Контрольные вопросники подобны убийцам, подстерегающим свою жертву в засаде. У жертвы они вызывают страх и ненависть, у охотника – легкое головокружение от осознания своего могущества.
      У Крейга Фостера был перерыв на завтрак. Он собирался не только позавтракать, но и усовершенствовать контрольный вопросник по истории США. И он прекрасно знал, как встретит эту новость класс. Вопросники без предупреждения неизменно вызывали у школьников стоны, вздохи, горестные или панические возгласы. Крейг их прекрасно понимал. Ему было всего двадцать шесть лет, не так давно он сам занимал место в классе по ту сторону учительского стола. Он прекрасно помнил и это волнение, и этот страх.
      Крейг достал сумку с завтраком. Он был человеком привычки и знал, что его жена – ну разве не замечательно быть женатым! – положила ему именно то, что он любит: сэндвич с индейкой, яблоко, соевые чипсы и термос с его любимым горячим шоколадом.
      Он никогда не просил свою жену собирать ему в школу сумку с завтраком или, скажем, стирать носки и складывать их парами в правой половине верхнего ящика комода. Но она уверяла, что ей нравится о нем заботиться. Семь месяцев они были женаты, и это были лучшие семь месяцев его жизни. А ведь ему и раньше жилось неплохо, считал Крейг.
      У него была любимая работа, и он чертовски здорово ее делал, подумал Крейг в приливе гордости. У них с Лиссет очень приличная квартирка в пяти минутах ходьбы от школы. У него были способные ученики, и – главный плюс! – они его любили.
      Конечно, они будут ворчать по поводу контрольного вопросника, он заставит их попотеть, но они справятся. Прежде чем приняться за работу, Крейг отправил своей любимой жене письмо электронной почтой.
 
       Привет, Лисси! Что скажешь, если я возьму в ресторане того супчика, что ты любишь, и большую порцию салата по дороге домой с работы?
       Очень по тебе скучаю. Люблю каждый сладкий дюйм твоего чудного тела!
       Сама знаешь, кто.
 
      Крейг улыбнулся, представив себе улыбку жены, когда она прочтет его послание. Потом он вернулся к вопроснику. Глядя на экран компьютера, он налил себе из термоса первую чашку горячего шоколада и поднес ко рту сэндвич с соевыми продуктами, маскирующимися под нарезанную тонкими ломтиками индейку.
      Ему еще так много предстоит дать своим ученикам! И многому предстоит научиться самому! История страны богата, многообразна и драматична, полна трагических и комических событий. В ней есть все: и романтика, и героизм, и предательство. Все это Крейг хотел донести до своих учеников, показать им, как страна и мир, в котором они живут, развивались, как вступили в 2060 год.
      Крейг ел, добавлял одни вопросы, вычеркивал другие. Он отхлебнул своего любимого шоколада.
      А за окном кабинета истории падал мягкий белый снег.
      И так же утекали короткие минуты его собственной короткой истории, приближая его к концу.
 
      Школы всегда нагоняли на нее нервную дрожь. Ей не хотелось в этом сознаваться даже себе самой. Это было просто унизительно. В конце концов, она крутой, все на этом свете повидавший, надравший немало задниц полицейский. Но факт оставался фактом: лейтенант Ева Даллас, возможно, лучший коп Нью-Йорка, глава убойного отдела, предпочла бы бродить в темноте по заброшенному многоквартирному дому в поисках накачанного наркотиками маньяка, чем идти по безупречно чистым коридорам гордой своим статусом школы Сары Чайлд для детей из более чем благополучных семей.
      Несмотря на яркие краски стен и полов, сверкающее стекло окон, для Евы это была камера пыток.
      Большинство дверей в этом лабиринте были открыты, за ними просматривались классные комнаты или кабинеты. Все они были безлюдны, только парты, столы, экраны и школьные доски.
      Ева бросила взгляд на Арнетту Моузбли, директрису. Это была крепкая, статная, почти монументальная женщина лет пятидесяти, смешанных кровей, с кожей цвета светлой карамели и серо-голубыми глазами. Блестящие черные волосы обрамляли ее голову коконом упругих локонов. На ней была длинная черная юбка и короткий красный жакет. Каблуки ее туфель выбивали дробь, пока она вела Еву по коридору второго этажа.
      – Где дети? – спросила Ева.
      – Я велела собрать детей в актовом зале, пока родители или опекуны их не заберут. Там же большинство персонала. Я сочла правильным хотя бы из уважения отменить уроки на вторую половину дня.
      Директриса остановилась в нескольких футах от закрытой двери, возле которой стоял полицейский в форме.
      – Лейтенант, для нас и для детей это не просто трагедия. Крейг… – Она сжала губы и отвернулась. – Он был молод, умен и полон энергии. Вся жизнь впереди и… – Она умолкла, стараясь справиться с волнением. – Я понимаю, это необходимо. Я хочу сказать, в таких делах приходится вызывать полицию. Но я надеюсь, вы будете действовать со всем возможным тактом и осмотрительностью. И, я надеюсь, можно будет подождать с… транспортировкой тела, пока школу не покинут все дети. – Теперь Арнетта Моузбли расправила плечи. – Я не знаю, каким образом такой молодой человек мог так страшно заболеть. Зачем он сегодня пришел на работу, если плохо себя чувствовал? Его жена… – он женат всего несколько месяцев —…я ей еще не звонила. Я не была уверена…
      – Вы лучше предоставьте это нам. А теперь оставьте нас на несколько минут.
      – Да. Да, конечно.
      – Включить запись, Пибоди, – приказала Ева своей напарнице.
      Она кивнула охраннику, и он отступил в сторону.
      Ева открыла дверь и встала на пороге – высокая, стройная женщина с хорошо подстриженными темно-каштановыми волосами и карими глазами, которые в эту минуту, пока она осматривала место смерти, стали бесстрастными и непроницаемыми. Потом она привычным жестом вынула из полевого набора аэрозольный баллончик с изолирующим составом и покрыла им руки и башмаки.
      За почти двенадцать лет в полиции ей приходилось видеть вещи и пострашнее, чем мертвый учитель истории, распростертый на полу в луже рвоты и дерьма.
      Для протокола Ева назвала вслух время и место.
      – Медики, прибывшие на место по вызову, появились здесь в четырнадцать шестнадцать. Объявили пострадавшего, идентифицированного как Фостер Крейг, мертвым в четырнадцать девятнадцать.
      – Слава богу, медики нам попались сообразительные. Поняли, что тело двигать нельзя, – заметила Пибоди. – Несчастный ублюдок.
      – Завтракал прямо за столом? В таком месте наверняка есть столовая для учителей, кафетерий, что-то в этом роде. – Оставаясь на пороге, Ева склонила голову набок. – Опрокинул термос, стул…
      – Это больше похоже на приступ, чем на признаки борьбы. – Пибоди обошла кабинет истории по периметру. Ее башмаки на воздушной подошве слегка чавкали на каждом шагу. Она проверила окна. – Заперты.
      Пибоди тоже склонила голову набок, изучая труп с другой стороны. Тело у нее было такое же крепкое, как у Арнетты Моузбли, но фигуре Пибоди не суждено было стать монументальной. Ее черные волосы отросли до плеч и кокетливо завивались на концах. Ева так и не смогла привыкнуть к этой легкомысленной прическе.
      – Он работал за завтраком, – продолжала Пибоди. – Планировал урок или проверял тетради. Может, аллергическая реакция на что-то съеденное?
      – Довольно бурная, я бы сказала. – Ева подошла к трупу, присела на корточки. Ей еще предстояло взять отпечатки пальцев, протокольно установить время смерти, провести другие следственные действия, но в эту минуту она просто изучала мертвеца.
      Белки его глаз были испещрены паучьими лапками полопавшихся сосудов. На губах виднелись следы не только рвоты, но и пены.
      – Пытался ползти, когда его схватило, – прошептала она. – Пытался ползти к двери. Проведи официальную идентификацию, Пибоди, установи время смерти.
      Распрямившись, Ева осторожно обошла лужи шлаков, извергнутых телом Крейга, подняла термос. На термосе было выгравировано его имя. Ева принюхалась.
      – Думаешь, кто-то отравил парня? – спросила Пибоди.
      – Горячий шоколад. И что-то еще. – Ева запаковала термос в пластиковый мешок для вещественных доказательств. – Окраска рвотных масс, признаки конвульсий, острое расстройство желудка. Да, я думаю, это яд. Медэксперт проверит. Нам надо получить у родственников разрешение на доступ к его медкарте. Так, ты поработай на месте, а я поговорю с Моузбли и приглашу свидетелей.
      Ева вышла из кабинета. Арнетта Моузбли расхаживала взад-вперед по коридору, держа в руке портативный компьютер-наладонник.
      – Директор Моузбли, мне придется попросить вас ни с кем пока не контактировать, ни с кем не разговаривать.
      – О, я… честно говоря, я просто… – Она повернула компьютер, чтобы Ева могла увидеть мини-экран. – Игра в слова. Просто чтобы отвлечься, чем-то занять мысли. Лейтенант, я все думаю о Лиссет. Это жена Крейга. Необходимо ее известить.
      – Ее известят. В данный момент я хотела бы поговорить с вами наедине. И мне нужно опросить учениц, которые обнаружили тело.
      – Рэйлин Страффо и Мелоди Бранч. Офицер, приехавший по вызову, сказал, что они не должны покидать здание и что их нужно изолировать друг от друга. – Она поджала губы с явным неодобрением. – Девочки страшно травмированы, лейтенант. Они в истерике, что вполне понятно при данных обстоятельствах. К Рэйлин я послала психолога, а Мелоди сидит с нашей школьной медсестрой. К этому времени к ним уже должны были приехать родители.
      – Вы известили их родителей?
      – У вас свои порядки, лейтенант, а у нас свои. – Директриса величественно вздернула подбородок. Ева подумала, что такие жесты, вероятно, входят в обязательную программу подготовки школьных директоров. – Для меня на первом месте здоровье и благополучие моих учеников. Этим девочкам по десять лет. Они вошли в кабинет и увидели это. – Она кивком указала на дверь в кабинет. – Один бог знает, какой эмоциональный шок они испытали.
      – Крейг Фостер тоже чувствует себя неважнецки.
      – Я должна сделать все, что в моих силах, для защиты моих учеников. Моя школа…
      – В данный момент это не ваша школа. Это место преступления, и хозяйка здесь я.
      – Место преступления? – В лице Арнетты не осталось ни кровинки. – Что вы хотите сказать? Какого преступления?
      – А вот это мне предстоит узнать. Я хочу допросить свидетельниц по очереди. Лучшим местом для беседы будет, думаю, ваш кабинет. При беседе может присутствовать один из родителей или опекунов.
      – Ну что ж, прекрасно. Идемте со мной.
      – Офицер? – Ева оглянулась через плечо. – Передайте детективу Пибоди, что я в кабинете директора.
      Его рот дернулся в едва заметной усмешке.
      – Есть, лейтенант.
      «Совсем другое дело, – подумала Ева, – когда ты – бонза, а не простой смертный. Когда ты поджариваешь, а не тебя поджаривают». Вообще-то в свое время у нее не было, что называется, особых проблем с дисциплиной. В основном она старалась остаться незамеченной, просто проскользнуть потихоньку, окончить школу и вырваться из образовательной тюрьмы, как только возраст позволит.
      Но ей не всегда удавалось остаться незамеченной. Дерзкий язык и неприятие школьных порядков порой прорывались наружу, и ее вызывали в кабинет директора. И поджаривали.
      Вероятно, ей, подопечной государственной системы, следовало быть благодарной за то, что государство дает ей возможность получить образование, обеспечивает крышей над головой и пищей в достаточном количестве, чтобы не умереть с голоду. Ей полагалось быть благодарной за то, что у нее есть одежда, пусть даже с чужого плеча. Предполагалось, что она должна стремиться к самосовершенствованию, но это было сложно, потому что не существовало точки отсчета. Ева сама толком не помнила, кто она такая, откуда родом, кем была раньше.
      От школьных лет у нее остались лишь воспоминания о том, как ей читали высокомерные нотации, как на нее хмуро смотрели свысока.
      Но больше всего ей запомнилась бесконечная, смертельная, всепроникающая скука.
      Конечно, ей не довелось учиться в частной школе, оборудованной по последнему слову техники, со сверкающими чистотой классными комнатами, стильной школьной формой и соотношением один учитель на шесть учеников.
      Ева готова была биться об заклад на свое месячное жалованье, что в школе Сары Чайлд не было кулачных боев в коридорах и самодельных бомб в шкафчиках.
      Но в этот день здесь произошло убийство.
      Ожидая свидетельниц в кабинете директора Моузбли, где благодаря живым растениям и красивой посуде была умело воссоздана так называемая домашняя атмосфера, Ева просмотрела досье убитого.
      Фостер Крейг, двадцать шесть лет. Уголовного досье нет. Родители живы, отметила Ева, и до сих пор женаты друг на друге. Живут в Нью-Джерси, там же родился и вырос Крейг. Учился в Колумбийском университете с частичной стипендией, получил диплом учителя и работал над магистерской диссертацией по истории.
      Женился на Лиссет Боливар в июле прошлого года.
      На фотографии с удостоверения личности он показался Еве юным и восторженным. Красивый молодой человек с кожей цвета жареных каштанов. Глубокие темные глаза, темные волосы, причесанные… Если Ева правильно помнила, эта прическа называлась «кок». Волосы по бокам и сзади коротко подстрижены, а на макушке высоко взбиты.
      На нем и ботинки были модные, вспомнила она. Черные с серебром, на гелевой подошве, со шнуровкой. Дорогие. А вот его спортивная куртка была скромной, коричневого цвета, да еще и с заношенными обшлагами. Приличные часы на запястье, но Еве они показались копией дорогой марки. И блестящее золотое кольцо на безымянном пальце левой руки.
      Наверно, когда Пибоди закончит осмотр места преступления, в карманах у Крейга обнаружится около пятидесяти долларов мелочью.
      Ева сделала несколько кратких пометок:
      Откуда взялся горячий шоколад?
      Кто имел доступ к термосу?
      С кем он делил кабинет?
      Хронологическая шкала. Кто последним видел его живым, кто первым нашел тело?
      Страховка, завещание. Кто наследует?
      Ева подняла голову, когда дверь открылась.
      – Лейтенант? – Директор Моузбли вошла, положив руку на плечо девочки с молочно-белой кожей, усеянной веснушками, которые очень шли к ее морковно-рыжим волосам – длинным, гладко зачесанным назад и стянутым в хвост.
      На ней был синий блейзер и безупречно чистые брючки цвета хаки. Она казалась хрупкой и перепуганной.
      – Мелоди, это лейтенант Даллас из полиции. Она хочет поговорить с тобой. Лейтенант Даллас, это Анджела Майлз-Бранч, мать Мелоди.
      «Малышка унаследовала кожу и волосы от матери, – отметила Ева. – И мамаша выглядит такой же напуганной».
      – Лейтенант, я хочу спросить: неужели это не может подождать до завтра? Сейчас мне хотелось бы отвезти Мелоди домой. – Анджела как тисками сжимала руку Мелоди. – Моя дочь плохо себя чувствует, и это можно понять.
      – Всем заинтересованным сторонам будет лучше, если мы покончим с этим сейчас. Это много времени не займет. Директор Моузбли, прошу нас извинить.
      – Я считаю, что должна остаться как представитель школы и защитник интересов Мелоди.
      – Представитель школы в данный момент не требуется, а интересы несовершеннолетней представляет ее мать. Вам придется выйти.
      Судя по ее глазам, Моузбли могла бы возразить, но промолчала и, вздернув подбородок, вышла из кабинета.
      – Почему бы тебе не присесть, Мелоди?
      Две крупных слезы выкатились из голубых глаз Мелоди.
      – Да, мэм. Мама?
      – Я здесь, детка. Я тебя не оставлю. – Не выпуская руку дочери, Анджела села рядом с ней. – Для нее это было ужасно.
      – Да, я понимаю. Мелоди, я запишу нашу беседу.
      Девочка кивнула, уронив еще две безмолвных слезы. В эту минуту Ева пожалела, что так неудачно распределила обязанности. И что на нее нашло? Надо было ей взять на себя место преступления и бросить Пибоди на опрос детей.
      – Просто расскажи мне, что произошло.
      – Мы пошли в кабинет мистера Фостера… э-э-э… мы с Рэйлин. Мы сперва постучали, потому что дверь была закрыта. Но мистер Фостер не возражает, если с ним надо поговорить во время завтрака.
      – А тебе надо было поговорить с мистером Фостером?
      – О сочинении. Мы с Рэй вместе пишем сочинение про «Билль о правах». Это мультимедийный проект, наш большой проект за вторую четверть. Его надо сдавать через три недели. Отметка в четверти на двадцать пять процентов зависит от него. Мы составили план и хотели показать ему. Мистер Фостер не возражает, если ему задаешь вопросы до урока или после.
      – Хорошо. Где ты была до того, как пошла в кабинет мистера Фостера?
      – У меня был завтрак, а потом классный час. Мы с Рэй попросили разрешения у мисс Хэлливелл уйти из классной комнаты на несколько минут раньше, чтобы поговорить с мистером Фостером. У меня есть пропуск.
      И она сунула руку в карман за пропуском.
      – Все в порядке. Итак, вы вошли в кабинет истории.
      – Мы постучали. Мы разговаривали, а потом открыли дверь. Запах был ужасный. Я так и сказала. Я сказала: «Господи, какая жуткая вонь!» – Слезы хлынули градом из глаз Мелоди. – Простите меня, что я так сказала, но…
      – Ничего, это нормально. Что было дальше?
      – Я его увидела. Увидела, как он лежит на полу, и там было… о боже, вся эта рвота и все остальное… И Рэй закричала. А может, и я. Наверно, мы обе закричали. Мы выбежали, и мистер Доусон нас услышал. Он бросился к нам по коридору и спросил, в чем дело. Он велел нам оставаться на месте, а сам вошел в кабинет. Я смотрела, как он вошел. И он очень быстро вышел и руку держал вот так. – Мелоди зажала себе рот ладонью. – Он вызвал миссис Моузбли по рации, по-моему. А потом пришла миссис Моузбли и вызвала медсестру. А медсестра, сестра Бреннан, пришла и отвела нас в лазарет. Она осталась с нами, а потом пришел мистер Колфакс и увел Рэй с собой. А я осталась с сестрой Бреннан, пока не пришла моя мама.
      – А ты не видела, кто-нибудь еще входил в кабинет мистера Фостера? Или, может быть, выходил?
      – Нет, мэм.
      – Пока ты шла из своей классной комнаты в кабинет истории, ты кого-нибудь видела по дороге?
      – Простите, я не помню. Нет, помню. Мистер Биксли выходил из туалета для мальчиков, и еще мы встретили мистера Доусона. Мы показали ему наш пропуск. Мне кажется, больше никого не было, но точно я не помню.
      – Откуда ты знала, что мистер Фостер будет в кабинете истории?
      – О, он всегда у себя в кабинете по понедельникам перед пятым уроком. Он всегда там завтракает по понедельникам. И он разрешает ученикам заходить и задавать вопросы в последние пятнадцать минут. Даже раньше, если это важно. Он очень добрый. Мама!
      – Я знаю, знаю, детка. Лейтенант, прошу вас!
      – Я почти закончила. Мелоди, вспомни, ты или Рэйлин дотрагивались до мистера Фостера или до чего-нибудь в кабинете?
      – О, нет, мэм, мы ничего не трогали. Мы сразу убежали. Это было так ужасно… Мы убежали.
      – Хорошо, Мелоди. Если вспомнишь что-нибудь еще, любой пустяк, я тебя прошу мне сказать.
      Девочка встала.
      – Лейтенант Даллас? Мэм?
      – Да?
      – Рэйлин сказала… Когда мы были в лазарете, Рэйлин сказала, что мистера Фостера увезут в большом мешке. Это правда? Вы так делаете?
      – О, Мелоди… – Анджела повернула девочку лицом к себе и крепко обняла ее.
      – Мы позаботимся о мистере Фостере, – сказала Ева. – Это моя работа – заботиться о нем, а я свою работу знаю. Это хорошо, что ты поговорила со мной. Это поможет в работе. Это поможет мне заботиться о нем.
      – Правда? – Мелоди всхлипнула и перевела дух. – Спасибо вам. Я хочу домой. Можно мне уйти?
      Ева встретилась взглядом с заплаканными глазами девочки, кивнула и перевела взгляд на мать.
      – Мы с вами еще свяжемся. Спасибо вам за сотрудничество.
      – Для девочек это был тяжелый удар. Страшный удар. Идем, родная. Мы едем домой.
      Анджела обняла Мелоди за плечи и вывела ее из кабинета. Моузбли бросилась им навстречу.
      – Директор Моузбли? У меня к вам вопрос.
      – Я только провожу миссис Майлз-Бранч и Мелоди до дверей.
      – Я уверена, что они сами найдут дорогу. Зайдите в кабинет.
      На этот раз Ева не стала садиться, просто оперлась о письменный стол. Моузбли вошла, вся кипя и стиснув кулаки.
      – Лейтенант Даллас, я прекрасно понимаю, что вам надо выполнять вашу работу, но меня приводит в ужас ваша пренебрежительная и высокомерная манера.
      – Да, я поняла. У мистера Фостера была привычка приносить в школу свой собственный завтрак и напитки?
      – Я… мне кажется, да. По крайней мере, несколько раз в неделю. У нас, разумеется, есть столовая, пища сертифицирована диетологом. Пищевые автоматы, одобренные штатом. Но многие учителя предпочитают приносить завтрак с собой из дома. По крайней мере, время от времени.
      – Он обычно ел один? У себя за столом?
      Моузбли почесала лоб:
      – Насколько мне известно, он завтракал у себя в кабинете два-три раза в неделю. Работа учителя не сводится к школьным часам. Нужно составлять планы уроков, проверять домашние задания и ставить отметки, нужно читать, готовить лабораторные работы. Кроме того, как и большинство других учителей, Крейг совершенствовал собственное образование, а для этого нужно читать и конспектировать. Он завтракал у себя за столом, чтобы работать во время еды. Он был очень предан своему делу. – Гнев как будто покинул ее. – Он был молод и полон планов. Он любил свою работу, любил учить детей, лейтенант Даллас, это было видно.
      – У него были конфликты с кем-нибудь из коллег?
      – Если и были, я об этом ничего не знаю. Он был общителен и дружелюбен. Я считаю, нам профессионально и по-человечески повезло, что он работал в нашей школе.
      – Кого-нибудь увольняли в последнее время?
      – Нет. В школе Сары Чайлд текучка кадров очень мала. Крейг работал с нами второй год. Он заполнил нишу, когда один из наших старейших учителей ушел на пенсию, проработав в школе пятьдесят лет. Из них больше половины – двадцать восемь лет – он проработал здесь, в школе Сары Чайлд.
      – Как насчет вас? Сколько вы здесь проработали?
      – Три года директором. Я уже двадцать пять лет работаю в школьной администрации.
      – Когда вы в последний раз видели мистера Фостера?
      – Мимоходом сегодня утром. – С этими словами Моузбли подошла к небольшому холодильнику и вытащила бутылку воды. – Он приходил пораньше, чтобы воспользоваться нашим фитнес-центром. Он делал это регулярно. Всем сотрудникам разрешается пользоваться тренажерами, виртуальными программами, бассейном и так далее. Крейг пользовался этой привилегией практически ежедневно. – Она со вздохом налила воды в невысокий стакан. – Хотите воды, лейтенант?
      – Нет, спасибо.
      – Я сама сегодня утром была в бассейне. Я как раз выходила, когда он вошел. Мы поздоровались. Я пожаловалась на дорожные пробки и пошла дальше. Я спешила. Слышала, как он нырнул в воду, – добавила Моузбли и отпила из стакана. – Я услышала плеск, когда открывала дверь в раздевалку. О боже!
      – В котором часу это было?
      – Примерно в семь тридцать. У меня была назначена телефонная конференция на восемь часов, и я уже опаздывала, потому что задержалась в бассейне. Я была сердита на себя и практически не разговаривала с Крейгом.
      – Где он держал свой завтрак?
      – Как где? В своем кабинете, я полагаю. Может быть, в учительской столовой, но я не припоминаю, чтобы он что-то клал в холодильник или в шкаф в учительской столовой. Я такого не видела.
      – Кабинет истории запирается?
      – Нет. Школа, разумеется, охраняется, но классные комнаты и кабинеты не запираются. В этом нет смысла, тем более что программа Сары Чайлд основана на ответственности и доверии.
      – Хорошо. Можете послать за второй свидетельницей. Рэйлин Страффо.
      Моузбли вскинула голову, но на этот раз в ее жесте не было ничего царственного.
      – Как насчет других учеников? Учителей?
      – Нам нужно будет опросить учителей и других сотрудников, прежде чем они покинут здание. Учеников можете распустить, но мне нужен регистрационный список.
      – Очень хорошо.
      Оставшись одна, Ева вынула рацию и вызвала Пибоди:
      – Доложи обстановку.
      – Тело вывозят. Прибывший медэксперт согласен с версией отравления, но окончательный диагноз поставит, только когда клиент будет на анатомическом столе. «Чистильщики» на месте. Похоже, убитый работал на своем компьютере в момент смерти. Готовил контрольный вопросник на следующий урок.
      – Вот и мотив, – мрачно пошутила Ева.
      – Я терпеть не могла контрольные вопросники. По-моему, они не конституционны. Проверила компьютер по-быстрому, обнаружила, что убитый послал с него письмо по адресу LFoster@Blackburnpub.com сегодня в двенадцать ноль шесть. До этого никаких входящих или исходящих сообщений.
      – Имя жены – Лиссет. Содержание?
      – Просто любовное письмо с предложением взять из ресторана готовый обед по дороге домой с работы. Адресат ответил согласием в том же тоне в четырнадцать сорок восемь. Ответное письмо осталось непрочитанным.
      – Хорошо. Я жду вторую свидетельницу. Пошлю к тебе директоршу, пусть она тебя где-нибудь устроит. Начинай опрашивать персонал. В каждом случае отмечай время. Надо составить хронологию. Часть я возьму на себя, как только покончу с девчонкой. А ты пока установи рабочий и домашний адреса жены. Мы ее известим, когда закончим здесь.
      – Веселье никогда не кончается, – вздохнула Пибоди.
      Ева отключила связь. Тут открылась дверь, и вошла директор Моузбли, держа руку на плече девочки.
      Эта девочка была блондинкой. Каскад кудрей мог бы упасть ей на лицо, если бы не сиреневый обруч. Обруч очень шел к ее фиалковым глазам, но в этот момент они были вспухшие, зареванные. Чистая кожа, простодушное личико с чуть вздернутым носом. Полные розовые губки вздрагивали.
      Она была в такой же школьной форме, что и Мелоди, но на лацкане блейзера у нее была приколота маленькая золотая звездочка.
      – Рэйлин, это лейтенант Даллас. Лейтенант, Рэйлин здесь со своим отцом Оливером Страффо. Если я вам понадоблюсь, я буду за дверью.
      – Садись, Рэйлин.
      – Лейтенант.
      Оливер тоже не выпускал руки дочери. Его голос резонировал, как у хорошего актера в театре. Он был высокий и светловолосый, как и его дочь. Но глаза у него были серо-стальные. Ева уже видела эти глаза раньше. В суде.
      Влиятельный, высокооплачиваемый, широко известный адвокат.
      «Вот дерьмо», – с досадой подумала Ева.

      – Я даю разрешение на эту беседу, – начал он, – в данное время в данном месте, так как считаю, что это в интересах моей дочери, ее здоровья, прежде всего эмоционального. Однако, если тон беседы или ее содержание мне не понравятся, я прерву разговор и уведу отсюда свою дочь. Надеюсь, это понятно?
      – Ясное дело. Я как раз собиралась достать «испанский сапог» и дыбу, да вот не помню, куда я их задевала. Садись, Рэйлин. Просто расскажи мне, что ты видела.
      Рэйлин взглянула на отца. Когда он кивнул, она села, как и он, держа спину прямо. Завидная осанка!
      – Я нашла мистера Фостера. Со мной была Мелоди. Это было ужасно.
      – Объясни мне, как это получилось, что ты его нашла. Как ты попала в кабинет истории в это время?
      – Да, мэм. – Рэйлин сделала глубокий вдох, словно готовилась отвечать в классе у доски. – Я была в своей классной комнате, у нас был классный час. Но мне очень нужно было поговорить с мистером Фостером о проекте. Мы его готовим вместе с Мелоди. Это очень важный проект, и я хотела получить хорошую оценку. Из этих оценок складывается общий балл по истории США за вторую четверть, поэтому высокая оценка за сочинение была для меня так важна. Я старалась, как могла. Я первая ученица в классе, а этот проект – самый важный за вторую четверть.
      – Ладно, я поняла. Итак, ты ушла с классного часа в кабинет мистера Фостера.
      – Да, мэм. Мисс Хэлливелл дала нам пропуск, чтобы мы могли зайти в кабинет мистера Фостера до начала урока. Он всегда завтракает у себя в кабинете по понедельникам и разрешает ученикам заходить в последние пятнадцать минут перед уроком, если им нужно посоветоваться.
      – В котором часу ты ушла из своей классной комнаты?
      – У меня есть пропуск. На нем отмечено время. – Опять Рэйлин оглянулась на отца, словно спрашивая разрешения, потом вытащила пропуск. – У меня есть, и у Мелоди тоже. Это школьное правило. Тут написано «двенадцать сорок семь».
      Ева мысленно отметила для себя, что надо будет пройти этот путь и засечь, сколько времени на это понадобится.
      – Ты отправилась из своей классной комнаты прямиком в кабинет мистера Фостера.
      – О да, мэм. Слоняться по коридорам между уроками – это нарушение правил, а если три раза нарушишь правила за тридцать дней, сбавят оценку по поведению. – У нее был такой благонравный голосок, что Ева сразу вспомнила: Рэйлин – как раз из тех девочек, чьего общества она сама всеми силами избегала, когда училась в интернате. – У меня в табеле нет нарушений.
      – Молодец. И сколько тебе потребовалось, чтобы добраться из своего класса в кабинет истории?
      – О, минуты две, не больше. Может, три? Я точно не знаю, но мы пошли прямо в кабинет мистера Фостера, нигде не задерживаясь. Мы разговаривали о нашем проекте, обсуждали разные идеи. Дверь была закрыта. Мы сперва постучали, а потом открыли. Пахло ужасно. Меня даже затошнило. Мелоди сказала, что плохо пахнет, и… – Рэйлин сжала губки. – Я засмеялась. Простите меня. Я же не знала, папочка! Я не знала.
      – Все в порядке, Рэй. Конечно, ты не знала.
      – А потом мы его увидели. Он там лежал, и он… – Она дважды икнула, а потом просто переползла со стула на колени отцу.
      – Все хорошо, детка. Все хорошо, Рэй. – Поглаживая волосы Рэйлин, Оливер Страффо устремил взгляд на Еву. – Лейтенант?
      – Вы же понимаете, я должна закончить. Вы прекрасно знаете, насколько важны детали. И получить их нужно как можно скорее.
      – Я больше ничего не знаю. – Теперь голос Рэйлин звучал глухо: она прижималась лицом к груди отца. – Мы побежали. Мы убежали оттуда. Там был мистер Доусон, он велел нам стоять на месте. Мне кажется, я села. Я сидела на полу, и мы плакали, а потом мистер Доусон вернулся. У него руки дрожали. Он вынул свою рацию и вызвал директора Моузбли.
      – Ты не видела кого-нибудь еще? Кто-нибудь еще входил в кабинет истории?
      – Директор Моузбли подошла к двери, потом она позвала медсестру, и они отвели нас – меня и Мелоди – в лазарет.
      – А по пути в кабинет истории ты видела кого-нибудь?
      – Да, мне кажется, мистер Биксли вышел из туалета для мальчиков. У него в руках был ящик с инструментами, потому что там одна раковина засорилась. Но это было раньше, до того, как мы встретили мистера Доусона и показали ему пропуска. Я первая вошла в кабинет. Я первая его увидела. – Рэйлин подняла залитое слезами лицо. – Я не понимаю, как мистер Фостер мог умереть. Я не понимаю. Он был моим любимым учителем.
      Ее плечики затряслись, она опять прижалась к отцу.
      – Вряд ли вы что-то еще от нее узнаете, – тихо проговорил Оливер Страффо. – Я забираю ее домой.
      – Если она еще что-то вспомнит…
      – Если вспомнит, я дам вам знать.
      Он встал, держа дочь на руках, и вышел из кабинета.
      Ева начала с Эрика Доусона. Он был учителем естествознания, лет пятидесяти пяти, преподавал в этой школе пятнадцать лет. Небольшое брюшко, заметила Ева, но, судя по тому, что рубашка была натянута на нем, как на барабан, а пуговицы едва не отрывались с мясом, видимо, сам Доусон предпочитал этого не признавать. В рыжеватых волосах кое-где, особенно на висках, заметно проступала седина. Под усталыми светло-карими глазами лежали мешки.
      – Я не входил, – сказал он Еве. – На шаг или два, не больше. Я и так увидел… Любой понял бы, что Крейг мертв. Сначала я рассердился на девочек. Весь этот визг! Я думал, они увидели паука или еще какой-нибудь вздор в этом роде. – Доусон помолчал, провел рукой по лицу. – Но как только я их увидел… Даже глупые девчонки не могут закатить такую истерику из-за паука.
      – Вы кого-нибудь еще видели? Кроме двух девочек?
      – Я только-только вышел из учительской столовой, там были Дэйв Колфакс и Рид Уильямс. Мы вместе завтракали. Мы иногда встречаемся за завтраком. И я столкнулся в дверях с Ли-Энн Говард, она как раз входила. Я шел в химическую лабораторию, собирался готовиться к следующему уроку.
      – Когда вы в последний раз видели мистера Фостера живым?
      – О боже, боже! В учительской столовой этим утром перед началом уроков. Я пил кофе, а он купил в автомате банку пепси. Он не пил кофе. Я над ним подшучивал, потому что он не пил кофе. Мы немного поговорили. У нас есть один ученик, Брэдли Кертис. У него родители разводятся, и у Брэда стала снижаться успеваемость. Мы договорились, что надо бы встретиться с его родителями и консультантом-психологом. Да, потом зашел Рид. Хотел по-быстрому перехватить чашку кофе. Когда я уходил, они обсуждали какой-то боевик, который оба недавно видели. Больше я его не видел, пока…
      – Какие у вас были отношения?
      – С Крейгом? Он мне очень нравился. Очень, очень нравился, – тихо повторил Доусон. – Я, честно говоря, не очень в него верил, когда он поступил к нам на работу в прошлом году. Он был так молод… Самый молодой учитель в школе. Но он восполнял отсутствие опыта преданностью и трудолюбием. Он очень любил свою работу, любил учеников. Наверно, он был болен и сам об этом не знал. Наверно, у него была какая-то скрытая болезнь. Вот так умереть… Это уму непостижимо!
      Те же чувства разделяли и остальные коллеги Крейга Фостера, с которыми Ева побеседовала. Последним был Рид Уильямс, преподаватель английского языка и литературы. Вот он-то был в прекрасной форме, никакого брюшка, отметила Ева. Подтянутый, атлетически сложенный, он явно активно пользовался фитнес-центром при школе. Густые каштановые волосы с отдельными золотистыми прядями. Крашеные, решила Ева, чтобы сымитировать, будто выгорели на солнце. Мощная челюсть, раздвоенный подбородок, твердый рот. Зеленые глаза, обрамленные густыми темными ресницами.
      Тридцать восемь лет, не женат, в хорошем костюме, на который ушла, небось, львиная доля месячного жалованья.
      – Я видел его утром в фитнес-центре. Он занимался на тренажерах, когда я вошел. Не люблю разговаривать во время тренировки, так что я ему просто кивнул. Я бы сказал, мы провели там вместе минут двадцать. Он вышел первым, помахал мне. Обычно после тренировки он устраивал заплыв в бассейне. Я пробыл в зале еще минут десять. Принял душ, оделся. Потом я снова увидел Крейга в столовой с Эриком. С Эриком Доусоном.
      – У мистера Фостера что-нибудь было с собой?
      – С собой? Нет, только банка пепси. Мы немного поговорили о кино, а потом разошлись по кабинетам. Потом я с ним снова столкнулся в уборной для персонала. – Уильямс улыбнулся. В дополнение к раздвоенному подбородку при улыбке у него появлялась ямочка на левой щеке. – Перекинулись парой слов. Ну типа «Как дела?». Мне кажется, это было где-то около одиннадцати. Каждый урок начинается точно с началом часа. Я не опоздал.
      – Какие у вас были отношения?
      – Хорошие. Мы прекрасно ладили.
      – Вы оба любили боевики. Встречались в нерабочее время?
      – Да, конечно, время от времени. В прошлом году я был у него на свадьбе, там практически все были. Пару раз вместе пили пиво. – Уильямc пожал плечами. – Мы не были закадычными друзьями, но хорошо ладили. Кто его лучше знает вне школы, так это Мирри.
      – Мирри?
      – Мирри Хэлливелл. Английский, литература и драмкружок. Они встречались после школы.
      – Общались, – уточнила Ева.
      – Точно. – Он улыбнулся, но это была не просто улыбка, это была ухмылка. – У них есть постоянное время. По вечерам. Они вместе занимались.
      Покончив с первичным опросом, Ева связалась с Пибоди по рации:
      – Биксли.
      – Эрнандо М., техник-смотритель. Разбирался с засоренной раковиной в мальчишеском туалете. В том же коридоре, где кабинет Фостера. Когда выходил, встретил двух свидетельниц и Доусона.
      – Флюиды?
      – По нулям. Ему под семьдесят, работает здесь двенадцать лет. Здесь учатся двое его внуков. У служащих есть льгота. Надежный человек.
      – Хэлливелл.
      – Мирри С, закончила с ней четверть часа назад. Преподает английский, ведет драмкружок, ставит пьесы в школьном театре. Я как раз собираюсь побеседовать с последним в моем списке. А что насчет Хэлливелл? Есть какие-то подозрения? Флюидов от нее я тоже не уловила.
      – Хочу провести быструю проверку. Если она еще здесь, я ее найду. Свяжись со мной, когда закончишь.
      – Она была вся в кусках… Я имею в виду Хэлливелл. Можно заглянуть в туалет. Я бы сказала, ей надо перед уходом привести себя в порядок.
      По наводке Пибоди Ева проверила туалет для преподавателей – ближайший к столовой, где Пибоди проводила опрос. Открыть дверь можно было только при помощи карточки. Ева воспользовалась своим универсальным полицейским ключом.
      Она обнаружила женщину, рыдавшую, сидя на полу возле ряда раковин.
      – Мирри Хэлливелл?
      – Да. Да. – Женщина подавила рыдание, всхлипнула, промокнула лицо бумажной салфеткой. Лицо пошло пятнами после приступа плача, голубые глаза опухли. У нее были темные волосы, безжалостно укороченные в стрижке «Цезарь», в ушах – маленькие серебряные колечки. – Простите, вы из полиции? Я уже говорила с детективом.
      – С моей напарницей, – подтвердила Ева. – Я лейтенант Даллас. Мне нужно задать вам еще несколько вопросов.
      – О боже, боже! Я не знаю, что мне делать. Не знаю, что говорить.
      Ева присела на корточки рядом с ней.
      – Это тяжело, когда коллега так внезапно умирает.
      – Это не просто тяжело, это чудовищно. Мы были не просто коллегами, мы были друзьями. Добрыми друзьями. Мне кажется, то, что происходит… Этого просто не может быть.
      – Вы были друзьями. Насколько близкими?
      Мирри вскинула голову:
      – Какой ужасный намек. Как это ужасно – думать так о человеке, каким был Крейг. О человеке, который больше не может говорить за себя.
      – Теперь я говорю за него. Это моя работа.
      – Ну, если уж вы собираетесь говорить за него, вам следует знать, что Крейг любил свою жену. Они любили друг друга. Я завидую тому, что у них было, я и с ней тоже дружу. Я ее друг, и я даже не представляю, как помочь ей пережить все это.
      – Вы с Крейгом встречались каждую неделю в нерабочее время.
      – Мы вместе занимались по средам. – В заплаканных глазах вдруг вспыхнул огонь. – Ради всего святого, для таких, как вы, все сводится только к этому?
      – Если все было так невинно, чего же тогда злиться? – парировала Ева.
      – Потому что он умер. Умер! – Мирри судорожно перевела дух. – Мы оба работали над магистерской диссертацией. Мы шли в библиотеку или в кофейню, вместе занимались пару часов. Потом иногда выпивали по кружке пива. Мы собираемся… О боже, я хочу сказать, мы собирались завтра в кино. Крейг, Лисси и этот парень, с которым они меня познакомили. Терпеть не могу, когда меня с кем-то знакомят, но они меня уговорили… Это было еще в январе. И ничего, в общем-то, пока все нормально. Поэтому мы ходим… ходили на двойные свидания.
      – Мирри, если у вас с Крейгом что-то было, сейчас самый подходящий момент признаться в этом.
      – Мне не в чем признаваться. Уж не настолько я жажду обзавестись кавалером, чтобы браконьерствовать, да еще на территории моей подруги. – Мирри потерла глаза кулачками. – Я хотела позвонить Лисси. Хотела зайти сюда и позвонить ей, хотя нам велели никому не звонить. Я подумала, уж это я могу для нее сделать, это мой долг. Она должна услышать об этом от друга. Но я не смогла. – Мирри подтянула колени к груди и прижалась к ним лицом. – Я просто не смогла. Я не знала, что сказать, как сказать… У меня духу не хватило.
      – Это наша обязанность.
      – А что вы можете сказать? – рассердилась Мирри. – Что вы можете сказать такой женщине, как Лисси? Она думает, что он будет ждать ее дома, когда она вернется с работы. А он не будет ее ждать. Ни сегодня, ни завтра… никогда. И что вы ей скажете?
      Мирри со вздохом поднялась на ноги:
      – Вы ни в чем не виноваты. Хотела бы я свалить всю вину на вас. Если бы это вы были виноваты, я могла бы хоть наорать на вас. Вы можете передать Лисси, вы можете ей передать, как я ей сочувствую? Если я чем-то могу помочь… хоть чем-нибудь… я все сделаю.
      Лиссет Фостер работала помощником редактора в небольшом издательстве с офисом в средней части города. В анкетных данных, которые раскопала Пибоди, указывалось, что ей двадцать четыре года, родилась на Мартинике, переехала в Нью-Йорк и поступила в Колумбийский университет. Единственным пятном на ее биографии было задержание за употребление алкоголя в девятнадцатилетнем возрасте. Ее отпустили на поруки и заставили отработать на общественных началах.
      Мать Лиссет проживала на Мартинике. Местонахождение отца установить не удалось.
      – Ну, если уж зашел разговор об островах, – начала Пибоди, – как прошел твой отпуск?
      – Хорошо, – ответила Ева. Неделя солнца, сна и секса. Чего еще можно желать? – А снег-то не тает, – заметила она.
      – Да, обещают около четырех дюймов. Ты всерьез думаешь, что это жена?
      – Идет в моем списке под первым номером. Среди подозреваемых мужья и жены всегда первые.
      – Да, но они же практически новобрачные! Знаю, в первый год всякое случается. Привыкание, притирание и так далее, но яд? Подлое, коварное убийство на расстоянии. Если уж один из супругов разозлится на другого, исход обычно бывает более кровавым… в непосредственном контакте.
      – Обычно. Если его завтрак был отравлен, откуда, спрашивается, взялся этот завтрак? Голосование единогласное: из дома. У жены был самый прямой доступ. С другой стороны, все в один голос утверждают, что убитый держал сумку с завтраком у себя в кабинете. С незапертой дверью. Он приходит рано, оставляет все свои вещи в кабинете и идет в фитнес-центр. Опять-таки прямой доступ для любого.
      – А мотив? – вставила Пибоди.
      – Помимо контрольного вопросника? Пока неясен. Может, свидетельница? Рэйлин Страффо – порождение чресл Оливера Страффо.
      – Без балды? А что, у нее есть рога и хвост?
      – Если есть, то хорошо спрятаны. – Ева побарабанила пальцами по рулю при мысли о Страффо. – Он мог бы прямо по телевизору выступать, разыгрывая заботливого папочку. Возмущение, тревога, забота и т. д., и т. п.
      – А чего ж от него еще ждать? Ничего, послезавтра ты выступаешь в шоу у Надин. Можешь ответить ему по всем пунктам.
      – Не напоминай! Ох уж эта дружба! От нее одни неприятности.
      – Какая ты у нас нежная и сентиментальная, Даллас.
      – И не говори, сама себе удивляюсь. – Прикинув шансы сумасшедшей нью-йоркской езды, прибавив к этому фактор снега, Ева свернула на стоянку в двух кварталах от издательства. – Я не стану рисковать и парковаться на улице, когда с неба валится все это белое дерьмо.
      – Ничего, прогулка мне не помешает, – охотно согласилась Пибоди. – Я все праздники только и делала, что ела, а на День святого Валентина Макнаб наверняка подарит мне что-нибудь шоколадное, так что надо худеть с запасом. А что ты подаришь Рорку?
      – Это с какой такой радости?
      – Как с какой? На День святого Валентина.
      – Да я только что разобралась с подарками на Рождество. – Выйдя из машины, Ева вспомнила, что запихала шарф в карман пальто, вынула его и намотала на шею.
      – Так это было два месяца назад, а это День святого Валентина. День всех влюбленных. Ты должна подарить ему валентинку – такую карточку с сердечком – и какой-нибудь трогательный сувенир. Я Макнабу уже приготовила. Говорящая рамка для фото с нашими именами. Я вставила в нее нашу фотку. Ту, что его отец щелкнул на Рождество. Он сможет держать ее в своем закутке у себя в отделе. Рорку понравилось бы что-то в этом духе.
      – Рорк и так знает, как мы выглядим.
      Микролитражка с кузовом купе резко тормознула, ее занесло на самом перекрестке, пешеходы дружно осыпали ее отборной руганью.
      Ева обожала Нью-Йорк.
      – Кстати, о фотках, – продолжала Пибоди, – у меня есть новая порция от Мэвис. Ее малышка Белль во всех видах. Ты ее уже видела после возвращения?
      – Нет, а что? Она уже хочет татуировку и кольцо в пупок?
      – Да ну тебя! Она такая лапочка. У нее глаза Леонардо и рот Мэвис, а…
      – Господи, помоги нам, если она унаследует от них и чувство стиля в придачу.
      – Она мне улыбается каждый раз, как я беру ее на руки. – Глаза Пибоди, зажатые «бутербродом» между шарфом, намотанным по самый нос, и плотной вязаной шапочкой, надвинутой на самые брови, превратились в густой и сладкий шоколад. – Люди думают, я просто так треплюсь, но она и вправду мне улыбается. Она так быстро растет, и она…
      Пока Пибоди распространялась о новорожденной дочке Мэвис, Ева прислушалась к музыке Нью-Йорка. Гудки, грохот, звуковая реклама над головой… Отрывистые разговоры, быстрые, как пулеметные очереди.
      – Ну так что ты ей принесешь?
      – Что принесу? Куда? Кому?
      – Очнись, Даллас! Белль, кому же еще. Подарок.
      – Какой подарок? – Всерьез озадаченная Ева остановилась посреди тротуара. – Почему я должна приносить подарок?
      – Потому.
      – Нет, с какого перепугу? Разве я не устроила смотрины детского приданого? Там было до фига подарков! Разве я не помогала ей рожать?
      – Все так, но, когда навещаешь ребенка дома в первый раз, обязательно нужно что-нибудь подарить. Это традиция…
      – Кто это придумывает? – Ева расстроилась не на шутку и ткнула пальцем в пухлое, как сбитые сливки, пальто Пибоди. – Я хочу знать, кто эти традиции изобретает? Это же безумие! Скажи мне, кто эти изобретатели, и я их сдам на психиатрическую экспертизу.
      – Да ну тебя, Даллас, ты просто должна принести ей плюшевого мишку или яркую погремушку. Это так приятно и весело – покупать подарки детям.
      – Черта с два. Знаешь, что весело? – Ева открыла дверь офисного здания. – Найти того, кто отравил несчастного учителя истории, вот как я понимаю веселье. Еще хоть слово о покупках, подарках, детях, валентинках и трогательных сувенирах, я тебе такого пенделя дам!
      – Неделя отпуска пошла тебе на пользу, – вытянулась во фрунт Пибоди, когда Ева испепелила ее взглядом.
      Ева повернулась на каблуках, прошла к посту охраны и предъявила жетон.
      – Лиссет Фостер, – отчеканила она.
      – Одну минутку, пожалуйста. – Охранник добросовестно проверил номер жетона и удостоверение личности. – Да, лейтенант, вы можете пройти. Лиссет Фостер… Фостер… Фостер… А, вот она. Работает в «Блэкберн паблишинг». Редакторский отдел. Это будет девятый этаж. Лифты справа от вас. Удачного вам дня.
      – Да уж, денек выдался что надо. Уроженка Мартиники, – продолжала Ева, когда они вошли в лифт, где их встретила тихая, размягчающая мозги музыка. – Скорее всего, студенческая виза, может быть, рабочая виза. Вышла замуж за американского гражданина и тем самым получила «зеленую карту». А теперь сохранит свой статус как его вдова.
      – Чтобы получить «зеленую карту», есть способы попроще.
      – Конечно, есть. Но, может, у них отношения не заладились, а развод меньше чем через два года аннулирует «зеленую карту». Может, по средам вечером он с Хэлливелл занимался не только учебой. У нее здесь работа, она хочет здесь жить. Ради этого можно убить. Не такая уж большая натяжка.
      Они вышли из лифта и попали в маленькую приемную. За белой стойкой сидела женщина. На голове у нее была пара наушников, на лице – широкая приветственная улыбка.
      – Добрый день! – сказала она с таким воодушевлением, что глаза Евы автоматически прищурились с недоверием. – Добро пожаловать в издательство «Блэкберн паблишинг». Чем я могу вам помочь?
      – Лиссет Фостер.
      – Да, конечно, я могу узнать, свободна ли сейчас миссис Фостер. Могу я узнать, кто хочет ее видеть и какое у вас к ней дело?
      Вместо ответа Ева просто еще раз извлекла жетон.
      – Мы сами все объясним миссис Фостер.
      – О… – У женщины округлились глаза, пока она смотрела на жетон. – О боже. Прошу меня извинить. – Она повернулась кругом и проговорила в микрофон свистящим шепотом: – Лиссет Фостер. – Потом она откашлялась и снова заговорила, скосив глаза на Еву: – Лиссет, тут в приемной тебя кое-кто спрашивает. Это полиция. Я не знаю. Честное слово, не знаю. Хорошо. – Женщина повернулась обратно. Теперь ее улыбка стала натянутой. – Она сейчас будет. Если хотите присесть…
      – Спасибо, нам и так хорошо.
      К тому времени как Ева успела размотать шарф, в приемную вошла молодая женщина на каблуках, которыми можно было колоть лед. По мнению Евы, одни эти каблуки уже свидетельствовали об определенном уровне помешательства. Туфли были вишнево-красные, узкий, как карандаш, костюм – светло-серый. Внутри его помещалось великолепное тело.
      У Лиссет Фостер была солнечного цвета кожа и светло-карие глаза с поволокой. Впрочем, в эту минуту волоокий взгляд выражал недовольство. Прямые каштановые волосы щекотали ей плечи на каждом шагу.
      А шаг у нее решительный, отметила Ева. Как будто внутри горит огонь. Что бы ни зажгло этот огонь: гнев, честолюбие или страсть, – горел он жарко.
      – Вы из полиции? – решительно спросила Лиссет с изысканным французским акцентом.
      – Лейтенант Даллас, детектив Пибоди. Мы…
      – Ради всего святого! Я ему сказала, что мы приглушим музыку. Можете меня арестовать. – Лиссет драматически протянула руки вперед, сомкнув запястья. – Арестуйте меня за музыку, включенную в немыслимо позднее время – девять часов субботнего вечера. Меня следует силой вытащить отсюда в наручниках. Если у одного копа на пенсии есть проблемы, это еще не причина вызывать полицию ко мне на работу. Он что, хочет, чтоб меня уволили?
      – Миссис Фостер, мы здесь не по поводу вашей музыки. Нам хотелось бы побеседовать с вами с глазу на глаз. Лучше всего в вашем кабинете.
      – В кабинете? – Лиссет от души расхохоталась. – Я всего лишь помощник редактора. Мне кабинет не полагается. А в чем дело?
      Ева повернулась к секретарше за стойкой:
      – Мне нужно помещение, где мы могли бы остаться наедине. Кабинет, комната для совещаний, комната отдыха, все, что угодно. Немедленно.
      – Конечно, конечно. Комната для совещаний сейчас свободна. Вы можете…
      – Прекрасно. – Ева повернулась к Лиссет: – Пошли.
      – А в чем дело? – повторила Лиссет. – У меня встреча с боссом через десять минут. Она терпеть не может, когда опаздывают. Если вы думаете, что можно протолкнуть полицейскую историю для опубликования кому-то на моем уровне, уверяю вас, вы даром теряете время.
      Она провела их через лабиринт закутков, кабин и узких коридоров, мимо тесных кабинетов с маленькими окнами и больших угловых кабинетов с панорамными окнами.
      – Послушайте, мне не следовало так говорить о сержанте Ковальски. У нас, наверно, и правда музыка играла слишком громко. Мы с мужем дурачились, сделали вид, будто мы в ночном клубе. Мы немного выпили и расшумелись. Я не хочу неприятностей.
      Лиссет вошла в комнату, где стояла дюжина стульев вокруг длинного стола, полки тянулись вдоль стен, а на торцевых стенах были экраны.
      – Не могли бы мы покончить с этим побыстрее? Мне бы очень не хотелось опоздать на совещание.
      – Будьте так добры, сядьте.
      – Что за глупости? – Лиссет с громким вздохом выдернула из ряда стул и села, но тут же опять вскочила. В ее глазах вспыхнула тревога. – Что-то случилось с моей мамой? Несчастный случай?
      – Нет.
      Как сказать женщине, что тот, кто должен ждать ее дома, сегодня домой не вернется? И завтра, и послезавтра… Вообще никогда не вернется. Ева знала только один способ. Сказать надо быстро, не рассусоливая.
      – Это касается вашего мужа, миссис Фостер.
      – Крейга? Он еще в школе.
      – Мне очень жаль, что приходится вам об этом сообщать, но ваш муж мертв.
      – Как вы можете такое говорить? Такие страшные, такие жестокие вещи! Я хочу, чтобы вы ушли, и немедленно. Я вызову полицию – настоящую полицию! – и вас арестуют.
      – Миссис Фостер, мы с моей напарницей и есть настоящая полиция. И мы расследуем смерть вашего мужа. Он умер сегодня приблизительно в двенадцать тридцать.
      – Ничего подобного. Он не мог умереть. Он был в школе. Как раз в полпервого у него перерыв на завтрак, он послал мне письмо как раз после полудня. Я сама упаковала ему завтрак сегодня утром. Он в школе, у него сейчас педсовет. У них по понедельникам педсовет. И с ним все в порядке.
      Лиссет задышала прерывисто и часто. Ее лицо бледнело прямо на глазах, она слепо протянула руку и нащупала позади себя край стола, чтобы опереться. Ноги у нее подгибались.
      – Вам лучше сесть, миссис Фостер, – мягко сказала Пибоди. – Мы глубоко скорбим о вашей утрате.
      – Нет. Нет. Там была бомба? В школе взорвали бомбу? О боже. Он ранен? Крейг? Он ранен?
      – Он умер, – отрезала Ева. – Мне очень жаль.
      – Но он… Но он… Вы же могли ошибиться. Да-да, это ошибка. Надо ему позвонить. Сейчас я ему позвоню. Вы увидите. Нет, я не могу позвонить. По понедельникам у них педсовет, и ему не разрешают включать телефон, пока идет педсовет. Вот что, мы поедем туда. – Лиссет оттолкнулась от стола и тут же покачнулась. – Мы поедем в школу, поедем к Крейгу. Мне нужно пальто. Я только возьму пальто. – Она огляделась по сторонам, как в тумане. – Какая же я глупая! Вдруг забыла, где я нахожусь. Мне нужно… что это?
      – Сядьте, миссис Фостер.
      – Нет-нет, нам надо ехать. В школу. Нам надо…
      Тут раздался стук в дверь, и Лиссет подскочила.
      Вошла блондинка в царственно-красном костюме.
      – Я хотела бы знать, что здесь происходит. Лиссет?
      – Элизабет… – Теперь у Лиссет был бессмысленный взгляд, как у сомнамбулы или женщины, извлеченной из-под завала после землетрясения. – Я опоздала на совещание?
      – Пибоди. – Ева кивнула в сторону Лиссет, а сама двинулась к блондинке. – Вы кто такая?
      – Я Элизабет Блэкберн, а вот вы, черт побери, кто такая?
      – Лейтенант Даллас, полиция Нью-Йорка. Я только что сообщила миссис Фостер, что ее муж мертв.
      – Он… как вы сказали? Крейг? Боже милостивый, Лисси!
      То ли сыграло свою роль уменьшительное имя, то ли прозвучавшее в голосе неподдельное горе, только Лиссет просто соскользнула на пол. Элизабет опустилась на колени и обняла ее.
      – Крейг! Мой Крейг!
      – Лисси, мне так жаль. Мне так жаль, Лисси. Это был несчастный случай? – повернулась она к Еве.
      – Об обстоятельствах смерти нам необходимо поговорить с миссис Фостер.
      – Хорошо, хорошо. Мой кабинет – справа по коридору в самом конце. Я ее приведу, как только она сможет встать. Ради бога, дайте ей несколько минут. Просто подождите в моем кабинете.
      Они оставили Лиссет в объятиях ее начальницы. Из кабинетов и кабинок на них бросали любопытные взгляды, но никто не сказал ни слова, пока они не добрались до углового кабинета в конце коридора. Тут миниатюрная брюнетка выскочила, откуда ни возьмись, как чертик из табакерки.
      – Прошу прощения! Это кабинет миссис Блэкберн.
      – Где она просила нас подождать. – Ева предъявила жетон. – Возвращайтесь к своей работе.
      В кабинете стояла рабочая станция с несколькими терминалами, мягкий диван и два красивых кресла, а на низком столике под окном, выходящим на юг, располагалась очень красивая цветочная аранжировка.
      – Если она притворялась, – заметила Пибоди, – значит, талант пропадает.
      – Притвориться не так уж сложно, если попрактиковаться как следует. Но я с тобой согласна, выглядело натурально. Пока они не пришли, пойди, пусть кто-нибудь покажет тебе ее кабинку. Я хочу знать, что у нее там есть.
      – Слушаюсь.
      Ева подошла к окну, но по дороге задержалась и рассмотрела, что начальница Лиссет держит у себя на столе. Фотография девочки-подростка в рамке, коробка дисков, стопка мемо-кубиков, сложенных пирамидкой, и папка, открыв которую Ева увидела внутри макет, вероятно, какой-то цветной обложки.
      За окном по-прежнему шел снег. Тонкие, легкие снежинки. Мимо пронесся поезд надземной железной дороги. У пассажиров был несчастный вид. Нет, решила Ева, уж лучше мучиться в уличных пробках на обледенелых улицах.
      Она повернулась, когда в комнату опять вошла Пибоди.
      – Ничего особенного, да и места мало. Папки, записки, заметки по текущей работе. Свадебная фотография в очень красивой рамке. Она и убитый. Свадебный подарок, держу пари. Еще несколько снимков. Он или они вместе. Пришпилены к стенам кабинки. Да, и еще небольшая папочка с вырезками из журналов по интерьерам. Вроде бы все.
      – Хорошо. Дадим ей еще минуту. Если не придет, вернемся в комнату для совещаний. А дальше поедем в морг. Я хочу точно знать, отчего умер Крейг Фостер.
      Не прошло и минуты, как вошла Лиссет, тяжело опираясь на руку Элизабет Блэкберн.
      – Ты должна сесть, – сказала ей Элизабет. – И я с тобой посижу. Я дала ей успокоительное, – обернулась она к Еве, воинственно выпятив подбородок и не давая возразить. – И не вздумайте спорить со мной по этому поводу. Ей просто необходимо было что-то принять. Это легкое средство, оно не помешает ей отвечать на вопросы.
      – А вы кто? Ее босс или адвокат?
      – Я то, что ей сейчас больше всего нужно.
      – Вы уверены? – Голос Лиссет звучал надтреснуто и хрипло, в нем слышалось отчаяние угасающей надежды. – Вы совершенно точно уверены, что тут нет ошибки? Это Крейг?
      Прекрасно зная, что это ее сильное место, слово взяла Пибоди. Она подошла к дивану, на котором Лиссет сидела рядом с Элизабет.
      – Мне очень жаль. Но никакой ошибки нет.
      – Но… Он же не был болен. Мы перед свадьбой проверились, прошли полный медицинский осмотр. Он был здоров. Люди же просто так не… Кто-то ему что-то сделал? В школе была авария? Несчастный случай?
      – Мы должны понять, почему и как это случилось. Мы должны задать вам несколько вопросов. Вы можете нам помочь.
      – Я хочу помочь. Я хочу знать. Я люблю его.
      – Давайте начнем с сегодняшнего утра. Вы приготовили и упаковали ему завтрак.
      – Да. Я всегда готовлю ему завтрак с собой. – Тут ее глаза заморгали, она вскинула руку и ухватила Пибоди за плечо. – Что-то было не так с завтраком? Бутерброд… Ему нравился этот ужасный переработанный белок… Он от этого заболел? О мой бог!
      – Мы этого пока не знаем, миссис Фостер. Кто-нибудь сегодня приходил к вам в квартиру до того, как ваш муж ушел на работу?
      – Нет. Он уходит так рано… Он ходит в фитнес-центр. Заботится о себе. Держит себя в хорошей форме. Мы оба стараемся… Элизабет?
      – Вся в порядке, дорогая. Ты отлично держишься. Долго еще? – Элизабет бросила гневный взгляд на Еву.
      – У вашего мужа не было с кем-нибудь проблем в школе? – спросила Ева.
      – У Крейга? Нет. Его все любили.
      – Как насчет добрачных связей? У кого-нибудь из вас были проблемы с бывшими?
      – Мы были вместе два года, перед тем как пожениться. Знаете, как это бывает? Увидишь человека и сразу понимаешь, что это он. В одну минуту проживаешь всю жизнь. Вот у нас с Крейгом так и было.
      Ева шагнула вперед и села так, чтобы ее глаза были на одном уровне с глазами Лиссет.
      – Если хотите помочь, вы должны говорить мне правду. Всю правду, и ничего кроме. Он играл в азартные игры?
      – Даже лотерейных билетов не покупал. Он был очень осторожен с деньгами.
      – Наркотики употреблял?
      Лиссет закусила губу.
      – В колледже мы немножко баловались… – Она бросила беспомощный взгляд на Элизабет.
      – А кто не баловался? – Элизабет похлопала ее по плечу.
      – В последнее время?
      – Нет. – Лиссет решительно покачала головой. – Безусловно, нет. Его могли бы уволить за употребление. К тому же он искренне считает, что должен подавать пример ученикам.
      – У вас были финансовые проблемы?
      – Ничего серьезного. В смысле, нам приходится немного ужиматься, тем более что Крейг хочет скопить денег. Я иногда трачу больше, чем следовало бы, но он так экономен, что баланс сходится. Он экономит ради важных вещей. В прошлом году он стал брать частные уроки, чтобы подзаработать. А деньги потратил, чтобы пригласить мою маму в Нью-Йорк на Рождество. Он знал, как много это для меня значит, вот и подрабатывал, и купил маме билет на самолет, и заплатил за гостиницу, потому что у нас места нет. Он сделал это ради меня. Никто никогда не будет любить меня так, как он. Никто не сможет. Никогда в жизни.
      Она опять заплакала, и Ева встала.
      – Мы глубоко скорбим о вашей утрате и благодарим за содействие в эту тяжелую для вас минуту.
      Паршивые слова, подумала она, но других нет.
      – Хотите, мы кому-нибудь позвоним? Кому хотите. Может, кого-то надо известить?
      – Нет. Нет. О боже, родители Крейга! Я должна им сказать. Как мне им сказать?
      – Мы можем взять это на себя.
      – Нет, я должна. Я – жена Крейга. Я должна это сделать. – Лиссет, шатаясь, поднялась на ноги. – Я должна его увидеть. Я не знаю, где он.
      – Сейчас с ним работает медицинский эксперт. Я с вами свяжусь, как только будет можно. У вас есть кто-нибудь, кто вас проводит?
      – Я ее провожу. Нет, Лисси, я пойду с тобой, – упрямо повторила Элизабет, когда Лиссет покачала головой и опять заплакала. – Ты тут посиди минутку, а я провожу лейтенанта Даллас и детектива Пибоди. Сиди смирно, я вернусь через минуту.
      Элизабет решительно двинулась вперед, не останавливаясь, пока они не достигли выхода из лабиринта.
      – Как был убит Крейг?
      – Я не говорила, что он был убит.
      Элизабет повернулась и заглянула прямо в глаза Еве.
      – Я знаю, кто вы такая. Я слежу за тем, кто есть кто в Нью-Йорке. Вы – лейтенант Ева Даллас из убойного отдела.
      – На данный момент у меня нет для вас никакой информации. Смерть мистера Фостера – предмет расследования.
      – Это чушь. Просто чушь собачья. Эта несчастная девочка потеряла любовь своей жизни. Вот просто так! – Элизабет щелкнула пальцами. – Ей нужны ответы.
      – Она получит ответы, как только их получу я. Вы его хорошо знали?
      – Встречала несколько раз. Он время от времени заходил сюда, Лисси приводила его на корпоративные вечеринки. Милый мальчик. Влюблен в нее по уши. Умный. Он показался мне умным, таким же, как Лисси. Оба они умные, яркие, способные, строили совместную жизнь, свою карьеру. Вы тоже умны, насколько я могу судить по тому, что читала и слышала о вас. Найдите для Лисси эти ответы. Дайте ей хоть какую-то опору.
      – Именно это я и собираюсь сделать.

      За первым из возможных ответов Ева отправилась в морг. В коридорах морга всегда стоял сладковатый запах. Пахло, как от шлюхи, которая предпочла воспользоваться духами вместо мыла, чтобы скрыть неприятные телесные испарения. И пол, и стены были выложены унылой белой плиткой. Глазу не за что было зацепиться.
      В нише стоял пищевой автомат, где персонал и посетители могли заказать себе напитки по выбору, хотя, по мнению Евы, многие предпочли бы что-нибудь покрепче мутного соевого кофе или сладкой газировки.
      Она решительно прошла по коридору туда, где за внушительными двойными дверями в запечатанных ящиках или на оцинкованных столах лежала смерть и ждала, чтобы ей задали нужные вопросы.
      Ева вошла в прозекторскую и увидела главного судмедэксперта Морриса уже за работой. Работал он, как ей показалось, под зажигательные ритмы новоорлеанского диксиленда. Его обработанные специальным изолирующим составом руки были в крови по запястья, когда он извлек печень из тела Крейга Фостера и положил ее на весы.
      – Э-э-э… давай я принесу тебе пепси, – предложила Пибоди, поспешно отступая от стола. – Пить хочется. Я сейчас вернусь.
      Не обратив на ее слова внимания, Ева шагнула вперед. Моррис оторвался от работы и взглянул на нее. Его глаза за стеклами очков-микроскопов казались мудрыми и в то же время светились добродушным лукавством.
      – Ее все еще мутит, когда я режу.
      – У некоторых это никогда не проходит. – «А когда у меня прошло?» – подумала Ева. Она не помнила. Слишком давно это было. – Быстро ты за него взялся. Спасибо. Ценю.
      – Я всегда с удовольствием работаю над твоими покойниками. Знаю, ты предпочитаешь именно меня, чтоб никто другой их не трогал. Вот теперь скажи: что с нами не так?
      – Мир сошел с ума, – пожала плечами Ева. – Как насчет токсикологии?
      – Выключить музыку, – скомандовал Моррис. – Я так и думал, что токс тебя заинтересует в первую очередь. Пометил красным флажком. Снег еще идет?
      – Да, на улице паршиво.
      – Лично мне нравится снег.
      Работал он методично и плавно, не прерываясь ни на секунду. Взвесил печень, взял небольшой образец. Под прозрачным защитным рабочим халатом на нем был черный костюм с серебряной рубашкой, переливающейся при каждом движении. Его темные волосы были заплетены в одну длинную толстую косу, уложенную петлей на затылке и перевитую серебряной нитью.
      Ева часто удивлялась, как у него это получается.
      – Хочешь посмотреть? – Моррис поместил образец на лабораторное стеклышко под микроскоп и вывел изображение на экран. – Токсикология подтверждает отравление. Рицин – высококонцентрированный, абсолютно смертельный. В данном конкретном случае чрезвычайно быстродействующий.
      – Рицин? Это какое-то масло, да? Из каких-то семян?
      – И ты выигрываешь поездку на двоих в Пуэрто-Вальярту. Семена клещевины, чтобы быть точнее. Рицин получают из мякоти семян после обработки, некогда использовался как слабительное. Так называемое касторовое масло.
      Ева вспомнила, в каком состоянии было найдено тело на месте преступления.
      – Сработало чертовски эффективно.
      – О да, – подтвердил Моррис. – Печень и почки отказали, было внутреннее кровотечение. У него были страшные колики, учащенное сердцебиение, тошнота, вероятно, судороги. – Моррис вместе с Евой уставился на экран. – Рицин в порошке использовался – и до сих пор иногда используется – в биотерроризме. Инъекция рицина была излюбленным средством политического убийства, пока не нашли более удобные способы.
      – Так называемый универсальный яд.
      – Совершенно верно. Пусть лаборатория протестирует, но я уже сейчас могу тебе сказать: скорее всего, он выпил его вместе с горячим шоколадом.
      – Шоколад варила его жена.
      – Вот как?! Обожаю домохозяек.
      – Она не домохозяйка, и я не думаю, что это она его отравила. Женаты всего несколько месяцев, внятного мотива нет. И она призналась, не моргнув глазом, что это она приготовила шоколад.
      – Даже браки, только что заключенные на небесах, могут стать минным полем.
      – Чертовски верно, но я не уловила флюидов. Во всяком случае, пока.
      – Красивый молодой человек, – заметил Моррис. – Атлетическое сложение и, я сказал бы, гармонически гомогенное смешение рас.
      – «Гармонически гомогенное смешение рас»? – Ева покачала головой. – Ты меня убиваешь. Он был учителем истории в частной школе. В Верхнем Уэст-Сайде. Человек привычки. Всегда оставлял свой завтрак в кабинете истории. По понедельникам всегда завтракал в кабинете. Ни в классах, ни в коридорах камер наблюдения нет. В частных школах это не требуется. Кто угодно мог без всякого труда подсыпать ему любой дряни в питье. Чего мы не знаем на данном этапе, так только одного: кому это понадобилось? Судя по всему, этот парень – симпатичный и безобидный тип.
      – Я бы сказал, кто-то заимел большой зуб на твоего симпатичного и безобидного парня. Эта отрава не только смертельна, она еще и крайне болезненна. – Виртуозными руками скрипача Моррис извлек сердце. – Проглотив эту отраву, он прожил очень мало, но, пока был жив, мучился страшно.
      Ева опять перевела взгляд на тело. «Что же ты сделал, Крейг? Кого ты так страшно разозлил?»
      – Жена хочет его видеть. Она уведомит родителей, полагаю, они тоже приедут.
      – Сегодня после девяти вечера. Я его подготовлю.
      – Ладно, я дам им знать. – Ева снова нахмурилась. – Откуда, черт возьми, берутся семена клещевины?
      Моррис лишь улыбнулся в ответ.
      – Ты это узнаешь, я уверен.
 
      Несколько смущенная Пибоди ждала Еву возле пищевого автомата.
      – Прежде чем ты хоть что-нибудь скажешь, вот тебе славная холодненькая баночка пепси. Я тоже даром времени не теряла. Начала проверку сотрудников школы Сары Чайлд, и это еще не все. Проверила страховые полисы убитого и его жены. Убитый был застрахован через работодателя. Один из бонусов при поступлении на работу. Пятьдесят тысяч. Наследует жена.
      – Жидковатый мотив. – Ева взяла жестянку пепси, с удовольствием отметив, что она действительно холодная. – Проверим их финансы, посмотрим, не было ли у нее крупных долгов. Может, она в рулетку играет или наркотой балуется.
      – Но на самом деле ты ведь так не думаешь.
      – Нет, я так не думаю. – Ева оторвала крышечку от жестянки и выпила на ходу. – Если только где-то не спрятана сумма покрупнее, пятьдесят штук для меня не мотив. А если у них были семейные разногласия… нет, тоже не складывается. Супруги предпочитают контактные виды спорта. А тут… жестоко, но на расстоянии. Он кого-то здорово разозлил.
      Пибоди замотала шею шарфом и натянула перчатки, когда они вышли на улицу и холод взорвался им в лицо, как ледяная бомба.
      – Отвергнутая любовница, кто-то из коллег… Может, он кому-то перешел дорогу.
      – Надо будет поближе приглядеться к Мирри Хэлливелл, – заметила Ева.
      – Может, родители наказанного ученика. Или неуспевающего.
      – Боже милостивый! – Ева сунула руки в карманы и обнаружила, что потеряла очередную пару перчаток. – Кто убивает за то, что его отпрыск огреб кол по истории?
      – Родители – странные и опасные существа. Кстати, у меня есть еще одна теория, – с гордостью заявила Пибоди. – Может, это была ошибка.
      – Ни фига себе ошибочка! Это было отравление рицином. Моррис говорит, доза была крутая и стопроцентно смертельная.
      – Я хочу сказать, может, это кто-то из учеников на него обиделся. – Пибоди изобразила надутое личико. – «Мистер Фостер – плохой дядя! Я ему покажу!» Подсыпает эту гадость в питье, думая, может, его пронесет. Ой! Ошибочка вышла.
      – А что? Совсем даже неглупо.
      Они обе залезли в машину и перевели дух. Стоять и разговаривать на морозе было очень неуютно.
      – Господи, и зачем только существует на свете февраль? – проворчала Ева. – Его надо было вообще уничтожить. Стереть с лица земли во благо человечества.
      – Это самый короткий месяц, спасибо хоть на этом. – Пибоди блаженно застонала, когда включился обогреватель. – Мне кажется, у меня глаза заледенели, разве такое бывает?
      – В этом гребаном феврале все может быть. Давай начнем с тех, кто поближе к Фостеру. Поедем к нему домой, поговорим с соседями. Прежде всего с бывшим копом.
      – Копы бывшими не бывают. – Пибоди осторожно поморгала, стараясь оживить замерзшие веки. – Если там было нечто подозрительное, он мог заметить.
      Генри Ковальски жил на втором этаже четырехэтажного дома без лифта. Он открыл только после того, как проверил жетон Евы через «глазок», потом долго сверлил ее взглядом, стоя на пороге.
      Невысокий, коренастый, ростом всего пять футов восемь дюймов, он был в мешковатых брюках, фланелевой рубашке и стоптанных коричневых шлепанцах. Его волосы поседели и поредели. Где-то у него за спиной работал телевизор, настроенный на сериал «Закон и порядок».
      – Пару раз видел вас на экране. В мое время копы так не светились на телевидении.
      – В мое время, – парировала Ева, – мир так и кишит репортерами. Вы нас впустите, сержант?
      Может, на него подействовало упоминание чина, но он пожал плечами и отступил в глубь квартиры.
      – Отключить звук, – скомандовал он. – Ну, на что жалуемся?
      В квартире пахло так, словно белье давно не сдавали в прачечную, а вот обед на дом в китайском ресторане заказывали совсем недавно. Сама квартира представляла собой то, что агенты по продаже недвижимости называли «городским стилем». Это означало одну комнату с убогой встроенной кухонькой и клетушкой-ванной.
      – Сколько лет вы служили?
      – Тридцать. Последние двенадцать – в Двадцать восьмом участке.
      Ева порылась в памяти. Ей вспомнилось только одно имя.
      – При вас был лейтенант Петерсон?
      – Да, последние пару лет. Он был хорошим боссом. Я слыхал, его перевели пару лет назад. Переехал в Детройт или еще куда-то в этом роде.
      – Вот как? Я это упустила. У вас были какие-то жалобы на верхних жильцов – Фостеров?
      – Чертовски верно. – Он скрестил руки на груди. – Включают музыку – если можно назвать это музыкой – черт знает когда, чуть не круглые сутки. Топают, стучат… Я квартплату вношу исправно и требую от соседей хоть какого-то уважения.
      – Там еще что-то было, помимо громкой музыки и топота?
      – Новобрачные. – Он скривил рот. – Надо делать скидку. Погодите, а вам-то что за дело до всего этого?
      – Мне есть дело, потому что Крейг Фостер в морге.
      – Парень ласты склеил? – Ковальски отступил на шаг и рухнул в продранное мягкое кресло. – Поганый мир. Был поганый, когда я получил жетон, и остался поганым, когда я его сдал. А что с парнем-то? На что напоролся?
      – Это расследуется. У них были неприятности? Ссоры? Стычки?
      – Это у голубка и горлинки? – Ковальски фыркнул. – Никаких. Сколько я видел, они готовы были завтракать, обедать и ужинать поцелуями. Если и бывали крики, то только не в ссоре. Ну, вы меня понимаете. Девчонка шумно кончает. – Он надул щеки и с шумом выдохнул воздух. – Мне очень жаль. Конечно, я на них злился, отрицать не стану. Шумели и все такое. Но, вы говорите, он умер… Вот уж этого я совсем не хотел. Молодой парень… Учитель… Улыбался мне всякий раз при встрече… Конечно, будешь улыбаться, если баба готова трахать тебя каждые пять минут, да еще красотка такая.
      – Как насчет визитеров?
      – Ее мать приезжала на пару дней на Рождество. Еще какие-то молодые заглядывали время от времени. Бывали пару раз шумные вечеринки. Под Новый год оба завалились домой пьяные в дым, хихикали, как детишки, и шикали друг на дружку. – Он сокрушенно покачал головой. – Гребаный мир. Думаете, они занимались чем-то криминальным? Хотите знать мое мнение? Оба чисты, как стеклышки. Вставали рано каждое утро, шли на работу, каждый вечер с работы прямо домой. Общались с друзьями, конечно, не без этого, но в общем-то оба домоседы. Да, надо им было больше дома сидеть, подальше от этого поганого мира.
      Они обошли всех соседей, оказавшихся дома, и все показания совпали. Все в один голос утверждали, что Фостеры – счастливая пара, что они безумно влюблены друг в друга.
      – Отработаем с трех сторон, – решила Ева, когда они направились обратно в центр города. – Убитый, школа, яд. Где-нибудь они обязательно пересекутся.
      – Может, через физику-химию? – предположила Пибоди. – Можем узнать, изучают ли они яды, в особенности рицин.
      – Доусон преподает естествознание, – задумчиво проговорила Ева. – Давай-ка проверим его поглубже. Ты пока позвони ему, спроси, что они там смешивают в своей лаборатории.
      – Есть! И если уж мы склоняемся к школьной версии, надо посмотреть, кто связан со школой, кто там бывает, проверить табели учеников. Может, Фостер с кем-то из них хороводился или с их родителями.
      – Хорошо, – кивнула Ева. – Давай начнем с тех, кто был в школе до начала уроков. Если бы я хотела подсыпать что-то в чью-то «походную кружку», я бы предпочла действовать, пока кругом не слишком много народу. Давай составим список и начнем копать.
      – Не люблю я копать на пустой желудок. Только не надо говорить, что я жалуюсь, но у нас не было перерыва на обед, а сейчас уже почти восемь…
      – Восемь? Обед?
      – Господи, Даллас, ну хоть бутерброд.
      – Черт, черт, черт! Обед. Нет, ужин. В восемь. Французский ресторан. У-у-у, мать твою! Ну почему уже почти восемь?
      – Ну как почему? Потому что Земля вращается вокруг своей оси и в то же время вокруг Солнца. Тебе надо где-то быть?
      – Рорк. Роль жены магната. – Еве хотелось рвать на себе волосы. – Я уже дважды пропускала, не могу в третий раз продинамить. «Ле Прэнтан». Вот!
      – «Ле Прэнтан»? О-ля-ля! Супершикарное местечко, полный улет! И это в Верхнем Ист-Сайде. Не хочу портить тебе настроение, но мы сейчас как раз в Нижнем Уэст-Сайде.
      – Знаю я, где мы находимся. Без тебя знаю. – Ева стукнула кулаком по рулю и свернула в гараж Центрального полицейского управления. – Надо ехать. Надо там показаться. Я уже опаздываю, гори оно все в аду.
      – Дело до завтра никуда не денется, – заверила ее Пибоди. – Все равно нам осталась только бумажная работа. Отчет я сама напишу, а завтра с утра займемся проверкой и будем копать.
      – Отошли копию отчета мне на компьютер. Сюда и домой. Если тебя еще что-то зацепит в твоих записях, тоже присылай. А теперь давай, давай отсюда! Мне надо попасть в этот дурацкий ресторан.
      – А разве ты не собираешься съездить домой переодеться? – удивилась Пибоди.
      – Да ты что! У меня времени нет. – Ева схватила Пибоди за рукав пуховика: – Слушай, будь другом, позвони Рорку. Скажи, что я еду. Скажи, что у нас дело, я опаздываю, но уже еду.
      – Ладно.
      – Я сама не могу звонить. Он увидит, что я в обычной одежде, а он мне утром сказал, чтобы я взяла на работу платье и туфли на смену. А я не взяла. Больно надо разгуливать по конторе в каком-то навороченном наряде. Всю жизнь мечтала! – Ева чуть не плакала с досады. – Ты хоть понимаешь, чего мне все это стоит?
      – Честно? Просто не понимаю, как ты все это терпишь. Я бы на твоем месте давно уже треснула, как яичная скорлупа.
      – Ну укуси меня! Главное, позвони Рорку.
      Ева чуть не вытолкнула Пибоди из машины, развернулась и выехала из гаража на второй космической скорости. Она сама не помнила, что натянула на себя впопыхах этим утром, а вторая космическая скорость не позволяла расстегнуть пальто и проверить. Кошмарное движение, дур-р-рацкий снег… Ей приходилось поминутно перестраиваться в потоке машин, пробираясь вперед. Словом, ситуация не благоприятствовала езде на автопилоте.
      А от нее небось еще и смертью пахнет.
      Ну и пусть, решила Ева, он сам виноват. Он же на ней женился, так? Она от него ничего не скрывала, сразу и весьма доступно объяснила, какой паршивой женой она будет для такого, как он.
      И надо же ей было влюбиться в человека, владеющего львиной долей разведанной вселенной! Как ее только угораздило! А такому, как он, непременно нужно время от времени вывозить свою жену в свет. Без этого нельзя, видите ли.
      Он, конечно, не будет сетовать, что она опоздала. Больше того, он на нее даже не рассердится. Если уж полицейскому приспичило вступить в брак – видит бог, полицейским лучше не жениться и замуж не выходить! – но если уж приспичило, лучшего мужа, чем Рорк, не найти. Он прекрасно понимал, что ее работа постоянно сводит на нет личные планы, и не роптал.
      Но ей самой становилось только хуже оттого, что он не ропщет и даже не сердится на нее. Она чувствовала себя виноватой, потому что все мысли о предстоящем ужине в ресторане начисто выскочили у нее из головы. И теперь она с удесятеренной силой боролась с кошмаром уличного движения и снежными заносами.
      Ева нарушила одно из своих незыблемых правил и включила сирену. То есть использовала служебное положение в личных целях.
      Она едва не «поцеловалась» с бампером такси, врубила вертикальный режим на Пятой авеню, в районе Пятидесятых улиц свернула направо из третьего ряда – вся улица отозвалась гудками и негодующим визгом тормозов – и гигантским слаломом проложила себе путь по Третьей авеню.
      Эх, надо было попросить Пибоди передать Рорку, чтобы он и его гости заказали себе еду, не дожидаясь ее. Не сообразила. Ну почему ей это в голову не пришло? Теперь они небось сидят там, помирают с голоду, а она сейчас разобьется насмерть и заберет с собой кучу ни в чем не повинных прохожих, так и не попав в проклятый французский ресторан, где ей даже чертово меню не прочесть.
      – Включить систему ориентации! – приказала Ева. – Где, черт побери, это место? Ресторан, мать его так, «Ле Прэнтан» в Нью-Йорке?
      – «Одну минуту, пожалуйста, ваш запрос вводится в программу. «Ле Прэнтан» находится по адресу: дом 212 на Девяносто третьей улице, между Второй и Третьей авеню. Желаете зарезервировать столик?»
      – Да у меня уже есть чертов столик. Отключить систему.
      Даже агрессивный стиль вождения, более свойственный японскому камикадзе, чем уважающему себя американскому полицейскому, не помог – Ева опоздала на тридцать минут. А к тому времени, как ей удалось запарковаться во втором ряду, что наверняка грозило обрушить на ее голову негодование сотен людей, а может быть, и вызвать бунт городского масштаба, опоздание было катастрофическим.
      Ева включила сигнал «Полицейский на дежурстве» и последние полквартала преодолела в спринтерском темпе. У входа она остановилась, пару раз провела пальцами по волосам и осмотрела свои темно-коричневые брюки. Вроде бы следов крови или других телесных выделений не заметно. На темно-синем пуловере – тоже. Уже хорошо.
      Вошла она под завывания клаксонов, протестующих против парковки во втором ряду, и сразу попала из снежной бури в наполненную благоуханиями и приглушенной музыкой атмосферу пятизвездочного французского ресторана.
      Метрдотель обрушился на нее, как ястреб на добычу:
      – Мадемуазель, я сожалею, но мы не принимаем людей, зашедших с улицы.
      – А как же вы их принимаете, если они сюда не зашли? – Ева движением плеч сбросила пальто. Права была Пибоди, когда говорила, что это супершикарное местечко. Все женщины, кроме разве что самой Евы, блистали и переливались. – Прими пальтишко, Пьер. И помни, твоя задница трещать будет, если его здесь не окажется, когда я выйду.
      – Мадемуазель, я вас прошу уйти без скандала.
      – Непременно. Можешь даже не сомневаться. Только я сначала поем.
      Ева оправила на себе темно-коричневый жакет, убедилась, что из-под него не видно табельного оружия. Вообще-то ее так и подмывало обнажить ствол. Ну просто чтобы полюбоваться, как этот тугозадый метрдотель хлопнется в обморок и расколет свою черепушку об пол.
      – Если хочешь, можем провести раунд прямо здесь и сейчас, – предложила Ева. – Публике будет на что полюбоваться за ужином. Но можно и проще. Просто скажи мне, куда пройти. Я ищу Рорка.
      Он стал бледнеть – постепенно, как в замедленном кино, – пока его лицо из цветущего не превратилось в пастозное. Очевидно, имя Рорка обладало не менее грозной силой, чем табельное оружие.
      – Прошу прощения, мадам Рорк.
      – Лейтенант Даллас. Где стол?
      – Прошу вас следовать за мной.
      – Пальто не забудь. Оно мне нравится.
      – Разумеется, мэм. Прекрасное пальто. – Он щелкнул пальцами. – Позаботьтесь о пальто мадам… лейтенанта. Позвольте? Ваша компания уже за столом. Я с удовольствием принесу вам коктейль. Что вы предпочитаете?
      – Мне сгодится, что они пьют.
      Ева окинула взглядом великолепный раззолоченный зал и последовала за смущенным до глубины души метрдотелем.
      Рорк увидел ее издалека. Он заранее знал, что она опоздает, и поэтому выбрал стол с таким расчетом, чтобы просматривался весь зал. Как он любил наблюдать за ней! Она вошла свободным, широким шагом. Зоркие глаза копа подмечали все, не упуская ни единой детали.
      В своем простом жакете и брюках она, по его убеждению, затмила всех женщин в зале. Когда их взгляды скрестились, он поднялся на ноги.
      – Добрый вечер, лейтенант.
      – Извини, я опоздала.
      – Шампанского для моей жены, – распорядился Рорк, не сводя с нее глаз. Он сам отодвинул для нее стул. – Позволь тебя познакомить. Это Нелли и Сэм Деррик.
      – Так это и есть Ева! Мне так не терпелось с вами познакомиться!
      Нелли наградила Еву улыбкой шириной в милю, одновременно обшаривая взглядом ее костюм.
      – Я рад, что вы к нам присоединились. – Сэм протянул ей руку величиной с окорок. – Рорк предупреждал, что вам трудно будет вырваться с работы.
      – Я просто не представляю, как вы расследуете убийства.
      Ева бросила взгляд на Нелли.
      – Для начала мне нужен труп. – Она почувствовала, как Рорк легонько похлопал ее по колену под столом. – В общем, это довольно нудная работа, – продолжала Ева. – Куча всяких мелких деталей. Совсем не так интересно, как кажется с телеэкрана.
      – О, я уверена, что это не так. Но я понимаю: за ужином не хочется говорить о неприятном. – Нелли снова просияла улыбкой. – Сэм как раз собирался рассказать, как он поймал самого крупного окуня в округе Джаспер.
      – Bay.
      Больше Еве ничего в голову не пришло. Она порадовалась, что в руке у нее появился бокал шампанского. А свободную руку Рорк пожал под столом.
      «Нет, вы только посмотрите на него, – подумала Ева. – Сидит себе и слушает, как будто нет на свете ничего более интересного, чем рассказ о какой-то дурацкой рыбе! И ведь прекрасно знает, что весь зал только на него и смотрит!»
      Она не могла винить людей, исподтишка бросавших взгляды на Рорка. Он вел себя совершенно непринужденно, на его великолепном лице играла легкая улыбка, пронзительные, как лучи лазера, синие глаза светились интересом. Густая черная грива отливала атласом в огнях ламп и свечей.
      Он улыбнулся ей – отдельной, особенной улыбкой, – и ее сердце стукнулось прямо в ребра. Он по-прежнему имел эту власть над ней, мог заставить ее сердце разогнаться до галопа, расплавить ее кости, остановить дыхание. И все это одним лишь взглядом.
      Ей подали меню. Ева пробежала его глазами и убедилась, что ее опасения были не напрасны: здесь подавали еду, вызывавшую у нее не аппетит, а легкую оторопь.
      Сэм и Нелли оказались не такими смертельно скучными, как она поначалу думала, хотя говорили в основном о развлечениях на свежем воздухе. Эти рассказы действовали на Еву примерно так же, как и французское меню.
      Охота, рыбалка, пешие походы, спуск по рекам на байдарках, жизнь в палатках.
      Может, это какой-то культ? Может, Рорк хочет проникнуть в этот сектор туристического бизнеса?
      Но они были не лишены чувства юмора и явно наслаждались обстановкой.
      – Это просто великолепно! Сэм, твой окунь меркнет перед этим омаром. К этому нужно приноровиться. Мы не часто выходим в свет, – доверительно сообщила Нелли Еве, взмахивая вилкой. – Мы – провинциалы, люди простые, и нам такая жизнь по душе. Но все-таки приятно бывает иногда побывать в большом городе и в таком шикарном месте. Ну вы-то, наверно, к этому привыкли?
      – Я тоже редко выхожу в свет. Сами видите.
      На этот раз ответная улыбка Нелли показалась ей более искренней и теплой.
      – Милая, если бы я выглядела в брюках и в пуловере, как вы, я бы ничего другого не носила. В следующий раз вы непременно должны приехать к нам в гости, и мы вас попотчуем настоящим традиционным угощением, как положено в штате Монтана. Рорк, вы просто обязаны взять с собой Еву.
      – Да уж придется мне это сделать.
      Рорк поднял свой бокал и улыбнулся Еве. И тут его окликнули по имени. Он оглянулся, и Ева вдруг увидела, как в его глазах промелькнуло что-то… Это была мгновенная вспышка, но Ева узнала хорошо знакомое ей выражение. Так он смотрел только на нее одну.
      Вспышка погасла, сменившись приветливо-вежливой маской. Но она была. Ева проследила за взглядом Рорка. И увидела.
      Она была ослепительна. В дерзком красном платье, одновременно элегантном и вызывающе сексуальном. Длинные ноги в серебристых туфельках на тонких, как иглы, каблуках. Длинные волнистые светлые волосы заколоты на висках какими-то маленькими сверкающими штучками. Блестящие зеленые глаза, полные жизни и чувственного возбуждения. Полные ярко-красные губы, как спелый плод на нежной белой коже.
      – Рорк!
      Голос, как у сытой урчащей кошки. Ева сразу же невольно ощетинилась. И она подплыла – такие женщины не ходят, а плывут! – к столу, протянув навстречу Рорку обе руки.
      – Из всех пивнушек на свете надо же было зайти именно в эту! – проурчала она, когда он поднялся, и подставила ему лицо для поцелуя.
      – Магдалена, – произнес Рорк с певучим ирландским акцентом и легко коснулся губами ее губ. – Какой сюрприз!
      – Не могу поверить, что это ты! – Женщина обхватила его лицо ладонями, погладила щеки. – Красив, как всегда. Нет, еще лучше. Эти годы пошли тебе на пользу, любимый.
      – Тебе они тоже не повредили. Ева, это моя старая приятельница Магдалена Перселл. Магдалена – моя жена Ева Даллас и наши друзья, Нелли и Сэм Деррик.
      – Жена? Ах да, конечно, до меня доходили слухи. Слухом земля полнится, не так ли? Очень рада с вами познакомиться. И с вами, – обратилась она к Деррикам. – Прошу меня извинить за бесцеремонность, я прервала ваш ужин. Но я никого не видела, кроме Рорка. – Она улыбнулась Еве, ее глаза возбужденно горели. – Вы же понимаете?!
      – О, да.
      Магдалена одарила Еву еще одной улыбкой в тысячу ватт и тут же забыла о ней, повернувшись к Рорку. Она буквально таяла от восторга.
      – Я в городе всего пару дней, собиралась с тобой связаться. Нам столько нужно наверстать! Прошло уже… о боже, десять лет?
      – Я бы сказал, ближе к двенадцати.
      – Двенадцать! – Магдалена закатила свои изумительные глаза. – О, Франклин, ради бога, извини! Мой спутник, Франклин Джеймс. Это Рорк, его жена и супруги Деррик.
      – Мы знакомы. – Рорк протянул руку. – Привет, Фрэнк.
      По прикидке Евы, Фрэнк был лет на тридцать старше своей спутницы. Здоровый и крепкий. А главное, богатый. И явно слегка сдвинутый по фазе прекрасной Магдаленой.
      – Ну, мы не будем вам мешать. – Магдалена провела ладонью сверху вниз по руке Рорка, и Еве этот жест показался излишне фамильярным. Подчеркнуто интимным. – Я так рада, что мы снова встретились. – На этот раз она легко коснулась губами щеки Рорка. – Мы должны встретиться за обедом и прогуляться по тропе воспоминаний. Вы же не будете возражать, не правда ли, Ева?
      – Против обеда или прогулки?
      Магдалена кокетливо рассмеялась. Смех вскипал у нее в горле, как пузырьки шампанского.
      – Нам с вами тоже стоит устроить обед на двоих. Только между нами, девушками. Поделимся секретами о Рорке. Я позвоню. Приятно было познакомиться.
      Прерванный разговор возобновился. Хотя лицо Рорка ничего не выражало, кроме интереса к собеседникам, Ева его хорошо знала. Она знала, что, пока он ест, пьет, беседует, его мысли сосредоточены на другом столике этого элегантного зала, за которым потягивала вино сногсшибательная Магдалена в своем дерзком красном платье.
      Когда вечер закончился, они усадили Дерриков в один из лимузинов Рорка, чтобы их отвезли в отель, а сами забрались в машину Евы.
      – Наверно, произошла дюжина убийств из-за того, как ты запарковала свою машину.
      – Кто она такая?
      – Я же тебе говорил, она и Сэм владеют землями в Монтане. И не просто землями, им принадлежит один из самых крупных курортов в штате.
      – Не играй со мной, любимый.
      – Старая приятельница. – Он повернулся на сиденье, встретился глазами с Евой. – Да, мы были любовниками. Это было очень давно.
      – Это мне уже известно.
      Рорк вздохнул:
      – Она была в игре. Мы какое-то время конкурировали, потом вместе провернули пару дел. А потом мы расстались.
      – Она воровка.
      – Была. – Рорк пожал плечами. – Не знаю, она до сих пор в игре или нет. – Поскольку Ева сидела за рулем, он протянул руку и слегка взъерошил ей волосы. – А почему ты спрашиваешь?
      «Я кое-что заметила в твоих глазах», – хотела ответить Ева.
      – Любопытство, – сказала она вместо этого. – Она потрясающе выглядит.
      – Это точно. А знаешь, что я подумал, когда ты вошла в ресторан?
      – «Слава богу, башмаки у нее не в крови»?
      – Нет, хотя это верное наблюдение. Я подумал: вот самая неотразимая женщина в зале. И она принадлежит мне. – Рорк коснулся ее руки, лежащей на руле. – Спасибо за этот вечер.
      – Я опоздала.
      – Я заметил. Новое дело?
      – Да. Как раз сегодня.
      – Расскажи мне о нем.
      Ева усилием воли заставила себя выбросить из головы бывших любовниц Рорка и рассказала ему об убийстве.

