– Приблудный Пес упускает из виду тот факт, что в наши дни многие парни, вышедшие из среднего возраста, сохраняют прекрасную форму, – вставил Дженкинсон. – Сейчас восемьдесят – это все равно, что шестьдесят раньше.
      – Больной Ублюдок кое в чем прав, – признал Бакстер. – Ему, конечно, виднее: он сам уже на грани и скрипит при ходьбе. И все же я утверждаю, что требуется немало сил и гибкости, чтобы снять тридцатилетнюю женщину – тем более что он предпочитает высоких и сильных, – на улице, взвалить на плечо и унести.
      – Во время Городских войн он мог быть ребенком. Подростком. – Трухарт смущенно откашлялся, словно извиняясь за то, что подал голос без спроса. – Я не говорю, что восемьдесят – это слишком много, но…
      – А сам-то ты уже бреешься, Несмышленыш? – усмехнулся Дженкинсон.
      – Хотя у офицера Несмышленыша действительно меньше растительности на подбородке, чем у Больного Ублюдка в ушах, во время Городских войн по улицам шлялось немало подростков. Это были сироты. Они были травмированы, многие избиты до полусмерти. Во всяком случае, так мне говорили, – добавил Бакстер, широко улыбнувшись Дженкинсону. – Это же было еще до меня.
      Ева терпимо относилась к подначкам, которыми копы обменивались между собой. Она позволила им поизгаляться еще несколько минут. Но когда все собранные данные были доложены, идеи высказаны, а стресс снят, она раздала всем задания на день и объявила отбой.
      – Пибоди, найди бывшего приятеля Сарифины Йорк. Надо с ним потолковать. Я минут на десять украду Миру. Буду у себя в кабинете. Доктор?
      – Столько разных путей, – заметила Мира по дороге в кабинет.
      – Один из них приведет нас к нему, – сказала Ева, а про себя добавила: «Рано или поздно».
      – Его последовательность – это и достоинство, и недостаток, – продолжала Мира. – Это поможет вам найти его. В какой-то момент негибкость его погубит.
      – Негибкость?
      – Неспособность отклониться от однажды выбранной модели поведения, – подтвердила Мира. – Неспособность, неумение, нежелание. Он придерживается одной и той же схемы, и это поможет вам предугадать его действия.
      – Я предугадала, что он возьмет номер два с запасом времени. Это никак не поможет Джулии Росси.
      Мира покачала головой.
      – Это не имеет отношения к существу дела. Вы ничем не могли помочь Джулии Росси, поскольку она уже была захвачена прежде, чем вы узнали, что он опять в деле.
      – А речь идет о деле? – спросила Ева. Она первая вошла в свой кабинет и жестом пригласила Миру занять стул для посетителей, а сама присела на край стола. – Для него это дело? Бизнес?
      – У него деловой подход, деловой распорядок. Или ритуал, как я уже говорила. Он гордится своей работой, потому и выставляет ее напоказ. Демонстрирует. Но только финальный результат, когда работа закончена.
      – Когда с ними покончено, он выставляет их напоказ. Как предметы коллекции. Как свою собственность. Вот почему он выкладывает их на белой простыне. Вот почему надевает им кольцо на палец. Это я понимаю. Во время Городских войн – если уж следовать по этому пути – тела складывали, сваливали кучами в зависимости от имевшихся площадей. И накрывали. Простынями, холстом, брезентом, пластиком – что было под рукой. Одежду, обувь, личные вещи обычно забирали. Прожаривали и отдавали другим людям. В военное время действовал принцип «чтоб ничего не пропадало». Поэтому он забирает их одежду и личные вещи, но потом производит иное действие: выкладывает их на простыне, а не накрывает простыней.
      – Гордыня. Я думаю, в смерти они кажутся ему прекрасными. – Мира положила ногу на ногу. Сегодня на ней был бледно-желтый костюм, свежий, как дыхание весны. Свои чудные волосы она собрала на затылке в пучок. – Как я сказала на брифинге, выбор жертвы указывает на контакт с женщиной такого типа в прошлом. Для него она что-то символизирует. Мать, сестру, любовницу, безответную любовь.
