Дверь пентхауса открыла молодая женщина со здоровым румянцем на усыпанном веснушками лице под пышной рыжей шевелюрой. Она говорила с густым, как крестьянская похлебка, ирландским акцентом.
У Евы сердце сжалось, когда она услышала этот говор и вспомнила о Рорке.
– Хозяйка сейчас к вам выйдет. Они с Рэйлин завтракают, но уже заканчивают. Хотите, я вам что-нибудь принесу? Чаю, кофе?
– Нет, спасибо, мы обойдемся. Вы из какой части Ирландии?
– Я из Майо. Слыхали?
– Честно говоря, нет.
– Ой, там так хорошо, вот будет случай, поезжайте, сами увидите. Позвольте, я возьму ваши пальто?
– Ничего, нам и так хорошо. – Ева прошла следом за ней по просторному холлу. Справа была изогнутая лестница, уходящая наверх, слева – арочные проемы без дверей, ведущие в открытые комнаты с окнами от пола да потолка. – Давно вы работаете у Страффо?
– Да вот уже полгода. Вы располагайтесь, будьте как дома. – Она широко повела рукой в сторону двух кожаных диванов-близнецов.
В комнате был отделанный белым мрамором камин с газовыми горелками. Призрачный голубоватый огонек по цвету гармонировал с обивкой мебели. Комната была уставлена столиками, представлявшими собой кубы прозрачного стекла, внутри которых вились ползучие растения.
– Точно не хотите, чтоб я принесла вам чего-нибудь горяченького? На улице-то холодно. А вот и хозяйка. И наша принцесса.
Аллика была блондинкой, как и ее дочь, но ее волосы были умело мелированы, что придавало короткой стрижке рельефность и объем. У нее была молочно-белая кожа, а глаза напоминали цветом спелую голубику. На ней был тонкий свитер под цвет глаз и темно-серые брюки, подчеркивающие длину ног.
Она держала за руку свою дочь.
Лицо Рэйлин разрумянилось от возбуждения.
– Мамочка, это полицейские, они приходили в школу. Лейтенант Даллас и детектив Пибоди. Вы пришли нам сказать, что случилось с мистером Фостером? Вы узнали?
– Мы еще над этим работаем.
– Рэйлин, ты должна пойти с Корой, тебе пора одеваться. Ты же не хочешь опоздать в школу?
– А можно мне остаться и поговорить? Это будет отсутствие по уважительной причине, мне не снизят оценку по поведению.
– Не сегодня.
– Но это же я его нашла! Я свидетель.
Аллика обхватила лицо дочери ладонями и расцеловала в обе щеки.
– Будь хорошей девочкой и иди с Корой. Увидимся, когда ты вернешься из школы.
Рэйлин надула губки и испустила тяжелый вздох.
– Мне так хотелось остаться и поговорить, – сказала она Еве, но послушно ушла с Корой.
– Она так мужественно переживает всю эту ужасную историю. И все-таки прошлой ночью ей снились кошмары. Наверно, это страшно эгоистично с моей стороны, но я все думаю: лучше бы его нашла вместе с Мелоди какая-нибудь другая девочка. Есть что-то еще? Вы о чем-то хотели спросить в отсутствие Рэйлин?
– У вас, вашей дочери или у вашего мужа когда-нибудь были неприятности с мистером Фостером?
– Неприятности? Конечно, нет! Он был любимым учителем Рэйлин. Она была его лучшей ученицей. Рэйлин вообще прекрасно учится, прекрасно успевает по всем предметам. Крейг сделал ее старостой класса. Она стала старостой и в классе по литературе, и по вычислительной технике. Она обожает школу.
– Когда вы в последний раз видели мистера Фостера?
– Во время последней встречи родителей с учителями. Когда же это было? В ноябре. Нет-нет, простите, я все перепутала. На празднике перед каникулами в декабре. В последний день перед каникулами в школе отменяют два последних урока, родителей и опекунов приглашают повеселиться. Играет школьный оркестр, поет школьный хор, это бывает любопытно, – добавила Аллика с улыбкой. – После концерта подают угощение. Я видела его на празднике, говорила с ним. Рэйлин подарила ему сувенир. Кофейную кружку своего собственного изготовления. Она сама слепила эту кружку на уроке по прикладному искусству. Все это так трагично. Как бы мне хотелось оставить ее дома…
Аллика принялась нервно ломать пальцы.