      Ева приняла быстрый душ, чтобы смыть с себя усталость этого долгого дня, изо всех сил стараясь не комплексовать, потому что Рорк на этот раз не присоединился к ней под горячими струями и не затеял традиционную игру. Если женщина начинает себя накручивать и психовать только из-за того, что любимый мужчина, человек с бурным прошлым, полным всяческих приключений, встретил старую возлюбленную… Такая женщина просто напрашивается на неприятности.
      А она вовсе и не психует, напомнила себе Ева, выходя из душа. Никогда не психовала. До этого дня.
      Не стоит волноваться из-за ерунды. Она придала слишком большое значение… взгляду. Это была мгновенная вспышка, доля секунды. На ком там Рорк отжимался десять с лишним лет назад, не имеет никакого отношения к ней.
      Ни малейшего.
      Его не было в спальне, когда она вошла. Но это само по себе тоже ничего не значило. Ева натянула трикотажный костюм, извлекла из ящика пару носков и направилась в свой домашний кабинет.
      Кабинет Рорка находился за внутренней дверью. Эта дверь была открыта, внутри горел свет. Почему бы и не войти? Почему бы и не посмотреть, что происходит?
      Он сидел за столом, сменив пиджак и рубашку на черный свитер. Толстый пушистый комок – их кот Галахад – дремал, свернувшись, на уголке рабочего стола Рорка. Когда Ева вошла, он мигнул своими двухцветными глазами и снова сузил их до ленивых щелочек.
      – Работаешь? – спросила Ева, чувствуя себя полной дурой.
      – Есть немного. А ты?
      – Да. – Она почему-то никак не могла решить, куда девать руки, и в конце концов по привычке сунула большие пальцы в карманы трикотажных шаровар. – Решила еще немного поработать дома.
      Рорк посмотрел на нее долгим внимательным взглядом. У него этот взгляд был вдумчивым и неторопливым, даже если он был занят по горло.
      – Помощь нужна?
      – Да нет, я сама… Нет, это обычная проверка данных. Ничего особенного.
      И его внимание снова переключилось на экран компьютера.
      – Ладно! Передумаешь – дай знать.
      – Договорились.
      – Лейтенант, – окликнул ее Рорк, когда она уже отвернулась, собираясь уходить. – Постарайтесь влить в себя не больше галлона кофе.
      От этой подковырки Еве почему-то стало чуть легче на душе. Она вошла в кухоньку при своем кабинете и запрограммировала всего полкофейника кофе вместо обычного полного.
      Хорошо, что у него тоже есть работа, подумала Ева. Это займет их обоих на несколько часов. Она отнесла кофейник в кабинет, поставила его на край стола и начала вызывать на компьютере файл с отчетом Пибоди по делу об убийстве Крейга Фостера.
      И выругалась вслух.
      – Кому я голову морочу? – пробормотала Ева. – Надо с этим разделаться.
      И она начала поиск по Перселл Магдалене. Начала вручную, без голосовой команды, причем вывела данные только на экран компьютера. Еве потребовалось время, чтобы выйти на ту самую Перселл Магдалену, отсеяв ее от тезок, но она сузила поиск: добавила примерный возраст, описание внешности и – если только она не промахнулась с акцентом – указание гражданства.
      И попала в цель.
      Перселл Магдалена. Дата рождения: 12 марта 2029 года. Место рождения: Сент-Пол, Миннесота. Родители: Перселл Джеймс и Карен. Волосы светлые. Глаза зеленые. Вес 115 фунтов.
      Сведения об образовании Ева просмотрела бегло, отметила лишь, что Магдалена рано окончила среднюю школу – в пятнадцать лет. Училась в Принстоне и окончила курс всего за три года – по ускоренной программе. С отличием.
      – Так она еще и умная!
      Брак с Дюпоном Андре: 22 июня 2048 года. Детей нет. Развод: март 2051 года. Брак с Файеттом Жоржем: 5 апреля 2055 года. Детей нет. Развод: октябрь 2059 года.
      Личное состояние оценивается примерно в тринадцать с половиной миллионов долларов США.
      Недвижимость: Париж, Франция, Канны, Франция.
      Уголовного досье нет.
      Ева откинулась на спинку кресла.
      Официальные данные крайне скудны. Уголовного досье вряд ли нет, Рорк ведь говорил, что они работали вместе. Даже если бы ее ни разу не осудили, даже если бы ее ни разу не арестовывали, в ее деле должны быть хоть какие-то заметки. Неужели ее ни разу даже не допрашивали? Быть того не может!
      Рорк ее отмазал, догадалась Ева, чувствуя, как что-то сжимается в груди. Он взломал систему и подчистил ее данные так же, как и свои когда-то.
      Он позаботился о Магдалене.
      Принять это оказалось труднее, чем она думала, поэтому Ева прекратила поиск. Она и так уже узнала больше, чем хотела.
      Ева окунулась в работу, прочла отчет Пибоди и заметки по делу. Начала проверку школьного персонала и за это время подготовила доску. И страшно обрадовалась, когда Галахад прокрался к ней в кабинет и вспрыгнул на раскладное кресло.
      – Что мы тут имеем? – обратилась к нему Ева, взяв кружку кофе. – Мы имеем среднестатистического Джо. Не самая яркая звезда на небосклоне, но и не подонок общества. Плывет себе по своей среднестатистической жизни, вроде бы никого не задевая. И вдруг в один далеко не прекрасный день идет на работу, выпивает приготовленный дома горячий шоколад в перерыве на завтрак и умирает в страшных муках.
      Отсюда вопрос: кто же так здорово разозлился на среднестатистического Джо? Что можно было выиграть от его смерти? Смотрим финансы. Живет по средствам – уж какие есть. Страховка на случай внезапной смерти тоже, конечно, есть, но все по мелочи, ничего сверхъестественного. Ценных бумаг нет, недвижимости нет, дорогих предметов искусства тоже нет. Финансовая прибыль как мотив – в самом низу нашего списка.
      Ева присела на краешек стола, изучая данные на настенном экране и не забывая прихлебывать кофе.
      – А тут у нас Мирри Хэлливелл. Назовем ее среднестатистической Джейн. Работала с убитым, встречалась с ним в нерабочее время. Вместе они, видите ли, учились. И так далее. Ну и как ты думаешь: могут двое привлекательных разнополых молодых людей примерно одного возраста, с одинаковыми интересами, хорошо проводящих время вместе, оставаться только друзьями? Или секс, как ему и положено, поднимет свою безобразную голову?
      Ева покосилась на дверь в соседний кабинет, досадуя на себя за то, что мысли сами собой привели ее к Рорку и его бывшей партнерше по играм.
      – Это вполне возможно. Но, может, искра не пробежала? Может, их отношения достигли только платонического уровня и дальше не пошли? Однако у Хэлливелл была возможность. Как, разумеется, и у жены убитого. Может, она и была самой длинной стороной треугольника. Все так просто.
      На самом деле Ева так не думала. Флюидов не чувствовала.
      – Хочешь заполучить парня, убей его жену. Вот что сделала бы я. Нет, есть, конечно, и верный старый ход: «Раз не можешь быть моим, не доставайся никому». Но почему именно сейчас?
      Она вернулась к своим заметкам, к опросам. Никто из опрошенных ею не упомянул о каком-либо споре, ссоре, неприятности, скандале, связанном с убитым.
      – Среднестатистический Джо, – повторила она, глядя на уснувшего кота. – Мистер Чистенький.
      – Если ты говоришь с Галахадом, лучше не трать времени даром, – послышался в дверях голос Рорка.
      – Он все воспринимает подсознанием.
      – В его подсознании нет ничего, кроме тяги к лососине. Как у тебя дела?
      – Хожу кругами. Не продвинулась ни на шаг. Мотива нет, подозреваемых нет. Просто не такой он человек, чтобы вот так умереть. При вооруженном ограблении – пожалуйста. В случайной перестрелке – запросто, тут большого ума не надо, каждый может так умереть. А здесь сомнений нет: все это спланировал, подготовил и привел в исполнение тот, кто его хорошо знал. Только одна беда: из тех, кто его хорошо знал, ни у кого нет мотива для убийства.
      Рорк подошел к стене и взглянул на фотографию с идентификационного удостоверения убитого, которую Ева вывела на экран.
      – А может, у него есть тайная жизнь. Он будет не первой верхушкой айсберга среди среднестатистических американцев.
      – Нет, не первой. Я буду и дальше копать. Может, трахался вот с этой. – Ева подбородком указала на другой экран, куда вывела изображение Мирри Хэлливелл.
      – Хорошенькая.
      – Да, но жена еще лучше. И, согласно показаниям бывшего копа, живущего этажом ниже, новобрачные спаривались, как кролики, каждые пять минут, так что во внебрачных связях потребности вроде бы не было. А с другой стороны, парням секс никогда не надоедает.
      Рорк шлепнул ее пониже спины.
      – Чистая правда.
      Ева разделила экран между Мирри и Лиссет. Физически противоположные типажи.
      – Кое для кого секс – это мороженое. Им хочется разнообразия.
      Рорк лишь улыбнулся в ответ.
      – Я уже выбрал мой любимый вкус.
      – Да, но перед этим ты несколько раз прошелся по всему меню. Фостер был молод, – продолжала Ева, когда Рорк засмеялся. – У него было не так уж много времени на эксперименты. Нет, не строится, – добавила она сокрушенно. – Но пока никакого другого мотива у меня нет.
      Рорк повернулся к доске с фотографиями с места преступления.
      – Деньги, насколько я понимаю, в уравнение не входят.
      – Их слишком мало.
      – Аффект?
      – Да какой это аффект! Холодный расчет. Холодный, как сама смерть. Нет, это не было преступлением по страсти. Отрава говорит о дистанции. Особенно если лично не присутствуешь, когда она подействует. Нет, я не отвергаю аффект, – добавила Ева, – я его просто не вижу. Не нахожу. Фостера все любили.
      – Об Айконах тоже так говорили, – напомнил Рорк об одном из ее прошлых дел.
      Ева покачала головой.
      – Этот парень на них совершенно не похож. Айконы занимали высокое положение. Они, конечно, были ненормальные, но богатые и знаменитые. Привилегированные. Они купались в огнях рампы. Этот парень был вполне доволен своим положением за кулисами. Завтра осмотрю его квартиру, – добавила Ева. – Проверю его школьные файлы. Может, это не у него была тайная жизнь. Может, он что-то знал, подозревал, и это стоило того, чтобы его отравить. – Она пожала плечами. – Я это найду.
      – Без сомнения. – Рорк подошел и коснулся губами ее лба. – Но эту охоту можно отложить на утро. У тебя был длинный день. Мало тебе полицейской работы, так еще пришлось выполнять обязанности жены магната.
      – Да, ты прав. – Ева позволила ему взять себя под руку и увести из кабинета. – А эти Деррики были ничего. Но я все равно не хочу ехать в Монтану.
      – Это в тебе говорит страх перед коровами. Мы могли бы слетать туда на пару дней и пожить на курорте. Может, немного покататься верхом.
      – Мечта всей моей жизни. Влезть на спину животному в десять раз тяжелее меня и сказать: «Но, пошла!»
      – Это удивительно освежает.
      – Спасибо, если мне захочется острых ощущений, я лучше буду охотиться на психопатов.
      «Интересно, сколько раз он катался верхом с Магдаленой, – подумала Ева. – Интересно, сколько раз он катался верхом на Магдалене». Гори оно все в аду!
      Ева повернулась в дверях спальни, прижала его к косяку и жадно поцеловала в губы.
      – Неплохо, – кивнула она и укусила его нижнюю губу. – На втором месте в моем меню острых ощущений.
      – На втором, да? – обиделся Рорк.
      – Ну а чего ты хотел? Психопаты поставляют целую кучу острых ощущений.
      – Значит, мне нужно приложить старание, не так ли? – Рорк стремительно поменялся с ней местами, прижался губами к ее губам, запустил руки ей под свитер. – Мне бы не хотелось, чтобы моя жена гонялась за психами в поисках острых ощущений.
      – Это моя работа. Но… – Ева подпрыгнула и обхватила ногами его бедра. – На сегодня я работу закончила.
      Опять их губы встретились – горячие, ищущие. Потом Евины губы пустились в путешествие по его лицу, по шее. Его вкус – это все, что ей было нужно в этой жизни.
      Она так и не разомкнула ног, когда он опустил ее на кровать, обвила руками его шею.
      – Скажи, как ты меня хочешь.
      – Всегда. Бесконечно.
      – Докажи.
      Желание. Это она в нем чувствовала. В его руках, в том, как они двигались, прикасались к ней, брали и давали. Она ощущала жар желания в его губах.
      Но этого ей было мало. Она знала только одно: ей нужно нечто большее.
      Впервые с тех пор, как они встретились, она не знала, что такое это «нечто большее». Но она чувствовала у себя внутри холод. Он сосредоточился в одном месте. Раньше его не было. Нужно было прогнать холод, согреть эту мешавшую ей ледяную точку.
      Она в отчаянии перекатилась через себя вместе с ним, стаскивая с него свитер, вцепляясь пальцами в кожу, в тугие мышцы.
      – Потрогай меня, – потребовала она. – Трогай. Трогай. Трогай.
      Такое нетерпение удивило Рорка. Он ощутил возбуждение. Он пустил в ход и руки, и губы, упиваясь ее кожей, подчиняя ее себе. Она со стоном выговорила его имя, и в этом стоне слышались и наслаждение, и мольба. Она все еще нетерпеливо дрожала. Он так и не сумел ее насытить.
      – Ева. – Рорк приложил ладонь к ее щеке. Ему хотелось заглянуть ей в глаза. – Посмотри на меня.
      Ева открыла глаза, в то же время стараясь расцепиться, отодвинуться от него.
      – Я хочу почувствовать тебя внутри.
      Она приподнялась, не предлагая, а требуя, зацепила его и повела за собой.
      Ну вот, теперь они близки. Соединены, сцеплены, слиты, насколько это только возможно, сказала себе Ева. Их ритм, их жар, их дух. Она наблюдала, он наблюдает за ней, пока все не поплыло у нее перед глазами. А потом ничего не осталось, кроме стремительно нарастающего напряжения, лихорадочного, безумного, все убыстряющегося движения к последнему острому рывку.
      Но когда она свернулась клубочком, прижавшись к нему, вся подернутая испариной после страсти, внутри ее по-прежнему осталась ледяная точка. Жар любви так и не смог ее растопить.
 
      Утром Рорк проснулся и встал раньше ее. Но его не было в примыкающей к спальне малой гостиной, где он обычно пил кофе, просматривая на экране компьютера биржевые сводки.
      Ева встала и приготовилась к рабочему дню. Ей остро не хватало обычного утреннего обряда: разговора, завтрака вдвоем. Ну почему его здесь нет? Почему он ей не скажет, что она надела не тот жакет не с теми брюками?
      А вчера вечером? Почему он не вмешался в ее работу? Почему сейчас его здесь нет? Кто будет ее пилить, чтобы она поела перед уходом?
      Раздраженно дергая плечом, Ева нацепила кобуру. Ну и пусть катится ко всем чертям! Он занят? Прекрасно! Она тоже занята. Ей не нужно, чтобы мужчина держал ее за руку целый день.
      Ева прошла в свой кабинет забрать файлы, хотя уже скопировала их на свой компьютер в Центральном управлении. Она машинально сделала шаг к двери в кабинет Рорка, и до нее донесся его голос:
      – Нет, я уже встал. Да, от старой привычки трудно избавиться.
      Говорит по телефону, сообразила Ева. И раз она слышит только его голос, значит, телефон работает в режиме частного разговора.
      – О, да, это был большой сюрприз. Да, разумеется, я готов. Да, безусловно, мы должны встретиться. Скажем, в час дня в «Трех сестрах». Думаю, тебе там понравится. Послать за тобой машину? Ну что ты, Мэгги, какие хлопоты? Хорошо, увидимся.
      «Мэгги», – подумала Ева, и сердце у нее упало. Даже не «Магдалена». Это звучало роскошно, но немного официально. А вот «Мэгги» – совсем другое дело. Теплое и ласковое уменьшительное имя.
      Ева вошла в кабинет Рорка и поняла, что ей удалось практически невозможное: она застала его врасплох. И все же она не сумела угадать, о чем он думал в тот миг, когда сидел, погруженный в воспоминания, куда ей не было доступа. Миг – и он повернулся к ней с рассеянной улыбкой.
      – А вот и ты!
      – Да, вот и я. Раненько ты сегодня принялся за работу.
      – У меня была телефонная конференция с Лондоном в шесть утра по нашему времени. – За спиной у Рорка подал сигнал лазерный факс, но он не обернулся. – Я как раз собирался вернуться и уговорить тебя позавтракать.
      – У тебя сегодня на уме одна еда. Завтрак, ленч…
      – Прости, я не понял… Ах да, Магдалена, очевидно, вспомнила, что я – ранняя пташка. – Рорк взял лежавшую на столе записную книжку, встал и спрятал ее в карман. – Мы встретимся за ленчем.
      – Я так и поняла. Ты бы поостерегся, приятель.
      – Чего именно?
      – Это будет не первая встреча со старым другом, надеющимся, что ты опять включишься в игру в память о добрых старых временах. Может, тебе стоит напомнить ей, что ты теперь спишь с копом.
      На его лице промелькнуло почти неуловимое раздражение.
      – Я не собираюсь возвращаться к старым привычкам.
      – Сам сказал, что от старой привычки трудно избавиться.
      Теперь в его взгляде, как и в голосе, проступил лед.
      – А вы, я вижу, обзавелись привычкой подслушивать, лейтенант?
      – Я была у себя в кабинете. Дверь была открыта. Уши у меня есть.
      – Ну так воспользуйся ими и послушай. У меня будет встреча за ленчем. Больше ничего. – Рорк чуть склонил голову набок, глаза безумной синевы задумчиво прищурились. – А может, ты мне не доверяешь?
      – Я доверяла бы тебе куда больше, если бы ты не называл ее своим старым другом, когда мы оба знаем, что она была чем-то куда большим.
      – Чем бы она ни была, это было почти двенадцать лет назад. За много лет до того, как я впервые тебя увидел. – Теперь к раздражению и холодности примешалось искреннее недоумение. – Господи, ты ревнуешь к женщине, которую я сто лет не видел, не слышал и даже не вспоминал?
      Ева ответила ему долгим пристальным взглядом.
      – Зато теперь ты о ней вспомнил, – сказала она и вышла из кабинета.
      Она сбежала вниз по ступенькам и у подножия лестницы столкнулась с Соммерсетом, дворецким Рорка, его верным слугой и мастером на все руки. И сущим наказанием для нее самой. Настоящей занозой в заднице. Высокий, тощий, затянутый в черное с головы до ног, с зачесанными назад седыми волосами и холодным осуждением в темных глазах.
      Ева схватила свое пальто, висевшее на столбике перил.
      – Скажешь мне хоть слово, хоть одно гребаное слово, я выдерну железный штырь у тебя из задницы и воспользуюсь им как дубинкой. Изобью в кровь. – Она дошла до двери и повернулась волчком. – И передай своему хозяину: будь я ревнивой женой, избила бы его в кровь еще два года назад. Черт бы его побрал.
      Соммерсет выгнул бровь, задумался и вопросительно повернулся к Рорку, спускавшемуся по лестнице.
      – Этим утром лейтенант кажется более агрессивной, чем обычно, – заметил Соммерсет.
      – У нее плохое настроение. – Сунув руки в карманы, Рорк бросил хмурый взгляд на парадную дверь. «Чертовски не похоже на нее», – добавил он мысленно. – В городе появилась Магдалена. Я с ней сегодня встречаюсь за ленчем. Очевидно, Еве это не понравилось.
      Рорк встретился взглядом с Соммерсетом и еще больше нахмурился. Ему только что едва-едва удалось подавить в душе вспышку гнева, и вот, пожалуйста, гнев разгорелся вновь.
      – Только не начинай. Хватит с меня на сегодня мелодрамы. Нет еще и восьми утра, а я уже сыт по горло.
      – Зачем осложнять себе жизнь?
      – Ничего я не осложняю. Господи, это всего лишь ленч! Оставь меня в покое! – предупредил Рорк и ушел.
 
      Снег у обочин стал грязно-серым, на тротуарах образовались наледи – настоящие мины-ловушки для пешеходов. На автобусной остановке сгрудились закутанные до самых глаз жители пригородов, спешащие на работу. Уличные торговцы съестным разжигали грили не столько для жарки сосисок, сколько просто, чтобы согреться. От грилей шел пар.
      Установка климат-контроля в машине Евы показывала кошмарную наружную температуру: всего четыре градуса по Фаренгейту.
      Хоть бы Рорк отморозил свою ирландскую задницу!
      Застряв в уличной пробке, Ева уронила голову на руки, лежащие на руле. Она все сделала неправильно. Она не знала, как, черт побери, правильно, но точно знала, что все испортила. И теперь он будет зол на нее, когда встретится с этой тварью. Определенно ее стратегия была неудачной.
      – Забудь, просто забудь об этом, – скомандовала себе Ева. – Все это ерунда, просто колдобина на дороге.
      И все-таки она кипела всю дорогу до самого управления, думала об этом, злилась, никак не могла выбросить это из головы, пока поднималась в переполненном лифте в свой убойный отдел. Она прошла прямо к себе в кабинет, что-то невнятно прорычав детективам в «загоне». Закрыла дверь, запрограммировала кофе на автоповаре.
      «Тут ты на работе, – напомнила она себе. – Никаких личных дел. Все, конец».
      Ева решила выпить кофе и полюбоваться видом из своего крошечного окошка, чтобы прояснить мысли и взяться за работу.
      Она все еще пила, все еще смотрела, когда раздался стук в дверь и вошла Пибоди.
      – Доброе утро. Как прошел ужин?
      – Я поела. Бери пальто. Мы едем в квартиру убитого.
      – Прямо сейчас? Может, мне созвониться с Лиссет Фостер, убедиться, что она…
      – Я сказала, бери пальто.
      – Слушаюсь.
      Пибоди заговорила, только когда они оказались в машине.
      – Я что-то пропустила? Мы считаем Лиссет главной подозреваемой?
      – Напомни мне: когда мы сняли с нее подозрение?
      – Мы не снимали, но, мне казалось, мы решили, что она вряд ли в этом замешана.
      – У нее была возможность. А что до мотива, между мужем и женой мотив всегда найдется. Бывает, просто вдруг понимаешь, что ты замужем за дыркой от задницы. Вот с этого и начнем. – Несколько минут Ева вела машину молча. – Я хочу посмотреть, где он жил, – добавила она уже спокойнее. – Хочу посмотреть, как он жил. Как они жили. Его тело говорит о том, что он был здоровым мужчиной двадцати шести лет, умершим от отравления смертельной дозой рицина. Больше оно нам ничего не говорит. Но это еще не значит, что самому убитому больше нечего сказать.
      – Ладно, я поняла. Все в порядке?
      – Нет, не все в порядке. Но говорить об этом я не собираюсь. Нам надо делать нашу работу. – Но наступившее в салоне молчание показалось Еве еще хуже разговора. Она провела рукой по волосам. – Поговори о чем-нибудь другом. Обычно ты трещишь, не умолкая. Ради всего святого, поговори о чем-нибудь другом.
      – Ммм… Что-то ничего в голову не приходит. Не умею я говорить под давлением. А-а, знаю! Ты готова к завтрашнему вечеру?
      – А что такое должно случиться завтра вечером?
      – «Сейчас».
      – Если сейчас, значит не завтра вечером. Что ты приняла на завтрак?
      – Я позавтракала сушеным грейпфрутом. Набрала вес за праздники, и все никак он с меня не слезает. Это все печенье. – Пибоди испустила скорбный вздох. – Весь мой зад состоит исключительно из печенья.
      – Какого печенья? Я люблю печенье.
      – Да любого. Всех сортов, – ответила Пибоди. – Не могу устоять перед рождественским печеньем. Моя бабушка до сих пор печет сама. Все делает сама, даже полуфабрикатами не пользуется.
      – Чем она не пользуется? Я думала, печенье делают из сахара.
      – Ну да, из сахара. И еще из муки, яиц, шоколадных чипсов и масла. Ммм… масло… – Пибоди мечтательно закрыла глаза. – От коров.
      – От коров получается только молоко. – Ева остановилась и выждала, пока стадо пешеходов пересекало перекресток. – И я не понимаю, как кто-то может пить то, что получается от коровы. Все равно, что моча.
      – Из молока делают масло. Если, конечно, это настоящее масло. Черт, вот теперь я проголодалась. Не могу говорить о печенье. У меня от одного разговора зад растет! Мы же говорили о чем-то другом. Ах да! «Сейчас».
      – Что сейчас? Что ты заладила, «сейчас, сейчас»?
      Сдвинув брови, Пибоди уставилась на Еву.
      – Ты что, нарочно меня с толку сбиваешь? У тебя отлично получается. Ты же знаешь, о чем я говорю. О новом шоу Надин. Завтра премьера. Ты первая у нее выступаешь.
      – Я стараюсь об этом не думать.
      – Это будет обалденно! Что ты наденешь?
      – Я думала, может, одежду попробовать? Для разнообразия.
      – Да ну тебя, Даллас, шоу будут транслировать по всем федеральным каналам и по спутникам. Рекламы – море. Пусть Рорк выберет тебе наряд.
      Глаза Евы сощурились до узких щелочек, она почувствовала, как рычание поднимается у нее в горле.
      – Я сама умею одеваться. Ношу одежду уже бог знает сколько лет. – Ей вспомнилась Магдалена в вызывающе дерзком красном платье и серебряных туфельках. – И я полицейский, а не какая-нибудь модная шлюха. А если ему нужна шлюха, виляющая задом в шикарных прикидах, на здоровенных каблучищах, нечего было жениться на мне.
      – Ну, вряд ли его так волновал твой гардероб. – Пибоди с опаской попробовала пальцем неизведанные воды. – Вы что, поссорились?
      – Не совсем. Пока еще нет. Но, я думаю, мы уже на грани. – Ева ловко обогнала справа седан и стремительно въехала по пандусу на уличную стоянку второго уровня. – Отсюда пешком доберемся.
      – Да уж, – вздохнула Пибоди и, выбравшись из машины, побежала трусцой следом за Евой.
      Жестокий холод пробирал до костей, ветер свистел в глубоких городских ущельях.
      – Если ей нечего скрывать, она впустит нас без проблем и позволит осмотреть квартиру. А если нет, мы живо получим ордер. Ищем следы яда, включая сами семена или любой побочный продукт. Хочу просмотреть его компьютер, телефон, диски, бумаги. Хочу знать, что он держал в ящиках комода, в карманах пальто. Короче, весь набор.
      Пибоди вздохнула с облегчением, когда они вошли в здание, оставив февральскую стужу за дверью.
      – Если у них такая же квартира, как у Ковальски, это много времени не займет.
      Поднявшись по лестнице, Ева постучала в дверь. Дверь открыла женщина с усталыми глазами и блестящими тугими косичками.
      – Могу я вам помочь?
      – Лейтенант Даллас и детектив Пибоди. Нам нужна Лиссет Фостер.
      – О, вы полицейские, расследующие смерть Крейга. Я Сисели Боливар, мать Лисси. Входите, прошу вас. Она в ванной. – Сисели бросила обеспокоенный взгляд на закрытую дверь ванной. – Она принимает душ. Всю ночь не спала. Я собираюсь приготовить завтрак. Ей надо хоть что-то съесть. Извините. – Она вновь повернулась к Еве и Пибоди: – Садитесь, прошу вас. Хотите кофе?
      – Не стоит беспокоиться.
      – Никакого беспокойства. Я хочу что-нибудь для нее сделать. Сегодня после обеда мы встречаемся с родителями Крейга, хотим обсудить… – Ее губы задрожали —…приготовления. Я хочу заставить ее поесть.
      – Когда вы приехали в Нью-Йорк, миссис Боливар?
      – Вчера поздно вечером. Я приехала, как только Лисси позвонила и сказала мне. Я тут же приехала. Ей нужна ее maman. Он тоже меня так называл. Maman.
      Сисели углубилась во встроенную кухоньку и остановилась, словно не зная, что ей дальше делать.
      – Моя Лисси хотела жить здесь, и, пока с ней был Крейг, я не волновалась. Через несколько лет, говорил он мне, – они ведь оба были так молоды! – через несколько лет они заведут детей, и я стану grandmaman. Так он сказал. Знаете, что сделал этот убийца? Кого он убил? Он убил Крейга – этого чудного мальчика и детей, которых они с Лисси собирались родить. Он убил эту радость. Вы знаете, как это случилось?
      – Нам нужно поговорить с вашей дочерью.
      – Bien sur. Садитесь, пожалуйста. Я сварю кофе. Они едят яичный заменитель. Дома у меня есть настоящие яйца. Моя соседка держит кур. Но здесь… Он был хорошим мальчиком. – В ее глазах заблестели слезы. – Такой милый мальчик… Это не должно было случиться. Садитесь, пожалуйста.
      В гостиной стояла ярко-синяя кушетка с ярко-зелеными подушками и два кресла, обитые тканью с широкими сине-зелеными полосами. Один угол комнаты занимала рабочая станция, в другом углу стоял небольшой стол и два стула. Обстановка, порядок, яркие краски придавали довольно тесному помещению стильный и в то же время деловой вид.
      Сисели подошла к двери в ванную и тихонько постучала.
      – Mignon, пришла полиция. Лейтенант и детектив. – Сейчас она выйдет, – повернулась Сисели к Еве. – Через минутку. А я пока сварю кофе.
      Лиссет вышла в широких шароварах и фуфайке, в толстых теплых носках. Она выглядела, как тяжелобольная. Кожа стала бледной и одутловатой, глаза распухли от слез и потускнели. Двигалась она так, словно каждое движение причиняло ей боль.
      – Вы что-то узнали? – спросила она. Голос стал дребезжащим, как ржавая жесть. – Что-то о Крейге?
      Ева поднялась на ноги.
      – Присядьте, миссис Фостер.
      – Я ходила на него посмотреть. Мы вместе ходили. Вместе с его родителями. Мы пошли в это ужасное место. Это не ошибка. Вы так и сказали. Их это просто убило – его маму с папой. Это убило их. Что мне теперь делать? – Лиссет окинула взглядом всю маленькую квартирку, словно только теперь сообразила, где находится. – Что мне теперь делать? Maman?
      – Тихо, тихо, детка. Сядь. – Сисели обняла дочь и бережно усадила ее в кресло. – Прошу вас, вы не могли бы нам хоть что-нибудь сказать? Все, что угодно. Это так тяжело – не знать, почему и как.
      Ева заглянула прямо в глаза Лиссет.
      – Ваш муж был убит. Он проглотил смертельную дозу рицина.
      – Проглотил? То есть он его ел? А что такое рицин?
      – Это яд, – прошептала Сисели. Ее глаза стали помадными и наполнились ужасом. – Я это знаю. Есть такой яд.
      – Яд? Но зачем он… Зачем ему…
      – Рицин был в горячем шоколаде, – сказала она, не сводя глаз с Лиссет.
      Кожа Лиссет посерела.
      – Нет. Нет. Нет. Этого не может быть. Это я приготовила ему шоколад. Я сама его сварила. Я каждый день его варю, когда погода холодная. А когда тепло, я готовлю для него сладкий холодный чай. Каждый день. Думаете, я могла отравить Крейга? Думаете, это я…
      – Нет, я так не думаю. – Делая свою работу около двенадцати лет, Ева знала, когда можно довериться своему чутью. – Но я хочу окончательно снять с вас все подозрения и приступить к рассмотрению других возможностей, а для этого нам нужно осмотреть вашу квартиру. Нам хотелось бы получить у вас разрешение на обыск квартиры, на проверку компьютера вашего мужа, его рабочих материалов, его личных вещей.
      – Погодите, прошу вас. – Лиссет крепко схватила свою мать за руку. – Вы сказали, что это яд. Вы говорите, что Крейг был отравлен. Как он мог принять яд по ошибке?
      – Они не думают, что это была ошибка, – вмешалась Сисели. – Так ведь? – обратилась она к Еве.
      – Да.
      – Но тогда… – Щеки Лиссет окрасились румянцем. Она медленно поднялась на ноги. – Нарочно? Кто-то нарочно подбросил ему яд? Кто мог это сделать? За что? Он никогда никому не делал зла. Никогда.
      – Миссис Фостер, мы полагаем, что рицин был подмешан к питью вашего мужа в какой-то момент. В то утро, когда он умер.
      – Но это я готовила шоколад. Я его сварила. – Лиссет бросилась в маленькую кухоньку. – Вот здесь, прямо здесь. Каждое утро я готовлю ему завтрак с собой, потому что ему это так нравится. Это занимает всего несколько минут, а ему так нравится, что я…
      Сисели подошла к дочери и что-то прошептала по-французски.
      – Нет-нет-нет. Я приготовила его в точности так же, как каждое утро. Бутерброд, яблоко, чипсы, которые он так любит. И я сварила шоколад в точности, как ты меня учила, maman. Он обожает шоколад. Вот здесь, прямо здесь. – Лиссет в отчаянии всплеснула руками. – Я сварила шоколад.
      – Лисси. – Сисели обхватила ладонями мокрые от слез щеки дочери. – Не надо плакать.
      – Лиссет, вы налили шоколад в черный термос?
      – Да-да. – Лиссет прижалась к матери. – В большую «походную кружку». На ней выгравировано его имя. Я сама ему подарила этот термос, когда он начал работать в школе. Сувенир на счастье. Термос и черную сумку для завтрака.
      – И это был его обычный школьный завтрак?
      – Каждый день, да. Каждый день. А какое это имеет значение?
      – Это просто деталь, – спокойно пояснила Ева. – Мы хотим узнать не только «почему», но и «как», поэтому детали так важны. Мы хотели бы осмотреть вашу квартиру.
      – Зачем? – Лиссет взглянула на свои опущенные руки. – Зачем кому-то понадобилось причинять зло Крейгу?
      – Пока у меня еще нет ответа.
      – И вы хотите осмотреть нашу квартиру, чтобы найти ответы на вопросы?
      – Да.
      – Смотрите что хотите, где хотите. У него кое-что осталось в школе. На компьютере, на рабочем столе. Делайте все, что нужно. Я не хочу смотреть. Не хочу смотреть, как вы обыскиваете наш дом. Можно нам уйти?
      – Да, конечно.
      – Maman, мы уйдем, и пусть они… Maman, кто-то убил Крейга. Maman…
      Ева отошла подальше, пока мать утешала свою дочь, помогала ей надеть сапожки, пальто, шарф.
      – Я отведу ее позавтракать, – сказала Сисели, повернувшись к Еве. – Тут недалеко на улице есть одно место. Мы будем там, если вдруг вам что-то понадобится.
      – Спасибо. – Ева выждала, пока дверь за ними не закрылась. – Каждый день брал один и тот же термос.
      – Это в его духе, – заметила Пибоди. – Он человек порядка.
      – Верно. Поэтому он не только пил одно и то же каждый день, он пил из своего любимого термоса. Больше года пил из одного и того же термоса. Может, убийца купил такой же термос и просто подменил? Это эффективнее, чем всыпать отраву в питье.
      – Можем проверить модель, фирму-изготовителя, розничные магазины.
      – Да, можем. Но сначала давай осмотрим квартиру. За работу, Пибоди.

      Ничто в квартире не наводило на мысли об убийстве. Не было никаких тайников с ядами, писем с угрозами или компрометирующих фотографий.
      Была, насколько Ева могла судить, насколько она чувствовала, жизнь двух обычных молодых людей, чей недолгий брак не был еще ничем омрачен.
      На общем компьютере с двумя терминалами Ева и Пибоди нашли, помимо его и ее деловой переписки, обмен наивными эротическими письмами – верный признак, подумала Ева, того, что любовь и чувство принадлежности друг другу были для них важнее всего. Были записаны телефонные разговоры Лиссет с матерью, был один разговор с Мирри Хэлливелл, которая поговорила с обоими Фостерами: подтвердила встречу с Крейгом для совместных занятий и поболтала с Лиссет о свидании с кем-то по имени Бен.
      Вечером накануне смерти Крейг Фостер набросал черновик контрольного вопросника, который ему так и не суждено было предложить своим ученикам, и потратил целый час на составление доклада по экономическому и социальному развитию в период после Городских войн.
      Экранной заставкой для компьютера служил свадебный портрет: Лиссет в ниспадающем длинном белом платье и Крейг в черном фраке, запечатленные в момент, как предположила Ева, первого супружеского поцелуя.
      – Да, тяжело, – вздохнула Пибоди, когда они вернулись к машине. – В квартирке все новенькое. Все только начиналось. И вот все уже кончено. Хорошие винные бокалы – наверняка свадебный подарок! – так и стоят, ими еще не пользовались. Полотенца под цвет занавески в ванной, засушенные цветы из ее свадебного букета, диск с записью венчания и свадебного банкета. Тяжело.
      – Еще тяжелее, что нет никаких следов мотива. Денег у них нет, дурь они не потребляют, вероятность романа на стороне – и это касается обоих – на данном этапе равна нулю. Так в чем его секрет?
      – Его секрет?
      – У людей есть секреты. Маленькие тайны, которые люди предпочитают держать при себе. Нечто такое, чем мужчина не поделится с женой.
      Пибоди нахмурилась и покачала головой:
      – На этом этапе и по флюидам я что-то не вижу, чтоб у них были секреты друг от друга.
      – Вот потому-то они и секреты, что их никто не видит, – пробормотала Ева себе под нос, отыскивая стоянку возле школы.
      В школе они преодолели систему безопасности, причем им пришлось подождать, пока их проверят и пропустят. Ева увидела пару сотрудников, пересекающих вестибюль. У каждого на руке была траурная повязка.
      – Давай пройдемся по хронологическому фактору и перемещениям. Если рицин попал в термос не из дома, значит, попал отсюда.
      Пибоди извлекла свою записную книжку.
      – Убитый отметился на входе в шесть сорок две. По заявлению жены, он покинул квартиру в шесть тридцать.
      – Значит, шел пешком. Нашел квартиру поближе к работе, чтобы экономить на транспортных расходах. Ходу там от силы семь-восемь минут, значит, он нигде не останавливался по дороге. По пути в такой ранний час все закрыто. Ближайшая точка, торгующая круглосуточно, – в трех кварталах к западу.
      Пибоди кивнула.
      – Есть бакалейный магазинчик в квартале от дома, но он открывается только в семь.
      – Хорошо. Итак, он надевает пальто, берет портфель, берет сумку с упакованным завтраком, целует жену на прощанье и идет пешком на работу. Входит в главный вестибюль, как и мы. Проходит систему безопасности, отмечается. Собирается на тренировку, поэтому идет в кабинет истории, где оставляет свои вещи. Пальто, перчатки, шапку, шарф. Портфель, сумку со своим последним завтраком.
      Ева направилась в кабинет истории самым коротким путем.
      – Никто из опрошенных не упоминал, что видел его до того, как он вошел в фитнес-центр. Сначала он поднялся сюда. – Ева остановилась перед дверью кабинета истории, декодировала полицейский замок и вошла. – Кладет портфель на стол, убирает сумку с завтраком в ящик, вешает пальто в шкаф. Деловой парень, все кладет на свои места, всегда действует по заведенному порядку, – добавила она. – В школу пришел в спортивном костюме. Свой повседневный костюм в рюкзаке берет с собой в спортзал.
      – Все верно, – подтвердила Пибоди, проглядев свои заметки. – У нас есть рюкзак с его спортивной одеждой.
      – Спускается на основной уровень, – продолжала Ева, пока они проделывали тот же путь в обратном направлении. – Идет в фитнес-центр, оставив кабинет истории – в том числе и свой термос – без присмотра.
      – Точно.
      Они направились к фитнес-центру.
      – Согласно показаниям свидетелей, он уже был в фитнес-центре, работал на тренажерах, когда его увидели впервые.
      – Рид Уильямс, примерно в семь десять.
      – А сам Уильямс в котором часу пришел? – спросила Ева.
      – В шесть сорок пять.
      – Интересно. Чем был занят Уильямс между шестью сорока пятью и семью десятью? Придется с ним еще разок побеседовать. Моузбли показала, что видела убитого при входе в бассейн, когда сама покидала его в семь тридцать.
      – Прибыла в школу в шесть пятьдесят, – вставила Пибоди.
      – Целая стая ранних пташек. Ее тоже надо допросить вторично. И лучше раньше, чем позже, – добавила Ева, заметив направляющуюся к ним директрису.
      – Лейтенант, детектив. Охрана предупредила меня, что вы здесь. – В этот день она была в черном с головы до ног: юбка, жакет, сапожки. – Я была бы вам признательна, если бы вы первым делом давали знать мне, когда приходите в школу.
      – А я думала, вы закроетесь на день, – парировала Ева. – С учетом обстоятельств.
      – Я проконсультировалась с нашими советниками по психологии и решила этого не делать. Мы считаем, что нормальный распорядок и возможность пообщаться друг с другом, открыто высказать свои чувства и страхи пойдут на пользу ученикам. Сегодня утром мы провели минуту молчания, а позже на этой неделе у нас запланирована мемориальная служба. Вы продвинулись в своем расследовании?
      – Следствие идет. Что вы делали вчера утром до того, как пошли в бассейн?
      – Прошу прощения?
      – Вы отметились на входе в шесть пятьдесят. Что вы делали дальше?
      – Дайте подумать. С тех пор столько всего произошло… Я прошла в свой кабинет, просмотрела ежедневник, чтобы подготовиться к рабочему дню. У меня был урок в восемь. А что?
      – Детали. Вы кого-нибудь видели? С кем-нибудь говорили перед бассейном?
      – Да, говорила. Вкратце поговорила с Биксли сразу после прихода. Он очищал крыльцо от снега. Я велела ему проверять ступеньки периодически в течение дня. И еще я видела Лейну Суарес, нашу диетсестру. Она вошла сразу следом за мной. Насколько мне помнится, я что-то сказала о погоде. Потом, как я уже говорила, я прошла в свой кабинет, провела там какое-то время, планируя свой день. Потом пошла в бассейн.
      – Вы проходили через фитнес-центр?
      – Нет, я воспользовалась служебной раздевалкой для персонала, переоделась там в купальный костюм, а оттуда прошла прямо в бассейн. Что случилось с Крейгом, лейтенант? Ходят самые невероятные слухи, а неизвестность тревожит нас всех еще больше.
      – Он был отравлен. Все имеют доступ к фитнес-центру?
      – Отравлен?! – Директриса попятилась. – Боже милостивый! Он съел что-то купленное в нашем автомате? Или в нашей столовой? В кафетерии? Я должна немедленно переговорить с Лейной.
      – Он отравился не школьной пищей.
      На лице Арнетты Моузбли отразилось огромное и явное облегчение.
      – Слава богу! Это ужасно, – тут же добавила она. – Конечно, это ужасно, что он отравился чем-то принесенным из дома. Но я прежде всего должна думать об учениках и о сотрудниках.
      – Да, я понимаю.
      – Значит, это был несчастный случай. Какая-нибудь аллергическая реакция.
      – Это было убийство, – отрезала Ева и увидела, как облегчение испаряется. – Директор Моузбли, мне нужно знать местонахождение всех и каждого, кто был здесь вчера до начала уроков. Вплоть до того часа, когда Фостер уселся за завтрак. Кто имеет доступ к этой зоне?
      Ева кивнула на двери, ведущие в фитнес-центр для персонала.
      Арнетта Моузбли схватилась дрожащей рукой за сердце.
      – Я должна знать, что произошло. Если это был преднамеренный акт, ученики могут пострадать…
      – Вряд ли им что-то угрожает. У меня нет причин так думать. Это было направлено против конкретного человека. Ответьте на вопрос.
      – С этой стороны вход только для персонала. Требуется карточка-ключ. У учеников есть своя зона, доступ к ней – с другой стороны бассейна. Персонал может пользоваться бассейном до и после уроков, когда нет тренировок или соревнований. Соревнований по плаванию. О, мой бог! Отравлен!
      – Карту-ключ, – сказала Ева, указывая на дверь. Арнетта Моузбли вынула карточку из кармана и провела по сенсору.
      Ева вошла. В прекрасно оборудованном фитнес-центре никого не было. Многоцелевые тренажеры, гири, маты… Спортзал у нее дома был просторнее и оборудование побогаче, но и этот зал показался ей совсем неплохим. Отличный бонус для персонала.
      – Фостер регулярно пользовался тренажерами?
      – Почти каждый день. Мы поощряем персонал к занятиям спортом. Большинство учителей приходят сюда раз или два в неделю. Некоторые, как Крейг, ходят чаще.
      Ева кивнула, прошлась по всему залу, вышла в другие двери. В раздевалке тоже все было устроено отлично. Прилавки, туалетные кабинки, душевые, отделенные друг от друга матовым стеклом… Мужское и женское отделения.
      – Какой из этих шкафчиков принадлежал Фостеру?
      – У нас нет индивидуальных шкафчиков, – поспешно ответила Моузбли. Ей явно хотелось оказаться где-то в другом месте. – Если на кодовом щитке горит красный огонек, значит, шкафчик занят. Когда горит зеленый, значит, любой может им воспользоваться. Каждый шкафчик запирается шестизначным кодовым замком.
      – Я вижу три с красным огоньком.
      – Некоторые постоянно занимают шкафчик, держат там свои вещи.
      – Я хочу взглянуть на содержимое шкафчиков.
      – Вы не можете просто так открыть шкафчик, которым кто-то пользуется.
      – Почему же? Могу. Пибоди?
      – Складские помещения и камеры хранения в образовательных комплексах, административных и общественных зданиях не защищены Законом о частной сфере, – процитировала Пибоди, а Ева извлекла свой универсальный ключ. – В ходе полицейского расследования представитель полиции Нью-Йорка, наделенный соответствующими полномочиями, может получить доступ к камерам хранения.
      – Это оскорбительно и лишено какой бы то ни было целесообразности. Для меня совершенно очевидно: какое бы вещество ни вызвало смерть мистера Фостера, он принес его с собой из дома.
      Ева прислонилась спиной к шкафчикам.
      – А мне вот это совсем неочевидно. И в делах подобного рода можете считать, что директор – я.
      – Вы не можете подозревать кого-то из сотрудников. Это уму непостижимо! Никто из нас не желал зла Крейгу.
      – А вот представьте, я подозреваю всех. Работа у меня такая.
      В первом шкафчике обнаружились женские кроссовки на воздушной подошве, косметичка, содержащая губную помаду, дезодорант, гель для волос, тушь для ресниц, несколько пробников с кремами для кожи и духи.
      – Может, я в этой сфере человек посторонний и несведущий, – сквозь зубы заговорила Арнетта Моузбли, – но мне совершенно очевидно, что Крейг трагически пострадал от аллергической реакции на то, что он съел или выпил. И это «нечто» он принес с собой из дома.
      – О, да, держу пари, вам это совершенно очевидно, потому что любая другая версия станет скверной рекламой для вашей школы.
      Содержимое следующего шкафчика представляло собой мужскую версию предыдущего. Обувь, несессер с туалетными принадлежностями, включающими расческу, кондиционер для волос и смягчающий крем для кожи. Кроме того, там были очки и другие принадлежности для подводного плавания.
      – Защищать честь школы – это мой долг, моя обязанность. Я немедленно свяжусь с нашими адвокатами.
      – Валяйте. – Ева перешла к следующему шкафчику, а Моузбли вышла, полная негодования. – Вряд ли это она.
      – Ну не знаю. – Не удержавшись, Пибоди состроила рожу в спину Моузбли. – Не нравится мне ее отношение, если хочешь знать. Что-то она уж больно злится.
      – Верно, но, если бы она собиралась убрать Фостера, держу пари, она пошла бы на дело вне школьной территории. Мы ее, конечно, проверим, вдруг преданность школе – это всего лишь вывеска, но мне как-то не верится, что она жаждет загадить эти священные для директорского сердца коридоры или привлечь нежелательный шум к своей персоне. Так, так, ну-ка, что тут у нас?
      В следующем шкафчике были те же кроссовки, что и в первых двух, и весьма шикарный на вид несессер, правда, из искусственной кожи. Туалетные принадлежности внутри были подороже, чем в первом шкафчике. И среди них – весьма щедрый запас кондомов.
      – Странное место для этих дождевиков, – заметила Пибоди. – Если только не планируешь трахнуть кого-то прямо в школьной раздевалке.
      – Что само по себе против правил. Могу пари держать. – Ева извлекла из несессера таблетку. – По-моему, это «С огоньком». Надо же, какой шалун! Р.У., – добавила она, прочитав выгравированные на крышке несессера инициалы. – Я бы сказала, это Рид Уильямс.
      Пока Пибоди отправилась вызывать Уильямса из класса на допрос, Ева продолжила изучение маршрута, которым Крейг Фостер следовал в свое последнее утро. Она отправилась в учительскую столовую.
      По пути Еве попались двое мальчиков. Они уставились на нее во все глаза и молча предъявили пропуска.
      – Я что, похожа на дежурного по коридору? – возмутилась Ева.
      – Мы обязаны показывать пропуска всем взрослым. Даже родителям, – объяснил один из мальчиков.
      – Я похожа на родителя?
      – Не знаю.
      – Часто вы тут бродите?
      – У нас есть пропуска.
      – Да-да, это я уже поняла. Ответь на вопрос.
      – Мы идем в библиотеку подбирать материалы для нашего научного проекта.
      – Ясно. А вчера кто-нибудь из вас выходил из класса до полудня?
      Мальчишки переглянулись. Заговорил тот же, что и раньше:
      – Ну, может, мы и вчера ходили в библиотеку за материалами для проекта.
      – Мы показали пропуска мисс Хэлливелл, – добавил второй.
      – Когда?
      Второй мальчик пожал плечами:
      – Не помню. У нас неприятности?
      – Будут, если не ответишь на вопрос. Специально для твоего спокойствия могу сообщить: мне плевать, если вы пытались выбраться из школы, чтобы пойти в пивнушку или перекинуться в карты. – Мальчишки восторженно захихикали, но Ева это проигнорировала. – Мне надо знать, в котором часу вы видели мисс Хэлливелл и где вы ее видели.
      – Это был конец второго урока. Ммм… Десять тридцать или что-то около того. Лестница Б. Это вон там. А зачем вам это знать?
      – Потому что я любопытная. Куда она шла?
      – Не знаю. Учителя нам не докладывают. Это мы должны им докладывать.
      – Да, это и раньше так было.
      – Если вы не учитель и не родитель, вы обязаны иметь пропуск. – Первый мальчишка смерил ее прищуренным взглядом.
      – Ну настучи на меня. А теперь брысь отсюда.
      Они бросились наутек, поминутно оглядываясь на нее через плечо.
      – Может, их научный проект – это самодельная бомба, – проворчала Ева.
      Она вынула свои заметки. С десяти до одиннадцати Фостер вел урок в своем продвинутом классе. Не в кабинете истории, а в медиазале на третьем этаже.
      – Любопытно.
      Дверь учительской столовой Ева открыла своим универсальным ключом. Во время урока в столовой никого не было. Мысленным взором она увидела, как сюда входит Крейг Фостер, берет банку пепси – свой приз после физической нагрузки – и перед первым уроком болтает с коллегой о кино.
      К этому времени уже большинство преподавателей и сотрудников, если не все, должны были быть в школе, равно как и большинство учеников. А термос Фостера лежал на втором этаже в кабинете истории, никем не охраняемый, доступный любому.
      Как и в тот час, когда он тренировался в фитнес-центре или вел урок в своем продвинутом классе.
      «Сколько времени для этого потребовалось? – задумалась Ева. – Минута? Две? Войти, выдвинуть ящик, влить яд. Или просто подменить «походную кружку». Задвинуть ящик и выйти».
      Ловкий убийца наверняка продумал запасной план на случай, если бы кто-то вошел в кабинет. Просто нужно оставить записку для Крейга. Или нужно было сдать домашнюю работу. Легко и просто, если не терять головы.
      Она обернулась, когда Пибоди ввела Уильямса.
      – А это не может подождать? – тут же возмутился он. – У меня и без того тяжелый день, а теперь еще приходится бросать класс посреди урока на робота-надзирателя.
      – Вот и давайте не будем зря время тратить. Вы вчера покидали свою классную комнату между десятью и одиннадцатью часами?
      – Второй урок в понедельник. Это классный час. Да, я выходил на пару минут.
      – Зачем?
      – Воспользовался туалетом. Я много кофе пью. – Как бы в доказательство своих слов он подошел к автоповару и запрограммировал чашку кофе. – Я всегда выхожу ненадолго во время этого урока.
      – Ваша классная комната находится на том же этаже, в том же секторе, что и кабинет истории. Вы кого-нибудь видели? Кто-нибудь видел вас?
      – Не припоминаю.
      – У вас есть шкафчик в раздевалке фитнес-центра.
      – Кое-кто из нас держит вещи в шкафчиках постоянно. Это проще, чем приносить и уносить смену обуви каждый день.
      – Вы храните в шкафчике не только сменную пару обуви, Рид. Насколько я могу судить, если мужчина держит под рукой такой запас оборонных средств, значит, он собирается ими воспользоваться.
      Произошла небольшая заминка. Уильямс неторопливо отхлебнул кофе.
      – Насколько я могу судить, кондомы пока еще не объявлены вне закона.
      – А я вот спрашиваю себя: что могла бы сказать директор Моузбли о таком щедром запасе у вас в шкафчике? Или совет директоров? Или этот, как его… родительский комитет?
      – Повторяю: кондомы пока еще не объявлены вне закона.
      – И все-таки. Что они подумают об учителе, который хранит кондомы так близко от всех невинных юных умов и тел?
      – Защита есть защита и больше ничего. – Уильямс небрежно пожал плечами и допил кофе. – Вот вы, например, носите оружие, но, насколько мне известно, вы в нашей школе никого пока не замочили.
      – Еще не вечер, – парировала Ева. – Вы меня прервали на самом интересном месте. Насчет этих невинных умов. Да, и тел, конечно, тоже. Все эти хорошенькие малышки такие доверчивые.
      – Ради всего святого! – Теперь он быстро поставил чашку и выпрямился, хотя до этого стоял, небрежно опершись о прилавок и всем своим видом демонстрируя, что ему на все наплевать. – Это омерзительно и подло. Я не педофил. Я работаю учителем четырнадцать лет. Я никогда не прикасался к ученикам неподобающим образом.
      – Неподобающим по чьим меркам? – спросила Ева.
      – Послушайте. Мне не нравятся девочки. Мне нравятся женщины. Я очень люблю женщин.
      Этим словам Ева готова была поверить.
      – Так сильно, что вы готовы их пользовать на школьной территории?
      – Я не обязан отвечать на подобные вопросы. Я имею право на адвоката.
      – Прекрасно, можете его пригласить, когда мы приедем в участок.
      Негодование сменилось шоком:
      – Вы собираетесь меня арестовать?
      – А вам бы этого хотелось?
      – Нет-нет, послушайте. О господи! – Уильяме провел пальцами по волосам. – Ну было у меня несколько эпизодов. Это не преступление, но это считается сомнительным поведением. Это может поставить под угрозу мою работу. Но все эти эпизоды… Это были встречи со взрослыми женщинами по взаимному согласию.
      – Имена.
      Он попытался ее обаять. Улыбнулся очаровательной улыбкой, взывающей к пониманию.
      – Лейтенант, это не имеет никакого отношения к вашему расследованию. К тому же две из них замужем.
      – Две из них?..
      – Мне нравятся женщины. – Улыбка стала еще шире. – Мне нравится секс. Это никому не вредит.
      – Крейг Фостер когда-нибудь видел, как вам нравится секс в школьной раздевалке?
      – Нет.
      Уильямс ответил слишком поспешно, и Ева поняла, что он солгал.
      – Он же был такой консервативный, верно? Застал вас во время одного из… эпизодов и пришел в ужас, не так ли? А может, и возмутился. Может, пригрозил, что пойдет с этим к директору?
      – У меня не было проблем с Крейгом. У него не было проблем со мной. Спросите кого угодно.
      – Спрошу обязательно. И мы еще поговорим.
      – Скользкий тип, – сказала Пибоди, когда он ушел.
      – Тут есть мотив. Он врет. Крейг знал о его спортивных достижениях в раздевалке. – Ева прошлась взад-вперед по столовой, восстанавливая в памяти план раздевалки при фитнес-центре. Масса мест, где можно перепихнуться по-быстрому, решила она. Если кто-то любит по-быстрому. – Может, он не сумел уговорить Крейга не доносить на него, а может, он просто боится, что Крейг на него стукнет. Его не было в классной комнате в тот самый момент, когда и Крейга не было в его кабинете. Значит, возможность у него была. На данный момент, считай, он возглавляет мой список. Давай поговорим с Хэлливелл.
      – Хочешь, чтобы я привела ее сюда?
      – Нет, пусть останется в своей стихии.
      Звонок прозвенел, как только они вышли из столовой. Коридоры мгновенно заполнились выбегающими из классов детьми, уровень шума столь же стремительно повысился до невыносимого. «Как саранча, – подумала Ева, – когда она набрасывается… ну, на что там саранче положено набрасываться.
      А может, и не саранча, а муравьи», – добавила она мысленно, торопливо выбираясь из муравейника. Ей хотелось – просто из чувства самосохранения! – нырнуть обратно в учительскую столовку, пока не схлынет потоп, но одна из учениц устремилась прямиком к ней.
      – Лейтенант Даллас! Прошу прощения.
      Востроглазая блондиночка, вспомнила Ева.
      – Рэйлин?
      – Да, мэм. Мистер Фостер был убит?
      – Почему ты так думаешь?
      – Потому что я нашла вас в Интернете. Вы этим занимаетесь. Вы расследуете убийства. Вы уже кучу убийств раскрыли. Мой папа сказал, что вы вчера приходили, потому что это подозрительная смерть. Но ведь это мог быть и несчастный случай, смерть по естественным причинам или самоубийство. Это правильно?
      – Да, это правильно.
      – И все-таки вы пришли и сегодня тоже. И опять вы задаете вопросы. И все гадают, как это могло случиться. – Рэйлин тряхнула длинными волосами. На этот раз они были перехвачены двумя белыми заколками в виде единорогов. – Многие спрашивают меня, потому что это я его нашла. А я не хочу говорить неправду. Поэтому я спрашиваю: мистер Фостер был убит?
      – Мы это расследуем.
      – Я не понимаю, кто мог его убить. Он был такой славный. И школа хорошо охраняется. Тут очень высокий уровень безопасности. Вы знали, что эта школа считается одной из лучших не только в городе, но во всем штате Нью-Йорк?
      – Ничуть в этом не сомневаюсь.
      – А я – лучшая в своем классе.
      Рэйлин похлопала пальчиком по золотой звездочке, прикрепленной к лацкану кардигана.
      Опять эта жеманная улыбочка! Еве хотелось схватить и крутануть этот нахально вздернутый носик.
      – С чем тебя и поздравляю, – буркнула Ева и попыталась обойти Рэйлин с фланга, но настырная девчонка заступила ей дорогу.
      – Но если мистер Фостер и вправду был убит, моя мама ужасно расстроится. Понимаете, я единственный ребенок в семье, и она беспокоится обо мне. Она хотела, чтоб я сегодня не ходила в школу.
      – Тем не менее ты здесь.
      – Мы это обсудили. Я и мои родители. У меня безупречная посещаемость, и это сказывается на общей оценке. Я не хотела пропускать уроки. А вот Мелоди не пришла. Моя мама говорила по телефону с ее мамой. Оказывается, Мелоди всю прошлую ночь мучили кошмары. А мне ничего не снилось. А если и снилось, я не помню. Мне нравился мистер Фостер, и я уже записала в дневнике, как мне будет его не хватать. Очень жаль, что с ним такое случилось. Что ему пришлось умереть.
      – Да, не повезло.
      Рэйлин многозначительно кивнула.
      – Может, я могу помочь? Может, я вспомню что-нибудь такое, что вам поможет. Или услышу что-нибудь, или увижу. Я очень умная и наблюдательная.
      – Не сомневаюсь. Но ты лучше предоставь это нам.
      – Я не знаю, что теперь будет. – Фиалковые глаза Рэйлин наполнились слезами. – Нам никто ничего не говорит. Я так трудилась над проектом для мистера Фостера, а теперь не знаю, стоит его заканчивать или нет. Все, мне пора обратно в класс.
      – Нелегко пришлось малышке, – вздохнула Пибоди, когда Рэйлин ушла, опустив голову. – Невинности человеку отпущено всего ничего, несколько лет – и конец. Грустно, когда эти несколько лет испорчены чем-то подобным.
      – Убийство никого не оставляет невинным. Иначе и быть не может. Пошли, найдем Хэлливелл. И Доусона тоже неплохо бы еще разок потрясти.
      Им сказали, что мисс Хэлливелл в этот день не пришла в школу, а Доусона они нашли в кабинете химии, где он готовил вместе с учениками какой-то опыт. Заметив в дверях Еву, Доусон велел ученикам начинать без него и вышел из кабинета.
      – Я вам нужен? Могу отлучиться только на пару минут. – Он встал так, чтобы наблюдать сквозь полуоткрытую дверь, что творят ученики в его отсутствие. – Они проделывают простой опыт по опознаванию неизвестного вещества, но за ними глаз да глаз нужен.
      – Что за неизвестное вещество?
      – Да это простые вещи. Сахар, соль, кукурузный крахмал, сода.
      – А почему бы просто не попробовать на вкус?
      – Смешной вопрос. – Доусон действительно рассмеялся. – Это было бы жульничеством. – Он помрачнел и еще немного прикрыл дверь. – Это правда, насчет Крейга? Его отравили?
      – Ходят такие слухи.
      – Причем со скоростью света. Секретарша Ариетты подслушала, как она говорила по телефону с кем-то из школьных юрисконсультов. Потом она – в смысле секретарша Арнетты – встретила Дэйва Колфакса, рассказала ему, он столкнулся со мной, и пошло-поехало. Поверить не могу, что его отравили.
      – Вы знаете, что такое рицин?
      – Рицин? – Доусон выпучил глаза. – Да-да, конечно. Но как Крейг мог отравиться рицином?
      – Вот это мы и собираемся узнать. Знаете, как производится рицин?
      – Я… не совсем, – ответил Доусон после небольшой заминки. – Но я могу узнать для вас, если хотите. Это займет всего минуту.
      – Нет, спасибо, не нужно. – Ева заглянула в дверь через его плечо, оглядела оборудование. – Его можно было бы изготовить тут у вас?
      – Гм… – Доусон задумчиво вытянул губы трубочкой. – Я бы, наверное, сумел, но этого оборудования мало, пришлось бы что-нибудь заказать или смастерить из подручных средств. Вы хотите, чтобы я изготовил рицин, лейтенант? Мне придется получить разрешение, – добавил он с извиняющимся выражением. – В лаборатории запрещено держать токсичные вещества… да и вообще в школе, если на то пошло… Но если это поможет, я уверен…
      – Нет, но все равно спасибо. Скажите мне лучше, как часто кому-то из этих юнцов удается проскользнуть сюда и сварганить что-нибудь вонючее или дымовое?
      Доусон улыбнулся. С улыбкой он напоминал Еве веселого монаха.
      – Ну, по крайней мере, раз в четверть. Признаться, я был бы разочарован, если бы они не пытались. Если ребенок никогда не нарушает дисциплину, какой смысл быть ребенком?
 
      На текущий момент Ева решила вычеркнуть Доусона из списка подозреваемых и навестить Мирри Хэлливелл на дому. Мирри жила в нескольких кварталах от дома Фостеров. Но на звонок в дверь она не ответила.
      – Давай попробуем позвонить ей по телефону, – предложила Ева, когда они начали спускаться вниз по лестнице. – Я думаю, нам следует уйти из школы хотя бы на какое-то время. Будем ходить по домашним адресам. Перенесем беседы на дом, так бы я сказала. Проверим данные женской части персонала, выделим самых привлекательных. Бьюсь об заклад, кое-кто из них признается в плясках с Уильямсом в раздевалке.
      Не успела она толкнуть дверь подъезда, как та распахнулась, впустив в вестибюль порыв ледяного ветра, Мирри Хэлливелл и худого, как тростинка, мужчину.
      – Прошу прощения. Ой! Ой, это же лейтенант Даллас. Вы меня искали?
      – Совершенно верно.
      – Я была… мы были… Мы ходили проведать Лисси. Это Бен. Бен Виннемир. Мы ходили проведать Лисси, а она нам сказала, что, по вашим словам, Крейг был убит.
      – Мирри, почему бы нам не подняться наверх? Мы можем поговорить наверху. Тебе надо сесть. – Бен повернулся к Еве. У него были красивые карие глаза. – Мы еще не оправились от потрясения. Ничего, если мы поговорим наверху?
      – Ничего.
      – Нам пришлось уйти. – Опираясь на руку Бена, Мирри начала подниматься по ступенькам. – Мы не могли остаться. Это было бы навязчиво. К ней приехала мать, для нее это лучше всего. Я не знаю, чем ей помочь. Думаете, нам нужно вернуться к ней?
      Ответил Бен:
      – Не сегодня. Мы сделаем все, что можем, чтобы ей помочь, но завтра. А сегодня ей надо побыть одной. И тебе тоже.
      Когда они добрались до двери, он отнял у Мирри ключ и отпер сам.
      – Я заварю чаю. Вы садитесь, а я приготовлю чай. Лейтенант?
      – Я пас.
      Когда он вопросительно обратился к Пибоди, та кивнула.
      – Было бы чудесно выпить чаю. Меня зовут Делия Пибоди. Детектив Пибоди.
      – У меня все помертвело внутри. В груди, в голове все пусто, – призналась Мирри. – Она сказала, что его отравили. Рицином. Бен знал, что это такое.
      – Я работаю редактором текстов в «Таймс», – объяснил он, доставая чашки из буфета. – Я много чего знаю.
      – Бен объяснил, но я не понимаю, каким образом… Я не понимаю, за что.
      – Где вы были вчера утром между десятью и одиннадцатью?
      – Я? – Мирри рухнула в кресло, так и не сняв пальто. – В десять? Встреча драмкружка. Мы готовим весенний спектакль.
      – Целый час?
      – Да. Ну, мне пришлось выйти, заглянуть на урок домоводства. Они делают для нас костюмы, это часть их задания на вторую четверть. Я забыла взять диск с эскизами, когда ходила туда в прошлый раз.
      – Вчера вы отметились на входе около восьми утра. Первый урок у вас только в девять.
      – Я занимаюсь индивидуально с некоторыми учениками по понедельникам и вторникам. С восьми до восьми сорока пяти. Честно говоря, я опоздала. Но я не понимаю, зачем… – Тут ее лицо вспыхнуло догадкой и ужасом. – Я поняла. Бен…
      – Они должны задавать вопросы, Мирри, это их работа. – Он вернулся в комнату и протянул ей чашку чаю. Его голос звучал примирительно. – Они должны задавать вопросы, собирать информацию. Ты же хочешь помочь, верно?
      – Да. Конечно. Меня никогда раньше не допрашивала полиция. А теперь дважды за два дня. Зная, что случилось с Крейгом…
      – Вы видели кого-нибудь вне класса, когда выходили?
      – Дайте мне подумать минутку… У меня каша в голове, весь день как-то смазался. – Она закрыла глаза, отхлебнула чай. – Да. Помню двух мальчиков, они шли в библиотеку. Престон Джуп и Т. Джей Хорн. Они часто сбегают с уроков под предлогом похода в библиотеку. – Мирри открыла глаза. – Если был кто-то еще, значит, я просто не заметила. Я думала о пьесе и злилась на себя за то, что в пятницу забыла диск.
      Бен подал чашку чая Пибоди, а сам присел на подлокотник кресла Мирри и ласково положил руку ей на плечо.
      – Вам известно о каких-либо трениях между Крейгом и кем-то из ваших коллег?
      – Нет, я ничего такого не знаю. Честно говоря, мне кажется, ничего такого не было.
      – У вас были сексуальные отношения с Ридом Уильямсом?
      – Нет! О боже. Никогда. – Мирри покраснела мучительно, до самых корней волос. – Бен, я никогда…
      – Не сомневаюсь. Это его Крейг называл Казановой?
      Мирри поморщилась:
      – Да. Он пару раз приглашал меня на свидания, но я отказывалась. Меня это не интересовало. Он слишком скользкий и неискренний. У него все заученно. И потом, это проблематично – встречаться с коллегой. Мне не хотелось даже вступать на этот путь.
      – Вы поддерживаете форму, пользуетесь школьным фитнес-центром?
      – Не так часто, как следовало бы. – Она снова покраснела, но на этот раз слегка. – Честно говоря, почти никогда.
      – Крейг когда-нибудь обсуждал с вами сексуальную активность Рида Уильямса?
      – Мне так неловко… Кажется, несколько месяцев назад я сказала Лисси, что подумываю о свидании с Ридом. У меня давно уже никого не было. Очень давно. Она рассказала об этом Крейгу, потому что Крейг меня потом предупредил, что Рид крутит роман с кем-то, с кем не следовало бы, и что он – Крейг – считает: мне не следует связываться с Ридом. Я последовала его совету.
      – Вы всегда прислушивались к советам Крейга?
      – Нет, не совсем так. Я доверяла его мнению, а в данном случае оно совпало с моим собственным. Стыдно в этом признаваться, но я просто чувствовала себя одинокой. Я не из тех, за кем бегают мужчины.
      – Прошу прощения? – с шутливой грозностью осведомился Бен, и Мирри в ответ сумела выдавить из себя улыбку.
      – Тебе не пришлось бежать слишком быстро.
      – С кем у Уильямса был роман?
      – Я не знаю. Я так и не смогла выжать это из Крейга, хотя и очень старалась. Очень хотелось узнать такую новость. Но он как воды в рот набрал. Он даже Лисси не сказал, потому что у нее я спрашивала. А если и сказал, значит, взял с нее клятву молчать. За Ридом идет дурная слава, и, мне кажется, ему это даже нравится. Он дамский угодник. Сердцеед. Мне такой был не нужен.
      – Опять не понял, – вставил Бен.
      На этот раз ему удалось выжать из нее смешок пополам со слезами.
      – Бен! – Мирри вздохнула и прислонилась головой к его плечу. – Рид – хороший учитель, он хорошо понимает учеников. Чувствует их, если можно так сказать. Но он не тот человек, кому я доверила бы свое сердце.
      Еве нужно было время на размышления, поэтому она закрылась в своем кабинете, когда они с Пибоди вернулись в управление. Она вычертила на компьютере план школьного здания и отметила на нем передвижения школьного персонала.
      Ей пришло в голову, что Уильямс в своих сексуальных подвигах, возможно, не ограничивался только коллегами по школе. Нет, она уже не сомневалась, что он не лезет в детский «лягушатник», но, возможно, он не прочь искупнуться в родительском бассейне?
      Проверяя записи в журнале охраны, она заметила, что семь родителей отметились на входе в то роковое утро. Ева начала их проверять, пытаясь не думать, что делает Рорк, пока она работает.
      Изо всех сил стараясь не думать о том, как он сидит за столом в ресторане со своей бывшей любовницей.

      «Она обязательно опоздает», – подумал Рорк. В делах Мэгги была пунктуальна, как немецкий поезд. А вот когда речь шла о свидании, о чем-то личном, об отдыхе и развлечениях, она обожала заставить мужчину подождать.
      Когда-то он находил эту уловку забавной, даже легкомысленно очаровательной. Она всегда появлялась в ресторане, в клубе, на вечеринке бегом, на полчаса позже назначенного времени, ее лицо светилось весельем, а с губ срывались извинения. А лукавый взгляд говорил о том, что она знает, что он видит ее насквозь и понимает, что она задумала.
      Поэтому Рорк назначил встречу на полдень, а сам заказал столик на половину первого.
      Он пришел на несколько минут раньше и занял зарезервированную для него угловую кабинку. Отказался от карты вин и заказал минеральную воду. Он не собирался пить за давно прошедшие времена.
      Рорк окинул взглядом ресторан. Это было как раз одно из тех мест, какие Магдалена обожала, а Ева еле выносила. Богатый, роскошный, блестящий ресторан, полный людей, готовых уплатить по счету только за то, чтобы все видели, как они тут ковыряют вилочкой в салатах по безбожно завышенной цене.
      Он все еще был зол после утренней стычки с Евой. И его бесило холодное неодобрение, написанное на лице Соммерсета. Два человека, которые, как казалось Рорку, должны были знать и понимать его лучше всех, выразили ему свое недоверие и поставили его действия под вопрос. Было от чего взбеситься.
      Почему они ему не доверяют? Откуда это взялось? Откуда эта несвойственная Еве ревность? «Ты бы поостерегся», – сказала она ему этим утром. Вот сейчас он об этом вспомнил и опять почувствовал себя оскорбленным.
      Значит, он не может, не вызывая подозрений, даже пообедать в общественном месте с женщиной, которую не видел много лет? Это был и вправду оскорбительный намек.
      Что ж, им придется с этим смириться. Причем в самый короткий срок.
      Лучше поскорее выбросить весь этот вздор из головы, сказал себе Рорк. Он пообедает с женщиной, когда-то повлиявшей на его жизнь, а потом разберется с женщиной, изменившей его жизнь.
      Магдалена ворвалась в зал, как он и ожидал, стремительно – встряхивая волосами, покачивая бедрами, мелко переступая ногами. Она со смехом скользнула в кабинку и чмокнула его в щеку.
      – Я непростительно опоздала.
      – Я сам только что пришел.
      – О! – Магдалена обиженно надула губки, но тут же снова рассмеялась. – Ты слишком хорошо меня знаешь. – Она отбросила волосы за спину и послала ему быструю лукавую улыбку. – Может быть, ты даже не забыл, что я предпочитаю пить?
      – Мартини со «Столичной» безо льда, – сказал Рорк официанту. – Очень сухой. С долькой лимона.
      – Я польщена.
      – У меня хорошая память.
      – А для вас, сэр? – спросил официант.
      – Удовольствуюсь тем, что есть, спасибо.
      – Ваш коктейль будет готов через минуту, мадам.
      Когда официант ушел, Магдалена подняла стакан Рорка и отпила глоточек.
      – Вода?
      – У меня деловые встречи после обеда.
      Поставив стакан на место, она накрыла ладонью его руку.
      – Ты и раньше так серьезно относился к работе… Но тебе это идет. По правде говоря, просто поразительно идет. Ты и тогда быстро поднимался, но сейчас?.. – Она откинулась на спинку сиденья. Ее глаза сверкали изумрудным блеском. – Ну поделись со мной, любимый. Каково это – быть Рорком, человеком несметно богатым, невероятно влиятельным и высокопоставленным?
      – У меня есть то, чего я хочу, а это всегда приятно. А ты?
      – Все еще в пути. Места себе не нахожу, ни в чем не уверена. Только что выбралась из второго замужества, что само по себе совсем не радует, даже наоборот. Я так старалась, чтобы оно удалось! – Магдалена бросила на Рорка быстрый взгляд из-под ресниц. – С Андре я давным-давно развелась, или он со мной развелся. Словом, мы развелись. Все это было просто до ужаса цивилизованно.
      – Он был весьма цивилизованным человеком, насколько мне помнится, когда мы выбрали его объектом.
      – Ты все еще на меня сердишься? До сих пор?
      – С какой стати мне на тебя сердиться?
      – Ну… честно говоря, я надеялась перед этим объяснением влить в организм хоть немного алкоголя. Что ж, придется начать всухомятку. – Магдалена пересела так, чтобы они с Рорком оказались напротив друг друга. Теперь ее изумрудные глаза смотрели прямо на него. – Я глубоко сожалею о том, как я тогда все оборвала. Как я просто бросила тебя, не сказав ни слова, и исчезла.
      – С объектом…
      – С объектом, – подтвердила Магдалена, издав сокрушенный вздох. – В то время мне показалось куда более забавным – да и выгодным! – выйти за него замуж, а не красть у него.
      Рорк кивнул, не сводя с нее глаз.
      – Ты облапошила меня, а не его.
      – Я не хотела, чтобы ты так это воспринял, но… Да, ты прав. В конечном счете так оно и было. И я очень сожалею.
      – Это было давно.
      – И тем не менее. – Она снова накрыла его руку ладонью. – Я могла бы сказать, что была тогда молода и глупа, но не стану. То, что я сделала, было ужасно, эгоистично и бессердечно.
      Магдалена умолкла и молчала, пока официант, принесший ей коктейль, церемонно наливал его в бокал из серебряного шейкера.
      – Желаете послушать, какие сегодня предлагаются фирменные блюда?
      «Все это напоминает театр, – подумал Рорк. – Театр, где спектакль пересыпан добавлениями, умолчаниями, старыми ароматами».
      У нее были те же духи, что и много лет назад. Вероятно, она воспользовалась ими специально, чтобы подстегнуть его память.
      Тогда она была молода: ей не было еще и двадцати. Сколько же эгоистичных и бессердечных поступков он сам совершил, когда и ему не было двадцати? Не сосчитать, признался себе Рорк.
      Было время, когда они доставляли друг другу наслаждение, было время, когда она была ему дорога. Поэтому он решил принять извинения и оставить эту тему навсегда.
      Когда они сделали заказ, Магдалена отпила мартини, глазами улыбаясь Рорку над краем бокала.
      – Я прощена?
      – Давай забудем прошлые обиды, Мэгги. Много времени прошло с тех пор.
      – Почти двенадцать лет, – согласилась она. – И вот мы сидим здесь, и кто из нас связан узами брака?
      – Я.
      – И с кем? С женщиной-полицейским! – Магдалена рассмеялась своим журчащим смехом. – Вечно ты полон сюрпризов! А она знает о твоих хобби?
      – Она знает, кем я был, что я делал. – Вспомнив об этом, Рорк почувствовал, как режущая кромка злости против Евы притупилась в его душе. Слегка. – Я больше не балуюсь старыми забавами. Уже давно.
      – Правда? – Магдалена опять засмеялась, потом заморгала. – Ты серьезно? Ты вышел из игры? Окончательно и бесповоротно?
      – Совершенно верно.
      – А я-то думала, это у тебя в крови. Я вышла из игры, потому что приятно было тратить деньги Андре как моей душе угодно. Взамен от меня требовалось только хорошо выглядеть, быть остроумной и обворожительной. Но я не думала, что ты можешь выйти из игры по какой бы то ни было причине. Наверно, твоя жена на этом настояла.
      – Я почти полностью вышел из игры к тому времени, как встретил ее. Мне не так уж трудно было сделать выбор и закрыть эту дверь окончательно, когда мы познакомились и сблизились. Она никогда меня ни о чем не просила.
      – Нет? – Не сводя с него глаз, Магдалена провела алым ногтем по краю бокала. – Должно быть, она необыкновенная женщина.
      – О, да. Удивительная женщина.
      – Иначе и быть не могло, – кивнула Магдалена. – Как ты думаешь, она мне понравится?
      Впервые за все время Рорк рассмеялся.
      – Нет. Ни капельки.
      – Какие ужасные слова! – Магдалена игриво шлепнула его по руке. – Я уверена, что она мне понравится. Для начала у нас с ней уже есть кое-что общее. Ты.
      – У тебя нет с ней ничего общего. – Его взгляд был холоден и тверд. – Я уже не тот, кем был раньше.
      Потягивая коктейль, Магдалена опять откинулась на спинку сиденья.
      – Ну, наверно, это можно сказать про каждого из нас. Все мы уже не те, какими были раньше. Но ты мне нравился таким, каким был тогда. Я… ну что ж… – Она покачала головой и поставила бокал на стол. – Ладно, что было тогда, осталось в прошлом.
      – А теперь? Чего ты хочешь теперь?
      – Пообедать со старым другом. Загладить свою вину. Неплохое начало, не так ли? – спросила она, когда им подали салат.
      – Начало чего именно?
      – Ну хотя бы это не изменилось! – Магдалена шаловливо погрозила ему. – Ты всегда был подозрителен. – Он ничего не ответил, и она принялась играть вилкой, перекладывая салат на тарелке. – Мне тебя не хватало, и, я должна признаться, последние перемены в моей жизни сделали меня немного сентиментальной. Мне хорошо жилось с Жоржем – моим вторым мужем. Я была к нему очень привязана, я до сих пор очень к нему привязана, честное слово. Наши отношения позволяли мне жить на широкую ногу, в привычном мне стиле. Пользоваться свободой, как с Андре, даже еще большей свободой. Какое-то время.
      – Стиль у тебя был всегда.
      Ее губы изогнулись в улыбке.
      – Да, но мне нравилось, когда не приходилось для этого работать. Работать я никогда не любила, в отличие от тебя.
      – Ты же не осталась без гроша в кармане при разводе.
      – О, нет, разумеется, нет. Оба раза я продержалась до истечения срока добрачного договора, так что я в порядке. – Магдалена пожала плечами. – Но без определенных занятий. Я собиралась дать тебе знать, но мне не хватало смелости. И вдруг эта случайная встреча вчера вечером… Я чуть было не сбежала. Но ты меня увидел, и мне пришлось набраться мужества. Как я справилась?
      Рорк снисходительно улыбнулся:
      – У тебя, как всегда, все прошло гладко.
      – Я надеялась застать тебя врасплох, но сама хотела подготовиться, устроить эффектный выход. Скажи мне, твои отношения с женой оставляют тебе хоть сколько-нибудь свободы?
      Рорк прекрасно понял вопрос, прочувствовал таящееся в нем приглашение. А уж ее жест, когда она положила руку ему на бедро, был совершенно недвусмысленным.
      – Я не воспринимаю брак как темницу, но вижу в нем обязательство. Целый лабиринт обязательств, если на то пошло. Я очень серьезно отношусь к обязательствам.
      – И все же… – Магдалена провела кончиком языка по верхней губе. – Если обязательства негибки, значит, они хрупки. Легко ломаются.
      В ее глазах читался вызов. Она сопроводила его легким смешком, говорившим: «Иди сюда, давай поиграем». Когда-то он находил эту комбинацию неотразимой.
      – Если гнуть обязательства, они просто перестают быть обязательствами, превращаются в нечто принципиально иное. Предупреждаю, Мэгги, пока ты еще не сказала и не сделала чего-то такого, о чем потом будешь сожалеть: я безумно влюблен в свою жену.
      Секунду она просто смотрела на него пристально, словно пытаясь понять, не морочит ли он ее и в чем тут фишка. Медленно, демонстративно она сняла руку с его бедра и положила ее на стол.
      – А я-то думала, у тебя был какой-то расчет, чтобы заставить копа действовать заодно с тобой.
      – Знала бы ты Еву, как знаю ее я, поняла бы, что она никогда и ни для кого не будет объектом. Впрочем, в любом случае я никогда ее не предам. Ради чего бы то ни было. И кого бы то ни было.
      – Ну что ж… – Магдалена изящно повела плечиками, опять заиграла у нее на губах эта пленительная лукавая улыбка. – Все-таки стоило попытаться. Попытка не пытка, не правда ли?
      Рорк решил, что будет лучше сменить тему разговора:
      – Как долго ты собираешься быть в Нью-Йорке?
      – Посмотрим. Не исключено, что ты сможешь мне помочь. – Увидев, что Рорк недоуменно поднял брови, Магдалена рассмеялась. – Это не предложение, любимый. Я надеялась получить от тебя дельный совет. Это касается инвестиций.
      – Я думал, у тебя есть финансовые советники.
      – Это советники Жоржа, и, хотя мы расстались красиво, обращаться к ним мне неловко. У меня скопился довольно приличный запас ликвидного дохода. Неучтенные активы. И вообще, я предпочла бы не вмешивать советников Жоржа в мои инвестиции. Они, конечно, люди деловые, но уж больно правильные. А вот старый друг с большим опытом, которому можно доверять, – это совсем другое дело. Это ведь ты уже давным-давно научил меня откладывать запасы на черный день. Я подумываю о недвижимости. Только ее надо укутать в несколько слоев, чтобы налоговые ищейки не пронюхали.
      – Что именно тебе нужно? Дополнительный доход, оборотный капитал, или ты просто хочешь припрятать свою заначку?
      – Все вместе, если потяну.
      – А велика ли заначка?
      Магдалена прикусила нижнюю губу, в ее глазах заиграл азартный огонек.
      – Около пятнадцати – глубоко, очень глубоко спрятаны. Я была привязана к Андре и к Жоржу, у нас были очень теплые отношения. Мне нравилась та жизнь, которую мы вели. Но в обоих случаях я заранее знала, что это не навсегда и даже ненадолго, и я кое-что припрятывала. К тому же у меня есть драгоценности, которые мне не идут. Я предпочла бы обратить их в деньги. Только без шума.
      – Ты хотела бы купить недвижимость в Нью-Йорке?
      – Мне бы этого больше всего хотелось. Разве что ты предложишь что-нибудь более привлекательное.
      – Я об этом подумаю. Смогу предложить тебе несколько вариантов, Мэгги, но вот укутывать их в слои тебе придется самой. Могу направить тебя в нужном направлении, порекомендовать нужных людей. И это все, что я могу сделать.
      – Этого более чем достаточно. – Опять она коснулась его руки, провела ладонью вверх-вниз от локтя к плечу. – Я тебе очень признательна. Я пока остановилась у Франклина, но это временно. Дам тебе адрес и телефон.
      – Наслаждаешься преимуществами общения с пожилым богатым компаньоном?
      Она зацепила вилкой салат и улыбнулась.
      – Это будет не первый раз.
 