      – Безответную?
      – Эта женщина была вне его власти. Он не мог заставить ее увидеть себя таким, как ему хотелось. Ни пока она была жива, ни в момент смерти. Зато теперь он добился своего. Вернее, добивается. Снова и снова.
      – Но он их не насилует, никаких следов сексуальных притязаний ни в какой форме. Будь это любовница, разве он не увидел бы в этих женщинах сексуальный объект?
      – Любовь, а не любовница. Женщины для него либо шлюхи, либо мадонны, поэтому он боится их и почитает.
      – Наказывает и убивает шлюху, – подхватила Ева, – и создает мадонну. Мадонну он очищает и выставляет напоказ.
      – Да, – подтвердила доктор Мира. – Его интересует их женственность, а не секс. Возможно, он импотент. По правде говоря, я уверена, что именно так и окажется, когда вы его поймаете. Но секс его не волнует. Как теперь говорят, секс его не «заводит». В противном случае, будучи импотентом, он уродовал бы гениталии или насиловал бы их посторонними предметами. Но такого не наблюдалось ни с одной из жертв. Возможно, он получает удовлетворение или даже сексуальное высвобождение при виде их боли, – добавила Мира. – Но все это второстепенно. Можно сказать, это побочный продукт. Его «заводит» боль, выносливость жертвы и результат. Смерть.
      Ева оттолкнулась от стола, подошла к автоповару и машинально запрограммировала кофе для двоих.
      – Вы сказали, что для него это бизнес, и я не стану с этим спорить. Но мне кажется, это что-то вроде науки. Регулярные научные эксперименты. Весьма виртуозные. Наука на грани искусства, я бы сказала.
      – И я не стану с этим спорить, – в тон ей повторила Мира и взяла кофе. – Он сосредоточен и предан делу. Для него важен – я бы сказала, жизненно важен – контроль. Над собой и над этими женщинами. Он способен надолго отступать от активной деятельности, проживать длительные периоды покоя. Это говорит об огромном самообладании и силе воли. Но, я думаю, даже при такой железной воле он не способен поддерживать длительные личные отношения с кем бы то ни было. Даже с мужчинами, не говоря уж о женщинах. А вот деловые отношения? Да, до какой-то степени. У него должен быть доход. Он вкладывает деньги в своих жертв.
      – Дорогие шампуни, простыни, серебряные кольца. Поездки по всему миру на поиски женщин. И в каждом из этих мест он снимает или покупает частные дома. Ему же надо где-то над ними работать. Ему требуется уединение.
      – Да, – согласилась Мира. – Судя по дороговизне средств, которыми он пользуется, у него высокий уровень доходов. Да, омовение – это для него часть ритуала, но он мог бы пользоваться и более дешевыми, общедоступными средствами.
      – Для него – все самое лучшее, – кивнула Ева. – Но это приводит меня к мысли, что он может быть конкурентом Рорка или работать в одной из его компаний в какой-то высокооплачиваемой должности.
      – И то, и другое вполне логично. – Мира отпила кофе и улыбнулась: Ева не забыла, что она любит со сливками, но без сахара. – И он решил продемонстрировать эту связь. Точно так же, как он решил вернуться в Нью-Йорк и работать на этот раз здесь. Он сам сделал выбор, Ева. Но это означает, что у него был выбор. Было из чего выбирать. – Мира отставила чашку и взглянула на Еву озабоченно и строго. – Он выбрал вас. Все эти женщины в каком-то смысле принадлежат Рорку. Вы принадлежите ему абсолютно. Во всех смыслах.
      Обдумывая эту идею, Ева нахмурилась.
      – Вы думаете, он выбрал эту схему ради меня? Я ведь не была ведущим следователем в первом расследовании.
      – Вы женщина, и вы принимали участие в первом расследовании. У вас темные волосы. В то время вы были слишком молоды и не отвечали его специфическим требованиям. Зато теперь – в самый раз.
      – Вы считаете, что я мишень?
      – Да, считаю.
