«Два больших «но», – решила Ева, покачав головой.
      – Напрямую не выстраивается, – продолжала она. – И еще: если он знал, почему согласился защищать человека, с которым ему изменила жена? А раз уж, допустим, согласился, зачем ему на следующий день делать обратный финт и убивать сукина сына?
      – Может, как раз для того, чтобы ведущий следователь по делу задавал себе этот самый вопрос.
      – Гм. Что ж, это сработало. – Обдумывая эту возможность, Ева откинулась в кресле. – В суде он скользок, как угорь, знает все ходы-выходы, знает, как манипулировать… Погоди-ка минутку. Погоди. Вот один ход. А если он согласился представлять Уильямса, чтобы гарантировать ему проигрыш в суде? Он может даже не упускать мяч, главное – сделать так, чтобы мяч не влетел в ворота.
      – Любопытно. Он ведет дело так, чтобы его клиент был признан виновным. Умно. И уличить его практически невозможно.
      – Скользкий, как угорь, я же говорила. Он пытался опротестовать ордер на обыск у Уильямса, скрыть доказательства. Но он должен был сознавать, что Рио его подкосит. То есть он начал со слабой позиции.
      Рорк взял ее кружку кофе со стола и отпил глоток.
      – Отличный способ мести.
      – Тогда зачем убивать Уильямса, если он с самого начала решил упрятать его в тюрьму?
      Поставив кружку кофе на место, Рорк протянул руку и провел пальцем по ямочке у нее на подбородке.
      – Вы ходите кругами, лейтенант.
      – Да, я хожу кругами, потому что там что-то есть, но я этого не вижу. Но там что-то есть. – Ева оттолкнулась от стола и вскочила. – Мне нужна моя доска.
      – А я все удивлялся, почему ты не обновишь ту, что здесь. – Рорк подошел к ней и обнял. – У тебя не было времени. – Он поцеловал ее в лоб, с наслаждением чувствуя, как ее гибкое тело прижимается к нему. – То, что встряло между нами, заставило тебя потерять много времени.
      – Я наверстаю. – «Мы наверстаем», – мысленно поправила себя Ева. Они были командой и пользовались всеми преимуществами командной игры. Она обвила руками его талию и заметила, как он улыбается. – Что ты думаешь насчет системы охраны?
      – Система элементарная. Ты была права. Ее легко преодолеть. – Обнявшись, они вместе повернули головы к доске и принялись ее изучать. – С орудием убийства сложнее, но ничего невозможного нет. Любой, кто хоть приблизительно знает, как действует система охраны, мог пронести его в школу и не засветиться.
      – Это уже кое-что.
      – Я просмотрю диски наблюдения, проверю, не зажал ли кто-то запись на пару секунд. Больше не понадобилось бы.
      – Макнаб собирался на это взглянуть. У тебя же есть своя работа.
      – Я тебе задолжал.
      – Ой! – послышался в дверях голос Пибоди. – Извините. Очень рада вас видеть. – Ее рот растянулся в широкой улыбке.
      – Не раздевайся, мы сейчас уходим. Увидимся позже, – повернулась Ева к Рорку.
      Он наклонился и поцеловал ее прямо в губы.
      – Ой! – повторила Пибоди.
      – Увидимся позже, лейтенант. Доброе утро, Пибоди! Привет, Макнаб!
      – Привет. Как дела?
      – Не отвечай, – приказала Ева, выходя из комнаты. – Вообще не говори с ними, а то они начнут выпрашивать сдобные булочки. Вы оба, со мной. И хватит ухмыляться. – Она двинулась вниз по лестнице впереди них. – Вдруг эти ухмылки прилипнут, и мне придется глазеть на них весь день? Ужас.
      – Мы просто счастливы. Все идет хорошо, верно?
      – Иди вперед, – велела Ева Макнабу, а сама, замедлив шаг, повернулась к напарнице. – Давай закроем это дело. Я только скажу спасибо, что выслушала, поддержала, что верила в нас.
      – А на что ж еще друзья? И напарницы?
      – Да, я знаю, но все равно спасибо. Ты иди, догоняй Макнаба, я сейчас выйду.
      Ева задержалась у столбика перил, где вчера оставила пальто. Соммерсет его убрал, но к утру, когда ей надо было на работу, снова вывесил. Она повернулась к нему, надевая пальто.
      – С ним все в порядке. С нами все в порядке. Она для него больше не проблема.