      Ева нашла единственную фабрику в Нью-Джерси, производящую касторовое масло. Стоит туда съездить, решила она. Тем более что в тесном кабинете она уже начала задыхаться.
      По дороге Пибоди ввела ее в курс своих достижений.
      – Я прокачала имена родителей и опекунов, отметившихся вчера на входе. Проверила список тех, у кого были назначены встречи с учителями, тех, кто приходил и уходил в то время, пока Фостер был у себя в кабинете. Есть четверо потенциальных кандидатов.
      – Кто-нибудь из них связан с Фостером?
      – У двоих дети учатся в его классе. Я хотела проверить, посмотреть, вдруг у кого-то из детишек есть проблемы с успеваемостью или с дисциплиной, но эта Моузбли такая вредина! Не хочет показать записи.
      – Не хочет? – Эта новость значительно улучшила настроение Евы. Ей даже стало как будто теплее. – С удовольствием спесь с нее посшибаю. Получу ордер.
      – Вот это приятно слышать. Из остальных двух есть одна с судимостью за нападение. Вмазала какому-то парню бейсбольной битой на матче Малой лиги. Сломала ему плечо.
      – Вот это я называю командный дух! – одобрительно кивнула Ева.
      – Отделалась общественными работами и курсами по контролю над эмоциями. Да, и оплатила его медицинские счета. Парень подал на нее в суд, – добавила Пибоди, – но они договорились о внесудебном возмещении. Сумма не афишировалась. Хочешь, я в этом пороюсь, добуду еще детали?
      – Лучше мы у нее сами спросим.
      – Холли Уентц, не замужем, одна дочь восьми лет, имя – Эмили. Холли работает устроительницей вечеринок.
      – Люди платят, чтобы им устраивали вечеринки? Я этого не понимаю. Если уж кто-то твердо вознамерился устроить вечеринку, неужели так трудно ее провести? В чем проблема?
      – На это я отвечу тремя словами: смотрины детского приданого. Вспомни!
      Ева изо всех сил старалась усидеть на месте, не ерзая.
      – Они прошли нормально.
      – Они прошли офигительно, потому что у тебя был кое-кто, отвечавший за все детали. А именно, я.
      – Я тебе платила?
      Пибоди задумалась.
      – Я вынуждена сказать «туше». Легче стало?
      – Чем когда? – Ева свернула с магистрали.
      – Чем тебе было этим утром.
      – Просто паршиво было. Но это ерунда. Просто почудилось кое-что. – Про себя Ева решила, что так оно и есть. – Все, закрыли тему.
      Как это было глупо, как постыдно, по-бабски глупо – так себя накрутить из-за какой-то блондинки в красном платье! Она прикинула, что они уже разделались со своим ленчем и он вернулся на работу. Небось уже планирует на очередном совещании глобальный финансовый контроль.
      Все нормально. Конец истории.
      Ей почти не потребовалось усилий, чтобы выбросить все это из головы.
      Они приехали на фабрику, предъявили охране жетоны и стали ждать, пока их пропустят. К ним вышла женщина-менеджер.
      Энергичная малышка, совсем крошка. Четыре фута десять дюймов в крепких рабочих башмаках. У нее была широкая улыбка, а глаза так блестели, что Ева даже подумала: интересно, что она ела в обеденный перерыв.
      – Стелла Бэрджесс. Чем могу помочь?
      Она так и лучилась доброжелательством и желанием помочь. Ее акцент уроженки Нью-Джерси был глубок, как река Гудзон.
      – Вы обрабатываете на этой фабрике семена клещевины.
      – Точно. Мы обрабатываем массу сельскохозяйственных продуктов для непищевого употребления. Из семян клещевины вырабатывается касторовое масло. Используется в некоторых производствах как смазочное средство. В США почти не используется, но мы его экспортируем. Кроме того, используется в производстве кожаных изделий. Мы продаем его напрямую сертифицированным клиентам по всей стране. Хотите понаблюдать за процессом?
      – Вряд ли. У вас есть поставки этого масла в Нью-Йорк?
      – Я могу это для вас проверить, лейтенант. Если есть, это, скорее всего, ремесленники, что-то в этом роде. Знаете, из тех, кто пользуется только натуральными продуктами. Хотите, я составлю вам список?
      – Да, хочу. Но сначала вы мне объясните, почему вы так приветливы. Почему вы все время улыбаетесь.
      – Простите?
      – Вы не задаете вопросов, Стелла. Вы не устраиваете плясок вокруг секретности имен, счетов, документов. Вы все делаете по первому требованию.
      Стелла опять улыбнулась.
      – Да, конечно. Я получила памятку.
      – Какую памятку?
      – От начальства. Разослали прямо под Новый год. Всем менеджерам, заведующим отделами, управляющим и т. д., и т. п. оказывать всяческое содействие лейтенанту Еве Даллас, если она когда-либо обратится за информацией или услугой. Все верно?
      – Все верно. Мне понадобится и список служащих. На данный момент и за последние полгода.
      – Есть. – Стелла нацелилась на Еву указательным пальцем, отведя большой палец назад, как курок. – Дайте мне пять, о'кей?
      – О'кей.
      Пока они ждали, Пибоди подняла глаза к потолку и принялась насвистывать какой-то мотивчик.
      – Заткнись, Пибоди.
      – Да я просто думаю, каково это – быть замужем за парнем, который владеет столькими вещами, что ты и половины не знаешь. – Она толкнула Еву локтем в бок. – Он рассылает памятки.
      – Ну и что хорошего? Где веселье? Только я хотела ее припугнуть…
      – Зато это здорово экономит время. И это настоящее проявление заботы. Он всегда думает о тебе.
      – Псих.
      Но Еве приятно было это слышать, хотя теперь она чувствовала себя еще большей дурой из-за того, как вела себя утром.
      Ева собиралась провести перекрестную проверку по полученным спискам. Это она могла сделать, только вернувшись в управление или домой. Но сначала она решила постучаться в кое-какие двери. Начиная с Холли Уентц.
      Холли жила в таунхаусе. На первом этаже своей двухуровневой квартиры она занималась делами по устройству вечеринок, на втором жила. Ева оценила ее как полную противоположность Стелле Бэрджесс. Холли была высокой, стройной, носила модные туфли на высоченных каблуках. Холодным, полным недоверия взглядом она изучала жетон Евы.
      Очевидно, она не получила памятки.
      – В чем дело? Ко мне через десять минут придет клиент. Присутствие полиции вредит бизнесу.
      – Крейг Фостер.
      – Вот оно что. – Холли вздохнула и бросила взгляд на дверь. – Послушайте, моя дочь в соседней комнате. Она очень расстроена случившимся. Я не хочу, чтобы ее допрашивали полицейские. Пусть она сначала оправится.
      – Да мы, собственно, пришли поговорить с вами.
      – Со мной? О мистере Фостере? С какой стати?
      – Мы опрашиваем всех, кто находился вчера на территории школы.
      – Понятно. Погодите минутку. – Холли подошла к двери, выглянула, а потом тихо и осторожно закрыла ее наглухо. – Занимается, – пояснила она, повернувшись к Еве и Пибоди. – Не девочка, а сокровище. Что вы хотите знать?
      – Начнем с того, что вы делали в школе.
      – Вчера у Эм был урок «Покажи и расскажи». Она хотела взять в класс Бутча. Это наш серый африканский попугай. Он большой, Эм не смогла бы сама поднять клетку, поэтому я внесла ее в класс.
      – Вы отметились на входе в восемь двадцать, а на выходе только в десять сорок две. Как далеко вам пришлось нести Бутча?
      – Школа большая, – ответила Холли. В ее голосе зазвучали ледяные нотки. – Вы допрашиваете всех родителей?
      – Школа не настолько велика, чтобы два часа таскать по ней попугая. Вы видели вчера мистера Фостера? Говорили с ним?
      – Нет, не видела. Не говорила.
      – Но в прошлом у вас была возможность встретиться и поговорить с ним?
      – Да, конечно. В прошлом году Эм у него училась. Он был хорошим учителем. Она хорошо у него училась, а он проявлял к ней большое внимание.
      – А вы проявляли к нему внимание?
      Холли возмущенно фыркнула.
      – Я не бегаю за учителями Эм, а если бы они меня интересовали, я предпочла бы блондиночку, которая ведет драмкружок. Я лесбиянка.
      – У вас есть судимость за нападение, мисс Уентц.
      – Черта с два. – Глаза Холли вспыхнули, как угольки. – Этот сукин сын, этот идиот получил, что заслужил. Ему не плечо, ему все кости надо было переломать! Знаете, как он назвал мою Эм? Лесбиянским отродьем. – Холли опять возмущенно фыркнула. Она даже не сразу смогла заговорить, ей пришлось отдышаться и успокоиться. – Он сказал это мне, и я стерпела. Только предупредила его, чтоб прекратил. Но он не отставал, он начал выкрикивать гадости по время игры. Назвал ее лесбиянкой. И это было уже не в первый раз. Он и раньше обзывался. Отпускал глупые замечания. Настоящий гомофоб. Но раньше все это было адресовано только мне. А теперь он стал выкрикивать, чтоб Эм тоже слышала. Я была сыта по горло. Никто не смеет обращаться так с моей дочкой.
      «Если все это правда, – подумала Ева, – удивительно, что она врезала ублюдку по плечу, а не по башке».
      – А мистер Фостер никогда не говорил вашей дочери ничего неподобающего?
      – Черт побери, конечно, нет! Он был порядочным человеком, насколько мне известно. Хорошим учителем. Детям интересно было у него учиться. Эмили его очень любила. А теперь она расстроена и сбита с толку, я не хочу расстраивать ее еще больше.
      – Тогда скажите нам, что вы делали на территории школы в течение двух часов и двадцати двух минут.
      – О боже! На какое-то время я задержалась в классе, поговорила с детьми и с Джанин – миссис Линклеттер – о Бутче. Заставила его поговорить для них – он у нас говорящий. А потом… Послушайте, это обязательно записывать?
      – Зависит от того, что такое «это», – ответила Ева.
      – Это не имеет отношения к тому, что случилось. Я просто прошу вас… Если вы решите, что это не имеет отношения к делу, просто скажите, обещайте мне, что это останется между нами.
      – Договорились.
      – Я заглянула в кухню. Лейна Суарес – школьная диетсестра – работает на меня по совместительству. Считается, что она не имеет права работать на стороне. Я не хочу, чтобы у нее были неприятности.
      – У нее не будет неприятностей, во всяком случае по этому поводу.
      – Мы просто поговорили о делах. Мы готовим прием на будущей неделе. Клиент захотел внести изменения в меню. Я выпила чашку кофе, пока сидела с ней. Первая встреча была у меня назначена только на одиннадцать и всего в паре кварталов от школы, поэтому я задержалась. Вот и все.
      – Хорошо. Она подтвердит ваши слова?
      – Конечно, подтвердит, но послушайте, не надо допрашивать ее в школе, хорошо? Если Моузбли прознает, она обрушится на бедную Лейну, как тонна кирпичей.
      – У вас с Лейной что-то было? Отношения?
      Холли успокоилась настолько, что даже улыбнулась.
      – Только чисто деловые. Я когда-то встречалась с ее сестрой. Пятьсот миллионов лет назад. Я помогла Лейне устроиться в школу Сары Чайлд, когда им понадобилась новая диетсестра. У нее семья, двухлетний ребенок и второй на подходе. Им с мужем нужны деньги, а я даю ей приработок.
      – Мы не собираемся лишать ее приработка. – «Тут еще что-то есть», – подумала Ева. – Вы не заметили ничего подозрительного? Чего-то или кого-то?
      – Нет, ничего. Когда я прошла на кухню, уроки только начинались. А когда я выходила, уже начался второй урок. Хотела бы я вам помочь… В этой школе учится моя дочь. Когда такое случается, я хочу знать, кто, что и почему. Иначе как я смогу ее защитить?
      «Пожалуй, защита – это версия», – решила Ева, пока они ехали по следующему адресу. Ехать было недалеко – всего полтора квартала.
      – Она набрасывается на парня с битой, потому что он обозвал ее дочку нехорошим словом.
      – Ты бы сделала то же самое, – отозвалась Пибоди.
      – Трудно сказать. Я не лесбиянка, и дочки у меня нет, но вообще-то да, похоже, этому парню надо было настучать по башке. На что способен родитель, чтобы защитить своего отпрыска? А может, у Фостера было что-то не на учителей или родителей, если у него вообще что-нибудь на кого-нибудь было, а на кого-то из учеников?
      – Да что можно иметь на ребенка от шести до двенадцати?
      – Наивная ты хиппушница! Дети черт знает что вытворяют. Может, он кого-то застукал за воровством. Может, кто-то сдувал контрольную. А может, кто-то кому-то делал минет в туалете или толкал наркотики?
      – Боже милостивый!
      Ева решила развить эту идею до логического конца.
      – Он приглашает кого-то из родителей на разговор, предупреждает, что придется доложить школьному начальству. Ученика накажут. Может, ему потребуется консультация психиатра, а может, вообще из школы исключат. Если послушать эту противную девчонку Страффо, школа Сары Чайлд – чуть ли не лучшая школа во всем штате. Никто не захочет, чтобы его чадо выкинули из такого славного местечка или записали ему в личное дело что-нибудь нехорошее. Но никто ничего не узнает, если Фостер умрет.
      – Да уж, заботливые родители – это страшное дело, – согласилась Пибоди. – Я проверяла, с кем из родителей убитый встречался на прошлой неделе.
      – Давай проверим, не встречался ли он с кем-нибудь повторно. А когда получим ордер, посмотрим, кого из учеников вызывали на разборку другие учителя. Вдруг что и склеится.
      Никого из родителей, также числившихся в списке, не оказалось дома. В одном месте дверь открыла угрюмая девица-подросток, сообщившая, что ее предки и «этот маленький гаденыш», – как поняла Ева, ее младший брат, – отправились на бейсбольный матч. В другом доме экономка проинформировала их, что хозяйка отвезла «молодую мисс» на урок карате, а хозяин задержался на совещании.
      Вернувшись в управление, Ева потребовала ордер и мысленно сплясала победный танец, получив его без шума и пыли. Сожалеть пришлось лишь о том, что в этот день было уже слишком поздно возвращаться в школу. Там уже не было никого, кто мог бы предоставить ей доступ к нужным документам.
      Она начала перекрестную проверку, но почти сразу остановилась. Ее смена подошла к концу. Можно продолжить работу дома и вовлечь в нее Рорка. Это будет чем-то вроде примирения после утренней сцены, подумала Ева.
      Они поужинают, она расскажет ему о деталях дела. Поскольку ей придется – в числе прочих – проверять документы, касающиеся его служащих и клиентов, будет только справедливо, если она позволит ему принять в этом участие.
      К тому же она по нему соскучилась, призналась себе Ева, закрывая компьютер. Очень сильно соскучилась:
      В тот самый миг, как Ева оттолкнулась от стола, собираясь встать, Пибоди просунула голову в дверь.
      – Тут какая-то Магдалена Перселл хочет тебя видеть.
      У Евы похолодело и что-то сжалось в животе.
      – Она сказала, что у нее за дело ко мне?
      – Она сказала, что это личное дело. Что-то я ее не припоминаю ни по одному из наших списков, но…
      – Ее нет ни в одном из списков. Впусти ее и иди домой.
      – Домой? Да смена-то кончилась всего двадцать минут назад. Что мне делать со столь щедрым даром?
      – Будь у меня дома завтра в восемь ноль-ноль. Мы заскочим к тем, кого сегодня не застали, пока они не разбрелись кто куда. А потом двинем в школу. Я получила ордер.
      – Ура! Очко нашей команде. Даллас? Я могу задержаться, если хочешь.
      – Нет, не хочу. Пришли ее сюда.
      Ничего особенного, убеждала себя Ева. Подумаешь, большое дело! Она узнает, что нужно этой Перселл, и поедет домой. Забудет о ней.
      Это будет не первый раз, когда ей придется вести дурацкий разговор с одной из «бывших Рорка». И, уж конечно, не последний.
      До нее донесся красноречивый цокот высоких каблуков. Малодушно, чувствуя себя полной дурой, Ева открыла распечатку какого-то отчета и сделала вид, что погрузилась в чтение.
      Когда Ева вскинула голову, перед ней предстала Магдалена. Она была в черном костюме, отделанном мехом по воротнику, и вся буквально таяла от томных улыбок.
      – Спасибо, что согласились меня принять, – начала она. – Вряд ли вы меня помните, но мы вчера встретились. Встреча была случайной и краткой. Я…
      Ева не купилась на улыбку, тем более томную. Ее тон был сух и невозмутим.
      – Я знаю, кто вы такая.
      – Ну что ж, – продолжала Магдалена после паузы. – Тут у вас такой лабиринт! Самое сердце правоохранительной системы Нью-Йорка, я полагаю. А это ваш кабинет? – Она огляделась, не упуская из виду ничего: ни старенького, обшарпанного шкафчика с картотекой, ни окошка величиной с почтовую марку, ни убогого стола. Ее безупречные брови изогнулись. – Честно говоря, не то, что я ожидала. Вы лейтенант, не правда ли? Надеюсь, я не помешала какой-нибудь судьбоносной полицейской работе.
      – По правде говоря…
      Магдалена сверкнула своими изумрудными глазами.
      – Мне так неловко. Я надеялась, что не помешаю. Мне хотелось прийти сюда, увидеть вас, спросить, не могу ли я пригласить вас выпить по коктейлю, когда вы закончите работу.
      – Зачем?
      – Ну мне хотелось бы кое-что прояснить. Я не хочу причинять вам никакого беспокойства.
      – Вы кого-нибудь убили с тех пор, как оказались в моей юрисдикции?
      – Нет. – На этот раз улыбка была быстрой и острой. – С тех пор я никого не убивала.
      – Тогда все в порядке.
      – Ева. – Ее голос был таким же плавным, как и ее движения. Она осторожно присела на краешек стола. – Я хотела только заверить вас: что бы ни было между мной и Рорком в прошлом, это в прошлом и осталось. Мы были, в сущности, детьми, когда у нас был роман. Вам совершенно не о чем беспокоиться.
      Ева склонила голову набок.
      – А что, похоже, что я беспокоюсь?
      – Я вас не знаю, как я могу судить? Рорк упоминал, что вы мне не понравитесь, но, я полагаю, я так упряма… Мне просто хотелось доказать, что он не прав. Вот я и понадеялась, что мы вместе выпьем и развеем все возможные подозрения. Тем более что он собирается помогать мне в кое-каких делах.
      – Странно. – Комок у Евы в желудке снова дал о себе знать. – По-моему, вы из тех, кто может прекрасным образом справиться со всеми своими делами без посторонней помощи.
      – Это финансовые дела. Мы с вами обе прекрасно знаем, что Рорку нет равных в финансовых делах. Ну, если уж начистоту, в каких угодно делах. – Магдалена беспечно рассмеялась. – Тут чистый бизнес и больше ничего, уверяю вас. Но сегодня, когда мы с Рорком пообедали и он согласился помочь мне в делах, мне вдруг пришло в голову, что вы можете заподозрить, будто это не только бизнес. В конце концов, он великолепный, необычайно привлекательный мужчина, и мы с ним были…
      – Тут ключевое слово «были».
      – О, да! Безусловно. Видите ли, я причинила ему боль много лет назад. Я не хочу, чтобы это повторилось. Если все получится именно так, как я рассчитываю, у меня какое-то время будут дела в Нью-Йорке. Надеюсь, мы все можем стать добрыми друзьями.
      Ева прекрасно понимала, что ей преподносят дерьмо на лопате.
      – Знаете, мисс Перселл, по части друзей у меня все уже забито под завязку. Вам придется обратиться к кому-нибудь еще. Что касается Рорка и его бизнеса, это его дела, я в них не вмешиваюсь. А что до вас, позвольте мне сказать прямо: на вид вы отнюдь не дура, и, я думаю, вам отлично известно: вы не первая из брошенных Рорком юбок, явившихся снова. Вы меня ничуть не беспокоите. По правде говоря, вы меня даже не особенно интересуете. Итак, если это все…
      Магдалена медленно поднялась со стола.
      – Неужели этот человек никогда не ошибается? Он опять оказался прав: вы мне не нравитесь.
      – Что ж…
      Магдалена двинулась к дверям. На пороге она остановилась, картинно прислонившись спиной к дверному косяку, и снова взглянула на Еву.
      – Одна небольшая деталь. Он меня не бросал, это я его бросила. И поскольку на вид вы тоже отнюдь не дура, вы же понимаете, в этом вся разница.
      Ева прислушалась к цокоту удаляющихся каблуков. Когда перестук затих, она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. К горлу подступала тошнота.
      Как и Магдалена Перселл, она была отнюдь не дурой.

      Усталость навалилась на нее, когда за ней закрылись ворота. Из непрерывного шума, толкучки и бешеных ритмов города она попала в мир Рорка.
      В частный, в их собственный, идеальный мир.
      Длинная подъездная аллея, вьющаяся по территории, где ни топчущие ноги, ни колеса автомобилей не могли потревожить безупречный снежный ковер, вела к большому каменному дому с множеством окон.
      И все эти окна светились золотистым теплом.
      «Я уже к этому привыкла, – подумала Ева. – Проезжать в эти кованые ворота, видеть этот потрясающий дом с его башнями и башенками, светящийся в темноте, как мечта».
      За этими окнами скрывались многочисленные анфилады комнат. Некоторые из них имели практическое назначение, другие были элегантны, третьи полны забав. Все они были прекрасны, все обставлены в соответствии со вкусом Рорка. Этот дом был его воплощенной мечтой.
      И дело было не только в статусе, элегантности, богатстве, хотя для Рорка все это было важно. Но, главное, ему нужен был свой дом. Кров, приют, крепость, которую он мог назвать своей.
      «А что ты внесла в этот дом? – спросила себя Ева. – Суету, беспорядок, приблудного кота, кабинет с обстановкой, несомненно, слишком простой и примитивной на его вкус».
      Черт, да на чей угодно вкус.
      Но она научилась жить в этом доме. Он стал их общим домом. Разве не так? Несмотря ни на что, они жили общей жизнью, наполненной и важной для них обоих.
      И она не позволит какому-то призраку из прошлого навести порчу на этот дом.
      Ева вышла из машины, поднялась по ступеням к великолепным парадным дверям. Может, Рорк и построил этот дом, но теперь это была ее территория. И любой, кто посмеет вторгнуться сюда, заплатит кровью.
      Она вошла, и Соммерсет появился в вестибюле. Кот тяжелой тенью жался к его ногам.
      – Позволь мне просто сказать: «Поцелуй меня в зад», и покончим с приветствиями, – начала Ева. – Мне работать надо.
      – Его еще нет дома, – невозмутимо сообщил Соммерсет.
      Опять спазм сжал ее желудок. Она сбросила пальто.
      – Спасибо за доклад.
      – Ему пришлось перенести некоторые встречи, чтобы выкроить время для ленча.
      Ева бросила пальто на столбик перил и повернулась волчком. Теперь у нее появился удобный объект, на который можно было излить закипающий в душе гнев.
      – А ты выжидал, да? Не терпелось макнуть меня лицом в это дерьмо? Держу пари, ты сплясал джигу, когда узнал, что Мэгги в городе. Что ж, можешь…
      – Совсем напротив, – перебил ее Соммерсет, сохраняя полную невозмутимость. – Я совсем не рад. Могу я задержать вас на минутку?
      – Зачем?
      У него на щеках заиграли желваки, и Ева поняла, что ошиблась. Невозмутимость Соммерсета была только кажущейся.
      – Я не в восторге от того, что приходится обсуждать Рорка вот так, у него за спиной, а вы только усложняете мне задачу. Но я так встревожен, что другого выхода у меня нет.
      Теперь у нее пересохло во рту.
      – Встревожен чем?
      – Зайдите на минуту в гостиную. Я разжег камин.
      – Отлично, отлично.
      Ева вошла в гостиную. Веселое красно-рыжее пламя плясало к камине. Поблескивала парчовая обивка диванов и кресел, лоснилась любовно отполированная драгоценная древесина. Но, стоя в этой теплой, нарядной, красивой комнате, Ева чувствовала себя продрогшей до костей.
      – Хотите присесть?
      Она лишь покачала головой, подошла к окну и уставилась в темноту.
      – Что ты хотел мне сказать?
      – Я налью вам вина.
      – Нет. – Только вина ей сейчас и не хватало. У нее и без того голова пульсировала болью. – Давай, выкладывай.
      – Она опасная женщина, лейтенант.
      – В каком плане?
      – Она манипулирует людьми. Обожает приключения, столкновения, конфликты. Она обладает властью над людьми. По-настоящему красивые женщины обычно наделены такой властью. Ее способности были хорошо отточены еще двенадцать лет назад, и вряд ли они с тех пор притупились.
      – Точно, – пробормотала Ева. – Бьет без промаха.
      – И плюс к тому она наделена острым интеллектом.
      – Сколько они были вместе? – Соммерсет ничего не ответил, и Ева повернулась к нему лицом. – Только не надо мне этих маневров! Сколько?
      – Несколько месяцев. Почти год.
      Ей пришлось опять отвернуться к окну, потому что теперь в сердце поселилась боль.
      – Довольно долго. И почему это кончилось?
      – Они задумали одно дело… Потребовалось несколько месяцев подготовки. – Может, Ева и не хотела вина, а вот Соммерсету не помешало бы. Без выпивки трудно было выложить то, что он собирался рассказать. – Объектом был богатый человек. У него была превосходная коллекция произведений искусства.
      Соммерсет подошел к расписному шкафчику с напитками и налил себе небольшую порцию виски.
      – Магдалена должна была заинтриговать его, установить отношения. Он годился ей в дедушки, но предпочитал молодых, энергичных женщин. Она должна была собрать информацию изнутри: охрана, распорядок, расположение произведений искусства. Они наметили пару полотен Ренуара. Всего два. Рорк уже тогда считал, что не следует слишком глубоко зачерпывать из одного колодца. В тот день, когда они должны были закончить работу, – предполагалось, что Магдалена будет отвлекать объект на его же собственной яхте, – она сбежала с объектом.
      – Синица в руки.
      – Совершенно верно. Ему пришлось бросить эту работу: он опасался, что информация неверна, что его подставляют. Ему это дорого стоило. Я говорю не только о потерянном времени и напрасно потраченных усилиях.
      – Но он не последовал за ней, не заставил ее заплатить? – Ева опять повернулась к Соммерсету. – Он этого не сделал, потому что ему было больно, и боль была важнее желания отомстить. Он ее любил?
      – Он был ослеплен.
      Болезненный узел у нее внутри затянулся еще туже.
      – Хуже. Это еще хуже.
      – Согласен. – Соммерсет отхлебнул виски. – Он очень много от нее вынес за то время, что они были вместе. Она любила риск – и в профессиональном плане, и в личной жизни. Вы ее видели. В ней есть огонек. Его это привлекало.
      – Она умна, – с трудом выговорила Ева. – Умна и образованна. Я ее прокачала.
      – Разумеется. Да, она очень умная молодая женщина.
      – Ему это импонировало. Даже больше, чем физическая близость, хотя и она тоже играла роль.
      Соммерсет помедлил немного. Он видел, что Ева в шоке, на нее обрушился тяжкий удар, а то, что он собирался сказать, добавит ей еще больше боли.
      – Она хорошо разбиралась в искусстве, в музыке, в литературе. А он всегда хотел учиться, узнавать, усваивать вещи, которых был лишен в детстве. Она прекрасно умела считать, а кроме того, у нее была страсть к роскоши. К глянцу, если можно так сказать.
      – И она любила воровать. Это ему тоже импонировало, – добавила Ева.
      – Она любила брать. Присваивать. Если он приносил ей подарок, она, конечно, приходила в восторг, какое-то время только об этом и говорила, но ей гораздо больше удовольствия доставляли украденные вещи. Только ей всегда было мало, и она получала еще больше, даже не прося напрямую. Не знаю, как у нее это получается, но она умеет настоять на своем. И сейчас она захочет большего.
      – Она сегодня приходила ко мне на работу. Как раз перед самым уходом.
      – Вот оно что. – Соммерсет опустил взгляд на свой стакан, отпил еще виски. – Да, это на нее похоже. Посеять семена сомнения, сделав вид, что она просто хочет утихомирить страсти.
      – Да, что-то в этом роде, – согласилась Ева. – Она хотела мне напакостить, я это сразу поняла. И тем не менее ей это удалось. Она сказала, что он согласился поработать с ней, помочь в делах. Если она сумела уговорить его на новое дело, хотя бы помочь ей с подготовкой, тогда помоги нам бог.
      – Вы не можете этого позволить.
      – Я не могу что бы то ни было позволять или не позволять Рорку. Никто не может.
      – У вас есть влияние – воспользуйтесь им. Она всегда была для него «слепым пятном». И сейчас ничего не изменилось.
      – А что я могу? Только спросить его напрямую. Как еще я могу бороться с недомолвками и ухищрениями?! – В голове у Евы ворочался тяжелый жернов. – Недомолвки кажутся мне оскорбительными, ухищрениями я не владею. Уж, во всяком случае, не на ее уровне, тут и сравнивать нечего. В конце концов, все сводится к одному: это его выбор. Вот он пусть и выбирает. Меня работа ждет.
      Ева двинулась прочь из комнаты, но остановилась и заставила себя повернуться лицом к Соммерсету, встретиться с ним взглядом.
      – Она манипулирует людьми. Это я сразу поняла. К тому же она красивая, светская, блестящая, искушенная. Держу пари, ей хватит ума удовольствоваться тем, что Рорк уже сейчас имеет. Вообще-то по типу она ему гораздо больше подходит. Я думала, ты обрадуешься, если он сменит меня на нее. – Ей пришлось перевести дух, чтобы голос не задрожал. – Она не будет оставлять кровавые следы, возвращаясь домой. Она точно знает, какое платье надеть к званому ужину. И уж она-то не забудет, что этот чертов званый ужин назначен на такой-то день и час! Потому что ей не придется в этот момент стоять над трупом! Вот я и хочу понять: с какой стати ты мне все это рассказываешь?
      – Она прекрасно смотрелась бы под руку с ним. Она безупречно владеет французским и итальянским. Она может быть обворожительной, когда захочет. Но она его использует. Она будет брать, брать, брать… А если ей это зачем-то понадобится, даже если таков будет ее каприз, она бросит его на съедение волкам. А сама будет смотреть, кто возьмет верх. – Соммерсет допил виски. – Вы, лейтенант, частенько бываете грубы, вы, безусловно, невоспитанны, у вас весьма смутные представления о том, чего требует свет от жены человека, занимающего такое положение, как Рорк. Но вы сделаете все, что в ваших силах, вы жизни не пожалеете, чтобы уберечь его от зла. Она никогда не даст ему любви. Вы же не способны дать ему ничего другого.
      Да, думала Ева, поднимаясь по лестнице, она не способна дать ему ничего, кроме любви. Никогда она ничего подобного не чувствовала до встречи с ним, никогда не ощущала такой боли, такого мучительного, выматывающего душу страха его потерять. Как же она могла забыть, что любовь несет с собой этот мучительный страх?
      Потому что до встречи с ним она не знала такого оглушительного счастья, волнения, наслаждения спокойствием и комфортом, заглушавшего все остальное.
      Ева прошла в свой кабинет, запрограммировала целый кофейник кофе. До встречи с Рорком, вернувшись домой, она, скорее всего, погрузилась бы с головой в работу. Так почему бы и сейчас не поступить точно так же?
      Сейчас у нее еще больше причин поступить точно так же. Этого требует долг.
      Человек убит. Убит человек, который, по свидетельствам всех, кто его знал, был славным парнем. Обычным парнем, способным в отличие от многих принести реальную пользу обществу.
      У нее не было никаких улик, указывающих на то, что он хоть раз в жизни кому-то причинил зло. Никогда не распутничал, не употреблял и не распространял наркотики, не крал, никого не шантажировал, не изменял жене.
      Ну, положим, пообедать в ресторане – еще не значит изменять, напомнила себе Ева, пока несла кофейник к столу. И трахать женщину за двенадцать лет до свадьбы с другой – тоже не измена.
      Рорк не станет ей изменять. Об этом можно не волноваться.
      Но если он почувствует соблазн? Вот в чем все дело.
      И это дело не имело никакого отношения к Крейгу Фостеру.
      Ева сидела, поставив локти на стол и опустив голову на руки. Надо просто выбросить этот вздор из головы, вот и все. Очистить ее от ненужных мыслей. Стоит, наверно, принять таблетку от головы. Что-то надо делать с этой дурацкой головной болью, черт бы ее побрал. Так и молотит в черепе.
      Ева с досадой рванула на себя верхний ящик, зная, что Рорк оставил там коробочку с голубыми таблетками на всякий случай. Она терпеть не могла принимать таблетки, но другого выхода не было. Если не принять таблетку, она не сможет работать.
      Она проглотила таблетку, запила ее кофе, и тут Галахад трусцой вбежал в кабинет: ему надо было взять разбег, чтобы запрыгнуть на стол. Он тяжело шлепнулся и уставился на Еву.
      – Мне работать надо. – Но все-таки было удивительно приятно провести ладонью по его пушистой шерстке и почувствовать, как он потягивается под ее рукой. – Мне надо работать, а не то я с ума сойду.
      Передвинувшись за столом, Ева вставила в прорезь компьютера диск с данными.
      – Компьютер, провести перекрестную сверку списков служащих и клиентов на диске А со списком родителей, администраторов, учителей и подсобного персонала на диске Б. Доложить о совпадениях.
      «Принято. Работаю».
      – Вторичное задание. Стандартная проверка данных с диска В, включая уголовные досье, финансы, занятость, гражданское состояние, образование.
      «Принято. Работаю».
      Может, что-то всплывет? Что-то, касающееся родителей или опекунов, которые были в здании в то утро.
      – Дальнейшее задание. Вывести данные по административному, учительскому и подсобному персоналу школы Сары Чайлд в алфавитном порядке на первый стенной экран.
      «Принято. Данные выведены на первый экран… Первичное задание завершено. Совпадений нет».
      – Ну да, конечно. Это было бы слишком просто. Используя те же списки, провести перекрестную проверку родственников, бывших супругов или сожителей.
      «Принято. Работаю… Вторичное задание завершено. Куда вывести результаты?»
      – Вывести на экран компьютера.
      Отодвинувшись от стола в кресле на колесиках, держа в руке кружку с кофе, Ева начала изучать результаты. Ничего «горяченького». Кое-кого разок шлепнули по рукам, но все вполне традиционно. Хранение наркотиков с целью личного употребления – встречается на каждом шагу. Мелкая кража в магазине четырехлетней давности. Никто не сидел. Никто не совершал тяжких уголовных преступлений.
      Прежде чем приступить к изучению данных на стенном экране, Ева закрыла глаза и начала перебирать в уме все, что уже знала. И что хотела бы узнать.
      Яд в горячем шоколаде. Термос, оставленный без присмотра, доступный любому в течение нескольких временных интервалов в то утро. Как и всегда.
      – Погоди-ка!
      Ева резко выпрямилась и прищурилась. Она позвонила Лиссет Фостер.
      – Лейтенант Даллас. Извините за беспокойство, но у меня есть еще пара вопросов. Вы сами каждое утро готовили горячий шоколад для мужа?
      – Да, я же вам сказала.
      – А сами вы когда-нибудь его пьете?
      – Нет. Слишком много калорий, – устало ответила Лиссет. – Я добавляю немного настоящего шоколада в соевое молоко и стандартную порошковую какао-смесь. Он об этом не знал.
      – А кто-нибудь еще знал об этой добавке?
      – Моя мама. Это она научила меня так готовить шоколад. Кто еще? Я уверена, что говорила об этом у себя на работе. Ну вроде хвасталась. И еще я могла рассказать Мирри. Но это был мой маленький секрет от Крейга. Он бы не хотел, чтобы я тратила на него так много денег.
      – Я заметила банку с сухой какао-смесью у вас в кухне и запас жидкого шоколада в банке из-под женских витаминов.
      – Это было идеальное место. Он никогда не полез бы в банку с моими витаминами, вот я и решила, что лучшего тайника не придумать.
      – Мы отослали сухую смесь и жидкость на экспертизу. Кто-нибудь еще знал, где вы их храните?
      – Смесь – пожалуй. Но не шоколад. Вы думаете…
      – Наша лаборатория определит, нет ли следов посторонних примесей в сухой смеси и в жидком шоколаде. Кто-нибудь навещал вас дома в прошлые выходные, перед смертью вашего мужа?
      – Нет. По-моему, нет. В субботу я выходила на время за покупками. Но Крейг оставался дома. Он не говорил, что кто-то заходил в мое отсутствие.
      – У кого-нибудь есть запасной ключ? Дубликат? Ваш код?
      – У Мирри. На всякий случай. Но…
      – Хорошо. В вашем здании нет ни камер наблюдения, ни привратника?
      – Мы не могли позволить себе квартиру в таком доме. Но мы живем в хорошем районе. У нас никогда не было неприятностей.
      – Хорошо, миссис Фостер. Спасибо, что уделили мне время.
      «Вот и «что, если», – подумала Ева. – Что, если некто неизвестный или неизвестные проникли в квартиру Фостера, зная о его привычках? Подсыпали отравы в смесь. Вдруг у Крейга был визитер, о котором он не сказал жене?»
      А может… Может, это случилось не накануне. Может, пару раз ему просто повезло, яду ему не досталось. Или досталось, но слишком мало.
      Ева вытащила рапорт лаборатории, прочитала отчет о содержимом «походной кружки». Среди ингредиентов не было настоящего шоколада.
      Значит, убийца не знал секрета Лиссет.
      Ева в задумчивости встала и подошла к доске. Она изучила фотографию убитого, снимки с места преступления. Побарабанила пальцами, разглядывая термос.
      Ничего особенного. Обычная «походная кружка» большого размера. Ценой долларов в пятьдесят. Целиком черная, с именем убитого, выгравированным серебром на корпусе. Похоже, совсем новая.
      Крейг пользовался ею каждый день, каждый рабочий день в течение учебного года, даже больше. Так почему же она выглядит как новенькая?
      А может, потому, что она новенькая? Ева уже обдумывала эту возможность, а теперь пошла по своему же следу. Черт!
      – Быстрее, – пробормотала она. – Проще. За пятьдесят баксов можно в три секунды подменить шоколад отравой. Не надо выливать куда-то шоколад и вливать отраву, надо просто забрать весь термос целиком, сунуть его в свой портфель или рюкзак, а на месте оставить другой, с отравой.
      Умнее. Чище. Проще. Никакой возни.
      Ева вытащила отчет «чистильщиков», хотя и без того знала, что не пропустила бы такую важную деталь, как наличие в здании второго термоса с гравировкой.
      – Компьютер, провести вероятностный тест по следующим версиям в отношении дела номер Эйч-Пи-33091-Ди. Первая версия: яд был добавлен в «походную кружку» – термос убитого в день его смерти. Вторая версия: термос был подменен в день его смерти. Какая из версий более вероятна?
      «Принято. Работаю».
      Ева подлила кофе в кружку, прошлась взад-вперед вдоль доски, вернулась за стол и села.
      «Вероятности по обеим версиям не имеют существенных различий на основе текущих данных».
      – Помогли, что называется, – проворчала Ева.
      А ведь это важно, очень важно знать, как именно жертве подсунули отраву.
      Раз в отравленном напитке настоящего шоколада не было, версию с отравлением сухой какао-смеси в доме Фостера можно было смело отбросить. Куда проще и эффективнее было бы добавить отраву прямо на месте. Но и в этом случае фактор риска был велик.
      А вот заменить всю эту музыку вместе с упаковкой – очень даже умно. Самый эффективный, самый надежный способ.
      На следующий день надо будет провести более тщательный обыск школы. Но если бы пришлось биться об заклад, Ева поставила бы на то, что убийца забрал «походную кружку» Крейга в качестве сувенира. Или просто избавился от нее далеко за пределами школы.
      Ева вызвала на экран описание термоса и начала поиск по торговым точкам в городе и в Интернете, продающим эту марку и модель с опцией дарственной надписи.
      На одном только Манхэттене нашлось двадцать магазинов, предлагающих этот товар. Продавцов в Интернете было втрое больше.
      И все-таки это прорыв. Даже вне зависимости от того, какую роль сыграл термос, Ева теперь твердо знала, что напиток приготовил убийца. Тот, кто не знал рецепта Лиссет.
      Ева вновь потянулась за кофе и тут увидела в дверях Рорка.
      – Лейтенант!
      – Привет!
      Оба настороженно смотрели друг на друга, пока Рорк входил в кабинет.
      – Я не думал, что так сильно задержусь.
      – Бывает.
      «Задание по перекрестной проверке завершено. Совпадений не найдено».
      – Иногда мир не так тесен, как хотелось бы, – заметила Ева и опять взяла кружку с кофе.
      – Что-то ты сегодня засиделась за работой.
      – Кто бы говорил!
      Рорк присел на уголок ее стола, встретился с ней глазами.
      – Мы не в ладах, Ева?
      Она ненавидела, просто ненавидела себя, но ничего не могла поделать: ей хотелось опустить голову на стол и разрыдаться.
      – Я не знаю.
      Рорк протянул руку, провел пальцами по ее волосам.
      – Этим утром тебе удалось нажать на «горячую кнопку». Я жутко разозлился. Выходит, ты мне не доверяешь?
      – Думаешь, я сейчас сидела бы здесь, если б я тебе не доверяла?
      – Ну, раз уж ты тут сидишь, значит, у нас нет проблем.
      – Все не так просто.
      – Я люблю тебя. Только тебя одну. Тут все непросто, но все стопроцентно. Ты даже не поцеловала меня на прощанье этим утром. – Рорк наклонился и коснулся губами ее губ.
      Ева почувствовала, как любовь просто выплескивается из ее груди.
      – Пока, – прошептала она.
      Рорк улыбнулся и поцеловал ее в губы. Тепло и нежно.
      – Привет! Бьюсь об заклад, ты еще не ужинала.
      – Я стараюсь ускорить расследование.
      О еде даже не подумала.
      – А ты сейчас подумай. – Он взял ее руку, сплел пальцы с ее пальцами. Тут Галахад потерся головой о его плечо. Свободной рукой Рорк погладил кота. – У вас усталый вид, лейтенант. Круги под глазами. Так всегда бывает, когда не поешь и не поспишь толком. Я закажу гамбургеры, они обычно пробуждают в тебе аппетит. А за ужином расскажешь мне о деле.
      «Он не хочет говорить о том, что было утром, – подумала Ева, – не хочет говорить о своей встрече с Магдаленой».
      Он очень ловко пытался отодвинуть все это в сторону. Но об этом надо было поговорить. Не откладывая.
      – Она приходила ко мне на работу.
      В его лице ничего не изменилось, ничто даже не дрогнуло. Неудивительно, что он с таким успехом вел деловые переговоры.
      – Магдалена?
      – Нет, фея весны.
      – Для феи весны еще рановато. Или теперь она, а не февральский сурок предсказывает весну?
      – Очень смешно! Но давай вернемся к теме. Она пришла повидать меня в самом конце моей смены. Решила, что мы можем поболтать за выпивкой и стать подругами. Можешь догадаться, каков был мой ответ.
      Рорк оттолкнулся от стола.
      – Мне жаль, если это тебя расстроило. – Он подошел к стене, отодвинул панель и вынул бутылку бренди. – Она общительна и импульсивна. Полагаю, ей хотелось узнать тебя поближе.
      – Ты так полагаешь? – Вспыхнувший гнев душил Еву, борясь с чем-то еще, для чего у нее не было имени. Наверное, это называлось страданием. – Даже после того, как сам ее предупредил, что я ей не понравлюсь?
      Рорк бросил взгляд на Еву, налил бренди в рюмку и убрал бутылку.
      – Не больше, чем она тебе. Вероятно, она это сделала, чтобы доказать, что я ошибаюсь.
      «Слепое пятно», – говорил ей Соммерсет.
      – Думаю, это заботило ее в самую последнюю очередь. Ты собираешься с ней работать?
      На этот раз даже Рорку изменила его хваленая выдержка. Раздражение прорвалось, пусть и на мгновение.
      – Разумеется, нет.
      – Значит, она лжет?
      – Если она так сказала, значит, либо она ошиблась, либо ты ее неправильно поняла.
      – Я неправильно поняла?
      – Господи боже! – Рорк отпил глоток бренди. – Ты пытаешься загнать меня в угол, хотя никакого угла нет. Мы с Магдаленой просто пообедали, и за обедом она спросила, не могу ли я ей помочь с инвестициями. Я согласился помочь только советом, дал ей имена тех, с кем она могла бы работать. То же самое я делал для других людей бессчетное число раз.
      – Она – не другие люди.
      – Чушь собачья! – «Ага, – отметила Ева, – теперь мы злимся. Да, мы здорово разозлились». – А ты чего ждала? Что я скажу: «Извини, ничем не могу тебе помочь, не могу даже порекомендовать финансовых советников, потому что двенадцать лет назад мы с тобой трахались и моей жене это не нравится»? На тебя это не похоже, Ева.
      – Мне трудно судить. Никогда раньше не была в таком положении.
      – В каком именно положении?
      – Когда мне под нос подсовывают женщину, к которой ты питаешь теплые чувства, когда я знаю, что именно на это она и рассчитывала.
      – Поскольку я человек, а не чертов робот, да, я питал чувства к другим женщинам, до того как встретил тебя. Кое-кого из них ты видела. Что касается Магдалены, с какой стати ей наживать врага в твоем лице? – возмущенно спросил Рорк. – Она бы на этом ничего не выиграла. Ты делаешь из мухи слона. Раздуваешь проблему из того, что было за много лет до нашей встречи. До того, как я узнал о твоем существовании. Тебе нужны мои заверения, обещания, клятвы? После всего, чем мы стали друг для друга?
      – Как это так получается? Все ходы делала она, а виноватой оказываюсь я?
      – Я вижу, как моя жена изводит себя ревностью из-за старой связи, которая давно быльем поросла. – Рорк отставил бренди и постарался успокоиться. – Ева, я не могу вернуться в прошлое и изменить его. Не могу стереть то, что я делал много лет назад. Да я бы не стал, даже если бы смог. Любой шаг, сделанный тогда, приближал меня к тебе.
      «Да не в этом дело, – подумала Ева. – Или в этом?» Все, что она хотела сказать, даже ей самой казалось нытьем ревнивой жены.
      – Ты твердо уверен, что она не хочет опять начать с того места, где вы расстались?
      – Если хочет, ее ждет большое разочарование. Ева, мы с тобой встретились не в детстве, мы оба не были невинными овечками. И если любой из нас начнет себя накручивать из-за того, что у нас было в прошлом, до нашей встречи, мы просто с ума сойдем.
      – Прошу прощения! – Ева вскочила на ноги. – Не ты ли выколотил всю душу из Уэбстера в этом самом кабинете?
      – Он тебя обнимал! В нашем доме! Это совсем другое дело, черт побери. – Слова Рорка жгли и резали, как бритва. – И мне на минуту даже в голову не пришло, что ты сама набивалась, что ты его поощряла, что ты собиралась это терпеть. Мы с вами провели раунд, лейтенант, потому что вы угрожали мне оружием. И какого черта вам надо от меня сейчас?
      – Ну, наверно, мне хотелось бы знать, какого черта ей от тебя надо. Замышляет ли она новое дело? Хочет ли она, чтобы ты…
      – Если хочет, мне она об этом не говорила. По правде говоря, все было как раз наоборот. А если она что-то планирует, это не мое дело. Ты что, всерьез меня подозреваешь? Думаешь, я настолько бесхребетный, что не только пойду на преступление, но и лягу в постель с другой женщиной?
      – Нет.
      – Чего бы она ни хотела, Ева, она получит от меня не больше, чем я согласился дать. Несколько элементарных советов по инвестициям. Может, мне попросить своего секретаря составить для тебя отчет в письменном виде по этому поводу?
      У Евы горело лицо, головная боль вернулась. Она ничего не добилась, только разозлила его и в то же время сама, своими руками, поставила Магдалену между ним и собой.
      – Я ненавижу это чувство, ненавижу, что приходится так поступать. Ненавижу, что нам приходится стоять тут и спорить о ней. Как будто она тут главная.
      – Ну так прекрати! – Рорк подошел к ней. Положил руки ей на плечи, провел вниз и вверх по ее рукам, потом привлек ее к себе. – Если уж нам суждено спорить, давай поспорим о чем-то реальном. Ты тут главная, Ева. Ты не просто сердцевина моего мира, ты и есть мой мир.
      Ева обвила руками его шею и прижалась к нему крепко-крепко. «Он ответил, – сказала она себе. – Оставь это, забудь об этом».
      – Сам виноват, что я так тебя люблю. – Она спрятала лицо у него на плече. – Я от этой любви дурею.
      – Конечно, это я виноват. – Рорк погладил ее по волосам, прижался щекой к ее макушке и почувствовал, как она успокаивается. – Давай будем дуреть вместе. Ну как, полегчало?
      «Полегчало, – подумала Ева. – Но разговор еще не окончен».
      Но ей было так страшно, что она снова велела себе выкинуть это из головы. Просто забыть.
      – Полегчало, – ответила она вслух. Надо было сменить тему разговора, и она добавила: – Бэрджесс из Нью-Джерси оказывает мне полное содействие.
      – Очень рад это слышать. – Привычным движением Рорк провел пальцем по маленькой ямочке у нее на подбородке. – Кто такой Бэрджесс и что за содействие он оказывает тебе в Нью-Джерси?
      – Это не он, это она. Она управляет твоей фабрикой в Нью-Джерси, и она получила твою памятку.
      – Мою? Ах да! Я действительно разослал памятку разным отделениям «Рорк Индастриз». Пришлось кстати, верно?
      – Избавило меня от кучи всякого дерьма. К твоему сведению, я не против сама избавляться от дерьма, но все равно спасибо. Ты, значит, обрабатываешь семена клещевины?
      – Не отрицаю.
      – Рицин, которым был отравлен Крейг Фостер, получают из жмыхов, после переработки семян в касторовое масло.
      Рорк прищурился:
      – Фабрика к этому причастна?
      – На данный момент я не могу найти никакой связи между фабрикой и кем-либо из моих подозреваемых. Это было бы здорово – так увязать все концы. Мотива у меня тоже нет. Определенного мотива. Может быть, Фостер в какой-то момент в школе застал одного из своих коллег, пока тот спаривался, с кем не подобало. Убийство – довольно крутая реакция, но когда тебя застают со спущенными штанами…
      – Может, Фостер шантажировал того, кто спаривался, или того, с кем он спаривался?
      – Никаких подтверждений этой версии я пока не нашла. И на него это не похоже. Я не нашла ни единого человека, с кем он был бы в плохих отношениях, включая того, кто заводит шашни с кем не следует. Я жду результатов экспертизы, а пока изучаю всех учителей, подсобный персонал и администрацию, а также родителей учеников. Но пока никаких флюидов, никак не могу взять след.
      – Дай мне посмотреть материалы. Свежий глаз, новый взгляд.
      – Не помешает.
      Он забыл, что ее надо заставить поесть, вспомнила Ева, пока Рорк просматривал собранные ею данные. Наверно, у него вылетело из головы. Может, оно и к лучшему. У нее не было аппетита.
      В ту ночь Ева спала беспокойно, то и дело просыпаясь. Ей снились сны. Обрывки разговоров, смесь из споров с Рорком, проведенных допросов, встречи с Магдаленой Перселл. Она проснулась измученная.
      Но Рорк был там, где она привыкла видеть его по утрам: пил кофе в малой гостиной, примыкающей к спальне. На экране компьютера мелькали цифры, звук был заглушён.
      Ева потащилась под душ и попыталась вытеснить усталость тугими горячими струями воды.
      Когда она вернулась в спальню, Рорк переключился на утренние новости. Ева направилась прямо к кофейнику.
      – Ты плохо спала, – сказал он, заглянув ей в лицо.
      – Дело спать не дает.
      – Жаль, что я не смог тебе помочь.
      Она улыбнулась и направилась в гардеробную, унося с собой кружку кофе.
      – Может, сегодня что-нибудь подвернется.
      – Там одежда для тебя. Для сегодняшнего шоу с Надин.
      Ева нахмурилась:
      – С какой это стати я должна переодеваться?
      – Считай это мерой предосторожности. Вдруг и сегодня у тебя будет обычный рабочий день, и ты вся извозишься в крови, брюки порвешь, преследуя подозреваемого по горячим следам…
      – Судя по всему, мне придется провести день, зарывшись в бумаги. И я с места не сдвинусь. Во всех смыслах слова.
      – Ну, если дела пойдут столь трагично… Нет, только не этот жакет.
      – А что с ним не так?
      Ева сердито нахмурилась, хотя в душе была счастлива. Ее так порадовало его замечание, возвращение к нормальной атмосфере, что она готова была улыбнуться во весь рот, как полная идиотка.
      – Он не телегеничен. Будет плохо смотреться на экране.
      – Я тоже.
      – Увы, с этим не поспоришь. И тем не менее… – Рорк встал и вошел в ее гардеробную.
      – С какой это стати ты должен выбирать для меня одежду? Мне это не нужно.
      – О, дорогая Ева, тебе это просто необходимо.
      Рорк извлек на свет божий жакет в бронзовых тонах. Ева готова была присягнуть, что никогда его раньше в глаза не видела. К этому жакету он подобрал брюки шоколадного цвета и кремовую водолазку.
      – Позволь себе дикую выходку, – добавил Рорк, вывешивая одежду на спинку дивана. – Надень сережки. Пожалуй, маленькие золотые колечки.
      Только она хотела на него рявкнуть, как он обхватил ее лицо ладонями и поцеловал в губы долгим, глубоким и нежным поцелуем.
      – Как я обожаю этот ротик, – прошептал Рорк. – Особенно когда он собирается изречь нечто саркастическое. Как тебе яичница с беконом? Способна высечь хоть искру энтузиазма в твоей очерствевшей душе?
      – Куда больше, чем пара золотых колечек у меня в ушах, – проворчала Ева.
      Но она нашла и нацепила сережки, оделась в то, что он для нее выбрал. Ей было приятно, что он поддразнивает ее из-за одежды.
      И только она собралась сесть завтракать вместе с ним, и кот уже вспрыгнул на валик дивана, примериваясь к бекону, как в кармане у Рорка зазвонил сотовый телефон.
      Ева все поняла в тот самый миг, как он прочел номер на определителе.
      – Ответь, – сказала она, хотя он уже сунул было телефон обратно в карман. – Похоже, она тоже любит вставать рано.
      – Я переключил ее на голосовую почту. Давай поедим, пока все не остыло.
      – Ответь, – повторила Ева. – Все равно Пибоди будет здесь с минуты на минуту. Увидимся позже.
      – Черт бы тебя побрал, Ева.
      – Позже, – бросила она на ходу.

      – Симпатичный прикид, – заметила Пибоди, входя в вестибюль в тот самый момент, когда Ева спускалась по лестнице. – Рорк, верно?
      – Кто же еще? Ведь мне же нельзя доверить столь ответственный процесс! Дай мне волю, и я совершу ряд тяжких уголовных преступлений против мира моды. Распугаю маленьких детей своим видом и вгоню в краску взрослых!
      – Ну это еще не уголовка, а так… проступок. А мы не поднимемся к тебе в кабинет, а? К твоему автоповару?
      – Нет. – Ева рывком натянула на себя пальто. Соммерсет стоял рядом – мрачный, молчаливый стражник. – Что-то все сегодня как сговорились – подниматься спозаранку, черт бы их побрал. Надеюсь, моя машина стоит там, где я ее оставила. – Накинулась на него Ева. – А если нет, я возьму ее сама, выволоку тебя из дома и перееду пару раз.
      – То, что вы называете машиной, в настоящий момент позорит своим видом фасад дома.
      – Пибоди! – Ева знаком велела напарнице идти вперед и выждала, пока та не скрылась за дверью. – Если она придет сюда, я хочу знать. Я хочу быть в курсе, если она придет в этот дом. Тебе ясно?
      – Да.
      Ева вышла на ледяную стужу – без шапки, без перчаток. Она села за руль.
      – Первый адрес.
      Пибоди продиктовала адрес и робко откашлялась.
      – Тяжелая выдалась ночка?
      – В жизни таких полно.
      – Слушай, если хочешь поговорить, просто излить душу, напарники для того и существуют.
      – Появилась женщина.
      – Да ни в жисть!
      Это было сказано с такой железной уверенностью, что при любых других обстоятельствах Еве сразу стало бы легче.
      – Появилась женщина, – повторила она. – Когда-то давным-давно у него был с ней роман, у них все было серьезно. И вот она вернулась и подбивает клинья, а он не понимает. Не видит, что это клинья, не видит, что она собой представляет под всем этим глянцем. У нас проблема.
      – А ты уверена… – Стоило Еве бросить взгляд на Пибоди, как та сразу смолкла. – Ладно, ты уверена. Первое, что я хочу сказать: он не станет гулять от тебя налево с кем бы то ни было. Но видеть, как какая-то сучка к нему принюхивается, все равно хреново. Может, пойти потолковать с ней? Не въедет – прижать. Мы могли бы запросто ее вздуть, запихнуть в самолет и отправить в Сибирь.
      – Было бы здорово, но я ничего не могу с ней сделать. Пальцем ее тронуть не могу, не могу забить ее до смерти молотком и где-нибудь закопать.
      – Закопать ее надо подальше от Нью-Йорка, а не где-нибудь.
      Эти слова вызвали у Евы слабый смешок.
      – Я не знаю, что с этим делать. Не знаю, могу ли я на него давить или лучше отойти подальше. Насколько дальше? Не знаю, как в таких случаях действуют. По-моему, я уже все изгадила.
      – По-моему, тебе следует сказать ему, что это причиняет тебе боль.
      – Мне до сих пор не приходилось говорить ему ничего подобного. Я еще и рта не открою, а он уже сам все видит. – Ева сокрушенно покачала головой. – Меня это убивает. Это нас убивает. А теперь мне надо выбросить это из головы и начать работать. Все!
      Ева пересказала напарнице свой разговор с Лиссет Фостер, объяснила, что в термосе, изъятом с места преступления, не хватало решающего ингредиента.
      – Можно сделать вывод, что яд был добавлен в питье после прихода в школу, а скорее всего, речь идет о подмене термоса.
      – Что ж… – Пибоди обдумала сказанное. – К яду чаще прибегают женщины, а не мужчины.
      – Да, так говорит статистика.
      – По словам Лиссет, Мирри Хэлливелл знала о секретном рецепте. Допустим, она вычислила, что мы узнаем рецепт, и нарочно не положила шоколад в питье. Таким образом, Лиссет невольно составила бы ей алиби.
      – Слишком сложно, – задумчиво отозвалась Ева. – Но не исключено.
      – А может, сама Лиссет не положила шоколад в питье по причинам, известным только ей одной. Да, знаю, – торопливо добавила Пибоди, – звучит не слишком убедительно.
      – Если мячик не бросать, он не запрыгает. Не будем пока исключать эти варианты.
      Ева свернула к тротуару. Когда она вышла из машины, настроение у нее чуть-чуть улучшилось: она заметила презрение в зорком взгляде привратника.
      – Эй, леди, вы не можете оставить тут эту груду железа.
      – Знаешь, сколько обещаний сексуальных услуг пришлось раздать моей напарнице, чтобы заполучить эту груду железа?
      – Оказывать сексуальные услуги должна была ты, – напомнила Пибоди.
      – У меня пока руки не дошли, но, может, еще придется. Ну а пока… – Ева извлекла жетон. – Придется тебе глаз не сводить с этой груды железа, как будто это шикарный «Икс-Эр-5000» прямо из салона. А сейчас звони наверх и предупреди… Пибоди, к кому мы там идем?
      – К Фергюсонам.
      – Передай Фергюсонам, что мы пришли с ними поболтать.
      – Мистер Фергюсон уже покинул здание, у него деловой завтрак. Миссис Фергюсон еще дома.
      – Вот и позвони ей. И поживее.
      Его эта перспектива не слишком обрадовала, но он позвонил в квартиру и пропустил их в дом.
      Они попали в хаос. Эйлин Фергюсон держала на руках ребенка неопределенного возраста. Весь рот у него был облеплен какой-то липкой розовой дрянью. Он был в ползунках, украшенных скалящимися динозаврами.
      Ну, раз динозавры скалятся, значит, сейчас их будут кормить, решила Ева. И с какой это радости взрослые украшают своих отпрысков изображением голодных хищников? Ей этого никогда не понять.
      Откуда-то из задних комнат доносились вопли не то восторга, не то ужаса вперемешку с пронзительным лаем. На хозяйке дома был свитер цвета ржавчины, широкие черные брюки и пушистые тапочки цвета сахарной ваты. Ее каштановые волосы были стянуты сзади в «конский хвост», а зеленовато-карие глаза хранили удивительное – с учетом уровня шума – спокойствие.
      Ева даже подумала: а не нюхнула ли она чего-нибудь, перед тем как открыть дверь?
      – Вы, наверно, по поводу Крейга Фостера. Заходите, если не боитесь. – Эйлин отступила на шаг назад. – Мартин Эдвард Фергюсон, Диллон Уайетт Хэдли! – Она не стала кричать, но ее приятный голос разнесся по всей квартире. – Или вы сию же минуту успокоитесь, или я разберу этого пса на запчасти и спущу в утилизатор мусора. Простите, кофе? – обернулась она к Еве и Пибоди.
      – Спасибо, не беспокойтесь.
      – Заводной терьер, – пояснила Эйлин. – В припадке полного безумия я купила его Мартину на день рождения. Теперь приходится за это расплачиваться.
      Но Ева заметила, что уровень шума заметно снизился. Похоже, Эйлин в прошлом уже приходилось пускать в ход свою угрозу насчет утилизатора мусора.
      – Присядьте. Я только усажу Энни на стульчик.
      Стульчик представлял собой сложное сооружение, расписанное яркими красками, снабженное множеством разноцветных кнопочек и каких-то крутящихся штучек, чтобы занять любопытные пальчики. Стульчик бибикал и жужжал, издавал зловещие, по мнению Евы, смешки. Но Энни мгновенно занялась делом.
      – Ходят слухи, что мистер Фостер был отравлен, – Эйлин опустилась в кресло. – Это правда?
      – Да, мы установили, что мистер Фостер проглотил ядовитое вещество.
      – Просто скажите мне: могу я без страха отправить детей в школу?
      – У нас нет причин полагать, что детям угрожает какая-то опасность.
      – Слава тебе, господи! Не хочу, чтобы с Мартином – да с кем угодно из детей! – что-то случилось. И в то же время – видит бог! – не хочу целый день сидеть с четырьмя детьми.
      – Четырьмя? – переспросила Ева, ощутив прилив ужаса и сочувствия. – Но в школьных записях числится только Мартин Фергюсон…
      – На этой неделе я дежурная мамаша.
      – Что это значит?
      – На мне группа. Мартин, Диллон с верхнего этажа, Колли Йост – будет здесь с минуты на минуту, и Мэйси Пинк. Ее мы забираем по дороге, она живет в соседнем квартале. Отвозим их в школу, привозим обратно после уроков. Если в школе каникулы или почему-то нет занятий, я сижу со всеми. А в обычные дни мы меняемся: каждую неделю дежурит кто-то один.
      – Вы были в школе в день смерти мистера Фостера. Вы отметились на входе вскоре после восьми и пробыли в школе сорок минут.
      – Да, в тот день я привезла их пораньше, сдала во внеклассную группу, а потом мне пришлось пройти в диетцентр: надо было получить разрешение на дюжину кексов.
      – Родители или дети часто приносят в школу еду из дома?
      – Это жуткая морока. У Мартина был день рождения, отсюда и кексы. У меня было предварительное разрешение. Нельзя приносить извне еду для школьников без предварительного разрешения. Приходится заполнять бланк, – объяснила Эйлин, – указать тип пищи и все ингредиенты на случай, если у кого-то из детей есть аллергия или религиозный запрет на употребление той или иной пищи. Если им родители запрещают.
      Эйлин ненадолго замолчала, принялась вынимать из корзины и складывать неправдоподобно крошечные одежки.
      – По-моему, это заноза в заднице, но правила очень строги, и тут уж ничего не поделаешь. Заявление должны подписать директор и диетсестра. Как будто речь идет о национальной безопасности. Я получила разрешение, да еще и штраф заплатила: забыла сок принести – запивать кексы. Потом я заметила, что схватила школьную сумку Колли вместо сумки с памперсами Энни. Пришлось возвращаться во внеклассную группу и менять их. А тут Энни как раз и выдала мне по полной программе: я поняла, что ей срочно нужен новый памперс. Я сменила памперсы. Думаю, это могло занять сорок минут.
      – И за эти сорок минут кого вы видели, с кем говорили?
      – Ну, с Лейной, конечно, это диетсестра. С Лидией Крамп, воспитательницей внеклассной группы, и с Митчеллом, ее помощником. Я видела директрису Моузбли, но мельком. Мы встретились в коридоре, перекинулись парой слов. Как поживаете, поздравьте Мартина с днем рождения… что-то в этом роде. А знаете, я ведь видела Крейга Фостера, он входил в учительскую столовую. С ним я не говорила, только помахала на ходу. Теперь жалею, что не задержалась на минутку, но ведь всегда думаешь, что это еще успеется как-нибудь в другой раз.
      – Вы его хорошо знали?
      – Наверно, также, как и других учителей. Видела его иногда в школе, ну и, конечно, на родительских собраниях. Родительские собрания проводятся дважды за четверть, а то и чаще, если надо. Мне приходилось ходить из-за Мартина, – добавила Эйлин с виноватой улыбкой.
      – У Мартина были проблемы с мистером Фостером? – спросила Ева.
      – Наоборот, у Мартина сложились прекрасные отношения с Крейгом. Крейг был им доволен, это было видно.
      – Но вас тем не менее вызывали на собрания?
      – Ах вот вы о чем! – рассмеялась Эйлин. – На своем вежливом учительском языке они называют Мартина «энергичным», на самом деле это означает, что он чертенок. Мы выбрали частную школу, потому что тут больше дисциплины, больше индивидуального общения один на один с учителем. И это работает.
      Раздался грохот, восторженный хохот и безумный лай.
      – По большей части, – уточнила Эйлин.
      – Как насчет других учителей? Рида Уильямса, например.
      – Конечно, я его знаю.
      Ответ был дан небрежно, но Эйлин на секунду отвела взгляд.
      – Вы встречались с ним вне школы, миссис Фергюсон?
      – Нет. Только не я.
      – То есть другие встречались.
      – Возможно. Не понимаю, какое отношение это имеет к Крейгу.
      – Детали очень важны. Насколько мы понимаем, мистер Уильямс имел значительное число сексуальных связей.
      – О боже! – Эйлин тяжело вздохнула. – Он вел игру, если можно так сказать. Очень тонко, почти незаметно. Я не смогла бы поймать его за руку, если бы захотела. Но когда мужчина раздает авансы, женщина не может этого не почувствовать. И большинство мужчин чувствует, когда женщина не проявляет интереса. Он сразу отстал. У меня с ним никогда не было неприятностей. Получив отпор, он не пытался вымещать на мне досаду.
      – А как насчет других? У других были неприятности?
      – Послушайте, я знаю, что он приударял за Джуд Хэдли. Она мне сама рассказывала. Сказала, что встретилась с ним за коктейлем. Она разведена, вот и соблазнилась. Но потом она передумала, решила, что, нет, не стоит в это ввязываться. Тем более что я видела Уильямса с Алликой Страффо.
      – Вы их видели? – переспросила Ева.
      – На вечеринке в школе. Это было просто… – Эйлин замялась. – Я видела, как они смотрели друг на друга. А в какой-то момент он до нее дотронулся, просто провел рукой по ее руке. Но она покраснела. Он вышел из зала, и через минуту она тоже вышла. Вернулись они тоже порознь – прошло минут десять, может, пятнадцать. У нее был такой взгляд, знаете, рассеянный, как будто блуждающий. И если они не перепихнулись по-быстрому, я съем этого проклятого заводного пса.
      – Любопытно, – протянула Ева, когда они вышли на холодную зимнюю улицу. – Аллика Страффо, мать одной из девочек, обнаруживших труп, якобы трахается с Уильямсом, имевшим возможность убить Фостера.
      – А Фостер пригрозил разоблачить Уильямса из-за его связи с Алликой Страффо? Допустим, но я тебе сразу говорю, не вижу я, чтобы Уильямсу хватило злости отравить Фостера только из-за угрозы разоблачения. Только за то, что у него была связь с матерью ученицы.
      – Допустим. Но вот Аллика Страффо – это совсем другое дело. Она замужем, причем замужем за человеком весьма влиятельным. Она могла решиться.
      – Нет записей о том, что в день убийства она была в школе.
      – Ее дочь была.
      – Ее… Даллас, я тебя умоляю! Думаешь, она сделала из своей дочки наемного убийцу? Убийца-малолетка. Супер!
      – А может, дочка пыталась прикрыть свою мамочку.
      – Ладно, погоди. – Пибоди забралась в машину. – Во-первых, не забывай, что мы говорим о десятилетней девочке.
      – Дети умеют убивать. Такое бывало, и не раз.
      Самой Еве было всего восемь, когда она убила своего отца. Всего его исколола ножом.
      – Да, но обычно дети убивают в панике, в страхе, ради самозащиты. Приличная, хорошо воспитанная девочка из состоятельной семьи не станет подливать рицин в термос учителю. Это уж ни в какие ворота не лезет.
      – А может, она не знала, что убивает его. Мамуля ей говорит: «Давай сыграем в игру. Разыграем мистера Фостера».
      – Нет, – покачала головой Пибоди, – мне как-то не верится, что мать могла заставить дочку убить учителя, потому что сама брала «частные уроки» у его коллеги.
      Мысленно Ева была согласна с напарницей. И все-таки…
      – Стоит заглянуть к ней и немного поболтать.
      Семья Страффо жила в пентхаусе на вершине сверкающего сталью круглого небоскреба. Из всех окон и широких балконов открывался вид на излучину реки.
      И швейцар, и охранники вели себя как особы королевской крови. Но дело свое они знали: мигом проверили полицейские удостоверения и пропустили Еву и Пибоди внутрь.
      Дверь пентхауса открыла молодая женщина со здоровым румянцем на усыпанном веснушками лице под пышной рыжей шевелюрой. Она говорила с густым, как крестьянская похлебка, ирландским акцентом.
      У Евы сердце сжалось, когда она услышала этот говор и вспомнила о Рорке.
      – Хозяйка сейчас к вам выйдет. Они с Рэйлин завтракают, но уже заканчивают. Хотите, я вам что-нибудь принесу? Чаю, кофе?
      – Нет, спасибо, мы обойдемся. Вы из какой части Ирландии?
      – Я из Майо. Слыхали?
      – Честно говоря, нет.
      – Ой, там так хорошо, вот будет случай, поезжайте, сами увидите. Позвольте, я возьму ваши пальто?
      – Ничего, нам и так хорошо. – Ева прошла следом за ней по просторному холлу. Справа была изогнутая лестница, уходящая наверх, слева – арочные проемы без дверей, ведущие в открытые комнаты с окнами от пола да потолка. – Давно вы работаете у Страффо?
      – Да вот уже полгода. Вы располагайтесь, будьте как дома. – Она широко повела рукой в сторону двух кожаных диванов-близнецов.
      В комнате был отделанный белым мрамором камин с газовыми горелками. Призрачный голубоватый огонек по цвету гармонировал с обивкой мебели. Комната была уставлена столиками, представлявшими собой кубы прозрачного стекла, внутри которых вились ползучие растения.
      – Точно не хотите, чтоб я принесла вам чего-нибудь горяченького? На улице-то холодно. А вот и хозяйка. И наша принцесса.
      Аллика была блондинкой, как и ее дочь, но ее волосы были умело мелированы, что придавало короткой стрижке рельефность и объем. У нее была молочно-белая кожа, а глаза напоминали цветом спелую голубику. На ней был тонкий свитер под цвет глаз и темно-серые брюки, подчеркивающие длину ног.
      Она держала за руку свою дочь.
      Лицо Рэйлин разрумянилось от возбуждения.
      – Мамочка, это полицейские, они приходили в школу. Лейтенант Даллас и детектив Пибоди. Вы пришли нам сказать, что случилось с мистером Фостером? Вы узнали?
      – Мы еще над этим работаем.
      – Рэйлин, ты должна пойти с Корой, тебе пора одеваться. Ты же не хочешь опоздать в школу?
      – А можно мне остаться и поговорить? Это будет отсутствие по уважительной причине, мне не снизят оценку по поведению.
      – Не сегодня.
      – Но это же я его нашла! Я свидетель.
      Аллика обхватила лицо дочери ладонями и расцеловала в обе щеки.
      – Будь хорошей девочкой и иди с Корой. Увидимся, когда ты вернешься из школы.
      Рэйлин надула губки и испустила тяжелый вздох.
      – Мне так хотелось остаться и поговорить, – сказала она Еве, но послушно ушла с Корой.
      – Она так мужественно переживает всю эту ужасную историю. И все-таки прошлой ночью ей снились кошмары. Наверно, это страшно эгоистично с моей стороны, но я все думаю: лучше бы его нашла вместе с Мелоди какая-нибудь другая девочка. Есть что-то еще? Вы о чем-то хотели спросить в отсутствие Рэйлин?
      – У вас, вашей дочери или у вашего мужа когда-нибудь были неприятности с мистером Фостером?
      – Неприятности? Конечно, нет! Он был любимым учителем Рэйлин. Она была его лучшей ученицей. Рэйлин вообще прекрасно учится, прекрасно успевает по всем предметам. Крейг сделал ее старостой класса. Она стала старостой и в классе по литературе, и по вычислительной технике. Она обожает школу.
      – Когда вы в последний раз видели мистера Фостера?
      – Во время последней встречи родителей с учителями. Когда же это было? В ноябре. Нет-нет, простите, я все перепутала. На празднике перед каникулами в декабре. В последний день перед каникулами в школе отменяют два последних урока, родителей и опекунов приглашают повеселиться. Играет школьный оркестр, поет школьный хор, это бывает любопытно, – добавила Аллика с улыбкой. – После концерта подают угощение. Я видела его на празднике, говорила с ним. Рэйлин подарила ему сувенир. Кофейную кружку своего собственного изготовления. Она сама слепила эту кружку на уроке по прикладному искусству. Все это так трагично. Как бы мне хотелось оставить ее дома…
      Аллика принялась нервно ломать пальцы.
      – Рэй твердо намерена не пропускать уроки, и мой муж настаивает, чтобы она продолжала учиться, жить как обычно. Я осталась в меньшинстве, – Аллика грустно улыбнулась. – Полагаю, они оба правы, но так страшно посылать ее в школу после того, что случилось.
      – Мистер Фостер когда-нибудь говорил с вами о мистере Уильямсе?
      – О мистере Уильямсе?
      Вот оно, заметила Ева. Мгновенная вспышка у нее на лице. Шок, смущение и, пожалуй, страх.
      – Что-то не припоминаю, – продолжала между тем Аллика. – А почему он должен был говорить со мной о мистере Уильямсе?
      – Вы дружны с мистером Уильямсом?
      – Я стараюсь держаться по-дружески со всем персоналом школы.
      – Но с некоторыми вы дружите больше, чем с другими, не так ли?
      – Мне не нравится ваш намек. Я не понимаю. – Аллика поднялась на ноги, но в ее движениях сквозила паника, а не властность. – Я думаю, вам лучше уйти.
      – Мы, конечно, можем уйти. Просто заедем на работу к вашему мужу, обсудим это с ним.
      – Погодите, – Аллика протянула руку, увидев, что Ева встает. – Постойте! Не знаю, что вы слышали, что вы думаете… – Она бросила взгляд в сторону, прихожей и успокоилась, услышав щебечущий голосок Рэйлин, что-то говорившей Коре уже в дверях. – Это не ваше дело, вас это не касается.
      – Все, что имеет отношение к Крейгу Фостеру, касается нас.
      – Моя личная жизнь… У вас нет оснований обсуждать с Оливером сплетни.
      – Фостер знал о ваших отношениях с Ридом Уильямсом? Он грозил вам или, может быть, Уильямсу разоблачением?
      – Не было никаких отношений! Это было… это была просто минутная слабость. Я с этим давным-давно покончила.
      – Почему?
      – Потому что пришла в себя. Опомнилась. – Аллика нервно поправила волосы. – Я… всякий раз на Рождество у меня наступает депрессия. Три года назад рождественским утром умер наш сын Тревор.
      – Мне очень жаль, миссис Страффо, – вставила Пибоди. – Как он умер? Отчего?
      – Он… – Аллика снова села. – Мы проводили праздники в нашем загородном доме… У нас был дом в Коннектикуте. Трев… ему еще и двух лет не было. И он так ждал Санту! Вылез из кроватки ранним утром. Было еще темно. Он упал, скатился по ступенькам. Лестница была высокая, а он такой малыш… Наверно, он торопился, спешил посмотреть, что принес ему Санта-Клаус. Упал и…
      – Мне очень жаль, – повторила Пибоди. – Мне кажется, нет ничего страшнее для родителей, чем потеря ребенка.
      – Я развалилась на куски. Пришлось лечиться месяцами, чтобы эти куски снова склеить. Думаю, я никогда не стану прежней. Даже не знаю, стоит ли мне становиться прежней. Но у нас уже была Рэйлин. У нас уже была дочь, она в нас нуждалась. У нас больше нет дома в Коннектикуте, но у нас есть Рэй, она заслуживает нормальной жизни.
      – И вы вступили в связь с Ридом Уильямсом, – вновь заговорила Ева, – потому что были в депрессии.
      – Я понимаю, это меня не оправдывает. Я с самого начала знала. С приближением Рождества мне становится плохо, а когда мне становится плохо, что-то во мне просто отключается. Рид… это помогло мне вытеснить воспоминания, вот и все. Это пощекотало мне нервы, но это было очень глупо. Мы с мужем оба уже не те, какими были до смерти Тревора. Но мы стараемся, мы очень стараемся. Я поступила глупо и эгоистично. Если он узнает, ему будет больно. Я не хочу причинять ему боль.
      – А если бы Фостер ему об этом сообщил?
      – Он не знал. – Аллика прижала ладонь к горлу, принялась растирать его, словно оно болело. – Не понимаю, как он мог узнать. Мне он никогда ничего не говорил, хотя мы с ним общались на празднике – я вам говорила. Я совершила ошибку, но это был всего лишь секс. Только дважды, всего лишь дважды. И для меня, и для Рида это был всего лишь секс. Ничего больше.
      – Уильямс говорил вам что-нибудь о Фостере?
      – Да мы вообще почти не разговаривали. Это был чисто физический контакт. Без души, без разговоров. Все закончилось, едва начавшись.
      – Он был расстроен, когда вы прервали отношения?
      – Вовсе нет! Честно говоря, из-за этого я почувствовала себя совсем уж полной дурой. – Аллика расправила плечи. – Если по какой-то причине вы считаете нужным рассказать об этом Оливеру, я хотела бы поговорить с ним первой. Попытаюсь объяснить, прежде чем он услышит об этом от полиции.
      – В данный момент у меня нет никаких причин обсуждать это с ним. Если причины появятся, я дам вам знать.
      – Спасибо.
      Они сумели опросить всех, кто был в школе в день смерти Фостера, но ничего существенного не узнали. Ева повернула машину обратно в центр.
      – Как ты думаешь, сколько раз Аллика Страффо делала глупости за время своего брака?
      – Думаю, это первый раз. Она показалось мне такой виноватой, такой напуганной… Она так раскаивалась… В общем, вряд ли у нее это вошло в привычку. Хочешь знать мое мнение? Уильямс почувствовал, что она уязвима, и сделал ход. И я не думаю, что Фостер знал.
      Ева покосилась на напарницу.
      – Почему?
      – Потому что… Судя по тому, что мы о нем знаем, он человек бесхитростный и честный. Я просто не вижу, как он мог вести нормальный светский разговор с Алликой на детском утреннике, если бы знал, что у нее были шашни с Уильямсом. А она обязательно догадалась бы, что он знает. Даже если бы он сам ничего об этом не сказал. Мне кажется, повышенная сексуальность обостряет инстинкты. Она была возбуждена, чувствовала себя виноватой. Если бы он знал, она поняла бы, что он знает. Я думаю, она просто совершила опрометчивый поступок.
      – Это так ты называешь супружескую измену? – спросила Ева.
      Пибоди слегка смутилась.
      – Ну ладно, измена есть измена. Это оскорбительно. Она предала и оскорбила своего мужа. И теперь ей придется с этим жить. Но Рорк не собирается предавать и оскорблять тебя подобным образом.
      – Речь не обо мне.
      – Нет, но мысленно ты сопоставляешь одно с другим. И совершенно напрасно.
      Напрасно или нет, она невольно сравнивала и ничего не могла с этим поделать. И ей это не нравилось. Но она продолжала делать свою работу. В лаборатории не нашли ни малейших следов рицина в сухой смеси и в жидком шоколаде, изъятых в квартире Фостера. Таким образом, подтвердилась ее гипотеза: яд был введен на месте.
      Ева вернулась к своей хронологической шкале, добавила детали, почерпнутые из утренних опросов. «Входят и выходят, – подумала она. – Люди входят и выходят, бродят, останавливаются, встречаются друг с другом и снова расходятся».
      А ей нужна связь с отравой.
      Она еще раз оглядела доску, вернулась за стол и села. Закрыла глаза. Потом выпрямилась и перечитала свои отчеты и заметки. Встала, прошлась по кабинету.
      Но ее разум просто отказывался сосредоточиться. Чтобы его подстегнуть, Ева открыла заднюю стенку компьютера, сунула руку внутрь… К полости в задней стенке она приклеила скотчем шоколадный батончик.
      Его не было на месте.
      – Вашу мать… – пробормотала Ева.
      Она видела кусочек липкой ленты, приставший к стенке, когда кто-то выдернул батончик из тайника. Злостный похититель сладостей нанес ей новый удар.
      Уже не в первый раз она обдумала возможность установить у себя в кабинете «глаза» и «уши». Что-то вроде мышеловки с шоколадной приманкой. Хоп! – и она накроет ублюдка.
      Но не так ей хотелось бы победить. Это должна быть битва воли и разума, а не технологии, считала Ева.
      Несколько минут она только о том и думала, что ее шоколадную заначку увели у нее из-под носа. Потом вспомнила, что есть дела поважнее, позвонила в кабинет доктора Миры и, пустив в ход шантаж и запугивание, добилась, чтобы строгая секретарша Миры записала ее на прием к психологу.
      Она отправила доктору Мире копии своих отчетов, отправила те же отчеты своему начальнику майору Уитни, приложив записку о том, что собирается проконсультироваться с Мирой на предмет составления психологического портрета убийцы.
      Ева закрыла глаза, спросила себя, не сварить ли кофе. И заснула.
 
      Она была в комнате мотеля в Далласе. Ледяной холод, мутный красный свет рекламы секс-клуба на другой стороне улицы мигает в окне. В руке у нее нож, все руки в крови. А он лежит – человек, который дал ей жизнь. Который бил, мучил, насиловал ее.
      Сделано, сказала она себе. Уже взрослая женщина, а не ребенок, держит в руке нож. Сделано то, что надо было сделать. Взрослая женщина, чья рука до сих пор болит, хотя кость ломали ребенку.
      Она слышала запах крови, запах смерти.
      Обхватив сломанную руку, она попятилась, потом повернулась. Надо бежать с места преступления.
      Дверь спальни была открыта, на постели двигались две обнаженные фигуры. Двигались красиво и плавно. Текуче. А красный свет все мигал, то вспыхивал, освещая их, то гас и опять вспыхивал. У него были темные блестящие волосы, ослепительно яркие глаза. Ей были знакомы овал его лица, разворот плеч, линия спины, игра мышц.
      Женщина, которой он овладел, застонала от наслаждения. Ее золотистые волосы блеснули в мутном красном свете.
      А боль все разрасталась – она была сильнее, чем когда ей ломали руку, сильнее, чем тогда, когда насиловали. Боль пульсировала в каждой клеточке ее тела, в каждой мышце, в каждой поре.
      Мертвый отец Евы тихонько засмеялся у нее за спиной.
      – Ты же не думала, что он на самом деле останется с тобой? Взгляни на него, взгляни на нее. Ты даже сравниться с ней не можешь. Все изменяют, малышка.
      И опять она превратилась в маленькую девочку. Ей было дурно от боли, ее тошнило, и она ничего не могла поделать. Она была беспомощна.
      – Ну давай, чего ты стоишь? Иди, поквитайся с ними. Ты же знаешь, как это делается.
      Она опустила взгляд. В руке у нее был нож. Лезвие красное и липкое.