      – Ха! – Ева пила кофе, обдумывая эту возможность. Раз Мира высказала такое предположение, к нему следует относиться серьезно. – Он предпочитает длинные волосы.
      – Но иногда делает исключения.
      – Да, было пару раз. Но он неглуп. Раньше, по крайней мере, действовал очень умно. А вот это глупо. – Ева опять задумалась, перебирая в уме различные возможности, стараясь взглянуть на дело с другой стороны. – Было бы глупо пытаться похитить полицейского. Это куда сложнее, чем взять гражданское лицо.
      – Зато, с его точки зрения, вы будете ценным трофеем. Чем труднее задача, тем почетнее приз. Если он что-то знает о вас, а я вас уверяю, ему известно многое, значит, понимает, что вы продержитесь долго. Очень долго.
      – Меня трудно выследить. Во-первых, я обязательно замечу слежку. Во-вторых, у меня, в отличие от остальных, нет регулярного распорядка дня. Они пробивали карточку на входе и на выходе примерно в одно и то же время, посещали одни и те же места. А я – нет.
      – Это еще больше усложняет его задачу. Он считает, что ему бросают вызов, и не может не откликнуться, – парировала Мира. – Тем почетнее для него победа. Вы считаете, что он ввел в уравнение Рорка, потому что Рорк – его конкурент. Очень может быть, что так оно и есть. Но то, что он делает, это не месть. Во всяком случае, не на сознательном уровне. Он все делает с одной конкретной целью. Я полагаю, что в данном случае конкретной целью являетесь вы.
      – Что ж, это было бы удобно.
      – Да, – вздохнула Мира, – я знала, что вы именно так на это отреагируете.
      Ева, прищурившись, вновь задумалась.
      – Если вы правы и если я сумею заставить его клюнуть… подтолкнуть его, чтобы он попытался выйти на меня, прежде чем возьмет другую… Чтобы сделал меня женщиной номер три… Мы могли бы его накрыть.
      – Вам не удастся заставить его клюнуть, – возразила Мира, не сводя глаз с Евы, и взяла свой кофе. – Уверяю вас, у него все идет по заведенному распорядку. Единственной переменной в этом распорядке является период времени, который его жертвы выдерживают под пыткой. Он уже выбрал женщину номер три. И, если только он не решил на этот раз ограничиться тремя – а до сих пор он всегда брал по четыре, – женщиной номер три будете не вы.
      – Значит, мы должны найти ее раньше. Давайте пока оставим вашу гипотезу между нами. Мне надо ее обдумать.
      – Я очень хочу, чтобы вы ее обдумали, – сказала Мира, поднимаясь на ноги. – Как член команды и специалист по психологии, как человек, которому вы глубоко небезразличны, я хочу, чтобы вы обдумали мою гипотезу как можно более тщательно.
      – Я постараюсь.
      – Это тяжелое дело. Для вас, для Фини, для меня, для майора. Мы уже занимались им раньше, и упустили его. Если мы опять его упустим…
      – Это не вариант, – перебила ее Ева. – Сделайте мне одолжение. Знаю, это нелегко, но просмотрите список Соммерсета. Женщины, работающие у Рорка. Просто проверьте, кто из них, как вам кажется, подходит ему по типу. Мы не можем пустить слежку за всеми этими женщинами, но если есть способ сократить этот список…
      – Я немедленно этим займусь.
      – Мне пора идти.
      – Да. – Мира отдала Еве свою пустую чашку и ласково провела пальцами по ее руке. – Я прошу вас не просто подумать. Я прошу вас быть осторожной.
      За Мирой еще не закрылась дверь, а на столе у Евы уже звонил телефон. Она взглянула на определитель и взяла трубку.
      – Привет, Надин.
      – Привет, Даллас. Что слышно о Росси?
      – Ищем. Если ты поломала мне расписание, чтобы узнать новости…
      – Вообще-то я поломала расписание себе, чтобы сообщить тебе новость. Одна из моих прилежных пчелок наткнулась на самородок. В Румынии.
      Ева тут же вывела на экран компьютера все, что у нее было по следствию в Румынии.
      – У меня еще нет полной информации. Все файлы по делу обещали прислать сегодня, но позже. Что у тебя?
