– Конечно, не из тех! Пибоди, ты со мной?
– Эй, а когда вы вернетесь? – окликнул ее Макнаб.
Ева обернулась и несколько секунд, не мигая, смотрела ему в глаза. Пибоди в это время страстно мечтала стать невидимкой.
– Вернемся, когда закончим. Мне кажется, у тебя вполне достаточно дел, чтобы заниматься ими все это время.
Макнаб смешался и глупо залепетал:
– О, да, конечно. Я просто поинтересовался… Счастливого пути!
– Мы идем не лобстеров есть, – проворчала Ева и, качнув головой, вышла из зала.
Пибоди засеменила рядом и через несколько шагов спросила подчеркнуто небрежным тоном:
– А вообще-то, как вы думаете, сэр, мы вернемся к концу смены?
Ева, на ходу надевая куртку, бросила:
– Слушай, если у тебя свидание, то не суетись прежде, чем оно начнется. Иначе раньше времени вспотеешь и простудишься.
– Да нет же, я вовсе не имела в виду… Я только хотела сообщить Заку, что задержусь. Вот и все.
Пибоди стало стыдно вдвойне: она только сейчас вспомнила о брате, да и то в связи опять-таки с Макнабом. А ведь сегодня утром она твердо решила сходить с Заком вечером в клуб…
– Вернемся не раньше, чем управимся. Придется подождать, пока будет рейс на север, – буркнула Ева.
– Разумеется. Мы ведь не собирались лететь, например, на каком-либо из самолетов Рорка.
Встретив убийственный взгляд Евы, Пибоди втянула голову в плечи. Она почувствовала, что ее затягивает водоворот какой-то несуразности. И это на службе, рядом с Евой Даллас, при исполнении! Пибоди изо всех сил постаралась встряхнуться и взять себя в руки.
– Я только подумала, что частные самолеты добираются до места гораздо быстрее, чем обычные, рейсовые. Но если это неудобно, мы, разумеется, можем подождать в аэропорту рейса на север.
– Тебя интересует прежде всего скорость. Так, Пибоди? – спросила Ева, когда они вошли в лифт. – И здесь совершенно ни при чем просторные плюшевые сиденья, изысканная пища, выбор фильмов…
– Ну почему?.. Удобно расположенное тело располагает к остроте мышления.
– Звучит неубедительно. В обычном состоянии ты ведешь себя лучше, чем когда прикидываешься шлангом. Пибоди, ты свободна сегодня. Впрочем, если вы заняты, сержант, я могу слетать и одна.
Пибоди вспомнила страстный эпизод с Макнабом в пустом помещении, вздохнула и, окончательно встряхнувшись, пробормотала:
– Скажете тоже…
Зак работал прилежно, аккуратно, изо всех сил стараясь сосредоточиться на дереве и на наслаждении, которое он всегда получал от работы с заготовкой.
Он знал, что Ди плохо спала эту ночь: было слышно, как она вскакивала с постели и ходила по комнате. Он сам тоже почти не спал. Ему хотелось пойти к сестре, предложить ей выговориться, хоть как-то успокоить. Но он чувствовал, что его лицо может превратиться в маску, под которой он будет пытаться – и наверняка неудачно – скрыть чувства, далекие от проблем Ди. Зак боялся, что ее внимательный взгляд сможет без труда обнаружить в его лице признаки необычной озабоченности, отнюдь не связанной с эскизами, замерами, деталями дизайна и другими рабочими головоломками…
Все его мысли были заняты Клариссой. События прошедшего дня прокручивались в голове Зака вновь и вновь, словно он включал повтор видеозаписи. Он почти физически ощущал, как Кларисса падала в его объятия; в памяти остался сладкий привкус ее губ – такой явственный, будто он только что целовал их.
Зак испытывал чувство стыда. Он всегда верил в святость брака, и одна из причин, почему он избегал установления серьезных связей с женщинами, заключалась в этой твердой позиции. Он знал, что, связав себя когда-нибудь брачными узами, останется им верен всю оставшуюся жизнь. А в его жизни пока не было никого, по отношению к кому он мог бы дать какие-то обязательства.