      – А для вас?
      – И для меня.
      – Я очень рад это слышать.
      – Знаю, что ты рад. Спасибо.
      – Я вывел к крыльцу плачевное средство передвижения, которое вы называете своей машиной. Полагаю, разбить его вдребезги вам еще предстоит. Надеюсь, вам недолго осталось позорить его присутствием фасад дома.
      – Поцелуй меня в зад, пугало.
      – Ну вот, – улыбнулся он, – мы и вернулись к нормальной жизни.
      У Евы вырвался краткий смешок. Не говоря больше ни слова, она вышла из дома.
 
      Оливер Страффо встретил их у дверей. Он предпочел не приглашать адвоката, хотя имел на это полное право. Гордость, решила Ева. Он был слишком горд, чтобы доверить кому-то заниматься его делами.
      Что Еву удивило, так это то, что он не удалил из дома жену, дочь и помощницу. Опять-таки гордость, подумала Ева. Хочет им показать, что сам справится с этой ерундой, что он хозяин дома, что он тут главный.
      Он внимательно и нарочито медленно прочел текст ордера. Его лицо при этом ровным счетом ничего не выражало. Но Ева видела, что он разозлился. За невозмутимым фасадом шел процесс кипения.
      – Ордер в порядке, – констатировал Страффо и поднял на нее глаза. – Надеюсь, вы и ваша бригада будете действовать уважительно и без проволочек. Вы несете ответственность за любой причиненный ущерб.
      – Приму к сведению. Запись включена и останется включенной до самого конца. Детектив Макнаб займется электроникой. Если какие-то из принадлежащих вам предметов потребуют изъятия, вам будет выдана соответствующая расписка. Желаете остаться на месте во время проведения обыска?
      – Безусловно.
      – Что ж, это удобно. – Ева кивнула Макнабу, а затем вышедшим из лифта Бакстеру и Трухарту. – Бакстер, и ты, Трухарт, возьмите на себя основной уровень. Пибоди, со мной.
      Ева двинулась к лестнице мимо Аллики, которая стояла ни жива ни мертва, сжимая руку Рэйлин.
      – Прошу прощения, лейтенант?
      Ева остановилась и взглянула на девочку.
      – Да?
      – Вы правда будете обыскивать мою комнату?
      – Мы будем обыскивать все комнаты, включая твою.
      – Обалдеть. А можно мне…
      – Рэйлин! – Голос Оливера Страффо прозвучал, как удар хлыста. – Не мешай полиции делать то, что они считают нужным.
      Рэйлин опустила глаза, хотя вид у нее по-прежнему был не обескураженный, а скорее жадно-любопытный.
      – Да, сэр.
      Ева начала с третьего уровня. Здесь было то, что, как она полагала, называлось «семейной комнатой». Пара длинных мягких диванов, кресла, в которых свободно могли бы поместиться двое, огромный развлекательный центр.
      Камин, в это утро холодный, был увенчан широкой белой полкой, на которой стояли бронзовые вазочки и семейные фотопортреты в бронзовых рамках. Все в ансамбле. Семья на пляже, Рэйлин в школьной форме, Рэйлин в розовой балетной пачке, супруги в вечерних туалетах – элегантные и счастливые на вид.
      К семейной комнате примыкал домашний спортзал. Отлично укомплектованный, отметила Ева, с ленточными окнами, откуда открывалась великолепная панорама города.
      Здесь же была маленькая кухонька: мини-холодильник, автоповар, короткий прилавок с парой высоких табуретов.
      Полная ванная с ванной-джакузи и парилкой.
      Рабочего места здесь не было.
      И все же она обыскала шкафчики, выдвижные ящики, ощупала подушки, сняла картины со стен, заглянула за рамы.
      – Вроде чисто, – сказала она Пибоди. – Пусть Макнаб проверит электронику.
      – Семейное пристанище. Обстановка шикарная. – Пибоди еще раз осмотрелась. – Они пользуются этой комнатой чаще, чем гостиной внизу, когда им хочется побыть вместе. Посмотреть телевизор, поиграть в игры. Вон стол у окна для настольных игр. Гостиная внизу больше подходит для приема гостей. А здесь они чувствуют себя семьей.
      – Да, это ты верно подметила. – Ева снова подошла к камину и изучила семейные фотографии. – Давай спустимся на второй этаж.