– Рэй твердо намерена не пропускать уроки, и мой муж настаивает, чтобы она продолжала учиться, жить как обычно. Я осталась в меньшинстве, – Аллика грустно улыбнулась. – Полагаю, они оба правы, но так страшно посылать ее в школу после того, что случилось.
– Мистер Фостер когда-нибудь говорил с вами о мистере Уильямсе?
– О мистере Уильямсе?
Вот оно, заметила Ева. Мгновенная вспышка у нее на лице. Шок, смущение и, пожалуй, страх.
– Что-то не припоминаю, – продолжала между тем Аллика. – А почему он должен был говорить со мной о мистере Уильямсе?
– Вы дружны с мистером Уильямсом?
– Я стараюсь держаться по-дружески со всем персоналом школы.
– Но с некоторыми вы дружите больше, чем с другими, не так ли?
– Мне не нравится ваш намек. Я не понимаю. – Аллика поднялась на ноги, но в ее движениях сквозила паника, а не властность. – Я думаю, вам лучше уйти.
– Мы, конечно, можем уйти. Просто заедем на работу к вашему мужу, обсудим это с ним.
– Погодите, – Аллика протянула руку, увидев, что Ева встает. – Постойте! Не знаю, что вы слышали, что вы думаете… – Она бросила взгляд в сторону, прихожей и успокоилась, услышав щебечущий голосок Рэйлин, что-то говорившей Коре уже в дверях. – Это не ваше дело, вас это не касается.
– Все, что имеет отношение к Крейгу Фостеру, касается нас.
– Моя личная жизнь… У вас нет оснований обсуждать с Оливером сплетни.
– Фостер знал о ваших отношениях с Ридом Уильямсом? Он грозил вам или, может быть, Уильямсу разоблачением?
– Не было никаких отношений! Это было… это была просто минутная слабость. Я с этим давным-давно покончила.
– Почему?
– Потому что пришла в себя. Опомнилась. – Аллика нервно поправила волосы. – Я… всякий раз на Рождество у меня наступает депрессия. Три года назад рождественским утром умер наш сын Тревор.
– Мне очень жаль, миссис Страффо, – вставила Пибоди. – Как он умер? Отчего?
– Он… – Аллика снова села. – Мы проводили праздники в нашем загородном доме… У нас был дом в Коннектикуте. Трев… ему еще и двух лет не было. И он так ждал Санту! Вылез из кроватки ранним утром. Было еще темно. Он упал, скатился по ступенькам. Лестница была высокая, а он такой малыш… Наверно, он торопился, спешил посмотреть, что принес ему Санта-Клаус. Упал и…
– Мне очень жаль, – повторила Пибоди. – Мне кажется, нет ничего страшнее для родителей, чем потеря ребенка.
– Я развалилась на куски. Пришлось лечиться месяцами, чтобы эти куски снова склеить. Думаю, я никогда не стану прежней. Даже не знаю, стоит ли мне становиться прежней. Но у нас уже была Рэйлин. У нас уже была дочь, она в нас нуждалась. У нас больше нет дома в Коннектикуте, но у нас есть Рэй, она заслуживает нормальной жизни.
– И вы вступили в связь с Ридом Уильямсом, – вновь заговорила Ева, – потому что были в депрессии.
– Я понимаю, это меня не оправдывает. Я с самого начала знала. С приближением Рождества мне становится плохо, а когда мне становится плохо, что-то во мне просто отключается. Рид… это помогло мне вытеснить воспоминания, вот и все. Это пощекотало мне нервы, но это было очень глупо. Мы с мужем оба уже не те, какими были до смерти Тревора. Но мы стараемся, мы очень стараемся. Я поступила глупо и эгоистично. Если он узнает, ему будет больно. Я не хочу причинять ему боль.
– А если бы Фостер ему об этом сообщил?
