Образ смерти

      – Хорошо. Да, еще секунду, – предупредила Ева медиков и протянула руку Рорку. – Дай мне свой сотовый. – Взяв телефончик, она набрала номер. – Привет, Эрик. Погоди, погоди, – перебила она его, когда он начал сыпать вопросами. – Помолчи минутку. У меня тут кое-кто есть, кто хочет с тобой поговорить. – Ева вложила телефон в руку Ариэль. – Ариэль, скажи «Здрасте».
      – Эрик? Эрик? – Ариэль заплакала, засмеялась и бросила на Еву чуть ли не влюбленный взгляд, слегка затуманенный наркотиками. – Он плачет. Не плачь, дуралей. Со мной уже все в порядке. Все уже кончилось. Все будет хорошо.
      – Вперед, – скомандовала Ева санитарам. – И скажите парню на телефоне, куда вы ее везете. Он захочет туда приехать.
      – Отличная работа, лейтенант, – прошептал Рорк, когда каталку с Ариэль вывезли наружу.
      – Ну да. А ты всегда можешь надыбать себе другой мобильник. Мне надо вернуться в управление, покончить с этим делом.
      – Нам, – поправил ее Рорк. – Нам надо вернуться в управление и покончить с этим делом.
 
      Еве стало лучше, когда она, вернувшись в управление, заставила себя проглотить омлет из восстановленного белка в надежде как-то успокоить свои бунтующие внутренности. Ела она прямо в конференц-зале, запивая омлет максимальным количеством воды, какое только сумела в себя влить.
      Ей хотелось принять душ, ей хотелось лечь в постель и уснуть. Но больше всего на свете ей хотелось провести раунд с Робертом Лоуэллом в комнате для допросов.
      Ева оттолкнула тарелку, поднялась из-за стола, подошла к доске и еще раз перечитала имена.
      – За всех них, – прошептала она. – Все, что мы сделали, все, что мы делаем, это ради них. Вот смысл, который мы должны донести. На допросе, в суде, в прессе. Это важно.
      – Никто из тех, кто работал в этой комнате в последние дни, никогда их не забудет, – сказал подошедший к ней Рорк.
      Ева кивнула.
      – Не знаю, сколько времени это займет. Ты, конечно, захочешь остаться, пока все не кончится, поэтому не буду даже предлагать тебе уехать домой. Можешь постоять в зоне наблюдения или расположиться с удобством и смотреть с монитора.
      – Мне нравится зона наблюдения.
      – Как знаешь. Сейчас прикажу, чтобы его привели, так что иди, занимай местечко. Мне надо поговорить с Пибоди.
      Ева направилась в «загон». Он гудел, как потревоженный улей. Стоило ей войти, как все разразились аплодисментами. Ева вскинула руку.
      – Рано радуетесь, – сказала она. – Дело еще не закончено. Пибоди!
      Пибоди вскочила из-за стола и отвесила торопливый поклон, после чего поспешила к выходу следом за Евой.
      – Голова крутом идет.
      – Да, я знаю. Пибоди, мне придется просить тебя о большом одолжении.
      – Все, что хочешь.
      – Ты заслужила раунд на допросе этого ублюдка, и вообще ты второй следователь по этому делу. Это твое право. Но я должна просить тебя отойти и уступить место Фини.
      – А можно мне постоять в зоне наблюдения?
      – Безусловно. Я перед тобой в долгу.
      – Нет. Только не в этот раз. Ничего ты мне не должна. Никто никому ничего не должен.
      – Ладно. Приведи его, хорошо? Комната А.
      – С моим величайшим удовольствием. Даллас? Ты меня извини, но я просто должна сплясать.
      И Пибоди прямо на ходу отбила нечто вроде чечетки.
      Ева прошла к себе в кабинет и позвонила Фини.
      – Комната А. Сейчас его приведут.
      – Поджарь его задницу.
      – Тащи сюда свою. Поможешь мне его поджарить.
      – А Пибоди…
      – Будет в зоне наблюдения. Как и половина других копов из управления. Пошли, Фини, это наше дело. Давай закроем его.
      – Уже иду.
      Ева вошла в комнату для допросов вместе с Фини. Лоуэлл находился в ней в одиночестве – заурядный, ничем не примечательный пожилой человек с приятной, хотя и несколько странной улыбкой.