      – Тесса Болвак, румынская цыганка. У нее было свое шоу по телевизору. «Час с ясновидящей». На самом деле всего двадцать минут.
      – Ты ломаешь расписание нам обеим ради ясновидящей цыганки?
      – В Румынии она была знаменитостью. Ее уважали, с ней считались, она была известным экстрасенсом и регулярно консультировала полицию.
      – Странные люди эти румыны.
      – Не только румынская полиция консультируется у экстрасенсов, – напомнила Надин. – Ты тоже ими не брезговала. И это было не так давно.
      – Это ты о Селине Санчес? И смотри, к чему это всех нас привело.
      – Мы не будем сейчас это обсуждать, – продолжала Надин, – суть не в этом. Ясновидящая Тесса – и она сама, и ее продюсеры прекрасно понимали ценность столь громкого дела – провела специальный выпуск своей программы, посвященный этим убийствам и своей роли в расследовании. Она заявила, что твой парень – хозяин смерти и ее слуга.
      – О господи!
      – Это еще не все. Смерть призвала его и обеспечила работой. Белый человек, – Надин передвинулась, чтобы прочитать текст на экране своего компьютера, – с черной душой. Смерть живет в нем как в доме, и он живет в доме смерти. Музыка взмывает ввысь, пока течет кровь. Музыка играет для нее – божественной дивы, которая пела для него. Он их отыскивает – цветы для букета. И этот букет для нее. Для алтаря, воздвигнутого в ее честь.
      – Надин, дай мне…
      – Погоди, погоди. Белый человек, – продолжала Надин, – несущий древо жизни и живущий смертью. Эта программа Тессы имела оглушительный успех.
      – Ну разве я не говорила, что румыны – странные люди?
      – Погоди, тут есть еще кое-что странное. Через два дня после выхода программы в эфир ее тело – с перерезанным горлом – выловили из Дуная.
      – Как же ясновидящая это пропустила?
      – Ха-ха. Следствие решило, что это убийство с ограблением. Ее сумка и драгоценности так и не были найдены. Но я вот тут подумала: может, те, кто вел следствие, просто лишены моей иронии и твоего цинизма?
      – Интересно, почему это ирония досталась тебе? – обиделась Ева. – У меня этой самой иронии – завались. Что ж, может быть, может быть… Она так занялась своим магическим кристаллом, что не заметила, как некий парень решил украсть у нее побрякушки. – «Слишком много совпадений, – подумала Ева. – Я на это не куплюсь». – А может, парень убил ее, потому что ее слова ему не понравились. Снаряд лег слишком близко.
      – Да, мне это тоже в голову пришло, – согласилась Надин. – Это не его стиль, но…
      – Скажем так: он не дал ей статуса своей избранной жертвы. Она его просто раздражала, вот он ее и убрал. У тебя есть запись ее программы?
      – Есть.
      – Перешли мне. Я еще раз свяжусь с Румынией, пусть перегонят мне материалы по ее делу. У тебя еще что-нибудь есть?
      – Куча кричащих газетных заголовков. То же самое на экране. Мои прилежные пчелки прошерстят их, вдруг что-то выплывет?
      – Дай мне знать.
      Отключив связь, Ева записала: «Белый человек. Музыка. Древо жизни. Дом смерти».
      Потом она отправилась на поиски Пибоди.
 
      – По-моему, уже теплеет. – Пибоди съежилась, стараясь повернуться боком к пронизывающему до костей ледяному мартовскому ветру.
      – А ты стоишь на той же стороне от экватора, что и я? – покосилась на нее Ева.
      – Нет, серьезно, по-моему, сегодня на пару градусов теплее, чем вчера. А поскольку сейчас март, можно считать, что уже апрель. Так что, если подумать, лето уже близко.
      – По-моему, ветер выдул из тебя все мозги. – Ева извлекла жетон и подставила его под луч сканера на двери дома, в котором жил Кэл Маршалл. – С учетом этого факта я, пожалуй, пересмотрю свое решение поручить допрос приятеля Сарифины Йорк тебе.