      Если бы взгляды могли убивать, секретарша Миры, фанатично радеющая о ее интересах, уже уложила бы Еву насмерть. Но Ева ухитрилась остаться в живых под негодующими буравчиками, вошла в кабинет и увидела Миру за письменным столом.
      Как всегда, Мира выглядела спокойной и собранной. Ее собольи волосы отросли и были уложены завитками в задорную прическу. Ева никогда такой раньше не видела. Когда люди меняли свой привычный облик подобным образом, Еву это всегда выбивало из колеи. Она не знала, как к ним обращаться.
      Прическа молодила Миру, обрамляла мягкими завитками ее прелестное лицо. На ней был один из ее неизменно элегантных костюмов. Цвет, по мнению Евы, можно было назвать серым, но он больше походил на клубящийся туман, и благодаря ему кроткие голубые глаза Миры казались особенно глубокими.
      К этому костюму она подобрала серебряные украшения. Витые сережки и плетенная косичкой цепочка с подвеской, в центре которой помещался прозрачный камешек, на шее.
      Интересно, Рорк посчитал бы этот костюм телегеничным? Сама Ева решила, что костюм просто бесподобен.
      – Ева. – Мира приветливо улыбнулась. – Прошу прощения, я не успела прочитать отчет.
      – Это я прошу прощения. Втиснулась в ваше расписание.
      – Для вас местечко всегда найдется. Изложите мне суть, – предложила Мира, вставая из-за стола и направляясь к автоповару. – Тяжелый случай?
      – А другие бывают?
      – Но сегодня у вас особенно усталый вид.
      – Я застряла. Убит учитель истории в частной школе.
      И она рассказала все, пока Мира программировала свой любимый цветочный чай.
      Мира жестом пригласила Еву сесть, села сама и протянула Еве одну из чашек.
      – Отравление говорит о дистанции, – заметила Мира, потягивая чай из своей чашки. – Оставляет руки чистыми. Нет нужды в физическом контакте. Обычно это говорит о бесстрастности. Зачастую женский способ. Не исключительно женский, но довольно частый выбор.
      – Я не могу определить мотив. Первым в списке идет убийство с целью заткнуть ему рот. Предполагается, что ему могло быть известно о сомнительном поведении одного из коллег, который заводил шашни с преподавательницами и матерями учеников.
      – Что в принципе могло послужить основанием для дисциплинарных мер, даже для увольнения. Отравление рицином. – Задумчиво проговорила Мира, – несколько старомодный способ, я бы даже сказала, экзотический. Не столь эффективный способ, как некоторые другие, но рицин проще добыть, если есть научные познания.
      – Сработал безотказно.
      – Да, конечно. Итак, убийство было спланировано по времени и выполнено точно в срок. Не импульсивно, не в пылу момента. Расчетливо. – Балансируя чашкой с блюдцем на колене, что всегда поражало и приводило в восхищение Еву, Мира продолжала: – Можно, конечно, предположить, что яд уже был в репертуаре убийцы и простота доступа побудила его прибегнуть к этому способу вновь. Насколько я поняла из вашего рассказа, убитый не ощущал никакой опасности, не подозревал, что ему угрожают. Не знал, что вызвал чей-то гнев на свою голову.
      – Он следовал заведенному распорядку, – подтвердила Ева. – Никто из близких не заметил никаких отклонений.
      – Я бы сказала, убийца долго таил в душе злобу, никак не выдавая себя внешне. Спланировал все детали, добыл яд. Убийство для него – просто дело, которое надо сделать. Ему не требовалось наблюдать, как его жертва умирает, прикасаться к убитому, разговаривать с ним. Убийцу ничуть не смущало, что, скорее всего, жертву обнаружат дети.
      Мира замолчала и задумалась.
      – Если это был кто-то из родителей, я бы сказала, он думает только о своих нуждах и желаниях, забывая об интересах своего ребенка. Учитель? Допустим, дети для него – это работа, обучаемые единицы, а не живые люди. Средство для достижения цели. Все было исполнено эффективно, с минимальной затратой усилий.
      – Он не ищет внимания и славы. Он не безумен.
      – Я бы тоже так сказала, – согласилась Мира. – Но это кто-то, умеющий следовать расписанию, работать упорядоченно.
      – Я хочу еще раз проверить преподавателей и вспомогательный персонал. Расписание – основа школьной системы, насколько мне помнится. И кто-то внутри этой системы очень хорошо изучил распорядок и привычки убитого. – Ева поднялась и принялась расхаживать. – К тому же по правилам они просто обязаны быть на месте. Нет ничего подозрительного в приходе учителя на работу и в самой работе. В школу иногда приходят и родители или опекуны – приводят детей, что-то приносят, совещаются с учителями. Но убийца должен был сознавать, что, если его имя есть в списке зарегистрированных на входе, – а родители в отличие от учителей приходят в школу все-таки не каждый день, – мы его обязательно проверим.
      – А есть возможность попасть в школу, не зарегистрировавшись на входе? – спросила Мира.
      – Способ всегда найдется, это мы тоже проверим. Но мне это не нравится. – Ева села и тут же снова беспокойно вскочила. Мира взглянула на нее обеспокоенно. – Конечно, если проникнуть в школу тайком, имени в списке не будет, но это не так эффективно, как просто зарегистрироваться обычным порядком. Пройти тайком – это ненужный риск. Убийство – тоже риск, но, риск, как вы и сказали, рассчитанный. Время – основной фактор. Держу пари, сукин сын практиковался. – Ева сунула руки в карманы, рассеянно побренчала мелочью. – В общем, спасибо, что уделили мне время.
      – Я прочитаю файл и составлю для вас официальный психологический портрет.
      – Спасибо.
      – А теперь скажите мне, что случилось.
      – Я же только что рассказала. Парень умер. Следов нет.
      – Ева, вы перестали мне доверять?
      Вот об этом и Рорк спрашивал ее накануне вечером. Почти таким же терпеливым тоном. Это разбило ей сердце. Она судорожно перевела дух, ей никак не удавалось справиться с волнением.
      – Появилась женщина, – едва сумела выговорить Ева.
      Мира хорошо знала Еву. Она сразу поняла, что речь идет о личном, не имеющем отношения к убийству.
      – Сядьте.
      – Не могу. Не могу. Есть женщина. Он знал ее раньше. Он был с ней. Возможно, любил. Мне кажется, он ее любил. И вот она вернулась, а он… Я не знаю, что мне делать. Я только все порчу. И остановиться не могу.
      – Думаете, он вам изменил?
      – Нет. – Ева в отчаянии прижала пальцы к глазам. – Понимаете, в глубине души мне хочется сказать: «Пока нет». А другая часть моей души говорит: «Все это ерунда». Он никогда так не сделает. Но она здесь, и она не такая, как другие.
      – Позвольте мне, прежде всего, выразить свое личное мнение, полностью совпадающее с профессиональным. Рорк любит вас до такой степени, что просто места не остается ни для кого другого. И я согласна: изменять вам – это не его стиль. Он вас не просто любит. Он слишком уважает вас, да и себя самого тоже. А теперь расскажите мне об этой женщине.
      – Она красавица. Настоящая красавица. Она моложе и красивее меня. В ней есть шик, а во мне – ни капли. У нее сиськи больше. Знаю, это звучит глупо.
      – Ни в малейшей степени! Мне она уже страшно не нравится.
      Ева рассмеялась, но все-таки не удержала слезу. Пришлось ее смахнуть.
      – Спасибо. Ее зовут Магдалена. Он иногда называет ее Мэгги. – Она прижала ладонь к животу. – Мне плохо. Меня тошнит. Есть не могу, спать не могу.
      – Ева, вы должны поговорить с ним об этом.
      – Я говорила. Мы поговорили и ни к чему не пришли. Ходили кругами и злились друг на друга. Я не знаю, что с этим делать. – Разрываясь между досадой и страхом, Ева нервно провела руками по волосам. – Я в таких вещах ничего не понимаю. Соммерсет сказал мне, что она опасна.
      – Соммерсет?!
      – Ну да. – В глазах Миры читалось такое изумление, что Ева невольно усмехнулась. – Неожиданный поворот, верно? Он даже сказал, что я подхожу Рорку больше, чем она. По крайней мере, на данный момент.
      – Меня это ничуть не удивляет. А почему он считает ее опасной?
      – Он говорит, она всех использует. Двенадцать лет назад бросила Рорка на мели.
      – Это было давно. Он был очень молод.
      – Да, – кивнула Ева, убедившись, что Мира ее правильно понимает. – Это ранит больнее, когда ты молод, когда еще не нарастил защитную броню. Понимаете, она его бросила, а это еще хуже. Хуже, потому что для него это незаконченное дело. Оно так и осталось не доведенным до логического завершения. Она от него ушла, а теперь снова пришла.
      Ева присела на краешек стула.
      – Мы были в таком шикарном ресторане… уже не помню, как он называется. Деловой ужин. И я опоздала. Мне как раз попалось это дело, переодеться не успела, так и пришла… Ну, в общем, вы представляете. И тут она окликает его по имени. Он взглянул на нее, а там было на что посмотреть. Блондинка, красное платье. И тут я увидела… Это промелькнуло в его глазах, всего на миг, но это там было. Он ни на кого так не смотрит, только на меня, а тут… Он посмотрел на нее. Всего секунду. Нет, даже меньше, полсекунды. Но это там было. Я это видела.
      – Я не сомневаюсь, что вы это видели, Ева.
      – Между ними что-то есть. Влечение. Я чувствую.
      – Воспоминание может стать могучей силой, Ева. Вы это и сами понимаете. Но воспоминание о чувстве еще не делает его живым.
      – Он встречался с ней за ленчем.
      – Вот как…
      – Он ничего не скрывал, не пытался действовать у меня за спиной. Ничего подобного. И он сказал, что она попросила у него совета по бизнесу. Но она сказала… Она приходила ко мне на работу.
      – Она приходила к вам?
      Ева опять встала, она не могла усидеть на месте.
      – Она сказала, что хочет пригласить меня посидеть где-нибудь, поболтать. Вся таяла от улыбочек, дружбу предлагала. Но она говорила совсем не то, что думала. У нее на уме было совсем другое. Господи, как глупо все это звучит!
      – Вовсе нет, – все тем же спокойным тоном возразила Мира. – У вас огромный опыт, вы умеете улавливать невысказанное. И даже если это нечто чисто личное, вы все равно распознаете скрытый смысл.
      – Ладно. – Ева тяжело вздохнула. – Ладно. Она меня оценивала, роняла небольшие намеки. Она все представила таким образом, будто они с Рорком намерены работать вместе. Она со мной играет, а я никак не могу поймать ритм, чтобы выбить ее к чертовой матери с игрового поля.
      – Вам бы этого хотелось, – улыбнулась Мира. – Но поверьте: как бы это ни было приятно само по себе, выбить ее с поля – это еще не решение проблемы. Он должен сделать это сам. Вы ему говорили, что вам это причиняет боль?
      – Я и без того чувствую себя глупо. Он же ничего такого не делал. Да, их тянет друг к другу, и у них есть своя история, но он же не виноват! Он ничего не может с этим поделать. Это просто есть. Это существует. Она об этом знает и обязательно использует. И тогда, я думаю, ему придется сделать выбор.
      – Вы сомневаетесь в его любви?
      – Нет. Но раньше он любил ее.
      – Хотите совет?
      – Да, наверно. Раз уж я все это на вас вывалила.
      Мира встала и взяла Еву за плечи.
      – Поезжайте домой, поспите пару часиков. Вам надо выспаться. А потом расскажите Рорку о своих чувствах. Скажите ему, что вам больно, что вы чувствуете себя глупо, что ни в чем его не вините. Чувства не всегда бывают разумными и обоснованными, на то они и чувства. Вы имеете право на свои чувства, а он имеет право знать, что вы испытываете.
      – Теоретически звучит неплохо. Но даже если бы я набралась смелости, все равно ничего не получится. Мне сегодня придется выступать в этом чертовом шоу у Надин!
      – Ах да, конечно. Премьера программы «Сейчас». Мы с Деннисом обязательно будем смотреть. – И тут Мира сделала то, что крайне редко себе позволяла, вернее то, что Ева крайне редко позволяла ей: погладила Еву по волосам и поцеловала ее в щеку. – Вы будете великолепны, а когда все кончится, вы вернетесь домой, выспитесь и на свежую голову поговорите с Рорком. Может, ему и придется сделать выбор, но, судя по всему, что я знаю, вижу, чувствую, он выберет вас. Всегда. При любых обстоятельствах.
      – Она говорит по-французски и по-итальянски.
      – Вот сука!
      Ева засмеялась, а потом сделала то, чего не делала никогда раньше: наклонилась и прижалась лбом ко лбу Миры. И закрыла глаза.
      – Спасибо, – сказала она тихо. – Спасибо.
 
      Все эти переживания и разговоры подарили Еве сверлящую головную боль, но на душе у нее полегчало.
      Вернувшись в свой отдел, она увидела, как Пибоди у себя за столом в «загоне» разговаривает с миниатюрной черноволосой женщиной и ласково похлопывает ее по руке. Завидев Еву, она встала.
      – А вот и лейтенант. Даллас, это Лейна Суарес. Мы поговорили. Может, нам стоит перейти в столовую?
      – Конечно.
      Когда Лейна поднялась на ноги, тяжело опираясь о стол, Ева заметила, что она уже на заметной стадии беременности.
      – Я подумала, что мне следует к вам прийти. – У Лейны был глуховатый голос с чуть заметным акцентом. – Я поговорила с Холли после того, как вы у нее были. Детектив Пибоди допрашивала меня в школе в тот день, когда Крейг умер. Вот я и пришла к ней.
      – Прекрасно.
      В столовой Ева заметила Бакстера и Трухарта – бывалого и салагу – за столиком в углу. С ними за столом сидел какой-то тощий и нервный тип в темных очках.
      «Ширяльщик, – решила Ева. – Небось, один из стукачей Бакстера».
      Она мысленно прошлась по своей картотеке, пытаясь вспомнить, над какими делами работают Бакстер и Трухарт. Пибоди тем временем предложила Лейне чего-нибудь попить.
      Убийство в подпольном клубе, вспомнила Ева. Какой-то турист, видимо, пытался сделать ставку в подпольной игре в одном из страшных подземелий под нью-йоркскими улицами. Вот и получил свое.
      Бакстер бросил взгляд на Еву. Слишком быстрый, она почти ничего не успела разглядеть, но нечто неуловимое в этом взгляде подсказало ей, что дело сдвинулось с мертвой точки. У ширяльщика явно была наводка.
      Что ж, хоть у кого-то появился след.
      Она взяла себе воду, потому что кофе в столовой был жутким пойлом, села и предоставила инициативу Пибоди.
      – Мы вам очень благодарны, что вы к нам пришли, Лейна. Лейтенант, Лейна приехала к нам на метро. Я ей обещала, что назад ее отвезут на машине. Вы же не против, правда?
      – Никаких проблем.
      – Лейна, расскажите, пожалуйста, лейтенанту то, что рассказали мне.
      – Хорошо. Я иногда делаю кое-что для Холли. Знаю, она вам уже говорила. Я в общем-то не имею права работать на стороне. Но мне нужны деньги, а Холли очень добра. Она мне сказала, о чем вы с ней говорили.
      – Просто расскажите об этом мне, миссис Суарес.
      – Хорошо, – кивнула Лейна. – Прежде всего, я хотела вам сказать, что мы с Холли действительно встретились на кухне в то утро. Мы выпили кофе, поговорили, обсудили изменения в меню, а потом просто поболтали по-дружески. – Она прижала руку к животу. – Холли мне сказала, что вы спрашивали про мистера Уильямса. Ну, было ли у них что-то личное. Конечно, Холли не интересуется мужчинами в этом плане. Но мы поговорили кое о чем, чего она вам не сказала, потому что она моя подруга.
      – Было что-то личное между вами и мистером Уильямсом?
      – Нет. – Лейна покраснела и сжала в кулаке серебряный крестик, висевший у нее на шее. – Нет-нет. Я замужем. Это значит, что есть границы, и переступать их нельзя. Для меня и мужа границы есть. А вот для мистера Уильямса их нет. Он со мной флиртовал. Мне было неловко, потому что мы все-таки неровня и вместе работаем. Но я думала, это безобидно. А потом он стал меня трогать, хватать за грудь.
      Ева выждала секунду.
      – И?
      – Я ударила его по руке половником, – заявила возмущенная Лейна. – Крепко ударила. А он решил, что это смешно. Я не сказала мужу. Ему это не показалось бы смешным. Я никому не сказала. Не хотела потерять работу.
      – А он продолжал вас преследовать?
      – Мистер Уильямс приглашал меня в ресторан на ужин, на коктейль. А потом прямо позвал в постель. Опять начал меня лапать, и я опять его ударила. По лицу. Но это его не остановило. Знаю, надо было об этом доложить, но, когда я ему пригрозила, он не остановился. Он просто пожал плечами. Он сказал, что работает в школе дольше, чем я, и поверят ему, а не мне. Сказал, что он сам на меня заявит, будто это я к нему приставала, и меня уволят.
      – Что вы сделали?
      – Ничего. Мне стыдно в этом признаваться, но я ничего не сделала. Он ушел, а я продолжила работу. Я заплакала. Ничего не могла с собой поделать. И тут Крейг вошел и увидел, что я плачу. Он спросил, что случилось. Я ему не сказала, но, мне кажется, он все понял. Он должен был видеть мистера Уильямса, когда входил, они столкнулись в дверях. Вот я и думаю: наверно, он обо всем догадался. И с тех пор мистер Уильямс больше ни разу меня не беспокоил. Я думаю, Крейг велел ему оставить меня в покое.
      Лейна вздохнула, отпила воды.
      – Надо было сразу рассказать вам все, детектив Пибоди, когда вы расспрашивали меня в тот день. Но я об этом даже не вспомнила. Я думала только о том, что Крейг умер. Он был такой чудесный человек, и он умер. Я и не вспомнила про тот случай.
      – Когда это случилось? Когда Крейг застал вас в слезах?
      – Это было еще до рождественских каникул. Много недель назад. Поэтому я решила, что это ничего не значит. Но Холли сказала, что я должна рассказать вам. Что вы все должны знать. Только, пожалуйста, если можно, не говорите моему мужу. Он рассердится, что я ему не рассказала, и разозлится на мистера Уильямса. Он может устроить скандал в школе.
      – У нас нет никаких причин рассказывать об этом вашему мужу, миссис Суарес, но позвольте мне кое-что вам сказать. Если вы подвергались сексуальным домогательствам со стороны Уильямса, вам следовало об этом сообщить. Если он приставал к вам, значит, мог приставать и к другим. Он не имеет права занимать свою должность, и ему это не должно сойти с рук. А вы могли бы нанять адвоката и поджарить его задницу в суде.
      – Да кто мне поверит?
      – Я вам верю.
      Ева осталась на месте, пока Пибоди провожала Лейну, чтобы отправить ее домой на машине. Уильямс, думала она. Он не был насильником, но был сексуальным хищником. Не так уж далеко до убийства.
      В любом случае мерзавец стоил того, чтобы выколотить из него все дерьмо.
      Ева встала, и тут к ней подошел Бакстер.
      – Даллас, – начал он и вдруг пристально всмотрелся в нее, склонив голову набок. – Слушай, сестренка, что-то видок у тебя паршивый.
      – Во-первых, лейтенант Сестренка, а во-вторых, ну укуси меня.
      – Да чего там кусать-то? Так, на один зуб. От тебя половина осталась. В общем, у нас есть горячий след по делу Барристера.
      – Турист из Огайо, верно?
      – Из Небраски. Разницы никакой. Ответственный гражданин, которого Трухарт провожает к выходу, явился добровольно для дачи свидетельских показаний.
      – Один из твоих стукачей?
      – Да, он у меня в ведомости. – Бакстер оперся задом на стол, поерзал, устраиваясь поудобнее. – Дело в том, что он все видел. Пару дней чесал репу, все не решался позвонить и вот сегодня, наконец, разродился. Убитый спустился в подполье на углу Бродвея и Тридцать восьмой. «Адский огонь». Знаешь эту дыру?
      – Угу. Садомазо, беспроигрышная лотерея с кучей сувениров. Розыгрыш человеческих жертвоприношений каждый вечер. Обожаю заглянуть туда для расслабухи после долгой смены.
      Бакстер улыбнулся:
      – Как раз в твоем вкусе. Так вот, этот провинциал входит туда, на руке шикарные часики, ботиночки блестят, ну и сам такой… много о себе понимающий. Нанимает ведомого, платит за люксовый набор для связывания.
      – Люксовый?
      – Сюда входят цепи, хлысты, кляп в виде мячика – цвет по выбору клиента, – травматический пистолет с электрошоком, поводок и ошейник. Аренда на три часа.
      – Как, а костюмы?
      – Костюмы входят в набор суперлюкс. Но он заплатил за один из этих стеклянных кубов, чтобы дать представление для публики.
      – Как мило! Этот парень – просто душа общества.
      – Но ему захотелось для начала нюхнуть – причем бесплатно. И тут он напоролся на Сайкса. – Бакстер был не так разборчив, как Ева, по части кофе: он подошел к автомату и набрал код. – Хочешь?
      – Нет. Обойдусь без потребления жидкой грязи, разведенной лошадиной мочой.
      – Он потребовал бесплатный пробник – представляешь? – перед тем как заплатить. Сайкс велел ему отлипнуть, но парень оказался упертый. Он готов платить, и платить много, но сперва он хочет попробовать. Ткнул Сайкса пальцем в грудь, показал толстую пачку денег. «Дай мне попробовать, и, если понравится, я куплю всю порцию». Ну, Сайкс к этому времени уже сам успел попробовать пару раз бесплатно. Он и говорит: «Хочешь попробовать? Я тебе дам попробовать, гребаная рожа, посмотрим, как тебе понравится». И тыкает в него раз двадцать большим складным ножом.
      Ева выждала, пока Бакстер вновь не устроился на столе.
      – Он выразил свое мнение вполне доходчиво.
      – Ха! И когда это мнение вполне дошло до Барристера, Сайкс взвалил на плечо его хладный труп, вынес из клуба и бросил на ступенях подземного перехода на Бродвее. Где на него и налетела пара глупых детишек из колледжа, решивших тоже приобщиться к подпольной ночной жизни.
      – Городская сказка. Знаешь, где найти Сайкса?
      – Есть пара адресов в дополнение к последнему официальному. Последний официальный я проверю первым долгом. Неохота тащить малыша в подземелье. Там же джунгли.
      – Делай, как знаешь, но закрой дело.
      – Пожалуй, я дам Трухарту вести допрос, когда мы возьмем Сайкса. Пусть поиграет.
      Ева подумала о Трухарте. Совсем еще мальчишка. Пожалуй, ему это будет полезно, а Бакстер не даст ему запороть дело.
      – Тебе решать. Дай знать в отдел наркотиков, когда закроешь дело. Пусть они тоже повесят на него свои обвинения. Меню у них обширное, есть из чего выбрать. Но сначала повесь на него убийство второй степени.
      – Так и задумано. Да, ни пуха тебе, ни пера.
      – Что?
      – Надо отвечать: «К черту». Так говорят на счастье, когда кому-то предстоит публичное выступление, хотя мне кажется, это звучит довольно глупо. «Сейчас». Надин.
      – Господи, – пробормотала Ева и вышла.
      Она обнаружила Пибоди в коридоре у автомата как раз напротив убойного отдела. Лицо Пибоди застыло в напряженном раздумье. Она не знала, что из предложенного выбрать.
      – Энергетический батончик или батончик с тянучкой? Энергетический, конечно, питательнее, в нем все элементы сбалансированы. Зато батончик с тянучкой вкуснее. Потом я буду раскаиваться, но сперва хоть получу удовольствие. Что же мне выбрать?
      – Все равно ты выберешь эрзац-шоколад с тянучкой. Так с какой стати мучиться?
      – Вы не понимаете, лейтенант. Это же процесс. Мучение – часть процесса. Ладно, выбираю тянучку. Может, и ты со мной за компанию?
      Еве хотелось съесть батончик настоящего шоколада, который она спрятала у себя в кабинете, но этому не суждено было сбыться.
      – А чего там! Давай.
      Автомат сыграл музыкальную заставку батончика с тянучкой и выдал данные о его питательной ценности. Еве хотелось стукнуть по нему молотом, но она вместе с Пибоди стояла и жевала батончик.
      – Я хочу, чтобы Уильямса задержали и доставили сюда для допроса. Давай пошлем за ним в школу пару патрульных-тяжеловесов с тупыми рожами.
      – Отличный штрих. С одной стороны, его это напугает, а с другой, ты как будто намекаешь, что у тебя нет времени приехать за ним лично.
      – Зарезервируй для допроса комнату Б. Бакстер и Трухарт вот-вот возьмут подозреваемого. Оставим им комнату А.
      – А я знаю пару патрульных, которые как раз подойдут для задержания.
      – Займись этим. – Ева нахмурилась, разглядывая батончик. – Тебя никогда не тошнит от этих штук?
      – Есть немного. В этом отчасти состоит их прелесть.
      Ева отдала половинку своего батончика с тянучкой Пибоди.
      – Наслаждайся. А я пока попробую выторговать для нас ордер на обыск квартиры Уильямса и его электронных игрушек.
      Ева позвонила Рио – помощнику окружного прокурора Шер и выяснила, что хорошенькая блондинка уже на рабочем месте. Они встретились за кофе в кабинете Евы. Тут хоть кофе был первоклассный.
      – А знаешь, – начала Рио, – можно было бы подумать, что при такой погоде у нас нагрузка уменьшится. На самом деле – ничего подобного! Несмотря на мороз, лед, ветер, люди грабят, насилуют и убивают друг друга, как ни в чем не бывало. – Она неторопливо, смакуя, отпила глоточек кофе. – Начинаешь невольно гордиться жителями Нью-Йорка.
      – Мы не позволим зиме встать у нас на пути и будем калечить друг друга, невзирая на препятствия. Давай перейдем к моему мертвому учителю.
      Ева ввела помощницу прокурора в курс последних событий и обосновала необходимость выдачи ордера.
      – Суарес подаст жалобу?
      – Не знаю, не уверена. Сейчас ее больше всего волнует одно: если ее муж узнает, он искалечит Уильямса. Но она пришла сюда сама и все честно рассказала. Этот Уильямс охотится на школьных угодьях.
      – Думаешь, он охотится на учениц?
      – Никаких доказательств у меня нет, но исключать такую версию нельзя. Я думаю, убитый имел с ним душеспасительную беседу, призывал его узреть Иисуса. Ничем другим нельзя объяснить тот факт, что Уильямс отстал от Суарес. Другие показания свидетельствуют о том, что Крейг Фостер застал Уильямса в компрометирующем положении с кем-то, кого ему не следовало компрометировать. Школа – это не только хорошее место работы: приличная зарплата, привилегии, бонусы, чистота и блеск. Для такого, как Уильямс, это еще и возможность погулять по буфету. Трахнуть все, что попадется под руку.
      – Черт! – Рио допила кофе. – И почему мне не попадаются такие славные парни?
      – Ну, может, тебе выпадет его судить и приговорить. Тогда вы сможете стать друзьями по переписке.
      – О если бы!
      – Итак. Если убитый угрожал статусу Уильямса, Уильямс мог решить, что неплохо бы избавиться от этой угрозы.
      – Нет проявлений насилия в прошлом, нет уголовного досье, нет гражданских исков?
      – Нет, но надо же с чего-то начинать. Для ордера хватит, Рио.
      – Попробую сделать, что смогу, – пообещала Рио. – Но я должна тебе сказать: если парень – сексуальный маньяк, это еще не значит, что он кровавый маньяк. Ты мне доказательства найди. – С этими словами Рио двинулась к двери, но на пороге обернулась. – Кстати, надеюсь сегодня увидеть тебя у Надин. Жду с нетерпением.
      Ева в ответ лишь вздохнула и опустила голову на руки. Потом она тряхнула головой и позвонила Райану Фини, своему другу, начальнику отдела электронного сыска.
      Его лицо появилось на экране – уютно морщинистое, обжитое, с мешками под глазами и седовато-рыжей шевелюрой, растущей во всех мыслимых направлениях.
      – Привет, – сказал он.
      – Нужен человек на полевую работу. Поскольку Пибоди меня сегодня еще не разозлила, я хотела бы Макнаба, если ты можешь его отпустить. Электронная работа на месте. Сейчас будет ордер.
      – А кто умер? Я его знаю?
      – Учитель. Частная школа. Отравление рицином.
      – Да-да, об этом мы слышали. Образование – рискованный бизнес, оказывается. Ладно, получай мальчишку.
      – Спасибо. Слушай, Фини… Твоя жена когда-нибудь тебя доставала насчет других женщин?
      – Каких других женщин?
      – Да, хороший вопрос. Ну вот, например, когда я была твоим стажером, а потом напарницей, мы с тобой работали довольно плотно.
      – Погоди, а ты разве женщина?
      Ева засмеялась и мысленно обозвала себя дурой.
      – Вроде бы да. Пусть Макнаб спускается в гараж через пятнадцать минут, мы его там будем ждать. Спасибо тебе.
      Макнаб был ярым модником – от корней длинных блестящих волос до подошв пурпурных башмаков на воздушной подушке. Дутое пальто до середины икр было столь интенсивно оранжевого цвета, что от него слезились глаза. Вязаная шапочка была исполосована зигзагами обоих цветов. В мочках ушей торчали многочисленные серебряные шарики.
      Еве такой выбор гардероба казался сомнительным, но Макнаб был первоклассным электронщиком с быстрыми пальцами и зорким взглядом.
      Он вытянулся на заднем сиденье машины и, судя по движениям, которые Ева улавливала в зеркале заднего вида, а также по приглушенному хихиканью Пибоди, он просунул руку между дверцей и спинкой переднего сиденья, чтобы пощекотать ее напарницу.
      – Если не хотите лишиться этой руки, детектив, держите ее подальше от моей напарницы, пока не настанет ваше личное время.
      – Извините, лейтенант. Ваша напарница лишает меня силы воли.
      – Продолжай в том же духе, и я лишу тебя всех пальцев.
      Ева прижала машину к тротуару.
      В доме Уильямса не было привратника, но зато была отличная охранная система. Все три жетона прошли проверку, прежде чем парадные двери открылись и впустили их в небольшой вестибюль. Помимо пары кресел и искусственной пальмы, Ева заметила в вестибюле камеры наблюдения.
      – Квартира Е-5, – сказала Пибоди.
      Они вошли в один из двух лифтов и поднялись на пятый этаж.
      – Убитый жил чуток скромнее, – заметила Ева.
      – Уильямс преподает уже пятнадцать лет. К тому же у него есть магистерская степень. Зарабатывает раза в четыре больше, чем убитый. И это не считая репетиторства. Откуда нам знать: может, он дает частные уроки и налогов не платит? – Пибоди незаметно сцепилась мизинцами с Макнабом, но тут же расцепилась, как только лифт остановился на пятом этаже.
      – Включить запись, – скомандовала Ева и вытащила универсальный электронный ключ. – Лейтенант Ева Даллас, детектив Делия Пибоди, детектив Йен Макнаб входят в квартиру Рида Уильямса согласно ордеру, выписанному и оформленному должным образом. – Она отомкнула замки. – Макнаб, проверь всю электронику, корреспонденцию, разговоры, сайты, которые он посещал, покупки по Интернету. В общем, весь набор.
      Ева, хмурясь, оглядела квартиру. Гостиная была сравнительно невелика, но в ней уместилась бы вся квартира Крейга Фостера. Вид из окна нельзя было назвать впечатляющим, зато в комнате имелся широкий гелевый диван в блестящей черной коже и много хромированной мебели. Ева обратила внимание на создающий настроение экран с меняющимися картинками и на шикарный развлекательный центр.
      Картины на стенах представляли собой примитивный модерн: круги и линии разных цветов на белом фоне. Защитные экраны на окнах были включены. Ева вошла в примыкающую к гостиной кухню. Тут тоже все сияло и сверкало. Белое, черное и красное. Оборудование начищено до блеска. «Небось, самые навороченные штучки», – подумала Ева.
      – Возьми на себя кухню, Пибоди. Если он балуется ядами, ему хватит наглости и глупости держать их там. А я возьму спальню.
      В спальне было на что посмотреть. Сам Уильямс, наверно, считал ее сексуальной. Еве в этой спальне стало жутковато. Центральным объектом была кровать – огромная, как бассейн, застланная переливающимся, мокрым на вид, красным покрывалом. На полу по обеим сторонам от кровати лежали черные ковры из искусственного меха.
      Наклонное зеркало с подсветкой, закрепленное на потолке, показалось Еве смехотворно банальным. Картинки на стенах представляли собой рисунки с изображением пар, фантастически экипированных половыми признаками, в самых разнообразных позах.
      Ева откинула красное переливчатое покрывало. Под ними обнаружились черные простыни, а под простынями – трясущийся, как студень, гелевый матрац.
      Тьфу!
      Ящики тумбочки у кровати скрывали целый клад сексуальных игрушек и приспособлений, включая пару запрещенных к употреблению психотропных веществ для свиданий с искусственным подогревом. Ева приобщила их к материальным уликам.
      – Ну здесь ты упростил нам задачу, – сказала она вслух и двинулась к шкафу.
      Его повседневная рабочая одежда была вся собрана в одной половине гардероба: пара костюмов, спортивные куртки, рубашки, брюки. На другой половине висело то, что он носил на досуге. Эта одежда была далеко не так консервативна.
      Интересно, кому понравится вид взрослого мужчины в обтягивающем черном трико?
      – Слушай, Даллас, ты бы только видела… – Макнаб запнулся на полуслове и присвистнул, заметив кровать. – Обалдеть. Вот это сексодром! – Он вгляделся в один из рисунков в черной рамке. – Вот у этих должно быть по паре запасных суставов.
      Он почесал подбородок и согнулся под прямым углом, чтобы изучить рисунок с другой стороны.
      – Что я должна видеть?
      – А? Ой, извини, увлекся. Для этого парня секс – религия. Испытываешь прямо-таки нездоровое восхищение. Очень много времени проводит за компом: чаты, сайты, все о сексе. Заказывает кучу специальных игрушек.
      – Да, у него неплохой запас. А еще порошок – немного «кролика» и немного «шлюхи».
      Веселое настроение Макнаба испарилось.
      – А вот это уже не вызывает восхищения. Даже нездорового.
      – Переписка с убитым?
      – Только не с этого компа.
      – Поиск по ядам? Рицин или что-нибудь еще?
      – По нулям. Может, закопано где-то поглубже, я возьму в управление и пороюсь. Его школьная работа тоже тут. Планы уроков, школьный журнал с отметками и так далее. По этой части ничего подозрительного нет. – Макнаб задрал голову. – Держу пари, там есть камера.
      – Камера. – Ева, прищурившись, оглядела зеркало на потолке. – Интересная мысль.
      – Два против одного. Хочешь, я проверю?
      – Проверь. – Ева направилась в ванную. – Держись подальше от ящика с игрушками.
      – Да ну вас, лейтенант. Вечно вы нам кайф ломаете.

      Они не нашли доказательств, связывающих Уильямса с ядом или со смертью Крейга Фостера, но они нашли много такого, за что его можно было арестовать. Ева вызвала в квартиру бригаду экспертов-«чистильшиков», а сама вернулась в управление для допроса.
      – Начнем с убийства, – условилась она с Пибоди. – Вопросы по стандартной процедуре. Он еще не вызвал адвоката. Слишком уверен в себе.
      – Этот парень думает по большей части не головой, а головкой, если хочешь знать мое мнение.
      – Это ты точно подметила. Вот и хорошо, мы это используем. Всего лишь пара девчонок. Макнаб нарыл отснятые им диски. Я только мельком просмотрела, но уже могу сказать: этот парень любит играть втроем. Начнем расспрашивать его о Крейге, потом пришлепнем наркотиками, обнаруженными у него дома, а потом опять вернемся к убийству.
      «Надо сбить его с толку, – добавила она мысленно. – Не давать ему опомниться».
      – Ну наконец-то! – набросился на них Уильямс. – Вы хоть представляете, сколько мне пришлось ждать? Вы хоть представляете, как это скажется на моей профессиональной репутации? Прислать за мной в школу двух полицейских костоломов!
      – К профессиональной репутации перейдем через минуту. Мне надо официально зарегистрировать этот допрос. Зачитать вам ваши права и разъяснить обязанности.
      – Мои права? А что, я арестован?
      – Безусловно, нет. Но это официальный допрос. Есть процедура, специально направленная на защиту ваших прав. Хотите что-нибудь выпить, кроме воды? Кофе? Предупреждаю: паршивый. Может, газировки?
      – Я хочу покончить с этим поскорее и выбраться отсюда.
      – Мы постараемся работать в темпе. – Ева назвала дату и время, зачитала ему права. – Вам понятны ваши права и обязанности в этом деле, мистер Уильямс?
      – Разумеется. И от этого мне ни капельки не легче.
      – Да, я вас понимаю. А теперь давайте восстановим ваши передвижения в день убийства Крейга Фостера.
      – Боже милостивый! Я ведь уже сделал заявление. Я с вами сотрудничал.
      – Послушайте. – Ева села и вытянула ноги. – Это же предумышленное убийство, и оно произошло в школе. Травмированы несовершеннолетние дети. – Она подняла руки ладонями наружу, словно давая понять, что от нее ничего не зависит. – Мы должны уточнять, перепроверять все подробности. Люди часто забывают о деталях, а нам приходится повторять одни те же вопросы. Таков порядок.
      – Мы сожалеем, что пришлось вас побеспокоить, – добавила Пибоди с сочувственной улыбкой. – Но мы должны работать тщательно, не упуская ни единой детали.
      – Прекрасно, прекрасно. Но уж на этот раз постарайтесь записать все правильно.
      «О, да, – подумала Ева. – Чертовски самонадеян и привык запугивать девчонок».
      – Мы постараемся. Судя по вашему предыдущему заявлению, а также по свидетельствам других, вы виделись и/или общались с убитым по крайней мере дважды в день его смерти. Это верно?
      – Да, да, да! В фитнес-центре рано утром, а потом в столовой перед началом уроков. Я же вам говорил.
      – О чем вы с мистером Фостером говорили в фитнес-центре?
      – Мы не говорили. Я вам так и сказал.
      Ева перелистала распечатку.
      – Но прежде у вас не раз возникала возможность поговорить с убитым.
      – О господи, ну разумеется. Мы же вместе работали.
      – У вас с ним бывали разговоры, которые можно назвать не слишком дружественными?
      – Понятия не имею, о чем вы говорите.
      Ева сложила руки на папке с делом и послала ему обворожительную улыбку.
      – Ну что ж, позвольте мне пояснить. Когда мистер Фостер надрал вам уши за приставания к коллегам и матерям учеников, вы сочли бы эти разговоры дружелюбными по своей природе?
      – Я считаю данный вопрос оскорбительным.
      – Из имеющихся у нас заявлений женщин, которых вы домогались, следует, что многие из них находят ваше поведение оскорбительным. – Ева закрыла дело и опять улыбнулась ему. – Бросьте, Рид, мы же с вами понимаем, что к чему. Эти женщины не жаловались. Им льстило ваше внимание, их это волновало. Вы их не били, не насиловали. Все было по взаимному согласию, и Фостер – насколько я понимаю – сунул нос, куда не надо.
      Уильямс перевел дух:
      – Позвольте мне кое-что пояснить. Я никогда не отрицал, что имею успех у женщин, и этот успех выражается в сексуальных контактах. И нет ничего незаконного в том, что я имею успех кое у кого из коллег и матерей учеников, если на то пошло. Может, это неэтично, да, я это допускаю. Но не противозаконно.
      – К вашему сведению, это как раз противозаконно – вступать в половые контакты в учебных заведениях, где присутствуют малолетние. Поэтому, если вы, как вы выражаетесь, «имели успех» в школьных стенах во время уроков, – а вы ведь держите запас презервативов в школьной раздевалке, – значит, вы совершили преступление.
      – Это бред.
      – Вам это, конечно, покажется мелочной придиркой, но я обязана следовать закону. Я, конечно, могу обратиться в учительский профсоюз, пусть они с вами разбираются, но мне нужны детали для протокола.
      – Я никогда не вступал в половые контакты в зонах, куда имеют доступ ученики.
      – Но вы вступали в половые контакты в зонах, куда имел доступ убитый. Верно?
      – Возможно, но мы же говорим о взрослом мужчине. Я хотел бы знать, что именно вы имели в виду, когда говорили, что некоторые женщины находят мое поведение оскорбительным и что они якобы сделали заявления по поводу своих отношений со мной.
      – Не могу назвать вам имена, таков был наш с ними уговор. Как я уже говорила, для меня очевидно, что все было по обоюдному согласию. Кто знает, почему они сейчас пошли на попятный.
      – Я думаю, это следствие шока после убийства, – вставила Пибоди. – Эти женщины не привыкли общаться с полицией, и когда им приходится это делать, тем более по такому шокирующему поводу, как убийство, они невольно выбалтывают, что у них на уме. Мы должны это расследовать, мистер Уильямс. Поверьте, мы сами не в восторге от такой работы. Мой лозунг – «Живи и давай жить другим». Но не все так думают, и наша обязанность – все выяснить.
      – У меня были сексуальные контакты. Но ведь никто не пострадал. Конец истории!
      – Но Крейг Фостер этого не одобрял, – подсказала Ева.
      – Редкостный пуританин – и это при такой горячей женушке!
      – А вы и за ней тоже ухлестывали?
      – Просто прощупал, когда он поступил к нам на работу и впервые привел ее на школьную вечеринку. В тот момент она была слишком увлечена им, их браком. Я решил дать им несколько месяцев. Супружеские отношения приедаются, я бы попробовал еще раз. Но кругом и других полно. Я знаю, что делаю.
      – Не сомневаюсь. Может, Крейг вам слегка завидовал? Как вы думаете?
      Уильямс поднял брови:
      – Мне это как-то в голову не приходило, но очень даже может быть. Вполне вероятно. Парень он был неплохой, и чертовски хороший учитель, это я должен признать. В основном мы с ним ладили совсем неплохо. Но он и впрямь совал нос в мои личные дела. Давил на меня.
      – Он вам угрожал?
      – Ну, угрозой я бы это не назвал…
      – А чем назвали бы?
      – Нотацией. – Уильямс закатил глаза.
      – А эта нотация разве не заставила вас прервать вашу бурную деятельность?
      – Я стал действовать более осмотрительно, скажем так. Более избирательно. – Уильямс пожал плечами. – Нет смысла нарываться на скандал.
      – А вас не беспокоило, что он пойдет со своими разоблачениями к Моузбли или даже обратится через ее голову к попечительскому совету?
      Теперь Уильямс самодовольно усмехнулся.
      – Для этого, я думаю, у него кишка была тонка. Он не любил поднимать волну. Короче, для меня это не было проблемой.
      – Ну что ж… – Ева потянула себя за ухо. – Может, и для него это не было бы проблемой, знай он, что в своих личных делах вы используете запрещенные вещества.
      – Что?
      – В народе они называются «шлюха» и «кролик». Мы нашли их в ящике у вас в спальне. О, я разве не сказала, что на основе собранной информации и полученных заявлений мы затребовали ордер на обыск вашей квартиры? И нам его дали. Вы скверный мальчишка, Рид. Очень, очень скверный.
      – Да это неслыханно! Это провокация.
      – Вот ордер. – Ева вынула из папки бумажную копию. – Мы крайне отрицательно относимся к хранению и использованию подобных веществ. И тут никакого «Живи и давай жить другим» быть не может. Точно так же смотрит на дело попечительский совет. Держу пари, совет директоров школы Сары Чайлд и профсоюз учителей придерживаются того же мнения. И вот еще что, – продолжала Ева, заметив, что Уильямс начал потеть. – Я по природе своей подозрительна, работа у меня такая. Вот я и подумала: если парень может найти и купить эту наркоту – довольно дефицитную и редко встречающуюся, надо признать, – что ему стоит найти и купить немного яду? Устранить угрозу. Он ведь на вас надавил, так?
      Ева встала, обогнула стол, встала у него за спиной и наклонилась к его плечу.
      – Настырный ублюдок, суется в твою личную жизнь со своими пуританскими взглядами. У тебя был такой цветущий сад: коллеги, персонал, мамаши, нянечки, опекунши. Для такого парня, как ты, это все равно, что срывать яблочки с низкой ветки. А он собирался отлучить тебя от ветки. Угрожал твоей работе, да нет, всей карьере.
      – Ничего подобного не было! Ничему он не угрожал!
      – Конечно, угрожал. Другие могли знать или догадываться, но они закрывали глаза на твои шалости. Их это не затрагивало. Не их забота. А этот взял на себя миссию исправления нравов. Читать тебе нотации? Да кто ему дал право, этому слизняку? И тебе день за днем приходится его видеть. Торчит перед носом, следит за каждым шагом: вдруг ты задумал то, что ему не понравится? Сидит за столом каждый день у себя в кабинете, приносит из дома аккуратно упакованный завтрак. Распорядок, каждый день один и тот же. Скукота! И при этом – заноза у тебя в заднице. Где ты взял рицин, Рид?
      – Никогда в руках не держал никакого рицина. До сих пор даже не знал, что это такое. Я никого не убивал.
      – Тебя, наверно, здорово злило, что Мирри Хэлливелл предпочитала заниматься с ним, а не кувыркаться с тобой в этой большой красной постели. До чего же обидно! Надо было с ним разобраться, сбить с него спесь. Вот ты и выскользнул из своего кабинета, когда его тоже на месте не было, и принял меры. Легко, быстро и чисто.
      – Это ложь! Это безумие. Вы с ума сошли!
      – А ведь есть способы все это смягчить, Рид. Скажи, что он тебя шантажировал, выслеживал, угрожал. Вопрос стоял так: или он, или ты. Ты должен был защитить себя.
      – Я в тот день близко не подходил к его кабинету, я его не убивал. Ради всего святого! Я был не один, когда вышел из кабинета в то утро. У меня есть свидетель.
      – Кто?
      Уильямс открыл было рот, но тут же закрыл. Он пристально уставился на стол.
      – Мне нужен адвокат. У меня есть право поговорить с адвокатом. Не скажу больше ни слова, пока не поговорю со своим адвокатом.
      – Ладно. Но знаешь что? У меня для тебя новость. Ты арестован за хранение и распространение запрещенных к употреблению веществ. Мы все это получили с твоей хитрой камеры. Можешь связаться с адвокатом, пока тебя оформляют.
      Ева проанализировала допрос в уме и внесла изменения в данные на доске. Поместила на доску снимки с пузырьков, найденных среди секс-игрушек Уильямса, соединила его с Лейной Суарес, Алликой Страффо, Эйлин Фергюсон и Мирри Хэлливелл. К кому еще он приставал? С кем преуспел, с кем вышел облом?
      Надо просмотреть все диски с камеры у него в спальне. Вот смеху-то будет! Слава богу, она отослала Макнаба проверять диски с камер наблюдения в здании за последние три дня. Хотя вряд ли это что-то даст.
      Ева сделала себе кофе, но на этот раз кофе ей не помог. Она смертельно устала, и кофе не мог этого изменить. Ева подала заявку на арест финансовых документов Уильямса. При обвинении в использовании наркотиков ордер ей дадут. Запросто.
      Она проверила свою голосовую почту. Надин Ферст звонила дважды: напоминала о начале шоу, просила надеть что-нибудь подходящее и спрашивала, есть ли реальные подвижки в деле Фостера.
      – И пилит, и пилит, и пилит, – проворчала Ева. Интересно, почему Рорк не позвонил? Обычно это его обязанность – ее пилить.
      Обиделся небось, что она не стала с ним завтракать этим утром. Ну и что? Не ей же звонил по личному телефону бывший любовник!
      Только она села с мрачным и несчастным видом, как Пибоди просунула голову в дверь.
      – Прибыл адвокат Уильямса. Угадай с трех раз, кто это.
      Ева угадала с первого раза.
      – Врешь небось.
      – Ну, не знаю, вру я или нет. Я же еще ничего не сказала. Не сказала, что это…
      – Оливер Страффо? По-моему, это и есть черный юмор.
      Пибоди надула губы, увидев, что сенсация не удалась.
      – В общем, он реально пришел, посоветовал своему клиенту не делать больше никаких заявлений, не отвечать ни на какие вопросы, не посоветовавшись с ним. Он побеседует с клиентом, а потом хочет побеседовать с нами.
      – Гм. – Ева бросила взгляд на доску, где фотография Аллики Страффо была выставлена среди других на стрельбище Рида Уильямса. – Это может оказаться любопытным.
      Кто что и о ком знает? Ей вспомнилась история Аллики и ее ребенка. Как ей узнать, кто что и о ком знает, не взорвав при этом бомбу прямо под носом у невиновных?
      Может, Страффо имеет право знать, что его жена задирала юбку для такой мрази, как Рид Уильямс? Но не ее это дело – стучать мужу на его глупую жену. Если только это не может помочь в расследовании.
      – Яйца, – пробормотала Пибоди, пока они шли в комнату для допроса.
      – Чего? Ты что, проголодалась?
      – Нет, я хочу сказать, что нам придется ступать по яйцам. То есть действовать очень осторожно, – пояснила Пибоди. – Есть такая поговорка.
      – А я думала, есть поговорка «Без яиц яичницы не сделаешь».
      – Нет, на самом деле поговорка звучит так: «Нельзя сделать омлет, не разбивши яиц». Но смысл у нее противоположный. А в нашем случае придется ходить по яйцам, не разбивая скорлупы.
      – Дурацкая поговорка. Как это можно – ходить по яйцам, не разбив скорлупы? – спросила Ева. – И кому вообще нужна дурацкая скорлупа, если яйца все равно разбиты? Но смысл я уловила. Пошли.
      Ева сразу увидела, что Уильямс вернул себе самоуверенный вид. Влиятельный адвокат способен творить чудеса с моральным духом подозреваемого, независимо от того, виновен он или нет. Страффо в безупречно классическом консервативном костюме сидел, сложив руки на столе. Он ничего не сказал, пока Ева не включила запись.
      – Один из моих компаньонов уже готовит ходатайство по признанию полученного вами ордера недействительным, а проведенного обыска – незаконным.
      – Вы его не получите.
      Он сухо улыбнулся, но его серые глаза остались холодными, как сталь.
      – Посмотрим. А пока скажу одно: ваши попытки обвинить моего клиента в убийстве Крейга Фостера просто нелепы. Сексуальные излишества – это не преступление и не дорога, ведущая к убийству.
      – Секс и убийство ходят рука об руку, как попугаи-неразлучники, Страффо. Мы оба это знаем. Убитый знал об излишествах вашего клиента на территории школы во время занятий. А это, как вам хорошо известно, тоже незаконно.
      – Это административный проступок.
      – И веская причина для увольнения из учебного заведения. Я изучила прецеденты и знаю, что это также повод для аннулирования лицензии на преподавание в этом штате. Стремление обезопасить себя тоже частенько приводит к убийству.
      – У вас нет дела против моего клиента, Даллас. Даже на косвенных уликах вы его не построите. Вы можете подозревать его в неблаговидном и неразумном поведении. Но у вас нет доказательств того, что мой клиент хоть раз ссорился с убитым. По правде говоря, я могу представить свидетельские показания их коллег – и я их обязательно представлю – о том, что они не только никогда не ссорились, нет, они были на дружеской ноге. Вы не можете связать моего клиента с орудием убийства, у вас нет свидетелей, видевших, как он входил в кабинет истории в тот день, потому что он туда не входил.
      – Неизвестно, где он находился в тот период времени, когда убитого не было в кабинете истории, а поскольку это было во время уроков, он мог проскользнуть в кабинет незамеченным.
      – В указанный период он был не один, и, если в этом возникнет необходимость, мы сообщим вам имя человека, который засвидетельствует, что он не входил в класс Крейга Фостера. Поскольку я еще не вступил в контакт с этим лицом и не договорился с ним, я, как и мой клиент, предпочитаю в данный момент не разглашать его имя. Однако мы оба уверены, что эта особа подтвердит алиби мистера Уильямса.
      – У вас было полно возможностей войти и выйти из кабинета незамеченным, – сказала Ева Уильямсу. – И мотив у вас тоже был. Весьма веский.
      – Я…
      – Рид! – Стоило Страффо произнести его имя, как Уильямс замолчал. – Все, что у вас есть, лейтенант, это весьма сомнительный, с правовой точки зрения, обыск и конфискация. Вы не нашли ничего, что связало бы моего клиента с убийством.
      – Ничего сомнительного в обыске и конфискации не было. Омерзительные привычки вашего клиента вынудили убитого пригрозить ему разоблачением. Он показал на допросе под запись, что убитый узнал о его привычках и обвинил его прямо в лицо.
      – Они обсудили ситуацию, после чего дружеские отношения между ними были восстановлены. – Страффо закрыл лежавшую перед ним папку, в которую не заглянул ни разу за все время разговора. – Если это все, что у вас есть, я затребую немедленного освобождения моего клиента. А пока я требую, чтобы его перевели в зону ожидания.
      – Ваша дочь ходит в эту школу, – напомнила Ева. – Ваша дочь нашла тело Фостера. Вы видели фотографии с места преступления? И вы будете защищать человека, подозреваемого в таком деянии?
      Лицо Страффо еще больше посуровело, его голос стал еще холоднее:
      – Я вообще не обязан доказывать, что каждый имеет право на защиту. Я знаю мистера Уильямса больше трех лет. Я верю, что он невиновен.
      – Он держал запрещенные средства в ящике своего ночного столика. Он трахает всех, кого ни попадя, в школе, пока там находится ваша дочь.
      – Это голословное утверждение.
      – Черта с два это голословно! Вы хотели, чтобы такой человек учил вашего ребенка?
      – Это неуместный разговор, лейтенант. Данный допрос окончен. – Страффо поднялся и закрыл портфель. – Я хочу, чтобы моего клиента перевели в зону ожидания, пока ходатайство не будет удовлетворено.
      Ева заглянула прямо в глаза Оливеру Страффо.
      – Пибоди, отправь этот кусок дерьма в зону ожидания. Знаешь, Страффо, иногда получаешь именно то, чего заслуживаешь.
      Ходатайство было передано в суд. Ева сама пошла в зал заседаний – понаблюдать, как Страффо сражается с Рио. Отозвать ордер не удалось. Обыск и конфискация были признаны законными, как и арест за хранение и распространение.
      Страффо выиграл бой за освобождение под залог или на поруки.
      Выйдя из зала заседания, Рио пожала плечами:
      – Ему не удалось оспорить ордер, мне не удалось оспорить выдачу на поруки. Считай, что это ничья. Дай мне достаточно фактов для обвинения в убийстве, Даллас, и я брошу этого мерзкого трахальщика в камеру.
      – Я над этим работаю.
      – Страффо придется заключить сделку по наркотикам с моим шефом. И мой шеф пойдет ему навстречу. – Рио вскинула руку, предупреждая возражение Евы, – Такова практика, Даллас, и мы обе это знаем. Если ты не сумеешь доказать, что он втюхнул кому-то эту дрянь, не поставив их в известность и не спросив согласия, он получит штраф, обязательный курс у психиатра и испытательный срок.
      – Как насчет отзыва лицензии на преподавание?
      – Ты действительно хочешь его закрыть?
      Еве вспомнилась Лейна Суарес, плачущая на кухне.
      – Да, я действительно хочу его закрыть.
      Рио кивнула.
      – Я попробую. А тебе лучше поспешить: через пару часов тебе в эфир.
      – Дерьмо!
 
      В тот самый момент, когда Ева с большой неохотой направилась на студию Семьдесят пятого канала, Рорк убирал у себя на столе, собираясь туда же. Он надеялся, что его присутствие поможет Еве.
      Он не знал и не мог даже предположить, лучше ли ей станет при его появлении, и это смущало его. Его жена была женщиной непредсказуемой, но ему казалось, что он ее все-таки изучил. Он чувствовал и предугадывал смены ее настроений, понимал ее интонации и жесты.
      А теперь она скрылась в тумане.
      Он хотел вернуть четкость изображения, ему это было необходимо. Но будь он проклят, если позволит ломать себя через колено, чтобы развеять чью-то воображаемую обиду, за которую она так упрямо цепляется.
      Она его спрашивала – нет, скорее допрашивала! – подумал он с внезапной вспышкой гнева. Она посмела в нем усомниться, заставила его чувствовать себя виноватым, хотя он ничего такого не сделал, чего следовало бы стыдиться.
      Рорк вспомнил о руке Магдалены у себя на колене, о ее недвусмысленном приглашении. Но ведь он сразу и вполне определенно отказался, не так ли? Мгновенно и категорически.
      При любых других обстоятельствах он мог бы рассказать об этом Еве, и они бы вместе посмеялись. Но сейчас ему было совершенно очевидно, что подобного рода информацию лучше держать при себе.
      И вот тут – разрази его гром! – он остро ощущал свою вину.
      К черту! Он потребует, чтобы она ему доверяла! Рорк встал из-за стола и подошел к огромному окну. Это не обсуждается. Почти все остальное спорно, признал он, но только не это. Он сунул руку в карман и нащупал серую пуговицу, которую всегда носил с собой.
      Ее пуговицу. С первой минуты, с первой секунды, когда он увидел ее на похоронах в безобразном сером костюме с серыми пуговицами, она была его женщиной. Никто и никогда не поражал его так, как она, когда он увидел ее в этом поистине плачевном сером одеянии. Она стояла и смотрела на него зоркими, бесстрастными глазами копа. Никто и никогда не завораживал его так, как она. И он знал, что это навсегда.
      Итак, он готов обсуждать все, что угодно. Он может давать ей сколь угодно много, но колодец, из которого он черпает, никогда не иссякнет. Потому что она наполняет его вновь. День за днем, раз за разом.
      Ссоры вспыхивали между ними частенько. Он мог с этим справиться. Крутой нрав был присущ им обоим. Но он не был уверен, что сумеет вынести этот разрыв. Придется им найти способ заделать трещину.
      У него на столе зазвонил телефон. Рорк отвернулся от окна и увидел, что звонит внутренний телефон.
      – Да, Каро.
      – Прошу прощения. Я знаю, вы собираетесь уходить, но к вам пришла мисс Перселл. Говорит, что по личному делу. Простите, она сумела уговорить охрану ее пропустить. Сейчас она в зоне ожидания.
      Может, попросить Каро отослать ее? Если кто-то и может отделаться от Магдалены, то это Каро. Но это было бы так несправедливо! Использовать женщину, чтобы оградить его от другой женщины – и все из-за нелепой подозрительности третьей женщины.
      Будь он проклят, если позволит сделать из себя посмешище! Он этого никому не позволит. Даже женщине, которую любит.
      – Все в порядке. Пришлите ее сюда, Каро. А через десять минут пусть подают машину.
      – Хорошо. Ах да, передайте вашей жене, что мы будем ее смотреть.
      – Я думаю, стоит об этом упомянуть уже по окончании передачи. Ее все это раздражает. Спасибо, Каро.
      Рорк провел рукой по волосам и окинул взглядом кабинет. Он проделал большой путь. Во всех отношениях. Пора дать ясно понять женщинам, давящим на него с двух сторон, что к прошлому возврата нет. А главное, у него нет ни малейшего желания возвращаться назад.
      Магдалена вошла, небрежно перебросив через руку шубку из золотистого меха. Волосы волнующе растрепаны, лицо светится оживлением. Да, она напоминала ему о том, что было когда-то. Избежать этого было невозможно.
      – Нет, ты только посмотри на себя! Посмотри на все это! – Бросив шубку на кресло, Магдалена повернулась кругом.
      Рорк встретился взглядом с Каро, кивнул, и она тихо и незаметно вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь.
      – Логово мирового магната – блестящее и роскошное, обставленное со вкусом и чисто по-мужски. И все это ты! – Она двинулась к нему, вытянув обе руки навстречу.
      Рорк взял их, пожал и отпустил. Избежать этого было невозможно, не поставив и ее, и себя в идиотское положение.
      – Как ты, Мэгги?
      – Вот прямо сейчас? Я потрясена до глубины души. – Она бросила взгляд на стол. – Чем, собственно, ты тут занимаешься?
      – Всем, что требует внимания, а также многим из того, чем мне хочется заниматься. Что я могу сделать для тебя?
      – Дай чего-нибудь попить. – Магдалена села на подлокотник одного из кресел, закинула одну длинную ногу на другую, встряхнула длинными волосами. – Я ходила по магазинам и теперь падаю с ног.
      – Мне очень жаль, но я как раз собирался уходить. Ты меня застала буквально на пороге.
      – О! – Магдалена капризно надула губки. – Все дела, я полагаю. Ты всегда был поглощен делами. Я никогда не могла этого понять, но, похоже, ты действительно любишь работать. И все же… – Сбросив закинутую ногу, она встала и подошла к окну. – Прекрасный вид. – Она оглянулась на него через плечо. – И все же я почему-то всегда думала, что ты останешься в Европе. Будешь прокладывать себе дорогу в Старом Свете.
      – Мне нравится Нью-Йорк.
      – Да, он тебе подходит. Я хотела тебя поблагодарить. У меня уже были встречи с людьми, которых ты мне рекомендовал. Пока еще трудно судить, но, я думаю, все устроится наилучшим образом. Если бы не ты, я бы даже не знала, с чего начать.
      – Я думаю, ты справилась бы прекрасно. Ты даром времени не теряешь, – добавил Рорк. – Ходишь по магазинам, назначаешь встречи, навещаешь мою жену в полицейском управлении.
      Магдалена поморщилась и повернулась спиной к окну. Теперь она стояла словно в раме, окруженная городскими небоскребами.
      – Она тебе сказала! Я этого опасалась. Сама не знаю, о чем я думала. Хотя нет, конечно, знаю. Мне просто было ужасно любопытно на нее посмотреть. Мне хотелось узнать ее поближе. Но встреча прошла неудачно.
      – Да неужели?
      – Я все испортила, тут двух мнений быть не может. Она меня возненавидела, не успела я порог переступить. И потом, когда я немного успокоилась и зализала свои раны, мне стало понятно, что я сама во всем виновата. Я… – Магдалена непринужденно улыбнулась и раскинула руки, – бывшая возлюбленная ее мужа, вхожу, как ни в чем не бывало к ней в кабинет, приглашаю ее выпить по коктейлю, улыбаюсь, предлагаю дружбу. Наверно, ей хотелось закатить мне оплеуху.
      – Закатить оплеуху – это не ее стиль. Она не бьет открытой ладонью. Предпочитает действовать кулаком.
      – Мне так жаль… Я была совершенно не права. Но она показалась мне такой резкой, что я разозлилась. Не знаю, как мне теперь это исправить. У тебя были неприятности из-за меня?
      – Я же предупреждал: она тебе не понравится.
      – Ты был, как всегда, прав. Странно, не правда ли? Ты любил нас обеих, хотя мы так не похожи друг на друга. Как бы то ни было, я глубоко сожалею. Вероятно, в глубине души я искала сходства, близости, контактов. Я надеялась, что мы с ней подружимся, наладим отношения. В конце концов, то, что у нас с тобой было, это давняя история. – Опять в ее глазах появился призыв, голос смягчился, зазвучал зазывно: – Не правда ли, Рорк?
      – Правда.
      – Ну что ж… Вероятно, она подумала, что история повторяется, и, надо признать, в глубине души я на это надеялась. Может быть, мне следовало бы извиниться перед ней?
      – В этом нет необходимости. Более того, это было бы неразумно. Я тебе желаю всего хорошего, Мэгги, но, если ты ищешь связей, контактов, дружбы через меня, я вынужден тебя разочаровать. Это раздражает мою жену.
      – Вот как. – Магдалена выгнула бровь, ее губы сложились в легкую усмешку, которую она разгладила усилием воли. – Будь это не ты, а кто угодно другой, я бы сказала, что она тебя укротила.
      – Я не клюну на эту удочку. Просто скажу, что с ней я счастлив. Мне пора идти, Мэгги.
      – Да-да, ты говорил. Еще раз прошу прощения за причиненное беспокойство, и спасибо тебе за помощь в делах. – Голос у нее чуть заметно дрогнул. – Не буду тебя задерживать. – Магдалена подошла к креслу и взяла свою шубку. – Если ты уже уходишь, может быть, спустимся вместе?
      – Разумеется. – Рорк помог ей надеть шубку, потом взял свое пальто. – У тебя есть машина? Может быть, дать тебе лимузин?
      – У меня есть машина, спасибо. Рорк… – Магдалена покачала головой. – Я… просто хочу еще раз сказать: мне очень жаль. Хочу признаться, пока мы еще не спустились и не расстались окончательно, что я сожалею. Горько сожалею, что это все-таки не я. Что ты выбрал не меня.
      Она сжала его руку и отступила.
      По внутреннему телефону Рорк предупредил секретаршу о своем уходе. Сказал, что сегодня уже не вернется и проводит мисс Перселл. Потом он подошел к стене, нажал кнопку скрытого за декоративной накладкой механизма. Стена раздвинулась, открыв внутренность частного лифта.
      – Удобно. – Магдалена засмеялась искусственным смехом, словно стараясь доказать, что ей все нипочем. – Помню, ты: всегда увлекался всякими техническими штучками. О твоем здешнем доме ходят легенды.
      – Я люблю комфорт. Первый этаж, – приказал Рорк, и лифт бесшумно и плавно пошел вниз.
      – Конечно, любишь. Я в этом не сомневаюсь. А твоя жена… она тоже любит комфорт?
      – По правде говоря, она к этому не привыкла. Ей пришлось приспосабливаться. – Улыбка нежности согрела его лицо. – Она до сих пор иногда испытывает затруднения.
      – Мне приходилось слышать о затруднении при богатстве выбора, но я никогда не слышала, чтобы само богатство вызывало затруднения.
      – Деньги не значат для нее то же, что для любого из нас.
      – Правда? – Магдалена вскинула голову и заглянула ему в лицо. – А что они значат для нас?
      – Они означают свободу, конечно. Это в первую очередь. И власть, и комфорт. Но помимо всего прочего и даже прежде всего, – Рорк взглянул на нее и улыбнулся, – деньги – это игра, не так ли?
      Магдалена улыбнулась ему в ответ, и на ее лице отразилось сожаление.
      – Мы всегда друг друга понимали.
      – Нет, не всегда.
      Рорк вышел из лифта, машинально подхватив Магдалену под руку, и повел ее через бесконечный мраморный вестибюль с движущимися географическими картами, бойко торгующими магазинчиками и островками живых цветов.
      Два лимузина – его и ее – плавно скользнули к тротуару. Когда Рорк проводил Магдалену к ее машине, она остановилась и повернулась к нему. Теперь в ее глазах блестели слезы.
      – Может быть, мы не поняли друг друга. Может быть, это правда. Но ведь нам было хорошо друг с другом, верно? У нас бывали хорошие времена.
      – Бывали.
      Магдалена подняла руки и обхватила ладонями его щеки. Он мягко взял ее за запястья. На мгновение они замерли на холодном ветру.
      – Прощай, Мэгги.
      – Прощай, Рорк.
      Слезы блеснули и повисли алмазами на ее ресницах. Она скользнула в теплый салон лимузина.
      Он проводил машину взглядом, когда она отъехала от тротуара, – длинный белый снаряд, вошедший, как в масло, в стихию уличного движения.
      Рорк сел в свою машину и поехал к жене.

      Еву, как на буксире, тащила по телецентру энергичная маленькая ассистентка по имени Мерси. Ева решила, что это имя ей совсем не подходит: как раз сострадания в ней не было ни на грош. Она пулей неслась по коридорам в своих черных кедах на воздушной подошве, не останавливаясь, протаскивала Еву через контрольные пункты и тараторила, как пулемет.
      – Все просто в диком восторге от сегодняшней премьеры. Надин – крупнейшая звезда на телевидении в настоящий момент, и весь канал с ума сходит, потому что она осталась с нами. Она ведь могла увести это шоу на другой канал. И она пригласила вас на первое интервью! Это просто супер! Я хочу сказать, вы обе вместе – это настоящая бомба! Гремучая смесь!
      У Мерси были розовые волосы, сколотые на макушке заколками в виде бабочек, а из-под левой брови как будто вылетала целая стайка крошечных отпрысков этих бабочек.
      Это сбивало Еву с толку.
      – Вам надо познакомиться с продюсером, с режиссером, с оператором, а потом мы пойдем прямо в гримерную и в гардеробную. Могу принести вам все, что попросите. На все время шоу я в вашем полном распоряжении: кофе, чай, вода – у нас есть с газом и без газа, – лимонад, все, что угодно. Надин говорит, вы любите кофе. Сейчас заглянем к режиссеру. Это быстро.
      – Я не хочу…
      Но ее чуть ли не силой втолкнули в кабинет, ей пожали руку, затем загнали в другой кабинет, где состоялся новый обряд рукопожатия.
      Воздух так и вибрировал. У Евы даже голова разболелась.
      Продолжая тявкать, как померанский шпиц, накушавшийся «Зевса», Мерси втащила Еву в гримерную. Здесь ярко подсвеченные зеркала сияли вдоль длинного прилавка, уставленного целой батареей бутылочек, баночек, тюбиков, кисточек и странных инструментов, похожих на орудия пытки.
      Но еще страшнее – страшнее мысли о том, что ею манипулируют, что начальство и дружеский долг принуждают ее к появлению на телеэкране, страшнее непрерывного тявканья у нее над ухом, страшнее осознания того, что все эти кисточки, баночки и тюбики будут испробованы на ней, – страшнее всего этого была женщина с зубастой улыбкой, стоявшая за высокой спинкой черного кресла.
      – Матерь Божья!
      – Вы ведь уже знакомы, верно? – как ни в чем не бывало заливалась Мерси. – Трина, я оставлю лейтенанта Даллас в ваших волшебных руках, пойду принесу ей кофе. Надин сделала запас особого сорта специально для нее. Вам что-нибудь принести?
      Волосы Трины, с прядями черного и белого цвета, были собраны на макушке и низвергались оттуда водопадом. Глаза светились неземным изумрудным светом. Она сдернула с крючка ярко-синий пеньюар.
      – Мне воды. Без газа.
      – Я мигом!
      – Выглядишь хреново, Даллас, – заметила Трина.
      – Я сплю, и мне снится кошмар. Сейчас врежу себе между глаз и проснусь.
      – У тебя и без того уже такие синяки под глазами, будто тебя весь день сегодня кто-то дубасил. Сейчас мы это исправим.
      – Ну почему ты здесь? Почему это должна быть именно ты?
      – Во-первых, потому что я лучше всех, и Надин это знает. Она всегда получает самое лучшее. А во-вторых, из-за тебя. Если бы не ты, мне не довелось бы поработать над Надин у тебя дома. – Трина со щелчком расправила пеньюар, словно плащ матадора. – Так что, считай, я тебе обязана.
      – Значит, того не ведая, я сама навлекла это на свою голову.
      – Тебе повезло, что это я. Потому что я лучше всех и еще, потому что я тебя знаю. В отличие от многих других я знаю, как вернуть тебе человеческий облик. Чтобы ты была похожа на самое себя.
      – Я и так похожа на себя.
      – Нет, ты похожа на собачье дерьмо. Но где-то там, под слоем дерьма, скрываешься ты, и я знаю, как вытащить тебя наружу. Плюс к тому я должна сделать тебе грим под камеру, но я все сделаю так, чтобы ты не напоминала проститутку, вышедшую на охоту.
      В жизни Евы почти не было людей, внушавших ей страх. Трина была не из их числа. Словно угадав ее мысли, Трина опять улыбнулась и похлопала по спинке кресла.
      – Садись. Все скоро кончится, ты и глазом моргнуть не успеешь.
      – Не забывай, я вооружена.
      Но Ева села. А что еще ей оставалось делать?
      – Как же это получилось? Только что из отпуска, а выглядишь паршиво. Мэвис говорила, что вы с Рорком урвали пару дней на пляже. – Трина приподняла волосы Евы, нахмурилась, пропустила их между пальцами. – Надо бы немного подровнять.
      – О господи!
      Не обращая на нее внимания, Трина накинула на Еву пеньюар.
      – А почему ты еще не навестила Мэвис и ее дивную малышку после возвращения?
      Все-таки у пеньюара было одно преимущество: под ним можно было ломать руки, не привлекая внимания.
      – У меня времени не было.
      – Твоя лучшая, самая давняя подруга родила ребенка. – Трина придвинулась к самому носу Евы, заглянула ей прямо в глаза своими нечеловеческими зелеными глазищами. – Ты хоть понимаешь, что мне пришлось чуть ли не сидеть на ней, чтобы она сегодня не приходила? Слишком холодно, малышка могла простудиться. Придется тебе выкроить время.
      – Ладно, я постараюсь.
      – Богом клянусь, Белль – самое прелестное существо на земле. – Выпрямившись, Трина нажала большими пальцами на какие-то ей одной известные точки на шее у Евы, провела ими вниз к плечам. – Как всегда, ты комок нервов.
      Ева лишь закрыла глаза вместо ответа. Она слышала, как вернулась Мерси – тяф, тяф, тяф – и снова ушла. Слышала, как щелкали ножницы, как что-то гудело, пока Трина что-то делала – бог знает, что она там вытворяла! – с ее волосами. Но Ева вздрогнула, когда спинка кресла поехала назад.
      – Слушай, тебе полагается расслабиться, ясно? Если ты не будешь выглядеть хорошо, я буду выглядеть плохо. Понятно?
      – Мне эта мысль все время спать не дает.
      И Ева опять закрыла глаза. «Это всего лишь один вечер, – напомнила она себе. – Через это просто надо пройти. В конечном счете это мелочь».
      Сильные пальцы осторожно массировали ей виски, скулы, подбородок, шею, плечи. Ловкое надавливание на стратегические точки вкупе с усталостью погрузило ее в сон.
      Ева очнулась под тихий говор и легкое прикосновение кисточки, щекочущей ее лицо. И почувствовала егозапах. В голове у нее еще не прояснилось, она еще не различала ритм и интонации его речи, но носом учуяла Рорка.
      – Я почти закончила, – говорила между тем Трина. – То, что на ней, вполне сойдет, значит, ты это выбирал. Но я посмотрю, что ты принес на смену. Просто на всякий случай. Костюмеры все равно захотят взглянуть.
      – Переодеваться не буду, – подала голос Ева.
      – Вот она и вернулась. – Трина подняла спинку кресла. Поскольку оно было повернуто спинкой к зеркалу, Ева увидела в нем только Рорка.
      – С добрым утром, – сказал он, взяв ее за руку, и провел большим пальцем по ладони. – Вид у тебя отдохнувший.
      – Совершаем чудеса в ежедневном режиме, – заявила Трина. – Дай-ка я наведу последний блеск на волосы. – Видимо, она что-то почувствовала, уловила в воздухе. Она торопливо собрала свои инструменты и положила их на полку. – Знаешь что? Пожалуй, сделаем это перед самым эфиром. Мне все равно еще надо кое-что проверить, да и Надин пора освежить грим. Артистическое фойе напротив по коридору направо. Там очень мило. – Трина сняла с Евы пеньюар. – Хочешь взглянуть на себя перед выходом?
      Ева встала и взглянула на себя в зеркало. Как и было обещано, она была похожа на самое себя. Чуть поярче обычного, глаза и губы обведены контуром, подчеркнуты цветом, но ее можно было узнать. А вот вся дрянь в ней была похоронена – глубоко и надежно.
      – Нормально, – сказала она.
      – Нормально? – возмущенно фыркнула Трина. – Вот теперь ты выглядишь так, словно только что вернулась из отпуска. Смотри, ничего не пролей на этот жакет. Я думаю, они захотят оставить его для эфира.
      – Я позабочусь, чтобы она вела себя примерно, – пообещал Рорк.
      Подхватив Еву под руку, он повел ее по коридору в артистическое фойе, отделанное в бледно-персиковых тонах.
      Экран во всю стену был настроен на Семьдесят пятый канал. Вдоль других стен стояли мягкие диваны успокаивающего цвета морской волны. Буфет предлагал щедрый выбор фруктов, сыров и сухого печенья.
      – Не ожидала, что ты придешь.
      Рорк выгнул бровь:
      – Разумеется, я пришел. Как я мог пропустить такое событие?
      – И ты принес другие тряпки на случай, если я испорчу эти.
      – Входит в комплект услуг.
      – Я думала, ты на меня злишься.
      – Я думал, ты будешь злиться на меня. – Взяв ее за обе руки, Рорк поднес их к губам. – Давай выбросим это из головы. Меня весь день одолевала тоска, и мне это надоело.
      – Помнится, ты мне говорил, что ирландцам нравится тосковать.
      – О, да, мы это обожаем. Тоска подвигает нас на сочинение стихов, песен, историй. Но все хорошо в меру. Хватит с меня тоски, хотя бы на время. А вот тебя мне всегда не хватает.
      У Евы камень упал с души. Только теперь ей пришло в голову спросить себя: как она до сих пор передвигалась с такой тяжестью?
      – Я люблю тебя.
      Он обнял ее, коснулся губами ее лба, щек, маленькой ямочки на подбородке, потом прижался к ее губам. Она прижалась к нему, обвила руками его талию. Они вместе продолжили и углубили поцелуй.
      – Я бы предложила вам свой кабинет, – сказала Надин, прислонившись к дверному косяку, – но Даллас уже сделали макияж.
      Ева еще минуту не размыкала рук. Потом она отступила на шаг назад.
      – Ты натравила на меня Трину? – вместо приветствия спросила она Надин.
      – Я подарила тебе Трину, – поправила ее Надин. – Она свое дело знает, потому-то я и пригласила ее на шоу. Плюс на сегодняшний вечер я решила, что для тебя лучше «дьявол, которого ты знаешь».
      – Да, тут ты права, – кивнула Ева.
      – Ты отлично выглядишь, это главное. Создаешь нужный образ. Сильная, умная, привлекательная и все время начеку. – Надин обошла Еву кругом, размышляя вслух: – Стопроцентный коп. Глянец и женственность оставим для меня.
      – Тебе это очень идет, Надин, – заметил Рорк. – Ты прямо лучишься. Сверкаешь, как бриллиант.
      – Правда?
      Надин встряхнула шикарной стрижкой светлых мелированных волос и повернулась волчком. На ней был костюм цвета «электрик» с узкой, как карандаш, юбкой и жакетом, буквально перерезающим ее по талии. На ногах у нее были черные лодочки на каблуках-небоскребах, на лодыжке поблескивал тонкий бриллиантовый браслет.
      – Вот уж не думала, что буду нервничать, но ничего не могу с собой поделать. Очень многое зависит от самого первого шоу. Даллас, я не хочу тебя накачивать. Не хочу, чтобы интервью выглядело отрепетированным, как заезженная пластинка. Но кое-что мы должны обговорить.
      – Ну, не буду вам мешать, – начал Рорк, но Надин покачала головой и удержала его:
      – Нет. Если Даллас вдруг вздумает сбежать, ты ее скорее догонишь, чем я на этих каблучищах. Давайте просто присядем.
      – Тогда давайте что-нибудь выпьем. – Рорк указал на ломящуюся от изобилия буфетную стойку. – Или съедим.
      – Потом. – Надин села на один из диванов и прижала руку к животу. – Мой организм полностью мобилизован.
      – Мне ничего не надо, – сказала Ева. – А чего ты нервничаешь? Это же твоя работа.
      – Я и сама себе об этом твержу, но я никогда раньше не делала ничего похожего, а это ведь большое золотое кольцо. И теперь, когда мне удалось ухватиться за него потной ладошкой, я просто не могу себе позволить его выпустить. Итак… – Надин передвинулась к самому краю сиденья, как будто это она сама, а не Ева готова была сбежать. – Нам придется затронуть дело Айконов. Именно на этом деле я получила часовую передачу. Но задерживаться на нем я не собираюсь. Я к нему вернусь, когда выйдут книга и фильм. Торговля детьми – дело совсем свежее, мы его обсудим. Кстати, о детях, Белль получила удачное имя. Она прекрасна, не правда ли?
      Ева заерзала в кресле.
      – Точно.
      – Я сделала интервью с Тэнди и с Мэвис, во время передачи мы пустим отрывки в эфир. Поговорим о том, что ты делаешь, о том, как ты это делаешь. Что ты сможешь мне дать об убийстве Фостера?
      – Следствие продолжается.
      Надин все поняла правильно. Она усмехнулась:
      – Мне понадобится нечто большее. Какие улики имеются, какие версии расследуются. Действующие лица, место преступления, жертва. Передача не зря называется «Сейчас». Но это мы обсудим в эфире. Предупреждаю: это новостное шоу, но мне придется спросить о Рорке. – Надин вскинула руку, предупреждая возражения Евы. – Я не могу интервьюировать копа и жену Рорка в прямом эфире, не задав ни единого вопроса о муже. Не беспокойся, я не стану спрашивать, что он предпочитает, боксерские трусы или плавки. Просто общее представление.
      Надин бросила веселый вопросительный взгляд на Рорка. Он в ответ лишь посмеялся и покачал головой.
      – Как тебе удается сочетать работу с личной жизнью, – продолжала Надин. – Повлиял ли брак на стиль твоей работы, на твои взгляды. Мы будем касаться этой темы пунктирно. Итак… – Она взглянула на часы. – Мне пора в гримерную. Потом Трина в последний раз проверит, как ты выглядишь. Потом Мерси приведет тебя в студию. И тогда мы начнем, Даллас. – Надин сжала руку Евы. – Спасибо тебе.
      – Благодарность лучше оставь на потом. Может, тебе не понравятся мои ответы.
      – Спасибо, – повторила Надин и встала. Потом она повернулась к Рорку. – Как насчет поцелуя на счастье, большой парень? – Она прижала палец к губам. – Прямо здесь.
      Он подошел, легко коснулся губами ее губ.
      – За долю в тридцать процентов.
      – Твои бы слова да богу в уши.
      В конце концов все прошло нормально, насколько Ева могла судить. Хотя сама она не понимала, что это за кайф – сидеть под жаркими прожекторами на фоне панорамы города, пока автоматически управляемые камеры ползают повсюду, как змеи.
      Заиграла музыкальная заставка. Надин трижды перевела дух, пока какой-то парень, стоявший позади одной из камер, посылал ей сигналы пальцами. Потом устремила взгляд в эту камеру.
      – Добрый вечер. Я Надин Ферст, эта передача называется «Сейчас».
      Как и предупреждала Надин, они коснулись дела Айконов, раскрытого осенью прошлого года. Да, Ева считает, что законы, направленные против клонирования человека, справедливы. Нет, она не считает самих клонов ответственными за деяния Айконов.
      Потом пустили в эфир краткие интервью с Тэнди Уиллоуби, ее мужем и их новорожденным сыном, а также с Мэвис, Леонардо и Белль. Обе женщины пустили слезу, рассказывая о своей дружбе, о том, как Ева спасла жизнь Тэнди, спасла ее сынишку, получившего имя Квентин Даллас Эпплби в ее честь, от продажи на черном рынке, как она ликвидировала преступную группировку буквально за несколько часов до появления их детей на свет.
      – Что вы чувствуете? – спросила Надин, когда они снова вышли в эфир после интервью.
      – Что сделала свою работу.
      – И все?
      Ева пожала плечами. Что ж еще?!
      – Иногда работа становится личным делом. Так не должно быть, но бывает. Это дело стало для меня личным. Нас с Мэвис связывает давняя история, а с моей напарницей ее вообще водой не разольешь. Это Мэвис заставила меня, заставила нас искать Тэнди. Во многом это ее заслуга. Она встала на защиту подруги. Можно сказать, что в данном конкретном случае именно дружба соединила два дела в одно и помогла закрыть оба. Моя работа ведь состоит не только в том, чтобы закрыть дело. Главное, чтобы восторжествовала справедливость. Я сделала свою работу.
      – Это ответственная и опасная работа, требующая времени и большого напряжения сил. Вы замужем за человеком чрезвычайно занятым, весьма влиятельным и, по мнению многих, опасным. Как вы сочетаете работу и частную жизнь?
      – Просто понимаю, что одно не всегда сочетается с другим. А главное, я замужем за человеком, который тоже это понимает. Многие полицейские… Скажем так, – перебила сама себя Ева, – могут возникнуть трения в личной сфере, потому что работа у нас такая. Приходится работать сверхурочно, в неудобное время, а это ломает все планы. Приходится опаздывать, пропускать встречи, званые обеды и тому подобное.
      – Это может показаться мелочью, – подхватила Надин, – но на самом деле эти званые обеды, встречи и тому подобное, собственно, и составляют личную жизнь.
      – Работа съедает часть личной жизни, таково положение дел. Такова наша работа. Гражданскому лицу трудно мириться с этим день за днем. Я считаю, что полицейские – неудачный вариант в личной жизни. Но некоторым все-таки удается ее наладить. Для этого, я полагаю, важно, чтобы гражданские лица проявляли понимание. Когда ваша гражданская половина уважает и ценит вашу работу или по крайней мере понимает, что это такое. Мне в этом смысле повезло. – Ева перевела взгляд туда, где за батареей камер стоял Рорк. – Мне очень повезло.
      Наступила рекламная пауза, окупавшая эфирное время, и тут же появилась Трина со шквалом кисточек, поправила им макияж.
      – Очень мило, – сказала Надин.
      – Долго еще? – спросила Ева.
      – Почти закончили.
      Надин подумала, но не сказала вслух, что это была незабываемая минута – когда Ева отвела глаза, когда в ее взгляде вспыхнуло чувство и она сказала, что ей повезло. Доля в тридцать процентов? Черта с два! Один этот момент выбьет рейтинги за стратосферу!
      – Ваше текущее дело, – начала Надин, когда их опять вывели в эфир. – Шокирующее убийство Крейга Фостера, учителя истории. Что вы можете сказать?
      – Следствие продолжается и ведется очень активно.
      Бесстрастный голос, бесстрастный взгляд, с удовольствием отметила Надин. Стопроцентный коп. Потрясающий контраст.
      – Вы говорили, чтобы найти убийцу, надо узнать убитого. Расскажите нам о Крейге Фостере. Каким он был?
      – По отзывам всех, кто его знал, он был молодым, преданным своему делу учителем, любящим мужем, хорошим сыном. Хорошим человеком и человеком привычки. Он был бережливым, ответственным и обыкновенным в том смысле, что делал свою работу, жил своей жизнью, любил и то, и другое.
      – И что нам это говорит о его убийце?
      – Я знаю, что убийца хорошо изучил привычки Крейга Фостера и использовал это знание, чтобы отнять у него жизнь. Отнять мужа у жены, сына у родителей, учителя у школьников. И сделал он это не в минуту гнева, не импульсивно, но расчетливо, хладнокровно и предумышленно.
      – Преступление было совершено в школе, где по коридорам ходят дети от шести до тринадцати лет. Собственно, тело было обнаружено двумя маленькими девочками. Это делает преступление особенно чудовищным.
      – Чудовищным? Убийство по определению, по сути своей – чудовищное преступление. Место, где оно было совершено в данном конкретном случае, делает его еще более циничным, чем некоторые другие убийства. Убийство было также очень эффективным.
      Надин подалась вперед.
      – Что вы имеете в виду?
      – Привычки убитого. Убийце нужно было только изучить ежедневный распорядок своей жертвы, знать его расписание и использовать это свое знание. Учителя, ученики, технический персонал курсируют по школьным коридорам, свободно входят в классы и кабинеты. Это преимущество. Убийца этим преимуществом воспользовался.
      – Ваши подозреваемые? Вы ведь уже допросили некоторых людей. Сегодня вы привели в полицейское управление для допроса Рида Уильямса, еще одного преподавателя школы Сары Чайлд.
      – Мы допросили мистера Уильямса и предъявили ему другое обвинение. Он не обвиняется в убийстве мистера Фостера.
      – Но он входит в число подозреваемых? Он ваш главный подозреваемый?
      – Следствие продолжается и ведется очень активно, – повторила Ева. – Пока дело не закрыто, мы и впредь будем допрашивать самых разных людей. На данный момент я не могу сказать вам больше.
      Надин сделала еще несколько выпадов, Ева их блокировала. Когда режиссер подал сигнал, что время подходит к концу, Надин снова подалась вперед.
      – Скажите мне вот что: если убийца сейчас смотрит эту передачу, что бы вы ему сказали?
      – Что сейчас мы с моей напарницей представляем интересы Крейга Фостера. Нам предстоит сделать свою работу, и мы чертовски хорошо умеем ее делать. Пусть смотрит телевизор почаще, пока у него еще есть такая возможность, потому что в камере, где ему предстоит провести остаток своей жизни, телевизора у него не будет.
      – Благодарю вас, лейтенант Даллас. С вами была Надин Ферст, программа «Сейчас», – проговорила Надин прямо в камеру. – А сейчас я желаю всем приятного вечера.
      – Ты была бесподобна, – сказал Рорк, когда они наконец выбрались из студии.
      – Наверно, прошло неплохо, судя по тому, что Надин вскочила и сплясала победный танец, как только отключили эти дурацкие камеры.
      – Ты была бесподобна, – повторил Рорк и, повернув ее к себе, прижался губами к ее губам. – Если не считать ошибки в местоимении.
      – Что?
      – Ты сказала: «Мне повезло». Правильнее, дорогая моя Ева, было бы сказать: «Нам повезло». – Он еще раз поцеловал ее. – Нам!
      – Да, наверно, ты прав. Нам повезло. А где машина?
      – Я отослал ее, чтобы вернуться домой вместе со своей женой.
      – Ну, в таком случае ты садись за руль. – Ева помолчала. – Я рада, что ты приехал. – Забравшись в машину, она вытянула ноги. Вздохнула. – Надин прямо-таки купается во всем этом. Не понимаю, что она находит в этом балагане?
      – Разные люди на свете бывают. Многие удивляются, как ты ухитряешься день за днем делать то, чем ты занимаешься. Так этот Рид Уильямс – твой человек?
      – Первый кандидат на данный момент. И учти, его адвокат – Оливер Страффо.
      – Я бы сказал, Страффо дороговат для клиента с учительской зарплатой.
      – Уильямс преуспевает. Частные уроки, гарантия пожизненной занятости. Но тело нашла дочка Страффо. Этот парень вполне мог убить Фостера. У него были и мотив, и возможность. И это в школе, где учится дочка Страффо. Она могла поскользнуться на крови и рвоте, а Страффо его защищает. Да, как ты говоришь, разные люди на свете бывают.
      – А может, Страффо верит, что он невиновен?
      – Может быть. Страффо не знает, что его собственная жена была одной из зарубок на столбике кровати у Уильямса. Уильямс любит браконьерствовать среди персонала и матерей. В моральном отношении он – кролик, и мы нашли порошочек, в обиходе именуемый «кроликом», у него дома. В спальне, в ящике с секс-игрушками. Пока что мы обвинили его в хранении, употреблении и распространении наркотиков, и тут явился Страффо. Меня это достает.
      – Адвокаты исполняют свой долг, лейтенант.
      – Да, но, допустим, у тебя есть дочка, и ты узнаешь, что один из ее учителей браконьерствует в школе. – Ева выпрямилась на сиденье, боясь уснуть: ей было хорошо и уютно. – Ты узнаешь, что он использует запрещенные вещества для своего сексуального удовольствия. Вот ты бросился бы его защищать?
      – Трудно сказать, но, вообще-то, вряд ли. Хотя… откуда нам знать? Может, Страффо тоже кролик в моральном отношении.
      – Вряд ли он бросился бы на помощь Уильямсу с такой резвостью, если бы знал, что тот и в его огород забрался.
      – Хочешь его просветить?
      Ева вспомнила Аллику – напуганную и виноватую.
      – Нет, если только это не имеет отношения к делу. Если я узнаю и сумею доказать, что Уильямс убил Фостера, потому что Фостер знал о его связи с женой Страффо, да, в этом случае придется сообщить Страффо неприятную новость.
      – А ты уверена, что он без тебя не знает?
      – Нет, я не уверена. Я бы и его подозревала, если бы могла привязать его к месту преступления. В то утро он был у себя на работе в восемь тридцать. Это дает ему шанс втиснуться в расписание, но очень малый шанс. Он был на совещании с партнерами с восьми тридцати до девяти, потом у себя в кабинете, куда входили его помощник, секретарь и еще несколько лиц. Он все время был под наблюдением до полудня, пока не уехал на деловой завтрак. Похоже, он к этому непричастен.
      – Я вообще не понимаю, с какой стати ты должна его подозревать. В конце концов, это же не Фостер окучивал его жену! Вот если бы Уильямс был убит…
      – Репутация. – Ева пожала плечами. – Не такая уж это натяжка – предположить, что Фостер был убит для защиты репутации. Конечно, Уильямс подает самый громкий сигнал. Но я не думаю, что Страффо пришел бы в восторг, если бы новость о неверности его жены стала публичным достоянием. – Она подавила зевок. – Портит имидж.
      – Уверяю вас, лейтенант, будь я на месте Страффо, я сосредоточился бы на вас и вашем хахале, а не на каком-то ни в чем не повинном прохожем.
      – Будь я на месте Страффо, я бы сделала то же самое. – Но эти слова заставили Еву вспомнить о Магдалене, и она решила сменить тему: – В общем, мы будем и дальше давить на Уильямса, посмотрим, что из него выдавится. На меня вот тоже давят со всех сторон, как это мы – я говорю, «мы», потому что в данном случае это самое точное местоимение, – до сих пор не навестили Мэвис и малышку. Надо к ним сходить.
      – Прекрасно.
      – И это все, что ты можешь сказать? «Прекрасно», и больше ничего?
      – Все будет хорошо. Мы пережили роды. После этого кошмара малютка под розовым одеяльцем покажется нам ангелом.
      – Да, наверно, ты прав. Пибоди говорит, что надо принести подарок. Медвежонка или что-то в этом роде.
      – Ну, это нетрудно.
      – Отлично. Ты возьми это на себя. Только я не понимаю: что за кайф люди ловят от медведей? Разве мы не должны держаться подальше от медведей? Они же покалечить могут!
      Рорк засмеялся, и Ева покосилась на него. Он тоже взглянул на нее. И стоило ей увидеть веселье в его глазах, как все у нее внутри согрелось, потеплело.
      Ева положила ладонь на его руку, пока он проезжал в ворота дома.
      – Помнишь, что Надин говорила о сочетании работы с личной жизнью? – спросила она. – Давай попробуем перейти к личной жизни. Никаких больше разговоров о деле, о работе, об обязанностях. Только ты. Только я.
      – Мое любимое сочетание.
      Она сделала следующий ход: обвила руками его шею, поцеловала в губы, пока они выбирались из машины. Тепло, зародившееся у нее внутри, разлилось по телу весенним половодьем и смыло все сомнения, обиды, страхи, все мучившие ее вопросы.
      «Только ты, – повторила она мысленно, пока они входили в дом. – Только я».
      По молчаливому уговору они направились к лифту. Подниматься по лестнице слишком долго. Забравшись в лифт, он не стал терять времени и сразу стянул пальто у нее с плеч. Ева, в свою очередь, сняла пальто с него. Но оба они действовали размеренно, не спеша. Их движения были плавными и легкими, как будто оба понимали, что уже наверстали упущенное.
      В спальню сквозь слуховое окно над кроватью в потолке проник голубоватый лунный свет. Они раздели друг друга, поминутно отвлекаясь на затяжные поцелуи и ласки.
      Ей казалось, что ее сердце наконец-то вернулось на место. Оно билось тяжко и быстро у самого его сердца.
      – Мне тебя не хватало, – призналась Ева. – Мне не хватало нас.
      – A ghra, – прошептал он. – Моя любовь. Опять она принадлежала ему – полностью и безраздельно. Она была его сильной, сложной и бесконечно привлекательной женой. Между ними не было преград. Она была не просто рядом, она сливалась с ним. Он всем телом ощущал ее длинные текучие линии, он весь наполнился ее вкусом. Они идеально совпадали друг с другом, идеально сочетались. Вместе они составляли единое целое.
      Когда они легли на кровать, она обвилась вокруг него и вздохнула. Он понял, что означает этот вздох. Наконец-то они оба вернулись домой. Ему хотелось приветствовать ее, дать ей как можно больше. Он пустил в ход губы, руки, все свое тело и превратил ее вздох в стон.
      Никому, думала она, никому и никогда не удавалось добраться до самой ее сердцевины так, как ему. И, чувствуя, как вздрагивает его тело от ее прикосновений, понимала, что он мог бы сказать о ней то же самое.
      Когда они оба миновали гребень первой волны, она обхватила его лицо руками, с бесконечной нежностью прижалась губами к его губам.
      – Моя любовь, – повторил он на гэльском наречии. – Моя единственная. Мое сердце.
      Она слышала его голос, когда он скользнул в нее, увидела его глаза, когда их тела стали двигаться вместе.
      Медленно, текуче и плавно. Не во сне, а наяву. И все то грубое, жестокое, страшное, что принадлежало внешнему миру, отодвинулось от них сейчас. А потом, сплетя пальцы, не размыкая губ, они вместе задремали.
      Позже, где-то среди ночи, свернувшись клубочком и прижимаясь к нему, покачиваясь на волне легкой дремоты, она прошептала: «Нам повезло» и услышала, как он усмехнулся в темноте. И снова нырнула в сон.