      – Лейтенант Даллас, это так неожиданно.
      – Включить запись. Лейтенант Ева Даллас и капитан Райан Фини проводят допрос задержанного Роберта Лоуэлла. – Ева продиктовала номера дел об убийствах, не пропустив ни одного, после чего зачитала права. – Роберт Лоуэлл, вам понятны ваши права и обязанности в этом деле?
      – Конечно. Вы все очень четко изложили.
      – Вам понятно, что вы обвиняетесь в нападении, похищении, насильственном лишении свободы и убийстве шести женщин на территории Нью-Йорка, в похищении и насильственном лишении свободы Ариэль Гринфельд, а также что впоследствии вы будете подвергнуты допросу глобальной полицией в связи с похищением, насильственным лишением свободы и убийством женщин в других местах?
      – Да, понятно. – По-прежнему добродушно улыбаясь, он сложил свои пухлые ручки на коленях. – Может быть, нам стоит сэкономить время? Давайте я сразу признаюсь во всем, что мне инкриминируется? Все возьму на себя? Или вас не устраивает столь прозаическая развязка?
      – Что-то вы уж больно оптимистично настроены, – нахмурился Фини. – Вы что, не понимаете, что вам придется провести остаток вашей жалкой жизни в каменном мешке?
      – Это вы кое-чего не понимаете. Нет, каменный мешок мне не грозит. Я тихо закончу свои дни где-то в течение следующих суток в соответствии с поданным мною и удовлетворенным заявлением на эвтаназию. Разрешение на эвтаназию, – любезно пояснил Лоуэлл, – будет признано действительным, так как мои доктора признали, что я смертельно болен, и подтвердили мое право на добровольный уход. А мои адвокаты заверили меня, что это разрешение имеет приоритет даже перед уголовными обвинениями. Ни полиция штата, ни глобальная полиция не могут отменить право человека на добровольный уход из жизни. К тому же эвтаназия экономит значительные средства. Поэтому… – Лоуэлл выразительно пожал плечами.
      – Думаешь, ты сумеешь соскочить, уйти от ответственности, просто приняв горсть таблеток? – не выдержал Фини.
      – Совершенно верно. Именно так я и думаю. Поверьте, это совсем не то, на что я надеялся. Я не закончил свою работу, не завершил ее. Ты должна была стать моим последним шедевром, – обратился он к Еве. – Кульминацией моих трудов. Покончив с тобой, я начал бы готовить свой собственный уход с сознанием исполненного долга. И утешает меня лишь мысль о том, что я успел не так уж мало.
      – Что ж… – Ева откинулась на спинку стула и кивнула. – Похоже, ты здорово прикрыл свои тылы. Я должна сказать, Боб, ты предусмотрителен. Обо всем подумал. Позволь выразить тебе мое восхищение. Когда убийца неряшлив, совсем не то удовольствие его брать.
      – Порядок – мой девиз.
      – Да, я заметила. Спасибо, что сэкономил нам время. Ценю твою готовность признаться во всем, но мы проделали такую колоссальную работу, что теперь хотелось бы уточнить детали. Считай это нашей кульминацией. Итак… Да, хочу сразу предупредить, это займет какое-то время, – добавила Ева с любезной улыбкой. – Может, хочешь чего-нибудь попить? Я сама все никак в себя не приду после той дури, что ты мне вколол. Вот и собираюсь пойти купить себе немного холодного кофеина. Хочешь, могу тебе чего-нибудь взять. Что тебе принести?
      – Это очень любезно с вашей стороны, лейтенант. Я хотел бы выпить чего-нибудь освежающего.
      – Считай, что оно у тебя уже есть. Фини, пошли со мной. Я и тебя угощу, если хочешь. Остановить запись.
      – Какого черта?.. – начал было Фини, когда они вышли из комнаты для допроса, и осекся на полуслове.
      Любезная улыбка исчезла. Все в Еве как будто окаменело – лицо, глаза, голос.
      – Я знаю, как это уничтожить, но ты меня ни о чем не спрашивай. Обещай, что даже не упомянешь об этом. Никогда. Когда вернемся туда, – она мотнула головой в сторону комнаты для допроса, – подыграй мне. Мы выясним у него все детали и упечем его. Дай мне свой телефон, хорошо? А то он мой отнял, а нового я еще не завела. Подожди меня здесь.