И вот теперь все получалось как в кривом зеркале. Он незаметно превращался в нарушителя этих же принципов, которых, возможно, придерживался тот, другой мужчина. Так неужели святость брачных уз он признавал только для себя?..
Раздираемый противоречиями, Зак осознал, что в этой его внутренней борьбе постепенно берут верх не принципы, а нечто более живое и неподвластное, связанное не столько с разумом, сколько со всей его природой. Он поймал себя на том, что уже ищет оправдание своему начавшемуся грехопадению. Например, убеждал себя в том, что мужчина, который связал себя обязательствами с Клариссой, на самом деле их не выполняет, не ценит ее, скверно обращается с ней и делает ее несчастной, одинокой и беззащитной.
Нет, Зак не мог разговаривать с сестрой в таком состоянии и тем более быть утешителем. А ведь знал, что ей как никогда нужна его помощь…
В вечерних теленовостях Зак увидел репортаж с места взрыва в «Плазе». И этот репортаж привел его в ужас. Он знал, конечно, что далеко не каждый на этом свете разделяет заповедь «Не навреди» и другие нравственные устои квакеров. Более того, даже некоторые квакеры сами меняли эти устои, приспосабливая их к своему стилю жизни. Ну, в конце концов, эта религия была создана для того, чтобы быть гибкой. Зак также понимал, что в мире существует жестокость и убийства происходят каждый день. Но он никогда не видел, чтобы пренебрежение человеческой жизнью принимало столь чудовищные формы, как это выглядело накануне вечером – даже в смягченной подаче – на телеэкране.
Те, кто это совершил, не могли быть людьми. У Зака никак не укладывалось в голове, чтобы кто-то, у кого есть сердце, душа и достоинство, мог совершить такое. Он еще пытался верить, что это было лишь случаем отклонения или мутации и что мир развивается в другом направлении, не принимая насильственной массовой смерти.
Зак был в шоке, когда вдруг увидел на экране Еву, пробиравшуюся между обломков. Ее лицо не выражало никаких эмоций, а между тем одежда была вся в крови. Она показалось ему измотанной, опустошенной, но не потерявшей мужества. И тут до него дошло, что его сестра тоже была где-то там, в центре всего этого кошмара…
Ева разговаривала всего с одним репортером – миловидной женщиной с лисьим личиком, в глазах которой отразилось горе. «Мне нечего добавить к тому, что ты видишь здесь, Надин, – сказала тогда Ева. – Это не время и не место для заявлений. Мертвые говорят за себя».
И когда вернулась домой Ди с таким же опустошенным, как у Евы, взглядом, Зак оставил ее одну. Теперь он убеждал себя в том, что поступил так ради нее, а не ради себя. Но все же пришлось себе признаться, что с его стороны это было малодушием. Он подумал, что теперь Ди будет сторониться его, они оба будут сторониться друг друга, и это, наверное, лучше всего. Он выполнит заказ и вернется в Аризону, набравшись впечатлений от Нью-Йорка и освободившись от мыслей об этой женщине. А в Аризоне можно будет на несколько дней отправиться в пустыню, чтобы вновь обрести душевное равновесие…
И тут Зак вновь услышал голоса, доносившиеся из вентиляционных отверстий, – злой смех мужчины и слабые мольбы женщины:
– А я сказал, что хочу трахаться! Это все, на что ты хоть как-то годишься.
– Пожалуйста, Би Ди, я сегодня себя не очень хорошо чувствую…
– Мне наплевать, как ты там себя чувствуешь. Это твоя обязанность – раздвинуть ляжки, когда я велю тебе!
Раздался глухой стук упавшего тела, затем короткий вскрик и звон разбитого стекла.
– На колени! На колени, сука!
– Ты делаешь мне больно! Пожалуйста…
– Используй свой рот для чего-нибудь, кроме хныканья. Да… Вот так… Приложи немного усилий, черт возьми. Это чудесно, что я могу проделать это с тобой в самом начале… Ну, поплотнее же, шлюха! А ты знаешь, где был мой член вчера вечером? Ты знаешь, где было то, что ты держишь в своем плаксивом рту? В той новенькой операционистке связи, которую я недавно нанял. Оказывается, я с пользой вложил деньги.
