– Охотник сбит действительно! – Осторожное хихиканье пожилого джентльмена пронзило поглощенную друг другом пару. – Но я не вижу, чтобы наша помощь была нужна, или нет?

Смешки и соленые шуточки, приглушенные из уважения к присутствующей даме, посыпались со стороны мужчин, прорвавшихся сквозь густую стену растительности.

Грэй мгновенно отпустил свою жену, но в короткий миг поймал на ее лице выражение потрясенного удовольствия, почти благоговения, прежде чем краска смущения, почти такая же яркая, как ее волосы, залила щеки. Это выражение служило желанным доказательством, что быть терпеливым дальше нет причины.

– Вы поняли правильно. В меня стреляли. – Грэй отодвинул Элизабет и сел. Его следующий вопрос был сдобрен некоторой долей юмора: – Не хочет ли кто-нибудь из вас взять на себя ответственность?

Шутливый смех оборвался, в воздухе застыло напряженное молчание.

– Уверен, что не сам себя подстрелил? – Легкомысленные слова Лоренса смягчили неловкость.

Лиз вскочила на ноги и разгорячено набросилась на графа:

– Он и я оба выстрелили в небо, и я видела, как упали две птицы, пятая у каждого из нас.

Лоренс пожал плечами:

– Мы все слышали выстрелы, и, поскольку мы охотились по двое, наше местонахождение можно легко установить. Поэтому, какой бы отвратительный «несчастный» случай ни произошел здесь, можно доказать, что ни один из нас не является преступником, ответственным за него. – Он намеренно употребил термин, которым Грэй неизменно определял подобные происшествия.

– Конечно, нет, – немедленно согласился Грэй. – Возможно, мы имели несчастье натолкнуться на браконьера. – Он пожал плечами и быстро отвлек внимание всех от темы виновности. – Меня больше заботит, как бы поскорее добраться до охотничьего домика, чтобы врач занялся этой досадной раной, которая помешала мне доказать, что лучший охотник – я.

Охотники ответили на поддразнивающую колкость, рассчитанную на то, чтобы поднять им настроение, преувеличенно пылкими заверениями в своем превосходстве. Пока они со смехом спорили по этому поводу, Грэй признал, что, оказавшись выведенным из строя, он заплатил своей драгоценной независимостью за отвлечение их внимания. Он считал, что прекрасно может сам дойти до домика и обработать рану без чьей-либо помощи. Но, с другой стороны, он намеренно поставил себя в зависимое положение – чтобы доставить удовольствие Элизабет, – подчинившись уходу, которого требовала ее трогательная забота о нем.

Когда после бессовестного, по мнению Лиз, промедления Лоренс и остальные заспешили организовать доставку Грэя, она, в беспокойстве, осталась с мужем наедине. Помня о том, что произошло между ними до прибытия помощи, и о жаркой бестактной самозащите, потребовавшей от Грэя усилий по умиротворению строптивицы, она не могла найти слов для извинения. Мужчина рядом с ней побледнел и откинулся на спину, закрыв глаза, а кровь продолжала сочиться сквозь самодельную повязку. Молча ожидая, Лиз была лишь благодарна, что охотничий домик не очень далеко, ибо либо минуты пролетели быстрее, чем она заслуживала, либо граф вернулся слишком скоро. За ним ехала фермерская повозка с двумя слугами, которым он приказал поднять раненого герцога и уложить на застеленное одеялами сиденье.

Хотя ей предложили место на скамье возничего, Лиз отказалась. Вместо этого, игнорируя манеры, приличествующие благородной леди, она вскарабкалась в повозку и снова устроилась рядом с мужем. Колеса не сделали и двух оборотов, как она, в смущении, попала в фокус прямо направленного на нее пристального взгляда, который не отпускал ее на протяжении всей неудобной, но, к счастью, короткой поездки.

Охота началась в такой ранний час, что полдень едва наступил, когда доктор обработал рану Грэя, и его уложили в постель в комнате для гостей. В этой комнате, как и в остальных девяти, для придания дому деревенского колорита, были полы из толстых досок, покрытые плетеными ковриками, свечи в оловянных подсвечниках вместо газовых ламп и толстое расшитое покрывало на тяжелой железной кровати.