      Рид Уильямс был возмущен. Он поверить не мог, что это не пустые слова, что она действительно приведет в действие свою угрозу. Блефует, решил он. Она просто блефует.
      Уильямс рассекал воду бассейна жесткими, сердитыми гребками. Он все испробовал. Уговоры, гнев, угрозы. Но эта чертова Арнетта заупрямилась. Решила проявить принципиальность.
      Тоже принципиальная нашлась! Лицемерная сука.
      «Блефует», – повторил он про себя, оттолкнувшись от стенки бассейна, и начал новый круг. Он решил проделать еще пять кругов, помариновать ее немного. Пусть поварится в собственном соку.
      Он был так уверен, что она его поддержит! А будет колебаться, так он ей кое-что напомнит. Он ей прямо скажет: если ей дорого ее собственное положение, придется встать на его сторону.
      А все эта чертова легавая сука. Наверняка лесбиянка – как и эта ее кареглазая напарница. Обе записные суки.
      Как и большинство женщин. Надо только знать, как с ними обращаться.
      А он… Если он что-то в этой жизни знает хорошо, так это как обращаться с женщинами.
      Он справится! Всегда справлялся и сейчас справится.
      Он же справился с Крейгом, разве не так? Несчастный ублюдок.
      Никогда и ни за что они не повесят на него убийство. Тем более что секундантом в его углу выступает Оливер Страффо.
      И разве это не дивная ирония? Правда, в постели жена Страффо оказалась так себе. Но это сочетание вины и горя его возбудило. В общем и целом дело того стоило. Да подумаешь, большое дело! Всего и было, что перепихнулись по-быстрому на школьном утреннике и еще разок, тоже по-быстрому, у него дома. И тоже днем. На полдник.
      Видит бог, бывали у него бабы получше.
      Нет, он не подаст заявление об уходе из-за такой ерунды, как секс, это уж точно. И если Арнетта приведет в действие свою угрозу и начнет процедуру увольнения, что ж, он ее предупредил. Он не пойдет ко дну в одиночестве.
      Надо будет напомнить ей об этом еще разок, он прижмет ее, и она успокоится.
      Уильямс закончил последний круг. Он слегка запыхался, ухватился за край бассейна и начал снимать защитные очки.
      Он почувствовал легкий укол в затылке чуть ниже макушки и поднял руку, словно отмахиваясь от комара. В кончиках пальцев он ощутил покалывание.
      Сердце вдруг куда-то ухнуло, горло перекрыла судорога. Перед глазами все стало расплываться. Уильямс заморгал и увидел какой-то расплывчатый силуэт. Он попытался позвать на помощь, но изо рта вырвался лишь хрип. Он хотел вылезти из бассейна, но его кисти и плечи уже онемели. Он не удержался и соскользнул, ударившись подбородком о край.
      Боли он не почувствовал.
      Задыхаясь, ловя ртом воздух, он старался держать голову над водой. Надо держаться на воде, твердил себе Рид Уильямс, надо просто держаться на плаву. Сейчас все пройдет. Сейчас он придет в себя.
      – Я вам помогу, – послышался голос убийцы.
      К нему протянулся длинный багор с сеткой для чистки бассейна. Кто-то легонько нажал багром ему на плечо и толкнул его вниз. И удержал его под водой совсем легко, без усилия.
      Пока сопротивление не прекратилось.
 
      Ева вышла из душа, чувствуя себя возродившейся к новой жизни. Ей было не по себе все последние дни. Она плохо ела, плохо спала. Она была сама не своя. Теперь с этим покончено.
      Слава богу, что лишь немногие знают, как она сходила с ума и выворачивалась наизнанку из-за этой разряженной и хитрой блондинки. Магдалена Перселл, сказала себе Ева, подставляя тело под струи теплого воздуха в сушильной кабине, ушла в историю.
      Ева накинула халат и решила, что она, пожалуй, проголодалась, так проголодалась, что готова съесть то, что Рорк называл «полным ирландским завтраком». Надо поесть и выпить кофе. И тогда она будет готова ехать в управление.
      Надо вернуться к самому началу расследования по делу Фостера и еще раз все проверить. Может, из-за своих переживаний она что-то упустила.
      Когда Ева вышла из ванной, Рорк был на месте, потягивал кофе и просматривал финансовые сводки. Кот тоже был на месте. Он бодал Рорка головой в плечо, словно спрашивая: «Вы что, есть не собираетесь? Где же завтрак?»
      – Ты уже покормил этого жирнюгу? – спросила Ева.
      – Конечно, покормил, хотя он-то скажет, что нет. Но я ждал тебя.
      – Пожалуй, я могла бы что-нибудь проглотить. Яичницу и что там к ней прилагается…
      – «Что там к ней прилагается» тебе просто необходимо. – Рорк встал и перехватил ее по дороге в гардеробную, обнял и ущипнул за попку. – Ты потеряла пару фунтов за последние пару дней.
      – Может быть.
      – Не «может быть», а точно. У меня глаз – алмаз, когда речь идет о тебе. – Рорк поцеловал ее в переносицу. – Я думаю, доктор прописал «полный ирландский».
      – Там полно всякого «что там к ней прилагается».
      Ева вошла в гардеробную с улыбкой. Приятно снова быть на одной волне.
      – Если я освобожусь и ты разгребешь свои дела, – начала она, хватая одежду, – давай нагрянем к Мэвис и Леонардо? Я ей позвоню, только попозже, спрошу, может, они не против.
      – Отличный план. – Рорк переключил экран на внутренние новости, а сам направился к автоповару. – Плюшевый мишка, говоришь?
      – Так сказала Пибоди. Мишка или еще что-то в этом роде.
      – Я думаю, мы можем смело поручить эту задачу Каро. Уж кто-кто, а она точно знает, что лучше подойдет. Просто дай знать ей или мне, должен ли я заехать за тобой в управление, или мы встретимся прямо у Мэвис.
      Ева застегивала кобуру, когда он обернулся.
      – Жаль, что ты не появилась в шоу Надин вот прямо так. В рубашке без жакета и с оружием на боку. Сексуальная и опасная.
      Ева лишь фыркнула в ответ и села, чтобы надеть башмаки. Рорк подошел, поставил на стол тарелки и, бросив грозный взгляд на Галахада, поднял Еву на ноги.
      – Сексуальная, – повторил он. – Опасная. И вся моя.
      – Осади назад, умник. Я вооружена.
      – Вот такая ты мне и нравишься. Что скажешь, если мы проделаем все, что положено, на День святого Валентина? Романтический ужин на двоих, шампанское, танцы до упаду и невероятное количество изощренного секса?
      – Я могла бы втиснуть это в свое расписание.
      В то же время она, запаниковав, спросила себя: «А когда, черт побери, будет День святого Валентина?»
      Рорк засмеялся. Ее мысли были для него открытой книгой.
      – Четырнадцатого февраля, моя сентиментальная дурочка. И это будет послезавтра. Если работа помешает, просто устроим поздний ужин на двоих и так далее.
      – Договорились.
      И Ева опустила голову ему на плечо. Просто потому что захотелось.
      Первую пару фраз, произнесенных щебечущим голосом репортерши, она пропустила. Даже когда прозвучало имя Рорка, а вслед за ним – ее собственное, до нее не дошло. Она могла бы все пропустить мимо ушей. Но она почувствовала, как он напрягся, и взглянула на экран. Весь воздух у нее внутри просто испарился. Осталась одна пустота.
      Он стоял с Магдаленой, стоял, почти прижавшись, и смотрел на нее. Еле заметная улыбка играла у него на лице. А Магдалена обхватила это лицо ладонями.
      – …опознанная нашими источниками как светская дама из Европы Магдалена Перселл, недавно расторгнувшая брак с Жоржем Файеттом, богатым французским предпринимателем. Судя по всему, мисс Перселл умеет находить богатых мужчин. Всего несколько дней назад она была замечена за ленчем с Рорком в эксклюзивном ресторане «Три сестры» здесь, в Нью-Йорке. Согласно нашим источникам, эта парочка наслаждалась салатами по сезону и весьма интимным разговором. Хотелось бы знать, проводит ли свое расследование лейтенант Ева Даллас, лучший нью-йоркский коп и жена Рорка на протяжении последних полутора лет.
      – Чтоб мне сгореть, – пробормотал Рорк. – Какая гнусная, какая несусветная чушь! Мне жаль, что они…
      Что он хотел сказать, так и осталось неизвестным. Ева очень медленно, но очень решительно отодвинулась от него. И он увидел ее лицо. Белое, как полотно, с громадными темными глазами.
      – Господи боже, Ева, ты же не можешь…
      – Мне пора на работу. – Слова выскочили у нее из горла сами собой, но она не была твердо уверена, что они выскочили в нужном порядке.
      – Слышать не хочу. Все это чушь собачья. Я хочу сказать все это. Я ничего не сделал, и тебе бы следовало знать… Черт побери, тебе следует знать без всяких объяснений. Я проводил ее до машины. Она приходила ко мне, и я уделил ей меньше десяти минут, а потом указал на дверь. Если хочешь знать, я чувствовал, что это мелко с моей стороны, но предпочел сделать больно ей, а не тебе.
      Ева заговорила так же медленно и решительно, как и двигалась:
      – Оставь меня в покое.
      – К черту! К черту, Ева! Мне грозит трибунал только из-за того, что какой-то кретин-папарацци сделал съемку в нужный момент? В тот самый момент, когда женщина, с которой я когда-то был близок, попрощалась навсегда? Думаешь, я нарочно тебя опозорил? Да и себя самого, если на то пошло?!
      – Ты это сделал. Опозорил нас обоих. Но это неважно. Дело не в этом.
      – Будь я проклят, если стану извиняться за то, что проводил женщину до машины на улице среди бела дня! – Рорк нервно провел рукой по волосам. По одному этому жесту Ева поняла, что он в крайнем раздражении. – Ты слишком умна для подобной чепухи. Ты же знаешь, некоторые люди просто обожают распространять грязные сплетни о таких, как мы. И ты меня обвиняешь…
      – Я тебя не обвиняю.
      – Нет, обвиняешь! Бог знает в чем. – Досада мгновенно перешла в гнев и обиду. – Тебе даже говорить ничего не надо. Уж лучше бы сказала. По мне, лучше самые жестокие слова, чем этот взгляд. Ты меня убиваешь. Давай поговорим. Давай все выясним раз и навсегда и покончим с этим.
      – Нет. Я не могу сейчас здесь находиться. – Решительным жестом Ева подхватила свой жакет. – Я не могу сейчас говорить с тобой. Потому что сейчас я не могу с тобой спорить, думать не могу. Ты одержишь верх в любом споре, потому что у меня ничего нет. Если тебе это нужно…
      – Речь не о том, кто одержит верх. – Столько горя было в ее лице, в ее голосе, что весь его гнев угас. – Я просто хочу понять, веришь ты мне или нет, доверяешь ты мне или нет, понимаешь ты меня или нет.
      Ева понимала одно: слезы подступают, и ей их не удержать. Она надела жакет.
      – Мы потом поговорим.
      – Только одно, Ева, – сказал он, когда она отвернулась. – Только один вопрос. Ответь мне, ты веришь, что я мог изменить тебе с ней?
      Ева собрала все оставшиеся силы и повернулась к нему:
      – Нет. Нет, я не верю, что ты мог изменить мне с ней. Я вообще не верю, что ты мог мне изменить. Но мне страшно, мне тошно делается при одной мысли, что ты мог посмотреть на нее, а потом на меня. И пожалеть.
      Рорк сделал шаг к ней.
      – Ева!
      – Если ты сейчас не дашь мне уйти, добром это не кончится.
      Она бросилась вон из комнаты, бегом спустилась по лестнице. Услышала, как Соммерсет окликает ее по имени, но не остановилась. «Прочь отсюда, – повторяла она. – Подальше отсюда».
      – Вам нужно надеть пальто. – Ева рванула на себя входную дверь, а Соммерсет тем временем накинул пальто ей на плечи. – На улице очень холодно, Ева. – Он назвал ее по имени! Очень тихо, очень нежно, и от этого последний возведенный ею заслон чуть не рухнул. – Неужели вы позволите ей использовать вас обоих подобным образом?
      – Я… Я не знаю. Я… – Тут подала голос ее рация. – О боже, боже! – Ева собралась с силами. – Блокировать видео, – приказала она. – Даллас слушает.
      «Вызывается лейтенант Ева Даллас».
      Она сунула руки в рукава пальто, слушая вызов в школу Сары Чайлд. Она ответила на ходу, спускаясь к машине.
      Но она чувствовала на себе взгляд Рорка. Он следил за ней из окна спальни, провожал ее глазами, пока она мчалась на вызов.
      Ева стояла над телом Рида Уильямса, усилием воли выталкивая из головы все, кроме работы. Она знала, что Эрик Доусон, обнаруживший плавающее в бассейне тело Уильямса и прыгнувший в воду, чтобы попытаться его спасти, сидит сейчас в раздевалке под надзором патрульного.
      Прибывшие по вызову медики отчаянно старались его оживить, хотя все попытки Доусона, а потом и медсестры Бреннан, делавшей ему массаж сердца одновременно с искусственным дыханием, оказались безуспешными.
      Это означало, что ни о какой целостности места преступления и тела нечего было и мечтать. А Рид Уильямс все равно остался абсолютно мертвым.
      Ева присела на корточки, осмотрела синяк и легкую ссадину под подбородком. Других повреждений, судя по поверхностному осмотру, на теле не было. На нем были черные плавки, в бассейне плавала пара защитных мини-очков с синими линзами.
      Пибоди еще не прибыла на место преступления, и Ева сама перевернула тело и принялась изучать спину, ноги, плечи.
      – Нет видимых травм, помимо ссадины на подбородке. Есть поверхностные царапины, возможно, полученные во время извлечения тела из бассейна, на спине. Следов борьбы нет. – Ева распрямилась и начала обход бассейна. – Видимых следов крови нет. Если кровь была, ее смыло водой. – Она, нахмурившись, огляделась в поисках орудия, нанесшего синяк под подбородком. – Убитый стоит на краю бассейна. Кто-то бьет его, он падает обратно в воду. Теряет сознание и умирает? Может быть, может быть, но синяк не настолько велик. И все же может быть.
      Она продолжила изучение краев бассейна. Вернулась к телу, снова присела, надела очки-микроскопы и воспользовалась острым, направленным лучом фонарика, чтобы внимательно осмотреть травму.
      – Похоже скорее на ссадину, чем на порез. Может быть, он был уже в воде. Да, угол совпадает… Уильямс плавает в бассейне, добирается до стенки, хватается за бортик. Минутная передышка. Вот что было. Соскользнул, потерял хватку, ударился подбородком о бортик. Но почему? От неуклюжести? Мне он не показался неуклюжим. И неужели от этого удара о бортик он утонул? Или кто-то ему помог?
      Опять Ева вернулась к телу и покачала головой:
      – Кожи у него под ногтями нет. Ни изолирующего состава, ничего. Чист, как стеклышко. Что ты будешь делать, если кто-то держит твою голову под водой? Дерешься, царапаешься. А если я стою на краю бассейна и держу мужчину под водой… Например, сильного мужчину, который регулярно тренируется. Мне, наверно, придется здорово садануть его головой об стенку для верности. Синяк на подбородке легко приписать случайности.
      Опять нахмурившись, Ева принялась ощупывать затылок Уильямса. Ни шишки, ни разрыва, никакой травмы.
      Синяк на подбородке выглядел случайным.
      Но она подумала: «Ни хрена это не случайно».
      – Запакуйте и отправляйте, – приказала Ева, распрямляясь. – Пусть судмедэксперт определит причину смерти. Передайте Моррису: дело срочное. Пусть «чистильщики» обследуют бортик бассейна. Я ищу следы крови или кожи.
      После этого она направилась в раздевалку, где Доусон, облачившись в мешковатый тренировочный костюм, пил горячий кофе.
      – Офицер, – кивнула Ева патрульному. – Детектив Пибоди прибудет с минуты на минуту. Направьте ее сюда.
      – Слушаюсь.
      – Мистер Доусон.
      – Он просто лежал на воде. – У Доусона затряслись руки. – Дрейфовал. Я сперва подумал, что он просто… просто решил полежать на воде. Ну, знаете, отдохнуть. А потом я понял: что-то не так.
      – Мистер Доусон, я буду записывать наш разговор. Вам понятно?
      – Да-да.
      – Мистер Уильямс был уже в бассейне, когда вы вошли?
      – Да, он был… – Доусон перевел дух и отставил кофейную чашку. – По правде говоря, я его искал. Я видел Арнетту, то есть директора Моузбли, и она меня попросила взять класс Рида на четвертом уроке: это мой классный час. Она мне сказала, что он отстранен и что она собирается начать процедуру увольнения, если он сам не подаст заявление об уходе в ближайшие сутки. Я страшно расстроился.
      – Вы были дружны с мистером Уильямсом?
      – Все мы тут ладили, все дружили, тут никогда не было никаких неприятностей, пока… О боже! – Доусон уронил голову, потер переносицу. – Я согласился взять на себя класс, но я сказал, что мне надо поговорить с ним, узнать план урока… – Он обхватил голову руками. Волосы у него все еще были мокрые. – Она мне сказала, он, наверно, забирает вещи из шкафчика в раздевалке. Я заглянул в столовую, но его там не было. Тогда я пошел в фитнес-центр. Смотрю, шкафчик все еще заперт, но на тренажерах его нет. Вот я и заглянул в бассейн…
      – И что вы увидели?
      – Он дрейфовал лицом вниз. Сперва я подумал… а может, вслух сказал: «Черт бы тебя побрал, Рид, что ты натворил?» А он все покачивался на воде. И тут я понял… Я прыгнул в воду. Прыгнул, перевернул его и подтащил к бортику. Вытянул его. Мне пришлось сперва самому вылезти, потом его вытащить. Я сделал ему искусственное дыхание, массаж сердца. Мы все были обязаны пройти курсы первой помощи. Не знаю, сколько времени прошло, но он не дышал. Я вызвал по интеркому Карин – медсестру Бреннан. Велел ей позвонить девять-один-один и бежать в бассейн.
      – Что она и сделала.
      – Да, она сразу прибежала. Она тоже старалась его оживить. Очень старалась. Потом медики приехали, они тоже пытались. Но они сказали, что он мертв.
      – Где ваши башмаки?
      – Башмаки? – Доусон взглянул на свои босые ноги. – Я забыл башмаки. Я был в костюме, когда пошел в бассейн. Полицейский офицер разрешил мне переодеться. Надо было кеды надеть, но я забыл. Может, если бы я попал туда раньше хоть на пару минут… Не надо мне было заходить в столовую.
      – Я так не думаю, мистер Доусон. Я думаю, вы сделали все, что могли.
      – Надеюсь, что так. Я однажды чуть не утонул, когда мне было десять. Мы всей семьей каждое лето в августе ездили в Джерси на пляж. Я слишком далеко заплыл и не мог вернуться. Волны тащили меня все дальше и дальше в открытое море, я выбился из сил, почти не мог держаться на воде. Отец меня спас. Догнал меня и волок на себе до самого берега. Надрал мне уши за то, что я заплыл так далеко. А потом заплакал. Просто сидел и плакал. Я навсегда запомнил, как он сидел и плакал. И как мне было страшно. Не дай бог никому так умереть. Страшная смерть.
      – Верно, но нестрашной смерти почти не бывает.
      Ева продолжила допрос, но пришла к выводу, что, если Доусон повинен в смерти Уильямса, она съест свой жетон.
      Она отпустила его, а сама еще раз обыскала шкафчик Уильямса. В шкафчике висел один из его выходных костюмов с рубашкой и галстуком, внизу стояли вечерние туфли. Значит, в этот день он решил принарядиться. И явно не собирался подавать в отставку.
      Может, у него была назначена встреча? Свидание? Ева перерыла его несессер, но ничего подозрительного не обнаружила. Потом она выволокла из шкафчика его портфель, и тут до нее донесся топот башмаков Пибоди.
      – Новый труп. Уильямс, – объявила Ева, не оборачиваясь. – Всплыл лицом вниз в бассейне, оживить не смогли. Синяк и кожа содрана под подбородком. Возможно, кто-то ему врезал, но я думаю, он сам стукнулся о край бассейна. Царапины на спине от того, что Доусон вытаскивал его из бассейна. Соответствуют такой процедуре. Других видимых травм нет.
      – То есть выглядит как несчастный случай?
      – Вот именно выглядит. Но не является, если я еще не сошла с ума. Надо будет просмотреть этот диск, но, судя по содержимому портфеля, он собирался продолжить исполнение своих учительских обязанностей. – Теперь Ева оглянулась на Пибоди. – Из показаний свидетеля следует, что Уильямс был отстранен под угрозой начать процедуру увольнения, если он не уволится сам в ближайшие двадцать четыре часа.
      – Тем не менее он приходит, пользуется школьным бассейном. – Пибоди заглянула в шкафчик. – И, судя по всему, собирается дать ответный бой. С кем он встречался этим утром?
      – Вот это нам и предстоит узнать, но я ставлю деньги на Моузбли.
      Они нашли директрису в ее кабинете, с легкостью преодолев преграду в виде секретарши. Ей было не до них. Она сидела у себя за столом вся зареванная и всхлипывающая. Сама Моузбли расхаживала по кабинету и говорила по телефону. Она вскинула руку, давая понять Еве и Пибоди, что они должны подождать.
      – Да, разумеется, я это сделаю. Здесь сейчас полиция. Я вам перезвоню, как только поговорю с ними. – Моузбли сняла наушник и положила его на стол. – Председатель нашего совета директоров, – пояснила она и устало потерла переносицу. – Трудное время. Дайте мне минутку, мне нужно отдать распоряжение, чтобы классы распустили на сегодня.
      – Никто не уйдет, – отрезала Ева.
      – Прошу прощения? У нас вторая смерть в школе. Вы же не хотите, чтобы ученики…
      – Никто не уйдет из школы без моего разрешения. Никто больше не войдет в школу без моего разрешения. В котором часу вы говорили с мистером Уильямсом этим утром?
      – Простите, у меня голова раскалывается.
      Арнетта Моузбли подошла к своему столу, выдвинула ящик и вынула из него украшенную эмалью коробочку. Из нее она извлекла таблетку, в которой Ева узнала стандартную пилюлю от головной боли, налила себе стакан воды и, сев за стол, выпила.
      Таблетка не только поможет унять головную боль, подумала Ева, но и даст Моузбли выиграть несколько мгновений, чтобы собраться с мыслями и решить, что и как говорить.
      – Я пришла в семь, точнее, в самом начале восьмого. Честно говоря, смерть Крейга Фостера породила большую тревогу среди родителей и членов совета директоров. У меня было несколько совещаний, поэтому я сегодня пришла пораньше, чтобы заняться накопившимися делами.
      – Включая процедуру расторжения трудового договора с Ридом Уильямсом?
      – Да. – Директор Моузбли поджала губы. – Сейчас это кажется жестоким, но выбора у меня не было. Он обвинен в хранении запрещенных веществ и находится, вернее, до сих пор находился, под подозрением в убийстве Крейга Фостера. Он представлял собой фактор недопустимого риска для наших учеников. Что я ему и сообщила совершенно недвусмысленно еще вчера, когда он вернулся в школу.
      – Вчера? Он вернулся сюда после слушания в суде?
      – Совершенно верно. Первоначально я предложила ему взять отпуск, но он настаивал на продолжении своей работы, как будто ничего не случилось. Хотя к тому времени большинство учеников уже покинули школу, я опасалась, что он устроит сцену, и попросила его поговорить со мной здесь. С глазу на глаз.
      Арнетта Моузбли поправила волосы и одернула жакет.
      – Буду с вами откровенна: это был неприятный разговор. Я объяснила ему настоятельную необходимость пресечь дальнейшее распространение скандала. Уже троих детей родители забрали из школы и потребовали возврата денег за их обучение. Если станет известно, что наш преподаватель арестован… – Она замолкла на полуслове и покачала головой.
      – И как он это воспринял? – спросила Ева.
      – Болезненно. Я имею право своей властью отстранить учителя от работы по подозрению в незаконном или аморальном поведении, но полное расторжение трудового договора требует более сложной процедуры. Он это знал. Он заявил, что с помощью своего адвоката и профсоюзного представителя задушит в зародыше любую нашу попытку – он имел в виду меня и наш совет директоров – его уволить.
      – Ну а вам это, конечно, не понравилось.
      – Разумеется. Решительно не понравилось, – повторила директриса, негодующе сверкая глазами. – Я ни минуты не сомневаюсь, что мы добились бы увольнения, но из этого мог бы выйти безобразный скандал. Что, в свою очередь, привело бы, вне всякого сомнения, к потерям все новых учеников.
      – И к потере дохода.
      – Да. Без дохода мы не можем обеспечить тот уровень образования, которого вправе ждать от нас наши ученики.
      – И тем не менее сегодня он пришел сюда. Вы поссорились с ним на территории бассейна? Вы этим утром пользовались бассейном, директор Моузбли. – Моузбли заморгала, и Ева выдержала паузу. – Ваше полотенце, все еще влажное, было в корзине для белья в раздевалке. На женской половине. Одно полотенце.
      – Как я уже говорила раньше, я часто плаваю по утрам. Я видела Рида, когда выходила из бассейна. Да, вы правы, мы с ним крупно поговорили. Я заявила, что не желаю видеть его на территории школы, а он в ответ сказал, что собирается поплавать, потом выпить кофе с булочкой и приступить к работе.
      – Вопреки вашей воле, – подсказала Ева.
      – Он вел себя чрезвычайно самоуверенно, даже нагло. Я не отрицаю, что мы поспорили и что я была крайне возмущена. Но он нырнул в бассейн и был жив-здоров, когда я уходила. Я приняла душ, оделась и прошла прямо сюда, чтобы связаться с председателем совета директоров и доложить о сложившейся ситуации.
      – В котором часу это было?
      – Примерно около восьми. Я пришла в свой кабинет и сделала звонок. Закончив разговор, я попросила Эрика… мистера Доусона… взять на себя класс Рида на четвертом уроке. Кроме того, я поговорила с Мирри и Дэйвом. Они разобрали остальные уроки Рида. – Арнетта остановилась и вздохнула. – Это настоящий кошмар – такая перекройка расписания. Я хотела дождаться, пока Рид выйдет из раздевалки: дать ему еще один шанс уйти по-хорошему. Если бы этого не случилось, я собиралась, как и предписано нашим уставом, вызвать охрану и выпроводить его из здания. Я не знала, что сестра Бреннан позвонила девять-один-один, пока бригада медиков не ворвалась в здание. Я не знала, я понятия не имела о том, что случилось.
      – Вы уже знаете наш порядок. Мне нужны имена всех, кто был в здании между семью и половиной девятого. Мы с напарницей начнем опрашивать свидетелей.
      – Но это же был несчастный случай.
      Ева усмехнулась:
      – Вот и о Фостере вы говорили то же самое.
      Что касалось персонала, заметила Ева, все было почти точно так же, как в прошлый раз. Зато чрезвычайно любопытно было узнать, что Аллика Страффо отметилась на входе вместе с дочерью в семь тридцать две, а на выходе – только в восемь двенадцать.
      По данным Евы, смерть Уильямса наступила в семь пятьдесят.
      Она раздумывала об этом, готовясь опрашивать Мирри Хэлливелл.
      – Не знаю, сколько еще мы сможем вынести, – начала Мирри. – Эта школа напоминает морг. Как будто она проклята. Простите за мелодраму, но я так чувствую.
      – Почему вы сегодня пришли так рано? Вы отметились на входе в семь пятнадцать.
      – Что? А-а, драмкружок. Мы встречаемся до начала уроков. Обсуждаем, просматриваем некоторые видеосцены из «Нашего городка».
      – Мне нужен список всех присутствующих. Учеников и персонала.
      – Да, конечно, без проблем. Из персонала была только я.
      – Во время этой встречи вы покидали зал?
      – Нет. Я была там с семи тридцати до восьми пятнадцати. Честно говоря, я пришла в зал даже чуть раньше семи тридцати – мне надо было установить проектор – и задержалась после восьми пятнадцати. Я узнала о Риде, только когда вернулась в свой класс.
      – Вы знали, что вчера Уильямс был арестован.
      – Об этом все знали. – Мирри пожала плечами. – Не могу сказать, что меня это удивило. Могу даже признаться, хотя это, наверно, нехорошо с моей стороны, что испытала легкое злорадство. Он нарывался, понимаете? Но чтоб такое? Вот так утонуть – это чудовищно. Я просто не понимаю, как это могло с ним случиться.
 
      – Нам надо побеседовать с прелестной и хрупкой миссис Страффо. – Ева села за руль. – Интересно, как она восприняла иронию ситуации? Ее мужу пришлось защищать мужчину, с которым она кувыркалась в постели. И еще меня интересует, какого хрена она торчала в школе сорок пять минут.
      – Ее не было в списке родителей, присутствовавших на театральной репетиции, который нам представила Хэлливелл. – Пибоди заерзала на сиденье, устраиваясь поудобнее и глядя прямо перед собой сквозь ветровое стекло. – Ну, как обстоят дела?
      – Какие дела?
      – Я… э-э-э… чисто случайно включила утром телевизор, пока доедала бублик, и застала этот дурацкий кадр – блондинку с Рорком. Любой мог понять, что это параша.
      – Тогда какого черта ты об этом заговариваешь?
      – Извини.
      – Нет, – заговорила Ева после паузы. – Нет смысла нападать на тебя за это. Просто сейчас не время и не место. И мы не будем об этом говорить, потому что это не имеет отношения к делу. Ясно?
      – Ясно.
      – Я не могу думать об этом сейчас, – добавила Ева после еще одной мучительной паузы. – Это не должно мешать расследованию.
      – Ладно, я скажу еще только одно, после чего закрываем тему. Параша.
      – Ты это уже говорила, но все равно спасибо. Так почему миссис Страффо именно сегодня сама повела ребенка в школу? Почему не нянька?
      – У таких, как они, нянек не бывает. У них рангом повыше: au pair. Хороший вопрос.
      Ева остановила машину перед домом.
      – Вот давай и зададим этот вопрос.
      Пришлось пробиваться через швейцара, пытавшегося их не пустить.
      – Миссис Страффо перевела пентхаус на режим полной защиты. Она не хочет, чтобы ее тревожили.
      – Приятель, я не знаю, какие рождественские подарки ты получаешь от Страффо, но сейчас как раз настал подходящий момент спросить себя, стоят ли они того, чтобы из-за них тебя отволокли в полицейское управление и задержали за воспрепятствование правосудию. Вот жетон. Прочитай, что тут написано. Можешь поплакать. А теперь отойди, если не хочешь пару часов просидеть в обезьяннике.
      – Я всего лишь делаю свою работу.
      – Надо же, какое совпадение! Мы тоже. – Ева прошла мимо него, потом остановилась и повернулась к нему: – Видел их няньку этим утром?
      – Кору? Она вышла из дома около девяти. По делам. Сказала, что миссис Страффо плохо себя чувствует, что она задействовала защитный режим. Она еще не вернулась.
      – Как насчет миссис Страффо? Когда она вернулась этим утром?
      – Около половины девятого, может, чуть позже. Выглядела неважно.
      – Она была пешком или на машине?
      – Пешком. Проводила дочку в школу. Тут ходьбы-то десять минут. Они спешили. Девочка сказала, что, если не поспешить, она опоздает.
      – А разве не Кора обычно водит девочку в школу и приводит домой? – удивилась Пибоди.
      – По большей части она, это точно. Но иногда – кто-нибудь из родителей. Такое тоже бывает.
      Поднимаясь в пентхаус, Ева старалась сориентироваться по времени. Уходит из школы, возвращается домой пешком. Это занимает у нее добрую четверть часа. Значит, не спешит. Поднимается наверх, отсылает няньку с поручениями. Запирается.
      Ей нужно побыть одной.
      У дверей пентхауса Ева нажала на кнопку звонка. Огонек охранной системы замигал, включился компьютер.
      «Просим нас извинить. Семья Страффо включила режим полной защиты от внешних контактов. Вы можете оставить свое имя и контактный телефон, мы обязательно свяжемся с вами в удобное время».
      Ева поднесла к сканеру свой жетон.
      – Мы из полиции. Приказываю отменить режим защиты и сообщить миссис Страффо, что она должна открыть дверь.
      «Прошу подождать минуту, ваше удостоверение проверяется. Удостоверение подтверждено. Прошу подождать».
      Еву так и подмывало грохнуть по двери кулаком, но тут она открылась. Швейцар оказался прав. Аллика Страффо выглядела неважно.
      Роскошная шелковая пижама не могла ни скрыть, ни смягчить ее бледности и запавших глаз.
      – Простите, это не может подождать? Я больна.
      – Вам хватило сил отвести вашу дочь в школу этим утром. Там что-то случилось? Почему вам стало плохо? А может быть, вы неважно себя чувствуете, потому что ваш муж согласился защищать вашего любовника?
      – Он мне не любовник. Он был ошибкой. Прошу вас, оставьте меня в покое.
      – Нет, этого не будет. – Ева положила руку на косяк, прежде чем Аллика успела закрыть дверь. – Вы исправили эту ошибку сегодня утром?
      – Я устала. – В глазах у Аллики появились слезы и полились по щекам. – Я просто больна, мне плохо. Я хочу, чтобы всего этого не было. Чтобы все забылось.
      – И поэтому вы помогли Уильямсу нырнуть в третий раз?
      – Что? О чем вы говорите? Ну хорошо, входите. Просто заходите. Я на ногах не держусь, у меня нет сил с вами спорить.
      Она отвернулась от двери, ушла в гостиную, села на один из диванов и уронила голову на руки.
      – Господи, какой же я была дурой! Зачем я только подпустила его к себе? Зачем позволила к себе прикоснуться? И сколько теперь я должна за это заплатить?
      – Он что, требовал от вас денег?
      – Денег? – Аллика вскинула голову. – Нет-нет. Он сказал, что позвонит Оливеру, заставит Оливера защищать себя. Какой же он мужчина после этого? И у него были в спальне эти ампулы? Как мне теперь убедиться, что он не испробовал их на мне? Мне дурно.
      – И вы задали ему все эти вопросы сегодня утром?
      – Нет. Я собиралась. Я пыталась отговорить Оливера, чтобы он не представлял его интересы, но Оливер был настроен решительно. Мне надо было знать, что Рид ему сказал, я хотела убедить Рида, чтобы он взял другого адвоката.
      Ева села.
      – Давайте поговорим под запись, чтобы права всех заинтересованных лиц были защищены. Я зачитаю вам ваши права.
      – Но…
      – Вы замужем за адвокатом. Вы должны знать, как это работает. Включить запись. – Ева прочитала формулу, не сводя глаз с лица Аллики. – Вам понятны ваши права и обязанности?
      – Да, конечно.
      – Вы отвели вашу дочь в школу этим утром. Были там около семи тридцати.
      – Да, я подумала, если я сама ее отведу и Рид будет на месте… Я увидела его фамилию на экране, в списке прибывших. Поэтому я проводила Рэйлин в драмкружок, а сама вернулась. Я думала, в этот ранний час он, наверное, в фитнес-центре. Но его там не было, и я решила заглянуть в бассейн. Я их услышала, когда вошла в раздевалку.
      – Кого вы услышали?
      – Рида и директрису Моузбли. Они ругались, кричали друг на друга. Она ему говорила, что ему конец, что ноги его больше не будет в школе. Что, если он сам не уволится, она позаботится, чтобы его уволили.
      – И почему это вас так расстроило?
      – У них был неприятный разговор, но не это меня расстроило. Я уж было повернулась, чтобы уйти. Не хотела, чтобы они меня там застали. Но потом… Потом он сказал: «Только попробуй, Арнетта». Сказал так, будто это его позабавило. Мне даже показалось, он засмеялся. – Аллику передернуло. – Никогда не слышала, чтобы он так разговаривал. Так жестоко, так мерзко. Со мной он всегда был так ласков, так любезен. Даже когда я сказала ему, что совершила ошибку. Он проявил понимание. Но сегодня…
      – Что еще вы слышали?
      Аллика облизнула пересохшие губы.
      – Он сказал ей, что пойдет ко дну не один. Надави на него, и он надавит в ответ. И как, по ее мнению, совет директоров воспримет новость о том, что она его трахала… Он именно так и выразился. Она его трахала – одного из школьных учителей – в этом самом бассейне. На священной школьной территории. И у себя в кабинете. Мне стало тошно, когда я это услышала. Он начал описывать в деталях, что именно они делали вместе. Я не могла этого вынести.
      – А Моузбли? – спросила Ева. – Как она отреагировала на угрозу скандала?
      – Я не знаю. Я выбежала, потому что мне стало плохо. Я бросилась в одну из уборных, и меня вырвало. – Аллика прижала пальцы к губам и зажмурила глаза. – Мне было так стыдно. Я сама себе была противна. Что я наделала? И с этим человеком я изменила мужу?! А теперь он это использовал, использовал Оливера, потому что он знает: я слишком большая трусиха, я не осмелюсь рассказать Оливеру, что я натворила. Он знает, что я буду молчать, а теперь, я думаю, директриса Моузбли тоже будет молчать. А он просто выберет себе новую дурочку.
      – Нет, не выберет. Он мертв.
      Аллика уставилась на Еву. Потом ее глаза закатились, и она соскользнула на пол, как тряпичная кукла.

      Придя в себя, Аллика ударилась в истерику. Она тряслась в рыданиях, она словно обезумела. Шок, притворство, чувство вины? Все могло быть. Ева решила отложить суждение на потом. И тут в пентхаусе появилась Кора с покупками в руках.
      – В чем дело? Что случилось? О боже, что-то с Рэйлин?
      – С ней все в порядке. – Ева выждала, пока Кора, бросив сумки, не придет на помощь Аллике. – Успокойте ее. Дайте ей транквилизатор, если нужно. Мы закончим допрос позже.
      – Мистер Страффо?
      – С ним тоже все в порядке, насколько мне известно. Успокойте ее, отведите в спальню, а потом возвращайтесь. У меня к вам есть пара вопросов.
      – Тихо, тихо, дорогая, успокойтесь. – Кора была прирожденной сиделкой. Ее голос автоматически понизился и стал напевным. – Пойдемте с Корой. Пойдемте. Ну-ну, не надо плакать, все будет хорошо.
      – Все рушится, – рыдала Аллика, пока Кора поднимала ее. – Он умер. О боже, он умер!
      Кора бросила встревоженный взгляд на Еву.
      – Еще один учитель, – пояснила Ева.
      – Господи Иисусе! Да-да, милая, идемте со мной. Вам надо прилечь.
      Кора отвела хозяйку дома к внутреннему лифту, а не к лестнице. Она буквально тащила Аллику на себе, как ребенка, без всяких усилий.
      – Свяжись с Моузбли, Пибоди, – приказала Ева, не сводя глаз со второго этажа. – Я хочу, чтобы она пришла в управление. Говори вежливо, извинись за беспокойство. Ты знаешь, как это делается.
      – Еще всего несколько вопросов, будет лучше, если мы поговорим не в школе, – так? Есть, лейтенант!
      Пока Пибоди вынимала из кармана рацию и связывалась со школой, Ева поднялась по ступенькам на второй этаж. «Я просто хочу взглянуть, как себя чувствует возможная свидетельница, возможная подозреваемая, – твердила она себе. – Совершенно понятно, вполне приемлемо. Абсолютно легально».
      И если она не будет спешить, если заглянет в другие комнаты через открытые двери, это не будет считаться нарушением.
      Она осмотрела домашний кабинет Страффо. Просторный, полированная мебель с дорогой, шоколадного цвета кожаной обивкой. Хороший вид, защитные экраны задействованы. Небольшая кушетка. Тут парню не вытянуться и не вздремнуть. Чисто деловой стиль.
      На другой стороне коридора, напротив кабинета, располагалась, решила Ева, личная комната Аллики. Небольшой письменный стол на изогнутых ножках, такие же стулья. Пастельные тона. Нежно-розовые, фисташковые, хорошенький маленький камин. На каминной полке фотографии в рамках. Ева с порога заметила несколько снимков дочери, семейный портрет, снимок мужа и жены. Аллика выглядела моложе и – как и Оливер – ослепительно улыбалась. Но не было ни одной фотографии маленького мальчика.
      Обреченного сына.
      Здесь тоже были включены защитные экраны, но, кроме них, на окнах висели шторы светло-зеленого бархата. Старинная скамеечка для ног, дорогой чайный сервиз, цветы.
      Следующая комната была похожа на игровую. Детское царство, подумала Ева. Игрушки, маленький письменный столик, яркие цвета, среди которых преобладал карамельно-розовый – такой сладкий, что у нее заболели зубы.
      Девчонка удостоилась собственного компьютера, собственного телевизора и развлекательного центра. Собственного чайного сервиза, столика, стульчиков. Вся зона вокруг компьютера была обставлена как кабинет, правда, в школьных масштабах. Коробки с дисками, принадлежности для рисования. Наверное, с их помощью были созданы развешанные по стенам рисунки.
      К этой комнате, увидела Ева через открытую дверь, примыкала другая, похоже, спальня. Просторная и уютная. Очень-очень девчоночья, с массой бело-розовых оборочек, с коллекцией кукол и кукольной мебелью.
      Еве это показалось немного жутким. За каким хреном куклам могут понадобиться стулья, столы, кровати? Разве что они оживают среди ночи, в самый глухой, самый страшный час и пользуются своей мебелью.
      Да, жуть берет.
      Она двинулась дальше, мимо двери, которую закрыла Кора. Из-за двери доносился ее шепот. Она утешала и успокаивала Аллику.
      Дальше Ева обнаружила гостевую комнату, вполне достойную пятизвездочного отеля. Итак, на втором этаже есть три спальни, три ванные – можно пари держать, что при хозяйской спальне есть своя собственная, – игровая комната, гостиная и кабинет.
      Ева подняла взгляд. Жаль, что нет предлога подняться на третий уровень. Вместо этого она дождалась, пока Кора не выскользнула из хозяйской спальни. Кора прижала палец к губам и тихонько прикрыла за собой дверь.
      – Тут нет звукоизоляции, – шепнула она и сделала Еве знак следовать за собой вниз.
      – Почему в таком доме нет звукоизоляции? – удивилась Ева.
      – Хозяйка запретила, как мне сказали. Она хочет слышать Рэйлин по ночам. Знаете, у них был сын, и он умер.
      – Да, я об этом знаю.
      – Я дала ей транквилизатор, как вы велели. Ей надо поспать пару часов. Я ей сказала, что позвоню мужу, но она говорит, нет, не надо, и еще пуще заплакала. Просто не знаю, что мне делать.
      – Как между ними обстояли дела последнюю пару дней?
      – Ну что ж, – Кора откинула со лба ярко-рыжие волосы. – Она нервничала. Раз уж вы полиция, думаю, правильно будет сказать, что ей не понравилось, когда он взялся защищать арестованного учителя. Вчера они даже поругались. Она расстроилась, это сразу было видно. Спросила, что он будет делать, если этого учителя обвинят в убийстве Крейга Фостера. А хозяин ответил, что это не ее дело – вмешиваться в его работу. Звукоизоляции нет, – добавила Кора с кривой усмешкой. – Первый раз слышу, чтоб они так ссорились. С тех пор как я тут живу, ничего такого не было. Я поднялась наверх, хотела отвлечь Рэйлин от скандала, но она была у себя в детской за столом, делала уроки. Она каждый день делает уроки перед ужином. У нее музыка была включена. – Кора постучала пальцем по уху. – Наушники. Так что она, слава богу, не слышала, как они ругались.
      – А этим утром?
      – Напряженно. Как и за ужином вчера вечером. Но они хоть об этом не говорили при нас с Рэйлин. – Кора взглянула на сумки с покупками, которые бросила на пол, когда вошла. – Вы не против, если я унесу все это в кухню, уберу продукты?
      – Нет, я не против. Давайте. – Ева взглядом сделала знак Пибоди и подняла одну из сумок. – Я возьму эту.
      Арочный проем вел в столовую, отметила она. Отделана черным с серебром, выход на широкий балкон. Кухня – в тех же тонах с пятнами ярко-синего – за дверью справа.
      – Сегодня миссис Страффо сама отвела Рэйлин в школу, – начала Ева, опустив сумку на широкий прилавок из нержавеющей стали.
      – Спасибо. Да, она сама ее отвела. – Кора перехватила сумку и принялась убирать продукты в блестящие черные шкафы или в огромный серебристый холодильник. – Кто-нибудь из них время от времени берет это на себя, хотя это всегда планируется заранее. Они в этом смысле очень внимательны: всегда дают мне знать заранее, когда у меня будет немного времени для себя. Но на этот раз хозяйка сказала мне прямо утром, как только хозяин ушел на работу. – Она закрыла последнюю дверцу. – Могу я предложить вам с напарницей чего-нибудь выпить, лейтенант? Может, чаю?
      – Спасибо, не нужно.
      – Ну, если вы не против, я заварю себе чашечку. Я так расстроена… Вы говорите, еще один учитель умер. А ведь бог троицу любит, как говорится. – Кора послала Еве робкую улыбку и запрограммировала для себя на автоповаре чашку чаю. – Знаю, это суеверие, но все-таки. О боже, Рэйлин! Мне же надо забрать ее из школы. Но я не должна оставлять хозяйку без присмотра.
      – Ее заберет отец.
      – Ну ладно, это к лучшему. – Кора взяла чашку и вздохнула. – Ну и дела.
      – Как выглядела миссис Страффо, когда вернулась домой, отведя Рэйлин в школу?
      – Выглядела она плохо и сказала, что чувствует себя так же. – Кора присела на табурет у барной стойки, чтобы выпить чай. – Надавала мне поручений, а сама сказала, что хочет отдохнуть, поспать, и включила защитный режим, чтобы ее никто не беспокоил. Я сделала ей чаю, а потом вышла за покупками.
      – Она часто посылала вас за покупками?
      – Да, конечно. Это же условия проживания. Только не думайте, что она заездила меня до полусмерти. Ничего подобного.
      Ева вспомнила изысканную обстановку игровой комнаты и детской спальни наверху.
      – И вы проводите много времени с Рэйлин?
      – Да, и она прелесть. По большей части, – со смехом добавила Кора. – Но воспитание хозяйка мне не доверяет, если вы меня понимаете. В отличие от многих. Эта семья много времени проводит вместе. Работают и играют. Хозяйка – очаровательная женщина и очень добрая. И хозяин тоже. И все же я должна сказать, мне кажется, хозяин не должен был защищать этого человека, раз хозяйка не хотела. Она страшно расстроилась. А теперь он умер. Она мне сказала, что он умер, когда я ее в постель укладывала. Бедняжка, у нее нервы совсем расшатались.
      Когда они покинули пентхаус и Пибоди доложила Еве, что Моузбли согласилась прийти в управление для повторных показаний, Ева подумала: «Вот и посмотрим, у кого еще нервы сегодня расшатались».
      У нее самой нервы были натянуты до предела и вот-вот грозили лопнуть, когда она вошла в «загон» своего убойного отдела. Разговоры сразу смолкли, возникла красноречивая пауза, а потом все заговорили как ни в чем не бывало, но только о другом. На нее бросали взгляды искоса и тут же отворачивались.
      И ни единого слова о том, как она смотрелась вчера в программе Надин.
      «Потому что это уже не главная новость, – подумала Ева, проходя в кабинет. Она еле сдержалась, чтобы не хлопнуть дверью. – Главная новость – это муж лейтенанта и сногсшибательная блондинка».
      Ева сделала себе кофе и заметила в голосовой почте поступившие сообщения. От Надин, от Мэвис, от Миры, от репортерши, которая выпустила сплетню в эфир этим утром. К черту. Пусть жарится в аду веки вечные, решила Ева.
      Она пропустила сообщения от Мэвис и Надин, подавив чувство вины, но выслушала послание Миры.
      – Ева, я подготовила для вас подробный психологический портрет, послала его вам на компьютер. Надеюсь, вы свяжетесь со мной, если захотите поговорить о личном деле. Я всегда в вашем распоряжении.
      – Нет, я не хочу об этом говорить, – пробормотала Ева и отключила телефон.
      Потом она связалась со своим начальством и запросила разрешения об устном рапорте. С письменным она разберется позже. «Надо заглянуть к Моррису, – добавила она мысленно, выходя из кабинета. – Еще раз обыскать квартиру Уильямса. Бросить Фини на электронику».
      Она знала, что делать, как вести следствие, как раскрыть дело, как его закрыть.
      Не знала только одного: что делать со своей жизнью.
      Наверх она поднялась по эскалатору. Пусть на нее бросают взгляды искоса. Это лучше, чем терпеть те же взгляды, сверлящие ей затылок в тесной клетке лифта.
      Секретарша Уитни вообще не пожелала встретиться с ней взглядом.
      – Можете входить, лейтенант. Он вас ждет.
      Уитни сидел за столом. Широкие плечи, крупные руки. Суровое лицо. Темные глаза прямо смотрели на Еву.
      – Лейтенант!
      – Сэр! Я полагаю, у нас есть прорыв в деле об убийстве Фостера. Это связано со смертью утонувшего в бассейне Рида Уильямса.
      Он откинулся в кресле, пока она делала рапорт, и не перебивал ее до самого конца.
      – Вы решили не вызывать на допрос Аллику Страффо?
      – Не сегодня. Мы ничего не добились бы от нее, майор. Я думаю, надо нажать на Моузбли, из нее можно выжать гораздо больше. У них обеих были и мотив, и возможность, но, скорее всего, именно Моузбли столкнула его в воду. Или под воду. Обеим есть что терять, но, судя по поведению Страффо в тот момент, когда ее проинформировали о смерти Уильямса, для нее это было новостью. Она могла бы использовать время после убийства…
      – Если это было убийство.
      – Да, сэр, если это было убийство. Она могла бы использовать время для подготовки, спланировать, как вести себя на допросе. Я с нее подозрения не снимаю, но Моузбли больше подходит.
      – А Фостер?
      – Не исключено, что Уильямс его отравил. Уильямс не любит, когда на него давят, а мы точно знаем, что Фостер на него надавил, по крайней мере, однажды в связи с его сексуальными подвигами. Теперь, когда мы знаем, что у Уильямса был секс с Моузбли, если мы докажем, что Фостер об этом знал, все сложится. Моузбли могла потерять гораздо больше. Если Фостер знал, под угрозой оказывается ее положение, ее авторитет. Никто не любит, когда их личные проблемы становятся публичными. Тем более когда на чистую воду их выводит подчиненный.
      – Точнее не скажешь. – Уитни по-прежнему смотрел ей прямо в глаза. – Используйте это и выжмите из нее все, что только можно.
      – Слушаюсь, сэр.
      – Мы с женой видели вас вчера в новой программе Надин Ферст. – Он позволил себе улыбнуться. – Вы прекрасно справились. Ваши ответы и ваше поведение делают честь департаменту. Шеф Тиббл позвонил мне сегодня утром, чтобы поделиться впечатлениями. Ему тоже понравилось.
      – Спасибо, майор.
      – Это хорошая реклама для нас, Даллас, вы молодчина. Это бывает нелегко – стать публичной фигурой. Сохранять достоинство, сталкиваясь с неизбежными вторжениями в свою частную жизнь, а ведь они – неотъемлемая часть любой известности. Если вы почувствуете в какой-то момент, что это сказывается на вашей работе, надеюсь, вы дадите мне знать.
      – Это не скажется на моей работе.
      Он кивнул.
      – Я понаблюдаю за беседой с Моузбли, если смогу. Если нет, при первом же удобном случае просмотрю запись. Свободны.
      Ева двинулась к двери.
      – Даллас? Слухи и сплетни – гнусная и подлая форма развлечения. Возможно, именно поэтому люди не могут перед ними устоять. Хороший коп знает, что из слухов можно извлечь кое-какую пользу. Хороший коп также знает, что любой слух можно извратить самым немыслимым образом в пользу того, кто его распространяет. Вы – хороший коп.
      – Да, сэр. Спасибо.
      Ева знала, что он это сказал по доброте душевной, но щеки у нее горели от унижения всю обратную дорогу. На самом пороге «загона» ее сотовый телефон подал сигнал о сообщении, поступившем прямо на голосовую почту. Ева вытащила телефон и проверила дисплей. Сообщение было от Рорка.
      Ее охватило желание сразу его стереть, но она тотчас же устыдилась своей мелочности и малодушия. Выругалась и прослушала сообщение.
      – Лейтенант, не хотел вас тревожить. Если сможешь выкроить сегодня днем немного времени, я на него претендую. Если это невозможно или если ты так чертовски упряма, что не хочешь сделать это возможным, я требую твоего времени и внимания сегодня вечером. Дома. А пока ограничусь вот чем: ты меня бесишь, и тем не менее я люблю тебя душой и телом. Надеюсь, ты мне ответишь, Ева, а не то, богом клянусь, я надеру тебе задницу.
      Ева спрятала телефончик в карман.
      – Это мы еще поглядим, кто кому задницу надерет, приятель.
      Но опять ее сердце сжалось – она сама не знала, от любви или от боли.
      – Привет, Даллас. – Бакстер поднялся из-за стола и подошел к ней. – Классно выступила вчера в шоу Надин.
      – У вас есть что сказать мне по делу, детектив?
      – Да нет. Я просто… Слушай, Даллас, не обращай внимания на…
      Ева закрыла дверь у него перед носом, но все-таки успела заметить выражение искренней тревоги и сочувствия на его лице.
      Она загнала свои чувства еще глубже и навесила сверху еще один замок. Но стоило ей сесть и сосредоточиться на составлении письменного отчета, как поступил сигнал о приходе Арнетты Моузбли.
      Когда Ева вошла в комнату для допросов, Моузбли нахмурилась.
      – Честно говоря, лейтенант, я полагала, что мы будем беседовать у вас в кабинете.
      – Вы не видели моего кабинета. Там мне одной едва места хватает, где уж там поместиться нам троим! Спасибо, что пришли.
      – Я хочу помочь. И как частное лицо, и как директор школы Сары Чайлд. Чем раньше все это прояснится, чем раньше это дело будет закрыто, тем лучше для школы.
      – Да, школа для вас очень важна.
      – Разумеется.
      – Позвольте мне все подготовить. Включить запись. Беседу с Моузбли Арнеттой ведут лейтенант Ева Даллас и детектив Делия Пибоди. Дело о смерти Уильямса Рида. – Ева заняла свое место. – Миссис Моузбли, вы пришли сюда по своей собственной воле?
      – Да. Как я уже сказала, я хочу помочь.
      – Мы ценим ваше сотрудничество. Чтобы обеспечить вам защиту, я зачитаю вам ваши права.
      – Мои права? Я не…
      – Это стандартная процедура, – невозмутимо пояснила Ева и зачитала формулу. – Вам понятны ваши права и обязанности?
      – Да, конечно.
      – Вот и хорошо. Еще раз благодарю вас за сотрудничество.
      – Смерть Рида – страшная потеря для всех нас. Мы все потрясены. Тем более что она последовала так скоро за смертью Фостера.
      – Вы имеете в виду Крейга Фостера, убитого в школе, которую вы возглавляете.
      – Так оно и есть, и это трагедия.
      – О, прошу прощения. Может быть, вы хотите кофе или еще чего-нибудь?
      – Спасибо, ничего не нужно.
      – Оба погибших, Фостер и Уильямс, были вам знакомы.
      – Да. – Моузбли аккуратно сложила руки на столе. У нее были ногти с безупречным маникюром, покрытые бледно-коралловым лаком. – Они оба были преподавателями школы Сары Чайлд, где я работаю директором.
      – Вам известно, что Рид Уильямс был допрошен по делу об убийстве Фостера?
      Челюсть Моузбли напряглась, ее лицо приняло строгое выражение, вероятно, вселявшее страх в души учеников.
      – Мы все об этом знали. Я знала, что вы беседовали с ним и что он был арестован по другому обвинению.
      – Хранение запрещенных веществ, в частности двух наркотических веществ, широко используемых для повышения сексуальной активности.
      – «Наркотики насилия». – Рот Моузбли сжался в тонкую линию. – Это чудовищно. Я уважала Рида как учителя, но эта информация о его личной жизни повергла меня в шок.
      – Вы разговаривали с мистером Уильямсом об этой проблеме?
      – Да, конечно. – Она гордо и властно вздернула подбородок, в ее глазах появился ледяной блеск. – Когда он был арестован и обвинен, я связалась с нашим советом директоров и проинформировала об этом всех его членов. Мы единодушно решили, что Рид должен быть немедленно отстранен, что он должен подать заявление об уходе. В случае отказа подать заявление я должна была начать процедуру увольнения.
      – Это сложная и трудная процедура. А при сложившихся обстоятельствах она могла быть чревата значительным и весьма нежелательным для школы скандалом.
      – Да, но при сложившихся обстоятельствах эта процедура была неизбежна. В любом случае мы прежде всего должны соблюдать интересы учащихся.
      Прекрасно понимая, что настал ее черед, Пибоди налила стакан воды и предложила его Моузбли.
      – Некоторые родители уже забрали своих детей из школы, – заметила она. – Вам, конечно, пришлось успокаивать остальных. Ведь это случилось, пока вы отвечали за порядок в школе. Да и совет директоров тоже на вас давит.
      – Разумеется, совет директоров встревожен. Но они меня поддержали.
      – Но дела обстояли бы еще паршивее, если бы Уильямс поднял шум. Знаете, как это бывает, лейтенант: кто-нибудь один напакостит, а потом утянет за собой весь корабль.
      – Такие люди, – согласилась Ева, – не любят идти ко дну в одиночку, и им плевать, кого они увлекут за собой. Вы уже упоминали ранее, что видели Уильямса и говорили с ним в зоне бассейна.
      – Да, я уже покидала бассейн, когда он вошел, и я строго напомнила ему, что он отстранен от занятий, объяснила последствия в случае отказа.
      – Что он ответил?
      – Что не сомневается: его адвокат и профсоюзный представитель заблокируют увольнение. – Моузбли покачала головой с явным неодобрением. – Я оставила его там, а сама пошла к себе и связалась с председателем нашего совета директоров, и мы решили удалить мистера Уильямса силами охраны.
      – Вы просто оставили его плескаться в бассейне? – переспросила Ева. – Хотя он открыто вам не подчинился?
      – Вы же не думаете, что я могла удалить его оттуда физически своими силами?
      – Да, пожалуй, это было проблематично. – Ева, нахмурившись, перелистала свои записи. – Но вы не упомянули о том, что у вас с ним состоялась перепалка.
      – Возможно, я повысила голос, но я никак не могу назвать наш разговор перепалкой.
      – Да ну? А я люблю поорать от души, когда с кем-то спорю. Тем более когда мне угрожают. Кстати, об этом вы тоже не упомянули. Он ведь угрожал вам.
      В глазах Моузбли что-то промелькнуло, она поспешно отвела взгляд.
      – Я такого не припоминаю.
      – Вас слышали. Он вам угрожал, Арнетта. Угрожал всерьез. Угрожал всем рассказать, что вы с ним использовали этот бассейн не только для того, чтобы плавать кругами. И у вас в кабинете вы с ним занимались не только планированием уроков. Как, по-вашему, совет директоров посмотрит на эту информацию? Надолго вы остались бы директором, если бы Уильямс рассказал им, что у вас с ним был секс?
      – Это нелепость! – Она судорожно сглотнула, ее аккуратно сложенные руки расцепились, ладони надавили на стол. – Это оскорбительно.
      – Знаете, я все удивлялась: как могла такая женщина, как вы, – такая стойкая, непреклонная, гордящаяся своей репутацией и школой, которой она служит, – позволить такому подонку, как Уильямс, оставаться на работе. Я хотела понять, в чем тут дело. Вы же не могли не знать, что он трахает все, что движется.
      – Не было ни единой жалобы…
      – А вот этого не надо, Арнетта. Вам было отлично известно, чем он занимался во внерабочее время. Это ваша вахта. – Ева нацелилась пальцем на Моузбли, сидевшую по другую сторону стола. – Ваш корабль. Но вы решили не поднимать шума. Как вы могли опустить на него молоток, когда он сам давно уже вас пригвоздил?
      – Между молотом и наковальней, – подсказала Пибоди. – Попробуйте только пожаловаться в совет директоров, и вы под огнем. Промолчите – и вам придется терпеть его поведение. Но если выбрать второе, все-таки хоть видимость приличий будет сохранена. Репутация.
      – Ваша репутация, – продолжала Ева. Она присела на край стола, заставив Моузбли подвинуться. – Репутация школы. Фостер обращался к вам неофициально, без протокола, с жалобой на то, что Уильямс терроризирует Лейну Суарес? Он просил вашего совета по этому поводу?
      – Я думаю… Я думаю, что мне следует пригласить адвоката, прежде чем я буду отвечать на дальнейшие вопросы.
      – Конечно, вы можете потянуть за эту цепочку. Но как только вы за нее потянете, ситуация осложнится еще больше, вы же понимаете. Как ты думаешь, Пибоди, что скажет пресловутый совет директоров, если узнает, что директору Моузбли понадобился адвокат?
      – Ничего хорошего не скажет. – Пибоди поджала губы и покачала головой. – Скорее всего, они отреагируют отрицательно.
      – Напрасно вы так. – Моузбли вскинула руку. – Мы можем все выяснить здесь и сейчас. Нет никаких причин вмешивать в это дело адвоката и совет директоров.
      – Значит, обойдемся без адвоката, Арнетта?
      – Да. Давайте просто… Я расскажу вам все, что знаю. Да, Крейг приходил ко мне в прошлом году. Он был встревожен и расстроен. Он сказал, что Рид преследует Лейну, склоняет ее к сексу, не дает ей прохода, прикасается к ней неподобающим образом. Он сказал, что сам говорил с Ридом, предупредил его, но, поскольку Крейгу были известны еще несколько случаев, когда Рид отпускал неуважительные замечания и домогался других сотрудниц, он хотел, чтобы я сделала ему официальное предупреждение.
      – Вы приняли меры?
      – Я вызвала Рида на беседу. Он не проявил раскаяния, но от Лейны отстал. Он разозлился на Крейга. И посмеялся мне в лицо, потому что вскоре после того, как я стала директором школы, у нас был сексуальный контакт. Это была ужасная ошибка, момент слабости. Этого не должно было случиться, и я поклялась, что больше этого никогда не будет.
      – Но это сучилось.
      – В прошлом месяце во время моего утреннего заплыва в бассейне. Он вошел, прыгнул в воду. Это просто… мы… это просто случилось. – Арнетта взяла стакан воды и отпила. Потом она опустила ресницы. – Я считала себя виноватой, я была в ужасе, не понимала, куда подевались мой разум и самоконтроль. Теперь я понимаю, что он опоил меня. – Она опять вскинула голову, и Ева прочла в ее взгляде расчетливую ложь. – Он дал мне «наркотик насилия». Я уверена, что он проделал то же самое и в первый раз. Я винила себя, но на самом деле в этом не было моей вины. Никто не должен винить себя при подобных обстоятельствах.
      – Как ему удалось всунуть вам наркотик?
      – Он… предложил мне бутылку воды, насколько я припоминаю.
      – Пока вы наматывали круги в бассейне, вы остановились прямо в воде и взяли у него бутылку?
      – Я не была в бассейне. Очевидно, я неточно выразилась. Я уже выходила, когда он вошел. Хотя мы вместе работали и хорошо ладили, я не чувствовала себя в безопасности, находясь наедине с ним в бассейне.
      – Но это не помешало вам взять предложенную бутылку воды.
      – Я хотела пить. Потом я почувствовала себя как-то странно. Мне стало жарко. Я почти ничего не помню. – Арнетта обхватила голову руками. – Мы опять оказались в воде, и он… и я… – Отрепетированным жестом она закрыла лицо руками и разрыдалась. – Мне было так стыдно…
      – Да уж, бьюсь об заклад. Вы поете песню, а мы под нее пляшем. Что было потом? Когда бедная жертва насилия и обмана наконец пришла в себя?
      – Как вы можете быть такой бесчувственной?
      – Практиковалась в охотку много лет. Крейг Фостер сказал своей жене незадолго до смерти, что видел Уильямса в совсем неподобающей компании. Ставлю вопрос на голосование: он видел его с вами. Фостер регулярно пользовался бассейном.
      Арнетта Моузбли закрыла глаза. Еве хотелось знать, что там происходит, за этими закрытыми веками.
      – Он действительно нас видел. Потом… после… Рид засмеялся и сказал, что на этот раз Крейг уж точно увидел больше, чем хотел. Это было омерзительно.
      – И что вы предприняли?
      – Ничего. Ровным счетом ничего. Я надеялась, что это неправда, что Рид солгал, что он сказал это только для того, чтобы держать меня в страхе. Чтобы дать мне прочувствовать мою вину.
      – А потом Крейг, прямо как по заказу, выпивает отравленный шоколад. Чертовски удобно для вас.
      – Удобно? – Арнетта расправила плечи, ее глаза вспыхнули негодованием. – Смерть Крейга стала трагедией и для меня лично, и для всей школы. Само будущее школы оказалось под угрозой!
      – Зато эта смерть спасла вашу задницу. Крейга нет – и никто больше не знает о вашем неосмотрительном поведении с Уильямсом. Ну а сам-то он будет молчать, потому что любит свою работу, ценит свою безопасность, а главное – ценит свое игровое поле. – Ева соскочила со стола, обогнула стул, на котором сидела Моузбли, и наклонилась над ее плечом. Придвинулась прямо к ее лицу. – Но когда он понял, что может потерять свою работу, он пригрозил утащить вас с собой на дно. И вас, и школу. Вы – сильная здоровая женщина, Арнетта. Сильная, отличная пловчиха. Держу пари, вы могли бы, сильно разозлившись, утопить мужчину.
      – Он был жив, когда я ушла из бассейна. Он был жив. – Арнетта дрожащей рукой взяла стакан с водой. – Да, я была в бешенстве, но я ушла. Он мог пригрозить, что расскажет совету директоров о нашей сексуальной связи, но как он мог это доказать? Это было бы его слово против моего. Что больше весит? Слово человека, злоупотребляющего запрещенными веществами, преследующего сотрудниц своими сексуальными домогательствами? Или слово директора школы с безупречной репутацией? Я была решительно намерена с ним покончить.
      – Вот тут я вам верю. Теперь с ним покончено, не так ли? Раз и навсегда.
      – Я никого не убивала. Я жертва изнасилования. Как жертва изнасилования, я имею право хранить эту тайну. И имею право на консультацию психолога. Я требую и того, и другого немедленно. Если вы используете мое имя, разгласите факт изнасилования, я имею полное право подать в суд на департамент. И, можете не сомневаться, я это сделаю. Вы обязаны оградить мое имя, если только не обвините меня в преступлении, связанном с моим изнасилованием. Я хочу встретиться с психологом. Я больше не могу отвечать на вопросы. Я слишком расстроена.
      – По требованию допрашиваемой допрос прекращен. Пибоди!
      – Я организую вам консультанта. – Пибоди двинулась к двери, но на полпути остановилась. – Не для протокола имею право сказать, что хочу. Вы омерзительны. Вы – плевок в лицо любой женщине, когда-либо пострадавшей от насилия. Не мытьем так катаньем, но мы прижмем вашу жалкую задницу.
      Когда Пибоди, громко топая, вышла из комнаты для допросов, Моузбли вздернула подбородок.
      – Это ужасно, когда жертву заставляют нести бремя вины за насилие.
      Ева вспомнила себя в детстве, вспомнила ночные кошмары, преследовавшие ее всю жизнь.
      – Никакая вы не жертва.
 
      – Сука! Лживая сука. – Пибоди буквально кипела от бешенства. – Я хочу поджарить ее задницу.
      Когда Пибоди остановилась у автомата с напитками, Ева подумала, что сейчас она пнет его ногой. Всерьез надеялась, что пнет.
      Но в конце концов Пибоди вытащила из кармана монетки и купила банку классической пепси-колы и банку диетической.
      – Почему ты называешь ее лживой сукой?
      – Ты что, шутишь?
      – Нет, я тебя спрашиваю.
      Пибоди глотнула из банки и прислонилась спиной к автомату.
      – Ты ее здорово пришибла, когда уличила в сексе с Уильямсом. Она-то думала, что она вне подозрений. А потом у нее завертелись колесики в голове. Черт возьми, я их прямо-таки видела. Звяк, звяк, звяк. Сука, – повторила Пибоди и сделала еще глоток. – Она использовала тот факт, что Уильямса взяли с наркотиками. Все ее поведение было фальшивым, Даллас. Какая там жертва насилия! Ни стыда, ни вины, ни злости, ни страха, ни малейшего признака, характерного для жертвы изнасилования. Жесты, голос, выражение лица… Может, ее любимый совет директоров и купится на это, но все равно это полное дерьмо. – Пибоди перевела дух и отхлебнула еще диетической пепси. – Уильямс был подонком, но она ничем не лучше его. Просто иная форма того же подонства. Паразитка, интриганка, трусливая гадина и лицемерка. Подонок женского рода.
      – Мне сегодня есть чем гордиться. – Ева положила руку на плечо Пибоди. – Да, она подонок женского рода. Синхронным плаванием с Уильямсом она занималась по собственной воле. Это нелегко будет доказать, поскольку он выбыл из соревнования, но мы-то знаем. Но является ли подонок женского рода убийцей, вот в чем вопрос.
      – Вероятно. У нее был мотив и возможность по обеим жертвам.
      – Нам хотелось бы сделать ее убийцей, – признала Ева. – Мы – две такие праведницы – хотели бы повесить на подонка женского рода два убийства первой степени. Но у нас нет доказательств ни по одному из эпизодов. Наш следующий шаг – проверить наши безошибочные инстинкты и доказать, что Уильямс был убит.
      – Да, верно. – Пибоди ссутулила плечи. – Я как-то позабыла эту маленькую деталь.
      – Вот на маленьких деталях люди и спотыкаются. И летят лицом в бетон. Поехали в морг.

      Ева прошла через «загон» к себе в кабинет, чтобы взять пальто. Остановилась, пнула стол, правда, несильно. Да, она не ответила на те сообщения. Она же не святая, разрази ее гром! Но кое-что она могла сделать. Насчет кое-чего еще.
      Прихватив пальто, она вернулась в «загон» и подошла к столу Бакстера. Он читал отчет экспертов-«чистилыциков», прихлебывая скверный кофе.
      – Оказывается, ты все-таки закрыл дело Сайкса. Получил убийство второй степени. Трухарт вел допрос?
      – Да. Он справился.
      Ева бросила взгляд на кабинку, где бесспорно обворожительный офицер Трухарт строчил на компьютере отчет.
      – Трухарт!
      Он мгновенно поднялся и вытянулся во фрунт.
      – Лейтенант!
      – Отлично провел допрос Сайкса.
      Он вспыхнул.
      – Спасибо, лейтенант.
      – Всему, что знает, он научился у меня, – усмехнулся Бакстер.
      – Будем надеяться, он скоро тебя превзойдет. Да, насчет сказанного ранее. Ценю твое участие. Давай больше не будем об этом.
      – Есть.
      Вполне удовлетворенная собой, Ева отправилась в дом мертвых.
      – Добро пожаловать еще раз. Могу я вас чем-нибудь угостить? – На этот раз Моррис был в темно-сером костюме с серебристой искрой и в лиловой рубашке с плетеным серебристым галстуком. Его волосы были стянуты в длинный хвост, напоминавший Еве о лоснящейся шкуре чистокровных лошадей.
      – Угости меня лучше заключением. – Ева бросила взгляд на тело Уильямса. – Скажи мне, что это убийство.
      – У меня есть шоколадное печенье со сливочной тянучкой. Домашнее. Выпеченное руками богини из южных штатов.
      При упоминании о шоколадном печенье глаза Евы прищурились. Она могла бы поклясться, что слышит, как во рту у Пибоди собирается слюна. Но упоминание о богине из южных штатов задело ее.
      – Детектив Колтрейн?
      Моррис положил руку на сердце и изобразил, как бурно оно бьется. «И что мужчины находят в блондинках с большими сиськами?» – подумала Ева.
      Моррис многозначительно пошевелил черными бровями.
      – Наша пересаженная магнолия, судя по всему, печет для развлечения.
      – Гм, – хмыкнула Ева. – Ты что, влюбился, Моррис?
      – А кто не влюбился бы на моем месте?
      – Я могла бы съесть половинку печенья, – выдавила из себя Пибоди.
      Моррис дружелюбно улыбнулся ей.
      – Вон там, в моем персональном холодильнике. – Потом он повернулся к Еве: – Несчастный случай или убийство? Твоя версия.
      – Убийство.
      – Ну что ж… – Моррис отступил от тела и повел рукой по воздуху. – Что мы тут имеем? Поверхностное ранение под подбородком.
      – Ударился о бортик бассейна. «Чистильщики» нашли следы его кожи на плитках. Могло саднить, но будь я проклята, если от этого ушиба он потерял сознание и утонул.
      – Гм. Поверхностные ранения на спине.
      – Соответствуют травмам, полученным, когда его вытаскивали из бассейна. Опять-таки найдены следы кожи. Ранения посмертные.
      – Верно, верно, моя прилежная ученица. Мы тут имеем весьма спортивного индивида в прекрасной физической форме, если не считать того, что он мертв. Великолепный мышечный тонус. В твоих заметках указано, что он был пловцом. Следов борьбы не было. И тем не менее ты утверждаешь, что это убийство.
      – Да, утверждаю.
      – И, зная тебя, зная, что ты не пошлешь мне тело без веской причины, я провел соответствующие процедуры. Токсикология еще не готова, но скоро будет. Я пометил ее флажком.
      – Думаешь, в нем что-то есть? Что? И как оно туда попало?
      – На вопрос «что» я пока ответить не могу. Придется подождать. А вот «как» – это интересный вопрос. Смотри.
      Моррис протянул ей очки-микроскопы и поманил ее пальцем. Подойдя к столу с торцовой стороны, Ева увидела, что Моррис выбрил кружок на макушке у Уильямса.
      – Черт, ему бы это не понравилось. Лысина. Ну-ка посмотрим… – Ева наклонилась и с помощью очков с трудом разглядела чуть заметную точку. – Шприц, – сказала она. – Еле видно, тем более на волосистой части головы. Невооруженным глазом и не разглядишь.
      – Это ты за себя говори.
      Теперь она взглянула на Морриса и улыбнулась.
      – Разве что твоим глазом. Я осматривала тело, проверяла между пальцев рук и ног, даже во рту смотрела. Язык, щеки изнутри. Но этого я не заметила. Отличный улов.
      – Я съела целое печенье, – призналась Пибоди.
      – Кто мог бы бросить в тебя камень? – Моррис похлопал ее по руке, когда она присоединилась к ним.
      – У нас убийство, Пибоди. Убитый плавает в бассейне, подплывает к бортику, останавливается. Может, кого-то видит. Хватается за бортик. Может, что-то говорит. Ну, типа: «В чем дело?» Но на разговоры времени нет. Надо сделать дело и выбираться оттуда. Риск есть, но, как и в случае с Фостером, оправданный. Все, что нужно, это наклониться и вколоть ему шприц.
      Ева стащила с себя очки и представила, как это было.
      – Быстро. Никакой отравы на сей раз. Не было никаких признаков отравления. Может, укол в темя заставил его отпустить бортик и стукнуться подбородком. Но… это не снотворное. Действует слишком медленно. Он мог выжить или хотя бы попытаться. Если бы он уцепился за бортик в попытке удержаться, мы нашли бы следы на плитке и на его руках, на пальцах. Скорее всего, укол его парализовал. Врачи иногда вкалывают что-то такое, чтобы блокировать движение, если нужно. Сознания не теряешь, даже кое-что соображаешь, но ничего не чувствуешь и не можешь шевельнуть ни рукой, ни ногой.
      – И опять мы мыслим синхронно, – кивнул Моррис. – Я думаю, результат токсикологии покажет стандартное паралитическое вещество, каким пользуются хирурги для анестезии, впрыснутое под кожу головы. Быстродействующее, эффективное, оказывающее временное воздействие.
      – Ему и этого времени хватило. Он сопротивлялся. Парень он сильный, наверняка старался держать голову над водой, дрейфовать. Буквально в пяти футах от того места, где «чистильщики» нашли следы кожи, есть ступеньки. Если бы он вспомнил о ступеньках, попытался до них добраться, опереться затылком… Убийце пришлось слегка помочь ему, ускорить процесс, так сказать, пока кто-нибудь не заглянул в бассейн. Там есть несколько длинных багров. Сачки, швабры. Ничего не стоило толкнуть его под воду и подержать там, пока не захлебнется. А потом просто выходишь оттуда и вливаешься в общий поток.
      – Подонок женского рода, – мстительно вставила Пибоди, но Ева нахмурилась.
      – Как ты думаешь, Моррис, в кабинете медсестры средней школы могут храниться паралитические вещества?
      – Ну могут, конечно, только в малых дозах. Для облегчения боли при ушибах. Но что-то в этом роде? Вряд ли. Если у них что-то есть, то более примитивное. Локального действия.
      – Значит, убийца не позаимствовал средство в школе, а принес с собой, – заключила Ева. – А это, в свою очередь, означает, что аффект и импульс исключаются. Подготовка, расчет, самоконтроль и в то же время способность рисковать.
      Ей еще предстояло провести вероятностные тесты, еще раз проверить все по пунктам, пересмотреть хронологию и показания свидетелей. Но сейчас она повернулась и новым взглядом посмотрела на Уильямса.
      – Ты был подлым сукиным сыном, но все-таки не был убийцей. Тот, кто убил Фостера, убил и тебя.
 