– Он не знал. – Аллика прижала ладонь к горлу, принялась растирать его, словно оно болело. – Не понимаю, как он мог узнать. Мне он никогда ничего не говорил, хотя мы с ним общались на празднике – я вам говорила. Я совершила ошибку, но это был всего лишь секс. Только дважды, всего лишь дважды. И для меня, и для Рида это был всего лишь секс. Ничего больше.
– Уильямс говорил вам что-нибудь о Фостере?
– Да мы вообще почти не разговаривали. Это был чисто физический контакт. Без души, без разговоров. Все закончилось, едва начавшись.
– Он был расстроен, когда вы прервали отношения?
– Вовсе нет! Честно говоря, из-за этого я почувствовала себя совсем уж полной дурой. – Аллика расправила плечи. – Если по какой-то причине вы считаете нужным рассказать об этом Оливеру, я хотела бы поговорить с ним первой. Попытаюсь объяснить, прежде чем он услышит об этом от полиции.
– В данный момент у меня нет никаких причин обсуждать это с ним. Если причины появятся, я дам вам знать.
– Спасибо.
Они сумели опросить всех, кто был в школе в день смерти Фостера, но ничего существенного не узнали. Ева повернула машину обратно в центр.
– Как ты думаешь, сколько раз Аллика Страффо делала глупости за время своего брака?
– Думаю, это первый раз. Она показалось мне такой виноватой, такой напуганной… Она так раскаивалась… В общем, вряд ли у нее это вошло в привычку. Хочешь знать мое мнение? Уильямс почувствовал, что она уязвима, и сделал ход. И я не думаю, что Фостер знал.
Ева покосилась на напарницу.
– Почему?
– Потому что… Судя по тому, что мы о нем знаем, он человек бесхитростный и честный. Я просто не вижу, как он мог вести нормальный светский разговор с Алликой на детском утреннике, если бы знал, что у нее были шашни с Уильямсом. А она обязательно догадалась бы, что он знает. Даже если бы он сам ничего об этом не сказал. Мне кажется, повышенная сексуальность обостряет инстинкты. Она была возбуждена, чувствовала себя виноватой. Если бы он знал, она поняла бы, что он знает. Я думаю, она просто совершила опрометчивый поступок.
– Это так ты называешь супружескую измену? – спросила Ева.
Пибоди слегка смутилась.
– Ну ладно, измена есть измена. Это оскорбительно. Она предала и оскорбила своего мужа. И теперь ей придется с этим жить. Но Рорк не собирается предавать и оскорблять тебя подобным образом.
– Речь не обо мне.
– Нет, но мысленно ты сопоставляешь одно с другим. И совершенно напрасно.
Напрасно или нет, она невольно сравнивала и ничего не могла с этим поделать. И ей это не нравилось. Но она продолжала делать свою работу. В лаборатории не нашли ни малейших следов рицина в сухой смеси и в жидком шоколаде, изъятых в квартире Фостера. Таким образом, подтвердилась ее гипотеза: яд был введен на месте.
Ева вернулась к своей хронологической шкале, добавила детали, почерпнутые из утренних опросов. «Входят и выходят, – подумала она. – Люди входят и выходят, бродят, останавливаются, встречаются друг с другом и снова расходятся».
А ей нужна связь с отравой.
Она еще раз оглядела доску, вернулась за стол и села. Закрыла глаза. Потом выпрямилась и перечитала свои отчеты и заметки. Встала, прошлась по кабинету.
Но ее разум просто отказывался сосредоточиться. Чтобы его подстегнуть, Ева открыла заднюю стенку компьютера, сунула руку внутрь… К полости в задней стенке она приклеила скотчем шоколадный батончик.
Его не было на месте.
– Вашу мать… – пробормотала Ева.
Она видела кусочек липкой ленты, приставший к стенке, когда кто-то выдернул батончик из тайника. Злостный похититель сладостей нанес ей новый удар.
Уже не в первый раз она обдумала возможность установить у себя в кабинете «глаза» и «уши». Что-то вроде мышеловки с шоколадной приманкой. Хоп! – и она накроет ублюдка.