      – Нет, почему же! Я могу это сделать. Да, ветрила ледяной. Я чувствую, как он проникает мне через роговицу прямо на сетчатку. Но до мозга он пока не добрался.
      Когда их наконец впустили в здание, Пибоди стащила с головы шапку с наушниками.
      – У меня волосы не примяты? Нельзя проводить допрос, если голова не в порядке.
      – Волосы как волосы. Удовольствуйся этим.
      – Волосы примяты, – пробормотала Пибоди и принялась ворошить их пальцами, взбивать, прихорашиваться, встряхивать головой.
      Они вошли в лифт.
      – Прекрати! Перестань вести себя как девчонка. Тьфу, смотреть противно. Вот был бы у меня напарник без сисек, не стал бы возиться со своими волосами.
      – Бакстер обязательно поправил бы волосы перед допросом.
      Это была неоспоримая истина, и Ева лишь нахмурилась в ответ.
      – Бакстер не в счет.
      – А ты вспомни Миники. Он…
      – Если ты не заткнешься сию же минуту, я тебя свяжу и обрею наголо. И тебе никогда больше не придется страдать из-за примятых шапкой волос.
      Ева вышла из лифта и направилась к двери с номером квартиры Кэла Маршалла.
      – А допрос буду вести я? – спросила Пибоди благонравным голоском.
      Бросив на нее уничтожающий взгляд, Ева позвонила в дверь. Когда дверь открылась, она слегка отодвинулась в сторону, пропуская Пибоди вперед.
      – Мистер Маршалл? Я детектив Пибоди. Мы с вами говорили по телефону. Это моя напарница, лейтенант Даллас. Разрешите нам войти?
      – Да, конечно. Входите.
      Светловолосый, загорелый, спортивный, с голубыми глазами, холодными, как вода горного озера. Впрочем, сейчас глаза казались несколько запавшими, потухшими, и заговорил он таким же потухшим голосом:
      – Это из-за Сари? Вы пришли поговорить о Сари?
      – Почему бы нам не присесть?
      – Что? Да-да, давайте сядем.
      Через открытую дверь Ева заметила кровать – застеленную – и брошенный на нее большой рюкзак. К стене был прислонен сноуборд. В гостиной висела на спинке стула теплая лыжная куртка с все еще прикрепленным к ней пропуском на фуникулер.
      Перед темно-синим гелевым диваном стоял черный литой стол, а на нем – несколько пустых бутылок из-под пива.
      «Вошел, – подумала Ева, – бросил свои манатки, проверил голосовую почту. Узнал, что ее больше нет. Сидел тут и пил всю ночь».
      – Я только что узнал. Вернулся домой и узнал… – Он потер глаза. – Э-э-э… Вейл… он узнал от Зилы. Она работает вместе с Сари в клубе. Она сказала Вейлу… а он сказал мне.
      – Для вас это, наверно, было шоком, – сочувственно заметила Пибоди. – Вы впервые услышали о ее смерти в тот момент? У вас не было с собой сотового телефона? Не смотрели новости по телевизору?
      – Телефон я отключил, телевизор не смотрел. Хотел только покататься на сноуборде. Мы с Вейлом специально поехали в Колорадо. На доске покататься и ни с кем не общаться. Скверная шутка, – добавил он. – Прилетели обратно вчера вечером. Вейл – он живет ближе к аэропорту – первым добрался до дому. Зила оставила ему сообщение. Зила с ним поговорила. А он позвонил. Я приехал домой, а он…
      – У вас с Сарифиной был роман?
      – Мы… мы с ней расстались пару недель назад. – Он потер лицо обеими руками. – Пару недель назад. Мы расстались.
      – Почему вы расстались?
      – Вечно она была занята. Вечно она… – Он замолчал и поднял взгляд на Пибоди. – Мне хотелось большего, понимаете? Я хотел, чтобы она была ближе, чтобы проявляла интерес к тому, что я делаю. И не задним числом, а в тот момент, когда я это делаю. У нас ничего не получалось. Не получалось так, как я хотел. Вот я и сказал, что мне надоело. Что между нами все кончено.
      – Вы поссорились?