      Они разделились. Пибоди взяла на себя домашний кабинет Страффо, а Ева – гостиную Аллики. Опять она изучила каминную полку, семейные фотографии и портреты.
      «Любопытно», – подумала она и принялась за обыск.
      Комната очень женственная, решила Ева. Журналы и диски, посвященные моде, интерьерам и воспитанию детей. Мемо-кубики с напоминанием послать кому-то благодарственное письмо за подарок или приглашение на вечеринку, пригласить кого-то на званый ужин, коктейль или ленч. Напоминание о том, что надо купить подарок для такой-то дамы или подарок на годовщину такой-то и такой-то паре. Что ж, решила Ева, именно этим и должна заниматься жена влиятельного и преуспевающего человека.
      Вот только она сама никогда ничего подобного не делала, хотя была женой влиятельного и преуспевающего человека.
      «А кто у нас этим занимается? – вдруг пришло в голову Еве. – Кто все это делает? Сам Рорк, Соммерсет или Каро?»
      Аллика держала по отдельному ежедневнику для себя, для мужа и для дочери.
      Оливер Страффо проводил деловые встречи и на поле для гольфа, и в ресторанах, причем его жена все аккуратно записывала вне зависимости от того, нужно ли ей было самой при этом присутствовать или нет. Она отмечала, когда мужу надо было идти в парикмахерскую, к врачу, к портному, ехать в командировку. Семейная поездка была намечена на март – время весенних каникул у Рэйлин.
      Ева сравнила это с ежедневником самой Аллики. Встречи в магазинах, за ленчем, походы в салон красоты, встречи за ужином в ресторане с мужем. Иногда с друзьями и клиентами, иногда наедине.
      Ева отметила, что ни у одного из супругов не было назначено никаких встреч во временных интервалах обоих убийств.
      Ежедневник дочери потряс ее. Танцевальный класс два раза в неделю, социальное взаимодействие – а это что за хрень, интересно бы знать? – с другими детьми три раза в неделю. Мелоди Бранч приходила на час каждый четверг после обеда – с половины четвертого до половины пятого. Они чередовались. Через неделю Рэйлин в то же время приходила в гости к Мелоди.
      Раз в неделю, начиная с марта, была футбольная тренировка, утром по субботам девочка посещала нечто называющееся «Головоломки». А вслед за этим, дважды в месяц добровольная работа в организации под названием «Детская помощь». В дополнение к обычной ежемесячной нагрузке были еще дни рождения, выезды за город, школьные мероприятия, драмкружок, кружок по рисованию, экскурсии, семейные вылазки.
      Насколько Ева могла судить, у дочери общественная нагрузка была больше, чем у обоих родителей, вместе взятых.
      Неудивительно, что им понадобилась помощница по дому, подумала Ева. Хотя тут была одна странность. Аллика имела профессиональный статус матери-домохозяйки с рождения Рэйлин и до гибели сына. Она так и не пошла работать, у нее не было даже хобби, приносящего доход, но возобновлять статус Аллика не стала.
      Ева изъяла ежедневники. Ей хотелось изучить их подробнее, проверить имена, даты, местонахождение членов семьи в интересующее ее время.
      Она обыскала маленький письменный стол. Писчая бумага с монограммой. Значит, Аллика некоторые из этих благодарственных записок писала от руки. Тематически рассортированный подбор почтовых открыток на все случаи жизни. Для поздравления с днем рождения (юмористические, официальные, детские, с цветочками), выражения соболезнований, для самых разных праздников и так далее.
      Чистые диски и мемо-кубики, адресная книга, подборка вырезок по устройству интерьеров.
      Ева вспомнила о вырезках, которые Пибоди нашла у Лиссет Фостер. Общая почва, подумала она. Может, тут что-то есть? Может, их пути пересекались? Надо проверить, хотя вряд ли Аллика и Лиссет покупают безделушки и шторы в одних и тех же магазинах.
      Сохраненная Алликой корреспонденция представляла собой такие же хорошенькие открытки или записочки от подруг, распечатанные послания по электронной почте от них же или от собственной дочери.
      Поздравления с днем рождения или пожелания выздоровления от Рэйлин были – все без исключения – написаны от руки и красиво раскрашены… Еве пришлось признать, что ей самой никогда так не сделать. Красивая бумага, краски, рисуночки…
      На одной из открыток на плотной розовой бумаге большими печатными буквами было выведено:
      НЕ ГРУСТИ, МАМОЧКА!