Лиз не допустили к Грэю, пока работал врач, и это дало ей время избавиться от слишком облегающего охотничьего костюма. Вернувшись в комнату Грэя после визита врача, она нашла мужа, облаченного в скромную белую ночную сорочку, сидевшим в постели и обложенным многочисленными подушками, и оставалась рядом с ним весь день, раздражаясь оттого, что их не оставляют наедине. Она хотела задать определенные вопросы об источнике грозившей ему опасности, которую он не мог больше отрицать. Он не отделается пустым разговором о несчастных случайностях… Не в этот раз… она и прежде не приняла такой слабой отговорки по поводу предыдущих инцидентов, просто не пыталась обсуждать с ним это дело после своей первой попытки.

Ее нетерпеливое желание не имело никакого значения. Их ни на минуту не оставляли одних. Леди Хелена вводила и выводила нескончаемые толпы посетителей, исполненная решимости развлекать герцога глупыми играми и еще более глупой болтовней. Мужчинам вскоре надоело, и они, извинившись, удалились, но их жены были более настойчивы в своем внимании.

Особенно Дидре. Глаза Лиз запылали, как только легкомысленная, но очень хорошенькая молодая женщина вошла в комнату. Прошлым вечером Дидре, не теряя времени, дала Лиз понять, что когда-то ее имя романтически связывали с именем Грэя. Это было, конечно, до ее замужества с «дорогим» Артуром, мужчиной почти втрое старше ее, чей титул, хотя и не такой высокий, как у Грэя, несомненно, делал его драгоценной добычей. Это обстоятельство заставило Лиз вспомнить бедную Дру и маркиза Поксуэлла.

Накануне вечером Лиз в состоянии была найти эту женщину забавной и даже пожалеть ее. Но сегодня, когда она подвинула стул к кровати Грэя, будто имела право оставаться поблизости от него, как и жена, сидевшая напротив нее, терпение Лиз начало лопаться. Ускорению этого процесса способствовало каждое слово, которое она ворковала, и каждое утешающее прикосновение, больше походившее на ласку.

– Дидре, кажется, эта рана подействовала на меня больше, чем я думал. Я чувствую, что утомился.

Грэй сначала нашел признаки ревности Элизабет забавными и лестными. Однако, зная ее непредсказуемость, он понимал, что благоразумнее положить этой сцене конец. Кроме того, вопреки намекам Дидре, он никогда не мог долго выносить ее бездумную болтовню и перенасыщенную лесть.

– Я уверен, что тебя не обидит желание раненого остаться одному и отдохнуть несколько часов – под наблюдением своей жены.

Лиз не была уверена, добавил ли он последние слова ради нее или просто чтобы избавиться от раздражавшей его посетительницы. Какова бы ни была причина, она была довольна. Благополучно вышедшая замуж Дидре ясно дала понять, что намеревается возобновить свою прошлую связь с Грэем, и если бы Лиз вынудили наблюдать, как эта женщина хлопает ресницами или гладит изящными пальчиками сильную мускулистую руку, еще раз… В общем, благодарение небу, ей не придется!

Толстая дверь закрылась за Дидре и постоянно толкущейся бабушкой Хеленой, оставляя Лиз с Грэем на неопределенное время. Тут она поняла, что это и есть та возможность, которой она ждала. Потребовать ответов, твердо сказала она себе, только это. Но хотя она пыталась отогнать вероломное воспоминание о второй причине, почему она жаждала остаться с ним наедине, ее сердце опять принялось за свой глупый трепет.

– Грэй, – твердо подавляя грешные мысли о прошлых интимностях, Лиз повернулась к мужу с решимостью, подкрепленной еще не остывшим гневом от заигрываний Дидре, – почему кто-то пытается вас убить?

– Убить меня? Вряд ли это так, – рассеянно ответил Грэй, освобождаясь от всех, кроме одной, подушек. – Очевидно, вы забыли прошлый раз, когда требовали уединения, чтобы обсудить со мной этот вопрос.

Бирюзовые глаза, широко раскрывшись, смотрели на руки, начавшие расстегивать пуговицы на ночной сорочке.