Но не так ей хотелось бы победить. Это должна быть битва воли и разума, а не технологии, считала Ева.
Несколько минут она только о том и думала, что ее шоколадную заначку увели у нее из-под носа. Потом вспомнила, что есть дела поважнее, позвонила в кабинет доктора Миры и, пустив в ход шантаж и запугивание, добилась, чтобы строгая секретарша Миры записала ее на прием к психологу.
Она отправила доктору Мире копии своих отчетов, отправила те же отчеты своему начальнику майору Уитни, приложив записку о том, что собирается проконсультироваться с Мирой на предмет составления психологического портрета убийцы.
Ева закрыла глаза, спросила себя, не сварить ли кофе. И заснула.
Она была в комнате мотеля в Далласе. Ледяной холод, мутный красный свет рекламы секс-клуба на другой стороне улицы мигает в окне. В руке у нее нож, все руки в крови. А он лежит – человек, который дал ей жизнь. Который бил, мучил, насиловал ее.
Сделано, сказала она себе. Уже взрослая женщина, а не ребенок, держит в руке нож. Сделано то, что надо было сделать. Взрослая женщина, чья рука до сих пор болит, хотя кость ломали ребенку.
Она слышала запах крови, запах смерти.
Обхватив сломанную руку, она попятилась, потом повернулась. Надо бежать с места преступления.
Дверь спальни была открыта, на постели двигались две обнаженные фигуры. Двигались красиво и плавно. Текуче. А красный свет все мигал, то вспыхивал, освещая их, то гас и опять вспыхивал. У него были темные блестящие волосы, ослепительно яркие глаза. Ей были знакомы овал его лица, разворот плеч, линия спины, игра мышц.
Женщина, которой он овладел, застонала от наслаждения. Ее золотистые волосы блеснули в мутном красном свете.
А боль все разрасталась – она была сильнее, чем когда ей ломали руку, сильнее, чем тогда, когда насиловали. Боль пульсировала в каждой клеточке ее тела, в каждой мышце, в каждой поре.
Мертвый отец Евы тихонько засмеялся у нее за спиной.
– Ты же не думала, что он на самом деле останется с тобой? Взгляни на него, взгляни на нее. Ты даже сравниться с ней не можешь. Все изменяют, малышка.
И опять она превратилась в маленькую девочку. Ей было дурно от боли, ее тошнило, и она ничего не могла поделать. Она была беспомощна.
– Ну давай, чего ты стоишь? Иди, поквитайся с ними. Ты же знаешь, как это делается.
Она опустила взгляд. В руке у нее был нож. Лезвие красное и липкое.
Глава 9
Если бы взгляды могли убивать, секретарша Миры, фанатично радеющая о ее интересах, уже уложила бы Еву насмерть. Но Ева ухитрилась остаться в живых под негодующими буравчиками, вошла в кабинет и увидела Миру за письменным столом.
Как всегда, Мира выглядела спокойной и собранной. Ее собольи волосы отросли и были уложены завитками в задорную прическу. Ева никогда такой раньше не видела. Когда люди меняли свой привычный облик подобным образом, Еву это всегда выбивало из колеи. Она не знала, как к ним обращаться.
Прическа молодила Миру, обрамляла мягкими завитками ее прелестное лицо. На ней был один из ее неизменно элегантных костюмов. Цвет, по мнению Евы, можно было назвать серым, но он больше походил на клубящийся туман, и благодаря ему кроткие голубые глаза Миры казались особенно глубокими.
К этому костюму она подобрала серебряные украшения. Витые сережки и плетенная косичкой цепочка с подвеской, в центре которой помещался прозрачный камешек, на шее.
Интересно, Рорк посчитал бы этот костюм телегеничным? Сама Ева решила, что костюм просто бесподобен.
– Ева. – Мира приветливо улыбнулась. – Прошу прощения, я не успела прочитать отчет.
– Это я прошу прощения. Втиснулась в ваше расписание.
– Для вас местечко всегда найдется. Изложите мне суть, – предложила Мира, вставая из-за стола и направляясь к автоповару. – Тяжелый случай?
– А другие бывают?
