адам и его люди остановились на ночлег в лесу, – при этих словах Вулф кивнул на Седрика и Пипа.
      Ллис перевела взгляд на людей Адама. Она редко видела эту парочку. Однако знала, что старший из них, крепкий, с бочкообразной грудью, суров и угрюм, а младший, огромный, добродушный молодой человек едва ли был в состоянии сдержать свое любопытство и бесконечные шуточки. Ллис удивилась, когда незадолго перед этим они вошли в зал. Теперь они стояли в глубокой тени у открытой двери. По контрасту с яркими лучами льющегося через дверь солнечного света тень казалась еще более глубокой.
      – О нет! – Улфред вовсе не желал осуждать поступок человека, которого все признавали воином большого ума. Он только грустно покачал седой головой, хотя слова его прозвучали упреком: – Окрестные леса опасны, очень опасны!
      Уголки рта Вулфа грозили вот-вот сложиться в усмешку над плохо скрытым упреком пожилого фермера. Он скосил глаза на Адама и с облегчением увидел, что реакция старика забавляет его так же, как и самого Вулфа.
      – Лорд Адам получил урок: глухой ночью на него напали. Но и трусливые убийцы тоже получили урок, встретив отпор доблестного воина.
      Понятие такта было неведомо Улфреду, да и необходимости в нем он не ощущал, поэтому он и не подозревал, как глубоко задел человека, которым восхищался. Представив себе самодовольных безусых юнцов, напавших на лорда Адама, он крепче сжал посох, откинул голову назад и радостно закудахтал, когда представил, как кучка негодяев обратилась в бегство, неожиданно встретив грозного врага.
      Вулф подождал, пока старик успокоится: у него были свои причины для разговора с бесхитростным фермером.
      – Лорд Адам думает, что неуловимые нарушители, творящие зло на моих землях, могут оказаться теми же самыми злодеями, что пытались убить его. Поэтому он согласился на время отдать в наше распоряжение свою крепкую руку и светлую голову, чтобы мы смогли избавить Трокенхольт от этих негодяев.
      Улфред выражал свое одобрение с тем же энтузиазмом, что и упрек. Он энергично закивал головой и усмехнулся, демонстрируя отсутствие изрядного количества зубов.
      – Ты первый из моих людей, кто видел этих злодеев, поэтому я прошу тебя повторить лорду Адаму то, что ты рассказал мне.
      Гордый своей важной ролью Улфред просиял. Он немного помолчал, кивая головой и собираясь с мыслями.
      – Похоже, ночь – их любимое время. Вчера вечером в сумерках я ехал домой и наткнулся на только что убитого оленя. Он был убит стрелой, пущенной в самое сердце. Я еще дивился точности выстрела, когда меня окружили незнакомые люди, – с негодованием рассказывал Улфред. – Это были лесные браконьеры, чтоб их поскорее настигла смерть! И что самое удивительное, начальником у них был молодой парень, самый младший из них. Он предложил мне монету за то, чтобы я не распускал язык.
      Замолчав, он одной рукой придержал посох и шапку, а другой начал рыться в сумке, висевшей на тощей груди. Наконец он нашел то, что искал, и, наклонившись, положил на голый дощатый стол между двух илдорменов блестящую золотую монету.
      – Мужчины постарше были недовольны, но я не дал парню передумать и схватил золото, – он кивнул в сторону лежавшей на темном столе монеты, от которой, казалось, исходило сияние. Он взглянул в глаза своему господину: – Но вы же знаете, что как только поднялось солнце, я принес ее сюда.
      Улфред вздохнул, ожидая заслуженной похвалы, и все четверо сидящих за столом не замедлили выразить признательность и высокую оценку его поступку. Пока Адам тщательно рассматривал взятую со стола монету, Вулф напомнил старику:
      – Однако ты видел не только оленя и монету, не правда ли? Ты видел еще кое-что интересное. – В рассказе фермера была опущена самая важная деталь. Старика можно было простить за то, что он пропустил подробность, ценности которой не понимал, но слушателям следовало о ней знать. – Расскажи-ка нам о…
      – О кольце?
      Улфред был недоволен, что господин настаивает на упоминании той чертовой вещицы, которую он исключил из рассказа, как лишнюю подробность, потому что она только мешала. Хотя кольцо и было красивым, но недорогим – без драгоценных камней, и даже не золотое. Ха! Монета была куда дороже, чем та никчемная вещица.
      Упоминание о кольце тотчас же привлекло внимание Адама.
      – У их вожака, у этого молодого парня, на мизинце была странная штуковина из переплетенных полосок золота, серебра и бронзы.
      Адам почувствовал, что сейчас узнает нечто важное. Ему стало досадно, что дело продвигается так медленно, но он сдержал нетерпение и спросил:
      – А как были переплетены эти полоски? Какой металл был сверху?