Он стал громко и часто дышать, мычать, как животное. Зак зажмурил глаза и начал молиться о том, чтобы все поскорее кончилось. Но это не кончалось. Это только изменилось. Послышался громкий плач, потом мольбы Клариссы. Теперь, судя по этим звукам, Брэнсон насиловал ее.
Зак спохватился у подножия лестницы, с испугом обнаружив, что сжимает в руке рукоятку молотка. Кровь бешено стучала в ушах. Боже! Что он делает?!
Когда он положил трясущейся рукой молоток, звуки в вентиляции стихли. Был слышен только тихий плач. Зак медленно поднялся по ступенькам. Нужно было остановиться, однако он шел. Шел, чтобы встретиться с Брэнсоном, как мужчина с мужчиной. Шел с пустыми руками, поскольку знал, что его противник не вооружен.
Зак прошел через кухню, где на него никто не обратил внимания, и вышел в широкий коридор, минуя прекрасные комнаты, к главной лестнице. Конечно, у него не было права вторгаться в чужую жизнь, но ни у кого не было права так обращаться с женщиной, как это делал Би Ди.
На ходу он прикинул, какое помещение должно было находиться прямо над мастерской. Дверь в комнату была приоткрыта, и из нее доносился плач. Войдя, он увидел Клариссу, свернувшуюся комочком на кровати. На ее обнаженном теле краснели следы побоев.
Она подняла голову, широко раскрыв глаза, и ее распухшие губы задрожали:
– О, боже! Нет! Я не хочу, чтобы ты видел меня такой… Уходи!
– Где он?
– Не знаю. Ушел. О, пожалуйста… – Она уткнулась лицом в скомканные простыни.
– Он не мог уйти. Я поднялся по главной лестнице.
– Он обычно пользуется боковым ходом. Но он ушел, уже ушел, слава богу. Если бы он видел, что ты поднимаешься…
– Этому нужно положить конец. – Зак подошел к кровати, осторожно расправил простыню и накрыл ею Клариссу. – Ты не должна позволять ему так обращаться с тобой.
– Он… Он мой муж.
Она вздохнула так беспомощно, что у Зака заныло сердце.
– Мне некуда идти. Совершенно некуда. Он не обижал бы меня так, если бы я не была такой медлительной и упрямой. Если бы я его слушалась, если бы я…
– Прекрати! – У него это вышло резковато, и он положил руку ей на плечо. – В том, что здесь произошло, нет твоей вины.
Он понимал, что ей нужна помощь, что сама она не справится, и готов был сделать для нее все, что угодно.
– Я хочу помочь тебе. Я могу увезти тебя отсюда. Ты можешь пожить у моей сестры, пока не решишь, что делать дальше. Ведь существуют программы помощи, есть люди, с которыми можно посоветоваться, есть, в конце концов, полиция. Ты можешь выдвинуть обвинения…
– Нет! Не надо полиции! – Кларисса, прижав к себе простыню, села на постели; в ее темно-лиловых глазах застыл страх. – Он убьет меня, если я обращусь в полицию. У него везде есть свои люди. Я не могу обращаться в полицию.
Клариссу начало трясти, и Зак, осторожно присев на край кровати, взял ее за руку.
– Ну, сейчас это не так важно. Давай я помогу тебе одеться и отведу к доктору. А о дальнейшем поговорим потом.
– О, Зак. – Кларисса уткнулась ему в плечо, и он почувствовал, что она вся дрожит. – Никакого «дальнейшего» не существует. Неужели ты не понимаешь, что он меня отсюда не выпустит? Он сам сказал мне об этом. Он сказал, что он со мной сделает, если я попытаюсь уйти. А я слишком слаба, чтобы бороться с ним.
Он обхватил ее руками и слегка встряхнул:
– Ты не должна отчаиваться! Положись на меня. У меня сил хватит.
– О, я знаю, ты такой молодой… – Она покачала головой. – А я – уже нет.