      – Да, крупно поговорили. Обменялись резкостями. Она сказала, что я инфантильный эгоист, а я сказал: «Сама такая». Что-то в этом роде. Черт, черт, черт! Она же мертва! Вейл сказал… Мы катались на доске, и я рассказывал о ней Вейлу. Гадости о ней говорил. А она была мертва. – Кэл стукнул себя кулаком в грудь. – Думаете, я сделал ей больно? Черт, я ведь и хотел сделать ей больно. – Вот здесь, – он опять стукнул себя кулаком по груди, – в глубине души я хотел сделать ей больно. Я хотел, чтобы ей было погано, потому что я ее бросил, понимаете? Я хотел, чтобы она тосковала, чтобы ей было одиноко, а я тем временем найду себе кого-нибудь получше. Да не кого-нибудь, найду себе кучу других баб, умеющих весело проводить время. О боже! – Он уронил голову на руки. – О мой бог!
      – Нет, вы не сделали ей больно, мистер Маршалл. Мы так не думаем. До того, как вы расстались, она оставалась здесь с вами?
      – Все реже и реже. У нас все шло наперекосяк. Мы почти перестали встречаться. Пару раз в неделю, не больше.
      – Она когда-нибудь жаловалась, что ее кто-то достает? Кто-нибудь мешал ей? Приставал?
      – Мы в последнее время почти не разговаривали, – ответил он тихо, упорно глядя вниз, на свои руки. – Нет, я помню. В смысле, она ничего такого не говорила. Ей нравились эти старики, что приходили в клуб. Туда не только старики приходили, но ей особенно нравились старики. Гладкие, говорила она. Обточенные временем. Выдержанные, как старый виски. Некоторые за ней приударяли, и ей это нравилось. Она прямо кайф ловила. Меня это не смущало. Мне казалось, это смешно.
      – Кто-нибудь в особенности?
      – Не знаю. Я так особо не прислушивался. Меня вся эта ретро-мура не колышет. Со скуки помереть можно, понимаете? Но она выглядела здорово, это я вам точно говорю. Ну, когда одевалась на работу. Черт, до чего же классно она выглядела!
 
      – Из такого колодца много не выкачаешь, – заметила Пибоди, пока они спускались на лифте.
      – Нет, не скажи. Ей нравились старики, она нравилась старикам. Высока вероятность, что убийца – старик.
      – И что?
      – Держу пари, он за ней приударял. Бывал в этом клубе. Вступил с ней в контакт за неделю или за две до похищения. Для него это такое волнующее приключение – поговорить с ней, может, даже потанцевать… С намеченной жертвой. Отличный способ узнать ее поближе, почувствовать ее жизненный ритм.
      – Да, пожалуй. – Пибоди с шипением втянула в себя воздух, когда они вышли на улицу. – И если так, то потом, когда она снова его увидела – на улице или где там он ее сцапал, – она не испугалась. Это же знакомый, свой. Мистер Гладкий из клуба «Звездный свет».
      – А если он вступил в дружеский контакт с Сарифиной Йорк, не исключено, что он вступил в дружеский контакт и с Джулией Росси.
      – Фитнес-центр, – догадалась Пибоди.
      – Можно с этого начать.
 
      Он умел сливаться с окружающей средой. Он знал, как сделаться незаметным. Глаза скользили по нему, не задерживаясь. Этим своим даром он пользовался вовсю в каждом проекте на этапе исследования.
      Он воспользовался этим даром сейчас, пока следил за ней – за Евой Даллас, – выходившей из какого-то жилого здания. Широкий шаг. Свободный, целеустремленный. Сильный.
      Он восхищался сильными женщинами – сильными телом и духом. Онабыла сильной. Прародительница Ева. Всеобщая матерь. Она была очень сильной, подумал он. Но он верил, что эта Ева – эта последняя Ева – будет сильнее всех, кто был раньше.
      «Твой час еще не настал, – думал он, провожая ее взглядом, любуясь ее сильной походкой. – Еще не время для этой Евы. Но когда придет твой час…»
      Он был убежден, что она станет его лучшей работой. Шедевром. С ней он выйдет на новый уровень совершенства. Покорит последнюю вершину.