      Ева взяла у Фини сотовый телефон, прошла по коридору и остановилась возле торговых автоматов. И позвонила Пибоди в секретном режиме.
      – Ничего мне не говори. По имени не называй. Скажи Рорку – только тихо! – чтобы вышел на минутку. И запомни: этого разговора у нас не было.
      Отключив телефон, она уставилась на автомат с напитками.
      Через несколько секунд к ней подошел Рорк.
      – Лейтенант?
      – Купи мне пепси, имбирную шипучку и крем-соду. Я хочу, чтобы ты его уничтожил, – сказала Ева, понизив голос. – Ты можешь уничтожить его разрешение на эвтаназию? Так, чтоб никаких следов не осталось?
      – Да, – ответил Рорк и заказал напитки.
      – Это незаконно – то, о чем я тебя прошу. Но я дала слово, что он за все заплатит. Я поклялась Ариэль. И в конференц-зале перед уходом я им всем дала слово. Поэтому я преступаю закон.
      Рорк взял из автомата жестянки и передал Еве. Его глаза, пристально вглядывающиеся в ее лицо, говорили больше, чем любые слова.
      – Мне надо идти, – заговорил он как ни в чем не бывало спокойным и звучным голосом. – Очень жаль, что не могу остаться, дождаться тебя, но мне должны поступить важные звонки и сообщения, а ты отдала мой телефон Ариэль. Я постараюсь вернуться, как только восстановлю связь. Если не успею, увидимся дома.
      – Ладно, я поняла. Спасибо.
      На этом они разошлись. Ева вернулась к Фини.
      – Я купила тебе крем-соду.
      – Какого черта?
      – Нет, мне это нравится! Хотел чего-то еще, так бы и сказал. Мы это поломали, – добавила Ева шепотом. – Этого не будет. Не спрашивай меня как, просто поверь на слово. Он не уйдет так, как ему хочется. Но пусть думает, что все будет, как он хочет, пока мы не получили от него показаний. Пусть сам себя закопает.
      Фини долго смотрел ей прямо в глаза, потом кивнул.
      – Ладно, пошли. Надо зафиксировать его показания.
      На это ушло несколько часов, но Лоуэлл ни разу не попросил сделать перерыв. Ева поняла, что он упивается своим рассказом. Столько времени прошло, столько усилий было потрачено, и вот наконец появилась возможность кому-то рассказать о своей одержимости.
      Он выложил им все мельчайшие детали по каждому убийству.
      Ева и Фини работали в тандеме. В привычном ритме.
      – У вас отличная память, – заметил Фини.
      – О да. Вы убедитесь, что каждый проект документирован. Во время Городских войн это была моя работа – вести документацию, вносить и, я сказал бы, препарировать записи. Вы, конечно, забрали все мои записи из кабинета и лаборатории. Я надеялся – еще до того, как узнал, что умираю, – организовать их публикацию. Теперь придется делать это посмертно, но я считаю, что моя работа этого достойна.
      – Итак, твоя работа, – продолжала Ева. – Что тебя подвигло? Мы понимаем, что женщины…
      – Партнерши. Я считал их партнершами.
      – Держу пари, они себя партнершами не считали, но пусть будет по-твоему. Итак, твои партнерши символизировали для тебя твою мачеху.
      – Не символизировали. Они становились Ею, а это совсем другое дело. Она была первой, понимаешь? Праматерью Евой. – Лоуэлл одарил Еву ослепительной улыбкой. – Теперь ты понимаешь, почему я хотел, чтобы ты стала последней.
      – Ясно. Что ж, тебе не повезло. Сочувствую.
      – Я с самого начала предусматривал возможность провала, но, если бы я преуспел, это было бы просто грандиозно. Ты была бы великолепна, как Она сама. Она была неподражаема. Вы найдете множество дисков с записями Ее исполнения. Она пожертвовала великой карьерой ради меня.
      – Ради тебя?
      – Да. Мы были… правильно было бы назвать нас «родственными душами». Хотя я не умел играть на фортепьяно, – сама Она была превосходной пианисткой, – и певческого голоса у меня тоже не было, но именно благодаря Ей я научился любить и понимать музыку. Именно Она спасла меня.