– Я уверил вас тогда, что всякий раз, как окажемся одни, мы найдем лучший способ занять наше время. – Одним ловким движением Грэй стянул рубашку через голову и с гримасой отвращения отбросил ее в сторону, мощные мускулы волной прокатились при этом движении. – Ненавижу эти штуки.

У ошеломленной при одном взгляде на его обнаженный торс Лиз дыхание перехватило в горле. Совершенно очевидно, этот мужчина, непринужденно сидевший наполовину или полностью обнаженным на постели, не все свое время проводил в парламенте и за столом управляющего имением. Она знала о его силе, не раз побывав в его объятиях. Все же ее сердце безумно забилось толчками при этой убийственной демонстрации очевидной, откровенно пугающей мужественности. Ее взгляд метнулся от его широкой груди с темным треугольником волос, сужающейся полоской уходившим вниз по твердому животу, туда, где поперек узких бедр было небрежно накинуто покрывало.

Грэй наблюдал, как в блестящих голубых глазах страх борется с чарами. Неизбежная победа последних вызвала неотразимую многозначительную улыбку на его губах. Тем не менее он нарочито неправильно понял ее реакцию. Насмешливо подняв брови, он спросил:

– Шокированы, что я предпочитаю спать без этих бесполезных помех?

Барахтаясь в бурном море эмоций и физических ощущений, Лиз ухватилась и держалась за идею, конечно же, добродетельного плана обеспечить его по меньшей мере хоть частичной защитой. Она отбросила борьбу между желаниями и опасениями перед неизвестным и смело шагнула вперед:

– Вы правы. Нет смысла тратить время на обсуждение угрозы, когда есть меры, которые мы можем принять для ее уменьшения.

Грэй раскрыл глаза, снова пораженный ее неожиданным ответом:

– Уменьшения?

– Да.

Лиз на шаг приблизилась к постели, но на всякий случай смотрела только в его лицо, а не на волнующую ширину плеч и груди. Со всей серьезностью она произнесла:

– Тщательно обдумав эту проблему со времени той ночи, когда наша карета потеряла колесо, – Лиз изумилась ровности своего голоса, когда внутри у нее все дрожало, – я пришла к заключению, что в качестве первой линии обороны вы должны иметь наследника.

Солнечный свет заиграл на светлых висках Грэя, когда он медленно потряс головой, пытаясь найти смысл в ее словах.

– Не потому, – поспешила добавить Лиз, боясь быть неправильно понятой, – что я верю, будто Тимоти каким-то образом причастен к этим «несчастным случаям». Но настоящих виновников могло бы остановить то обстоятельство, что нет удобной кандидатуры, на которую можно взвалить ответственность за их преступление.

В отрицательном покачивании головы Грэя Лиз прочла отказ ее плану в логике и серьезно попыталась более четко сформулировать свое предложение:

– Неужели вы не понимаете? Когда у вас будет наследник или видимое доказательство его неминуемого появления, ваши враги не смогут надеяться, что Тимоти обвинят в вашей гибели. Вы ведь понимаете это, да?

С нарастающим удовольствием Грэй наблюдал, как Лиз приходит в смятение, которое она в обычных обстоятельствах презирала. На протяжении дней, недель он постепенно, осторожно соблазнял свою жену, с каждой минутой все больше теряя терпение от желания до конца соблазнить ее. И вот она стоит тут, предлагая ему себя. Как похоже на его откровенную жену: сделать то, чего не сделала бы ни одна благовоспитанная женщина, – предложение мужчине, пусть даже собственному мужу. Сочный смех внезапно заполнил комнату, и Грэй притянул Лиз к своему здоровому боку.

– Тогда, – широко улыбаясь, Грэй смотрел на женщину, лежащую наконец-то в его постели, – непременно осуществим ваш план моей защиты.

Он медленно вытащил шпильки из ее волос и пропустил пальцы сквозь их нежный шелк. Остатки насмешливости в его улыбке были сожжены воспоминаниями о ночах, проведенных в мечтах о ней. В его фантазиях яркость ее пышных волос создавала прекрасный фон для роскошных соблазнов ее тела, когда она страстно протягивала к нему руки. Желая воплотить это видение, Грэй расстелил массу чудных волос, шелковистее даже, чем в его воображении, по своей подушке, нежно опустив Лиз на их пламя, и в тумане растущего желания начал неторопливо расстегивать ее строгую блузку.