      На сопровождавшем надпись рисунке было изображено женское лицо с блестящими слезками на щеках.
      А на внутренней стороне карточки женщина улыбалась, и к ее щеке прижималась щечкой девочка. По углам были нарисованы цветочки, а наверху – широкая радуга. И еще одна надпись:
      Я ВСЕГДА БУДУ РАДОВАТЬ ТЕБЯ! ЦЕЛУЮ,
      ТВОЯ РЭЙЛИН
      Ева заметила, что Аллика написала дату на задней стороне открытки. Десятое января 2057 года.
      В шкафу она нашла краски и кисти, забрызганный краской халат, прозрачные пластиковые коробки с разноцветными стеклянными шариками, морскими камешками, бусинами, ленточками и шелковыми цветами. Хобби, решила Ева. Все аккуратно разложено, как и другие вещи.
      А на верхней полке, позади коробок с красками, большой красивый сундучок, обтянутый тканью, с замочком, усыпанным драгоценностями.
      Ева сняла его с полки и открыла. И нашла погибшего сына.
      Тут были фотографии. От младенца до полуторагодовалого малыша. Сияющая улыбкой беременная Аллика, Аллика с мечтательным взглядом, держащая на руках младенца в голубом атласном одеяльце. Фотографии мальчика вместе со старшей сестрой, с отцом и так далее.
      Ева нашла лоскут голубого одеяльца, локон легких, как пух, волос, маленькую плюшевую собачку, один пластмассовый кубик. Она вспомнила о памятном альбоме, который Мэвис и Леонардо подарили ей и Рорку на Рождество. У Аллики был свой памятный альбом. Она посвятила его погибшему сыну.
      Интересно, как часто она вынимает альбом, задумалась Ева. Перебирает фотографии, пропускает сквозь пальцы шелковый лоскут, прижимает к щеке локон пушистых волос…
      Но она все это держала на верхней полке у задней стенки шкафа. Спрятала подальше от глаз. А во всех остальных частях дома, которые Ева уже видела, не осталось ни одного напоминания о маленьком мальчике.
      Почему?
      Ева перебрала предметы, не пропустив ни одного. Потом все аккуратно сложила в сундучок и поставила на прежнее место. Покончив с комнатой жены, она пошла к Пибоди, все еще возившейся в кабинете Оливера Страффо.
      – Почти закончила. Макнаб начал с хозяйской спальни на этом уровне, чтобы мы друг другу не мешали. Упаковала кучу дисков и папок. Но ничего не выскочило.
      – Нашла что-нибудь о ребенке? Об их умершем сыне?
      – О ком? Ах да, забыла. Нет, об их сыне ничего нет. – Пибоди вдруг замерла. Нахмурилась. – Ничего, – повторила она. – По правде говоря, это странно.
      – И еще кое-что. В комнате Аллики есть коллекция вырезок об украшении интерьеров. У Лиссет тоже есть что-то в этом роде.
      – Да, было. Думаешь, они как-то пересеклись? – Пибоди задумалась, пожала плечами. – Может быть. Но у меня тоже есть такие вырезки и список сайтов по интерьерам на домашнем компе. А ты разве никогда… Забудь. Считай, я ничего не говорила, – торопливо добавила Пибоди, увидев, как смотрит на нее Ева.
      – Стоит это проверить. Назвать Лиссет имя, показать ей фотографию Аллики.
      – Ладно. Хочешь, чтоб я позвонила ей прямо сейчас?
      – Да, давай покончим с этим, вычеркнем из списка, а потом займемся хозяйской спальней.
      Ева прошла в спальню. Макнаб обернулся.
      – Есть что-нибудь?
      – Все чисто. Чище не бывает. Куча входящих и исходящих, но ничего подозрительного. В основном личные данные – банковские, маркетинговые, деловые расписания и тому подобное на компьютерах основного уровня. То же самое на компьютере няни. Разговоры с родственниками и друзьями в Ирландии пару раз в неделю. Регулярный обмен электронными письмами. Обычная болтовня, множество упоминаний об обоих Страффо и об их дочери, ничего интересного для нас.
      – Ищи дальше.
      Ева вскоре убедилась, что супруги Страффо предпочитают добротные ткани и классические вещи – в большом количестве. У каждого из супругов была своя просторная гардеробная, где царил идеальный порядок. И обе были забиты под завязку.