      По приказу Евы Пибоди запросила ордер на обыск жилища Арнетты Моузбли. Барабаня пальцами по рулю, Ева поехала обратно в школу.
      – Перезвони Рио, – потребовала она. – Мне нужен ордер на обыск квартиры Страффо.
      – Ты всерьез думаешь, что Аллика Страффо могла их убить?
      – Я думаю, красивые женщины умеют играть. Умеют изображать жертву. И еще я считаю, что Оливер Страффо – крепкий орешек. Может, он узнал, что его жена крутит с учителем. И еще он узнал, что Фостер знает и собирается подать сигнал. Надо защитить домашний очаг, защитить свою репутацию и свою мужскую гордость.
      – Натяжка.
      – Правда? – Ева вздохнула. – Если бы я знала об этой съемке, которую они прокрутили утром, мне бы захотелось найти оператора, репортера, продюсера, в общем, всех, кого надо найти, и поотрывать им руки-ноги. Я бы лучше надрала им задницу, чем пережить публичное унижение, а потом войти в свой родной «загон» и пережить все сначала.
      – Мне очень жаль. А могу я задать вопрос? Почему в списке тех, кто стоит в очереди на отрывание рук и ног, нет самой потаскухи Магдалены или как там ее?
      – Ее я приберегла бы на самый конец. – Пальцы Евы сжались на руле. – А это значит, что я прокололась бы раньше, чем добралась до нее, и в результате имела бы все то же, что хлебаю сейчас. И какой в этом смысл?
      – Не надо так, Даллас. Ты не можешь…
      – Отставить. Не будем больше об этом. – «И нечего было начинать», – мысленно добавила Ева. – Я заговорила об этом, только чтобы представить возможность, которую мы не должны сбрасывать со счетов. Страффо – адвокат, причем, надо отдать ему должное, чертовски хороший адвокат. Планирует, рассчитывает, разрабатывает стратегии. И, будучи адвокатом, выходя на процесс, он часто сознает, что ему предстоит добиться освобождения для виновного.
      – Совести у него нет.
      – Мы копы. Нам хотелось бы думать так об адвокатах. А для него это работа. Между прочим, предусмотренная законом. Но чтобы добиться освобождения или хотя бы приемлемой сделки для убийцы, насильника или наркоторговца, надо здорово поработать. Поэтому он вписывается в психологический портрет, и мы должны его проверить.
      Пибоди на всякий случай сверилась со своими записями.
      – Его не было утром в школе. Он не зарегистрирован.
      – Какая бы ни была охрана, ее можно обойти. – Это Ева узнала от Рорка. – А в школе охрана всего лишь приличная. Кстати, это еще один пункт, который нам придется проверить.
      Она могла бы попросить Рорка о помощи. У нее это уже вошло в привычку. Но она понимала, что на этот раз придется ей обойтись без своего гражданского консультанта.
      В школе она декодировала замки своим универсальным ключом, вошла и, сунув руки в карманы, остановилась перед сканером службы безопасности.
      Учащиеся и служащие были обязаны положить большой палец на специальную считывающую подушечку. Все отпечатки пальцев учащихся, учителей, персонала, опекунов, родителей, приводящих детей в школу, были занесены в базу данных. Гостям приходилось получать разрешение на вход. Сумки проверялись сканером на наличие оружия и запрещенных веществ.
      В таком месте, подумала Ева, сканеры работают почти все время. В государственных школах, где училась она сама, они почти все время не работали.
      Итак, за деньги можно купить определенную степень безопасности, на то они и деньги.
      И в то же время, по ее прикидкам, пятилетний малец с приличными электронными навыками мог бы эту систему безопасности вырубить или заставить заикаться.
      – Пусть наш электронный отдел проверит эту систему. Надо докопаться, не было ли там сбоя.
      Ее шаги эхом отдавались в коридоре. Ей стало немного жутко. В пустых школах, наверно, водятся привидения, подумала она. Если прислушаться, можно расслышать голоса, движение. Разные поколения детей топали по этим коридорам – в башмаках, кедах, кроссовках… В том, что носили в их время, подчиняясь диктату моды.
      Ева остановилась у кабинета медсестры, отперла дверь. Короткий прилавок, за ним табурет, компьютер. Четыре стула и две койки, застеленные белоснежными, туго накрахмаленными простынками.
      Под прилавком хранился стандартный набор медикаментов для оказания первой помощи. Бинты, пластыри, тампоны, упаковки холодных и горячих компрессов, термометры, шовный материал… Ева видела такой у бригад скорой помощи.
      В выдвижном ящике она увидела измерители для пульса, приборы для проверки зрачков, ушных раковин, горла. Все это выглядело вполне невинно, но Ева невольно содрогнулась.
      Медицина в любой форме нагоняла на нее трепет.
      Все лекарства – взрослые и детские дозы болеутоляющих, жаропонижающих, средств от тошноты и от насморка – были заперты в шкафчике. Открыть его можно было универсальным ключом или кодом с приложением большого пальца к сенсорной подушечке.
      Ева не нашла ничего необычного. Но она на всякий случай проверила одноразовые шприцы.
      Насколько она могла судить, у медсестры Бреннан было крепкое хозяйство. Надежное и неприступное.
      Поскольку компьютер был закодирован, Ева пометила его для ОЭС.
      – Жутковато здесь, правда? – проговорила Пибоди у нее за спиной.
      – По мне, так в школах всегда жутко. Есть что-нибудь интересное в кабинете Моузбли?
      – Ничего в глаза не бросилось, но я переписала всю электронику и упаковала ее дисковые файлы. У нее был запас болеутоляющих – мы уже видели, как она ими пользовалась, – и успокоительных. Вещи ее секретарши я тоже опечатала. На всякий случай.
      – Отлично. Давай пройдемся по содержимому шкафчиков в раздевалке. И – просто смеха ради – проверим детские шкафчики.
      – Что, все? Это займет несколько часов.
      – Вот и давай начнем, не откладывая. Раньше сядешь – раньше выйдешь.
      Можно было вызвать бригаду. Наверно, так и надо было поступить. Они нашли целую гору дисков: в большинстве своем это были комиксы, а отнюдь не учебники. Сладости и соленые коржики в таком количестве, что ими можно было затарить бакалейный магазинчик, работающий круглые сутки без выходных. Мемо-кубики, компьютерные игры, огрызки яблок.
      Карманные фонарики, щетки для волос, губная помада, наборы красок и пластилина, окаменевший бутерброд непонятно с чем. Наброски, записки, пустые обертки, перчатки и варежки, шарфы и шапочки. Фотографии, компакт-диски, дурно пахнущие носки, модные солнцезащитные очки, разбитые солнцезащитные очки, монетки россыпью и целый лес карандашей со следами зубов.
      Кроме того, они нашли упаковку возбуждающих таблеток и три самокрутки с марихуаной.
      – Матерь Божья, – вздохнула Пибоди. – А ведь здесь нет детей старше тринадцати!
      Ева записала номера шкафчиков, а наркотики изъяла.
      – Когда я училась в пятом-шестом классе, первым наркодилером у нас в школе был восьмилетка по кличке Зиппер. Доставлял все, что попросишь, на заказ.
      – Я впервые увидела стимулирующие таблетки, когда мне было шестнадцать.
      Тут у Евы засигналила рация, и Пибоди смолкла.
      – Даллас.
      – Рио. Получила ордер на Моузбли. Это заняло кое-какое время: она пыталась блокировать. Над Страффо еще работаю. Он блокирует мою работу с куда большим успехом. Сегодня ты этот ордер не получишь.
      – Ну, значит, начнем с Моузбли. Спасибо. – Ева отключила связь. – Установи, кому из учеников принадлежат шкафчики с наркотой, Пибоди. Пока ничего не записывай. Сперва мы с ними поговорим.
      – Уведомить родителей?
      Ева покачала головой:
      – Сначала мы с ними поговорим. А еще лучше – передадим их детективу Шерри из отдела наркотиков.
      – Зубастой Шерри? Да она их живьем съест!
      – Вот и хорошо. Они живо запросятся к мамочке и пообещают, что больше так не будут. – Ева бросила взгляд на часы, прикинула время. – Давай вызовем бригаду, пусть помогут нам с Моузбли.
      – Скоро конец смены. – Пибоди злорадно потерла руки, предвкушая потеху. – Кому ломаем планы на вечер?
      – Бакстер и Трухарт только что закрыли дело. Вызови их. Да, и можешь взять Макнаба на электронику, если он свободен.
      Моузбли пришла в ярость, когда целый взвод полицейских занял ее жизненное пространство. Весьма уютное и недешевое жизненное пространство, отметила про себя Ева. Начальству частной школы жилось совсем неплохо, особенно если начальство в разводе и без детей, за чье образование пришлось бы платить.
      На помощь Моузбли пришла женщина-адвокат. Она вцеплялась в каждую букву ордера, возмущалась полицейским произволом, заявляла, что ее клиентку терроризируют.
      Тем не менее обыск провели. Любопытно было узнать, что под классически строгие костюмы Моузбли предпочитает надевать сексуальное и даже шлюховатое белье. А в ее домашней библиотеке среди других аудио– и печатных книг хранилась целая коллекция популярных любовных романчиков.
      Увы, как ни прискорбно, они не нашли ни запрещенных веществ, ни ядов, ни паралитических лекарств.
      Они покинули квартиру, забрав с собой коробки с дисками, электронику и распечатки. Ева выдала адвокату расписку на изъятое и с удивлением услышала, как напоследок Моузбли разразилась вполне искренними рыданиями.
      – Грузите все в мою машину, – приказала Ева. – Я отвезу в управление, зарегистрирую. Бакстер, вы с Трухартом свободны.
      – Пошли пожуем, мой юный подмастерье. – Бакстер обнял Трухарта за плечи. – Знаю одно местечко недалеко отсюда. Еда сомнительная, зато официантки классные.
      – Ну не знаю… Я мог бы помочь вам, лейтенант. Выгрузить, зарегистрировать…
      Ева покачала головой:
      – Иди, Трухарт, поешь и поглазей на официанток. Я сама справлюсь. Пибоди, Макнаб, я вас высажу возле управления.
      – Прекрасно.
      Пибоди хотела сказать, что имело бы смысл вызвать патрульную машину и отправить ее и Макнаба в управление: ведь сама лейтенант находилась всего в нескольких кварталах от своего дома.
      По дороге в управление Ева отключилась от их разговора. Ее напарница и знатный электронщик явно считали себя уже не на дежурстве. Говорили они в основном о фильме, который хотели посмотреть, о том, в какой ресторан пойти – итальянский или китайский.
      – Мы поможем перекинуть вещдоки, Даллас. – Пибоди вылезла из машины в гараже управления. – Мы решили взять пельмени, цыпленка с грибами по-китайски и пива. Вливайся, мы угощаем.
      «О господи», – вздохнула про себя Ева. Какой же у нее, наверно, жалкий вид!
      – Идите, я сама справлюсь. Хочу еще поработать пару часов, раз уж я здесь. Увидимся завтра.
      – Три раза ходить придется, это как минимум. – Макнаб вытащил рацию. – Я вызову пару патрульных, они перетащат.
      Ева начала было спорить, но потом пожала плечами. Он прав, ей пришлось бы сделать три ходки. Пустая трата времени и сил.
      – Точно не хочешь перекусить? – спросила Пибоди. – Я хоть печенье у Морриса перехватила, а ты нет!
      – Я здесь что-нибудь перехвачу.
      Пибоди колебалась. Ева поняла, что напарница готова была настаивать, но в конце концов решила отступить:
      – Если передумаешь, это всего в двух кварталах отсюда. «Южный Пекин».
      Ева не передумала, но, когда вещдоки были зарегистрированы, поняла, что поработать пару часов не получится. Она выдохлась, обессилела, на ней можно было ставить крест.
      Но вернуться домой она не могла. При одной мысли об этом ей становилась не по себе.
      И она отправилась туда, куда всякий раз отправлялась, когда ей было плохо. Она поехала к Мэвис.
      Когда-то сама Ева жила в этом доме. Дом принадлежал Рорку. Наверно, это было еще одно из звеньев, которые их связывали. Вскоре после того, как она переехала к Рорку, Мэвис и Леонардо устроились в ее старой квартире. Договорились с Рорком и расширили свою квартиру: сняли соседнюю и разобрали внутренние перегородки.
      Мэвис была эстрадной певицей, собиравшей полные залы, Леонардо – крупнейшим модельером. Они могли бы себе позволить шикарные апартаменты или даже собственный особняк, но им нравилось жить в этом доме, по соседству с Пибоди и Макнабом.
      Сама она не испытывала привязанности к этой квартире, подумала Ева, направляясь к дому. Она не испытывала привязанности ни к одному месту, где ей доводилось жить. Просто место, где можно переодеться и поспать.
      Ева старалась не привязываться и к теплому и великолепному дому Рорка, но эту битву она проиграла. Она полюбила этот дом, полюбила каждую комнату, даже те, где ей еще не довелось побывать. Ей нравилась просторная лужайка, нравились деревья, нравилось, как он использовал пространство.
      А теперь она вновь оказалась в исходной точке. Она не могла себя заставить вернуться в дом, который любила. К человеку, которого любила.
      Дверь открыл Леонардо. И она увидела это в его глазах. В его больших бархатных темных глазах. Сочувствие. А потом он обнял ее, и она утонула в его медвежьих объятиях. К горлу подступили слезы и задушили ее. Еве с трудом удалось их сдержать.
      – Я так рад тебя видеть! – Эти огромные ручищи удивительно нежно и бережно принялись растирать ей спину. – Мэвис как раз перепеленывает Белль. Входи. – Он обхватил широкими ладонями ее лицо и поцеловал. – Выпьешь вина?
      Ева хотела было отказаться. Вино на пустой желудок… Да еще после пережитого стресса… Потом она пожала плечами. К черту все!
      – Было бы здорово.
      Леонардо взял ее пальто и – благослови его господь! – не спросил, как она себя чувствует и почему Рорка не видно.
      – Иди загляни пока к Мэвис и Белль. А я принесу тебе вина.
      – Куда? Куда заглянуть?
      – В детскую.
      Леонардо расплылся в улыбке. У него было широкое лицо цвета начищенной бронзы. Домашней одеждой ему служили ярко-синие штаны шириной со штат Юта и белоснежный тонкий свитер.
      Ева замешкалась. Она все еще не знала, где детская.
      – Ну что же ты? Направо через арку, потом налево. Мэвис будет в восторге.
      Квартира совершенно преобразилась. Ева уже сама не верила, что жила здесь сравнительно недавно. Все кругом стало таким ярким, что у нее голова закружилась. Но обстановка показалась ей жизнерадостной. Вещей было столько, что она не смогла все толком разглядеть. Но она почувствовала, что здесь живут счастливые люди.
      Она прошла в арку, оформленную, видимо, в марокканском стиле, и повернула налево, в детскую. Ей сразу вспомнилась бело-розовая, вся в оборочках, спальня Рэйлин Страффо. Здесь тоже присутствовал розовый цвет. И немного белого. А еще синий, желтый, зеленый, пурпурный. Отдельные пятна и полосы. Реки и озера. Всего понемногу.
      Радуга Мэвис.
      Колыбелька всех цветов радуги, как и кресло-качалка, которое Ева подарила Мэвис в день смотрин детского приданого. Тут были и куклы, и мягкие зверушки, и красивые лампочки. На стенах феи плясали под радугами или в тени цветущих деревьев.
      А на потолке Ева увидела мерцающие звезды.
      И под этими звездами, склонившись над пеленальным столиком, напевая хрипловатым голосом, которому рукоплескали миллионы, стояла Мэвис. А на столике извивался младенец.
      – Нет больше какашечек, Белла Ева. У тебя самые красивые какашечки, но сейчас твоя попочка вся чистенькая, просто сияет. Моя чудная, моя сладкая Белль. Мамочка любит свою хорошенькую Белларину.
      Теперь она подняла девочку, наряженную в бледно-розовое платьице с оборками. Мягкие темные волосики на макушке у девочки были перехвачены бантиком, похожим на цветок.
      Мэвис качала малютку и сама покачивалась в такт собственному пению. Потом она повернулась кругом.
      И увидела Еву.
      Ее лицо, озаренное материнской любовью, вспыхнуло от радости. Ева поняла, что сглупила. Все, кто твердил ей, что надо навестить Мэвис, были правы. Ей следовало прийти сюда раньше.
      – Какашечки? – переспросила Ева. – Ты теперь дерьмо какашечками называешь?
      – Даллас! – Мэвис бросилась к ней. Держа дочку одной рукой, другой она обняла Еву. От нее пахло лосьоном и детской присыпкой.
      – Я не слышала, как ты вошла.
      – Я только что пришла. – Ради Мэвис Ева сделала над собой усилие и взглянула на малышку. Оказалось, что это не так уж и страшно. – Она выросла, – заметила Ева. – Кажется, стала больше похожа…
      Мэвис выгнула черную бровь.
      – Ты хотела сказать: «похожа на человека».
      – Ну да. Это чистая правда. Похожа и на тебя, и на Леонардо. Как ты себя чувствуешь?
      – Устала, счастлива, на седьмом небе, то и дело плачу. Хочешь ее подержать?
      – Нет.
      – Ну хоть минуточку, – принялась уговаривать подругу Мэвис. – Можешь засечь время.
      – А вдруг я ее сломаю?
      – Не сломаешь. Если боишься, сначала сядь.
      Деться Еве было некуда. Она с опаской покосилась на радужное кресло и предпочла ему обычную качалку неоново-розового цвета. Ей пришлось напрячься, когда Мэвис наклонилась и положила ей на руки малышку.
      «Слава богу, хоть без какашечек», – подумала Ева и взглянула на Белль. Белль тоже посмотрела на нее.
      – Не нравится мне, как она на меня глядит. Как будто что-то замышляет.
      – Просто пытается понять, что ты собой представляешь.
      В эту минуту в детскую вошел Леонардо с напитками. Мэвис увидела его и просияла.
      Он был огромен, как гигантская секвойя. Мэвис рядом с ним казалась крошкой. Маленький сгусток энергии со стоящими дыбом волосами – на данный момент ярко-абрикосового цвета. На ней была пижама с лягушками, прыгающими по штанинам, и большой лягушкой в короне на груди, на ее мягких зеленых тапочках тоже красовались ухмыляющиеся лягушки.
      – Можешь ее покачать, – предложила Мэвис.
      – Нет уж, спасибо. Я с места не сдвинусь. Вдруг что случится?
      В этот самый миг Белль оттопырила нижнюю губку, сморщила свое хорошенькое личико и испустила душераздирающий вопль.
      – Все, время вышло, – решительно заявила Ева. – Забери ее, Мэвис.
      – Да она просто проголодалась. Я как раз собиралась ее покормить, но сперва ее надо было перепеленать.
      Ева вздохнула с облегчением, когда Мэвис забрала девочку и уселась в тронное кресло. Потом, к вящему изумлению Евы, Мэвис дернула царевну-лягушку у себя на груди. Рубашка раскрылась, обнажив грудь, и Белль тут же присосалась к ней, как пиявка.
      – Обалдеть!
      – Давай, моя маленькая. Кушай, кушай. Мамин молочный поезд прибыл на станцию.
      – Здорово вы обе навострились это делать.
      – Мы – потрясающая команда. Леонардо, ты не против, если мы побеседуем с глазу на глаз? Между нами, девочками.
      – Конечно, нет. – Но сначала он наклонился, поцеловал жену и дочь. – Мои красавицы. Мои ангелочки. Если что понадобится, я буду у себя в студии.
      Он закрепил стакан с чем-то пенным в держателе кресла-качалки, потом протянул Еве бокал вина.
      В наступившей тишине Ева отчетливо различала вампирское причмокивание.
      – Итак… – Мэвис покачивалась в кресле, пока малышка высасывала молоко. – Почему до меня до сих пор не дошли новости о гребаной блондинке, всплывшей лицом вниз в Ист-Ривер?
      Ева подняла свой бокал и тут же поставила его на стол. И сделала то, что ей хотелось сделать с самого утра. Расплакалась, как младенец.
      – Прости. Прости. – Когда ей удалось немного овладеть собой, она вытерла слезы. – Я весь день носила это в себе.
      На щеках у Мэвис блестели слезы сочувствия, что не помешало ей деловито переложить Белль ко второй груди.
      – Мне не стоило приходить сюда в таком состоянии, – продолжала Ева. – Может, из-за меня у тебя молоко скиснет или еще что-нибудь в этом роде.
      – У меня первоклассное молоко. Объясни мне, что происходит.
      – Я не знаю. Просто не знаю. Он… она… Ну их к черту, Мэвис. Ну их к черту.
      – Ты же не хочешь мне сказать, что Рорк с ней спит? Потому что я все равно не поверю. Это просто НМБ – не может быть. Он не такой человек. У всех парней есть ген, отвечающий за вставание, на то они и парни. Но только некоторые не могут держать ширинку застегнутой. Он не из таких.
      – Нет, он с ней не спит. Но раньше спал.
      – Раньше я шарила по карманам. Раньше ты меня арестовывала.
      – Это совсем другое дело.
      – Ага, как же.
      Ева кое-что рассказала подруге. О красном платье, о взгляде Рорка, который она перехватила, о визите блондинки к ней на работу.
      – Обер-сука приходила специально, чтоб тебя подколоть.
      – Да, специально. – «Я это знаю, и мне от этого ничуть не легче», – добавила Ева мысленно. – Она своего добилась.
      – Ну-ка дай мне краткую справку. Что она собой представляет? С кем мы имеем дело?
      – Четыре «С»: соблазнительная, сексапильная, скользкая, светская. Расчетливая, изворотливая. Лощеная. Богатая. Говорит на нескольких языках. Мужики от нее балдеют, а она знает, на какие кнопки нажимать. – Ева поднялась с качалки и прошлась по комнате. – Она ему идеально подходит. Как на заказ сделана.
      – Бычачьи какашечки.
      – Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, Мэвис. У нее есть шик. Она может создать нужный имидж. – Ева в отчаянии вскинула руки. – Полная противоположность мне. Анти-я.
      – Это хорошо. Это просто отлично. Просто супер.
      – Хорошо? Супер? О чем ты говоришь?
      – Сама подумай. Будь у вас с ней много общего, можно было бы сказать… Я бы так не сказала, но кто-нибудь мог бы сказать, что Рорк клюнул на тебя, потому что ты напоминаешь ему о ней. Что ты женщина того типа, какие ему нравятся. Но ты ведь на нее не похожа. Он клюнул на тебя, а не на женщину какого-то там типа. Держу пари, это жжет ее обструганную скальпелем задницу.
      – Это… О боже. – Ева провела рукой по волосам. – Я этих женских штучек не просекаю. Во всяком случае, не сразу. Мне требуется время. Ей жжет задницу, что я – анти-она? То есть что он не искал похожую на нее. Так?
      – «И у нас есть победитель!» – провозгласила Мэвис голосом телеведущей. Она подняла дочку и начала массировать ей спинку. – Бьюсь об заклад, она исходит желчью всякий раз, как об этом вспоминает. Верно, Беллиссимо?
      В ответ Белль громко рыгнула.
      – Вот это моя девочка. Потому-то она и инсценировала съемку.
      – Инсценировала съемку?
      Зеленые глаза Мэвис выкатились из орбит.
      – Господи, Даллас, где твои мозги? Ты что, ничего не видишь, не врубаешься? Я из игры давно вышла, но подставу сразу просекла, тем более что случай вопиющий. Эта подстава просто пнула меня в мой прелестный, восстановившийся после родов задик. Ты эту съемку видела?
      – Я… Наверно, я была вся в кусках.
      – Погоди. Я уложу Белль. Пей свое вино. Мы рассмотрим вещественные доказательства вместе.
      Еве не хотелось еще раз смотреть на эту сцену, но отказаться она не могла. К тому же ей стало любопытно. Уложив Белль, Мэвис перешла в гостиную, включила телевизор и выбрала опцию воспроизведения предыдущих программ. Найдя нужный кусок, она пустила запись в нормальном темпе.
      – А теперь смотри как коп, а не как уязвленная жена. – И Мэвис обняла Еву за талию. – Да, он на нее смотрит, потому что она что-то говорит. Она заставляет его смотреть. Ей надо, чтобы он смотрел, надо развернуть его на себя, пока камера снимает. Вот теперь видишь? Видишь, как она отодвигается слегка, разворачивает его вместе с собой, чтобы их лица были в фокусе? Вот камера наезжает, дает укрупнение. А вот тут она пережала.
      – Что она сделала?
      – Она переигрывает. Смотри, она еще чуть-чуть поворачивается, чтобы камера запечатлела это благоговейное выражение у нее на лице, пока она смотрит на него. Ловко, но, если внимательно смотреть, можно заметить, как она пережимает. Она вас обыграла. Вас обоих. – Мэвис откинулась на спинку кушетки. – Пойди и надери ей задницу.
      – Вот тут и начинаются проблемы. Если я надеру ей задницу, это только придаст ей весу.
      – Черт! – Мэвис тяжело вздохнула. – Вот тут ты права.
      – Это еще не все. Есть другая проблема: он к ней неравнодушен. Уже одно это придает ей вес. И она это знает.
      – А на другой чаше весов сидишь ты, Даллас. Лицом к лицу ей против тебя не выстоять. Ни единого шанса. Скорее в аду мороз грянет.
      – Может, и нет. Но пока что она сумела пустить мне кровь, а не я ей. Я истекаю кровью, Мэвис, а он этого не видит.
      – А ты заставь его увидеть. – Ева покачала головой, но Мэвис, ничего не слушая, прошла в прихожую и взяла ее пальто. – До сих пор она вела в этой игре. Пора тебе переходить в наступление, Даллас. Да, кстати… – Она сунула пальто в руки Еве. – Рорк звонил где-то за полчаса до твоего прихода.
      – Звонил?
      – Ага. Типа так небрежно и как бы между прочим. Спросил о малышке и все такое. Я бы, может, и не заметила, если бы специально не высматривала. Он здорово умеет держаться. Но я все-таки заметила, и я тебе прямо скажу: не ты одна истекаешь кровью.

      Рорк опять потянулся к телефону и выругался. Какой же он идиот! Он решительно повернулся спиной к аппарату. Не будет он больше обзванивать ее друзей и знакомых, ее любимые забегаловки, не будет звонить ей самой.
      Пошло оно все к чертям!
      Когда придет, тогда и придет. Или не придет.
      Господи, да где же она?
      Какого черта она заставляет его проходить через все это? Он же ничего плохого не делал! Ничем не заслужил. Видит бог, он много чего делал раньше. Много такого, за что она могла на него разозлиться. Но только не в этот раз.
      И все же ее взгляд, брошенный на него утром, врезался ему в память и в сердце. Он не мог вытравить из себя это воспоминание.
      Ему уже приходилось видеть у нее такой взгляд раньше – раз или два. Но никогда раньше этот взгляд не был обращен на него самого.
      Он видел этот взгляд, когда они оказались в той проклятой комнате в Далласе, где она в детстве испытала адские муки. Он видел этот взгляд, когда она, просыпаясь, вырывалась из кошмара.
      Неужели она не понимает, что он скорее даст отрезать себе руку, чем сам вызовет этот взгляд на ее лице?
      Ей следовало бы знать, черт бы ее побрал. Ей следовало бы лучше знать своего мужа.
      Она сама во всем виновата, и лучше бы ей вернуться домой, чтобы они могли поговорить. Она может что-нибудь попинать ногами или врезать кулаком, черт, да пусть ему врежет, он согласен. Лишь бы положить конец этому безумию. Да, пусть лучше взбесится и врежет ему. Но с этим вздором пора кончать.
      Да где же она, черт побери?
      Свой собственный гнев Рорк считал праведным и справедливым. Он изо всех сил старался не признаваться самому себе в том, что за гневом скрывается тошнотворное паническое опасение: вдруг она не вернется? Вдруг она вообще не собирается возвращаться к нему?
      К черту, сказал он себе в ярости, никуда она не денется. И если она думает, что может от него уйти, у него для нее есть новость. Бог свидетель, он ее разыщет, затравит собаками и приволочет назад, туда, где ей место.
      Черт возьми, она нужна ему. Здесь ее место.
      Рорк метался по гостиной, как тигр в клетке. Он редко молился, но сейчас начал просить бога, чтобы пульт у него в кармане подал сигнал об открытии ворот. О том, что Ева возвращается домой.
      – Принести тебе что-нибудь поесть? – спросил появившийся в дверях Соммерсет.
      – Нет.
      – От нее ни слова?
      – Нет. И не седлай своего любимого конька, пожалуйста. Я тебе не позволю гарцевать на нем здесь. Я ни в чем не виноват. Я ничего такого не делал.
      Но его ярость разбилась о невозмутимость Соммерсета, как волна об утес.
      – Ты ничего не сделал, чтобы это предотвратить.
      – Что предотвратить? – Рорк повернулся волчком. Наконец-то можно на кого-то излить свое бешенство. – Помрачение рассудка у моей жены? Ее внезапное превращение в одержимую ревностью фурию?
      – Вполне разумную реакцию твоей жены на махинации коварной интриганки. Которые ты бы и сам распознал, не будь ты так твердо уверен, что ты всегда и во всем прав.
      – Бред! Думать, что я могу предпочесть ей Мэгги, – это, по-твоему, разумно? И никаких махинаций не было, не морочь мне голову.
      – Съемка была проведена в нужное время в нужном месте.
      – Что, черт побери, это значит?
      – Безупречно спланирована, безупречно выполнена, – все так же холодно и невозмутимо продолжал Соммерсет. – Она всегда это умела.
      – Ты хочешь сказать, она все это подстроила? С какой целью?
      – Ты здесь. Один. В бешенстве. Сходишь с ума, не знаешь, где твоя жена, что будет с твоим браком. – Соммерсет не обращал внимания на кота, хотя тот вился у его ног. – Смею полагать, лейтенант пребывает где-то точно в таком же состоянии. Рорк, это называется «математическая точность».
      – Это чушь собачья. – Но слова Соммерсета заронили зернышко сомнения в его душу. – В этом нет никакого смысла. Что она выигрывает?
      – Возмездие и развлечение.
      – Возмездие за что? – Рорк почувствовал, что и впрямь сходит с ума. – Может, ты забыл, но это она меня бросила. Она меня предала и бросила в подвешенном за яйца состоянии.
      – Нет, я этого не забыл. Рад, что ты тоже не забыл.
      – Хватит с меня разговоров о Магдалене в этом доме. И заметь, не я их начинаю.
      Весь кипя от бешенства, Рорк вышел и спустился в спортзал, чтобы выместить злость в спарринг-матче со спортивным роботом. Он выбился из сил, но легче ему не стало. Внутри у него все было одной саднящей раной. Он смыл с себя пот, смыл кровь с содранных костяшек пальцев, переоделся и поднялся на лифте к себе в кабинет. Надо заняться работой, сказал он себе. Он поработает, и если ее не будет дома через час, тогда он…
      Он понятия не имел, что делать.
      И когда он увидел свет под дверью ее кабинета, его охватила такая слабость, весь мир накренился и чуть не рассыпался у него перед глазами, а потом снова встал на место. Но эта минута слабости заставила его снова полыхнуть гневом. Как будто все батареи у него внутри получили мощную подзарядку. Рорк ворвался в кабинет. Мысленно он уже сжимал кулаки, готовясь к бою.
      Ева сидела за столом. Компьютер гудел, на экране мелькали перелистываемые данные. Ее глаза были закрыты. Под глазами на бледном лице залегли глубокие черные тени усталости.
      Это измученное лицо с черными кругами под глазами чуть было не остановило его. Но тут ее глаза открылись.
      – Лейтенант!
      – Я работаю.
      – Работа подождет. Отключить компьютер.
      – Эй!
      – Думаешь, так надо себя вести? Наказывать меня за преступления, которые я, по-твоему, совершил? Даже не пригласив меня на допрос?
      – Слушай, я устала. Мне нужно…
      – Как и я, разрази меня гром.
      А ведь у него усталый вид, сообразила Ева. Такое с ним бывало нечасто.
      – Ну так иди спать. Я собираюсь…
      – Если ты собираешься опять от меня удрать… – Ева начала подниматься с кресла, и в голосе Рорка зазвучал металл, – советую тебе подумать хорошенько.
      Ева расслышала угрозу в его голосе. Все-таки она хорошо его изучила, знала, как он опасен в гневе. Смертельный холод пробрал ее до костей.
      – Я собираюсь сварить кофе.
      – Ничего, подождешь. Я же ждал тебя полночи. Вот и ты подождешь. – Рорк шагнул к ней. Его глаза превратились в острые кинжалы. – Откуда мне знать, что ты не лежишь мертвая в каком-нибудь переулке? Откуда мне знать, что, открыв дверь в следующий раз, я не увижу на пороге копа и психолога, консультанта по преодолению утраты?
      Неужели он боится, что она падет смертью храбрых, исполняя свой служебный долг? Еве такое ни на минуту в голову не приходило. Она вовсе не собиралась его наказывать. Ей просто хотелось как-нибудь дотянуть до конца дня. Поэтому она покачала головой.
      – Тебе следовало бы мне доверять. Я могу позаботиться о себе.
      – Правда? Я должен тебе доверять? А с какой такой радости? После того, как ты оказала мне столь безграничное доверие? Ты не имела права пропускать меня через все это. Не говоря уж о том, что у тебя не было никаких причин.
      – Могу сказать тебе то же самое.
      – Что я тебе сделал? Через что тебе пришлось пройти из-за меня? – Рорк оперся руками о стол и наклонился к ней: – Что я такое сделал, черт меня побери? Только поконкретнее, пожалуйста.
      – Ты смотрел на нее.
      В его глазах плавился синий лед, но на миг в них отразилось полное изумление.
      – Что ж, поскольку за последние пару дней меня не поразила слепота, я смотрел на многих женщин. Можешь меня кастрировать.
      – Только не надо делать из меня идиотку. Я же не слепая. Я вижу. Я кое-что знаю. И не смей подшучивать надо мной по этому поводу. Ты смотрел на нее. И на секунду, в тот первый миг, когда ты снова ее увидел, ты отдал ей то, что должно принадлежать мне.
      – Ты ошибаешься.
      – Нет, не ошибаюсь! – Ева вскочила, теперь они смотрели друг другу прямо в глаза. – Я опытный наблюдатель, и я знаю твое лицо, знаю твои глаза. Я знаю, что видела.
      – И твоя полицейская подготовка подсказывает тебе, что я взглянул на нее – сама же говоришь, что это длилось всего секунду! – и это достаточная причина, чтобы вызвать у тебя безумный приступ ревности?
      – Это не ревность. Хотела бы я, чтобы это была просто ревность. Хотела бы я, чтобы все было так глупо, так примитивно и определенно. Но это не ревность. Это страх. – Ева рухнула обратно в кресло. В ее голосе послышались слезы. – Это страх.
      Это его остановило, заставило выпрямиться.
      – Неужели ты действительно в это веришь? Что я мог отказаться от того, что у нас есть? От того, что мы есть? Что я мог променять тебя на нее? Хоть на миг, хоть мысленно? Неужели я тебе не говорил, неужели не доказал, что ты для меня – все?
      Ева отчаянно старалась успокоиться, найти нужные слова.
      – Она не такая, как другие. Между вами есть связь, и это важно. Ты это знаешь, и я это знаю. А хуже всего то, что она это знает. У вас есть своя история. Это же видно. Это настолько очевидно, что, когда я сегодня пришла на работу, люди смотрели на меня с жалостью. Через свой собственный «загон» к своему кабинету я шла, как сквозь строй. Мне было стыдно.
      – А как насчет связи между нами, Ева? Между тобой и мной? Как насчет нашей истории?
      Ее глаза были полны слез. Она никогда не пользовалась слезами, как другие женщины. Он это знал.
      Вот и сейчас она пыталась подавить, сдержать слезы. И от этого ему стало еще хуже.
      Рорк отошел к окну и слепо уставился в пустоту. Значит, им не суждено выплеснуть свои чувства, крича друг на друга. Было бы здорово просто накричаться всласть и обо всем забыть. Но этого не будет. Он только теперь это понял. Им придется пробираться через все это, копаться в мелочах. А там видно будет.
      – Тебе непременно нужно знать, что было, как было и как обстоят дела сейчас?
      – Я знаю…
      – Тебе только кажется, что ты знаешь, – перебил ее Рорк. – Может быть, ты не совсем не права, но и не совсем права. Ну как? Хочешь услышать?
      – Нет. – Бог свидетель, ей не хотелось ничего слушать. – Но мне это необходимо.
      – Ну что ж, я тебе скажу. Мне было тогда двадцать три года, и, так получилось, что я тогда жил и работал в Барселоне. К тому времени я был уже преуспевающим бизнесменом, и в игре мне тоже сопутствовал успех. Мне всегда нравилось сидеть верхом на заборе – заниматься и легальным, и нелегальным бизнесом. Свет и тень, если можно так сказать. Такая вот любопытная смесь.
      Рорк помолчал, потом снова заговорил:
      – Именно там, в Барселоне, наши с ней пути пересеклись. Мы охотились на одну и ту же дичь.
      Глядя в темное окно, Рорк словно увидел заново все то, что было тогда. Шумный клуб, мигающие огоньки. В сентябре в Барселоне было жарко и душно. Музыка пульсировала в крови.
      – Я наблюдал за объектом, и тут вошла она. В красном платье. Вошла как королева. Бросила взгляд на меня и двинулась к моему объекту. Минуты не прошло, как он уже предложил угостить ее выпивкой. Она была хороша. Я едва успел заметить, как она свистнула у него кодовый ключ. – Рорк отвернулся от окна. – Речь шла о рубинах, понимаешь? О кроваво-красных рубинах. Главный экспонат в галерее. Требовались три кодовых ключа. Два из них у меня уже имелись. Она украла у него ключ, смылась в туалет и сделала копию. Потом вернулась и сунула ключ обратно ему в карман. Он так ничего и не заметил. Ситуация зашла в тупик: теперь ни она, ни я не могли достать проклятые камешки. Я здорово разозлился.
      – Не сомневаюсь, – кивнула Ева.
      – Я ждал, что она сама придет ко мне. Что она и сделала на следующий день. Мы провернули дело вместе, да так и не расстались. На какое-то время. Она была молода. Юная, страстная и бесстрашная. Нам обоим нравился быстрый темп, мы путешествовали налегке. Оседлали гребень волны, можно сказать.
      – Ты любил ее?
      Рорк прошел в кухню, чтобы налить им обоим по бокалу вина.
      – Мне так казалось. Она была капризна, непредсказуема. Не давала мне ни минуты покоя. Мой легальный бизнес казался ей скучным. – Рорк поставил бокал с вином на стол перед Евой. – У нее в голове не укладывалось, зачем мне это нужно. Из-за чего я бьюсь. А я не мог ей объяснить. Она понимала только игру, жаждала денег, жаждала блеска. Она не понимала, что это такое – подняться с самого дна. Сама-то она была из приличной семьи, из хорошего дома. Ей хотелось взять побольше. Потом переехать куда-то еще и взять еще больше.
      – А чего хотелось тебе?
      – Ее, разумеется. – Рорк нахмурился. – Я не хочу, чтобы это причиняло тебе боль.
      – Не причиняет.
      – Мне тоже хотелось большего. По другим причинам, конечно, но мне тоже хотелось сорвать банк. – Рорк заглянул в свой бокал. – Мне хотелось респектабельности. Мне нужно было влияние. Щиты, стены, оружие – защита, гарантия того, что я никогда больше не вернусь на дно. Ты понимаешь?
      – Да, я понимаю.
      – А вот она не понимала. Не могла понять. Полагаю, это можно назвать дефектом алмаза. – «Порок», – подумал Рорк. Он видел это уже тогда. – И все-таки этот алмаз сиял так ярко, что мы вместе работали, вместе играли, оставались вместе. И так продолжалось вплоть до того случая в Ницце. У объекта была чрезвычайно богатая коллекция картин. Среди прочих там были два Ренуара. Мы хотели взять именно Ренуаров, у нас уже был на них покупатель. Мы потратили на подготовку несколько недель. Мэгги проникла внутрь: соблазнила объект.
      Ева вскинула руку, чтобы его остановить.
      – Она с ним спала? И тебя это не смущало? Ты знал, что она с другим парнем, и ничего?
      – Это была работа, а он был гораздо старше ее. И не забывай о Ренуарах. Они того стоили.
      – Она не была твоей, – прошептала Ева, и какой-то узел у нее внутри развязался. – И ты никогда не считал ее своей.
      – Ты так думаешь?
      – Да.
      – Ты не совсем права, – повторил Рорк и присел на краешек ее стола. – Я испытывал к ней смешанные чувства. Я думал, что и она питает чувства ко мне. Я думал, из-за этих чувств, из-за того, что мы с ней оседлали волну, я могу ей доверять. И в этом я был совершенно неправ.
      Он выпил вина, и Ева видела, что он вспоминает.
      – Вечером накануне дела она не вернулась на виллу, где мы вместе жили. Потом до меня дошли слухи, что она сбежала с объектом, променяла меня на него. Мало того, если бы я пошел на дело, как было условлено, на месте меня поджидали бы жандармы.
      – Она тебя заложила.
      – Как я уже сказал, она была капризна. Я взбесился, я был оскорблен в лучших чувствах. Моя гордость была уязвлена. Она меня обыграла, надула, как мы с ней много раз надували других.
      – Почему ты не погнался за ней?
      Рорк посмотрел на свою жену, заглянул в эти усталые глаза и отпил еще вина.
      – Я об этом даже не думал. Мне это и в голову не пришло. У меня с ней все было кончено. И я не хотел доставлять ей такое удовольствие. Тут я должен забежать на годы вперед и сказать, что, если бы ты сегодня не вернулась домой, я собирался разыскивать тебя с собаками, если бы понадобилось. Я собирался тебя затравить и силой вернуть обратно. Мне бы и в голову не пришло не погнаться за тобой.
      Еве пришлось перевести дух, чтобы голос не дрожал:
      – А как же Ренуары? Ты их так и не получил?
      – Ну почему же, получил. – Его губы изогнулись в усмешке. – Конечно, получил. Три года спустя. Кстати, за эти три года, да и после, у меня было много женщин. Я получал от них удовольствие и ни разу не причинил боли ни одной из них. Во всяком случае, преднамеренно. Я давал им то, что мог дать, и брал то, что они готовы были дать взамен. И в этом не было ничего особенного.
      – Но ты ее не забыл.
      – Ты не совсем не права, – признался Рорк. – Нет, я ее не забыл. Она оставила во мне дыру, Ева, дыру, которую я не мог заполнить. Да и не хотел. Мне не хотелось рисковать, понимаешь?
      – Она… – Еве хотелось подобрать правильные слова. – У нее была власть над тобой. Пожалуй, это часть того, что я чувствую. Часть того, что я вижу.
      – То, что она сделала, то, что я позволил ей сделать с собой, оказало влияние на меня. На то, как я стал подходить к отношениям с женщинами. Я не хочу и не стану это отрицать. Я ее не забыл, но прошло несколько недель, и я перестал о ней думать. Ты это понимаешь?
      – Да.
      – У меня была работа. Мне нравилось работать. У меня были деньги. Потом стало еще больше денег. У меня были женщины, но они доставляли минутное удовольствие, больше ничего. Я был им благодарен.
      – А она причинила тебе боль. Сильную боль.
      – Это правда. Увидев ее снова, я вспомнил, как испытывал к ней смешанные чувства и как это позволило ей причинить мне боль.
      – Мне становится легче, – с трудом проговорила Ева. – Мне становится легче, когда ты мне рассказываешь, а не отмахиваешься от меня.
      – Мне трудно в этом признаваться. Тебе, себе… Но я не лгал, когда сказал, что с этим покончено. И все же… Ладно, я и об этом расскажу. Я помню, как красивая женщина в красном платье вплыла в переполненный людьми клуб. Это воспоминание живо во мне до сих пор. Может быть, именно это я увидел – на секунду, – когда она вошла. Воспоминание о том, что могло бы быть… Я не могу стереть из памяти то, что было, Ева.
      – Нет, не можешь. Ладно. Ладно. Давай просто…
      – Это еще не все. Выслушай меня до конца. – И Рорк накрыл ее руку ладонью, словно стараясь удержать ее на месте. – Во мне была дыра, пустота. Я мог прожить с этим всю жизнь и был бы вполне доволен. Я не был несчастлив. – Он смотрел ей прямо в глаза и гладил ее руку. – А потом однажды я что-то почувствовал – покалывание, жжение в затылке. Я был на поминальной службе. Обернулся и увидел тебя. – Рорк сплел свои пальцы с ее пальцами. – Я увидел тебя, и земля дрогнула у меня под ногами. Ты была всем, чего у меня не должно было быть, всем, чего я не должен был хотеть, в чем не должен был нуждаться. Коп! Ради всего святого! И твои глаза смотрели прямо мне в душу.
      Рорк протянул руку и легко, словно шепотом, коснулся кончиками пальцев ее лица. Но это легкое прикосновение почему-то показалось ей безумно страстным, отчаянно взывающим.
      – Коп в скверном сером костюме и пальто с чужого плеча. С этой минуты дыра во мне начала затягиваться. Я не мог это остановить. Оно росло во мне, оно пустило корни. Она проделала во мне дыру, а ты заполнила ее. Вот ты говоришь, между нами есть связь, и тебя это беспокоит. Ты – часть этой связи. Ты можешь это понять? Можешь понять, что все мои чувства к ней остались в прошлом? Что бы я к ней ни чувствовал, это больше ничего не значит. Это выцвело, побледнело, ослабело, это ничто по сравнению с тем, что я чувствую к тебе.
      Вот теперь пришли слезы. Рорк следил, как они катятся по щекам, и видел, что сама она их даже не замечает. Он снова заговорил:
      – Она была частью моей жизни. Ты и есть моя жизнь. Если я о чем и сожалею, так только о том, что ты хоть на миг могла вообразить, будто может быть по-другому. Что я позволил тебе это вообразить.
      – Когда я видела тебя с ней на экране…
      – Я прощался с девушкой, которая мне когда-то нравилась, и, мне кажется, с парнем, которым я когда-то был. С парнем, которому она нравилась. Только и всего. Не плачь. Ну же, ну же. – Рорк вытер слезы с ее щек. – Не плачь.
      – Я чувствую себя такой дурой…
      – Вот и хорошо. Я тоже чувствую себя дураком.
      – Я люблю тебя. Это так страшно. – Ева опять вскочила из-за стола, но на этот раз – прямо в его объятия. – Жутко страшно!
      – Я знаю. – Ева чувствовала, как он дрожит. Он прижался лицом к ее шее. – Не бросай меня больше. Не уходи от меня!
      – Да никуда я не ухожу. Мы никуда не уходим. – Еве хотелось успокоить его, и она выжала из себя улыбку. – И потом, если бы я ушла, ты бы силой приволок меня назад.
      – Чертовски верно.
      – Может, и не сумел бы, но хоть попробовал бы… – Ева накрыла ладонями его руки и нащупала содранную кожу на костяшках пальцев. Она высвободилась и осмотрела их. – Bay! Из кого это ты выбил всю дурь?
      – Да всего лишь из робота. Тебе же помогает, когда ты на меня злишься.
      – Тебе бы следовало засадить свой научный отдел за разработку биоробота. Чтобы он регенерировался или что-то в этом роде. – Ева коснулась разбитых костяшек губами. – Надо бы их чем-нибудь обработать.
      – Ты их только что обработала. Смотри, какая ты измученная, – заметил Рорк, поглаживая ее по щеке. – Моя Ева. Сработалась до костей. И, держу пари, ты сегодня весь день не ела.
      – Я не могла. У Морриса было домашнее печенье со сливочной тянучкой. А я не смогла.
      – Мы поедим супа.
      – Я слишком устала. Не могу есть.
      – Ну ладно. Но тогда ты слишком устала, чтобы работать. Ни супа, ни работы. Будем просто спать. – Рорк обнял ее за талию. Ева тоже обвила рукой его талию, и они вместе двинулись к двери. – Ты пустишь меня обратно? В свою работу?
      А ведь она действительно отгородилась от него, сообразила Ева. Нет, они оба отгородились друг от друга. Позакрывали дверки.
      – Да, мне бы не помешала помощь. Начать хоть с системы охраны в школе.
      – Я – твой человек.
      Ева бросила на него взгляд и улыбнулась:
      – Это точно.
      Она погрузилась в сон, а потом, перед самым рассветом, погрузилась в любовь. Ее разбудили его теплые губы. Теплые, сладкие, зовущие ее. И ее губы ответили на зов. Его руки взволновали ее. Сердце Евы как будто вздохнуло с облегчением. Ощутив его жар и ритм, она раскрылась.
      В полной тишине, в мягкой, успокаивающей темноте их тела сомкнулись.
      Они искали и находили утешение. Давали друг другу безмолвные клятвы. Насыщали друг друга.
      Она уютно устроилась в сгибе его руки и задремала.
      – Надо было дать тебе поспать.
      – Мне так хорошо, что можешь не сомневаться: ты все сделал правильно. – «Все было бесподобно», – подумала она про себя. Она могла бы пролежать, свернувшись рядом с ним, до начала следующего тысячелетия. – А который час? – спросила Ева.
      – Около шести.
      – Тебе пора вставать?
      – А мне нравится быть тут.
      Ева улыбнулась в темноте.
      – Я умираю с голоду.
      – Да неужели?
      – Серьезно. Умираю с голоду. Зря я вчера не взяла это чертово печенье со сливочной тянучкой.
      – Нет, твоему организму нужно кое-что получше сливочной тянучки.
      – Если хочешь трахнуть меня еще раз, имей в виду, – сначала кофе.
      «Ну вот, – подумал он, – наконец-то мы вернулись».
      – Вчера кот сожрал полтора ирландских завтрака. Почему бы нам не повторить? Только на этот раз съедим их сами.
      – Ты тоже не ел?
      – Нет, не ел.
      Ева опять улыбнулась. Приятно было сознавать, что он тоже мучился вместе с ней. Она поднялась на локтях и нависла над ним.
      – Давай поедим. Много.
      Они поели прямо в постели, сидя по-турецки и поставив между собой тарелки. Ева поедала яйца с таким аппетитом, словно их должны были поставить под запрет с минуты на минуту.
      Рорк заметил, что она уже не так бледна. И черные круги под глазами, свидетели душевных ран, исчезли. Она взглянула на него, и он понял, что у нее еще что-то на уме.
      – Что? – спросил он.
      – Не хочу опять все портить, но еще одна вещь меня точит.
      – Ну валяй, я слушаю.
      – Красное платье.
      – Да иди ты!
      – Нет-нет. – Ева взмахнула вилкой, полная решимости пройти через этот разговор без ссоры и обид. – Просто выслушай меня, хорошо? Ты сказал, что, когда впервые ее увидел, она была в красном платье. Ты веришь в совпадения? Как это получилось, что она опять оказалась в красном платье, когда вдруг снова свалилась тебе как снег на голову?
      – Ну, вряд ли она ходила в красном все эти годы на случай, если наши пути опять пересекутся.
      – Ты не работаешь головой. У тебя все еще шоры на глазах, когда ты думаешь о ней. Только не злись.
      – Стараюсь, но мне это дается с трудом. – Рорк с раздражением насадил на вилку кусочек жареной картошки. – Что ты, собственно, пытаешься доказать?
      – Я пытаюсь доказать, что она все это подстроила. Она не случайно появилась в ресторане в тот самый момент в красном платье, Рорк. Она знала, что ты там будешь, и хотела подстегнуть твою память. «Помнишь, любимый? Помнишь меня?»
      – Да нет, откуда ей было знать…
      Его голос смолк на полуслове, и Ева увидела, что шоры спали с его глаз.
      Ей понадобилось значительное усилие воли – она с гордостью отметила, что воли ей хватило, – чтобы не вскочить на ноги и не сплясать победный танец прямо на кровати.
      – Ты сам сказал, что она была хороша в игре, а я добавлю, что с тобой она еще больше поднаторела. Ты знаком с парнем, который был с ней в тот вечер. У вас с ним общие дела. Не так уж трудно, если приложить старание, установить, где Рорк собирался поужинать в тот вечер, в каком ресторане он зарезервировал столик.
      – Да, она могла это узнать.
      – Потом она позвонила тебе домой ранним утром, потом ленч… «Мне нужен твой совет, помоги мне ради старой дружбы». Держу пари, она рассыпалась в извинениях и сокрушалась, что подставила тебя двенадцать лет назад.
      Ева замолчала, но решила, что рана загноится, если не вскрыть ее сразу.
      – И не говори мне, что она не делала тебе авансов. По крайней мере, чтобы прощупать почву.
      – Почва, – откликнулся Рорк, – оказалась неплодородной.
      – Если бы почва оказалась другой, я давно уже закопала бы ее в эту самую почву.
      – Дорогая, это так похоже на тебя.
      – Не забывай об этом, – сказала Ева. Поскольку у нее бекон уже кончился, она стянула кусочек с его тарелки. – Бьюсь об заклад, ей это не понравилось. Кроме того, нельзя сбрасывать со счетов тот факт, что она – это анти-я.
      – Прости, не понял, она – что?
      Ева покачала головой, прожевывая бекон.
      – Слишком сложно объяснять. Забудь. Но когда ты отказался от предложенных ею сисек…
      – Они у нее очень хороши, насколько мне помнится.
      – А ну заткнись. – Но когда Рорк ухмыльнулся в ответ, Еве стало тепло. – Итак, когда ты отклонил ее щедрое предложение, что она сделала?
      – Утопила свое горькое разочарование в мартини с водкой.
      – Неужели? Нет, она этим не ограничилась. Пришла ко мне, навесила пару неплохих ударов. А под конец состряпала эту съемку. Мэвис сказала…
      – Мэвис?
      Ева нацепила на вилку то, что еще осталось от ее яичницы.
      – Я вчера вечером заглянула к ней. Про медвежонка совершенно забыла.
      – Про меня тоже.
      – Нет, про тебя я не забыла. Мне нужно было повидаться с Мэвис. Поговорить с ней.
      – Ну ладно. – Рорк протянул руку и коснулся ее колена. – Я этим удовлетворюсь.
      – Мэвис долгое время занималась мошенничеством. И у нее неплохо получалось. Она поняла, что задумала Магдалена, а я не поняла. Но когда Мэвис сунула мне это прямо под нос, я тоже увидела. Она подстроила эту съемку, Рорк. Если посмотришь запись, ты сам увидишь. Мэвис говорит, что она пережала – специально развернулась на камеру, чтобы ее сняли под правильным углом. Но она сделала это слишком явно. В общем, это не было случайным совпадением. Не думай, что какой-то хрен просто поймал вас двоих в объектив и сумел протолкнуть это в эфир. Продюсером была она.
      – Соммерсет тоже об этом говорил, а я от него отмахнулся. Отмахнулся, хотя в глубине души подумал: «Это точно она».
      – Она хочет тебя вернуть. – Ева яростно взмахнула вилкой. Несмотря на то, что она уже все знала, несмотря на то, что уже вернула себе мужа, эта мысль приводила ее в бешенство. – Магдалена прошла через пару богатых мужей, скопила неплохую заначку. Но ты… Она поняла, что ошиблась, главным призом был ты. А она бросила тебя ради какой-то там птицы в руке. А теперь ты… Как эта большая птица называется?
      – Страус?
      – Нет, другая какая-то.
      – А-а, журавль!
      – Точно! Ты и есть журавль в здоровущем золотом гнезде, и ей тоже хочется устроиться рядом с тобой. Надо только убрать меня с дороги. Может, если бы вы начали с того места, где расстались двенадцать лет назад…
      – Как я уже сказал, она могла намекнуть на такую возможность, но я, будучи верным мужем, отверг ее с порога. И я должен согласиться, – кивнул Рорк, – после этого она пошла повидаться с тобой, прощупать почву, посеять сомнения в твоей душе. Это было отлично сыграно, причинило нам много неприятностей и горя. Но, я тебя уверяю, я ясно дал ей понять, что мы с тобой – семья. И будем оставаться семьей.
      – А она могла подумать, что рано или поздно ей, возможно, удастся убедить тебя в обратном. Ну а пока она будет причинять нам как можно больше неприятностей и горя. Ей-то терять нечего.
      – Да, – согласился Рорк, – для нее это нечто вроде развлечения. Обыденность – или то, что она принимает за обыденность, – нагоняет на нее скуку.
      – Тем не менее в обоих своих браках она продержалась необходимый срок, чтобы получить свою долю, – заметила Ева.
      – Для нее брак был средством достижения цели. А может, и просто забавой.
      – Ну и как мне этим воспользоваться? – спросила Ева. – Как избавиться от нее?
      – Прости. Прости, что я был так слеп. Я не сразу понял.
      – Да нет, это она просчиталась. – Ева взяла его за руку.
      Рорк переплел их пальцы.
      – Да, она просчиталась.
      – И все равно мне хочется пнуть ее в зад.
      – А это будет очень неприлично, если я скажу, что хочу посмотреть?
      – Мужчинам всегда хочется посмотреть. Проблема в том, что, если мы хоть что-нибудь предпримем, это только даст пищу свиньям-сплетникам. Придется нам удовольствоваться тем, что она злится, когда ее игнорируют. Давай просто забудем о ней.
      – Согласен.
      – А пока мне нужно ответить на звонок, – сказала Ева, потому что в этот самый миг засигналила ее рация. – Блокировать видео. Даллас.
      – Опять Рио. Получила ордер на обыск у Страффо. Жуткая заноза в заднице. В качестве любезности судья сказал мне, что ордер будет действителен только после восьми утра.
      – Ничего, я это переживу. Спасибо, Рио.
      – Добудь мне что-нибудь, Даллас. Иначе Страффо поднимет скандал в прессе.
      – Я что-нибудь добуду.
      – Оливер Страффо? – спросил Рорк, когда Ева отключила связь. – Ты его подозреваешь в убийстве этого учителя?
      – Этих учителей – со вчерашнего дня. Наш главный подозреваемый был убит вчера утром.
      – Вот как?! – Рорк понял, что сильно отстал и пора бы уже нагнать. – Что ж, почему бы нам не начать день с того, чем мы так часто его заканчиваем?
      – Мне казалось, мы только что начали. Это же ты скатился с меня совсем недавно?
      – Если память мне не изменяет, это был я. Но сейчас я имел в виду не секс, лейтенант, хотя секс – прекрасный способ начать и кончить что бы то ни было. Расскажи мне о деле.
      Ева рассказала, пока они принимали душ, одевались и шли к ней в кабинет.
      На этом последнем этапе у него в кармане зазвонил телефон. Рорк взглянул на дисплей и сунул телефон обратно в карман.
      – Вот так ты собираешься ее игнорировать? – спросила Ева.
      – На данный момент. Итак, твоя теория в том, что Страффо убил Фостера, потому что Фостер знал о шашнях его жены.
      – Я не стала бы называть это теорией. Это одна из возможностей. Другая: это сделала жена Страффо по той же причине. Или это сделала Моузбли, потому что Фостер знал о ее шашнях.
      – Это не школа, а просто какой-то рассадник внебрачного секса!
      – Нельзя исключить, что все-таки Уильямс убил Фостера, чтобы сохранить свою карьеру и репутацию. А потом либо кто-то из Страффо, либо Моузбли ликвидировала Уильямса. Я собиралась прокачать вероятности вчера вечером, но пока мы толковали о том о сем.
      – И ты хочешь, чтобы я проверил, мог ли Страффо обойти школьную систему сигнализации и совершить оба убийства?
      – Если стрелка начнет указывать на него, мне хотелось бы иметь ее в кармане.
      – В колчане, – рассеянно поправил ее Рорк. – Стрелы держат в колчане. Я проверю систему, но, мне кажется, убивать Фостера – это ставить телегу впереди лошади. Во всех трех случаях первичной угрозой был Уильямс.
      – Да я и сама понимаю, но у меня нет никаких улик, указывающих на то, что Уильямс угрожал разоблачением. Он использовал эту угрозу только с Моузбли в то утро, когда его убили. Возможно, Фостер на него надавил. Уильямс говорит: «Надоел мне этот ублюдок» – и убивает его. Или…
      – Кто-то из Страффо впадает в панику и убивает Фостера. Или это делает Моузбли. – Рорк выстроил в уме всех игроков. – Слишком много индейцев, и ни одного вождя.
      – Чего-чего?
      – Куча подозреваемых, но не похоже, чтобы кто-то из них был настоящим исполнителем.
      – Верно подмечено. Это основная проблема – Фостер. Не могу найти сильный и ясный мотив для его устранения. Приходится иметь дело с мотивами туманными. Он был честным и порядочным парнем. Более того, он был человеком принципиальным. У меня есть свидетель, видевший его с Уильямсом в последний день его жизни. Они дружески болтали о кино в учительской столовой. Как мне кажется, Фостер не мог так поступить, если у него с Уильямсом были серьезные разногласия.
      – Ты говоришь, что Фостер сообщил о приставаниях Уильямса к Суарес, – напомнил Рорк.
      – Да, но для Уильямса это был всего лишь легкий шлепок по рукам. Фостер сказал ему, чтобы оставил в покое диетсестру. И он оставляет ее в покое. Конец истории. Теперь я знаю, что Фостер застукал Уильямса и Моузбли, пока они кувыркались в школьном бассейне. Фостер сказал жене, что видел Уильямса с кем-то неподобающим. Но он не сказал, с кем. Он не говорил, что собирается бросить кому-то обвинение по этому поводу.
      Обойдя доску, Рорк изучил фотографию Моузбли.
      – Внушительная женщина. Властная. Настоящая директриса. А диетсестра – вспомогательный персонал. Приставания расстраивали ее. А Арнетту Моузбли – нет.
      – Вот именно. Она утверждает, что ее изнасиловали, но это сплошной фальшак. Так зачем же ей было убивать Фостера, если он решил не вмешиваться? Зачем вызывать в любимой школе такой скандал? – Ева раздраженно покачала головой. – Приходится рассматривать месть, стремление себя защитить и просто обычную злость. Все эти картинки мне не нравятся.
      – Ничего, ты еще получишь ясную картинку. Ты была выбита из колеи.
      – Это еще мягко сказано. Ладно, посмотрим, что нам даст обыск в пентхаусе Страффо.

      Она не просто выбита из колеи, думала Ева, когда работала в своем кабинете, ожидая приезда Пибоди и Макнаба. Дело представлялось ей расплывчатым, мотивы – туманными.
      Вероятностные тесты разделились поровну между подозреваемыми, только Аллика Страффо опустилась в конец списка в соответствии с психологическим портретом. Но было в этой женщине что-то не то. Нечто большее, чем просто супружеская неверность. «Что она знает? – спрашивала себя Ева. – О чем думает? Что делает ее такой нервной и уязвимой?»
      Смерть ребенка. Может ли она нанести столь колоссальный вред, оставить трещины в самом основании, в фундаменте? Наверное, может, откуда Еве знать? Но Оливер Страффо, по всей видимости, научился с этим жить. Смирился с потерей.
      Может, для матери это не так просто.
      Но в доме есть другой ребенок, живой и здоровый.
      Очевидно, этого было мало, чтобы успокоить Аллику. Ребенок, преуспевающий муж, пентхаус, помощница по хозяйству… Всего этого было мало. Аллика поскользнулась, а Уильямс оказался в нужное время в нужном месте и поймал ее.
      Может быть, она поскользнулась не в первый раз?
      – Может, и не в первый, – вслух пробормотала Ева. – Ну и что? Что это дает?
      Она повернулась и увидела Рорка в дверях между двумя кабинетами.
      – Что это дает? – повторила Ева. – Если Аллика не в первый раз сходила налево, неужели такой проницательный человек, как Оливер Страффо, ничего не заметил?
      – Люди каждый день гуляют налево, и их супруги, какими бы проницательными они ни были, не всегда в курсе дела. Или делают вид, что не в курсе. А бывает, – добавил Рорк, – что они знают, но им плевать.
      – Он человек гордый. Дела семьи принимает близко к сердцу. Если бы он знал, не плевал бы. И, если это было в первый раз, стал бы он убивать ни в чем не повинного человека? Да еще в таком месте, где это могло затронуть его дочь?
      «Два больших «но», – решила Ева, покачав головой.
      – Напрямую не выстраивается, – продолжала она. – И еще: если он знал, почему согласился защищать человека, с которым ему изменила жена? А раз уж, допустим, согласился, зачем ему на следующий день делать обратный финт и убивать сукина сына?
      – Может, как раз для того, чтобы ведущий следователь по делу задавал себе этот самый вопрос.
      – Гм. Что ж, это сработало. – Обдумывая эту возможность, Ева откинулась в кресле. – В суде он скользок, как угорь, знает все ходы-выходы, знает, как манипулировать… Погоди-ка минутку. Погоди. Вот один ход. А если он согласился представлять Уильямса, чтобы гарантировать ему проигрыш в суде? Он может даже не упускать мяч, главное – сделать так, чтобы мяч не влетел в ворота.
      – Любопытно. Он ведет дело так, чтобы его клиент был признан виновным. Умно. И уличить его практически невозможно.
      – Скользкий, как угорь, я же говорила. Он пытался опротестовать ордер на обыск у Уильямса, скрыть доказательства. Но он должен был сознавать, что Рио его подкосит. То есть он начал со слабой позиции.
      Рорк взял ее кружку кофе со стола и отпил глоток.
      – Отличный способ мести.
      – Тогда зачем убивать Уильямса, если он с самого начала решил упрятать его в тюрьму?
      Поставив кружку кофе на место, Рорк протянул руку и провел пальцем по ямочке у нее на подбородке.
      – Вы ходите кругами, лейтенант.
      – Да, я хожу кругами, потому что там что-то есть, но я этого не вижу. Но там что-то есть. – Ева оттолкнулась от стола и вскочила. – Мне нужна моя доска.
      – А я все удивлялся, почему ты не обновишь ту, что здесь. – Рорк подошел к ней и обнял. – У тебя не было времени. – Он поцеловал ее в лоб, с наслаждением чувствуя, как ее гибкое тело прижимается к нему. – То, что встряло между нами, заставило тебя потерять много времени.
      – Я наверстаю. – «Мы наверстаем», – мысленно поправила себя Ева. Они были командой и пользовались всеми преимуществами командной игры. Она обвила руками его талию и заметила, как он улыбается. – Что ты думаешь насчет системы охраны?
      – Система элементарная. Ты была права. Ее легко преодолеть. – Обнявшись, они вместе повернули головы к доске и принялись ее изучать. – С орудием убийства сложнее, но ничего невозможного нет. Любой, кто хоть приблизительно знает, как действует система охраны, мог пронести его в школу и не засветиться.
      – Это уже кое-что.
      – Я просмотрю диски наблюдения, проверю, не зажал ли кто-то запись на пару секунд. Больше не понадобилось бы.
      – Макнаб собирался на это взглянуть. У тебя же есть своя работа.
      – Я тебе задолжал.
      – Ой! – послышался в дверях голос Пибоди. – Извините. Очень рада вас видеть. – Ее рот растянулся в широкой улыбке.
      – Не раздевайся, мы сейчас уходим. Увидимся позже, – повернулась Ева к Рорку.
      Он наклонился и поцеловал ее прямо в губы.
      – Ой! – повторила Пибоди.
      – Увидимся позже, лейтенант. Доброе утро, Пибоди! Привет, Макнаб!
      – Привет. Как дела?
      – Не отвечай, – приказала Ева, выходя из комнаты. – Вообще не говори с ними, а то они начнут выпрашивать сдобные булочки. Вы оба, со мной. И хватит ухмыляться. – Она двинулась вниз по лестнице впереди них. – Вдруг эти ухмылки прилипнут, и мне придется глазеть на них весь день? Ужас.
      – Мы просто счастливы. Все идет хорошо, верно?
      – Иди вперед, – велела Ева Макнабу, а сама, замедлив шаг, повернулась к напарнице. – Давай закроем это дело. Я только скажу спасибо, что выслушала, поддержала, что верила в нас.
      – А на что ж еще друзья? И напарницы?
      – Да, я знаю, но все равно спасибо. Ты иди, догоняй Макнаба, я сейчас выйду.
      Ева задержалась у столбика перил, где вчера оставила пальто. Соммерсет его убрал, но к утру, когда ей надо было на работу, снова вывесил. Она повернулась к нему, надевая пальто.
      – С ним все в порядке. С нами все в порядке. Она для него больше не проблема.
      – А для вас?
      – И для меня.
      – Я очень рад это слышать.
      – Знаю, что ты рад. Спасибо.
      – Я вывел к крыльцу плачевное средство передвижения, которое вы называете своей машиной. Полагаю, разбить его вдребезги вам еще предстоит. Надеюсь, вам недолго осталось позорить его присутствием фасад дома.
      – Поцелуй меня в зад, пугало.
      – Ну вот, – улыбнулся он, – мы и вернулись к нормальной жизни.
      У Евы вырвался краткий смешок. Не говоря больше ни слова, она вышла из дома.
 
      Оливер Страффо встретил их у дверей. Он предпочел не приглашать адвоката, хотя имел на это полное право. Гордость, решила Ева. Он был слишком горд, чтобы доверить кому-то заниматься его делами.
      Что Еву удивило, так это то, что он не удалил из дома жену, дочь и помощницу. Опять-таки гордость, подумала Ева. Хочет им показать, что сам справится с этой ерундой, что он хозяин дома, что он тут главный.
      Он внимательно и нарочито медленно прочел текст ордера. Его лицо при этом ровным счетом ничего не выражало. Но Ева видела, что он разозлился. За невозмутимым фасадом шел процесс кипения.
      – Ордер в порядке, – констатировал Страффо и поднял на нее глаза. – Надеюсь, вы и ваша бригада будете действовать уважительно и без проволочек. Вы несете ответственность за любой причиненный ущерб.
      – Приму к сведению. Запись включена и останется включенной до самого конца. Детектив Макнаб займется электроникой. Если какие-то из принадлежащих вам предметов потребуют изъятия, вам будет выдана соответствующая расписка. Желаете остаться на месте во время проведения обыска?
      – Безусловно.
      – Что ж, это удобно. – Ева кивнула Макнабу, а затем вышедшим из лифта Бакстеру и Трухарту. – Бакстер, и ты, Трухарт, возьмите на себя основной уровень. Пибоди, со мной.
      Ева двинулась к лестнице мимо Аллики, которая стояла ни жива ни мертва, сжимая руку Рэйлин.
      – Прошу прощения, лейтенант?
      Ева остановилась и взглянула на девочку.
      – Да?
      – Вы правда будете обыскивать мою комнату?
      – Мы будем обыскивать все комнаты, включая твою.
      – Обалдеть. А можно мне…
      – Рэйлин! – Голос Оливера Страффо прозвучал, как удар хлыста. – Не мешай полиции делать то, что они считают нужным.
      Рэйлин опустила глаза, хотя вид у нее по-прежнему был не обескураженный, а скорее жадно-любопытный.
      – Да, сэр.
      Ева начала с третьего уровня. Здесь было то, что, как она полагала, называлось «семейной комнатой». Пара длинных мягких диванов, кресла, в которых свободно могли бы поместиться двое, огромный развлекательный центр.
      Камин, в это утро холодный, был увенчан широкой белой полкой, на которой стояли бронзовые вазочки и семейные фотопортреты в бронзовых рамках. Все в ансамбле. Семья на пляже, Рэйлин в школьной форме, Рэйлин в розовой балетной пачке, супруги в вечерних туалетах – элегантные и счастливые на вид.
      К семейной комнате примыкал домашний спортзал. Отлично укомплектованный, отметила Ева, с ленточными окнами, откуда открывалась великолепная панорама города.
      Здесь же была маленькая кухонька: мини-холодильник, автоповар, короткий прилавок с парой высоких табуретов.
      Полная ванная с ванной-джакузи и парилкой.
      Рабочего места здесь не было.
      И все же она обыскала шкафчики, выдвижные ящики, ощупала подушки, сняла картины со стен, заглянула за рамы.
      – Вроде чисто, – сказала она Пибоди. – Пусть Макнаб проверит электронику.
      – Семейное пристанище. Обстановка шикарная. – Пибоди еще раз осмотрелась. – Они пользуются этой комнатой чаще, чем гостиной внизу, когда им хочется побыть вместе. Посмотреть телевизор, поиграть в игры. Вон стол у окна для настольных игр. Гостиная внизу больше подходит для приема гостей. А здесь они чувствуют себя семьей.
      – Да, это ты верно подметила. – Ева снова подошла к камину и изучила семейные фотографии. – Давай спустимся на второй этаж.
      Они разделились. Пибоди взяла на себя домашний кабинет Страффо, а Ева – гостиную Аллики. Опять она изучила каминную полку, семейные фотографии и портреты.
      «Любопытно», – подумала она и принялась за обыск.
      Комната очень женственная, решила Ева. Журналы и диски, посвященные моде, интерьерам и воспитанию детей. Мемо-кубики с напоминанием послать кому-то благодарственное письмо за подарок или приглашение на вечеринку, пригласить кого-то на званый ужин, коктейль или ленч. Напоминание о том, что надо купить подарок для такой-то дамы или подарок на годовщину такой-то и такой-то паре. Что ж, решила Ева, именно этим и должна заниматься жена влиятельного и преуспевающего человека.
      Вот только она сама никогда ничего подобного не делала, хотя была женой влиятельного и преуспевающего человека.
      «А кто у нас этим занимается? – вдруг пришло в голову Еве. – Кто все это делает? Сам Рорк, Соммерсет или Каро?»
      Аллика держала по отдельному ежедневнику для себя, для мужа и для дочери.
      Оливер Страффо проводил деловые встречи и на поле для гольфа, и в ресторанах, причем его жена все аккуратно записывала вне зависимости от того, нужно ли ей было самой при этом присутствовать или нет. Она отмечала, когда мужу надо было идти в парикмахерскую, к врачу, к портному, ехать в командировку. Семейная поездка была намечена на март – время весенних каникул у Рэйлин.
      Ева сравнила это с ежедневником самой Аллики. Встречи в магазинах, за ленчем, походы в салон красоты, встречи за ужином в ресторане с мужем. Иногда с друзьями и клиентами, иногда наедине.
      Ева отметила, что ни у одного из супругов не было назначено никаких встреч во временных интервалах обоих убийств.
      Ежедневник дочери потряс ее. Танцевальный класс два раза в неделю, социальное взаимодействие – а это что за хрень, интересно бы знать? – с другими детьми три раза в неделю. Мелоди Бранч приходила на час каждый четверг после обеда – с половины четвертого до половины пятого. Они чередовались. Через неделю Рэйлин в то же время приходила в гости к Мелоди.
      Раз в неделю, начиная с марта, была футбольная тренировка, утром по субботам девочка посещала нечто называющееся «Головоломки». А вслед за этим, дважды в месяц добровольная работа в организации под названием «Детская помощь». В дополнение к обычной ежемесячной нагрузке были еще дни рождения, выезды за город, школьные мероприятия, драмкружок, кружок по рисованию, экскурсии, семейные вылазки.
      Насколько Ева могла судить, у дочери общественная нагрузка была больше, чем у обоих родителей, вместе взятых.
      Неудивительно, что им понадобилась помощница по дому, подумала Ева. Хотя тут была одна странность. Аллика имела профессиональный статус матери-домохозяйки с рождения Рэйлин и до гибели сына. Она так и не пошла работать, у нее не было даже хобби, приносящего доход, но возобновлять статус Аллика не стала.
      Ева изъяла ежедневники. Ей хотелось изучить их подробнее, проверить имена, даты, местонахождение членов семьи в интересующее ее время.
      Она обыскала маленький письменный стол. Писчая бумага с монограммой. Значит, Аллика некоторые из этих благодарственных записок писала от руки. Тематически рассортированный подбор почтовых открыток на все случаи жизни. Для поздравления с днем рождения (юмористические, официальные, детские, с цветочками), выражения соболезнований, для самых разных праздников и так далее.
      Чистые диски и мемо-кубики, адресная книга, подборка вырезок по устройству интерьеров.
      Ева вспомнила о вырезках, которые Пибоди нашла у Лиссет Фостер. Общая почва, подумала она. Может, тут что-то есть? Может, их пути пересекались? Надо проверить, хотя вряд ли Аллика и Лиссет покупают безделушки и шторы в одних и тех же магазинах.
      Сохраненная Алликой корреспонденция представляла собой такие же хорошенькие открытки или записочки от подруг, распечатанные послания по электронной почте от них же или от собственной дочери.
      Поздравления с днем рождения или пожелания выздоровления от Рэйлин были – все без исключения – написаны от руки и красиво раскрашены… Еве пришлось признать, что ей самой никогда так не сделать. Красивая бумага, краски, рисуночки…
      На одной из открыток на плотной розовой бумаге большими печатными буквами было выведено:
      НЕ ГРУСТИ, МАМОЧКА!
      На сопровождавшем надпись рисунке было изображено женское лицо с блестящими слезками на щеках.
      А на внутренней стороне карточки женщина улыбалась, и к ее щеке прижималась щечкой девочка. По углам были нарисованы цветочки, а наверху – широкая радуга. И еще одна надпись:
      Я ВСЕГДА БУДУ РАДОВАТЬ ТЕБЯ! ЦЕЛУЮ,
      ТВОЯ РЭЙЛИН
      Ева заметила, что Аллика написала дату на задней стороне открытки. Десятое января 2057 года.
      В шкафу она нашла краски и кисти, забрызганный краской халат, прозрачные пластиковые коробки с разноцветными стеклянными шариками, морскими камешками, бусинами, ленточками и шелковыми цветами. Хобби, решила Ева. Все аккуратно разложено, как и другие вещи.
      А на верхней полке, позади коробок с красками, большой красивый сундучок, обтянутый тканью, с замочком, усыпанным драгоценностями.
      Ева сняла его с полки и открыла. И нашла погибшего сына.
      Тут были фотографии. От младенца до полуторагодовалого малыша. Сияющая улыбкой беременная Аллика, Аллика с мечтательным взглядом, держащая на руках младенца в голубом атласном одеяльце. Фотографии мальчика вместе со старшей сестрой, с отцом и так далее.
      Ева нашла лоскут голубого одеяльца, локон легких, как пух, волос, маленькую плюшевую собачку, один пластмассовый кубик. Она вспомнила о памятном альбоме, который Мэвис и Леонардо подарили ей и Рорку на Рождество. У Аллики был свой памятный альбом. Она посвятила его погибшему сыну.
      Интересно, как часто она вынимает альбом, задумалась Ева. Перебирает фотографии, пропускает сквозь пальцы шелковый лоскут, прижимает к щеке локон пушистых волос…
      Но она все это держала на верхней полке у задней стенки шкафа. Спрятала подальше от глаз. А во всех остальных частях дома, которые Ева уже видела, не осталось ни одного напоминания о маленьком мальчике.
      Почему?
      Ева перебрала предметы, не пропустив ни одного. Потом все аккуратно сложила в сундучок и поставила на прежнее место. Покончив с комнатой жены, она пошла к Пибоди, все еще возившейся в кабинете Оливера Страффо.
      – Почти закончила. Макнаб начал с хозяйской спальни на этом уровне, чтобы мы друг другу не мешали. Упаковала кучу дисков и папок. Но ничего не выскочило.
      – Нашла что-нибудь о ребенке? Об их умершем сыне?
      – О ком? Ах да, забыла. Нет, об их сыне ничего нет. – Пибоди вдруг замерла. Нахмурилась. – Ничего, – повторила она. – По правде говоря, это странно.
      – И еще кое-что. В комнате Аллики есть коллекция вырезок об украшении интерьеров. У Лиссет тоже есть что-то в этом роде.
      – Да, было. Думаешь, они как-то пересеклись? – Пибоди задумалась, пожала плечами. – Может быть. Но у меня тоже есть такие вырезки и список сайтов по интерьерам на домашнем компе. А ты разве никогда… Забудь. Считай, я ничего не говорила, – торопливо добавила Пибоди, увидев, как смотрит на нее Ева.
      – Стоит это проверить. Назвать Лиссет имя, показать ей фотографию Аллики.
      – Ладно. Хочешь, чтоб я позвонила ей прямо сейчас?
      – Да, давай покончим с этим, вычеркнем из списка, а потом займемся хозяйской спальней.
      Ева прошла в спальню. Макнаб обернулся.
      – Есть что-нибудь?
      – Все чисто. Чище не бывает. Куча входящих и исходящих, но ничего подозрительного. В основном личные данные – банковские, маркетинговые, деловые расписания и тому подобное на компьютерах основного уровня. То же самое на компьютере няни. Разговоры с родственниками и друзьями в Ирландии пару раз в неделю. Регулярный обмен электронными письмами. Обычная болтовня, множество упоминаний об обоих Страффо и об их дочери, ничего интересного для нас.
      – Ищи дальше.
      Ева вскоре убедилась, что супруги Страффо предпочитают добротные ткани и классические вещи – в большом количестве. У каждого из супругов была своя просторная гардеробная, где царил идеальный порядок. И обе были забиты под завязку.
      Обувь расставлена по типу и цвету, каждая пара – в прозрачной коробке. Вещи подобраны по цвету и рассортированы по группам. Повседневные, деловые, вечерние костюмы и костюмы для коктейля. Парадные туалеты были снабжены бирками с указанием, когда и по какому случаю платье или костюм уже были надеты.
      Если им и нравились сексуальные игрушки, оставалось предположить, что их удалось сплавить из дома до начала обыска. В ящиках тумбочек у кроватей лежали аудиокниги, мемо-кубики и миниатюрные фонарики.
      С другой стороны, в комоде Аллики Ева нашла весьма соблазнительное белье и богатую коллекцию кремов и масел для тела. Поскольку в ежедневнике Аллики была пометка о возобновлении шестимесячного рецепта на противозачаточные средства, Ева предположила, что секс входит в расписание жизни супругов.
      Она нашла успокоительные, снотворные средства, антидепрессанты в ящике Аллики с нижним бельем.
      Ева взяла по образцу каждого лекарства, упаковала их в мешочки для вещественных доказательств.
      – Лиссет не узнала Аллику на фотографии, и имя ей незнакомо, – доложила Пибоди.
      – Натянутое предположение.
      – Да уж. Даллас, я знаю, мы не должны вносить личное отношение в расследование, но эта женщина – Лиссет – просто разрывает мне сердце. Она спросила – знаешь, как они спрашивают? – есть ли у нас что-то новое, можем ли мы ей что-нибудь сказать. Мне пришлось дать ей стандартный ответ. Она его приняла. – Сострадание, личное чувство, которое всякий уважающий себя следователь должен подавлять, звучало в голосе Пибоди, отразилось на ее лице. – Она цеплялась за мои слова, как за спасательный канат – последнее, что еще помогает ей держать голову над водой.
      – Вот и давай бросим ей что-нибудь посущественнее спасательного каната, Пибоди. Дадим ей ответы на ее вопросы.
      Оставив Пибоди на втором этаже, Ева спустилась на первый и обнаружила обоих супругов Страффо. Он расхаживал взад-вперед и разговаривал по телефону через наушники. Она сидела, делая вид, что углубилась в журнал. Как только Оливер Страффо увидел Еву, он тут же оборвал разговор.
      – Закончили?
      – Нет. У вас большой дом. Требует времени. В большой спальне есть сейф в шкафу. Мне надо его открыть.
      Он гневно сжал губы и, не давая Аллике подняться, жестом велел ей оставаться на месте.
      – Я сам, – сказал он и опять повернулся к Еве: – Вы закончили на третьем этаже?
      – Там чисто.
      – Аллика, отведи Кору и Рэйлин в семейную комнату.
      – Хорошо.
      Оливер остановился, и Ева заметила, как его взгляд смягчился, когда он коснулся рукой ее плеча. «Ладно, – сказала она себе, – он любит свою жену. И что это нам дает?»
      Он не заговорил, пока они не поднялись по лестнице на достаточное удаление от Аллики, чтобы она их не слышала.
      – Интересно, что бы вы чувствовали, если бы ваш дом перевернули вверх дном, если бы ваши личные вещи лапали чужие руки?
      – Мы стараемся ничего не лапать. У меня на руках два трупа, Страффо. Вы знали обоих, один из них был вашим клиентом. – Ева бросила на него взгляд, в ее голосе прорвался сарказм. – Кстати, не самый простой способ потерять клиента.
      – Глупый способ избавиться от клиента, – возразил Страффо. – Да, я знал обоих. Шапочно. Может, вы решили, что я недоволен академической успеваемостью Рэйлин и устраняю ее учителей по одному?
      – Может, я удивляюсь, зачем вы согласились защищать такого подонка, как Уильямс. Если бы я знала ответ на этот вопрос, может, не понадобился бы обыск.
      – Я адвокат. – Он говорил так же холодно и бесстрастно, как и Ева. – В списке моих клиентов не всегда фигурируют столпы общества.
      – Верно подмечено. Всем нам приходится делать нашу работу, Страффо.
      – Да, всем нам приходится делать нашу работу. – В спальне, не обращая внимания на Пибоди, Страффо направился прямо к сейфу в шкафу. – Я открыл сейф в кабинете для ваших помощников, – сказал он, набирая комбинацию, а затем приложил к сенсорной кнопке большой палец.
      – Спасибо за сотрудничество.
      В сейфе лежали драгоценности – его и ее. Дорогие наручные часы, несколько пар старинных часов. Сверкали бриллианты, поблескивали жемчуга. Пока Страффо стоял над ней, Ева проверила содержимое сейфа, убедилась в отсутствии фальшивого дна и потайных отделений.
      Ничего подозрительного не обнаружив, она отступила в сторону.
      – Можете закрывать.
      Страффо запер сейф.
      – Долго еще?
      – Навскидку? Еще пара часов. Я хочу задать вопрос. По всему дому расставлены семейные фотографии. Но я нигде не видела фотографии вашего сына. Почему?
      На миг в его глазах что-то промелькнуло. Безысходная тоска.
      – Это больно. И это личное дело.
      Он повернулся и ушел.
      В голове у Евы вихрем кружились вопросы и предположения, пока она провожала его взглядом.
      – Пусть Бакстер и Трухарт возьмут на себя гостевую комнату на этом уровне. Пибоди, а ты для начала займись ванной. Я возьму детскую.
      Удивительно, думала Ева, как с таким плотным расписанием у Рэйлин еще оставалось время пользоваться своей изысканной детской. Но, очевидно, она ею пользовалась. Об этом говорили и рисунки на разных этапах завершенности, и школьные задания на дисках, аккуратно сложенные в розовый портфельчик с монограммой. Бумажный настольный календарь с парой очаровательных щенят был открыт на нужной дате.
      У Рэйлин тоже были фотографии в рамках. На одной из них выстроились по росту ее одноклассники в нарядной до невозможности школьной форме. Вот снимок на пляже: Рэйлин с родителями, все трое с золотистым загаром, со спутанными ветром волосами. А вот Рэйлин в школьной форме. И еще один: Рэйлин в розовом платьице с оборочками.
      В ее комнате на подоконнике стояла пара бело-розовых горшков с живыми растениями. Очевидно, сочетание белого с розовым никогда не надоедало Рэйлин. А может, у нее не было выбора.
      Но Ева готова была поклясться, что справедливо первое предположение.
      Одежды у нее было больше, чем у Евы за все ее детские годы, вместе взятые. Все так же аккуратно развешано и рассортировано, как и у ее родителей. Балетные наряды, балетные туфли, футбольная форма, футбольные бутсы. Три одинаковые школьные формы, нарядные платья, повседневная одежда, одежда для игр. К каждому платью полагались свои туфельки.
      Целый лес бантов, завязок, заколок, пряжек, шпилек. Все аккуратно сложено в специальном ящике.
      Слава богу, тут хоть не было бирок с указанием, что, когда и куда было надето. Но множество предметов – тетради, сумки, ручки и карандаши, рюкзаки, папки для эскизов – были помечены ее монограммой.
      Поперек большой декоративной подушки у нее на кровати шла вышитая надпись «Принцесса Рэйлин». Монограммой был украшен пушистый розовый купальный халат и такие же шлепанцы.
      У нее была своя собственная электронная записная книжка с расписанием всех ее встреч и мероприятий, своя собственная адресная книжка с именами школьных подружек, родственников, с несколькими номерами телефонов отца. Ева их изъяла.
      – А разве вам можно это забирать?
      Ева повернулась, хотя уже знала, что Рэйлин стоит у нее за спиной.
      – А разве тебе не полагается быть совсем в другом месте?
      – Да. – На губах у Рэйлин появилась очаровательная заговорщическая улыбка. – Не говорите никому, хорошо? Ну пожалуйста! Я только хотела посмотреть на обыск. Я думаю, может, я тоже когда-нибудь стану детективом.
      – Да ну?
      – Папа говорит, что я могла бы стать хорошим адвокатом, а мама хочет, чтобы я занималась рисованием или балетом. Мне нравится заниматься балетом. Но еще больше мне нравится разгадывать загадки. Я думаю, может, выучусь на криминалиста. Это правильное слово, я его в словаре посмотрела. Это тот, кто изучает вещественные доказательства. Вы их собираете, а потом другие люди их изучают. Правильно?
      – Более или менее.
      – Я думаю, собирать доказательства может каждый, а вот изучать их… это совсем другое дело. Это же гораздо важнее, правда? Но я не понимаю, как моя записная книжка может быть вещественным доказательством.
      – Вот поэтому я коп, а ты нет.
      Улыбка превратилась в обиженно надутые губки.
      – Так говорить невежливо.
      – А я вообще невежливая. Я забираю вещи, потому что мне нужно разглядеть их получше. На досуге, и чтоб никто мне не мешал. Твой отец получит расписку на все, что мы заберем.
      – Мне все равно. Это всего лишь дурацкая книжка, – пожала плечами Рэйлин. – Я все равно все номера наизусть помню. У меня хорошая память на цифры.
      – Тебе повезло.
      – Я вас по Интернету нашла. Вы раскрыли много дел.
      – Закрыла. Если собираешься работать с копами, надо говорить правильно. Мы закрываем дела.
      – «Закрыла», – повторила Рэйлин. – Я запомню. Вы закрыли то дело, когда мужчины вломились в дом и всех поубивали, кроме одной девочки. Она была младше меня. Ее звали Никси.
      – Ее до сих пор так зовут.
      – Она дала вам улики? Ну, вещественные доказательства, чтобы закрыть дело?
      – Да, представь себе. А тебе не пора к маме?
      – Я хотела бы найти улики по этому делу. – Рэйлин подошла к зеркалу, изучила свое отражение и взбила локоны. – Я же была прямо там, на месте. Я все видела. Я очень, очень наблюдательная. Я могла бы помочь закрыть дело.
      – Если что-то вспомнишь, обязательно дай мне знать. А теперь брысь отсюда.
      Рэйлин встретилась с Евой взглядом в зеркале. Мгновенная вспышка. Потом она повернулась кругом.
      – Это моя комната.
      – Это мой ордер. Скройся.
      Рэйлин прищурилась и скрестила руки на груди.
      – Никуда я не уйду.
      На лице у нее было написаны упрямство, самоуверенность, норов. И дерзкий вызов, заметила Ева, – «заставь меня».
      Ева не торопясь подошла к ней. Она взяла Рэйлин за руку и выставила ее из комнаты.
      – Не стоит брать меня на «слабо». Это ошибка, – тихо проговорила Ева и закрыла дверь перед носом у девочки.
      Не только закрыла, но и заперла.
      На случай, если Рэйлин вздумает стоять на своем, Ева прошла к двери спальни, заперла и ее.
      Потом она вернулась к работе.
      Никто ее больше не беспокоил, пока не постучала Пибоди.
      – Ты чего дверь заперла?
      – Девчонка путалась у меня под ногами.
      – А-а, вот в чем дело, ну что ж. Я заставила парней вытащить коробки, которые мы увозим. Все надписано, расписки выданы. Увы, мы не нашли никаких ядов в шкафчике со специями или писем с угрозами в библиотеке. Но кучу дерьма придется перебрать, когда отвезем все это в управление. У тебя тут что-нибудь есть?
      – У меня тут кое-чего нет. Не нахожу ее дневника.
      – Может, она не ведет дневник.
      – Ведет. Она об этом упоминала, когда Фостер был убит. Не могу его найти.
      – Они здорово умеют прятать, эти девчонки.
      – А я здорово умею находить, если только дневник здесь.
      – Это точно. – Пибоди задумчиво вытянула губы трубочкой и огляделась. – Может, она все-таки не ведет дневник. Десять лет… Переходный возраст. Девочки уже начинают интересоваться мальчиками. В дневниках только о них и пишут.
      – Она развита не по годам. В любом случае я хочу видеть этот дневник, что бы там ни было написано. Пусть даже: «Мама с папой не дают мне сделать татуировку. Такие вредные!» Или: «Джонни Красавчик посмотрел на меня в коридоре!»
      – И что нам даст такой дневник, даже если он у нее есть?
      – Обычные ежедневные записи. Что мама сказала папе, что сделал учитель и так далее. Дети подмечают такие вещи. А эта соплячка еще и наглая к тому же.
      – У тебя все дети – наглые сопляки, – усмехнулась Пибоди.
      – Само собой. Но у этой что-то есть. – Ева оглянулась на зеркало, вспомнила, как Рэйлин смотрела на себя, вспомнила эту вспышку в ее глазах. – Если ее что-то разозлит или ранит ее нежные чувства, держу пари на твою задницу, она об этом напишет. Так где ее записи?
      – Ну… Может, Макнаб найдет что-нибудь скрытое на ее компе. Если она такая умная, она захочет держать свое недовольство подальше от мамочки, папочки и няни.
      – Пометь это флажком.
      – Есть. Только это как-то уж больно натянуто, Даллас.
      – Может, и натянуто, – ответила Ева. – А может, и нет.