Он достаточно часто обнимал Элизабет и знал, что она терпеть не может, редко носит и, при ее тоненькой талии, не нуждается в корсете. Так что когда он разделается с пуговицами, между ним и ее пышной грудью не останется ничего, кроме тонкого, почти прозрачного белья, которое он выбрал для нее в Париже. Глаза его полыхнули молнией при мелькнувшей в мозгу опасно волнующей картине.

Поглощенная ощущением близости этого неотразимого мужчины, Лиз не могла пошевелиться. Вскоре она затерялась в тумане неудержимого возбуждения, трепеща от последствий своей бравады, в то время как с каждой расстегнутой пуговицей губы Грэя касались короткими, сладко дразнящими поцелуями того, что под ней открывалось. Сначала он едва коснулся основания шеи, потом, нажимая немного крепче, провел губами вдоль узкой полоски, обнажившейся между открытыми краями блузки. Несмотря на тонкий хлопок, якобы ограждающий ее кожу от его губ, язычки пламени бежали по ее телу от каждой точки, к которой он прикасался дразнящим поцелуем, пока она не задрожала в их жарком огне. Неподдельная реакция жены вызвала у Грэя довольную улыбку. Движимый потребностью, чтобы она так же страстно желала его, как он ее, он приказал себе притушить пламя, поджигавшее его кровь, и обуздать нетерпеливую страсть. Добиваясь своей цели, он удерживался от страстного порыва сорвать с нее одежду и продолжал нежно ласкать открывавшееся в разрезе блузки тело. Но с каждым мгновением он все больше ощущал ее ничем не сдерживаемую, едва прикрытую грудь. Эти ощущения вызывали слишком живое представление о роскошных чашах, натягивающих хрупкие оковы канифаса и кружев. Внезапно ему захотелось погладить их и в то же время сжать – буйное желание, настолько не знакомое мужчине, славившемуся своей ледяной выдержкой, что оно потрясло его до самой глубины. Эта женщина действовала на него так, как ни одна другая до сих пор… и вряд ли когда-либо сможет. Он замер, стремясь овладеть собой.

Утонув в море ощущений, Лиз слышала его затрудненное дыхание. Это сломало невидимые барьеры, державшие ее неподвижно. Ее руки сами собой пустились в исследование мускулистых плеч, восхищаясь их силой, а затем пальцы вплелись в прохладные черные пряди на шее.

Робкие ласки Элизабет ослабили выдержку Грэя. Он намеревался нежно раздвинуть края блузки, но сейчас выдернул ее из пояса, торопливо стянул с ее тела и отбросил через всю комнату. И хоть его самообладанию грозила еще большая опасность, он не смог закрыть глаза перед соблазнительным видом изящной, почти прозрачной сорочки – невероятно эротического препятствия, скрывавшего груди, сочные и полные. Скользнув под нижний край сорочки, его ладони подхватили их щедрую плоть, а губы коснулись нежнейших возвышенностей над вырезом сорочки. По телу Лиз пробежала дрожь, и она застонала, бессознательно теснее прильнув к нему. Грэй приподнялся, рывком снимая последнее препятствие, и сверкающие светлые глаза залюбовались желанным призом в его ладонях, а пальцы легкими штрихами обрисовывали окружности.

По мере того как они медленно и постепенно приближались к центру, Лиз беспомощно наблюдала, желая, чтобы они остановились, и еще больше, чтобы это движение продолжалось до какого-то неведомого конца. Чувственная мука приносила такие изощренные наслаждения и нестерпимые желания, что еле слышный отчаянный вскрик снова вырвался из ее напряженного горла.

Это был тот же головокружительный звук, страстное желание снова услышать который не покидало Грэя ни на минуту. Он смотрел на манящую женщину в своей постели, и у него пересохло во рту, когда он увидел, как она изогнулась от наслаждения в ответ на его ласку, как задышала глубоко и прерывисто, по мере того как большие пальцы его рук все ближе и ближе скользили вверх по ее грудям к их напряженным вершинам.