      Обувь расставлена по типу и цвету, каждая пара – в прозрачной коробке. Вещи подобраны по цвету и рассортированы по группам. Повседневные, деловые, вечерние костюмы и костюмы для коктейля. Парадные туалеты были снабжены бирками с указанием, когда и по какому случаю платье или костюм уже были надеты.
      Если им и нравились сексуальные игрушки, оставалось предположить, что их удалось сплавить из дома до начала обыска. В ящиках тумбочек у кроватей лежали аудиокниги, мемо-кубики и миниатюрные фонарики.
      С другой стороны, в комоде Аллики Ева нашла весьма соблазнительное белье и богатую коллекцию кремов и масел для тела. Поскольку в ежедневнике Аллики была пометка о возобновлении шестимесячного рецепта на противозачаточные средства, Ева предположила, что секс входит в расписание жизни супругов.
      Она нашла успокоительные, снотворные средства, антидепрессанты в ящике Аллики с нижним бельем.
      Ева взяла по образцу каждого лекарства, упаковала их в мешочки для вещественных доказательств.
      – Лиссет не узнала Аллику на фотографии, и имя ей незнакомо, – доложила Пибоди.
      – Натянутое предположение.
      – Да уж. Даллас, я знаю, мы не должны вносить личное отношение в расследование, но эта женщина – Лиссет – просто разрывает мне сердце. Она спросила – знаешь, как они спрашивают? – есть ли у нас что-то новое, можем ли мы ей что-нибудь сказать. Мне пришлось дать ей стандартный ответ. Она его приняла. – Сострадание, личное чувство, которое всякий уважающий себя следователь должен подавлять, звучало в голосе Пибоди, отразилось на ее лице. – Она цеплялась за мои слова, как за спасательный канат – последнее, что еще помогает ей держать голову над водой.
      – Вот и давай бросим ей что-нибудь посущественнее спасательного каната, Пибоди. Дадим ей ответы на ее вопросы.
      Оставив Пибоди на втором этаже, Ева спустилась на первый и обнаружила обоих супругов Страффо. Он расхаживал взад-вперед и разговаривал по телефону через наушники. Она сидела, делая вид, что углубилась в журнал. Как только Оливер Страффо увидел Еву, он тут же оборвал разговор.
      – Закончили?
      – Нет. У вас большой дом. Требует времени. В большой спальне есть сейф в шкафу. Мне надо его открыть.
      Он гневно сжал губы и, не давая Аллике подняться, жестом велел ей оставаться на месте.
      – Я сам, – сказал он и опять повернулся к Еве: – Вы закончили на третьем этаже?
      – Там чисто.
      – Аллика, отведи Кору и Рэйлин в семейную комнату.
      – Хорошо.
      Оливер остановился, и Ева заметила, как его взгляд смягчился, когда он коснулся рукой ее плеча. «Ладно, – сказала она себе, – он любит свою жену. И что это нам дает?»
      Он не заговорил, пока они не поднялись по лестнице на достаточное удаление от Аллики, чтобы она их не слышала.
      – Интересно, что бы вы чувствовали, если бы ваш дом перевернули вверх дном, если бы ваши личные вещи лапали чужие руки?
      – Мы стараемся ничего не лапать. У меня на руках два трупа, Страффо. Вы знали обоих, один из них был вашим клиентом. – Ева бросила на него взгляд, в ее голосе прорвался сарказм. – Кстати, не самый простой способ потерять клиента.
      – Глупый способ избавиться от клиента, – возразил Страффо. – Да, я знал обоих. Шапочно. Может, вы решили, что я недоволен академической успеваемостью Рэйлин и устраняю ее учителей по одному?
      – Может, я удивляюсь, зачем вы согласились защищать такого подонка, как Уильямс. Если бы я знала ответ на этот вопрос, может, не понадобился бы обыск.
      – Я адвокат. – Он говорил так же холодно и бесстрастно, как и Ева. – В списке моих клиентов не всегда фигурируют столпы общества.
      – Верно подмечено. Всем нам приходится делать нашу работу, Страффо.
      – Да, всем нам приходится делать нашу работу. – В спальне, не обращая внимания на Пибоди, Страффо направился прямо к сейфу в шкафу. – Я открыл сейф в кабинете для ваших помощников, – сказал он, набирая комбинацию, а затем приложил к сенсорной кнопке большой палец.
      – Спасибо за сотрудничество.