– Это неправда. Ты чувствуешь себя беспомощной, потому что одинока. Но теперь ты не одна. Я помогу тебе. Я увезу тебя в Аризону, ты будешь жить в нормальной семье – в моей семье. У нас там спокойное место. Помнишь, какой огромной, открытой и тихой может быть пустыня? Ты вылечишься там.
Кларисса тяжело вздохнула:
– Да, я помню. Те несколько дней я была почти счастлива. Этот простор, звезды, ты… Если бы я поняла тогда, что это был шанс…
– Дай мне теперь этот шанс! – Он немного отстранился, чтобы посмотреть на нее. – Я люблю тебя.
Глаза ее наполнились слезами.
– Ты не должен! Ты не знаешь, что я натворила…
– Ничто не идет в сравнение с тем, что он натворил. Сейчас неважно, что я чувствую, важно, что нужно тебе. Ты не можешь оставаться с ним.
– Я не хочу тебя втягивать во все это, Зак. Это было бы неправильно.
– Я тебя не оставлю. – Он прикоснулся губами к ее волосам. – Если потом ты захочешь, чтобы я ушел, я уйду. Но только убедившись, что ты в безопасности.
– В безопасности… – Кларисса едва смогла выговорить это слово. – Зак, я уже давно забыла, что это такое. Но если есть какой-то шанс… – Она откинула голову и посмотрела ему в глаза. – Мне нужно подумать.
– Кларисса…
– Я должна быть уверенной, что смогу так поступить, а для этого требуется время. Пожалуйста, постарайся меня понять. Дай мне хотя бы сегодняшний день. – Она сжала его руку. – Он не сможет мне причинить большего зла, чем уже причинил. Позволь мне заглянуть в саму себя и посмотреть, могу ли я хоть что-то тебе предложить.
– Я ни о чем не прошу!
– Зато я прошу. – Ее губы дрогнули в попытке улыбнуться. – Ты дашь мне номер телефона, по которому я смогу связаться с тобой? А сейчас я хочу, чтобы ты пошел домой. Би Ди не будет дома до завтрашнего утра, и мне нужно это время, чтобы побыть одной.
– Хорошо. Я дам тебе телефон, если ты обещаешь, что позвонишь в любом случае, – что бы ни решила.
Она достала электронную записную книжку и протянула ему.
– Я позвоню тебе вечером, обещаю.
Он ввел в память номер телефона Пибоди, и Кларисса взяла у него книжку.
– А теперь иди, пожалуйста. Мне нужно слишком о многом подумать.
Зак послушно пошел к двери, но Кларисса окликнула его.
– Зак! Когда я встретила тебя в Аризоне… Когда я увидела тебя, во мне воскресло вдруг нечто такое, что, как мне казалось, давно умерло. Не знаю, любовь ли это. Не знаю, смогу ли я еще когда-нибудь любить. Но если да, то это будет для тебя!
– Я буду заботиться о тебе, Кларисса. Он больше не причинит тебе боль.
Закрыть за собой дверь и оставить эту женщину в одиночестве было для него самым тяжелым шагом, который он когда-либо делал.
ГЛАВА 14
Спустившись в гараж, Ева хмуро оглядела свою машину. Зак и Рорк, похлопотав над ней, хоть как-то подправили ее после случая со взрывом на складе. Но все же это была безнадежно старая модель.
– Мать их всех!.. «Убойный» лейтенант ездит черт-те на какой колымаге, а эти «теневики» и прочие пижоны чуть ли не на вертолетах летают! – взорвалась Ева, свирепо посмотрев на стоявшие в гараже новенькие авто сотрудников других отделов.
– Ну, тут нужно кое-что подкрасить, новенькие щитки поставить… – деловито, как ни в чем не бывало, сказала Пибоди, открывая дверцу.
– Дело в самом принципе! «Убойщикам» всегда доставались одни объедки. – Ева села на сиденье и в сердцах хлопнула дверцей. Это была недопустимая оплошность: дверца отскочила обратно, распахнувшись. – О! Только посмотрите!