Обжигающее прикосновение всколыхнуло в Лиз невыносимо жгучее желание, и, каждым нервом чувствуя пальцы, порхавшие сейчас над обостренно-чувственными округлостями, она безотчетно притянула его руки вниз, прижимая к сладко ноющей плоти. Голова ее беспокойно металась, пока он, нажимая ладонями, гладил атласную плоть. Нечаянно достигнув первой вершины чувственного удовлетворения, она простонала его имя.

Грэй чувствовал, что стремительно погружается в огненную лавину страстей и желаний, неведомых даже в фантазиях, никогда прежде не испытанных. Он откатился на спину, так что они не касались друг друга, и плотно зажмурил глаза, стремясь побороть опасную потребность взять ее мгновенно и так грубо, что это, вероятно, погубило бы цветок ее неожиданной, восхитительно необузданной страсти, прежде чем он успел бы полностью раскрыться. К несчастью, уловка не спасла от опасных видений и сладкой памяти теплого шелка только что ласкаемого нежного тела.

Чувствуя себя покинутой, Лиз заструилась к источнику неодолимых желаний так же естественно, как ручеек вниз по холму. Она прижалась к нему бесподобными изгибами своего тела, погружая тонкие пальцы в треугольник темных колец на его груди. Подражая его действиям, она исследовала его, наслаждаясь стальными мускулами груди, вздымавшейся и опадавшей от глубокого, неровного дыхания.

Грэй застыл от ее прикосновений, но не мешал рукам, гладившим его тело, продолжать их восхитительную пытку, пока мягкие губы, отправившиеся вслед за ними, не остановились с невинной соблазнительностью на плоском мужском соске. Содрогнувшись, с хриплым стоном он поднялся на локте и поймал жаждущие губы своими. Когда он взял ее губы своими, Лиз обвила его шею тонкими руками, вздрагивая от возбуждения, все нараставшего, пока его язык дразнил, гладил и путешествовал по ее рту.

Она не почувствовала, что во время сокрушительного поцелуя его длинные пальцы расстегнули ее юбку и нижние юбки, пока он не приподнялся, чтобы снять их совсем. В этот момент, когда он поспешно сбросил на пол покрывало, она впервые увидела обнаженного мужчину и, снова вспомнив о пантере, была потрясена его грацией и силой. В следующий миг он уже опять завладел ее ртом своими нежно уговаривающими губами.

Долгий поцелуй сделал всякую рациональную мысль недосягаемой для Лиз, хотя она, с остановившимся дыханием, почувствовала, что он нежно скользнул рукой под нижний край ее батистовых панталон и вверх по вздрагивающему бедру, потянув за изящную, атласную с кружевами подвязку. Его поцелуй стал более страстным и глубоким, будя в ней такие неудержимые и всепоглощающие ощущения, что они затопили мгновенный страх и лишили ее сил, в то время как он начал плавно спускать подвязку вдоль ее стройной ноги.

К тому времени как он оторвался от ее губ, она была одурманена новыми ощущениями и лежала в добровольном подчинении, а он чувственно гладил и легонько щекотал покрытую шелком поверхность, возвращаясь назад, пока верхний край ее чулка не оказался у него в руке. С потемневшими от страсти глазами, они оба смотрели, как удаляется прозрачная ткань. Он проделал то же и с другой ногой, дразнящим движением руки скользя вверх под панталоны, а она, вся горя, задрожала от усилившегося незнакомого желания. И когда был снят второй чулок, она сжала ноги от ощущения незнакомой горящей пустоты.

В лице Грэя напряглась каждая черточка, и только на губах, обычно твердо сжатых, играла чувственная улыбка. Его глаза вспыхнули серебряными искрами при этом доказательстве невинной страстной жажды. Он был очень близок к своей цели, но не хотел спешить, чтобы не отпугнуть ее и не вырвать из этого последнего витка безумной, ослепляющей страсти. Он снова стал гладить ее груди, легонько дразня их губами, пока она со страстным стоном не притянула его ближе. Когда он, наконец, взял сосок в рот, она вскрикнула, торопя его к еще большей близости. Он нежно сжал вторую грудь, а другой рукой расстегнул панталоны и провел ею по гладкой коже под ними. Вскоре, увлеченная страстью за пределы природной скромности, пылая невыносимым жаром, она изогнулась дугой.