– Но сегодня у вас особенно усталый вид.
– Я застряла. Убит учитель истории в частной школе.
И она рассказала все, пока Мира программировала свой любимый цветочный чай.
Мира жестом пригласила Еву сесть, села сама и протянула Еве одну из чашек.
– Отравление говорит о дистанции, – заметила Мира, потягивая чай из своей чашки. – Оставляет руки чистыми. Нет нужды в физическом контакте. Обычно это говорит о бесстрастности. Зачастую женский способ. Не исключительно женский, но довольно частый выбор.
– Я не могу определить мотив. Первым в списке идет убийство с целью заткнуть ему рот. Предполагается, что ему могло быть известно о сомнительном поведении одного из коллег, который заводил шашни с преподавательницами и матерями учеников.
– Что в принципе могло послужить основанием для дисциплинарных мер, даже для увольнения. Отравление рицином. – Задумчиво проговорила Мира, – несколько старомодный способ, я бы даже сказала, экзотический. Не столь эффективный способ, как некоторые другие, но рицин проще добыть, если есть научные познания.
– Сработал безотказно.
– Да, конечно. Итак, убийство было спланировано по времени и выполнено точно в срок. Не импульсивно, не в пылу момента. Расчетливо. – Балансируя чашкой с блюдцем на колене, что всегда поражало и приводило в восхищение Еву, Мира продолжала: – Можно, конечно, предположить, что яд уже был в репертуаре убийцы и простота доступа побудила его прибегнуть к этому способу вновь. Насколько я поняла из вашего рассказа, убитый не ощущал никакой опасности, не подозревал, что ему угрожают. Не знал, что вызвал чей-то гнев на свою голову.
– Он следовал заведенному распорядку, – подтвердила Ева. – Никто из близких не заметил никаких отклонений.
– Я бы сказала, убийца долго таил в душе злобу, никак не выдавая себя внешне. Спланировал все детали, добыл яд. Убийство для него – просто дело, которое надо сделать. Ему не требовалось наблюдать, как его жертва умирает, прикасаться к убитому, разговаривать с ним. Убийцу ничуть не смущало, что, скорее всего, жертву обнаружат дети.
Мира замолчала и задумалась.
– Если это был кто-то из родителей, я бы сказала, он думает только о своих нуждах и желаниях, забывая об интересах своего ребенка. Учитель? Допустим, дети для него – это работа, обучаемые единицы, а не живые люди. Средство для достижения цели. Все было исполнено эффективно, с минимальной затратой усилий.
– Он не ищет внимания и славы. Он не безумен.
– Я бы тоже так сказала, – согласилась Мира. – Но это кто-то, умеющий следовать расписанию, работать упорядоченно.
– Я хочу еще раз проверить преподавателей и вспомогательный персонал. Расписание – основа школьной системы, насколько мне помнится. И кто-то внутри этой системы очень хорошо изучил распорядок и привычки убитого. – Ева поднялась и принялась расхаживать. – К тому же по правилам они просто обязаны быть на месте. Нет ничего подозрительного в приходе учителя на работу и в самой работе. В школу иногда приходят и родители или опекуны – приводят детей, что-то приносят, совещаются с учителями. Но убийца должен был сознавать, что, если его имя есть в списке зарегистрированных на входе, – а родители в отличие от учителей приходят в школу все-таки не каждый день, – мы его обязательно проверим.
– А есть возможность попасть в школу, не зарегистрировавшись на входе? – спросила Мира.
– Способ всегда найдется, это мы тоже проверим. Но мне это не нравится. – Ева села и тут же снова беспокойно вскочила. Мира взглянула на нее обеспокоенно. – Конечно, если проникнуть в школу тайком, имени в списке не будет, но это не так эффективно, как просто зарегистрироваться обычным порядком. Пройти тайком – это ненужный риск. Убийство – тоже риск, но, риск, как вы и сказали, рассчитанный. Время – основной фактор. Держу пари, сукин сын практиковался. – Ева сунула руки в карманы, рассеянно побренчала мелочью. – В общем, спасибо, что уделили мне время.
– Я прочитаю файл и составлю для вас официальный психологический портрет.