      – Как это?
      – Мой отец считал меня несовершенным. Кое-какие проблемы при рождении, родовые травмы, ставшие причиной… это можно назвать дефектом. Я не умел сдерживать свои импульсы, страдал перепадами настроения. Когда я был в юном возрасте, он на краткий период поместил меня в заведение для душевнобольных, хотя дедушка против этого возражал. А потом в мою жизнь вошла Эдвина. Такая любящая. Такая терпеливая. Она пустила в ход музыку, чтобы развлечь меня и успокоить. Она была моей матерью и моей партнершей, моей великой любовью.
      – Она была убита во время Городских войн, – подсказала Ева, когда Лоуэлл замолк надолго.
      – Ее время истекло во время Городских войн. Человеческая жизнь – это время, отпущенное каждому из нас. Время, воля и выдержка каждого индивида.
      – Но это ты на нее донес, – продолжала Ева. – Ты подслушал ее разговор с тем лейтенантом, в которого она была влюблена. Ты узнал, что она собирается тебя оставить. Но ты ведь не мог ее отпустить, верно?
      Гримаса раздражения исказила его лицо.
      – Откуда ты об этом знаешь?
      – Ты же умный парень, Боб. Думаешь, тут у нас дураки сидят? Что ты сделал, когда узнал, что она собирается тебя бросить?
      – Она не могла меня бросить! Она не имела права. Мы принадлежали друг другу. Это было чудовищное предательство, это было непростительно. У меня не было выбора – ни малейшего. Я сделал то, что должен был сделать.
      – А что вы должны были сделать? – спросил его Фини.
      – Мне пришлось пойти к отцу, к дедушке и рассказать им, что Она предала нас. Что я слышал, как Она сговаривалась о предательстве с одним из офицеров. Что Она – предательница.
      – Вы представили дело так, будто она шпионка? – предположил Фини. – Перевербованный агент, предавший свое дело.
      Лоуэлл сокрушенно развел руками.
      – В сущности так оно и было. Огромная трагедия для всех нас. Она была схвачена, как и этот лейтенант, и помещена в лабораторию моего дедушки.
      – Это было в том самом доме, куда ты помещал женщин, взятых здесь, в Нью-Йорке, – подхватила Ева. – В том самом подвале, где ты работал, где твой дед пытал пленных во время Городских войн.
      – Я многому научился у дедушки. Я наблюдал, как он работает с Эдвиной. Он сам на этом настоял. Я очень многое понял, пока наблюдал за ним. Я стал сильным. Осознал свое предназначение. Она продержалась несколько дней. Дольше, чем лейтенант. – Лоуэлл облизнул губы и аккуратно отпил из баночки с имбирной шипучкой. – Дедушка объяснил мне, что мужчины слабее. Очень часто они оказываются намного слабее женщин. Но в конце концов Она попросила о смерти. Я заглянул Ей в глаза и увидел ответы на все вопросы. Я увидел всю ту любовь, всю ту красоту, что появляется, лишь когда тело и душа обнажены до самой сути. Я сам остановил для Нее часы – это был мой подарок Ей. Она была для меня первой, и все те, кто пришел вслед за Ней, стали Ее отражением.
      – А почему ты так долго ждал, прежде чем заглянуть в эти отражения?
      – Это все из-за лекарств. Мой отец настаивал, что я должен принимать лекарства, и строго следил, чтобы я принимал их неукоснительно. Моя работа требует сосредоточенности и ясности ума, а лекарства их притупляют.
      – Но Коринна Дагби здесь, в Нью-Йорке, девять лет назад… Она ведь была не первой? – Ева решительно покачала головой. – Нет, ни в коем случае. Ты же должен был практиковаться, совершенствоваться. Сколько их было до Коринны?
      – Я учился у дедушки, затем продолжил образование, работал в семейном бизнесе. Под присмотром дедушки я практиковался на мертвых. Потом я путешествовал. Я начал всерьез практиковаться почти двадцать лет назад, после смерти отца. Для начала мне многому надо было научиться, очень многое испытать. Мне понадобилось еще целых десять лет, прежде чем я понял, что готов приступить к осуществлению моего плана. Но я все задокументировал, всю свою черновую работу, неудачи, провалы. Вы все это найдете в моих записях.