Повернув ее лицом к себе, он провел рукой по ложбинке на спине, сжал ладонью прелестную выпуклость ее ягодиц и притянул ее бедра к своим. Она прижалась еще теснее, и он начал ритмичное движение, то отпуская, то прижимая ее бедра к своему возбужденному телу. Она задохнулась, но хотела еще большей близости, хотела чего-то неизвестного, чего-то еще. Впившись ногтями в его плечи, она извивалась в его руках. Стон сотряс его грудь, но он не прервал их жадного поцелуя. Когда его губы, наконец, оторвались от нее, из ее горла вырвался тихий, невольно протестующий всхлип. Грэй был удовлетворен этим доказательством, что желание несет ее в такую же пучину страсти, как и его собственное.

Чувствуя пустоту и страстно желая чего-то, что мог дать ей только Грэй, Лиз хотела ощутить его тело на своем и была раздосадована промедлением, когда он снимал последний предмет ее туалета – препятствие к тому, чего они оба желали. Когда он откинулся назад, глядя на ее тело, страстно устремленное вверх, она лихорадочно притянула его за плечи, стремясь приблизить его к своему жаждущему телу. Во влекущих руках, голубых глазах, ставших почти черными от страсти, и мягких дрожащих губах, немо призывающих его губы, Грэй увидел исполнение своих грез, реальность, бесконечного более волнующую, чем любая фантазия.

– Я был терпелив слишком долго, – тихо пророкотал он. – Я не могу дольше ждать.

Он запустил руку в путаницу огненных волос, плавно раздвинул ногой ее бедра. Лиз восхитило ощущение его возбужденного тела на своем. Она дрожала от наслаждения, отчаянно желая, нуждаясь в большем. Вновь она беспомощно заметалась под ним. Ее неосознанные движения возбудили его до такой же силы желания, и он приподнял ее бедра, чтобы облегчить их соединение. Она инстинктивно обвила его шелковистыми ногами, притягивая ближе к себе. Мгновение боли потонуло в безумном желании уменьшить пульсирующую жажду внутри. Он замер на миг, давая ее телу привыкнуть, но она рванулась вверх, разделяя с ним разгоравшийся в них обоих жар, в то время как он снова начал движение, увлекая ее все глубже в огненный вихрь наслаждения. Боясь, что не сможет вынести этой сладкой муки, она все же двигалась вместе с ним, поддерживая его ритм, стремясь достигнуть ослепительного центра своих мучений. Это было безумие и – рай, когда они слились вместе, пока Грэй не простонал ее имя. Пальцы Лиз впились в его бедра, и пламя почти нестерпимого наслаждения поглотило их. Оно оставило их трепетно плывущими в дымке взрыва их страсти.

В то время как другие гости наверняка провели еще один ужасно скучный вечер, Лиз нежилась в постели. Голова Грэя лежала на ее плече, и она медленно пропускала пальцы сквозь серебристые пряди на его виске. Некоторое время назад леди Хелена потревожила их сон, громко постучав и строго предложив, чтобы по крайней мере Элизабет сошла вниз к обеду. Хриплым от сна голосом Грэй отослал ее, сказав, что нуждается во внимании своей жены, а уединенность только увеличивает ее целительные способности. Это воспоминание вызвало довольный блеск в ее глазах и теплую улыбку на губах, скользивших по черным волосам ее несравненного возлюбленного.

Грэй медленно прижался губами к одному из бархатистых полушарий:

– У тебя самые красивые груди в мире – невероятно нежные, чудесно полные и, о-о, такие отзывчивые. – Он сильнее прижался к податливой плоти. – Мне нестерпима мысль о том, чтобы делить хотя бы даже и самый невинный вид их совершенства с каким-либо другим мужчиной, не важно, что провозглашает модным Ворт. Будь моя воля, ты бы носила платья с воротниками, закрывающими шею.

– Да? – В смешливом вопросе звучало удовольствие, когда Лиз шутливо дернула один из черных локонов, которые только что целовала. – Мы могли бы ввести новую моду на бальные платья – с высокими воротниками. Но как жаль, все эти дорогие творения мсье Ворта оказались бы напрасной тратой.