– Спасибо.
– А теперь скажите мне, что случилось.
– Я же только что рассказала. Парень умер. Следов нет.
– Ева, вы перестали мне доверять?
Вот об этом и Рорк спрашивал ее накануне вечером. Почти таким же терпеливым тоном. Это разбило ей сердце. Она судорожно перевела дух, ей никак не удавалось справиться с волнением.
– Появилась женщина, – едва сумела выговорить Ева.
Мира хорошо знала Еву. Она сразу поняла, что речь идет о личном, не имеющем отношения к убийству.
– Сядьте.
– Не могу. Не могу. Есть женщина. Он знал ее раньше. Он был с ней. Возможно, любил. Мне кажется, он ее любил. И вот она вернулась, а он… Я не знаю, что мне делать. Я только все порчу. И остановиться не могу.
– Думаете, он вам изменил?
– Нет. – Ева в отчаянии прижала пальцы к глазам. – Понимаете, в глубине души мне хочется сказать: «Пока нет». А другая часть моей души говорит: «Все это ерунда». Он никогда так не сделает. Но она здесь, и она не такая, как другие.
– Позвольте мне, прежде всего, выразить свое личное мнение, полностью совпадающее с профессиональным. Рорк любит вас до такой степени, что просто места не остается ни для кого другого. И я согласна: изменять вам – это не его стиль. Он вас не просто любит. Он слишком уважает вас, да и себя самого тоже. А теперь расскажите мне об этой женщине.
– Она красавица. Настоящая красавица. Она моложе и красивее меня. В ней есть шик, а во мне – ни капли. У нее сиськи больше. Знаю, это звучит глупо.
– Ни в малейшей степени! Мне она уже страшно не нравится.
Ева рассмеялась, но все-таки не удержала слезу. Пришлось ее смахнуть.
– Спасибо. Ее зовут Магдалена. Он иногда называет ее Мэгги. – Она прижала ладонь к животу. – Мне плохо. Меня тошнит. Есть не могу, спать не могу.
– Ева, вы должны поговорить с ним об этом.
– Я говорила. Мы поговорили и ни к чему не пришли. Ходили кругами и злились друг на друга. Я не знаю, что с этим делать. – Разрываясь между досадой и страхом, Ева нервно провела руками по волосам. – Я в таких вещах ничего не понимаю. Соммерсет сказал мне, что она опасна.
– Соммерсет?!
– Ну да. – В глазах Миры читалось такое изумление, что Ева невольно усмехнулась. – Неожиданный поворот, верно? Он даже сказал, что я подхожу Рорку больше, чем она. По крайней мере, на данный момент.
– Меня это ничуть не удивляет. А почему он считает ее опасной?
– Он говорит, она всех использует. Двенадцать лет назад бросила Рорка на мели.
– Это было давно. Он был очень молод.
– Да, – кивнула Ева, убедившись, что Мира ее правильно понимает. – Это ранит больнее, когда ты молод, когда еще не нарастил защитную броню. Понимаете, она его бросила, а это еще хуже. Хуже, потому что для него это незаконченное дело. Оно так и осталось не доведенным до логического завершения. Она от него ушла, а теперь снова пришла.
Ева присела на краешек стула.
– Мы были в таком шикарном ресторане… уже не помню, как он называется. Деловой ужин. И я опоздала. Мне как раз попалось это дело, переодеться не успела, так и пришла… Ну, в общем, вы представляете. И тут она окликает его по имени. Он взглянул на нее, а там было на что посмотреть. Блондинка, красное платье. И тут я увидела… Это промелькнуло в его глазах, всего на миг, но это там было. Он ни на кого так не смотрит, только на меня, а тут… Он посмотрел на нее. Всего секунду. Нет, даже меньше, полсекунды. Но это там было. Я это видела.
– Я не сомневаюсь, что вы это видели, Ева.
– Между ними что-то есть. Влечение. Я чувствую.
– Воспоминание может стать могучей силой, Ева. Вы это и сами понимаете. Но воспоминание о чувстве еще не делает его живым.
– Он встречался с ней за ленчем.