– Я заметила этот маленький недостаток вчера, когда приехала домой. Дверцу нужно чуть приподнять и, когда она подойдет вплотную, опустить ручку. Тогда она сама не откроется. При первой возможности Зак исправит это. Вчера я просто забыла ему сказать.
Тяжело вздохнув, Ева последовала ее совету и кое-как закрыла дверцу, а потом бросила быстрый взгляд на свою помощницу:
– Ты начинаешь беспокоить меня. За последние два дня я что-то не слышала от тебя никаких подковырок.
– Я сбилась с ритма, – буркнула Пибоди, сжав губы, на которых все еще чувствовался вкус губ Макнаба.
– Что-нибудь случилось?
– Я… – Пибоди вдруг захотелось выговориться кому-нибудь, но она тут же подумала, что это было бы слишком унизительным. – Нет, ничего не случилось. Мы сразу поедем в аэропорт или есть еще какие-нибудь дела?
Ева была удивлена. Редко бывало так, чтобы Пибоди не вошла в открытую ею дверь. Но личная жизнь есть личная жизнь, и мало ли какие проблемы у кого-то возникают. Упрекнув себя в излишнем любопытстве, Ева вывела машину со стоянки.
– Мне нужен адрес «Автотрона».
– Я знаю, где это – в нескольких кварталах от моего дома, на перекрестке Девятой и Двенадцатой улиц. И что там, в «Автотроне»?
– Малый, который любит собирать бомбочки.
При въезде в гараж «Автотрона» к машине Евы подскочил охранник и, взглянув на полицейский значок, сообщил:
– Вам уже разрешен въезд, лейтенант. Для вас зарезервировано место номер 36, уровень «А». Вам нужно сейчас свернуть сразу налево.
– А кто разрешил?
– Рорк. Когда поставите машину, поднимайтесь на восьмой этаж, вас там встретят.
Сердито нахмурившись, Ева въехала в гараж.
– Вечно он высовывается, когда его не просят!
Пибоди была настроена более позитивно:
– Ну, это все-таки ускоряет процесс, экономит время…
Она всячески хотела показать, что вовсе никуда не торопится, но это было настолько очевидной ложью, что Ева сжала губы, чтобы не съязвить. Однако в отношении Рорка она все же не удержалась:
– Если он уже допросил Ламона, я завяжу ему язык узлом!
– А можно будет на это посмотреть? – улыбнулась Пибоди. – Кажется, я опять вхожу в ритм.
Ева въехала на место стоянки, резко затормозив.
– Ты ничего не слышала.
Выйдя из машины, она в раздражении забыла про поломку и вновь сильно хлопнула дверцей, которая тут же распахнулась. Пробормотав: «Сукин сын!», как будто во всем был виноват Рорк, Ева пнула дверцу ногой, потом поднатужилась и вставила ее на место.
– Ничего не говори! – предупредила она Пибоди.
Когда они вошли в лифт, Пибоди сложила руки на груди и стала смотреть на табло с мелькающими номерами этажей. Молчать так молчать.
Восьмой этаж оказался просторным помещением с приемной и служебным залом, по которому сновали люди. Приемная была выдержана в темных тонах, на фоне которых красные цветы вдоль окон и вокруг консоли выглядели просто вызывающе яркими. Ева подумала о том, что у Рорка просто пунктик насчет цветов на рабочих местах в любом из его владений.
Едва Ева и Пибоди вышли из лифта, к ним подошел высокий мужчина в строгом черном костюме и с сияющей улыбкой на лице.
– Лейтенант Даллас, Рорк ожидает вас. Не возражаете, если я провожу вас и вашу помощницу?
По инерции Ева чуть не попросила его передать боссу, чтобы тот не совал свой прекрасный нос в ее дела, но сдержалась. Ей нужно было поговорить с Ламоном. Если Рорк решил стать между ними связующим звеном, могло потребоваться слишком много времени и сил, чтобы идти в обход.