      В сейфе лежали драгоценности – его и ее. Дорогие наручные часы, несколько пар старинных часов. Сверкали бриллианты, поблескивали жемчуга. Пока Страффо стоял над ней, Ева проверила содержимое сейфа, убедилась в отсутствии фальшивого дна и потайных отделений.
      Ничего подозрительного не обнаружив, она отступила в сторону.
      – Можете закрывать.
      Страффо запер сейф.
      – Долго еще?
      – Навскидку? Еще пара часов. Я хочу задать вопрос. По всему дому расставлены семейные фотографии. Но я нигде не видела фотографии вашего сына. Почему?
      На миг в его глазах что-то промелькнуло. Безысходная тоска.
      – Это больно. И это личное дело.
      Он повернулся и ушел.
      В голове у Евы вихрем кружились вопросы и предположения, пока она провожала его взглядом.
      – Пусть Бакстер и Трухарт возьмут на себя гостевую комнату на этом уровне. Пибоди, а ты для начала займись ванной. Я возьму детскую.
      Удивительно, думала Ева, как с таким плотным расписанием у Рэйлин еще оставалось время пользоваться своей изысканной детской. Но, очевидно, она ею пользовалась. Об этом говорили и рисунки на разных этапах завершенности, и школьные задания на дисках, аккуратно сложенные в розовый портфельчик с монограммой. Бумажный настольный календарь с парой очаровательных щенят был открыт на нужной дате.
      У Рэйлин тоже были фотографии в рамках. На одной из них выстроились по росту ее одноклассники в нарядной до невозможности школьной форме. Вот снимок на пляже: Рэйлин с родителями, все трое с золотистым загаром, со спутанными ветром волосами. А вот Рэйлин в школьной форме. И еще один: Рэйлин в розовом платьице с оборочками.
      В ее комнате на подоконнике стояла пара бело-розовых горшков с живыми растениями. Очевидно, сочетание белого с розовым никогда не надоедало Рэйлин. А может, у нее не было выбора.
      Но Ева готова была поклясться, что справедливо первое предположение.
      Одежды у нее было больше, чем у Евы за все ее детские годы, вместе взятые. Все так же аккуратно развешано и рассортировано, как и у ее родителей. Балетные наряды, балетные туфли, футбольная форма, футбольные бутсы. Три одинаковые школьные формы, нарядные платья, повседневная одежда, одежда для игр. К каждому платью полагались свои туфельки.
      Целый лес бантов, завязок, заколок, пряжек, шпилек. Все аккуратно сложено в специальном ящике.
      Слава богу, тут хоть не было бирок с указанием, что, когда и куда было надето. Но множество предметов – тетради, сумки, ручки и карандаши, рюкзаки, папки для эскизов – были помечены ее монограммой.
      Поперек большой декоративной подушки у нее на кровати шла вышитая надпись «Принцесса Рэйлин». Монограммой был украшен пушистый розовый купальный халат и такие же шлепанцы.
      У нее была своя собственная электронная записная книжка с расписанием всех ее встреч и мероприятий, своя собственная адресная книжка с именами школьных подружек, родственников, с несколькими номерами телефонов отца. Ева их изъяла.
      – А разве вам можно это забирать?
      Ева повернулась, хотя уже знала, что Рэйлин стоит у нее за спиной.
      – А разве тебе не полагается быть совсем в другом месте?
      – Да. – На губах у Рэйлин появилась очаровательная заговорщическая улыбка. – Не говорите никому, хорошо? Ну пожалуйста! Я только хотела посмотреть на обыск. Я думаю, может, я тоже когда-нибудь стану детективом.
      – Да ну?
      – Папа говорит, что я могла бы стать хорошим адвокатом, а мама хочет, чтобы я занималась рисованием или балетом. Мне нравится заниматься балетом. Но еще больше мне нравится разгадывать загадки. Я думаю, может, выучусь на криминалиста. Это правильное слово, я его в словаре посмотрела. Это тот, кто изучает вещественные доказательства. Вы их собираете, а потом другие люди их изучают. Правильно?
      – Более или менее.
      – Я думаю, собирать доказательства может каждый, а вот изучать их… это совсем другое дело. Это же гораздо важнее, правда? Но я не понимаю, как моя записная книжка может быть вещественным доказательством.
      – Вот поэтому я коп, а ты нет.
      Улыбка превратилась в обиженно надутые губки.
      – Так говорить невежливо.