      Ну а пока есть еще одна, требующая его внимания.
      Надо поспешить домой. Она его ждет.
 
      Менеджер «Культуры тела» был азиатом шестифутового роста с телом, как будто отлитым из стали. Его звали Пи. Одет он был в черное трико, его лицо обрамляла аккуратная острая бородка.
      – Как я уже говорил другим копам, это был обычный рабочий день. Джулия провела свои классы, позанималась с клиентами. Я дал им список клиентов. Вам нужен…
      – Нет-нет, список у нас уже есть. Спасибо за сотрудничество.
      Пи опустился на стул в своем кабинете – стеклянном кубе, откуда он мог обозревать все зоны на своем этаже фитнес-центра. За стеклянными стенами кабинета люди отжимались, бегали трусцой, качались на тренажерах, потели, пыхтели…
      – Мы с ней приятели, понимаете? Не могу примириться с мыслью, что с ней что-то случилось. Но я вам точно говорю, она может о себе позаботиться. Она сильная.
      – Кто-нибудь за последние недели просил, чтобы их обслужила именно она? – спросила Ева.
      – Да, я тем, другим, парням уже говорил. Клиенты всегда ее хвалили. Устная реклама. Джулия хорошо работает, добивается отличных результатов, но при этом не терроризирует клиентов.
      – У нее были пожилые клиенты? Скажем, за шестьдесят?
      – Да, конечно. Фитнес-клубы работают не только для молодежи. У нее есть пожилые клиенты, они приходят в зал. Она ведет класс по тайчи два раза в неделю и класс по йоге через день специально для группы клиентов, которым за шестьдесят. Дважды в неделю у нее есть даже класс для столетних.
      – Были какие-нибудь новые клиенты за последние несколько недель?
      – Как я уже говорил тем парням, члены клуба не обязаны фиксировать свой приход на занятия. Они могут просто прийти и выбрать любой класс по своему вкусу.
      – А как насчет тех, кто вступил в клуб, скажем, за последние тридцать дней? Мужчина, допустим, за пятьдесят.
      – Это я могу для вас узнать. Но не обязательно регистрироваться в нашем отделении. Любой член любого из наших клубов – а они разбросаны по всему миру – может просто прийти без всякой регистрации. Достаточно предъявить клубную карточку.
      – А вы фиксируете, кто предъявил карточку? У вас есть записи? Как члены клуба пользуются вашими залами, как часто они приходят, кто и какие суммы платит тренеру?
      – Да, конечно. Такие данные поступают прямо в головной офис. Но я могу…
      – Ничего, я сама их добуду, – сказала Ева. – Без проблем. Она давала частные уроки?
      – Это против правил, – начал он.
      – Нас не волнуют правила, Пи, – перебила его Ева. – Никто ее не накажет, если она подрабатывала. Мы хотим лишь ее отыскать.
      – Ну ладно. Да, похоже, она подрабатывала на стороне. – Он с шумом выдохнул воздух, надувая щеки. – Если кто-то готов заплатить кучу бабок, чтобы вы пришли к нему домой позаниматься часок пару раз в неделю, отказаться трудно. Мы с ней приятели, но я управляющий. Она знает, что я знаю, и все такое, но мы это не обсуждаем.
      – Ну а как вам кажется? Раз уж вы с ней приятели, как, по-вашему, не появился ли у нее в недавнем прошлом новый клиент?
      Опять он надул щеки в шумном выдохе.
      – Она меня пригласила на матч «Никербокеров». Лучшие места – прямо за судейской трибуной. Мы с ней идем на следующей неделе. В мой день рождения. О черт! – Пи провел руками по своей бритой голове, словно приглаживая несуществующие волосы. – Честно говоря, ей это не по карману. Я так и сказал, а она засмеялась, пошутила, что выиграла крупный куш. Я решил, что она получила гонорар на стороне. А может, и не один.
      – Когда она купила билеты?
      – Пару недель назад. Слушайте, вы должны ее найти, хорошо? Вы просто обязаны ее найти.

8