Мужчина в черном костюме провел их по коридору в большой конференц-зал. В центре зала располагался огромный стол, представлявший собой толстую, идеально ровную плиту, по периметру которой стояли стулья с мягкими сиденьями и спинками. Даже при поверхностном взгляде было заметно, что зал оснащен новейшим оборудованием, что было характерно для всего, к чему Рорк приложил руку или на чем стояло его имя.
За столом лицом к двери сидел один-единственный человек. При виде вошедших он поднялся и самым очаровательным образом улыбнулся своей жене:
– Лейтенант, Пибоди, добро пожаловать! Гейтс, благодарю вас. – Рорк подождал, когда за Гейтсом закрылась дверь, и жестом показал на стулья: – Прошу садиться. Хотите кофе?
– Я не собираюсь сидеть и не хочу твоего дурацкого кофе! – отрезала Ева.
– А я бы хотела кофе, – вклинилась Пибоди, но тут же вздрогнула под испепеляющим взглядом Евы. – С другой стороны…
– Сядь! – приказала Ева. – И молчи.
– Есть, сэр. – Пибоди села и замолчала, но взглянула на Рорка с сочувствием. Затем она изо всех сил постаралась стать слепой, глухой и невидимой.
– Я тебя просила давать мне разрешение на проезд сюда? – начала Ева. – Я просила тебя приходить и вмешиваться в мой разговор с Ламоном? Я занимаюсь расследованием, чреватым выходом на федеральный уровень, расследованием, которое федералы хотели бы выдернуть из-под меня… – Она подошла к Рорку и ткнула его пальцем в плечо: – Я не хочу, чтобы твое имя фигурировало в моих отчетах чаще, чем это необходимо!
– Боже, как я люблю, когда ты ворчишь на меня, – улыбнулся Рорк. – Не останавливайся.
– Это не шутки! Терпеть не могу, когда ты вмешиваешься в мои дела!
Смешинки исчезли из глаз Рорка, его взгляд стал мрачным и напряженным.
– Это мое предприятие – так же как и отель, где вчера погибли люди, – негромко произнес он. – И если выясняется, что кто-то из моих сотрудников каким-то образом связан с этим происшествием, то это дело не менее мое, чем твое, лейтенант. Надеюсь, понятно?
– Ты не должен винить себя в том, что произошло.
– Если я скажу то же самое тебе, ты меня послушаешься?
Ева какое-то время молча смотрела на него. Он был прав, как всегда, прав, а она снова повела себя, как девчонка.
– Ты допрашивал Ламона? – спросила она наконец, стараясь не терять чувства собственного достоинства.
– Я думал, ты обо мне лучшего мнения. Утром я перепланировал день, потом распорядился, чтобы тебя пропустили, и удостоверился, что Ламон в это время будет в лаборатории. Я его еще не вызывал – знал, что сначала тебе понадобится чуть-чуть поругаться со мной.
«Раз он считает меня настолько предсказуемой, – подумала Ева, – нужно срочно восстановить равенство».
– Пока не пришел Ламон, я, пожалуй, выпью кофе, – заявила она.
Рорк усмехнулся. Проходя мимо Евы, он быстро погладил ее по голове.
Ева опустилась на стул и хмуро взглянула на Пибоди:
– Ну, что ты смотришь?
– Нет, ничего, сэр, – Пибоди отвела взгляд.
Она всегда любила смотреть на них, когда они вместе, и считала, что это очень поучительный пример. Правда, иногда их взаимоотношения были похожи на перетягивание каната, но надо было видеть, как эти двое смотрят друг на друга, когда они в согласии. Пибоди раньше не представляла себе, что может существовать такая тесная взаимосвязь, такое взаимопереплетение, когда простое прикосновение к волосам являло собой несомненное выражение любви.
Пибоди вздохнула. Поставив перед ней кофе, Рорк положил ей руку на плечо:
– Устала?
Пибоди почувствовала приятный прилив тепла и даже легкого влечения, как это было каждый раз, когда она смотрела на него.
– Тяжелый вечерок, – сказала она и уткнулась в чашку с кофе.
Рорк легонько стиснул ее плечи, что заставило сердце Пибоди пуститься вскачь, и вернулся к Еве.