      – Удобно.
      Раздался стук в дверь, и Ева повернулась. Дверь приоткрылась, и в комнату заглянула Пибоди.
      – Прошу прощения, лейтенант. Можно вас на минутку?
      – Да. Продолжай, – кивнула Ева Фини и вышла из комнаты.
      – Мне звонил Рорк, – доложила Пибоди. – Только что. Просил тебе передать, что у него была срочная работа, но он успел с ней покончить, и теперь, поскольку все расчищено, он возвращается сюда. Сказал, что надеется увидеть, как ты закончишь допрос.
      – Ладно, спасибо. Теперь слушай, у меня есть задание для тебя и Макнаба. Проверьте, подавал ли этот ублюдок прошение об эвтаназии. Нет смысла верить на слово, что ему разрешили самому пробить карточку на выход. Проверьте все его личные данные по документам, взятым на месте, разбудите его адвокатов в Лондоне. Его докторов, если найдешь их данные. Мне нужно подтверждение, что он не водит нас за нос.
      – С какой стати ему…
      – Просто найди мне подтверждение, Пибоди.
      – Слушаюсь.
      Ева вернулась в комнату и опустилась на стул. Фини тем временем выкачивал из Лоуэлла все новые и новые подробности.
      – Хочу спросить, – вставила Ева, – как долго продержалась Эдвина Спринг. Ее время?
      – Мой дедушка тогда испробовал различные методы, более долгие периоды отдыха, чем я находил нужным. Как бы то ни было, Эдвина оказалась очень сильной, и инстинкт выживания у нее был очень высок. Она продержалась девяносто семь часов, сорок одну минуту и восемь секунд. Никому не удавалось достичь таких показателей. Никогда. Мне кажется, ты могла бы превзойти ее, вот почему я хотел закончить тобой. Я ведь начал с нее.
      – Хотела бы я знать, сколько бы ты сам продержался, – заметила Ева.
      Тут ей снова пришлось подняться, потому что в дверях опять появилась Пибоди. Ева вышла и плотно закрыла за собой дверь.
      – Ну?
      – Ничего не понимаю. Нет никаких документов в подтверждение его заявки на эвтаназию. Нет ничего в его записях, нет ничего в официальных банках данных, а ведь Макнаб прочесал их дважды. Я позвонила его адвокатам в Лондон, говорила с главой фирмы. Он был совсем не рад, что его побеспокоили на дому.
      – Ну надо же, какая жалость!
      – И не говори. Тут же начал орать о защите частной жизни. Я объяснила, что его клиент, арестованный за множество убийств, прикрывается заявкой на эвтаназию, чтобы избежать суда и пожизненного заключения. Пришлось втянуть в это дело майора. Адвокат утверждает, что у Лоуэлла есть законный сертификат на эвтаназию, но и он не смог предъявить документ. Чуть с ума не сошел. Разоряется, что надо остановить допрос, что без представителя нельзя и так далее, но в наших родных Штатах он никто и звать его никак.
      – Это все, что мне нужно, – кивнула Ева.
      – Но…
      – Мы закрываем дело, Пибоди. Отличная работа.
      Ева вернулась в комнату для допроса и закрыла дверь перед носом у Пибоди.
      – Давайте подытожим, – начала она официальным тоном. – Роберт Лоуэлл, вы признаетесь в документированных здесь преступлениях, находясь в здравом уме и твердой памяти, сознавая все свои права и обязанности, отказавшись от представительства и помощи адвоката?
      – «Преступления» – это ваше слово, я бы их так не назвал, но да, я признаю, что я все это совершил.
      – Сколько дают тебе врачи, Боб? – сменила тон Ева. – Сколько тебе еще осталось?
      – Не больше двух лет, причем последние несколько месяцев были бы чрезвычайно неприятны и унизительны для меня, с острой болью, даже несмотря на лекарства. Я предпочитаю сам остановить свои часы – спокойно и достойно. Под моим собственным контролем.
      – Не сомневаюсь в твоих предпочтениях, Боб. Вот только знаешь, какая незадача? Не всегда получаешь то, что хочешь. И у тебя не получится уйти красиво и достойно. Нет у тебя никакого сертификата на эвтаназию. Он нигде не числится.
      – Он у меня безусловно есть.