– Возможно, но, чтобы уговорить тебя одеваться в этом стиле почаще, я приготовил особый подарок.

Несмотря на неохоту покидать столь удобное место и не обращая внимания на беспокойство, причиняемое раной, Грэй отодвинулся от нее, встал и подошел к комоду у двери. Лиз смотрела, любуясь совершенством его сильного тела, игрой мощных мускулов, пока он зажигал новую свечу и потом что-то искал в небольшой дорожной сумке.

Грэй поднялся, не подумав, что женщина, совсем еще недавно девственница, может испытывать неловкость при виде мужчины, расхаживающего нагим. Внезапная напряженность в комнате и ощущение ее взгляда напомнили ему об этом, и, зажав что-то в руке, он повернулся к ней с тревожной нерешительностью.

Горячее восхищение в чуть потемневших глазах вытеснило его страхи. Улыбнувшись, он подошел, сел рядом, мощной рукой притянул ее к себе для поцелуя. Ее губы мгновенно откликнулись, и прошло несколько минут, прежде чем он слегка отодвинулся, торжественно поднял руку и раскрыл пальцы. На его ладони лежала очаровательная камея угольно-черного цвета. В оправленном в затейливую серебряную филигрань овале было изысканно вырезанное изображение обнимающейся пары.

– Денежная стоимость этого талисмана не так велика, как сапфиров Эшли, но для меня он бесценен. Кроме того, в отличие от фамильных драгоценностей, которые переходят к будущим поколениям, это отныне – только твое.

Лиз почти боялась прикоснуться к изящной вещице, но Грэй взял ее руку и вложил в нее талисман, рассказав его историю:

– Мой дед подарил его бабушке, первой Лилибет, во время их свадебного путешествия в Венецию.

Лиз услышала любовь в его голосе и подняла к нему глаза, в которых было ее сердце, желая, чтобы он чувствовал к ней то же самое.

– Как видишь, – сказал он, переворачивая вещицу, – их инициалы переплетены на обороте.

Лиз взглянула и увидела на угольно-черном ониксе крошечные буквы Г и Л.

– Наши инициалы, – Грэй иронически улыбнулся. – Может быть, это судьба послала второму Грэйсону его собственную Лилибет. – Хотя Грэй сказал эти слова в шутку, глаза его затуманились, и, несмотря на самоиронию, вызванную ими, ему серьезно подумалось, не правда ли то, что он сказал.

У Лиз от мысли, что Грэй подарил ей то, что когда-то принадлежало его любимой бабушке, так сжало горло, что она не смогла говорить. Ведь это значило – у них есть шанс, возможно, он почувствует к ней малую толику того, что, не в силах больше отрицать этого, чувствовала к нему она. Осторожно сомкнув пальцы вокруг подарка, талисмана надежды, она поднесла его к губам.

Грэй увидел блестящий в золотистом свете свечи след от маленькой кристальной слезинки. Он всегда носил камею бабушки с собой как личный амулет против опасности, с тех пор как она, умирая, вложила ее ему в руку. Поддавшись порыву передать ее на хранение своей жене, он менее всего ожидал слез. При виде их губы его тронула улыбка. Его Лилибет, как всегда, оказалась непредсказуемой.

– Эй, ну же! – Он нежно провел пальцем по следу слезы. – Что это?

Встряхнув локонами, Лиз закусила губу, но говорить не могла, и смущающий ее дождь новых соленых капель полился вслед за первой. Грэй искренне хотел понять причину слез и, осторожно взяв из ее руки талисман, аккуратно положил его на прикроватный столик, а потом ласково обнял Лиз. Намерение утешить вскоре уступило место желанию, и когда роскошное тело, которое он сначала привлек к себе жестом нежного утешения, прижалось к нему крепче, это движение оживило прежнее наслаждение от ощущения прикосновения ее атласной кожи к его груди. Порывисто притянув ее еще ближе, Грэй с вновь разгоревшейся страстью прильнул к ее губам.

Тлевшие угольки вспыхнули снова, и пламя взметнулось огненным вихрем, еще более горячим от нежности. Прежде чем занялась заря, Грэй при безраздельном содействии Лиз сделал все, что было в его силах, чтобы был зачат наследник, которого она пришла предложить в качестве его защиты.