– Ламон сейчас придет. Мне бы хотелось поприсутствовать при твоей беседе с ним и… – Рорк поднял руку. – И прежде чем ты скажешь мне, что я не должен находиться здесь во время официального допроса, я напоминаю: дело не только в том, что я являюсь работодателем этого человека. Просто я знаю его уже несколько лет и лучше увижу, когда он начнет лгать.
Ева постучала пальцами по столу. Ей был очень хорошо знаком этот его взгляд – холодный, загадочный, внимательный. Рорк был способен подмечать каждую мелочь не хуже опытного полицейского, съевшего собаку на допросах.
– Хорошо, но только наблюдай, не больше того. Не задавай ему вопросов и не комментируй его ответы, если я не попрошу.
– Согласен. Тебя отпустили в Мэн?
– Мы полетим сразу, как закончим допрос. Ближайшим рейсом.
– У меня стоит самолет в аэропорту. Берите его.
– Мы полетим рейсовым, – повторила Ева, как только увидела, что Пибоди вскинула голову и в ее глазах вспыхнула надежда, словно у щеночка, который учуял запах материнского молока.
– Не упрямься, – мягко сказал Рорк. – На моем самолете вы доберетесь в два раза быстрее. И еще успеете выловить пару лобстеров нам на ужин.
«Жирно будет», – вертелось у Евы на языке, но ее остановил стук в дверь.
– Итак, начинаем, – сказал Рорк. – Войдите!
Ламон оказался круглолицым улыбчивым мужчиной с живыми голубыми глазами. На подбородке его красовалась татуировка в виде горящей стрелы, которая появилась, видимо, уже после того, как было сделано идентификационное фото. Волосы он тоже отрастил позже, и они спускались витыми локонами к подбородку, придавая лицу подобие ангельского лика. Все это несколько удивило Еву: на фотографии он показался ей весьма консервативным молодым человеком.
На Ламоне был рабочий белый халат, трубовидные черные брюки и довольно дорогие ботинки индивидуального пошива, подобные тем, какие мог позволить себе разве что богач Рорк.
Ламон вежливо посмотрел на Еву, немного задержал изучающий взгляд на полицейской форме Пибоди, затем обратился к Рорку:
– Вызывали меня? – В его голосе прозвучал едва уловимый оттенок французской интонации.
Рорк не поднялся и не показал Ламону на стул, давая понять, что в данном случае главенствующее положение не у него.
– Это лейтенант Даллас из Управления полиции и общественной безопасности Нью-Йорка. Она хотела встретиться с вами.
– Вот как? – На вежливо улыбающемся лице Ламона появилось выражение некоторой озадаченности.
Ева приступила к работе:
– Присаживайтесь, мистер Ламон. Я хотела бы задать вам несколько вопросов. Вы имеете право пригласить адвоката, если вам угодно.
Он удивленно посмотрел на нее:
– А что, я нуждаюсь в адвокате?
– Не знаю, мистер Ламон. Это на ваше усмотрение.
– Я пока не вижу причин для этого. – Он сел и устроился удобнее. – А в чем, собственно, дело?
– В бомбах, – улыбнулась Ева. Потом она велела Пибоди включить запись, зачитала Ламону его права и начала сам допрос: – Что вам известно о вчерашнем взрыве в отеле «Плаза»?
– Только то, что показывали по телевидению. Сегодня утром было уточнено количество жертв. Считается, что погибло более трехсот человек.
– Вам доводилось когда-нибудь работать с пластоном, мистер Ламон?
– Да.
– Стало быть, вы знакомы с этим материалом, – уточнила Ева.
– Конечно. Это легкая, эластичная, крайне неустойчивая масса, которая обычно используется в качестве детонирующего компонента во взрывчатых составах. В тех взрывчатых материалах, которые мы производим здесь, в «Автотроне», по правительственным заказам и по контрактам с некоторыми частными фирмами, часто используется пластон.
Ламон чуть поерзал на стуле. Он не отводил взгляда от Евы, но лицо его немного побледнело, и глаза уже не выражали той живости, которая была в них, когда он входил в дверь.