      – Нет. И твои хитрые лондонские крючкотворы тоже не в состоянии его предъявить. – Ева оперлась ладонями о стол и подалась вперед всем телом, чтобы оказаться с ним лицом к лицу. – А раз документов нет, мы не можем поверить тебе на слово и не сможем обеспечить тебе легкий уход. Пара лет – это, конечно, мелочь, мне бы хотелось большего, но эту пару лет ты проведешь в камере. В каменном мешке. А часть этого времени, мистер Клок, ты проведешь в расстройстве, в мучениях, в отчаянии.
      – Нет! – Он решительно покачал головой. – У меня есть сертификат.
      – Ничего у тебя нет. И ты под арестом, так что теперь у тебя нет права подать прошение заново. Тебе предъявлено обвинение, и ты добровольно сознался в совершении множества убийств. Ты сам отрезал себе путь к отступлению.
      – Ты лжешь. – Губы у него задрожали. – Ты просто хочешь сбить меня с толку. Запутать, подловить.
      – Валяй, можешь так думать, если хочешь. Можешь так думать ближайшие два года. Тебе придется жить. И каждую прожитую секунду тебе придется страдать.
      – Я… мне нужен адвокат.
      – Ясное дело! Можешь созвать целую армию адвокатов. Но только они тебе не помогут. – Теперь глаза Евы вспыхнули яростью. Это были не холодные бесстрастные глаза копа, но неистовые, горящие глаза возмездия. – Ты узнаешь, что такое боль. Ты будешь биться в агонии и испустишь свой последний вздох в муках.
      – Нет. Нет. Это мое время, я все предусмотрел, все подготовил. Мне нужна моя музыка, мои лекарства.
      – Боб, ты будешь умирать долгой, мучительной смертью. – Ева выпрямилась. – Сведи-ка его вниз, Фини. Пусть поплачется в жилетку своим адвокатам, прежде чем начнет понимать, что это такое – жить в каменном мешке.
      – Я ждал этого последние девять лет. – Фини вздернул Лоуэлла на ноги. – А знаешь, я поставлю на медицинскую науку, – сказал он, волоча Лоуэлла к двери. – Пара лет? А вдруг они найдут способ продлить ему жизнь? Вот это было бы здорово. – Он оглянулся через плечо и послал Еве широкую улыбку торжества. – Это было бы чертовски здорово.

ЭПИЛОГ

      Когда Ева вышла, из зоны наблюдения, из конференц-зала, где были установлены мониторы, высыпала целая толпа копов. Она заметила среди них Рорка, но тут Бакстер протолкался вперед, прокладывая себе дорогу локтями, и привел ее в шоковое состояние: облапил обеими руками, оторвал от земли и звонко чмокнул прямо в губы. От неожиданности Ева потеряла дар речи.
      – Господи Иисусе, ты что, с ума сошел?
      – Кто-то же должен был это сделать! Почему все всегда достается ему? – Бакстер большим пальцем указал через плечо на Рорка. – Настроен я по-боевому, так что не бей меня. И ты тоже, – добавил он, обращаясь к Рорку, и поставил Еву на пол. – Можете считать меня сентиментальным дураком, но счастливая концовка всегда вышибает из меня слезу.
      – Мне придется навещать тебя в ближайшей больнице, если попробуешь еще хоть раз сотворить нечто подобное. Все вы, кто не дежурит в смену, расходитесь по домам, – скомандовала Ева. – Вольно. Идите все к чертовой… Майор?
      – Отличная работа. Всем объявляю благодарность. Советую вам последовать приказу вашего лейтенанта. Все по домам. Всем вам надо немного поспать. Департамент чертовски гордится каждым из вас. Лейтенант?
      – Сэр, я закончу бумажную работу где-то через час. Все будет у вас на столе.
      – Нет, вам надо выбираться отсюда. Поезжайте домой. Я позабочусь, чтобы бумажная работа была сделана.
      – Сэр…
      – Это приказ. – Он крепко пожал Еве руку. – И считайте, что я делаю вам громадное одолжение. Я сам поговорю с прессой.
      – Слушаюсь, сэр.
      Ева не стала возражать, когда Рорк обнял ее за плечи.
      – Давайте-ка я отвезу вас домой, лейтенант.