      Когда предметы, изъятые из квартиры Страффо, были доставлены в управление, Ева захватила комнату для совещаний. Там они с Пибоди все разложили на большом столе и рассортировали по помещениям, из которых те или иные вещи были изъяты, а также по персонам, которым они принадлежали.
      Ева притащила в комнату для совещаний свою доску, прикрепила фотографии различных предметов.
      Изучила, обошла доску кругом, походила взад-вперед.
      – Прошу прощения, лейтенант. Мне нужно поесть.
      Ева рассеянно оглянулась.
      – Что?
      – Даллас, мне надо поесть, а не то я начну жевать собственный язык. Я могу заказать что-нибудь или сбегать в столовую.
      – Валяй.
      – Блеск. Чего ты хочешь?
      – Зацапать этого сукина сына.
      – Поесть, Даллас. Чего тебе принести?
      – Не имеет значения, лишь бы запивать кофеином. У нее был целый сундук фотографий.
      – Прошу прощения?
      – У Аллики. В ее комнате. Хорошенький такой сундучок на верхней полке в шкафу. Не то чтобы спрятан, но не на виду. Там полно снимков умершего сына, локон его волос, его игрушки, кусок одеяльца.
      – О боже! – Нежное сердце Пибоди сжалось от жалости. – Несчастная женщина. Как это, должно быть, ужасно.
      – Ни единой фотки на открытых местах, а у нее в сундуке их кучи. – Ева прошлась вдоль стола, остановилась возле горки предметов, изъятых из кабинета Оливера Страффо. – Ни в кабинете Страффо, ни в спальне, ни в семейных зонах ничего подобного нет.
      Пибоди подошла и встала рядом с Евой. Она попыталась увидеть то, что видела ее лейтенант.
      – У меня был троюродный брат, он утонул, когда был еще ребенком. Его мать избавилась от всех его вещей. Сохранила только одну рубашку. Рубашку она держала в своей швейной корзинке. Я думаю, никто не может предсказать, как люди будут реагировать на смерть ребенка. Принесу еду и кофеин.
      Пибоди покинула комнату, пока Ева не успела ее остановить.
      Оставшись одна, Ева обогнула стол, снова подошла к доске. Она думала о погибшем мальчике.
      Мальчишечка был хорошенький и забавный. На него приятно было смотреть. На всех фотографиях, кроме разве что снятых в младенчестве, на лице у него была широкая наивная улыбка. Счастливая здоровая семья, размышляла Ева, изучая фотографии, которые скопировала в комнате Аллики: члены семьи Страффо, все четверо, улыбаются в объектив. Дети в середине, родители по краям.
      Все касаются друг друга, выглядят очень симпатично. Настоящая семья.
      Она сравнила эту фотографию с той, что скопировала в комнате Рэйлин. В середине только один ребенок на этот раз – между отцом и матерью. И тут, хотя Аллика улыбалась в объектив, ее взгляд оставался пустым, а губы были заметно напряжены.
      Чего-то не хватало.
      Может, она пыталась заполнить пустоту светскими вечеринками, мероприятиями, встречами? Плотным расписанием? Лекарствами и мужчинами?
      «Не грусти, мамочка!»
      Шустрая девчонка эта Рэйлин. Смышленая, наблюдательная, злющая. Ну, в злости Ева не могла ее упрекнуть. Итак, Рэйлин отыскала ее в Интернете, прочитала ее послужной список, изучила дела. Сделать это, в общем-то, нетрудно, решила Ева, но интересно для десятилетней соплячки.
      Ей вспомнилась Никси – еще одна смышленая и наблюдательная девочка. Храбрая девочка. Она тоже потеряла брата, и не только брата – всю семью, весь свой мир, – в одну кошмарную ночь.
      Никси была полна любопытства, как и Рэйлин. Может, теперь они на свет такими появляются – шустрыми и любопытными.
      В их возрасте Ева только начала учиться в настоящей школе. Была ли она тогда любопытной? Может быть, может быть… Но она была не из тех, кто задает вопросы. Не в то время. И еще какое-то время после того. Долгое время. Ведь первые восемь лет ее жизни задать лишний вопрос означало получить кулаком в лицо. Или еще кое-что похуже. Лучше промолчать. Наблюдать, пытаться понять, сообразить самостоятельно. А то подашь голос не вовремя и кровью умоешься.
      Что-то в этом доме происходит, думала Ева. Что-то слегка накренилось в этой безупречно составленной конструкции. Она больше не боялась задавать вопросы. Знать бы только, какой вопрос правильный.
      Ева съела то, что некогда было цыпленком, а теперь зажато в листах, притворявшихся хлебом, и провела серию вероятностных тестов.
      Она знала, что забрасывает удочку наугад, строит предположения, следует инстинкту.
      Компьютер сказал ей, что ее инстинкт – полное дерьмо, но это ее ничуть не удивило. Тогда Ева провела гипотетический тест, опустив некоторые детали, и компьютер сказал ей, что она гений.
      – Да, вот это было бы здорово.
      Ева откинулась на спинку кресла. Глупо было проводить гипотетический или даже вероятностный тест, опуская отдельные детали. Но она удовлетворила свое любопытство.
      Заинтригованная, Ева переслала все материалы Мире и запросила ее мнение. Кроме того, она переслала все на свой домашний компьютер, собрала все, что хотела взять с собой, и, проходя через «загон», остановилась у стола Пибоди.
      – Я буду работать дома.
      – Уже почти конец смены.
      – Что ты хочешь этим сказать?
      – Ничего. Ровным счетом ничего.
      – Заеду по дороге в школу. Хочу еще раз осмотреться на месте. Передай Макнабу, чтобы электронику Страффо копал поглубже. О любых сомнениях, любых подозрениях докладывать мне.
      – Э-э-э… завтра выходной. Для меня, для тебя, для всех нас. День святого Валентина.
      – Господи боже! Считайте себя дежурным по вызову, детектив. Если я вам позвоню, приготовьтесь натянуть что-нибудь приличное поверх того непристойного наряда, в который вы намерены облачиться ради ублажения нездоровых инстинктов Макнаба.
      Пибоди торжественно кивнула.
      – У меня на этот случай плащ-палатка припасена, лейтенант.
      Ева задумалась.
      – Вынуждена признать, что меня тошнит. Ты не покинешь свое рабочее место, пока не закончишь отчет и не пошлешь мне его на компьютер. Здесь и дома. Твои записи мне тоже нужны. Впечатления, мнения.
      – У тебя что-то есть?
      – Сама не знаю. Между непристойными схватками, о которых мне даже думать противно, выбери время и просмотри школьные журналы обоих убитых и другие школьные записи. Отметки, протоколы встреч с родителями, словом, все.
      – И что мне искать?
      – Вот найдешь, тогда и дашь знать.
      С этими словами Ева вышла из «загона».
      Она спустилась по эскалаторам на первый этаж, бросила пару тоскливых взглядов на автомат с напитками. Ей хотелось пепси, но не хотелось вступать в контакт с проклятыми автоматами.
      Они ее ненавидели.
      Вместо того чтобы втискиваться в лифт, Ева спустилась в гараж по лестнице, на ходу вытаскивая телефон.
      Она позвонила Каро, и деловитая секретарша Рорка приветливо улыбнулась ей с экрана.
      – Как поживаете, лейтенант?
      – Неплохо. Нельзя ли… – Ева затормозила на полпути. Когда тебя спрашивают, как поживаешь, полагается задать тот же вопрос в ответ. Все время она об этом забывала. – Как вы поживаете?
      – Прекрасно. Хочу поблагодарить вас за приглашение погостить в вашем доме в Мексике. Мы с Ривой прекрасно провели там выходные. Там так красиво, и погода была прекрасная. Так приятно было немного отдохнуть от зимы и пообщаться с дочерью, нам этого не хватало.
      – Гм!.. – Ева понятия не имела о том, что Рорк пригласил Каро и ее дочь погостить пару дней в Мексике. – Я очень рада. – Теперь полагалось спросить, как поживает Рива. – Как поживает Рива?
      – Спасибо, очень хорошо. Она опять начала ходить на свидания… время от времени. Так приятно видеть ее опять в норме. Вы, конечно, хотите поговорить с Рорком?
      Ева мысленно перевела дух. Кажется, ей удалось пройти сквозь обмен любезностями без потерь.
      – Если он занят, просто передайте ему пару слов от меня, когда освободится.
      – Я проверю.
      Экран телефона засветился синим светом: Каро переключила ее в режим ожидания.
      Телефонный обмен любезностями слегка утомил Еву. Она села в машину. И тут синий свет на экране сменился синим взглядом Рорка.
      – Лейтенант!
      Господи, до чего же он хорош!
      – Прошу прощения, если прерываю совещание по захвату власти на земле.
      – Это было утром. Сейчас мы уже планируем захват власти над спутниками и малыми планетами.
      – Ну ладно. Я как раз выхожу. Собираюсь заглянуть в школу.
      – А зачем?
      – Сама не знаю. Просто хочу еще раз осмотреть место преступления.
      От его беспечной улыбки у нее все таяло внутри.
      – Составить тебе компанию?
      – А как же захват власти над спутниками и малыми планетами?
      – По-моему, это уже под контролем. Встретимся на месте.
      – Вот и хорошо. Отлично. – По правде говоря, это было просто бесподобно. – Увидимся.
      – Лейтенант?
      – Чертов трафик, – пробормотала Ева, не без борьбы вливаясь в поток машин. – Что?
      – Я люблю вас.
      Вот уж это точно было бесподобно.
      – Где-то я уже это слышала. А знаешь, ходят слухи, что я тоже тебя люблю. Чертов автобус! Извини, договорим после.
      Ева запихнула телефон в карман и бросила все свои душевные силы на борьбу с дорожным движением. Это была борьба не на жизнь, а на смерть. Добравшись до верхней части города, она вступила в другую смертельную схватку: нашла место для парковки и заняла его, после чего оставшийся путь в полтора квартала до школы проделала пешком.
      Он вылезал из машины, когда ей осталось пройти полквартала. Высокий и стройный. Его длинное черное пальто ветер надувал, как парус. Его машина отъехала: он, конечно, прибыл сюда с шофером, чтобы вернуться домой вместе со своей женой.
      Рорк обернулся. В точности как в самый первый раз. Обернулся, как будто почувствовал ее приближение, как будто знал, что она там. Обернулся и встретился с ней взглядом. И в точности как в первый раз, в тот самый первый раз, сердце подпрыгнуло у нее в груди.
      Это было ей несвойственно, обычно она так себя не вела, но иногда приходилось просто отдаваться на волю момента. Ева подошла к нему, ухватила за лацканы пальто и овладела его ртом. Сильным и горячим.
      Он обнял ее. Он всегда ее обнимал. Так они и стояли, слившись в жарком поцелуе, а вокруг них задувал ледяной ветер, ревели и гудели транспортные средства города Нью-Йорка.
      – Вот и она, – прошептал Рорк.
      – Да, вот и я. – Ева отстранилась. – Хорошо целуешься, умник. Насколько мне известно, пальчики у тебя тоже ловкие. Сделай так, чтобы мы попали внутрь.
      Он демонически заломил бровь.
      – Вы предлагаете мне вломиться в школу, лейтенант?
      – Приказываю, раз уж ты мой гражданский эксперт и консультант.
      – Обожаю, когда ты начинаешь использовать служебное положение. Это так возбуждает.
      – Да тебе стоит палец показать, и ты уже возбужден. Давай попробуй, приятель.
      Рорк подошел к двери, вынул из внутреннего кармана пальто миниатюрное устройство. Набрав код, он направил устройство на щиток системы сигнализации.
      Замки открылись как по волшебству, даже не пикнув.
      – Хвастун и задавака.
      – Ну, у меня действительно нашлась минутка, чтобы взглянуть на систему еще вчера вечером. А в ожидании приказа я запрограммировал небольшой обходной маневр. – Рорк открыл дверь и плавным жестом пригласил ее внутрь. – После вас, лейтенант.
      – А сигнализация?
      – Не надо меня обижать.
      Пожав плечами, Ева вошла.
      – А внутренняя сигнализация? Сканирование на входе?
      Рорк взглянул на сканер, ввел в свое устройство какой-то другой код.
      – Вот, прошу. Поскольку ты сама могла открыть своим универсальным ключом, полагаю, твоя цель была в том, чтобы убедиться, насколько легко и просто было бы проникнуть сюда без разрешения и остаться незамеченным.
      – Типа того. Допустим, кто-то, не имеющий твоих ресурсов и навыков. Насколько быстро этот «кто-то» сумел бы проделать то, что ты только что проделал?
      – Он, безусловно, провозился бы дольше. Все-таки я был первым учеником в классе, если можно так сказать. Но это несложная система. У вечно прогорающих и все распродающих магазинов на Пятой авеню и то лучше. – Рорк хлопнул ее по бедру, где под пальто была скрыта кобура. – Однако вот с этим могут быть проблемы. Мне потребуется минутка, чтобы отключить металлодетектор.
      – Валяй.
      Еву эта процедура не интересовала. Никто не пытался пронести в школу бластер или электрошокер, насколько ей было известно.
      – Сканер не обнаруживает яды. Да и с какой стати? – задумчиво проговорила она. – То же самое со шприцем. Убийца или убийцы могли спокойно пронести в школу и то, и другое. В любое время.
      – Можешь проходить. – Сам Рорк на минуту остановился и огляделся. – Ну и что мы тут делаем?
      – Сама не знаю.
      – Может, сыграем в нерадивого ученика и строгую учительницу? Строгая учительница задерживает нерадивого ученика после уроков.
      – Нет, – ответила Ева. – Пустые школы на меня жуть нагоняют. Полные тоже, но пустые еще хуже.
      На ходу Ева сунула руки в карманы.
      – Призраки погибших учеников, – замогильным голосом проговорил Рорк. – На самом деле они тут пленники.
      Ева засмеялась и толкнула его локтем в бок.
      – Точно!
      – Сам-то я в таких местах почти не бывал, по крайней мере, пока за меня не взялся Соммерсет. Он настаивал на посещении.
      – А мне приходилось учиться в государственных школах, и они были совсем не такие. Не было всей этой роскоши, зато охрана была прямо тюремная. Я их ненавидела. – Ева остановилась возле открытой двери одного из классов. Для нее это была тюремная камера. – Первые несколько лет я просто пребывала в страхе и сама себе казалась круглой дурой. Потом решила: «Ладно, я все уже поняла. Как отсюда выбраться?»
      – А как только выбралась, тут же побежала в полицейскую академию.
      – Это совсем другое дело.
      – Потому что ты сама ее выбрала. – Рорк взял Еву за руку. – Ты сама этого хотела.
      – Верно. И в полицейской академии всем было наплевать, знаешь ли ты, что такое деепричастный оборот, и сумеешь ли написать сочинение о социально-политических последствиях Городских войн. И потом была еще такая вещь, как геометрия.
      – Геометрия – это вещь?
      – Ну, всякие там линии – прямые, кривые и прочая муть. Площадь, радиус и все такое, у меня от них голова болела. Но я тоже думаю геометрией – расстояние, угол, кратчайший путь между двумя точками. – Ева начала подниматься по лестнице. – Кабинет первого убитого. Это… Черт, да это же середина всей этой штуки!
      – Какой штуки?
      – Середина всего пространства. – Ева подняла руку и изобразила в воздухе нечто, долженствующее обозначать пространство.
      – Ну, это зависит от пространства, не так ли? Если ты имеешь в виду окружность, тогда это просто центр. Или, если мы все еще говорим об окружности, это может быть центральный угол, то есть угол, вершина которого находится в центре.
      Ева остановилась, когда он произнес слово «вершина».
      – И тогда, поскольку центральный угол разрезает окружность на две дуги, будет малая дуга – меньше ста восьмидесяти градусов – и большая дуга, которая всегда больше ста восьмидесяти градусов.
      – Абсолютно верно. – Рорк улыбнулся и пожал плечами. – Я всегда любил геометрию.
      – Псих. – Ева нахмурилась, вглядываясь в глубь коридора. – Ну вот, теперь я забыла, куда шла.
      – Или, может, тебе нужна касательная? – невозмутимо продолжал Рорк. – Точка касания – это такая точка, где прямая пересекается с окружностью. Одна-единственная точка.
      – Заткнись.
      – Ты же сама спросила. Конечно, твоя фигура может быть и треугольником. И в этом случае…
      – Ровно через пять секунд, если ты не прекратишь, я в тебя выстрелю и оглушу до полного бесчувствия.
      – А знаешь, что мне нравится еще больше, чем геометрия? Отыскивать мертвые зоны, недосягаемые для камер наблюдения. Но геометрия мне при этом помогала. И еще мне нравилось поймать молоденькую девчоночку и…
      Рорк схватил ее, повернул лицом к себе, прижал к стене и, усмехаясь, поцеловал от всей души. Его губы сумели сделать то же самое, что всегда делала с ней геометрия. У нее помутилось в голове.
      – Мне надо работать. А удалять мне гланды будешь потом.
      – Эх ты, романтическая дурочка. Но я, кажется, знаю, что ты ищешь. Это касается пересечений и отношения промежуточности.
      Еве пришлось прижать палец к веку, чтобы остановить начинающийся тик.
      – Нет такого слова – «промежуточность». Нет и быть не может.
      – Представь себе, такое слово есть. В языке математики. И я думаю, это кабинет твоего первого убитого. Это промежуточная точка между другими точками. А также точка пересечения линий в первой теореме.
      – Давай оставим геометрию, потому что у меня мозги от тела отделяются, а я лучше приберегу это для секса. Кабинет Фостера. – Она указала рукой. – Он был пуст в течение по крайней мере пятидесяти минут дважды в тот день. До начала уроков и во время четвертого урока, что давало убийце полную возможность влить отраву в термос или просто подменить его. Сегодня я собираюсь отработать версию с подменой. Может, мне повезет. Кружка-термос была надписана его именем. В общем… – Ева подошла к двери, декодировала печать и открыла дверь. – В других классах шли уроки, в том числе и в классе второго убитого. Вот здесь. – Она открыла дверь в кабинет литературы. – Во время второго пятидесятиминутного интервала, когда в кабинете Фостера никого не было, Уильямс покидает свой кабинет примерно на десять минут. По его словам, он был в туалете.
      – И это дает тебе отрезок от одной точки до другой. Возможность и мотив.
      – Угу. Было ли у него средство, еще предстоит доказать. Не могу связать Уильямса с ядом. Откуда он его взял, как он его выбрал? Тем временем в коридоре есть движение. Сантехник работает в уборной для мальчиков. Он чист. Досье нет, мотива нет, прекрасный послужной список, женат, трое детей, двое внуков учатся в этой школе.
      – Но он представляет собой еще одну точку пересечения.
      – Точно. Он видел, и его видели. Моузбли, Хэлливелл, Уильямс и Доусон. Потом Рэйлин Страффо и Мелоди Бранч. Все они в какой-то момент пересекаются с Доусоном. На нижнем уровне Хэлливелл пересекается с двумя другими учениками.
      – И еще есть неизвестный член уравнения. – Рорк быстро подставил данные. – Возможность того, что неустановленное лицо двигалось параллельным курсом. Отрезок, не пересекшийся с другим отрезком, но добравшийся до центральной точки.
      – Посторонний. Аллика или Оливер Страффо, например. Любой из них мог, заранее подготовившись, обойти проверку системой безопасности, добраться до центральной точки, когда Фостера не было на месте, – это известная информация, – отравить или подменить термос и уйти. Меньше шести минут, чтобы войти, добраться до кабинета истории, отравить напиток или подменить термос и уйти. Я засекла время.
      Ева опять остановилась, повернулась кругом. Тяжело вздохнула.
      – Кто-то из них мог это сделать и остаться незамеченным. Риск невелик, даже если бы кто-то их заметил: их дочь учится в этой школе. Что они здесь делают? Любое объяснение приняли бы, не моргнув глазом.
      – Но их никто не видел.
      – Да, их никто не видел. В этот день Страффо был у себя на работе. Входил и выходил несколько раз. Дверь была закрыта. Мог он выскользнуть оттуда, добраться сюда и сделать это? Мог. Вероятность крайне мала, но исключать ее нельзя. Аллика ходила по магазинам. Тот же случай. А вот в день второго убийства Аллика точно была в школе. Отметилась на входе, задержалась на какое-то время.
      Опять Рорк подхватил логику ее рассуждений:
      – Если она вознамерилась устранять учителей, зачем ей в первом случае следовать параллельным курсом, а во втором – пересекаться?
      – Вот именно, – кивнула Ева. – У меня есть и другие доводы за и против, но этот меня цепляет по-настоящему. Никто бы ничего не заподозрил, если бы она пришла в школу в день убийства Фостера. Под любым предлогом.
      Ева вернулась к кабинету истории и вспомнила, как Фостер лежал на полу в лужах собственных исторгнутых масс.
      – Оба убийства совершены не импульсивно, не в порыве страсти, они просчитаны, все сделано чертовски умно. Со стороны Аллики было бы умнее прийти открыто. Я не верю, что это она. Она слишком эмоциональна, ей такое просто не потянуть. Сам Страффо – да, у него есть и самообладание, и целеустремленность, а вот у его жены нет. И все же…
      – Что-то в ней тебя смущает.
      – Да, кое-что есть. Но мне надо сперва самой все хорошенько обдумать, а потом уж выкладывать. А тем временем Фостер возвращается, входит, закрывает дверь. У него перерыв на завтрак, и он готовит план следующего урока. Пьет свой отравленный горячий шоколад. Если бы медики пришли ему на помощь в первые несколько минут, его могли бы спасти. Он был бы жив. Но убийца поставил на то, что все пройдет именно так, как оно и прошло.
      Ева вошла в кабинет и как будто снова увидела Фостера. На этот раз живого. Вот совершает обычные, привычные действия.
      – Садится. Отсылает шутливое и нежное письмецо жене по электронной почте. Начинает работать над контрольным вопросником, как и планировал. Пьет шоколад, умирает.
      – В мучениях, – вставил Рорк, догадавшись, что она разыгрывает в уме всю сцену.
      – В мучениях. Потом две девочки уходят со своего классного часа на первом этаже, поднимаются сюда, видят сантехника, общаются с Доусоном, показывают пропуска и входят в кабинет истории.
      – Можно вопрос? Почему твой радар не засек Доусона?
      – Нет мотива, нет смысла, нет флюидов. Учительствует двадцать с лишним лет, из них пятнадцать здесь. Никаких подводных течений. Он это… Как это называется? По типу напоминает черепаху.
      – Неторопливый и устойчивый.
      – Точно, – кивнула Ева.
      – Второй вопрос. Ты далеко ушла от директора Моузбли, хотя сама же доказала, что у нее был мотив.
      – Верно. – На ходу ероша пальцами волосы, Ева вышла из кабинета истории. – Может, я жестоко ошибаюсь, но не вижу я ее в этой роли. Убийства на ее священной территории, в ее смену? Для нее это худший из кошмаров, страшнее разоблачения ее сексуальных похождений. У нее на глазах из школы утекают ученики, пресса говорит бог знает что. Может, она это сделала, может, думала, что сумеет как-то все развернуть, чтоб по ней не ударило, минимизировать ущерб. Но не похоже. И все-таки мне хочется ее поджарить за то, что прикинулась изнасилованной. Сука. – Ева нахмурилась. – На чем я остановилась?
      – Две девочки входят в кабинет истории.
      – Точно. Приди они на четверть часа раньше, у Фостера был бы шанс. А теперь он мертв, и они выбегают из класса с воплями. Доусон бросается на крик, видит, что случилось, вызывает директора.
      – Вполне предсказуемая цепь событий.
      – Вот именно. Теперь возьмем Уильямса.
      Ева провела Рорка вниз, через фитнес-центр в зону бассейна.
      – Неплохо, – заметил Рорк.
      – Да, совсем неплохо. И для детей, и для учителей. Вот здесь Уильямс пересекается с Моузбли. Аллика Страффо тоже здесь, хотя и не пересекается. Согласно ее показаниям, она пришла повидаться с Уильямсом и, используя твою терминологию, прошла параллельным курсом по отношению к нему и Моузбли. Невольно подслушала их ссору.
      Со своего места Ева видела выходы и входы в зону бассейна. Учителей. Учащихся.
      – Она уходит, Моузбли уходит, тут есть пересечения между ней, Хэлливелл и Доусоном. Доусон входит и видит Уильямса. Во второй раз за одну неделю натыкается на труп.
      – Поразительное совпадение.
      – Знаю, знаю. Но и он, и медсестра, которую тоже вызывали на место в обоих случаях, находятся на периферии. Кто-то еще дошел до центра обоих кругов и остался незамеченным. – Ева сосредоточенно уставилась на поверхность воды. – Оба раза.
      – Ты уверена, что это один и тот же человек?
      – О, да, я уверена. Я даже уверена, что знаю, кто убийца, но у меня нет мотива. А в этом деле мотив важен, как ничто другое.
      – Ну давай уже, колись.
      Ева чуть было не сказала, но покачала головой:
      – Давай не сейчас, хорошо? Мне хотелось бы посмотреть, как электронный гений вроде тебя докажет эту теорему, не подглядывая ответ в конце задачника. И с Мирой хочу все это обговорить. Пока что у меня ничего нет, кроме того, что я нутром чую. Первым делом надо накопать вещественные доказательства, прокачать версию с «походной кружкой».
      – Мы пойдем за покупками?
      – Просто проверим несколько мест, где такие модели продаются, в радиусе десяти кварталов.
      – Смотри-ка, ты сказала «в радиусе». И кто из нас псих?
      – Остряк-самоучка.
      Рорк взял ее за руку.
      – Вот это больше похоже на правду.
      Для Евы это был не поход по магазинам, а обычная полицейская работа. Обычная полицейская работа, монотонная и скучная.
      Она беседовала с продавцами, с менеджерами. С болтливыми и немеющими при виде полицейского, не понимающими, что к чему. Модель, о которой она расспрашивала, была популярной, пользующейся спросом. Не самой дешевой, но и не самой дорогой. Прекрасного качества, повторяли все подряд. Практичной, удобной, не знающей сносу и внешне привлекательной.
      – За две недели до Рождества нам пришлось заказать новую партию, – сказал Еве жаждущий помочь молодой помощник менеджера. – Подходящий предмет для рождественского чулка, прекрасный подарок, если вы не успели подготовиться заранее. Они были у нас на распродаже. Расходились, как горячие пирожки. До сих пор прекрасно продаются. День святого Валентина. Бесплатная монограмма в сердечке или просто украшение в виде сердца.
      – Замечательно! У вас есть записи? Я ищу проданный термос с гравировкой имени Крейг. – Ева произнесла имя по буквам.
      – Сейчас проверю. Если куплено в кредит или на карточку, мы это фиксируем. Если за наличные – нет. Большинство людей наличными не пользуются: стоит им сюда прийти, как они не могут удержаться и начинают покупать множество вещей.
      – Ясно.
      Пока он проверял, Ева огляделась и заметила, что Рорк бродит по магазину, присматривается, изучает. То есть ведет себя именно так, как большинство людей, посещающих магазины.
      – Мне очень жаль. – Похоже, помощник менеджера говорил искренне. Вид у него был сокрушенный. – У нас не зарегистрирована продажа данной модели – или любой другой модели – с гравировкой «Крейг» в любом написании за последние тридцать дней.
      – Проверьте за предпоследние тридцать дней.
      – О… – Теперь он расстроился. – Это займет несколько минут. Проверить можно только по основному компьютеру в конторе. Это ведь уже прошлый год. Вам придется подождать.
      – Договорились. Я подожду.
      Обернувшись, Ева увидела, что Рорк уже не просто осматривается в магазине, он покупает. Она стремительно пересекла магазин, лавируя среди прилавков с товарами.
      – Ты что это творишь?
      – Делаю покупку.
      – Как? Зачем? – «Наверно, это своего рода болезнь», – решила она. – У тебя уже есть по шесть пар всего на свете.
      Рорк лишь улыбнулся в ответ и забрал у продавца пакет с покупкой.
      – Спасибо. А теперь, – он повернулся к Еве, – похоже, у меня будет на одну пару больше всего на свете. Что-нибудь нашла?
      – Нет. Все еще проверяю. Я так и знала, что в конечном счете все сведется к наличным. Убийца все рассчитал. Он не оставит бумажный след. Чего проще – войти в один из этих магазинов, купить термос, доплатить за гравировку, расплатиться бумажными деньгами и выйти. Никто тебя не запомнит.
      Помощник менеджера вернулся, рассыпаясь в извинениях.
      – Мне очень жаль, я не смог найти то, что вы ищете. Могу поспрашивать, вдруг кто-нибудь из продавцов помнит.
      – Да, это было бы здорово. Спасибо. Свяжитесь со мной, если что-то обнаружите.
      Ева протянула свою визитную карточку.
      – Вычеркиваем, – сказала она, выходя из магазина. – Но сделать это было необходимо.
      – Вот, держи. – Рорк вынул из фирменного пакета пару перчаток. – Взамен тех, что ты успела потерять после Рождества.
      – Я их не теряла. – И почему она вечно теряет перчатки? – Просто они где-то в другом месте.
      – Да, конечно. Вот эти ты можешь надеть прямо сейчас. А вот эти, – он похлопал по пакету, – будут лежать у тебя в машине на случай, если ты потеряешь те, что сейчас у тебя на руках.
      – А когда я и эти потеряю?
      – Вернемся к исходной позиции. И что теперь? Пойдем поужинаем или вернемся к работе?
      – Мы могли бы поработать за ужином.
      – Удивительно, как это нам подходит. – Рорк обнял ее за плечи. – Я сяду за руль.
      Поскольку Ева выбрала место, где заказать ужин на дом, она позволила Рорку выбрать меню. Следовало догадаться, что это будет рыба. Может, это у него от того, что родился на острове? Хотя она знала: скорее всего, он выбрал рыбу, потому что для нее будет полезно.
      Но рыба оказалась вкусной, как и гарнир из риса со специями и овощами. А с бокалом белого вина все прошло в желудок легко и гладко.
      Ева рассказала Рорку об обыске в пентхаусе Страффо. И теперь она ждала от него замечаний, наблюдений, комментариев, догадок. Она рассказала ему о том, что знала, видела, слышала, заметила. Опустила только пока еще крошечное зернышко уверенности, уже пустившее корни у нее в душе.
      – Печально, – сказал он.
      – Что именно?
      – Не что, а кто. Жена Страффо. На нее больно смотреть. Держит ежедневники мужа и дочери вместе со своим собственным. Она должна знать, кто и где находится, кто и что делает, не так ли? Не хочет, чтобы ее собственное расписание, ее желания и интересы вступили в противоречие с их планами. И потом, есть еще и ее памятный сундучок.
      – Я тоже подумала о памяти. О воспоминаниях.
      – Так и есть. Она хочет, чтобы воспоминания о сыне были всегда свежи в памяти, хочет увековечить его. Ради себя. Только ради себя. Это очень печально. Для матери это должно быть просто ужасно. И потом, ты говоришь, что она прятала кое-что из лекарств. Не хочет, чтобы муж о них знал. Не хочет расстраивать его? Разочаровывать? Беспокоить? Вот она и хранит от него свои маленькие секреты.
      – О, да, – согласилась Ева. – Секреты у нее есть.
      – Думаешь, они имеют касательство к этим убийствам? Каким образом?
      – Для нее жизненно важно сохранить статус-кво. – Поскольку Еве легче было рассуждать, имея перед глазами видеоряд, она вывела фото Аллики с удостоверения личности на стенной экран. – Она порвала с Уильямсом. Но мужу с ним изменила, тут двух мнений быть не может. – Разделив экран, она вывела рядом с лицом Аллики лицо Оливера Страффо. – Но тем самым она опасно накренила свою собственную лодку. Ее это напугало. Ей надо, чтобы воды успокоились. А они никак не желают успокаиваться. Во всяком случае, у нее в душе. Но надо делать вид, что все в порядке. Поэтому ей нужны лекарства.
      – Не понимаю, какое отношение это имеет к твоему расследованию.
      – Все связано. Она потеряла ребенка.
      Ева добавила к изображениям снимок невинного и обреченного маленького мальчика.
      – Он очарователен, – заметил Рорк.
      – Да, на него приятно смотреть. На Аллику тоже. Но ее фотографии четко делятся на «до» и «после». Вот что меня больше всего поразило в этом доме. На снимках это видно. В глазах. Они оба – и муж, и жена – ранены и истекают кровью. Они ходят, они заняты делами, делают вид, что все в порядке. Вот она споткнулась, завела эту интрижку на стороне. Он знает. По крайней мере догадывается. Думаю, он знает, что она порвала с любовником. Он не устраивает ей сцену. Поддерживает видимость, статус-кво. Они уже потеряли одного ребенка. Они не могут провести себя и свою дочь через испытание разводом.
      Ева добавила на экран фотографию Рэйлин.
      – А теперь у нас есть два убийства, и оба совершены прямо у них на заднем дворе. Затрагивают их напрямую. Она напугана, вся дрожит. Он замкнут и рассержен.
      – А девочка?
      Ева взглянула на экран.
      – Зачарована.
      – Вот оно что. Дети бывают очень жестоки. Смерть для них – это то, что касается только других. Она так далека от них самих. Они так невинны, что верят, будто смерть их не затронет. Поэтому она кажется такой притягательной и интригующей.
      – И ты называешь это невинностью? Это больше похоже на наивность.
      – Наверно, это лучше назвать просто детством. – Рорк подлил вина ей и себе. – Просто их детство не похоже на твое или мое.
      – Да уж. Совсем не похоже. Рорк?
      – Да?
      Ева начала говорить, но передумала и продолжила уже о другом:
      – Мне кажется, мы с тобой просто не можем объективно судить о такой семье, как эта. – Ева указала на экран. – Но я точно знаю, что в этом доме есть ответы на мои вопросы. И я их найду. Каждый из них, каждая сторона этого квадрата, ставшего треугольником – отец, мать, дочь, – она нарисовала треугольник в воздухе, – что-то знает. Что-то их соединяет и в то же время держит на расстоянии друг от друга. И мне придется изучать каждый отрезок по отдельности, чтобы понять.

      После ужина Ева начала поиск и сравнительный анализ всех имен из адресных книжек, изъятых в доме Страффо. Пока шел поиск, она принялась составлять сравнительную таблицу расписаний.
      «Пересечения, – подумала она вновь. – Параллельные линии. Но тут треугольник, а не круг».
      Она машинально начертила треугольник в блокноте, провела горизонтальную прямую линию в середине.
      – Как бы ты это назвал?
      Рорк заглянул ей через плечо.
      – У тебя здесь пропорциональность относительно средней точки. Отрезок, концы которого являются средними точками двух сторон треугольника. Отрезок, параллельный третьей стороне, по длине равен половине длины этой стороны.
      – Нет, ты просто суперпсих. А я вижу что-то вроде коробки внутри треугольника. Связь с другим источником.
      – И это тоже.
      Рорк ушел в кухню, а Ева встала и внесла дополнения в данные на доске. Она не успела закончить, а компьютер уже сигнализировал о выполнении задания.
      – Вывести результаты на экран. – Только она повернулась, как Рорк вернулся из кухни с подносом в руках. – Мы же уже поели?!
      – Действительно, поели. – Он подошел к столу, поставил поднос, взял с него десертную тарелочку и протянул ей. – А это домашнее шоколадное печенье со сливочной тянучкой.
      Ева почувствовала, как ее сердце просто тает. И ничего она с этим поделать не могла.
      – Черт бы тебя побрал, ты никогда ничего не упускаешь!
      – Можешь потом поблагодарить Соммерсета.
      – Ага, как же.
      – Это я его попросил испечь порцию, поэтому можешь поблагодарить и меня тоже.
      Рорк держал тарелочку так, чтобы она не могла дотянуться. Указательным пальцем свободной руки он выразительно постучал по губам. Ева картинно закатила глаза, наклонилась, чмокнула его в губы и схватила печенье.
      – Будь я проклята, если поцелую Соммерсета в его птичий клюв. – Она откусила от печенья и застонала. – О боже, да это просто… А еще есть?
      – Возможно.
      – Пожалуй, не стоит съедать сразу все. Мне кажется, это шоколадный вариант тяжелых наркотиков. Типа «Зевса». – Откусив еще, Ева принялась за чтение данных. – Черт! Я же знала, что я права.
      – Насчет? – Рорк пробежал глазами данные. – Некая Хармон Куэлла, пол женский, возраст – пятьдесят восемь, проживает в Таосе, штат Нью-Мексико. Два брака, два развода, детей нет. Род занятий: художник.
      – Что за художник?
      Склонив голову набок, он продолжал читать.
      – Специализируется на модных украшениях из камня и кожи. Из кожи… Вот оно что…
      – Вот оно что? – возмутилась Ева. – Черта с два! Это прямое попадание! Если это не источник рицина, я не знаю, что сделаю. Поцелую в губы Соммерсета, вот что! Клещевина до сих пор растет в диких засушливых местах. Бьюсь об заклад, в штате Нью-Мексико такие места есть. И, бьюсь об заклад, художник по коже, живущий в тех местах, использует касторовое масло для выделки кожи.
      – Такая вероятность, безусловно, существует, но каким образом Куэлла Хармон связана – или мы все еще говорим «пересекается» – с убитыми?
      – А таким образом, что она тетка Аллики Страффо с материнской стороны. Средство, – заключила Ева. – Мы подошли напрямую к средству. Компьютер, поиск по ежедневникам каждого из Страффо на предмет поездки в Нью-Мексико за последние полгода. Нет, поправка. Пусть будет полный год. И/или упоминание о визите Хармон Куэллы в указанное время в Нью-Йорк.
      «Принято. Работаю».
      – Думаешь, Страффо взял образец рицина у этой женщины, с ее ведома или без, привез его в Нью-Йорк, а потом использовал, чтобы отравить Фостера?
      – Зуб даю.
      – Согласен, средство ты нашла, но, Ева, ты опять потеряла мотив. Неужели ты этого не видишь? Если только компьютер не выдаст, что контакт с этой Хармон состоялся в течение последнего месяца или двух, значит, это было еще до контактов Аллики с Уильямсом. До того, как Фостер об этом узнал.
      – Угу. Параллельные линии.
      «Задание завершено. Страффо Оливер, Аллика и Рэйлин летали коммерческим рейсом из Нью-Йорка в Таос, Нью-Мексико, 26 ноября. Вернулись в Нью-Йорк коммерческим рейсом 30 ноября».
      – Это же до того, как Аллика закрутила с Уильямсом, согласно их показаниям. Разве не так?
      – Так.
      Ева мрачно улыбнулась.
      – Стало быть, если только Страффо не экстрасенс со склонностью к ясновидению, с какой стати ему везти ядовитое вещество коммерческим рейсом до того, как его жена вильнула налево?
      – Может, в то время это было не ядовитое вещество. Может, это был просто мешочек зерен. Тут все дело в планировании и подготовке. Возможность. Случай. Любопытство.
      Все это время Ева расхаживала взад-вперед вдоль доски. Потом она прикрепила новые фотографии, внесла новые данные.
      – Компьютер, распечатать данные на экране. «Принято».
      Теперь Рорк подошел к доске и принялся ее изучать, пока Ева забирала из принтера распечатку. Он видел, что она что-то комбинирует. Она группировала и перегруппировывала данные на доске, располагая их в соответствии с какой-то схемой у себя в голове.
      Рорк знал, что ее ум устроен, как лабиринт, и в то же время прямолинеен, текуч, но удивительным образом упрям и негибок. Он восхищался ее умом, но так и не мог постичь, как этот ум работает. Ее внутреннее чутье – он в это свято верил – было практически безошибочным.
      Он отступил на шаг, выбросил все из головы и постарался сосредоточиться. Ему хотелось понять, что за схему она выстраивает. А когда понял, он испытал мгновенный шок. Реакция последовала мгновенно.
      – Ты же это не всерьез.
      – Ты это видишь?
      – Я вижу, что ты шьешь, какую схему выстраиваешь. Но я не могу понять, почему ты метишь в этом направлении. У меня в голове не укладывается.
      – Думаешь, десятилетняя девочка не может быть хладнокровным убийцей? – Ева бросила это небрежно, походя, пока прикалывала фотографию и данные Куэллы Хармон сбоку от треугольника Страффо. – Я убила, когда мне было восемь.
      – Это не убийство. Даже близко не стояло! Не говоря уж о хладнокровии. Ты спасла свою жизнь и уничтожила монстра. А тут ты утверждаешь, что девочка хладнокровно и предумышленно спланировала и осуществила убийства двух взрослых людей.
      – А может, и не двух, а больше.
      Ева раскрыла папку и вынула уже распечатанную раньше фотографию Тревора Страффо. И прикрепила ее в центре треугольника.
      – Боже милостивый, Ева.
      – Может быть, он упал с лестницы. Я говорю, «может быть». А может быть, ему помогли. Может быть, в этом трагическом инциденте замешана его сестра. – Теперь ее взгляд был прикован к фиалковым глазам Рэйлин Страффо. – Двое детишек. Взволнованы, торопятся, бегут. Один спотыкается о другого. Или о свои собственные ноги. Не имеет значения. Но… знаешь что? – Ева повернулась. Бесстрастные глаза копа уставились прямо на него. – Я так не думаю. Я думаю, она его столкнула. Я думаю, она его разбудила, пока родители еще спали. Выманила его из постели. «Шшш, не шуми. Там внизу Санта! Давай посмотрим».
      – Боже милостивый, – шепотом повторил Рорк.
      – А потом, когда они подходят к лестнице, энергичный толчок. И все, нет больше маленького братика, посягающего на твою территорию. Выталкивающего тебя из центра круга.
      – Как тебе такое в голову приходит? Она же сама была совсем малышкой, когда это случилось.
      – Семь. Ей было семь. Пять лет из этих семи она купалась в лучах прожекторов, и все они были направлены на нее, а теперь вдруг надо делиться. Может, поначалу это было внове – давай поиграем с малышом! А потом ей надоело. Родители больше не обращают внимания на Рэйлин, на принцессу Рэйлин, все совсем не так, как раньше. Надо же это исправить, не так ли?
      – То, что ты говоришь… Это просто ужасно.
      – Убийство всегда ужасно. Мать знает, – тихо добавила Ева. – Она знает. Она в ужасе, ей тошно, она пытается то так, то этак вырваться из этого ужаса, бежать от него, но у нее ничего не выходит.
      – Ты так уверенно рассуждаешь…
      – Я видела это в ней. Я это чувствую. Но чувствовать – это одно, а доказать – совсем другое.
      Рорку пришлось бороться с собой, чтобы одолеть инстинктивное неприятие и отторжение.
      – Ладно, допустим даже, ты права насчет мальчика. Но почему Фостер? Почему Уильямс? Из-за романа с ее матерью?
      – Я думаю, плевать она хотела на роман матери. Секс ее пока не интересует и впрямую не затрагивает. Я не знаю – почему, в том-то вся и хрень. Я посадила Пибоди проверять школьные журналы Фостера. Вдруг он поймал ее на списывании или воровстве.
      «Не вписывается, – думала Ева, досадуя на себя. – Не строится».
      – Мы нашли наркоту в шкафчиках учеников. Может, Рэйлин толкает ее или пользуется. В общем, если она чувствовала, что он ей каким-то образом угрожает, если ей казалось, что он может как-то испортить ее идеальный мир, она могла убить его, чтобы это предотвратить.
      Ева принялась расхаживать взад-вперед.
      – Мне нужно мнение Миры. По-моему, девчонка идеально вписывается в психологический портрет. Но мне нужно, чтобы Мира это подтвердила. И еще мне нужно завтра побеседовать с Алликой наедине. Вымотать ее, пробиться сквозь ее защиту. Мне нужно больше, чем у меня есть сейчас, потому что, если только я не окончательно сбрендила, эта девчонка убила троих за первые десять лет своей жизни. А ведь она еще даже не вышла на расчетную скорость.
      – Откуда ей знать, что такое рицин, не говоря уж о том, как им пользоваться?
      – Она умна. Ей хватает ума слушать, наблюдать и пользоваться Интернетом.
      – А парализующее вещество, использованное на Уильямсе? Откуда она его взяла?
      – Она добровольно работает в какой-то организации «Детская помощь». Знаешь, что они делают? – Ева постучала по копии забитого под завязку расписания Рэйлин. – Посещают педиатрические отделения, дома престарелых, навещают больных, стараются их развеселить. Бьюсь об заклад, она могла стырить все, что хотела. Кто ж будет в чем-то подозревать эту милую девочку, проявляющую такую высокую гражданскую ответственность? Мне нужно найти ее дневник.
      – А ты уверена, что он у нее есть?
      – Эту маленькую ошибочку она сделала с самого начала: упомянула при мне, что ведет дневник. Очень уж ей хотелось привлечь к себе внимание. Вот и привлекла. Я сразу насторожилась, при первой же встрече с ней, – сказала Ева. – Все эти «я, я, я»… «Я видела, я нашла, я думаю, я знаю». Правда, я не сразу оценила ее по достоинству. – Губы Евы сжались. – Но и она меня недооценила. Откуда ей было знать, что я начну проводить обыск у нее дома? Вторгнусь в ее личное пространство? Все это записано в ее дневнике. От начала до конца. Кто может хлопнуть ее по спине и сказать, что она молодчина? Только она сама. А как это сделать? Единственный способ – написать об этом. Она вынесла дневник из дома до того, как мы провели обыск.
      Опять Ева подошла к доске, анализируя детали, отделяя их друг от друга, компонуя по-новому.
      – У нее была уйма времени, чтобы вынести дневник из дома, пока ее папочка напрягал свои адвокатские мускулы. Черт, может, она уже уничтожила дневник. Ей хватит ума от него избавиться, чтобы прикрыть свою задницу. Может, на данный момент мне придется доказывать, что у нее был дневник.
      – Уж больно хладнокровно ты рассуждаешь, – заметил Рорк.
      – Приходится. Слишком долго я не хотела этого видеть. Пропускала мимо себя снова и снова. Господи, да кому была бы охота в это лезть? Мне не хотелось смотреть на эту девочку с ее хорошенькими локонами и видеть убийцу. Но я увидела. Я вижу. И если я хочу добиться справедливости для убитых, мне нужно найти и увязать все детали. Бантиком завязать. Никто не захочет вешать множественные предумышленные убийства на хорошенькую школьницу.
      – Ну, если ты права, вдруг их было больше?
      С тяжелым вздохом Ева вручную поменяла изображение на экране, вывела идентификационное фото Рэйлин.
      – Да, мне это тоже приходило в голову. И застряло. А вдруг их было больше? Она навещала в больнице больных детей, в доме престарелых – больных стариков. Вдруг она кого-то из них вывела из игры? У нее плотное расписание. Занятий столько, что черт ногу сломит. Со сколькими людьми она пересекается каждый день, каждую неделю, месяц и так далее? Может, где-то был еще один несчастный случай, еще одна смерть, еще одно нераскрытое убийство? Рано или поздно я это узнаю.
      – Должно быть, она тяжело больна.
      – Не знаю. Больна она или нет, я сделаю все, что в моих силах, чтобы она заплатила за свои дела. – Взглянув на лицо Рорка, Ева почувствовала, как напрягаются ее собственные лицевые мышцы. – Ты считаешь, что я должна ее пожалеть?
      – Богом клянусь, не знаю. Сам не знаю, что думать, но ты в это веришь. И ты нарисовала убедительную картину. Ты показала, что этот ребенок – хладнокровный убийца. – Рорк опять подошел к треугольнику на доске, к семейной галерее. – Позволь тебе возразить. Ты рассматривала возможность того, что убийства совершил один из ее родителей или оба. А она каким-то образом об этом узнала. И ты видишь в ней именно это.
      – Мы рассмотрим эту возможность.
      – Ева! – Рорк повернулся к ней. Его взгляд обжигал, а вот руки были нежны и кротки, когда он коснулся ее волос. – Я должен спросить. Тебе почему-то хочется, чтобы это была она? Что-то внутри тебя этого хочет?
      – Нет! Нет. Наоборот, что-то внутри меня не хочет, чтобы это была она. Потому-то я так долго и не хотела этого видеть. Потому-то и не копалась в этом. Но сегодня, стоя лицом к лицу с ней в этой идеальной комнатке маленькой девочки, я просто не могла не увидеть. Я больше не могла обманывать себя. Я не стану ее жалеть, Рорк. Но мне тошно об этом думать.
      – Ну ладно. – Он прижался лбом к ее лбу. – Ладно. Чем я могу помочь?
      – Вообрази, что тебе десять лет, что ты девочка и ты убийца. Попробуй думать, как она.
      – Не могу сказать, что это мой обычный репертуар, но попробую.
      – Если бы ты вел дневник и не уничтожил его, если – допустим, ты такой умный, – успел сообразить, что его надо вынести из дома, где бы ты его спрятал? – Ева снова прошлась вдоль доски. – Она занимается балетом, допустим, там у нее тоже есть какой-то шкафчик. А может, у нее есть тайник где-то еще, например, у одного из больных, которых она навещает. В школе – слишком рискованно. Она такую глупость не сделает. Может быть…
      – С кем она водится? Кто ей ближе всех?
      – Что? Я считаю ее убийцей, но не думаю, что она уже занимается сексом.
      – Я имел в виду друзей, Ева. С кем она дружит?
      – О! – Ева прищурилась. – Я бы проголосовала за Мелоди Бранч. Мелоди Бранч была с ней, когда они нашли Фостера. И они регулярно ходят друг к другу в гости. Но это большое допущение. Придется мне позвонить Пибоди и попросить ее поработать сверхурочно. Завтра мы нанесем визит Мелоди и Аллике тоже. Мне надо поговорить с Мирой.
      – Ева, уже одиннадцать вечера.
      – Да? Черт, – пробормотала она в ответ на его насмешливый взгляд. – Ладно, подожду до утра. Может, оно и к лучшему. Я успею все это оформить в письменном виде. Мне понадобится много сил – моих, Миры, Уитни, – чтобы затащить девчонку в управление на официальный допрос.
      Ева вернулась к столу, села и приготовилась к работе.
      – Итак… Спрашиваю, чтобы это надо мной не висело. Магдалена с тобой связывалась, после того как пыталась дозвониться по телефону?
      – Нет.
      – Ты думал о том, как справишься с этим – с ней, – когда она опять объявится?
      – Если позвонит, я об этом позабочусь. Она нас больше не побеспокоит, Ева. Даю слово.
      – Отлично. Ну, мне работать надо. Это займет какое-то время.
      – Мне тоже пора заняться своей работой. Кое-что поднакопилось.
      – А наше завтрашнее свидание все еще в силе? Розовые сердечки, цветы, а потом безумный секс?
      – Помнится, в моем расписании числился «изощренный секс». Пойду исправлю на «безумный».
      – А оба-два нельзя?
      Его глаза озорно блеснули.
      – Вот это моя Валентина.
 
      Ева ждала кошмара, и все-таки он застал ее врасплох. Она была не готова увидеть себя такой, как была когда-то – маленькой и тощей, – в бело-розовой комнате Рэйлин.
      Ей не понравились куклы, ей не понравилось, как они глядят на нее мертвыми глазами и все-таки как будто следят за ней. Но в комнате было тепло, в воздухе хорошо пахло.
      Кровать была похожа на ту, что она видела в сказке по телевизору, когда никто ей не мешал, – кровать принцессы. В такой кроватке никогда ничего плохого не случится. Никто не войдет в темноте, не ляжет на нее сверху, не сделает ей больно, больно, больно… Только не в этой красивой кроватке.
      Она подошла к кроватке, но побоялась к ней прикоснуться. Протянула руку и сразу отдернула. Он, наверно, ее побьет, если она дотронется. Измолотит кулаками, если она коснется чего-то такого красивого.
      – Вперед. Можешь потрогать. Можешь даже лечь.
      Ева повернулась волчком. Это был не он. Это была маленькая девочка вроде нее самой. Но эта девочка не была похожа на нее. У нее были блестящие золотистые волосы, хорошенькое, нежное личико. Без синяков. Она улыбалась.
      – Это моя комната.
      – Ты принцесса, – прошептала маленькая Ева. Девочка улыбнулась еще шире.
      – Это верно. Я принцесса. Здесь все мое. Если я скажу, что тебе можно что-то потрогать, значит, можно. А если я не разрешу, и ты дотронешься, я прикажу, чтобы тебя бросили в темницу. Знаешь, почему она так называется? Потому что там всегда темно.
      Ева тут же спрятала руки за спину.
      – Я ничего не трогала.
      – Ты сначала должна спросить, потом я дам разрешение. Или не дам. – Хорошенькая девочка подошла к столу, на котором был выставлен бело-розовый чайный сервиз. – Я думаю, нам следует выпить горячего шоколада. Я приказываю слугам, и они варят мне горячий шоколад, когда я захочу. Тебе нравится горячий шоколад?
      – Не знаю. Я никогда не пробовала. Он вкусный?
      Рэйлин налила шоколад из чайника в чашку.
      – Просто убийственный. – И она расхохоталась неудержимо. – Если я скажу, что ты должна выпить, значит, выпьешь. Ты в моей комнате, а я принцесса. Я говорю, что тебе пора пить горячий шоколад.
      Послушно – она научилась быть послушной – Ева подошла к столу и взяла одну из розовых чашек. Попробовала.
      – Он такой вкусный! Я никогда такого вкусного не пробовала. – Она жадно выпила и протянула чашку. – Можно мне еще?
      – Хорошо.
      Теперь улыбка Рэйлин стала злобной, как и ее взгляд. Было в этом взгляде что-то такое, от чего у Евы все сжалось в животе. И на этот раз, когда Рэйлин налила из чайника в чашку, это был не шоколад, а красная-красная кровь.
      Еле удерживаясь от крика, Ева уронила чашку. Красная кровь растеклась по белому ковру.
      – Смотри, что ты наделала! Придется тебе за это заплатить.
      Поставив чайник, Рэйлин дважды хлопнула в ладоши.
      И вошел он, улыбаясь той же злобной улыбкой, глядя теми же злобными глазами.
      – Нет! Пожалуйста! Я не хотела, я все уберу. Пожалуйста, не надо. Пожалуйста.
      – Я тебя искал, малышка, – сказал ее отец. Первым делом он ее ударил. Быстрый, жестокий удар, сваливший ее с ног. А потом он навалился на нее. Она сопротивлялась, умоляла, она закричала, когда кость ее руки сломалась, как карандаш. А Рэйлин стояла рядом, небрежно потягивая шоколад из своей чашки.
      – Есть только один способ это остановить, – сказала она, когда он начал ворочаться внутри Евы, разрывая ее на части. – Надо убить, это решает все проблемы. Ну, так убей его. Убей его. Убей его.
      Рэйлин стала повторять это нараспев, от возбуждения ее голос становился все громче и громче.
      – Убей его!
      И, нащупав в руке нож, Ева убила его.
 
      – Тихо, тихо, Ева. Это всего лишь сон, просто сон. А теперь просыпайся, я тебя прошу, вернись ко мне! Я тебя держу.
      – Это была кровь. Бело-розовое и красное. Кровь. Столько крови…
      – Все уже кончилось. Ты проснулась, ты со мной.
      Эти кошмары мучили его и рвали сердце не меньше, чем саму Еву. Он обнял ее и начал укачивать, прижимаясь губами к ее волосам, к вискам, даже когда она перестала дрожать.
      Когда она прижалась лицом к его шее, он почувствовал ее слезы.
      – Прости.
      – Не надо, милая. Ты ни в чем не виновата.
      – Может, я проецирую, Рорк? Все сводится к этому? Может, я смотрю на эту девочку и вижу то, чего у меня никогда не было? Чего я никогда не знала? Может, это зависть? Какая-то нездоровая ревность? Как с Магдаленой?
      Вот теперь он отодвинулся и приказал включить свет на десять процентов, чтобы она могла видеть его лицо, его глаза.
      – Нет, это не так. И не могло быть так. Никогда. В тебе этого просто нет. Магдалена – это моя вина, я посеял это в тебе. Ты всегда смотришь прямо перед собой, дорогая Ева. Ты видишь то, что есть, даже когда не хочешь видеть. И ты умеешь смотреть на вещи, от которых другие предпочитают отвернуться.
      – Меня бы следовало запереть на всю жизнь за то, что я сделала с ним.
      – Ошибаешься. Если бы тебя заперли хоть на час, хоть на несколько минут, сам бог не простил бы им этого. – Рорк вытер слезы с ее лица. – Внутри у тебя сидит коп, и он прекрасно знает, что я говорю правду.
      – Может быть. Да, как правило, знает. – Ева со вздохом опустила голову ему на плечо и устроилась поудобнее. – Спасибо.
      – Не за что. Входит в комплект услуг. Может, теперь поспишь?
      – Да.
      Он вытянулся рядом с ней, обнял ее и выключил свет.
      По утрам, просыпаясь после кошмара, она всегда чувствовала себя разбитой. Так было и на этот раз. Но Ева заставила себя об этом забыть. К восьми она была уже одета, заправлена своим любимым кофейным горючим и готова разбираться с делами.
      – Как ты собираешься к этому подступиться? – спросил ее Рорк.
      – Надеюсь, и Мира, и Уитни свяжутся со мной, когда прочтут мой отчет. Я послала его вчера вечером. А пока навещу лучшую подружку. Если повезет, дневник существует и отдан на хранение лучшей подружке.
      Ева села на валик дивана в кабинете, примыкающем к спальне, и выпила вторую кружку кофе.
      – Потом попробую навестить Аллику. У Страффо сегодня встреча за гольфом в девять тридцать, а потом ленч в клубе. У девчонки в девять встреча в каких-то там «Головоломках», потом поход в музей. Аллика должна встретиться с дочкой в час дня, забрать ее у Коры, потому что у Коры выходной. Мать с дочкой пообедают в каком-то месте под названием «Зверинец», а после обеда им пора в салон красоты.
      – Полный рабочий день.
      – Да, они умеют находить себе занятия. Поэтому я надеюсь застать Аллику одну в пентхаусе сегодня утром. В зависимости от результатов я либо заберу девчонку, либо сначала посовещаюсь с Мирой и/или с Уитни. Труднее всего будет допрашивать девчонку. Ее отец попытается меня заблокировать, Служба защиты детей обязательно вмешается. Чтобы сквозь это пробиться, мне нужно нечто большее, чем теория, тут на одних косвенных не проедешь.
      – У тебя тоже дел хватит на полный рабочий день.
      – К ужину успею и к сексу тоже.
      Рорк рассмеялся:
      – Мне нравится вечернее меню. Вот, держи пока вот это.
      Он скрылся в своей гардеробной и вышел оттуда с коробкой, завернутой в красную – в честь Дня святого Валентина – бумагу с пышным белым шелковым бантом.
      – О, черт!
      – Да, я понимаю. Подарок. – Его губы дрогнули в насмешливой улыбке. – Такая досада! Все-таки открой.
      Ева подняла крышку и обнаружила еще одну коробочку, на этот раз цвета старого золота. В ней на красном бархате лежала узкая длинная бутылочка. Ева ожидала драгоценностей: у него вошло в привычку дарить ей брюлики. И она предположила, – хорошо изучив его, – что камни, которыми инкрустирована бутылочка, это не стекло. Ну кому еще, кроме Рорка, придет в голову украшать бутылку бриллиантами и рубинами?
      Ева взяла бутылочку, изучила бледно-золотистую жидкость внутри.
      – Волшебный эликсир?
      – Возможно. Это духи. Твои. Специально для тебя сделано: с учетом твоей кожи, твоего стиля, твоих предпочтений. Вот. – Рорк забрал у нее бутылочку, вынул увенчанную рубином притертую пробку и капнул духами ей на запястье. – Посмотрим, что ты скажешь.
      Ева понюхала, нахмурилась, еще раз понюхала. Тонкий, едва уловимый запах, но не вычурный. Не то, что она мысленно называла «цветочным соком». И не откровенно шлюховатый мускус, прямо призывающий: «Приди и возьми меня».
      – Ну как?
      – Очень мило. Я тебе больше скажу: это одна из тех вещей, которые доказывают, что ты меня хорошо изучил. – Чтобы доставить ему удовольствие, Ева растерла немного духов на шее. – Но пузырек все-таки чересчур роскошный, это ты понимаешь?
      – Разумеется. Бриллианты с ограбления на Сорок седьмой улице.
      – Да? – Ей стало приятно и забавно при мысли об этом. – Умеешь ты шиковать. – Ева поставила бутылочку на комод – так высоко, чтобы Галахад со всеми своими жирами не смог туда вспрыгнуть. Потом она вернулась и запрокинула голову, чтобы Рорк мог понюхать. – Ну как?
      – В точности ты. – Он дернул ее за волосы, чтобы она опустила голову для поцелуя. – Моя единственная Валентина.
      – Вот эти слюнявые разговорчики прибереги на потом. Мне пора двигаться, Пибоди будет здесь с минуты на минуту. А если нет, я надеру ей задницу.
      – Ну что ж, скажем, ужин в восемь, если работа не помешает?
      – В восемь. Я постараюсь все упаковать и увязать к семи тридцати.
      Хотя Пибоди, как и было велено, прочла Евин отчет еще до прибытия, ей все еще не хотелось принимать саму идею, как она выразилась, «убийцы-малолетки».
      – Нет, я не спорю, в неблагополучных школах такое бывало. На учителей или на других учеников нападали. Финки, кулаки, даже кухонные принадлежности. Но это в случаях прямой конфронтации, и речь идет о трудных подростках.
      – И ты считаешь, если эта носит красивую форму и живет в пентхаусе, значит, ее это не касается.
      – Нет, но здесь совсем другая ситуация. Мы же говорим о мстительности, об импульсивной жестокости или врожденной склонности к насилию. А в данном случае речь идет об умышленных убийствах, совершенных хладнокровно и без какого-либо намека на мотив.
      – Мотив еще обнаружится.
      – Даллас, я проверила записи Фостера. Есть дисциплинарные меры с вызовом родителей в школу или без оного за плохое поведение, плохие отметки, хронические опоздания, невыполнение домашних заданий и так далее. Но все это никак не затрагивает Рэйлин Страффо. У нее блестящая успеваемость, отметки за поведение тоже на высоте, она первая ученица в классе.
      – Может, она подправила свои оценки.
      – Черт, ты прямо жаждешь повесить это на нее. – Пибоди тут же поморщилась. – Я не то хотела сказать. Мне просто не верится, я этого не вижу, и уж точно я этого не чувствую.
      – Давай проведем вторичный опрос, а там посмотрим. Может, одна из нас изменит свое мнение.
      Телефон, закрепленный на приборном щитке, подал голос в тот самый момент, когда Ева подъехала к тротуару перед домом Мелоди Бранч.
      – Даллас.
      – Ева, я прочла ваш отчет. – Лицо Миры на экране казалось встревоженным. – Нам необходимо это обсудить. Во всех подробностях.
      – Я так и поняла. Только не сейчас, сейчас неудачный момент. Я как раз собираюсь вторично опросить свидетельницу.
      – Только не Рэйлин Страффо.
      – Нет, на этот раз не Рэйлин Страффо. Могу встретиться с вами и с майором – я уверена, он тоже захочет поучаствовать в обсуждении, – сегодня после обеда.
      – Хорошо. Я немедленно свяжусь с майором и обо всем договорюсь. И я предпочла бы, чтобы вы не говорили с Рэйлин Страффо, пока мы не провели это обсуждение.
      – А она сегодня и без того занята до самого вечера. Это может подождать. Насколько я понимаю, сегодня вы не на моей стороне.
      – Обсудим это после обеда. Да, у меня есть сомнения. Действуйте очень осторожно, Ева.
      – Постараюсь. – Ева отключила связь. – Похоже, Мира на этот раз играет за твою лигу.
      – Дело не в том, кто за какую лигу играет, Даллас.
      – Да, конечно. Ты права.
      Но ощущение было такое, будто все на нее ополчились, думала Ева, выходя из машины. Она двинулась к зданию, полная решимости запугать маленькую девочку, чтобы та предала свою лучшую подругу.

      Анджела Майлз-Бранч сама открыла дверь. Одета она была по-домашнему и в то же время шикарно: твидовые брюки и кремовый свитер под горло из ангорской шерсти. На ногах у нее были мягкие кожаные сапожки на невысоких каблучках в тон свитеру.
      Она провела их в гостиную, обставленную модной мебелью обтекаемых форм.
      – Я полагаю, речь идет о ситуации в школе Сары Чайлд. Мелоди у себя в комнате. На данную минуту со мной не разговаривает.
      – Вот как? – вопросительно подняла брови Ева.
      – Я забрала ее из школы. Я не пущу свою дочь в школу, где произошли два убийства. Она обижается: почему я не учитываю ее точку зрения? Ее лучшие друзья во всей вселенной ходят в эту школу, она не хочет учиться в другой школе, где она никого не знает, где форма – полный отстой и так далее. – Анджела рухнула в кресло с видом человека, страдающего переутомлением. – Мы столкнулись лбами, и, поскольку решающий голос у меня, и так будет еще несколько лет, победа осталась за мной. И все же… – Она вздохнула, поправила свои огненно-рыжие волосы. – Это просто ужасно, когда тебе десять лет и кажется, что жизнь кончилась, а знакомый мир рассыпался на кусочки. Я дала ей возможность побыть одной и позлиться на меня.
      – По-моему, вы делаете именно то, что нужно для вашей дочери, – заметила Пибоди. – Дети не всегда это понимают. Потому-то у них и нет права голоса.
      – Спасибо вам за понимание. Не я одна предприняла этот шаг. Многие родители забрали своих детей из школы, другие всерьез об этом подумывают. Этого Мелоди тоже не понимает. Я надеюсь, что кое-кто из одноклассников Мелоди окажется в школе Уэст-Сайд, куда я ее вчера записала. Ну а пока… – Она всплеснула руками и беспомощно уронила их на колени.
      – Мелоди контактировала с кем-то из одноклассников по школе Сары Чайлд? – спросила Ева.
      – Да, конечно. Мы стараемся, насколько это в наших силах, поддерживать нормальный распорядок. Поверьте, это нелегко.
      – Как насчет Рэйлин Страффо?
      – Особенно Рэйлин. Они очень дружны, а в последнее время – тем более, потому что они пережили этот ужасный случай вместе. Рэйлин была у нас в гостях в четверг, они всегда встречаются по четвергам. Мы с Алликой решили, что им будет полезно пообщаться обычным образом. А Мелоди ужинала у Страффо вчера вечером.
      – Два дня подряд? По-вашему, это обычно?
      – Сама ситуация необычна. Честно говоря, я была рада, что Мелоди хоть на несколько часов перестанет вцепляться мне в волосы, после того как мы вчера поругались из-за новой школы.
      – Нам хотелось бы поговорить с ней.
      – Лейтенант, я понимаю, вам надо делать вашу работу, и, поверьте, я хочу, чтобы вы сделали ее успешно. Но я не хочу снова травмировать Мелоди. Я не хочу, чтобы ей снова пришлось проходить через детали смерти Крейга Фостера. Ей снятся кошмары.
      – Мы постараемся это не затрагивать. Нам нужно узнать кое-что другое.
      – Хорошо. Но она сейчас в таком настроении, что вряд ли вы сумеете добиться от нее ответов на ваши вопросы. Со мной разговаривать не желает. Я ее позову.
      Анджела встала и вышла из комнаты. До Евы донеслись приглушенные голоса – нетерпеливый материнский и обиженный детский. Вскоре мать с мрачным лицом ввела в комнату девочку с мрачным лицом.
      – Сядь, Мелоди. И если ты будешь так же невежлива с лейтенантом Даллас и детективом Пибоди, как со мной, можешь не сомневаться, две недели под замком тебе обеспечены.
      Мелоди вызывающе пожала плечами и плюхнулась в кресло, упорно глядя в пол.
      – Я не виновата, что мистер Фостер и мистер Уильямс умерли. За что меня наказывают?
      – Не заводи еще раз эту шарманку, – устало вздохнула Анджела.
      Ева решила действовать напрямую.
      – Мелоди, мне нужен дневник Рэйлин.
      Девочка вздрогнула, инстинктивно вздернула подбородок и тут же снова опустила голову.
      – Извините. Я не понимаю.
      – Прекрасно понимаешь. Рэйлин дала тебе свой дневник. Он мне нужен.
      – У меня нет дневника Рэйлин.
      – Но у нее есть дневник.
      – У нее… Я не знаю. Дневники – это секретно.
      – Ты ведешь дневник?
      – Да, мэм. Но я никому не даю его читать. – И Мелоди умоляюще взглянула на мать.
      – Все правильно. – Анджела опустилась на подлокотник кресла, в котором сидела Мелоди, и положила руку на плечо дочери. Где бы ни пролегали их боевые порядки, тут они выступили общим фронтом, отметила Ева. – Мелоди знает: она может писать в своем дневнике все, что хочет, и никто этого не прочитает. Я не понимаю, почему вы об этом спрашиваете.
      – Секреты, конечно, очень важны, – согласилась Ева. – Как и дружба. Я думаю, друзья часто делятся секретами. Рассказывают о том, что пишут в своих дневниках. Ты читала дневник Рэйлин?
      – Нет, она бы не… Может, у нее нет дневника.
      Ева решила сделать логический скачок:
      – Она дала его тебе в четверг, когда приходила в гости. О чем она тебя просила?
      – Она просто приходила поиграть, вот и все. Повидаться со мной. Мы больше не можем вместе ходить в школу, потому что мистер Уильямс утонул в бассейне. – В глазах у Мелоди появились слезы. – Все так ужасно, и мы с Рэй больше не будем учиться в одной школе. Она моя лучшая подруга. Друзья должны быть вместе.
      – Мелоди, ты знаешь, что такое ордер? Я могу получить ордер, – продолжала Ева, пока Мелоди просто сидела, нахохлившись, как озябшая птичка. – Ордер дает мне разрешение обыскать твою комнату. Мне бы хотелось этого избежать.
      – Лейтенант, – в ужасе вмешалась Анджела, – что все это значит?
      – Мне нужно увидеть этот дневник, Мелоди. Я обыщу твою комнату, если придется.
      – Вы его не найдете. Не найдете! Потому что Рэй… – Мелоди замолчала и вцепилась в руку матери. – Я обещала. Я слово дала, мама. Обещание нарушать нельзя.
      – Нет, обещание нарушать нельзя. Все хорошо, девочка моя. – Анджела обняла дочку. – У Рэйлин неприятности? – спросила она у Евы.
      – Я это пойму, когда у меня будет дневник. Поверьте, это в интересах Мелоди.
      – Погодите. Погодите минутку. – На минуту Анджела закрыла глаза. По лицу было видно, что она борется с собой. Потом она повернула к себе лицо Мелоди и заговорила очень тихо: – Родная моя, ты должна сказать полиции правду. Это очень важно.
      – Но я же обещала!
      – Правда важнее обещания. Расскажи мне, милая, дневник Рэйлин у тебя?
      – Нет! Нету его у меня! Я вернула его ей еще вчера. Он у меня был совсем недолго, и я его не читала. Он заперт, и я все равно не стала бы его читать. Я клятву дала.
      – Хорошо, детка, все хорошо. У нее нет дневника, – повернулась Анджела к Еве. – Если хотите его поискать, я не буду настаивать, чтобы вы получали ордер, но я вам прямо заявляю: если она сказала, что у нее нет дневника, значит, у нее его нет.
      – В обыске нет необходимости. Мелоди, что сказала Рэйлин, когда дала тебе дневник?
      – Она сказала, что придет полиция и будет рыться в ее вещах.
      – О, мой бог, – прошептала Анджела. – Вы обыскивали квартиру Страффо? Я не знала. Я отпустила туда Мелоди… Я…
      – С Мелоди ничего не случилось и не случится, – перебила ее Ева. – Продолжай, Мелоди.
      – Она просто попросила меня подержать дневник у себя, никому не рассказывать, что происходит, никому не говорить, что она дала дневник мне. Это же дневник, это секрет. Это неправильно, чтобы чужие люди читали ее тайные мысли. Мне она могла доверять, потому что мы с ней лучшие подруги. А вчера вечером я вернула ей дневник, как она и просила. А теперь она рассердится, потому что я рассказала.
      – Она не будет сердиться, – рассеянно проговорила Анджела, не сводя глаз с Евы. – Все будет хорошо, не волнуйся. – Она поднялась и заставила Мелоди подняться вместе с собой. – Я горжусь тобой. Ты сказала правду, потому что это правильно. И это было трудно. Иди, возьми себе вишневой шипучки. И мне тоже.
      Мелоди, всхлипывая, кивнула и вышла из комнаты. Она волочила ноги на ходу.
      – Я не понимаю, зачем вам мог понадобиться дневник девочки. Не понимаю, каким образом это может иметь отношение к вашему расследованию.
      – Это один из факторов, требующих внимания.
      – Вы же не хотите сказать, что это касается меня и моей дочери. Я ничего не желаю об этом слышать. Мне нужно позаботиться о дочери. Но вы обязаны мне сказать одно: должна ли я держать Мелоди подальше от Страффо? Вы обязаны мне сказать, не опасно ли ей находиться рядом с Рэйлин и ее семьей.
      – Я не думаю, что ей грозит опасность, но вам будет спокойнее, если вы на время ограничите контакты. – «Так будет лучше для всех, – мысленно добавила Ева. – Надо ей так сказать, чтобы она поняла». – Очень важно, чтобы ни вы, ни Мелоди не рассказывали о дневнике и о нашем с вами разговоре членам семьи Страффо и вообще кому бы то ни было.
      – Я думаю, мы с Мелоди уедем на все выходные и даже понедельник прихватим. – Анджела судорожно перевела дух. – Она может пойти в новую школу со вторника.
      – Отличная мысль, – одобрительно кивнула Ева. – Я не спец по детям, миссис Майлз-Бранч, но мне кажется, у вас хорошая девочка.
      – У меня очень хорошая девочка. Спасибо вам.
      Ева дала Пибоди возможность высказаться, пока они спускались в лифте из квартиры Майлз-Бранч. Убедившись, что напарница не желает этой возможностью воспользоваться, Ева решила подождать до машины.
      – Мысли? Комментарии? Вопросы?
      – Пока копятся. Надо еще их сформулировать, – с тяжким вздохом призналась Пибоди. – Я должна сказать, что на поверхности все это выглядит совершенно невинно и даже вполне типично. Девочка прячет свой дневник или просит лучшую подругу подержать его у себя, если боится, что кто-то из взрослых, тем более из посторонних, собирается его читать. Дети, особенно девочки, страшно чувствительны к таким вещам.
      – А под поверхностью?
      – Это как раз там, где мы ищем, я понимаю. С этой точки зрения сам факт, что дневник существует, что Рэйлин приложила массу усилий, чтобы вынести его из дома до начала обыска, добавляет веса твоей теории.
      Ева уловила сомнения в ее голосе.
      – Но с того места, где ты сидишь, тебе кажется, что все это – не более чем типичная девчачья суета.
      – Мне нелегко взглянуть на это по-другому. Извини, Даллас, она же все-таки маленькая девочка.
      – А если бы ей было шестнадцать или двадцать шесть?
      – Даллас, ты же знаешь, это огромная разница.
      – Вот это я и пытаюсь понять, – сказала Ева, подкатывая к тротуару у дома Страффо.
      Дверь открыла Аллика. Ее лицо осунулось, глаза ввалились, она явно плохо спала несколько ночей подряд. Еще не одета: в одном только длинном сером халате.
      – Ради бога, – вздохнула она, – неужели вы не можете оставить нас в покое?
      – Нам необходимо поговорить с вами, миссис Страффо. Мы предпочли бы сделать это в квартире, где вы можете расположиться с удобствами и никто нам не помешает.
      – Вы же собираетесь меня допрашивать. И вы думаете, дома мне будет удобнее? Допрос – это все равно допрос.
      – Я сказала, «поговорить с вами», а не допросить вас. У вас есть причины избегать разговора с нами?
      Аллика на мгновение закрыла глаза.
      – Мне нужно связаться с мужем.
      – Вы считаете, что вам нужен адвокат?
      – Он не просто адвокат. – Это прозвучало очень резко, Аллика почти огрызнулась. Потом она прижала кулак ко лбу. – У меня голова болит. Я пытаюсь отдохнуть, мне скоро ехать за дочерью.
      – Мне очень жаль вас беспокоить, но у нас есть вопросы, и они нуждаются в ответах. – Ева решила надавить на слабое место. – Если вы считаете, что вам необходимо связаться с мужем, передайте ему, чтобы он подъехал прямо в управление. А мы все втроем подождем его там. Беседа пройдет в официальной обстановке.
      – Это звучит почти как угроза.
      – Здесь мы втроем, там будем вчетвером. Выбор за вами.
      – Ну хорошо, входите. Давайте покончим с этим. Вы, полицейские, удивительным образом умеете заставить жертву почувствовать себя преступником. – Аллика прошла в гостиную и точно так же, как разобиженная десятилетняя Мелоди, плюхнулась в кресло. – Что вам нужно?
      – У нас есть веские причины полагать, что некий предмет был заранее удален из дома перед обыском. Речь идет о предмете, чрезвычайно важном для следствия.
      – Да это полный абсурд. Ничто не пропадало из нашего дома, и нет здесь ничего имеющего отношение к вашему следствию.
      – Ваша дочь вынесла из дома свой дневник.
      – Прошу прощения? – Теперь Аллика выпрямилась, и в ее голосе послышалась легкая, едва заметная нотка страха. – Какое отношение к чему бы то ни было может иметь дневник Рэйлин?
      – Она удалила его из дома перед обыском, а после обыска успела вернуть на место. Вам известно, где он находится?
      – Нет.
      – Вы его читали?
      – Нет, не читала. Мы в этом доме уважаем чужие тайны.
      – Нам необходимо взглянуть на этот дневник, миссис Страффо.
      – Да что с вами такое происходит? Как вы можете обвинять ребенка в таких чудовищных вещах?
      – Я ни в чем не обвиняла Рэйлин. А как по-вашему, что она сделала? Как по-вашему, на что она способна, Аллика? – Ева подалась вперед. – Почему вы мучаетесь бессонницей, почему вам так плохо, чего вы так боитесь?
      – Я не знаю, о чем вы говорите. Не понимаю, что вы имеете в виду. – Ее пальцы начали нервно теребить полу халата. – Вы должны это прекратить. Прекратить немедленно.
      – Я собираюсь это прекратить. Я хочу остановить ее. Вы же понимаете, это не может продолжаться.
      – Вы должны уйти. Я требую, чтобы вы ушли немедленно.
      Ева крепко надавила на следующее слабое место:
      – Почему вы прячете фотографии своего сына подальше от глаз? Почему вы прячете лоскуток его одеяльца, его игрушку, все, что храните в память о нем? Почему, Аллика?
      – Он был моим сыном. Моим маленьким мальчиком. – Теперь Аллика разрыдалась.
      – Но вы прячете снимки вашего маленького мальчика, прячете память о нем. Почему?
      – Это больно. Это расстраивает…
      – Рэйлин? Ей это не нравится, не так ли? Ей не нравится, когда вы или Оливер рассматриваете фотографии другого ребенка. Все внимание должно быть уделено ей и только ей. Она никогда не любила делиться вниманием, верно?
      – Это естественно, совершенно естественно для первенца – ревновать ко второму ребенку. Детская ревность. Соперничество между братьями и сестрами.
      – Но все не сводилось только к этому, верно? В тот рождественский сочельник она приняла меры, чтобы исправить положение. С какой стати она должна делиться игрушками? Почему вы уделяете свое время ему, хотя она родилась первой? Поэтому она его разбудила, подняла с постели и вывела на лестницу. Верно?
      – Это был несчастный случай. – Аллика закрыла лицо руками и принялась раскачиваться из стороны в сторону. – Это был несчастный случай. Она спала. Мы все спали. О боже, ради всего святого, перестаньте меня мучить.
      – Нет, она не спала. Вы прекрасно знаете, что она не спала.
      – Она не хотела… не могла хотеть… О господи, прошу вас.
      – Скажите мне, что случилось в то утро, Аллика.
      – Все было именно так, как я вам сказала. Мы спали. Мы все спали. – Теперь Аллика уронила руки. Ее лицо было бледно, как у привидения, взгляд блуждал.
      – Сколько еще вы собираетесь носить это в себе? Пока не сломаетесь? – спросила Ева. – Сколько еще вы будете прятать от себя правду, отгораживаться от нее таблетками и бессмысленными занятиями, притворяться? Сколько это будет продолжаться? До следующего Рида Уильямса?
      – Нет-нет. Это было только один раз, это была ошибка.
      – Вы же понимаете, что не сможете с этим жить, Аллика. Вы должны сказать мне. Скажите мне, что она сделала с вашим маленьким мальчиком, с вашим сыном.
      – Ей было всего семь.
      Увидев, что Аллика готова надломиться, в разговор вступила Пибоди. Она подошла к Аллике и села рядом.
      – Вы ее мать, вам хочется защитить ее. Вы хотите поступить правильно по отношению к ней.
      – Да. Да-да, конечно.
      – Вы ведь и Тревора хотели защитить. Поступить правильно по отношению к нему. Если вы сейчас скажете правду, это будет правильно по отношению к ним обоим.
      – Это же мои дети.
      – Что случилось тем рождественским утром, Аллика? – спросила Ева. – Что случилось с Тревором?
      – В рождественское утро дети просыпаются рано, – прошептала Аллика. Слезы катились по ее лицу, она их не вытирала. – Это естественно. Столько волнений, ожиданий. Рэйлин вошла к нам в комнату. Она вошла, забралась на постель. Такая взволнованная, такая счастливая. Мы с Оливером встали. Мы встали, Оливер сказал, что пойдет разбудить Трева, и мы все вместе спустимся вниз, посмотрим, что принес нам Санта.
      – Где была Рэйлин? – напомнила Ева.
      – Рэйлин оставалась со мной. Я взяла халат. Она подпрыгивала от нетерпения, хлопала в ладоши, такая счастливая, ее личико буквально сияло. Так и должно быть с маленькой девочкой в рождественское утро. И тут я увидела… я увидела, что на ней розовые тапочки. Маленькие розовые тапочки. Я положила их в ее рождественский чулок накануне вечером. Мы как-то раз ходили по магазинам, она их увидела, и они ей ужасно понравились.
      Лицо Аллики вдруг лишилось всякого выражения. Она как будто забыла, о чем говорила.
      – На Рэйлин были тапочки, – подсказала Ева.
      – На них были блестки, они все были усыпаны блестками. Блестками было выложено ее имя. Ей нравились вещи с монограммой, с ее именем. Я только собралась что-то сказать… сказать, что она не должна была спускаться одна. Мы же с папой обещали, что спустимся вместе с ней, как бы рано она ни встала. И тут я услышала крик Оливера. Он так кричал, будто его сердце разорвалось. Я услышала, как он бежит вниз по лестнице. Я тоже побежала. И я увидела… Мой мальчик. Оливер держал на руках моего мальчика у подножия лестницы. Я побежала вниз. Он был холодный. Мой дорогой маленький мальчик. У него на лице была кровь, и он был уже холодный.
      – А что делала Рэйлин?
      – Я не знаю. Я… все расплылось. Оливер плакал, а я… мне кажется, я попыталась взять у него Трева, но Оливер держал Трева так крепко… Так крепко. Я побежала к телефону и вызвала «Скорую», а Рэй…
      – Что она сделала?
      Аллика закрыла глаза и содрогнулась.
      – Она уже играла с кукольным домиком, который мы с Оливером устроили под елкой. Она просто сидела под елкой в своей пижамке, в розовых тапочках с блестками и играла с куклами. Как будто ничего не случилось.
      – И вы поняли?
      – Нет. Нет. Она же была всего лишь маленькой девочкой. Она не понимала. Она не могла понимать. Это был несчастный случай.
      «Нет, – подумала Ева. – Это не был несчастный случай. И эта женщина съедает себя день за днем, потому что в глубине души знает правду».
      – Аллика, у вас в доме нет звукоизоляции не потому, что вы опасаетесь за Рэйлин и боитесь не услышать. Вы не дали установить звукоизоляцию, потому что боитесь Рэйлин и того, чего можете не услышать.
      – Она моя дочь. Она тоже мой ребенок.
      – Вы ездили в гости к вашей тете в Нью-Мексико несколько месяцев назад. Она обрабатывает кожу. Использует касторовое масло – его получают из семян клещевины – для обработки кожи.
      – О боже, остановитесь. Прекратите.
      – Рэйлин проводила время с ней? Следила, как она работает, задавала вопросы? Она полна любопытства, ей хочется узнавать новые вещи, не так ли? Рэйлин любит узнавать что-то новое.
      – Ей нравился Крейг Фостер. Он был ее любимым учителем.
      – Но в глубине души вы сомневаетесь. А тут еще Уильямс. Рэйлин выполняет добровольную работу в больницах, в домах престарелых. Она умная девочка. Она могла бы завладеть шприцем, лекарствами, если бы захотела.
      – Вы хотите сказать, что моя дочь – чудовище? Вы это хотите мне сказать? – В голосе Аллики послышались истерические нотки, ее плачущие глаза обезумели. – Вы хотите, чтобы я признала, что моя дочь – чудовище? Я ее родила! – Аллика ударила себя кулаком по животу. – Мы с Оливером сотворили ее. Мы любили ее с той минуты, как ее сердце стало биться.
      – Но точно так же вы любили Тревора. Если я ошибаюсь, – сказала Ева, увидев смертельное отчаяние на лице Аллики, – чтение ее дневника никому и ничему не принесет вреда. А если я права, значит, ей нужна помощь. Как можно скорее, пока кто-нибудь еще не пострадал.
      – Ну так берите его. Заберите его отсюда. Заберите его, а меня оставьте в покое.
      Они провели обыск. Не пропустили ни дюйма в спальне и в детской. Выворачивали ящики, вытащили все из шкафа, искали среди игрушек и коробок с красками.
      – Может, она спрятала его в другой части дома? – предположила Пибоди.
      – А может, носит его с собой. Как бы то ни было, мы его найдем. Главное, что он существует. Надо побеседовать с тетей, а к Рэйлин приставить наблюдение прямо сейчас. Если дневник при ней, я не хочу, чтобы мамаша, поддавшись слабости, предупредила ее, что мы ищем дневник. Давай… Черт.
      Ева замолчала и вытащила рацию.
      – Даллас.
      – Лейтенант, я хочу видеть вас у себя в кабинете. Немедленно.
      – Сэр, я в процессе сбора доказательств, которые, я полагаю, позволят арестовать убийцу Фостера и Уильямса.
      – Я требую, чтобы вы явились ко мне в кабинет, лейтенант Даллас. Прежде, чем вы предпримете что-либо еще. Это ясно?
      – Да, сэр, это ясно. Еду. Черт, – добавила Ева, разъединив связь. Она бросила взгляд на часы и произвела подсчеты в уме. – Тур по музею «Метрополитен». Езжай туда. Будешь следить за подозреваемой.
      – Но, Даллас, майор приказал…
      – Мне. Он ничего не приказывал тебе. Он о тебе ни слова не сказал. Ты должна обнаружить подозреваемую и держать ее под наблюдением. Держи меня в курсе. Не давай ей себя обыграть, Пибоди.
      – Господи, да ей же десять лет! Уж я надеюсь, что сумею проследить за малолеткой, не дав себя обыграть.
      – Это малолетка является главным подозреваемым по делу о двух убийствах. Очень возможно, что она виновна в братоубийстве. Ты будешь держать под наблюдением не ребенка, а хитрого, изворотливого убийцу, Пибоди. Не забывай об этом.
      Ева высадила Пибоди у величественного портала музея «Метрополитен», а сама поехала в центр. По пути она позвонила Куэлле Хармон, Таос, штат Нью-Мексико.
      Поднимаясь по ступеням на высокое крыльцо, Пибоди недоумевала, как ей найти в этом необъятном храме искусства одну-единственную девочку с ее ирландской няней.
      И пока она об этом размышляла, Кора усаживала Рэйлин в такси на Восемьдесят первой улице.
      – Но мама же должна нас встретить и отвезти на обед.
      – Она мне позвонила и сказала, что мы должны немедленно вернуться домой. Так что мы едем домой, дорогая Рэй.
      Рэйлин шумно вздохнула и крепко прижала к себе свой хорошенький пушистый розовый рюкзачок.
 