– Вот как…
– Он ничего не скрывал, не пытался действовать у меня за спиной. Ничего подобного. И он сказал, что она попросила у него совета по бизнесу. Но она сказала… Она приходила ко мне на работу.
– Она приходила к вам?
Ева опять встала, она не могла усидеть на месте.
– Она сказала, что хочет пригласить меня посидеть где-нибудь, поболтать. Вся таяла от улыбочек, дружбу предлагала. Но она говорила совсем не то, что думала. У нее на уме было совсем другое. Господи, как глупо все это звучит!
– Вовсе нет, – все тем же спокойным тоном возразила Мира. – У вас огромный опыт, вы умеете улавливать невысказанное. И даже если это нечто чисто личное, вы все равно распознаете скрытый смысл.
– Ладно. – Ева тяжело вздохнула. – Ладно. Она меня оценивала, роняла небольшие намеки. Она все представила таким образом, будто они с Рорком намерены работать вместе. Она со мной играет, а я никак не могу поймать ритм, чтобы выбить ее к чертовой матери с игрового поля.
– Вам бы этого хотелось, – улыбнулась Мира. – Но поверьте: как бы это ни было приятно само по себе, выбить ее с поля – это еще не решение проблемы. Он должен сделать это сам. Вы ему говорили, что вам это причиняет боль?
– Я и без того чувствую себя глупо. Он же ничего такого не делал. Да, их тянет друг к другу, и у них есть своя история, но он же не виноват! Он ничего не может с этим поделать. Это просто есть. Это существует. Она об этом знает и обязательно использует. И тогда, я думаю, ему придется сделать выбор.
– Вы сомневаетесь в его любви?
– Нет. Но раньше он любил ее.
– Хотите совет?
– Да, наверно. Раз уж я все это на вас вывалила.
Мира встала и взяла Еву за плечи.
– Поезжайте домой, поспите пару часиков. Вам надо выспаться. А потом расскажите Рорку о своих чувствах. Скажите ему, что вам больно, что вы чувствуете себя глупо, что ни в чем его не вините. Чувства не всегда бывают разумными и обоснованными, на то они и чувства. Вы имеете право на свои чувства, а он имеет право знать, что вы испытываете.
– Теоретически звучит неплохо. Но даже если бы я набралась смелости, все равно ничего не получится. Мне сегодня придется выступать в этом чертовом шоу у Надин!
– Ах да, конечно. Премьера программы «Сейчас». Мы с Деннисом обязательно будем смотреть. – И тут Мира сделала то, что крайне редко себе позволяла, вернее то, что Ева крайне редко позволяла ей: погладила Еву по волосам и поцеловала ее в щеку. – Вы будете великолепны, а когда все кончится, вы вернетесь домой, выспитесь и на свежую голову поговорите с Рорком. Может, ему и придется сделать выбор, но, судя по всему, что я знаю, вижу, чувствую, он выберет вас. Всегда. При любых обстоятельствах.
– Она говорит по-французски и по-итальянски.
– Вот сука!
Ева засмеялась, а потом сделала то, чего не делала никогда раньше: наклонилась и прижалась лбом ко лбу Миры. И закрыла глаза.
– Спасибо, – сказала она тихо. – Спасибо.
Все эти переживания и разговоры подарили Еве сверлящую головную боль, но на душе у нее полегчало.
Вернувшись в свой отдел, она увидела, как Пибоди у себя за столом в «загоне» разговаривает с миниатюрной черноволосой женщиной и ласково похлопывает ее по руке. Завидев Еву, она встала.
– А вот и лейтенант. Даллас, это Лейна Суарес. Мы поговорили. Может, нам стоит перейти в столовую?
– Конечно.
Когда Лейна поднялась на ноги, тяжело опираясь о стол, Ева заметила, что она уже на заметной стадии беременности.
– Я подумала, что мне следует к вам прийти. – У Лейны был глуховатый голос с чуть заметным акцентом. – Я поговорила с Холли после того, как вы у нее были. Детектив Пибоди допрашивала меня в школе в тот день, когда Крейг умер. Вот я и пришла к ней.
– Прекрасно.