      – Бронза. – Улфред начал понимать, что пропущенная подробность может оказаться ключом к загадке, которую пытались решить господа. – Похоже на то, что полоски эти сплетались в какой-то знак, вроде того, что писцы изображают на пергаменте. Но я не знаю его названия.
      Адам быстро вынул из кармана письмо, полученное им от Элфрика.
      – Пип, – позвал он, – принеси-ка нам холодный уголек из камина, чтобы наш друг Улфред смог нарисовать нам знак, который он видел. – Адам не мог ждать, пока принесут перо и чернила, да и рисовать пером старику было бы непривычно.
      Пока Пип рылся в пепле, отыскивая уголек, Адам расстелил пергамент на толстых дубовых досках стола. Он счел это знаком судьбы – последняя мольба Элфрика о помощи будет использована для того, чтобы поймать тех, кто погубил его, или, по крайней мере, указать путь к их поимке.
      Улфред стремился загладить свой промах, сожалея, что не сразу рассказал обо всем. Он взял дрожащей рукой уголь и принялся за дело. Нахмурив брови так, что они сошлись на переносице, Адам наблюдал за тем, как старик с трудом выводил некое подобие латинской буквы «S». Примерно так же, только гораздо более искусно его брат и отец выводили эту букву в начале страниц рукописей, и эта же буква использовалась при составлении различных орнаментов в изделиях, предназначенных для влиятельных людей. Буква подтверждала догадку, которая возникла при упоминании о бронзовой полоске.
      Адам взглянул на Вулфа. Они без слов пришли к одному и тому же выводу. Информация, полученная от Улфреда, подтверждала все, о чем догадывался и чего боялся Вулф, но она не проясняла, что за всем этим стоит. Они оба понимали, что полученных из вторых рук свидетельств в виде рисунка и сообщений о кольце недостаточно, чтобы они могли послужить серьезными обвинениями для осуждения высокородного негодяя. А без серьезных доказательств этот «молодой парень» продолжит творить зло, и над округой по-прежнему будет висеть угроза. Если бы только они смогли узнать, зачем и почему…
      Адам в задумчивости так сильно прижал письмо к столу ладонями, что пальцы его побелели. Он думал о том, что, к сожалению, им потребуется найти другие доказательства, поскольку в рассказе Улфреда, к разочарованию Адама, ничто не подтверждало и не опровергало его подозрения об участии епископа в последних событиях. В нем не было ничего, что могло бы доказать невиновность Элфрика в таком страшном для христианской души грехе, как самоубийство.
      Ллис видела, что Адам глубоко погрузился в свои мысли и не заметил, как Вулф вложил монету в мозолистую руку фермера.
      Улфред удалился, надувшись от гордости. Он был вполне доволен наградой и одобрением своего господина и пребывал в приятной уверенности, что еще до наступления ночи все население Трокенхольта будет наслышано о его благородном поступке. Да, он был хорошо вознагражден.
      Когда Пип и Седрик ушли, чтобы вернуться к возложенным на себя обязанностям помощников Мел-вина, Брина взяла на руки крошку-сына, который, проголодавшись, уже начинал похныкивать, и исчезла в комнате, где лежала Аня, а Ллис проскользнула в угол зала, желая оставаться в тени.
      Она устроилась на трехногом стуле у стола с припасами для лечебных нужд и принялась смешивать травы для снотворного отвара, необходимого страдающим острой болью. Руки ее трудились, но мысли были далеко. Она думала о том, что узнала вчера, и о тех туманных намеках, которые услышала сегодня утром, включая и невысказанные предположения. Она пыталась сложить из всего этого цельную картину. Похоже, оба саксонских лорда знают, что стоит за нависшей опасностью: об этот говорило их молчание. Но Ллис удивляло, почему на эту странную встречу со старым фермером пригласили ее и Брину.
      Из-под густых ресниц глаза Ллис украдкой наблюдали за мужчинами. Внешне похожие – оба золотоволосые, высокие, мощного сложения, – на самом деле они были очень разными не только по возрасту: Адам был на десять лет моложе друга. Оба прославленные воины, но если Вулф оставался внутренне спокойным и мягким, Адам, несмотря на ласковое обращение с Кабом, выглядел сдержанным, но чувствовалось, что в душе у него бушует пламя. Ее уже опалило огнем его презрения и гораздо более опасным жаром, исходившим от его рук.
      Один – приемный отец, другой – настолько привлекательный мужчина, что Ллис почти рада была тому, что он так враждебно к ней относится. Почти рада. Во всяком случае она хотела бы этому радоваться.
      Пока Ллис наблюдала за ними, два илдормена короля Эсгферта встали и удалились, не говоря ни слова, погруженные в свои мысли о том, как выследить врагов и положить конец опасностям, грозившим этому краю.

ГЛАВА 5