      – Ну что ж, можно. Пибоди, я не хочу тебя здесь видеть до десяти утра завтрашнего дня.
      – Я так давно об этом мечтала. Даллас…
      – Не вздумай меня обнимать! Что вы здесь, все с ума посходили? Сколько можно меня унижать?
      – Да ну тебя, – надулась Пибоди, но тут же широко улыбнулась вслед своей напарнице, пока Рорк уводил ее.
      Ева отключилась в тот самый миг, как оказалась в машине. Рорк вел машину, держа одну руку на руле, а другой обнимая свою жену. На полпути к дому он перевел управление на автопилот и позволил своим переутомленным мозгам немного отдохнуть.
      Огни дома сияли подобно звездам. Он снял руку с ее плеча и протер слипающиеся, словно запорошенные песком глаза. Потом вылез из машины, обогнул ее и открыл дверцу с пассажирской стороны. Но когда он вознамерился поднять Еву, она шлепнула его по руке.
      – Я еще не разучилась ходить.
      – Вот и слава богу. А то, если бы я в таком состоянии попытался втащить тебя в дом на себе, мы оба приложились бы об землю нашими несчастными задницами. – Вот, держи.
      Он схватил ее за руку, дернул и все-таки помог подняться. С минуту они простояли у крыльца, чуть не падая от усталости.
      – Нам просто нужно войти внутрь, подняться наверх и рухнуть в постель, – сказала Ева. – Мы справимся.
      – Как скажешь. Ну ладно, пошли.
      Держась друг за друга, чтобы не упасть, они добрели до входной двери и умудрились попасть внутрь.
      – Нет, вы только посмотрите на эту парочку. – Соммерсет клубился в вестибюле подобно черному облаку. – Шатаются, как пьяные, и, я бы сказал, остро нуждаются в горячей ванне. И в горячем ужине.
      – Да пошел ты!
      – И как всегда, такой изысканный лексикон.
      – Тут я должен поддержать свою жену, – вступился Рорк. – Во всех смыслах этого слова, так как мы оба вот-вот рухнем. Хотя, признаю, приветствие было несколько грубовато. Давай воспользуемся лифтом, дорогая. Я так устал, что лестница мне сейчас не по силам.
      Соммерсет погрозил пальцем Галахаду, который поднялся, намереваясь проскользнуть в лифт следом за ними.
      – О нет, я так не думаю, – тихо сказал он коту. – Давай оставим их вдвоем, договорились? Теперь, когда дети дома, целые и невредимые, мы спокойно поужинаем и ляжем спать.
 
      – В кровать, – проговорила Ева, когда они, спотыкаясь, вывалились из лифта. – Мне кажется, я чую кровать по запаху… но в самом невинном смысле.
      Она начала ронять вещи – пальто, жакет, кобуру с оружием – по пути к кровати. Рорк последовал ее примеру.
      – Я должен кое-что сказать.
      – Только давай покороче, – предупредила Ева. – А то мне кажется, я уже сплю.
      – Я уже не раз работал с тобой раньше, наблюдал, понимал – до определенного предела, – что ты делаешь. Но в полном масштабе – как в этот раз – я этого не проходил. С начала до конца со всеми промежуточными этапами. – Рорк рухнул в постель рядом с ней. – Вы удивительная женщина, лейтенант. Моя дорогая Ева!
      – Ты и сам не так уж плох. – Ева повернулась лицом к Рорку, пока свет еще горел, и заглянула прямо ему в глаза. – Не буду даже спрашивать, как тебе удалось провернуть то, что я просила тебя провернуть.
      – Это довольно сложно объяснить. Во всяком случае, сейчас.
      – Мы его взяли, мы его остановили, и Ариэль Гринфельд спасена. Но не было бы справедливости, не было бы даже намека на настоящее возмездие, если бы ты этого не сделал. – Ева прижала ладонь к его щеке. – Мы хорошо поработали.
      – Это верно. – Их губы кратко соприкоснулись. – А теперь давай устроим себе восьмичасовые каникулы.
      – Как сказала бы Пибоди, – у Евы уже заплетался язык, – «я так давно об этом мечтала».
      – Выключить свет, – скомандовал Рорк.
      Ее рука так и осталась на его щеке. В темноте они мгновенно провалились в сон.