– Как у вас с греческой мифологией?
Ламон нахмурился:
– Простите, не понимаю…
– Известен ли вам кто-нибудь, кто называет себя Кассандрой?
– Не думаю, – ответил Ламон.
– Вы знакомы с Говардом Бэсси, больше известным как Наладчик?
– Нет.
– Чем вы занимаетесь в свободное время, мистер Ламон?
– В мое… мое свободное время?
Ева снова улыбнулась. Как она и рассчитывала, перемена ритма разговора несколько выбила Ламона из колеи.
– Я имею в виду развлечения, хобби, занятия спортом. Ведь Рорк не заставляет вас трудиться круглую неделю и по двадцать четыре часа в сутки?
– Я… – Ламон замялся и бросил короткий взгляд в сторону Рорка. – Я иногда играю в теннис.
– В команде или в одиночку?
Ламон потер лоб:
– Большей частью в одиночку.
– Во время войны в Алжире ваш отец занимался изготовлением взрывных устройств. Он делал это в составе команды или в одиночку?
– Я… не совсем вас понимаю.
– Как я предполагаю, он работал не по найму и продавал свою продукцию тому, кто предлагал наибольшую цену.
Лицо Ламона порозовело:
– Мой отец был патриотом!
– Подрывная деятельность из высших соображений? Террористы часто величают себя патриотами. А вы верите в справедливость саботажа во имя высоких целей, Ламон? В справедливость массовых убийств и принесения в жертву невинных людей ради правого дела?
Ева сказала это достаточно мягко, но увидела, что глаза Ламона впервые сверкнули злостью.
– Я произвожу бомбы не для высоких целей, а для горного дела, для снесения старых пустых зданий, для военных испытаний. И все это по контрактам. «Автотрон» – уважаемая компания с хорошей репутацией.
Ламон произнес это спокойным голосом; чувствовалось, что он уже взял себя в руки.
– Конечно. Мистер Ламон, вам нравится делать устройства для фейерверков?
– Мы их здесь не производим. Наша продукция характеризуется высокими техническими качествами и передовой технологией. Наши изделия – лучшие на рынке.
Его интонация стала немного язвительной, и Ева изменила свой вопрос:
– Так, значит, вам нравится делать технически совершенную и технологически передовую продукцию?
– Разумеется, я получаю удовольствие от своей работы. А как вы от своей?
Еве это показалось несколько фамильярным, но она не подала виду.
– Я получаю удовольствие от ее результатов. Благодарю вас, мистер Ламон. На этом закончим.
Появившаяся было на его лице улыбка исчезла.
– Что? Я могу идти? – удивленно спросил он.
– Да. Спасибо. Пибоди, выключи запись. Рорк, благодарю за предоставленное помещение.
– Мы в «Автотроне» всегда рады сотрудничать с полицией, – любезно ответил Рорк и повернулся к Ламону: – Вы свободны и можете возвращаться к работе.
– Хорошо, сэр.
Ламон поднялся, холодно кивнул и вышел из зала.
– Он врал, – бросила Ева, когда за ним закрылась дверь.
– О, да, – согласился Рорк. – Безусловно.
– О чем? – вырвалось у Пибоди, прежде чем она успела заставить себя молчать.
Ева в задумчивости почесала подбородок.
– Ламон знает о «Кассандре» и о Наладчике. Поначалу он чувствовал себя не очень уверенно, но потом начал расходиться. Судя по всему, не боится копов.
– Весьма распространенное заблуждение, – заметил Рорк. – Особенно часто недооценивают определенных копов. Он уверен, что вот так вот запросто поводил тебя за нос.
Ева хмыкнула и поднялась.
– Дилетант! Пибоди, закажи-ка «хвоста» за нашим другом Ламоном. Рорк, мне хотелось бы…
– … достать его рабочие файлы, опись его оборудования и перечень получаемых им материалов по всем позициям? – договорил за Еву Рорк и тоже поднялся. – Это все уже делается.
– Выпендрежник!
Он взял Еву за руку и, пока она не успела отдернуть ее, поцеловал костяшки ее пальцев.