В столовой Ева заметила Бакстера и Трухарта – бывалого и салагу – за столиком в углу. С ними за столом сидел какой-то тощий и нервный тип в темных очках.
«Ширяльщик, – решила Ева. – Небось, один из стукачей Бакстера».
Она мысленно прошлась по своей картотеке, пытаясь вспомнить, над какими делами работают Бакстер и Трухарт. Пибоди тем временем предложила Лейне чего-нибудь попить.
Убийство в подпольном клубе, вспомнила Ева. Какой-то турист, видимо, пытался сделать ставку в подпольной игре в одном из страшных подземелий под нью-йоркскими улицами. Вот и получил свое.
Бакстер бросил взгляд на Еву. Слишком быстрый, она почти ничего не успела разглядеть, но нечто неуловимое в этом взгляде подсказало ей, что дело сдвинулось с мертвой точки. У ширяльщика явно была наводка.
Что ж, хоть у кого-то появился след.
Она взяла себе воду, потому что кофе в столовой был жутким пойлом, села и предоставила инициативу Пибоди.
– Мы вам очень благодарны, что вы к нам пришли, Лейна. Лейтенант, Лейна приехала к нам на метро. Я ей обещала, что назад ее отвезут на машине. Вы же не против, правда?
– Никаких проблем.
– Лейна, расскажите, пожалуйста, лейтенанту то, что рассказали мне.
– Хорошо. Я иногда делаю кое-что для Холли. Знаю, она вам уже говорила. Я в общем-то не имею права работать на стороне. Но мне нужны деньги, а Холли очень добра. Она мне сказала, о чем вы с ней говорили.
– Просто расскажите об этом мне, миссис Суарес.
– Хорошо, – кивнула Лейна. – Прежде всего, я хотела вам сказать, что мы с Холли действительно встретились на кухне в то утро. Мы выпили кофе, поговорили, обсудили изменения в меню, а потом просто поболтали по-дружески. – Она прижала руку к животу. – Холли мне сказала, что вы спрашивали про мистера Уильямса. Ну, было ли у них что-то личное. Конечно, Холли не интересуется мужчинами в этом плане. Но мы поговорили кое о чем, чего она вам не сказала, потому что она моя подруга.
– Было что-то личное между вами и мистером Уильямсом?
– Нет. – Лейна покраснела и сжала в кулаке серебряный крестик, висевший у нее на шее. – Нет-нет. Я замужем. Это значит, что есть границы, и переступать их нельзя. Для меня и мужа границы есть. А вот для мистера Уильямса их нет. Он со мной флиртовал. Мне было неловко, потому что мы все-таки неровня и вместе работаем. Но я думала, это безобидно. А потом он стал меня трогать, хватать за грудь.
Ева выждала секунду.
– И?
– Я ударила его по руке половником, – заявила возмущенная Лейна. – Крепко ударила. А он решил, что это смешно. Я не сказала мужу. Ему это не показалось бы смешным. Я никому не сказала. Не хотела потерять работу.
– А он продолжал вас преследовать?
– Мистер Уильямс приглашал меня в ресторан на ужин, на коктейль. А потом прямо позвал в постель. Опять начал меня лапать, и я опять его ударила. По лицу. Но это его не остановило. Знаю, надо было об этом доложить, но, когда я ему пригрозила, он не остановился. Он просто пожал плечами. Он сказал, что работает в школе дольше, чем я, и поверят ему, а не мне. Сказал, что он сам на меня заявит, будто это я к нему приставала, и меня уволят.
– Что вы сделали?
– Ничего. Мне стыдно в этом признаваться, но я ничего не сделала. Он ушел, а я продолжила работу. Я заплакала. Ничего не могла с собой поделать. И тут Крейг вошел и увидел, что я плачу. Он спросил, что случилось. Я ему не сказала, но, мне кажется, он все понял. Он должен был видеть мистера Уильямса, когда входил, они столкнулись в дверях. Вот я и думаю: наверно, он обо всем догадался. И с тех пор мистер Уильямс больше ни разу меня не беспокоил. Я думаю, Крейг велел ему оставить меня в покое.