      – А я вообще невежливая. Я забираю вещи, потому что мне нужно разглядеть их получше. На досуге, и чтоб никто мне не мешал. Твой отец получит расписку на все, что мы заберем.
      – Мне все равно. Это всего лишь дурацкая книжка, – пожала плечами Рэйлин. – Я все равно все номера наизусть помню. У меня хорошая память на цифры.
      – Тебе повезло.
      – Я вас по Интернету нашла. Вы раскрыли много дел.
      – Закрыла. Если собираешься работать с копами, надо говорить правильно. Мы закрываем дела.
      – «Закрыла», – повторила Рэйлин. – Я запомню. Вы закрыли то дело, когда мужчины вломились в дом и всех поубивали, кроме одной девочки. Она была младше меня. Ее звали Никси.
      – Ее до сих пор так зовут.
      – Она дала вам улики? Ну, вещественные доказательства, чтобы закрыть дело?
      – Да, представь себе. А тебе не пора к маме?
      – Я хотела бы найти улики по этому делу. – Рэйлин подошла к зеркалу, изучила свое отражение и взбила локоны. – Я же была прямо там, на месте. Я все видела. Я очень, очень наблюдательная. Я могла бы помочь закрыть дело.
      – Если что-то вспомнишь, обязательно дай мне знать. А теперь брысь отсюда.
      Рэйлин встретилась с Евой взглядом в зеркале. Мгновенная вспышка. Потом она повернулась кругом.
      – Это моя комната.
      – Это мой ордер. Скройся.
      Рэйлин прищурилась и скрестила руки на груди.
      – Никуда я не уйду.
      На лице у нее было написаны упрямство, самоуверенность, норов. И дерзкий вызов, заметила Ева, – «заставь меня».
      Ева не торопясь подошла к ней. Она взяла Рэйлин за руку и выставила ее из комнаты.
      – Не стоит брать меня на «слабо». Это ошибка, – тихо проговорила Ева и закрыла дверь перед носом у девочки.
      Не только закрыла, но и заперла.
      На случай, если Рэйлин вздумает стоять на своем, Ева прошла к двери спальни, заперла и ее.
      Потом она вернулась к работе.
      Никто ее больше не беспокоил, пока не постучала Пибоди.
      – Ты чего дверь заперла?
      – Девчонка путалась у меня под ногами.
      – А-а, вот в чем дело, ну что ж. Я заставила парней вытащить коробки, которые мы увозим. Все надписано, расписки выданы. Увы, мы не нашли никаких ядов в шкафчике со специями или писем с угрозами в библиотеке. Но кучу дерьма придется перебрать, когда отвезем все это в управление. У тебя тут что-нибудь есть?
      – У меня тут кое-чего нет. Не нахожу ее дневника.
      – Может, она не ведет дневник.
      – Ведет. Она об этом упоминала, когда Фостер был убит. Не могу его найти.
      – Они здорово умеют прятать, эти девчонки.
      – А я здорово умею находить, если только дневник здесь.
      – Это точно. – Пибоди задумчиво вытянула губы трубочкой и огляделась. – Может, она все-таки не ведет дневник. Десять лет… Переходный возраст. Девочки уже начинают интересоваться мальчиками. В дневниках только о них и пишут.
      – Она развита не по годам. В любом случае я хочу видеть этот дневник, что бы там ни было написано. Пусть даже: «Мама с папой не дают мне сделать татуировку. Такие вредные!» Или: «Джонни Красавчик посмотрел на меня в коридоре!»
      – И что нам даст такой дневник, даже если он у нее есть?
      – Обычные ежедневные записи. Что мама сказала папе, что сделал учитель и так далее. Дети подмечают такие вещи. А эта соплячка еще и наглая к тому же.
      – У тебя все дети – наглые сопляки, – усмехнулась Пибоди.
      – Само собой. Но у этой что-то есть. – Ева оглянулась на зеркало, вспомнила, как Рэйлин смотрела на себя, вспомнила эту вспышку в ее глазах. – Если ее что-то разозлит или ранит ее нежные чувства, держу пари на твою задницу, она об этом напишет. Так где ее записи?
      – Ну… Может, Макнаб найдет что-нибудь скрытое на ее компе. Если она такая умная, она захочет держать свое недовольство подальше от мамочки, папочки и няни.
      – Пометь это флажком.
      – Есть. Только это как-то уж больно натянуто, Даллас.
      – Может, и натянуто, – ответила Ева. – А может, и нет.

Глава 17