      Мира и Уитни ждали ее. Лица обоих были мрачны.
      – Сядьте, лейтенант.
      Выбора не было, Еве пришлось сесть.
      – Ваша напарница?
      – На полевой работе, сэр.
      Губы Уитни плотно сжались.
      – Мне казалось, я ясно выразился. Я хотел, чтобы вы обе прибыли сюда. Чтобы ни одна из вас в эту минуту не оставалась на полевой работе.
      – Прошу прощения за недоразумение, майор.
      – Только не надо морочить мне голову, Даллас, я не в настроении. Я прочел ваш отчет, и я считаю, что вы ставите следствие и весь департамент в весьма щекотливое положение.
      – Со всем уважением, сэр, позвольте с вами не согласиться.
      – Вы пошли по пути, который приведет вас на минное поле. И вы следуете по этому пути, не имея убедительных вещественных доказательств, не опираясь на факты.
      – И опять-таки, сэр, позвольте с вами не согласиться. Подозреваемая…
      – Ребенок, – поправил он.
      – Подозреваемая, – упрямо повторила Ева, – является несовершеннолетней. Это не означает, что она не способна на убийство. Как известно, дети умеют убивать. Более того, они умеют убивать с умыслом. Со злобной радостью.
      Уитни положил ладони на крышку стола.
      – Эта девочка – дочь одного из крупнейших в городе адвокатов. Она хорошо образованна, принадлежит к высшим слоям общества. Даже согласно вашему собственному отчету, она ни разу не была замечена в преступной деятельности, не говоря уж о насилии. Никогда не лечилась от психических или нервных недугов. Доктор Мира?
      – Дети умеют совершать насильственные действия, это правда, – начала Мира. – И хотя нам известны случаи, когда дети этого возраста, даже меньше, убивали, подобные случаи обычно касаются других детей. Подобным случаям чаще всего предшествуют менее значительные акты насилия. Жестокое обращение с животными, например. Психологический портрет Рэйлин Страффо не свидетельствует о какой бы то ни было склонности к насилию.
      В общем-то Ева ничего другого и не ждала. Она знала, что ей будут препятствовать. И все же она ощутила горькую досаду.
      – Значит, если ее отец богат, а сама она учится на «отлично» и не пинает маленьких собачек, мне следует отказаться от того, что я знаю.
      – А что вы знаете? – перебил ее Уитни. – Вы знаете, что эта девочка учится в школе, где были убиты два учителя. В этой же школе учится больше сотни других детей. Вы знаете, что мать девочки призналась в краткой связи с одним из убитых…
      Ева вскочила на ноги. Она не могла справиться с этим сидя.
      – Я знаю, что подозреваемая нашла первого убитого, что в обоих случаях у нее была возможность, а еще я знаю, что у нее был доступ к семенам клещевины. Ей показали, как из них производится масло. Я точно знаю, что она ведет дневник, и она весьма своевременно вынесла его из дома перед обыском. До вчерашнего дня дневник хранился у ее подруги.
      Уитни наклонил голову набок.
      – У вас есть этот дневник?
      – Нет, у меня его нет. Я полагаю, что подозреваемая спрятала его или уничтожила, а может быть, носит с собой. Она вынесла его из дома, потому что в нем содержатся доказательства ее вины.
      – Ева, очень многие маленькие девочки ведут дневники и считают их своей священной и неприкосновенной тайной, – возразила Мира.
      – Она маленькая девочка только по годам. Я смотрела на нее. Я ее видела. Я знаю, что она собой представляет. А вы не хотите видеть, – яростно повернулась она к Уитни. – Никто не хочет взглянуть на ребенка, воплощенную невинность в лице и внешнем облике, и увидеть зло. Но в ней сидит зло.
      – Ваше мнение, сколь бы оно ни было эмоциональным, – это не доказательство.
      – Будь она на десять… да нет, на пять лет старше, вы бы не сомневались, что я права. Если вы не доверяете моим навыкам, интеллекту, опыту, инстинкту, позвольте мне внести в отчет новые данные. Я убила, когда мне было восемь.
      – Мы об этом знаем, Ева, – мягко вставила Мира.
      – И вы думаете, я смотрю на нее и вижу себя? Думаете, я переношу на нее свой опыт?
      – Я знаю, что на ранней стадии расследования вас что-то тревожило. Вы были крайне расстроены из-за какого-то личного дела.
      – Оно не имеет никакого отношения к расследованию. Оно могло отвлечь меня, и, если так, это моя вина. Но оно не имеет никакого отношения к моим выводам по данному делу. А теперь я должна выслушивать всю эту чушь, вместо того чтобы делать свою работу.
      – Поосторожнее, лейтенант, – предупредил Уитни.
      Но Еве осточертела осторожность.
      – Она на это и рассчитывает. Что мы все будем проявлять осторожность. Что мы не станем ее подозревать, потому что она такая милая маленькая девочка из хорошей семьи. Она убила двоих за одну неделю. И меня она опередила: впервые убила, когда ей было семь. Убила своего двухлетнего брата.
      Уитни прищурился.
      – Вы включили информацию по Тревору Страффо в свои предыдущие рапорты. Согласно отчетам следователя и судмедэксперта, это была смерть в результате несчастного случая.
      – Они оба ошиблись. Я говорила с Алликой Страффо.
 
      Пока Ева отчаянно боролась, стараясь доказать начальству свою правоту, а Пибоди сидела в кабинете охраны музея «Метрополитен», переключая экраны в поисках Рэйлин, Аллика отослала Кору.
      – Сегодня ваш выходной.
      – Но вы неважно выглядите. Я с радостью останусь, приготовлю вам чай.
      – Нет, не нужно. Это просто мигрень. Со мной все будет в порядке. Мы с Рэйлин пообедаем дома и поедем в салон.
      – Ну, тогда я приготовлю что-нибудь на обед и…
      – Мы сами справимся, Кора. Идите, вас ждут подруги.
      – Ну, если вы уверены… Можете мне позвонить в любое время, я вернусь. У меня ничего особенного не намечено.
      – Желаю вам хорошо провести время. Не беспокойтесь о нас. – Аллике хотелось поскорее выпроводить Кору, она боялась, что рухнет, прежде чем за Корой закроется дверь. Когда дверь наконец закрылась, Аллика устало прислонилась к ней. – Рэйлин, – позвала она чуть слышно. – Рэйлин.
      – Что случилось, мамочка? – Глаза Рэйлин были остры, как лазерные лучи. – Почему мы не можем поехать пообедать в «Зверинец»? Я так люблю смотреть на животных!
      – Мы не можем. Нам нужно уехать. Мы отправимся в путешествие. В путешествие.
      – Правда? – просияла Рэйлин. – Куда? Куда мы поедем? А там будет бассейн?
      – Я не знаю. Я что-нибудь придумаю. – Она не могла думать. – Нам надо ехать.
      – Ты даже не одета.
      – Я не одета?
      Аллика оглядела себя, рассматривая свой халат, словно видела его впервые.
      – Ты что, опять болеешь? Терпеть не могу, когда ты болеешь. Когда папа вернется? – спросила Рэйлин, окончательно утеряв интерес к матери. – Когда мы уедем?
      – Он не придет. Только ты и я. Так лучше, поверь, так лучше. Нам нужно упаковать вещи. Они не нашли его, но они еще вернутся.
      – Чего они не нашли? – Внимание Рэйлин вернулось и сфокусировалось. – Кто вернется?
      – Они искали. – Взгляд Аллики снова стал блуждать. – Но не нашли. Что же мне делать? Что будет лучше для тебя?
      Не говоря ни слова, Рэйлин повернулась и ушла наверх. Она остановилась в дверях своей комнаты и увидела следы обыска. Она все поняла.
      Нечто подобное она предвидела. Мало того, она вчера вечером написала об этом в своем дневнике. Она написала о том, что ей, возможно, придется сделать. Она пошла по коридору к спальне родителей, и ею владело одно-единственное чувство: тихая ярость из-за того, что ее вещи опять трогали, в них рылись, их двигали и оставили разбросанными.
      Она хотела, чтобы ее вещи оставались на месте – там, где она их положила. Ее личное пространство требует уважения.
      Рэйлин выдвинула ящик комода с нижним бельем в родительской спальне, где мама прятала лекарства. Как будто от Рэйлин можно что-то спрятать! Какие же они все-таки глупые! Рэйлин сунула пузырек со снотворным в рюкзачок, где лежал ее дневник, перешла в гостиную, где стоял автоповар, и заварила травяной чай.
      Мама любила чай с женьшенем. Рэйлин положила побольше сахара, хотя мама редко пила сладкий чай.
      Рэйлин растворила в сладком, душистом чае смертельную дозу снотворного.
      Все в общем-то очень просто. Она и раньше хотела это сделать. Подумывала об этом. Они решат, что мама покончила с собой от отчаяния и чувства вины. Они подумают, что это мама убила мистера Фостера и мистера Уильямса, а потом не смогла с этим жить.
      Рэйлин знала, что у мамы был секс с мистером Уильямсом. Она призналась в этом позавчера вечером накануне того, как полиция пришла с обыском. Рэйлин здорово умела подслушивать и выведывать то, что взрослые хотели от нее скрыть. Ее мама и папа говорили долго-долго, мама плакала, как ребенок. Противно.
      А папа простил маму. Это была просто ошибка, сказал он. Они все начнут сначала.
      Это тоже было противно – как и звуки, доносившиеся из их спальни потом, когда они занялись сексом. Если бы кто-то обманул ее, как мама обманула папу, Рэйлин заставила бы заплатить. Снова, и снова, и снова.
      Вообще-то, именно этим она и занималась сейчас, решила Рэйлин, поставив огромную кружку с чаем на поднос. Маму надо наказать, она плохо себя вела. Рэйлин ее накажет, и все опять будет хорошо. Чисто и аккуратно. Как ей нравится.
      Останется только она и папа. Когда мамы не будет, она останется у папы одна. Он будет любить только Рэйлин.
      А сейчас придется положить дневник в утилизатор мусора. Одна мысль об этом бесила Рэйлин до чертиков. А все из-за этой противной и настырной Даллас. Лейтенант! Ничего, когда-нибудь Рэйлин найдет способ заставить ее заплатить.
      Но сейчас от дневника лучше избавиться.
      Ничего, папочка ей новый купит.
      – Рэйлин! – Аллика подошла к дверям. – Что ты делаешь?
      – Тебе надо отдохнуть, мамочка. Смотри, я сделала тебе чаю. С женьшенем, ты же его любишь. Я о тебе позабочусь.
      Аллика взглянула на огромную кружку на подносе, перевела взгляд на кровать. У нее все оборвалось внутри.
      – Рэйлин.
      – Ты устала, у тебя голова болит. – Рэйлин откинула пуховое одеяло, отогнула край простыни, служившей пододеяльником, взбила подушки. – Все будет хорошо. Ты отдыхай, а я с тобой посижу. Ты же сама говоришь: мы, девочки, должны заботиться друг о друге.
      И Рэйлин повернулась к матери с ослепительной улыбкой.
      «Может, оно и к лучшему, – подумала Аллика и, как сомнамбула, двинулась к кровати. – Может, это единственный выход». Она позволила Рэйлин расправить одеяло, поставить поднос, даже поднять чашку.
      – Я люблю тебя, – сказала Аллика.
      – И я тебя люблю, мамочка. А теперь пей чай, и все будет хорошо.
      Аллика отхлебнула чай, не сводя глаз с дочери.

      Уитни слушал, впитывая каждое слово. Его руки, лежавшие неподвижно, пока он допрашивал своего лейтенанта, начали выбивать дробь по краю стола.
      – Мать подозревает, что это дочь столкнула мальчика с лестницы.
      – Мать знает, что это дочь столкнула мальчика с лестницы, – настойчиво повторила Ева. – Может, она убедила или пыталась убедить себя, что это был несчастный случай. Пыталась как-то заштопать свою жизнь. Страдает периодическими приступами депрессии и паники. В глубине души она знает то же, что знаю я. Это не был несчастный случай.
      – Свидетелей не было. – Лицо Уитни стало каменным, темные глаза запали.
      – Доктор Мира, по вашему мнению, при данном сценарии это естественно для маленькой девочки – переступить через тело своего погибшего братика и играть с куклами под елкой, пока родители сходят с ума?
      – Это слишком общий вопрос. Девочка могла быть в шоке и не сознавать или отказываться признать, что ее брат мертв.
      – Она была в тапочках. Тапочки лежали в рождественском чулке, ей пришлось спуститься и взять их прежде, чем она разбудила родителей. Согласно отчету следователя по делу о смерти Тревора Страффо, он умер вскоре после четырех часов утра двадцать пятого декабря, – продолжала Ева. – Отец и мать заявили, что в этот день провозились до половины третьего утра – готовили подарки, клали их в рождественские чулки. В половине третьего они выпили по бокалу вина, заглянули в спальни к обоим детям и легли спать около трех. Рэйлин разбудила их в пять.
      Мира вдруг вспомнила о тех временах, когда она и Деннис сидели за полночь в Рождество, готовя подарки, пока дети спали. Как они, падая от усталости, позволяли себе прикорнуть на пару часов, пока дети не проснулись и не ворвались в спальню.
      – Девочка могла прокрасться вниз после того, как родители легли спать, но до того, как проснулся ее брат. А вот тапочки – это действительно странность, – согласилась Мира. – Я готова признать, это нетипично для ребенка такого возраста – украдкой спуститься вниз, надеть тапочки, а потом вернуться в постель еще на два часа.
      – А она этого не делала, – отрезала Ева. – Она встала… Ручаюсь, у нее будильник был заведен. Она же любит все планировать, как вы отметили в психологическом портрете. Она любит порядок, расписание. Она встала, пошла в спальню своего брата. Разбудила его, велела ему вести себя тихо. И вот они подходят к лестнице, расположенной согласно отчету следователя в противоположном конце дома от спальни родителей. И тут она его столкнула.
      Ева представила себе, как это маленькое тельце летит, скатывается, переворачивается… разбивается.
      – Потом она спустилась вниз, проверила, хорошо ли сделано дело, а потом пошла посмотреть, какие подарки принес Санта. И все теперь достанется ей, потому что брата больше нет.
      Ева заметила, как страшная картина, нарисованная ею, отражается на лице у Миры.
      – Она надела тапочки. Ей нравятся вещи, на которых написано ее имя. Это была ошибка, – торопливо добавила Ева. – Как и упоминание о дневнике в разговоре со мной. Но она не смогла удержаться. Может, она даже поиграла немного с куклами. Родители не заметят, если под елкой кое-что будет слегка передвинуто. Да, она не удержалась – ведь теперь все принадлежит ей. Потом она опять поднялась наверх. Вряд ли она даже заметила тело своего брата, когда поднималась. Он перестал быть проблемой.
      Ева перевела взгляд на Уитни, заметила, что его руки снова замерли, а лицо ничего не выражает. Ровным счетом ничего.
      – Она могла даже уйти к себе и прилечь ненадолго, но это было слишком тяжело. Все эти игрушки под елкой, и больше ни с кем не надо делиться. Вот она и разбудила родителей: ей хотелось поскорее вернуться вниз и продолжить игру.
      – То, что вы описываете, – начала Мира, – это поведение социопата. А она и есть социопат. Социопат со склонностью к убийству, наделенный острым умом и безграничной самовлюбленностью. Вот потому-то она и ведет дневник. Единственный способ похвастаться тем, на что она способна, да так, чтобы ей ничего за это не было.
      – Нам нужен этот дневник.
      – Да, сэр. – Ева кивнула Уитни.
      – Но почему Фостер и Уильямс?
      – Почему Фостер – не знаю. Разве что просто так, из озорства. Не знаю, – повторила Ева, – она не производит впечатления особы, что-то делающей просто так. Уильямс оказался неожиданно удобным козлом отпущения. Тут я виновата. Я на него надавила, а она увидела не только возможность снова убить – мне кажется, на этот раз она уже начала входить во вкус, – но и подсунуть мне идеального кандидата на роль убийцы. В лице либо самого Уильямса, либо Моузбли. Не сомневаюсь: она знала, что между ними что-то было.
      – Даже при наличии дневника, даже если там все сказано черным по белому, трудно будет доказать, что она задумала и сделала это все сама. Может, и вообще ничего не удастся доказать. С этой минуты ее отец будет блокировать любой ваш шаг.
      – Я справлюсь со Страффо, сэр, и заставлю Рэйлин сознаться.
      – Как? – удивилась Мира.
      – Я сделаю так, что она сама захочет мне рассказать. – Засигналила ее рация. – Вы позволите, майор? – Он кивнул, и Ева вытащила рацию. – Даллас.
      – Лейтенант, она ушла из музея за пару минут до того, как мы до него добрались. Я проверяла помещение по камерам наблюдения и только что попросила их показать мне запись за час до моего прихода. Я ее нашла. Коре позвонили по телефону, они вышли из здания на Восемьдесят первую улицу практически в тот самый момент, как я входила с Пятой авеню.
      – Это мать. Черт бы ее побрал! Возвращайся в пентхаус Страффо. Я еду.
      – Я поеду с вами. Я могу оказаться полезной, – настойчиво проговорила Мира.
      – Да, можете. – Уитни поднялся на ноги. – Лейтенант, дайте мне знать, как только обнаружите… подозреваемую. В ту же минуту. Дайте мне знать, когда найдете дневник. Если найдете.
      – Да, сэр. Догоняйте, – бросила Ева Мире и снялась с места бегом.
 
      Кору замучила совесть. До того замучила, что она вышла из поезда метро, следующего в центр города, пересекла платформу и села в поезд, идущий в обратном направлении. Все равно было еще слишком рано для встречи с подругами и похода в кино на дневной сеанс. А ходить по магазинам – только деньги на ветер выбрасывать. Лучше удержаться от искушения и денежки поберечь.
      Ей никак не удавалось выкинуть из головы несчастное бледное лицо миссис Страффо. Может, это всего лишь мигрень? Может, оно и так. Но Кора хорошо знала, что хозяйка временами ударялась в тоску. Нельзя было оставлять ее в таком состоянии, нельзя было оставлять Рэйлин с ней наедине. Не годится девочке быть одной, когда рядом ее мать тоскует и переживает.
      Она просто заглянет, сказала себе Кора, убедится, что с хозяйкой все в порядке, приготовит ей чашечку чая, чего-нибудь поесть. А если хозяйке нужно отдохнуть, поспать, что ж, она просто отменит встречу с подругами и сама отведет девочку в салон. Какой смысл лишать ребенка маленьких удовольствий? Только потому, что мамаше неможется?
      Да она, Кора, не усидит в кино, не до развлечений ей, если будет волноваться, как там хозяйка и девочка.
      Скверная у них выдалась полоса – все эти кошмарные убийства прямо в школе, полицейские снуют по всему дому, как муравьи.
      Неудивительно, что у миссис Страффо началась депрессия.
      Чаю, может, немного супу и на боковую. Все, что доктор прописал.
      Кора вышла из поезда, поднялась на уличный уровень. Было холодно, ледяной ветер дул ей прямо в лицо, но она упрямо шла вперед. Повезло ей – найти такое место. Такая чудная семья, такой прекрасный дом, такой замечательный город.
      А девчоночка такая умненькая и веселая, правда, немного раздражительная. Да уж, не без этого. Зато такая чистюля, такая аккуратистка… И такая любопытная! Все-то ей интересно, любая мелочь. А главное, в этом доме никто на тебя не кричит и не надо уклоняться от летящих в голову тарелок, как в ее собственном доме в Ирландии.
      Если уж говорить всю правду, порой ей даже не хватало крика и скандалов. Но она и во сне не могла мечтать о лучшем месте в более приятной семье.
      Кора кокетливо улыбнулась швейцару. Вот если бы он пригласил ее на дневной сеанс в кино, она, пожалуй, забыла бы об укорах совести.
      Поднимаясь на последний этаж, Кора вытащила свой ключ. Когда она вошла, в пентхаусе стояла такая тишина, что Кора подумала, уж не напрасно ли она вернулась. Может, миссис Страффо и Рэйлин все-таки поехали куда-нибудь пообедать, а потом отправились в салон.
      Кора готова была надавать себе пощечин – зря она истратила деньги на метро!
      Она позвала, но никто не откликнулся.
      – Ну не дура ли ты, Кора? – вздохнула она, закатив глаза с досады.
      Она уже готова была повернуться кругом и уйти, но решила заглянуть в шкаф с верхней одеждой. Уж если хозяйки нет дома, наверняка она надела теплое пальто. Но все пальто были на месте, насколько она могла судить.
      Кора еще раз позвала и стала подниматься по лестнице.
      И увидела Рэйлин, сидящую за столом у себя в детской. Она что-то рисовала, а на голове у нее были наушники. Незачем ее отрывать, подумала Кора. Хотя шоколадный кекс и шипучка перед обедом… Нет, Кора этого не одобряла. Ну ничего, она еще потолкует с Рэйлин по этому поводу.
      А сейчас ее больше беспокоила хозяйка. Небось прилегла с этой головной болью и ни крошки в рот не взяла.
      Дверь спальни была закрыта, и Кора тихонько постучала, потом приоткрыла дверь и заглянула внутрь.
      Миссис Страффо лежала в постели. На коленях у нее стоял поднос, на нем опрокинутая кружка. Задремала, сидя в постели, бедняжка, разлила чай, подумала Кора и двинулась вперед, чтобы забрать поднос.
      И тут она заметила пузырек – пустой пузырек из-под таблеток на стеганом пуховом одеяле.
      – Матерь Божья! Иисусе! Хозяйка!
      Кора схватила Аллику за плечи и встряхнула. Ответа не последовало. Кора ударила ее по щекам – раз, другой… Потом она в ужасе взялась за телефон.
 
      – Вас эта ситуация смущает на личном уровне? – спросила доктор Мира.
      – Я еще не решила. – Ева гнала машину как безумная, сирена завывала. – Я не знаю. Может, если бы я с самого начала присмотрелась к ней повнимательней, попристальней… Почему я этого не сделала? Может, потому что не хотела. Может, потому что психовала из-за Рорка. А может, просто не въехала. Теперь уж никогда не узнаю.
      – Хотите знать, что я думаю?
      – Да, конечно. Идиот, ты что, сирены не слышишь, чертов сукин сын?
      – Я думаю… – Мира решила просто закрыть глаза, чтобы образ несущейся на нее смерти в виде грузовика или двухэтажного автобуса не отвлекал от разговора. – С самого начала никто не мог быть настолько прозорлив, чтобы разглядеть, что она собой представляет. Мы изначально нацелены на то, чтобы защищать детей, а не видеть в них хладнокровных убийц. Возможно, вы правы на ее счет, возможно, вы правы во всем. Я полагаю, вы правы в том, что случилось с ее братом. В том, что произошло в школе, я больше склонна подозревать Арнетту Моузбли.
      – Пятьдесят.
      – Пятьдесят чего?
      – Долларов. Пятьдесят за то, что я права, а вы ошибаетесь.
      – Вы хотите держать пари на то, кто убийца?
      – Это всего лишь деньги.
      – Хорошо, – отозвалась Мира после недолгого раздумья. – Пусть будет пятьдесят.
      – Заметано. А теперь я объясню вам, почему Моузбли этого не делала. Школа – это ее детище, ее гордость. Может, она и смогла бы убить, но она сделает это вне школьной территории. Она не стала бы навлекать скандальную славу на свою обожаемую Сару Чайлд. Из-за этих убийств она теряет учеников, возможно, это будет стоить ей должности.
      – Веский довод, но инстинкт самосохранения сильнее подобных соображений. Чтобы защитить себя, она пожертвует даже любимой работой. Если Фостер знал о ее связи с Уильямсом, он представлял для нее прямую угрозу… Может быть, он собирался разоблачить ее, откуда нам знать? Уильямс, по ее собственным словам, угрожал ей напрямую. Он ее шантажировал, чтобы она его не увольняла.
      – Поднимем ставку до сотни?
      Не успела Мира ответить, как опять засигналила Евина рация.
      – Господи, ну что еще? Даллас.
      – Даллас, Аллику Страффо увозят в больницу. Передоз. Состояние критическое.
      – Где девчонка?
      – Ее забрала нянька. Они поехали на такси прямо следом за «Скорой». Ее повезли в Парксайд, это ближайшая. Опять я разминулась с ними на пару минут. Первый прибывший на место сказал, что девочка была в истерике.
      – Само собой. Ты в пентхаусе?
      – Я поднялась поговорить с копами, которые ответили на девять-один-один. Кора вызвала «Скорую». Доложила о передозировке, поэтому послали копов.
      – Мне нужен дневник. Найди его. Я еду в больницу.
      – Это не ваша вина. – Миру качнуло на сиденье, когда Ева крутанула руль. – Если эта женщина не могла справиться с мыслью о том, что ее дочь – убийца, и попыталась покончить с собой, это не ваша вина.
      – Это моя вина. Я не просчитала возможность того, что она способна убить свою собственную мать, значит, это моя вина. Если Аллика Страффо проглотила пригоршню таблеток, так только потому, что эта маленькая дрянь их ей подсыпала. Черт бы ее побрал! – Ева нажала на газ. – Если бы Аллика собиралась покончить с собой, оставила бы записку. Если бы она хотела защитить дочку, написала бы записку с признанием. Если бы она просто решила уйти, потому что у нее нет сил взглянуть правде в глаза, стала бы она звонить и возвращать дочку домой?
      – Рэйлин поняла, что ее мать знает и может представлять для нее угрозу. – Мира покачала головой. – Заставила ее принять смертельную дозу, и угроза устранена. Свою родную мать.
      – Она столкнула своего маленького братика, который все еще носил ползунки, с лестницы рождественским утром. Накачать маму таблетками – не такое уж натянутое предположение.
      – Если Аллика Страффо умрет, вы этого никогда не докажете. Даже если она выживет, возможно, она не захочет обвинять своего собственного ребенка.
      – На это она и рассчитывает. Но ее ждет разочарование.
      Ева ворвалась в хаос и горе приемного пункта «Скорой помощи», окинула взглядом побитых, окровавленных, переломанных. Она остановила бегущую медсестру и мгновенно извлекла жетон, чтобы не терять времени на объяснения.
      – Страффо Аллика, передоз. Где?
      – Третья травма. И нечего тут махать жетоном, вас туда все равно не пустят. Доктор Диматто борется за ее жизнь.
      Луиза Диматто! Ева улыбнулась. Иногда дружба оказывается делом выгодным.
      – Зато вы можете туда войти. Вот войдите и передайте Луизе, что Даллас нужен отчет о состоянии пациентки. Где девочка? Дочка Страффо?
      – В секции А, со своей няней. Отец уже извещен, скоро подъедет. А вы правда знаете доктора Ди?
      – Да, мы с ней старые друзья. Что такое секция А?
      – Следуйте за мной.
      Очевидно, знакомство с Луизой здорово смазывало колесики. Еву и Миру мгновенно провели через общую зону в травматологическое отделение. В нише напротив двойных вращающихся дверей сидела Рэйлин, прижавшись к Коре.
      Ее лицо было мокрым от слез, глаза покраснели и вспухли. «Отличная работа, – сказала себе Ева. – Вот что значит ходить в драмкружок».
      Кора первая заметила Еву, и слезы мгновенно навернулись ей на глаза.
      – Лейтенант Даллас. Это… это хозяйка.
      Но Ева смотрела только на Рэйлин. Девочка напряглась всем телом. «Не ожидала, что я сюда загляну?» – злорадно подумала Ева. Рэйлин еще крепче прижалась к Коре.
      – Я не хочу с ней говорить. Я ни с кем не хочу говорить. Я хочу мою мамочку.
      – Тихо, тихо, дорогая. Успокойся. Лейтенант только хочет помочь. Все хотят помочь.
      Ева бросила взгляд на Миру и кивнула. Мира поняла и сделала шаг вперед.
      – Рэйлин, я доктор Мира. Я понимаю, ты очень напугана и расстроена.
      Рэйлин всхлипнула, подняла голову и взглянула на Миру.
      – Вы доктор? Вы вылечите мою мамочку?
      – Да, я доктор, и я знаю доктора, который сейчас помогает твоей маме. Она очень, очень хороший врач. – Мира присела на корточки. Она вся светилась пониманием и сочувствием.
      «Отлично, – решила Ева. – Очень умно. Сделай вид, что ты со мной никак не связана. Ты просто доктор. Добрая, ласковая. С материнским подходцем». Сама Ева повернулась к ним спиной и заглянула в круглое окошко в двери палаты, пока Мира разговаривала с Рэйлин.
      Внутри, насколько она могла судить, из Аллики выкачивали что-то и закачивали в нее что-то другое. Чудесные светлые волосы Луизы были скрыты под защитной шапочкой. Ее серо-голубые глаза смотрели сосредоточенно и напряженно.
      Если у Аллики есть шанс, этот шанс ей даст Луиза.
      За спиной у Евы звучал полный сочувствия и тихой уверенности голос Миры:
      – Я знаю, ты будешь храброй девочкой, Рэйлин.
      – Я постараюсь, но…
      – Знаю, это очень трудно. Ты можешь рассказать мне, что случилось?
      – Я не знаю. Моя мама… Мы должны были обедать в «Зверинце», а потом пойти в салон. Побыть вдвоем.
      – Ну разве это не здорово?
      – Нам так весело вдвоем с мамочкой. Но она позвонила, когда мы были в музее, и сказала, что не приедет и что мы должны вернуться домой. Она не сказала, почему. Но выглядела она усталой и вела себя странно.
      – Странно?
      – Она отпустила Кору, это же ее свободный день. А когда Кора ушла, мама заплакала.
      – Не надо мне было уходить. Надо было остаться.
      – Ты ни в чем не виновата, Кора. Мама сказала, что ей очень жаль и чтобы я на нее не сердилась. Но я на нее вовсе не сердилась! Она же не виновата, что она болеет! Она иногда болеет, ей надо отдыхать.
      – Я понимаю.
      – Она обняла меня крепко-крепко. Она всегда меня так обнимает, когда они с папой куда-нибудь уезжают, а я нет. Как будто прощалась. Она сказала, что я ее принцесса, лучшее, что у нее было в жизни, и что она меня любит.
      У Рэйлин задрожали губы, она вытащила из сумки носовой платочек с монограммой, вышитой в уголке, и вытерла глаза.
      – И еще она сказала, она знает, что я буду сильной и храброй, что бы ни случилось. – Глаза Рэйлин стрельнули в спину Еве и на миг задержались на ней. – Она велела помнить: что бы ни случилась, она меня любит больше всех. А потом она сказала, что я могу перекусить и поиграть в моей комнате и что я должна вести себя хорошо. А она должна уснуть. Я вела себя тихо-тихо. – Опять хлынули слезы. – Чтобы ее не разбудить.
      Медсестра вышла из палаты, бросила взгляд на плачущую девочку, и ее лицо вспыхнуло сочувствием. Она увела Еву подальше, чтобы Рэйлин не слышала.
      – Состояние все еще критическое. Если доктор Ди сумеет его стабилизировать, ее переведут в палату интенсивной терапии. Шансы невелики, но доктор Ди борется за ее жизнь.
      – Ладно, спасибо. – Ева бросила взгляд через плечо медсестры. – А вот и муж!
      Страффо бежал по коридору, и Ева буквально ощущала на расстоянии охвативший его страх. Рэйлин вскочила и бросилась ему на шею. Кора поднялась, рыдая и бормоча оправдания.
      Ева не мешала им нежничать. Страффо обнимал дочь и что-то шептал ей на ухо. Потом он опустил ее на землю, отвел упавшие на лицо волосы. Она кивнула и снова села рядом с Корой, а Страффо подошел к дверям палаты и заглянул в окошко, как до него это делала Ева.
      Ева подошла к нему.
      – Что вам известно?
      – Я знаю доктора, который над ней работает, – сказала ему Ева. – Она свое дело знает и без боя не сдается.
      Он судорожно втянул в себя воздух и выдохнул:
      – Спасибо.
      – Она была в критическом состоянии. Как только ее стабилизируют, переведут в палату интенсивной терапии. У нее была передозировка снотворного.
      – О боже, боже! – Он прижался лбом к стеклу.
      – Какое у нее было настроение, когда вы уходили на работу этим утром?
      – Она была расстроена. Мы оба были расстроены, как вы не понимаете? Но… нет, это может подождать. Ради всего святого, Даллас, там моя жена!
      – Ну хорошо. Мне надо поговорить с Корой.
      – Вот и прекрасно.
      – Страффо? – Ева выждала. Наконец Оливер оторвал взгляд от окошка палаты и посмотрел на нее. – Я тоже борюсь за нее. За вас обоих. Поверьте мне.
      Он кивнул. Слезы навернулись ему на глаза.
      – Доктор Мира случайно была со мной, когда нам сообщили. Вы ее знаете, знаете, как много она умеет. Она может остаться с вашей дочерью. Она поговорит с Рэйлин, пока я опрашиваю Кору, а вы можете сосредоточиться на Аллике.
      – Мира. – Он рассеянно оглянулся и увидел стоявшую в сторонке Миру. – Да, да, спасибо. Не хочу, чтобы Рэйлин оставалась одна. А мне нужно…
      – Вам нужно быть с Алликой. Я поняла.
      Ева подошла к Мире, беседующей с девочкой. Но обратилась она к Коре:
      – Кора, мне нужно с вами поговорить. Доктор Мира посидит с Рэйлин.
      – Я хочу быть с папой.
      В эту игру могут играть двое, решила Ева и бросила на Рэйлин сочувственный взгляд.
      – Да, я понимаю. Он здесь и никуда не уйдет. Постарайся успокоиться. Мне просто нужно поговорить с Корой о твоей матери.
      – Это поможет мамочке?
      – Надеюсь.
      Рэйлин расправила плечи. Храбрый маленький солдатик.
      – Со мной все будет в порядке.
      – Конечно, с тобой все будет в порядке. Хочешь, мы с Корой принесем тебе чего-нибудь попить?
      – Да, спасибо. Можно мне соку?
      – Есть. Кора, давайте прогуляемся. – Ева успела заметить самодовольную улыбку на лице Рэйлин, прежде чем та отвернулась.
      – Расскажите мне, как все было, Кора.
      – Не надо мне было оставлять ее одну, это я вам прямо скажу. Я же видела, как хозяйке было плохо, когда уходила.
      – Сколько времени вы отсутствовали?
      – Слишком долго, вот вам и вся правда. Около часа. Я точно не знаю.
      Ева молчала, пока Кора выбирала сок в автомате.
      – Потом я увидела таблетки, – продолжила Кора. – И я все поняла, попыталась ее разбудить и не смогла. Я ее трясла, по щекам била, но так и не смогла разбудить. Тогда я позвонила девять-один-один и велела им приехать. Объяснила, что к чему. Я не могла понять, дышит она или нет. Делала ей искусственное дыхание и массаж сердца, пока они не приехали. И тогда я побежала вниз, впустила их.
      – А где была Рэйлин?
      – О, Матерь Божья, эта бедная девочка! – Кора замолчала, прижала обе руки к лицу и смахнула слезы. – Она вышла из своей комнаты как раз в ту минуту, как я бежала к двери. Я знала, что надо спешить, даже не остановилась.
      – Она что-нибудь сказала?
      – Ну да. Сказала. Удивилась, конечно, тем более что выглядела я, наверно, самому черту на страх, да и не должна была я там быть. Вот это она и сказала, если на то пошло. «А ты что здесь делаешь? Тебя здесь быть не должно».
      – Она была огорчена вашим появлением?
      – Ну да, можно и так сказать. Она любит, чтобы все шло, как заранее условлено, а тут я, хотя ей полагалось провести этот день с мамой. О, лейтенант, как это ужасно для ребенка! Она просто в истерику ударилась, когда в дом ворвались медики.
      – Не сомневаюсь.
      – Если бы я не ушла…
      – Вы вернулись, – перебила ее Ева. – Если бы вы не вернулись, она бы точно была мертва. Если она выкарабкается, благодарить нужно будет не только докторов. Это вы спасли ей жизнь.
      – Спасибо. Спасибо вам за эти слова. Да что ж я все реву, никак не уймусь. – Кора опять вытерла слезы. – Она ж золотая женщина! И ко мне всегда со всем добром. Золотая женщина. – Они повернули назад, и тут Кора схватила Еву за руку. – Ее вывозят!
      – Вижу. – Ева проследила, как бригада экстренной помощи вытолкнула каталку из палаты к лифтам. – Это значит, что ее стабилизировали. – «На данный момент», – добавила она про себя. – Послушайте меня, Кора. Посмотрите на меня.
      – Что?
      – У вас есть друзья в городе?
      – Да, есть.
      – Я хочу, чтобы сегодня вы переночевали у них.
      – Да, но… Я буду с маленькой Рэй. Как же она без меня?
      – Нет. – Ева не собиралась рисковать еще одной невинной жизнью. Кора, сама того не ведая, разрушила последний план Рэйлин, и Ева боялась, как бы Рэйлин не начала вымещать на ней свою досаду. – Когда уйдете отсюда, вы должны поехать прямо к вашим друзьям. Переночуете сегодня у них. О мистере Страффо и Рэйлин позабочусь я.
      – Я не понимаю.
      – А вам пока и не нужно понимать. Но если вы не дадите мне слова, что сделаете именно так, как я вам говорю, придется мне забрать вас в Центральное управление полиции и задержать как важного свидетеля. Выбирайте сами.
      – Но это жестоко.
      – А будет еще хуже. Страффо и Рэйлин собираются подняться на лифте. Вы можете отнести Рэйлин ее сок, поговорить с ними, убедиться, что с ними все в порядке. А потом я хочу, чтобы вы ушли и сделали так, как я вам сказала.
      – Ладно, ладно. Сделаю. Наверно, ей сейчас все равно больше всех нужен ее отец.
      Получив обещание Коры, Ева поспешила к Луизе.
      – Привет, Даллас. Мир тесен.
      – И что ты делаешь в этом тесном мире?
      – Я тут по обмену. Это называется ротацией. Я взяла на себя длинную смену в День святого Валентина. Чарльз занят, романтическое рандеву у нас назначено на завтра.
      Поскольку избранник Луизы Чарльз Монро был высококлассным лицензированным компаньоном, проще говоря, мужчиной по вызову, Ева ничуть не удивилась, узнав, что в День святого Валентина он загружен работой под завязку.
      – Вид у тебя измученный.
      – Случай тяжелый. И если ты собираешься спросить меня о ее шансах, скажу тебе, что они слабы. Мы ее держим на искусственном жизнеобеспечении. Она пока не дышит самостоятельно и не реагирует. Но попади она сюда на десять минут позже, шансов не было бы вообще. Так что спасибо и на этом.
      – Моей лаборатории понадобится образец того, что вы из нее выкачали.
      – Без проблем. Слава богу, у их няни есть голова на плечах. Позвонила девять-один-один, назвала им лекарство, отдала медикам пузырек. Мы с самого начала знали, с чем имеем дело, это тоже помогло. Она начала делать искусственное дыхание, дала пациентке еще один шанс. Кстати, пациентка красавица. Муж есть, чудесная маленькая дочка. Чего ей не хватало? Их не поймешь.
      – Их не поймешь, – подтвердила Ева.

      Луиза поднялась в отделение интенсивной терапии, а Ева повернулась к Мире.
      – Ну как?
      – Она превосходная актриса.
      – В драмкружок ходит.
      – Меня это не удивляет. Мне нужно провести с ней больше времени, вероятно, не один сеанс, чтобы прийти к окончательному заключению, но я склонна согласиться с вашими выводами. Ей чрезвычайно льстило мое внимание, хотя она ни на минуту, ни на секунду не забывала о вас. Хотела быть точно уверена, что вы не пропустили ни одного сказанного ею слова.
      – Я не пропустила. Она весьма подробно описала якобы состоявшийся разговор с матерью. «Я – лучшее, что у нее было в жизни», «Я буду сильной и храброй». И не забыла вставить, что ее мать иногда болеет. Все отрепетировала, все спланировала. Ей пришлось импровизировать, потому что Кора испортила ей финальную сцену.
      – Возможно, только отсрочила. Аллика Страффо, возможно, никогда не проснется. Ева, она наслаждается спектаклем. Больницей, кризисом, тем, что больничный персонал обращается с ней так бережно. Страхом и горем своего отца, вниманием няни.
      – О, да, она выдоила из этого все, что могла. Но скоро ручеек иссякнет. Я прошу вас и Луизу употребить влияние, бросить весь ваш вес на то, чтобы Страффо и Рэйлин сегодня вечером оказались тут в больнице в одной из семейных комнат. Девчонка не должна подходить близко к матери.
      – В такой ситуации, когда мать лежит в палате интенсивной терапии, персонал больницы всячески поощряет общение родных с пациентом. – Как и Ева, Мира взвесила все «за» и «против». – Если вы предупредите персонал, они не смогут это скрыть. Она может заметить.
      – Да уж, она заметит. – Ева прошла несколько шагов по коридору и повернула назад. – Ладно. Я хочу, чтобы ее охраняли круглосуточно. Найду кого-нибудь с опытом в медицине, но ее должен охранять мой человек.
      – Думаете, Рэйлин захочет закончить то, что начала?
      – Может, и нет. На данном этапе – вряд ли. Но рисковать я не хочу. Я предупрежу Луизу, а она сумеет довести до сведения девчонки, что ее мать будет находиться под круглосуточной охраной по медицинским показаниям. А мне придется воткнуть нож в Страффо: сказать ему, что Аллика находится под подозрением в совершении двух убийств, и я ставлю охрану на дверях.
      – Он и так еле держится.
      – Я на это и рассчитываю, – возразила Ева. – И я надеюсь, что он отпустит вожжи. Рэйлин никогда ничего не делает от отчаяния или импульсивно, поэтому, я думаю, на данный момент Аллике ничто не угрожает. Это просто предосторожность.
      – Как вы собираетесь справиться с Рэйлин?
      – Пусть думает, что ей опять сошло с рук. Пусть успокоится, пусть думает, что ей удалось заморочить мне голову. Бедная девочка, ее мать убила двоих и решила наложить на себя руки. Мне придется выложить это Оливеру Страффо. Это будет нелегко.
      – Он вам не поверит.
      – Ну, не знаю, может, и не поверит. Я пока над этим размышляю.
      Папочка был вне себя от ярости. Рэйлин не могла услышать все, что он говорил и что ему говорила лейтенант Даллас, но она видела, что слова лейтенанта приводят его в бешенство. Ей удавалось подслушать только отдельные кусочки, когда он повышал голос, но и этого было довольно, чтобы доставить ей удовольствие.
      Дурацкая полиция, думала она, свернувшись клубочком на диване в зоне ожидания и притворяясь спящей. Думают, они такие умные? Да она гораздо умнее!
      Если бы не вмешалась эта настырная дура Кора, ее мать была бы уже мертва. Хотя, подумала Рэйлин, может, так даже лучше. Мама все равно умрет, она видела это по окружавшим ее напряженным и мрачным лицам взрослых. Все они думают, что она умрет. Зато так гораздо интереснее.
      Вот мисс Хэлливелл объясняла про то, как вести себя на сцене. Если кто-то из партнеров забудет свою реплику или скажет что-нибудь не то, надо все равно оставаться «в образе» и действовать, как персонаж, которого играешь. Так и тут.
      По-прежнему лежа с закрытыми глазами, Рэйлин внутренне усмехнулась, когда до нее донесся голос отца:
      – Моя жена борется за свою жизнь.
      – Ваша жена покушалась на свою собственную жизнь. Мне очень жаль. – Голос лейтенанта звучал так спокойно. – Надеюсь, она выкарабкается. Я говорю искренне.
      – Чтобы вы могли обвинить ее в двух убийствах? Да Аллика в жизни пальцем бы никого не тронула.
      – Кроме себя самой? Слушайте, говорю еще раз: мне очень жаль. Я не говорила, что мы предъявим ей обвинение. Говорю вам сейчас – считайте, что я оказала вам услугу, – но я вам прямо говорю: мы не можем сбросить со счетов попытку самоубийства. Мы обязаны принять это во внимание. Если она когда-нибудь сможет заговорить, я обязана допросить ее. Понимаю, как вам тяжело, и, видит бог, это тяжко отразилось на вашей дочери. Я стараюсь дать вам время, чтобы подготовиться.
      – Просто уходите. Просто уйдите и оставьте меня наедине с моей семьей.
      – Я ухожу. Я вернусь, если она выйдет из комы. Оливер, берегите себя и дочь. Девочка прошла через такое… Дети не должны через это проходить. Не каждый взрослый выдержит.
      Не открывая глаз, Рэйлин почувствовала, как отец садится рядом с ней. Очень осторожно, очень бережно он погладил ее по волосам. Она так и не открыла глаз, услышав, как он тихонько заплакал.
      Сколько же ей еще ждать? Когда уже можно будет попросить пиццу и банку шипучки?
 
      Ева вынула рацию, выходя из больницы. Рация ожила у нее в руке, прежде чем она успела вызвать Пибоди.
      – Даллас.
      – Говорить можешь? – спросила Пибоди.
      – Да, как раз выхожу. Аллика в критическом состоянии, на аппаратах. Шансов мало. Я поставила охрану на дверях и еще одного с медицинским опытом у нее в палате. Ведущий врач – Луиза.
      – Удобно.
      – Да. Я слышала, как она сказала Страффо, что он должен проводить с ней как можно больше времени, говорить с ней, говорить ей, чтобы держалась, чтобы боролась. Может, это поможет. Откуда нам знать? Девчонка играет бесподобно, но Миру ей обмануть не удалось. Не в этот раз. Так что у нас есть поддержка.
      – У нас есть нечто большее. Я нашла дневник.
      Еве хотелось сплясать, она еле сдержалась. Она толкнула дверь и вышла из больницы.
      – Я знала, что не зря держу тебя при себе.
      – Тебе легко говорить. Я часами его искала.
      – И где нашла?
      – В кухне, в утилизаторе мусора. Я прочесала весь пентхаус, задержала патрульных, чтобы они мне помогли. И почему я сразу не подумала об утилизаторе мусора?
      – Ну и что от него осталось?
      – Целехонек. Он был в таком шикарном металлическом футляре с ее именем. Я сразу поняла, что там внутри – книга. Слышу, как она там стукается, когда трясу футляр. Да и по форме, и по весу… Футляр покорежен, но он успел пройти всего один цикл, как мне кажется. Заперт наглухо. Замок слишком мал для универсального ключа, да и погнулся он. Наверно, придется его резать.
      – Я заеду и захвачу его. Рорк сумеет справиться с замком.
      – Отлично. Я позвоню Макнабу, скажу, что празднование Валентина придется отложить.
      – Нет. – Ева села в машину. – Мне потребуется время, чтобы все свести воедино. Чертовски мудреное дело. Я возьму дневник, зарегистрирую его как вещественное доказательство.
      – Я уже зарегистрировала удаленным доступом.
      – Тем лучше. Поезжай домой, расслабься, выпей, займись сексом с Макнабом, если уж без этого нельзя.
      – Без этого нельзя, – тут же откликнулась Пибоди. – Без этого никак нельзя.
      – Если мне придется тебе позвонить, не забудь блокировать видео. Не хочу ослепнуть. Мы соберем это дело и закроем его. – Ева отключила связь. – Ну, Рэйлин, маленькая дрянь, – пробормотала она, – теперь не уйдешь.
      Пока Ева ехала, по дороге информируя Миру и Уитни о последних событиях, Рорк выбирал шампанское для ужина.
      Почти весь день он работал и теперь надеялся, что очень скоро они с Евой отложат все свои дела. И будут просто наслаждаться обществом друг друга.
      Он знал, что ей понравится выбранное им меню ужина. Она посмеется от души. Для их интимного домашнего ужина с глазу на глаз он выбрал пиццу со сладким перцем. Ее любимое блюдо.
      Кроме того, он выбрал для нее то, что весьма условно можно было бы назвать вечерним нарядом. Над этим она тоже посмеется. А он с удовольствием посмотрит на свою жену в ночной сорочке красного шелка с белой горностаевой опушкой.
      Поскольку она не позвонила и не сказала, что задерживается, Рорк понял, что, скорее всего, им действительно удастся поужинать в восемь. Он решил поужинать с ней в Праге. В Прагу их перенесет голографическая комната. Старинная архитектура, густой и мягкий снег за окнами, романтические цыганские скрипки, наполняющие воздух страстью…
      Конечно, это немного чересчур, думал Рорк, но, черт побери, кто ему запретит?
      – Рорк.
      – Да? – спросил Рорк, не оборачиваясь к Соммерсету. Он выбрал наконец шампанское, поставил бутылку в холодильник и ввел команду охладить ее до нужной температуры.
      – Магдалена у ворот.
      – Что?
      – Она у ворот, – повторил Соммерсет. – Просит ее впустить. Она в слезах. Уверяет, что ей надо с тобой поговорить. Что это займет всего минуту. Сказать ей, что тебя нет дома?
      Это было бы слишком просто, подумал Рорк. И, будь он проклят, искушение выбрать легкий путь было чертовски велико. Но если он не разберется с этим прямо сейчас, разбираться придется в другой раз. Но все равно придется. К тому же он готов был признать, что его одолевает любопытство. Интересно, как Мэгги будет оправдываться на этот раз.
      – Нет, впусти ее. Проводи в гостиную. Я с ней разберусь.
      – Я полагаю, лейтенант вернется в течение часа.
      – Вот и давай покончим с этим по-быстрому.
      Смутьянка, сказал себе Рорк, когда Соммерсет удалился, чтобы впустить Магдалену. Он всегда знал, что она – нарушительница спокойствия. Если уж честно, ему это даже нравилось. Но раньше он был слеп. Он только теперь понял, как глубоко сидит в ней эта страсть подливать масла в огонь.
      Он знал, как справляться со смутьянами. Как только он с ней разберется, она уйдет навсегда. Он позаботится, чтобы она все поняла верно. И тогда можно будет подвести черту.
      Рорк спустился не сразу. Пусть немного подождет, решил он. Это охладит ее пыл. А Соммерсет проследит, чтобы она не прикарманила ничего из серебра.
      Как он и ожидал, Соммерсет остался в гостиной. Он уже успел налить Магдалене, казавшейся изысканной и бледной в атласном платье цвета слоновой кости, бокал вина.
      Она стояла у камина, на оптимальном расстоянии, в самом удачном ракурсе, чтобы пламя подсвечивало ее кожу и играло в складках атласа.
      Она всегда умела идеально подготовить мизансцену для объекта. Только на этот раз объектом стал Рорк. Он понимал, что она до сих пор считает его объектом.
      – Рорк! – Она опустила голову, словно сгорая от стыда. Но сначала подпустила слезу, блеснувшую в глазах. – О, Рорк, сможешь ли ты когда-нибудь меня простить?
      – Прошу нас извинить, – обратился Рорк к Соммерсету.
      Когда Соммерсет удалился, она поставила свой бокал слегка дрогнувшей рукой.
      – Я чувствую себя просто ужасно из-за того, что случилось. Я просто… Рорк, меня пару дней не было в городе, я только что вернулась. Но до меня дошли слухи, я видела. Я пыталась связаться с тобой, как только… Но…
      – Я был занят.
      – Ты избегал меня, – сказала она со слезами в голосе. – Я даже не была вполне уверена, что ты захочешь меня видеть. Проклятые папарацци! Их всех следует повесить.
      – Они всего лишь зарабатывают себе на хлеб.
      – Но намекнуть, что нечто столь невинное было… было чем-то незаконным. Нам следовало бы подать на них в суд. Но, конечно, я знаю, от этого будет только хуже. – Магдалена в отчаянии всплеснула руками. – Мне даже подумать страшно, как ты, наверно, расстроен. А твоя жена? Она сильно рассердилась?
      Рорк рассматривал ее, чуть склонив голову набок.
      – А ты как думаешь?
      – Я на ее месте была бы в ярости! Они все так представили, как будто мы… Да мы же всего-навсего прощались. Мы-то с тобой знаем, Рорк, мы всего лишь прощались.
      – Да, мы знаем, да, мы прощались.
      – Может, если бы я ей объяснила… Я могла бы попытаться. Где она? Я могла бы попробовать.
      – Ты прекрасно знаешь, что ее здесь нет.
      Магдалена закрыла полные слез глаза. «Перегруппировка, – подумал Рорк. – Перестроение».
      – Ну хорошо, признаюсь. Мне хотелось первым делом переговорить с тобой наедине, поэтому я позвонила в полицейское управление. Мне сказали, что она работает в полевых условиях, вот я и приехала сюда. О боже, какая же я трусиха! – Магдалена поднесла дрожащие пальцы к губам. – Но если это поможет – хотя бы чуть-чуть! – я попыталась бы ей объяснить.
      – Нет, не думаю. Она и так прекрасно осведомлена обо всех обстоятельствах.
      – Что ж, отлично. Отлично. Какое облегчение!
      – Она прекрасно знает, что ты все это подстроила, инсценировала и заплатила оператору за съемку.
      – Что? Да это абсурд! Это… Рорк! – Магдалена произнесла его имя с легкой дрожью и изобразила оскорбленное достоинство. Точно отмерила дозу изумления и негодования. – Как тебе в голову могло прийти, что я способна на нечто подобное? Я понимаю, ты рассержен и расстроен – я тоже, – но обвинять меня, будто я нарочно пыталась навредить тебе и твоей жене? С какой целью?
      Неудивительно, что у них все так отлично получалось с профессиональной точки зрения в те месяцы, что они работали в паре. Магдалена блестяще вела свою роль.
      – Я бы сказал, для развлечения. Для тебя и этой цели вполне достаточно.
      – Как можно говорить мне подобные вещи? – Магдалена взяла свой бокал. – Это просто омерзительно.
      – Ты думаешь, я не могу отследить оператора? Думаешь, я хуже тебя умею давать взятки? Ты меня недооцениваешь, Мэгги. Я знаю все. Во всех подробностях.
      Магдалена отнесла свой бокал к окну. Она отвернулась, постояла спиной к Рорку.
      – Нет. Конечно, нет, – сказала она тихо. – Я никак не могла бы тебя недооценить. Может быть, я даже хотела, чтобы ты знал. Я не сомневалась: рано или поздно ты все узнаешь. Это ты меня недооцениваешь, Рорк. Мои чувства к тебе. Сожаление. Раскаяние. – Магдалена повернула голову и бросила на него взгляд через плечо. – Желание. Да, я это признаю. Я не горжусь тем, что сделала, но и стыдиться этого не желаю. Я сделала то, что считала нужным. Я пошла бы на что угодно, лишь бы тебя вернуть. Все остальное для меня не имеет значения. Только снова быть с тобой.
      Рорк выждал небольшую паузу.
      – Чушь.
      – Как ты можешь смеяться над моими чувствами? – Магдалена швырнула бокал. Вино расплескалось, бокал разбился. – Как ты смеешь так вести себя, когда я стою тут, обнажив свою душу?
      – Я не смеюсь над ними, я просто и ясно говорю: нет у тебя никаких чувств. И никогда не было. Ни ко мне, ни к кому-либо другому. Ты любишь только себя, – добавил он. – Надо было мне раньше догадаться. – Его голос стал ледяным. – Ты приехала сюда, в Нью-Йорк, чтобы прощупать почву. Я сегодня гораздо богаче, чем был когда-то, и ты надеялась отщипнуть себе кусочек. А знаешь, она видела тебя насквозь. С первого взгляда.
      Магдалена вскинула голову и подошла к нему.
      – А я с первого взгляда на тебя поняла, что ты у нее под каблуком. Как же мне стало смешно! Богатый и могущественный Рорк укрощен. Прыгает через обручи по команде тощей полицейской шавки без намека на красоту и стиль.
      – Странно! Вот с того места, где я стою, я вижу, что в ней и стиля, и красоты, и шика – видит бог! – больше, чем тебе когда-либо снилось.
      Рорк глазом не моргнул, когда Магдалена дала ему пощечину.
      – Не стоит даже пытаться это повторить, – сказал он тихо и грозно.
      Магдалена опустила голову.
      – Рорк…
      – Это ты хотела надеть на меня ошейник, Мэгги. Это ты думала, что справишься со мной, что я побегу к ноге, стоит тебе только щелкнуть пальцами. Но я не побежал к ноге, и тогда ты сделала все от тебя зависящее, чтобы доставить мне неприятности и разрушить мой брак. Причинить боль моей жене.
      – Ну, допустим, и что с того? Это же просто игра. Когда-то у тебя было чувство юмора, но, очевидно, она выбила из тебя и это тоже.
      – Тебе никогда не понять ни ее, ни меня. Тебе никогда не понять того, что нас связывает. Тем хуже для тебя. У тебя этого никогда не будет, ты на это не способна. А теперь послушай меня внимательно, и я расскажу тебе, что будет дальше. Ты никогда больше не переступишь порог моего дома. Ты никогда больше не переступишь порог любой моей собственности, а это включает в себя все отели, магазины, рестораны, самолеты и другие транспортные средства, банки, которыми я владею или которые я контролирую. А их много, чрезвычайно много.
      – О, ради всего святого! Ты не можешь отрезать меня от…
      – Могу, – возразил Рорк таким холодным тоном, что она побледнела. – И сделаю это. Тебе придется покинуть Нью-Йорк и страну не позже чем через три часа.
      – Ты не можешь контролировать всю эту чертову страну, – бросила в ответ Магдалена.
      – По правде говоря, я постарался бы получить контроль над всей страной хотя бы для того, чтобы заставить тебя убраться отсюда. Но мне это не нужно. Если ты не уедешь, если не покинешь страну через упомянутые три часа, начиная, – Рорк бросил взгляд на часы у себя на запястье, – с этой минуты, Интерпол и глобальная полиция получат весьма любопытные и чрезвычайно подробные сведения о тебе.
      На этот раз Магдалена побелела, как полотно.
      – Ты готов предать меня подобным образом?
      – Опять-таки слушай внимательно. Я готов раздавить тебя, как букашку, за один миг боли, причиненной моей жене. Поверь этому. Бойся этого.
      – Только попробуй, и я утащу тебя вниз вместе с собой.
      Рорк улыбнулся:
      – Как ты сама говоришь, только попробуй. У тебя ничего не выйдет. Сил и влияния у меня неизмеримо больше, чем у тебя. И запомни кое-что еще, Мэгги. Тюремные удобства тебе не понравятся. Они весьма ограничены и совсем не в твоем вкусе.
      Губы у нее задрожали. Ей с трудом удалось сдержать эту дрожь. Она не сразу сумела оправиться от шока, когда правда наконец дошла до нее. Потом она небрежно пожала плечами.
      – Ты мне не нужен. Никогда и не был нужен. – Магдалена отвернулась, обошла кругом комнату. – Я всего лишь подумала, что мы могли бы вместе повеселиться, но теперь вижу, что ты давно уже забыл, как это делается.
      – Часы тикают, – напомнил Рорк. Магдалена повернулась волчком.
      – Все равно я предпочитаю Европу. Мне скучно в Нью-Йорке, мне скучно с тобой.
      Тут она заметила промелькнувшие в окне огни фар и мгновенно сменила тактику.
      – Какого черта! – Магдалена рассмеялась, как ни в чем не бывало. – Ты меня раскусил. Ты меня прогоняешь. Нет смысла плакать об этом. Пора подвести черту и двигаться дальше. В океане полно рыбы. – Она повернулась к нему и улыбнулась. – Все равно я никогда не пойму, как ты мог предпочесть ее мне.
      – Ты никогда этого не поймешь.
      Плавным движением Магдалена подхватила небрежно брошенную на спинку кресла соболью шубку и протянула ее Рорку. И, идеально рассчитав время, в самый нужный момент бросилась ему на шею. Соболя упали – Рорк схватил ее за плечи, чтобы оттолкнуть.
      Ева вошла в гостиную и замерла на пороге, увидев Магдалену, обвившую руками шею Рорка, и его руки на ее обнаженных плечах: одна из атласных лямок цвета слоновой кости уже скользила от плеча к локтю.
      – Сукин сын, – сказала Ева.
      Как по сигналу, Магдалена повернулась кругом. На ее лице, полном страсти, проступил ужас.
      – О боже! Это не то, что вы думаете.
      – Держу пари. – Ева двинулась вперед.
      Рорк залюбовался ее воинственной походкой, но долго любоваться ему не пришлось. Ева заехала ему кулаком по лицу.
      – Чтоб мне сгореть! – Его голова откинулась, он ощутил во рту кровь.
      Магдалена вскрикнула, но даже глухой уловил бы за этим возгласом ужаса сдержанный смешок.
      – Рорк! О, мой бог, у тебя кровь идет. Постой, позволь мне только…
      – А теперь не смотри, – как ни в чем не бывало продолжала Ева. – Но он не один. – Она достала Магдалену коротким прямым ударом по корпусу. – Сука, – добавила Ева, когда глаза Магдалены закатились, и она рухнула на пол без сознания.
      Рорк взглянул на поверженную Магдалену.
      – Чтоб нам всем сгореть.
      – Убери этот мусор из моего дома. – С этими словами Ева удалилась той же воинственной походкой.
      В вестибюле она поравнялась с Соммерсетом. Наверное, это выражение на его лице можно считать улыбкой, подумала она, хотя и не была твердо уверена.
      – А тебе советую быть поосторожнее. Так растягивать губы – лицо напополам треснет.
      – Мне хотелось аплодировать, но я решил, что это уж слишком.
      Ева не удержалась от короткого смешка, но продолжила путь.
      У Рорка все лицо пульсировало болью, его чувства были оскорблены. Он переступил через безжизненное тело Магдалены. Выйдя в вестибюль, он бросил ледяной взгляд на Соммерсета.
      – Приберись там.
      – С величайшим удовольствием. – Но Соммерсет выждал еще секунду, провожая взглядом Рорка, пока тот поднимался наверх вслед за своей женой.
      Он нашел ее в спальне.
      – Черт меня побери со всеми потрохами, ты же прекрасно знаешь, это была подстава! Ты прекрасно знаешь, что я бы к ней не прикоснулся даже пальцем!
      – Да-да, как же, как же. – Ева движением плеч сбросила пальто и отшвырнула его в сторону. – Я подставу за милю чую, а уж твое лицо я изучила отлично. Я не увидела на нем удовольствия. Я увидела досаду.
      – Правда? Ты говоришь правду, черт бы тебя побрал? Что ж, если ты знала, что это подстава, и видела, что мне это не нравится, какого черта ты мне врезала?
      – Хочешь знать, да? – Ева повернулась к нему. – Потому что ты мужчина.
      Прищурившись, не сводя с нее глаз, Рорк прижал руку к разбитым губам в попытке остановить кровь.
      – Может, заодно скажешь, как часто мне следует ожидать, что ты расквасишь мне нос из-за моей злосчастной принадлежности к мужскому полу?
      – Честно говоря, не знаю. – Он был в такой ярости, у него был такой оскорбленный вид, что ей хотелось сорвать с него одежду и впиться в него зубами. – Честно говоря, я просто считаю, что ты заслужил хорошей трепки.
      – К чертям собачьим! Я вообще уже женщинами сыт по горло. – Нелепость ситуации начала доходить до него сквозь гущу злости и обиды. – Вы – непредсказуемые и опасные существа.
      Ева покачалась с носка на пятку, согнула колени.
      – Боишься дать мне сдачи? Давай, лихой парень. Тебе врезали за то, что ты мужчина. Вот и веди себя соответственно.
      – А тебе нужен мужчина, да? – Они оба одновременно начали кружить, стараясь зайти друг другу за спину. – Ладно, получишь. Послушаем, что ты запоешь, когда я тебя свалю.
      – Смотри, как мне страшно. Аж вся трясусь. – Ева сделала ложный выпад левой рукой, перевернулась и выбросила ногу. – Со смеху, – добавила она.
      Рорк блокировал предплечьем первый толчок, потом второй, провел подножку, но она перепрыгнула через его ногу. Он оттеснил Еву к кровати, оценил на глазок расстояние, сделал стремительный поворот и опрокинул ее.
      Ева упала на спину, прямо на кровать, но, когда Рорк нырнул за ней следом, откатилась в сторону и опять вскочила на ноги.
      – Так легко не выйдет!
      – Кто сказал, что я хочу легко?
      Он тоже скатился с кровати и вскочил на ноги, и ей пришлось признать, что двигается он стремительно и ловко. Ева, танцуя, отпрыгнула назад, попыталась нанести длинный удар по корпусу. Он блокировал. Тогда она двинула локтем и ощутила контакт. Ева отступила. В конце концов, она вовсе не горела желанием уложить своего мужа на больничную койку. Ей нужно было от него кое-что другое.
      Но если он слегка охромеет, она будет не против. Так ему и надо. Ева начала опускать пятку ему на ногу, но Рорк бросился на нее и сбил с ног.
      Они сцепились, вместе скатились с невысокого возвышения, на котором стояла кровать, пересчитав ребрами ступеньки, и оказались на полу. Ева сверху.
      – Готов выбросить полотенце? – спросила она, задыхаясь.
      – Нет. – Рорк скрестил ноги ножницами, захватил ее и поменял местами с собой. – А ты?
      – Черта с два. – И Ева разорвала на нем рубашку.
      – Придется тебе за это заплатить.
      – А ты заставь меня.
      Рорк сгреб ее за ворот рубашки и разорвал спереди до самого пояса. Под рубашкой у нее висели на цепочке подаренные им огромный бриллиант и медаль с изображением святого. Рукава рубашки повисли на ремнях плечевой кобуры.
      – Чертов коп, – пробормотал Рорк, расстегивая кобуру.
      – Чертов уголовник.
      – Бывший. Судимостей нет. – Рорк прижался разбитыми губами к ее губам и выругался, заново ощутив боль. – Рука у вас тяжелая, лейтенант. – Он чуть-чуть приподнялся и заглянул ей в лицо – нахально-дерзкие карие глаза, вызывающая улыбка на губах. – Ты моя чертова Валентина!
      Ева засмеялась, схватила обеими горстями его волосы.
      – Надеюсь, ты не шутишь, приятель.
      Ей хотелось съесть его. Не торопясь, смакуя каждый кусочек. Ева сорвала с него остатки рубашки и вцепилась ногтями ему в спину. Она видела нечто большее, чем недовольство на его лице, когда Магдалена бросилась ему на шею.
      Она увидела то, чего могла бы и не увидеть, если бы они с Рорком в свое время оказались настолько глупыми, безумными, слепыми, чтобы пройти мимо друг друга.
      – Я люблю тебя.
      Ева вонзила зубы ему в плечо и ахнула, когда его зубы оцарапали кожу у нее на горле. Она обхватила ногами его талию и толкнула так, что они опять поменялись местами. Она прилипла к нему, как лихорадка.
      Значит, не будет романтического вечера со снегопадом за окном и цыганскими скрипками, наполняющими воздух пением. Будет вот так – грубо, лихорадочно, поспешно. И так же реально и бурно, как биение их сердец.
      Ему казалось, что сама его жизнь зависит от вкуса и нежности ее кожи. Он тянул и дергал ее одежду, как человек, одержимый демонами.
      – Ты отдашь мне всю себя. Всю.
      – Бери, – прохрипела в ответ Ева.
      Опять она оказалась под ним. Его губы пожирали ее грудь, а его руки… руки…
      Ева вскрикнула и вскинулась всем телом: оргазм вспыхнул в ней, как шаровая молния. Она слышала, как он что-то шепчет ей на ухо по-ирландски. Чувствовала, как он дрожит и сдерживается. Нет, этого она допустить не могла.
      – Ты отдашь мне всего себя. Всего.
      Ей удалось сломить его волю, подчинить его себе, ее руки и губы брали его, как до этого он брал ее. За гранью рассудка, скорее в бреду. Она впилась губами ему в губы и поглотила его.
      Губы, зубы, языки, пальцы… Требующие и берущие. К черту разбитые губы. К черту синяки и кровоподтеки. Ее дыхание обжигало, пока она давала и брала. Его кровь горела в ее крови.
      – Давай, давай, давай, – шептала она, выгибаясь. Когда он вонзился в нее, она опять вскрикнула.
      Это был пронзительный, тонкий крик, почти визг. Ее бедра двигались сильно и ритмично, втягивая его в ослепительную тьму.
      Ее руки разжались, отпустили его бедра, соскользнули и мягко стукнулись об пол. Внутри у нее все было избито, стянуто, узлом завязано, а потом снова размягчено и разглажено. Ей хотелось подогнуть пальцы ног от наслаждения, только сил уже не было шевельнуть пальцем. Пальцем ноги.
      – Господи, – еле выговорила она. – Господи.
      – Когда я смогу подняться – предупреждаю, это случится не скоро, – я позволю тебе еще раз вмазать мне по физиономии, но только с одним условием: чтобы дальше все было так же, как в этот раз.
      – Ладно.
      – А может, все-таки попробуем романтический ужин? А потом ты мне вмажешь. – Тут Рорк заметил, как она поморщилась. – Проблемы? – Он поднял голову и прочел ответ у нее на лице. – В чем дело?
      – Прости меня. Мне очень, очень жаль.
      – Я думаю, с учетом нашего теперешнего положения и общего состояния, извинения излишни. – Но он понял ее взгляд правильно. – Ты извиняешься не за то, что вмазала мне, это я вижу. Все дело в работе?
      – Я не позвонила, чтобы ты отложил ужин, хотела сказать напрямую, лицом к лицу. И вот сейчас мы лицом к лицу, не говоря уж о том, что телом к телу. Придется сказать. У меня есть кое-что, с чем надо разобраться, и мне не помешала бы твоя помощь.
      – Ладно.
      – Может, втиснем ужин при свечах и так далее ближе к полуночи. Но…
      – Это не важно, Ева. Честное слово.
      «Да, нам повезло», – подумала она. Господи, как же им повезло!
      – Я купила тебе подарок.
      – Правда?
      – Это сборник стихов – всякая такая романтическая ерунда. Я подумала: «До чего же это сентиментально!» Значит, в самый раз. А потом я все испортила и забыла книжку в столе на работе.
      Рорк улыбнулся и поцеловал ее.
      – Спасибо.
      Ева приложила ладонь к его щеке.
      – Мне надо душ принять и заняться этим. Я собиралась сразу приступить к делу, чтобы мы потом успели устроить романтический ужин, но потом мне пришлось вмазать тебе и твоей белобрысой шлюхе, а дальше уж все пошло само собой.
      – Да, я понимаю. Что ж, мы вместе примем душ, и ты введешь меня в курс дела.
      Рорк слушал, почти не задавая вопросов, пока Ева рассказывала.
      – Итак, – сказал он, пока она натягивала широкие фланелевые брюки и мягкую фуфайку, – ты была права насчет девочки.
      – Нет никакой девочки, но, да, я была права. И дневник станет тому доказательством. Я могла бы попросить, чтобы футляр разрезали…
      – Уверяю тебя, в этом нет необходимости.
      – Давай пойдем ко мне в кабинет. – Ева подняла сумку. – Я хочу все записать. Можешь хоть немного повозиться с замком?
      – Этого я, безусловно, делать не буду.
      – Ладно, ладно.
      – Я хотел бы объяснить, что здесь делала Магдалена.
      Ева покосилась на него.
      – Помимо того, что собиралась присосаться к твоим губам?
      – Я имел в виду нечто другое. А именно, – пояснил Рорк, пока они выходили из спальни, – почему я позволил ей войти в наш дом.
      – Да я это и так поняла. Тебе надо было с этим разобраться. С ней разобраться. Объяснить ей по слогам, что к чему. Сказать ей, чтоб выметалась, нагнать на нее страху божьего. Точнее, страха Рорка.
      – До чего же я везучий сукин сын! Моя женщина понимает меня без слов. Как ты сказала? Страх Рорка? – переспросил он.
      – Можно, конечно, и страху божьего, но, видишь ли, он же невидимка. Большинство людей в глубине души не верит, что он их – как это называется? – покарает. А вот ты, наоборот, очень даже из плоти и крови. Ты не то что покараешь, ты можешь сделать гораздо хуже. Ты гораздо страшнее бога.
      – Не знаю, принять ли это за комплимент, – задумчиво улыбнулся Рорк. – Ну а пока хочешь узнать, как я с ней разобрался?
      – Да я, в общем-то, не против.
      Он рассказал ей, пока они шли в ее кабинет, пока она ставила сумку, вынимала дневник. Пока она просто стояла и слушала, не сводя с него глаз.
      – Вот видишь? Видишь? Бог – это полная мура. Бог не смог бы заставить ее так трястись. А она – можешь смело ставить на кон свою распрекрасную ирландскую задницу! – она тряслась, как желе. А ты действительно можешь запретить ей вход во все твои владения? Это же… сколько? Процентов восемьдесят разведанной вселенной?
      – Ты преувеличиваешь, не больше пятидесяти. А ответ на твой вопрос – да. – На его лице молнией промелькнула свирепая ухмылка. – Конечно, могу.
      – И у тебя есть на нее данные, которые заинтересуют Интерпол?
      – Ты меня за кого принимаешь? За дешевку? Конечно, есть. – Рорк замолчал на миг, вглядываясь в лицо Евы. Он читал это лицо, как открытую книгу. – Тебе я эту информацию не отдам, Ева. По двум причинам.
      – Надеюсь, они будут вескими.
      – Во-первых, это тебя не касается, и даже не вздумай поднимать на меня этот кулак. Это моя проблема – ее приезд сюда, все эти неприятности, которые она причинила. Во-вторых, она ночей спать не будет какое-то время, пытаясь просчитать, что у меня на нее есть и что я могу с этим сделать. Она долго еще будет оглядываться через плечо.
      – Я думаю, твоя первая причина – полное дерьмо, а вот вторая – это да. Настоящая изощренная жестокость. Мне это очень нравится. Ладно, будем считать, что разошлись по нулям.
      – Вот и хорошо. Ну что ж, давай я открою это для тебя, и мы все-таки отметим День святого Валентина, пока смотрим, что там внутри.
      – Гм…
      – Это пицца. Вообще-то я планировал пиццу с шампанским.
      – Серьезно?
      – Я знаю свою жену не хуже, чем она знает меня. – Рорк шутливо щелкнул ее по носу. – Но придется есть пиццу со сладким перцем под кофе. Шампанское отложим до другого раза.
      – А знаешь, ты действительно мой Валентин.

      Прежде чем сломать печать на мешке для вещественных доказательств, в котором лежал дневник Рэйлин, Ева включила камеру и ввела соответствующие данные. Она вынула из мешка жестяную коробку, украшенную тиснением в виде каких-то цветов с широкими лепестками, и поставила ее на стол.
      – Пибоди нашла это в кухонном утилизаторе мусора.
      – Молодец Пибоди, – отозвался Рорк, выбирая инструмент.
      – Если бы не случилось то, что случилось… Если бы няня не вернулась домой, если бы Пибоди не оказалась практически на месте с конкретным заданием найти эту штуку, к утру она превратилась бы в мусор. Для такой штуки – такого размера, плотности, из такого материала – требуется больше одного цикла в утилизаторе. Все, что получилось, – это покорежить коробку.
      – Очень жаль. Очень красивый футляр. Крепкий, прекрасной работы. Вот потому-то он и выстоял в утилизаторе. Девочке надо было вынуть из него дневник. Вот его точно могло бы перемолоть, прежде чем его нашли бы.
      – Могло бы, но она, слава богу, не все знает. Мы бы многое могли снова соединить в лаборатории, и… Ладно, неплохая работа, – добавила Ева, убедившись, что Рорк сумел открыть погнутый кодовый замок за десять секунд.
      – Ну, это же, в конце концов, не титановый сейф.
      Обработав руки изолирующим составом, Ева вынула из футляра ярко-розовую книжку. Переплет был розовый, и на обложке она опять увидела оттиснутое блестящими серебряными буквами имя Рэйлин. На книжке тоже был замок, но этот вроде бы открывался старомодным ключом.
      – На компе было бы быстрее, чем писать от руки, – заметила она.
      – Нет, не скажи. Как бы ни баловали ее родители, вряд ли они позволили бы ей хоть что-то кодировать на компьютере. А тут… – Он постучал пальцем по книжке. – Это кажется безобидным и очень традиционным. Нечто такое, что может понравиться маленькой девочке.
      Ева отступила и позволила Рорку вскрыть замок.
      – Мне нужно будет скопировать все, что тут есть, – предупредила Ева.
      – До того, как прочтешь?
      – Нет. Сначала я хочу под запись прочесть несколько последних страниц, потом все скопирую. Но прежде всего я хочу знать.
      Ева перелистала бледно-розовые страницы с ярко-розовыми уголками и золотым обрезом и нашла последнюю запись. Направив камеру на заполненную аккуратным почерком страницу, она начала читать вслух.
      «Этим утром я надела юбочку в черную и розовую клеточку, розовые сапожки до колен и белый свитер с цветочками по краю и на рукавах. Я съела на завтрак яблоко, йогурт и гренок из семи злаков, попросила Кору сделать настоящий апельсиновый сок. За это ей и платят. Я позанималась в «Головоломках». Мне становится скучно, надо будет найти способ с этим покончить. Но все-таки мне приятно, что я умнее других учеников. И в балетном классе я лучше всех. Я могла бы стать прима-балериной, если бы захотела.
      После «Головоломок» мы с Корой поехали на такси в «Мет». Не понимаю, почему мы не можем вызвать лимузин. Спрошу у папы. Мне нравятся картины, но все, кто писал картины, уже умерли. Я смогла бы стать знаменитой художницей, если бы захотела. И мои картины висели бы в «Мете». И люди платили бы деньги, только чтоб посмотреть на мои картины. Но я лучше буду продавать свои картины коллекционерам. Не хочу, чтобы люди, которые вообще ничего не понимают и не заслуживают, глазели на мою работу».
      – Ну и эго у девчонки, – заметил Рорк. Ева оторвала взгляд от страницы.
      – Она ведь написала это уже после того, как ее мать позвонила и вызвала их обратно домой. И все равно на каждом шагу «я… я… я». У Миры будет праздник души, когда она это прочтет.
      «Я должна была встретиться с мамой в «Зверинце». Мне нравится там обедать, это мое любимое место. Нам пришлось за три недели бронировать столик! Когда я стану знаменитой, смогу пойти куда угодно без всякой дурацкой брони. Люди мне еще спасибо скажут, если я соглашусь пообедать в их ресторане.
      А потом я должна была пойти в салон – подстричь волосы и сделать педикюр. Я уже выбрала лак «Карнавал», он с блеском. А потом у Коры зазвонил телефон, и оказалось, что это мама звонит и зовет нас домой. Весь день нам испортила. А когда мы вернулись, мама даже не была одета. Она такая эгоистка!
      Но на самом деле это все лейтенант Даллас виновата. Такая вредная! Сначала я подумала, что она ничего, но она противная. Она просто вредная и нахальная дура. Теперь мне придется все исправлять. Опять. Ну, ничего, это даже к лучшему. Моя мама такая слабая и глупая, а папа в последнее время уделяет ей гораздо больше внимания, чем мне. Я это исправила. Это было легко. Самое легкое из всех.
      Она прятала таблетки в ящике с бельм. Как будто я не найду! Все, что потребовалось, это приготовить для нее чаю и всыпать в чай таблетки. Точно так же, как в прошлом году с этой старой вонючкой миссис Верси из Кинли-хауз. Но маме пришлось дать больше, потому что миссис Верси была старая и все равно полумертвая».
      – Боже милостивый, – пробормотал Рорк.
      – Ну да. Я же говорила, могли быть и другие.
      И Ева продолжила чтение.
      «Я ей велела лечь в постель, и она легла. Послушная, как ребенок. Я на нее смотрела, пока она пила. Это было лучше всего. Она выпила, как я велела, а потом я еще подождала, пока она заснет. Я оставила пустой пузырек прямо там. Когда папочка вернется домой ближе к вечеру, он найдет ее в таком виде. А я буду плакать безутешно. Я уже пробовала перед зеркалом. У меня здорово получается! Все будут меня жалеть и дадут мне все, что я попрошу. Все подумают, что это мама убила этого глупого мистера Фостера и этого противного мистера Уильямса. Это такая трагедия! Мне надо отсмеяться.
      Сейчас я немного порисую и послушаю музыку. Я просто буду сидеть у себя в комнате, когда папа придет домой. Его любимая дочка ведет себя тихо, как мышка, чтобы дать мамочке поспать. Пусть поспит. Пусть спит крепко.
      Придется мне пойти и бросить этот дневник в утилизатор мусора. Такая досада! И в этом тоже виновата лейтенант Даллас! Ну ничего. Папочка купит мне другой дневник, гораздо лучше этого. Он теперь купит мне все, что я попрошу, и повезет меня, куда мне захочется.
      Я думаю, нам с ним надо уехать куда-нибудь, где тепло и красиво, и чтобы там был хороший пляж».
      Рорк заговорил не сразу:
      – Она это писала, пока ее мать, насколько ей было известно, умирала или была уже мертва в соседней комнате.
      – О, да.
      – Ей не следовало тратить время на живопись и балет. Ей следовало бы подумать о карьере профессионального киллера. У нее для этого есть все данные.
      – Я позабочусь, чтобы у нее была целая куча времени подумать о выборе пути в условиях строгого режима. – Ева еще раз взглянула на дневник, на аккуратный, но еще полудетский почерк. – Давай-ка это скопируем. Хочу, чтобы Мира и Уитни увидели это. Срочно. А потом я хочу прочесть все остальное.
      Там было все. Все тщательно задокументировано. Мотивы, средства, возможности, планы, выполнение. Рэйлин не скупилась на детали.
      Будь это дневник взрослого убийцы, Ева уже закрыла бы расследование, заковала бы исполнителя в тяжелые цепи и заперла на замок.
      Но как действовать с исполнителем в столь нежном возрасте, чей отец – лучший адвокат в городе?
      К семи утра Ева уже собрала у себя в домашнем кабинете Миру и Пибоди. Ее шеф Уитни принимал участие в совещании голографически.
      – Я не допущу, чтоб ее официально признали невменяемой, – начала Ева.
      – Отличает ли она добро от зла? Да, бесспорно, – согласилась Мира. – Ее преступления тщательно спланированы и безукоризненно исполнены. Все ее мотивы направлены исключительно на достижение собственного корыстного интереса. Именно мотивы станут для психиатра, нанятого защитой, аргументом в пользу невменяемости.
      – А вы будете выступать на стороне обвинения?
      – Да. Разумеется, мне необходимо ее исследовать, но на данном этапе, безусловно, я буду выступать на стороне обвинения. Как бы то ни было, Ева, ее необходимо изолировать, и я надеюсь, что так оно и будет. Иначе она не остановится. – Мира глубоко вздохнула, изучая хорошенькое личико на доске Евы. – Если государственная система ее не остановит, у нее самой нет никаких причин останавливаться. С ее точки зрения убийство эффективно, оно приносит желаемые плоды. Процесс убийства доставляет ей удовольствие, она чувствует свое превосходство. Как бы ни были инфантильны ее желания, посредством убийства они исполняются, а исполнение желаний – это и есть ее основная цель в жизни.
      – Ее родная мать, – добавила Пибоди. – Она пишет об убийстве родной матери без малейшего сожаления или хотя бы колебания. Ее это совершенно не смущает.
      – Я хочу достать ее с убийством брата. В дневнике он не упоминается. Он исчез с горизонта гораздо раньше. – Ева взглянула на Миру. Та кивнула, подтверждая ее правоту. – Дело даже не в том, что он не стоит ее внимания, времени, упоминания в дневнике, она о нем просто больше не думает. Не думает о том, что она с ним сделала. Ее интересует только «сейчас».
      – Вы уже говорили, что добьетесь признания, сделаете так, чтобы она сама захотела вам рассказать, – продолжила Мира. – Но…
      – Я добьюсь признания. Вся загвоздка в Страффо. Если он захочет ее защищать, она будет молчать, как рыба. Если она заподозрит, что я смогу использовать ее слова, она воды в рот наберет. Первым делом мне придется пробиться сквозь него. Убедить его.
      – Он отец. Его инстинкт – защищать своего ребенка.
      – Он отец маленького мальчика, от которого его дочь избавилась самым беспощадным образом, и он муж женщины, которая вполне может стать следующей жертвой Рэйлин. – Ева знала, что это станет ее оружием. – Ему будет нелегко. Придется выбирать, кого защищать. Кто ему дороже.
      – Если вы передадите ему эту информацию, – вмешался Уитни, – считайте, защита Рэйлин Страффо получила отмашку и фору. Он может возвести вокруг своей дочери такую стену, что вы месяцами будете ее штурмовать.
      – Да, сэр, он может. Но он тем более сможет это сделать, если я не брошу эту информацию ему в лицо, если не собью его с ног, пока он еще не оправился от потрясения из-за жены. Он должен увидеть истинное лицо Рэйлин. И тут мне не помешала бы помощь гражданского эксперта-консультанта. – Ева оглянулась на Рорка.
      – Выкладывайте, лейтенант.
      На это потребовалось время. Ева изнывала от нетерпения. Потребовались осторожность и добросовестность. Она еле сдерживалась, стараясь не торопить события. Было уже около десяти, когда она вместе с Пибоди и Мирой отправились в больницу. Рорк, Фини и Макнаб вступили в игру гораздо раньше.
      Когда засигналил ее телефон, она выхватила его, как оружие.
      – Даллас.
      – Лейтенант? Не знаю, помните ли вы меня. Это Билли Кимболл, помощник менеджера у «Кляйна». Вы заходили, спрашивали насчет термоса «походной кружки».
      – Я вас помню. У вас что-то есть?
      – Одна из наших временных продавщиц – мы их нанимаем на предпраздничные дни – заглянула к нам вчера ближе к закрытию. Она работала у нас на январской распродаже. Она сказала, что заходила девочка с няней. Ей показалось, что это няня. Девочка хотела купить подарок-сюрприз и попросила няню погулять по магазину. Они долго спорили, потому что няня не хотела уходить…
      – Короче, Билли.
      – Извините. Ну, в общем, продавщица обещала няне, что глаз не спустит с девочки, и няня ушла в другой отдел. Девочка купила такую «походную кружку», как вы описывали, и заказала гравировку. Продавщица запомнила девочку, говорит, она была такая умненькая и милая, очень вежливая. Насчет имени у продавщицы нет стопроцентной уверенности, но она помнит, что девочка ей сказала: это прощальный подарок любимому учителю. Она заплатила наличными. Поскольку это было уже после первого января, мне не составило труда поднять копию чека. «Походная кружка» той фирмы и модели, о которой вы спрашивали, черного цвета, с дополнительной оплатой за гравировку серебром. Латинским шрифтом. Вам это может как-то помочь?
      – Еще как. – «Иногда, – подумала Ева, – звезды нам благоприятствуют». – Отличная работа, Билли. Я сейчас передам трубку своей напарнице. Дайте ей всю информацию по вашей продавщице. Имя, адрес, все такое. Я хочу, чтобы она взглянула на кое-какие фотографии. Может, она опознает эту маленькую девочку.
      – Она с радостью вам поможет, я уверен. Она упомянула, что у девочки были светлые кудрявые волосы. И совершенно необыкновенные глаза. Прямо-таки фиалковые.
      – И рухнули стены иерихонские, – пробормотала Ева, пока Пибоди записывала данные. – На этот раз она перехитрила сама себя. Надо было действовать по-быстрому, а не цеплять продавщицу, не вертеться перед ней. Но она удержаться не могла. Ей просто до зарезу надо было покрасоваться.
      – Ей пришлось избавиться от термоса Крейга Фостера, – заметила Мира.
      – Да, она наверняка вынесла его из школы прямо у нас под носом. Черт бы ее побрал!
      – Вы человек опытный, – сказала Мира. – Я тоже. У меня большой опыт в изучении психопатологии. И я думаю, я была бы в том же положении, что и вы. Она смогла бы вынести термос прямо у меня под носом.
      – Сегодня мы положим этому конец.
      Ева нашла Оливера Страффо в палате его жены. Он нес вахту у ее постели. Он устремил на Еву усталый взгляд. Веки у него набрякли.
      – Если вы пришли предъявлять ей обвинения, можете…
      – Как она? – перебила его Ева.
      Он провел рукой по волосам и снова взял руку Аллики в свою.
      – Состояние все еще критическое. Скоро придут делать новую серию анализов. – Оливер говорил, тихонько поглаживая руку жены. – Я не знаю. Я просто не знаю. Но вы не повесите на нее эти убийства.
      Ева обогнула больничную кровать и остановилась с другой стороны.
      – Насколько сильно вы любите свою жену?
      – Это дурацкий вопрос. – В его взгляде заблестела обычная сталь, голос тоже окреп. – Как бы сильно я ее ни любил, мне не придется ее покрывать, не придется пускать в ход адвокатское волшебство, чтобы ее защитить. Она не способна хоть кому-нибудь причинить боль. И будь я проклят, если она пыталась покончить с собой, тем более оставшись дома наедине с Рэйлин. Она никогда не подвергла бы нашу дочь такому испытанию. Никогда.
      – Я с вами согласна.
      Он вскинул взгляд.
      – Тогда что вы здесь делаете?
      – Насколько сильно вы любили своего сына?
      – Как вы можете приходить сюда, да еще в такую минуту, и возвращать меня к этой боли?
      – Полагаю, вы очень сильно его любили. Даже несмотря на то, что вы не держите в доме его фотографий. Даже несмотря на то, что ваша жена держит эти фотографии под замком.
      – Это так больно, что не описать. Вам этого никогда не понять. Думаете, я его забыл? Вопрос не в том, как сильно я его любил, а в том, как сильно я его люблю. – Оливер вскочил и вытащил из внутреннего кармана пиджака небольшой кожаный футляр. – Вам этой детали не хватало, чтобы выстроить дело, лейтенант? Что ж, вот она. Смотрите. Я держу его здесь. Взгляните на это лицо.
      Оливер протянул ей кожаную рамку со снимком улыбающегося маленького мальчика.
      – Он был самым прелестным малышом на всем белом свете. Всегда такой веселый. Невозможно было взглянуть на Трева и не улыбнуться. Какой бы ни выдался паршивый день, пять минут с ним – и все опять хорошо. Тот день, когда он… когда мы его потеряли, был худшим днем моей жизни. До вчерашнего дня. Вы это хотели услышать?
      – Да, именно это. У меня для вас очень плохие новости, Оливер. Такого врагу не пожелаешь. Я хочу, чтобы вы помнили, как вы любите свою жену и сына, когда будете это читать. Вы должны это прочесть.
      – Что – это?
      Ева протянула ему фотокопию последних страниц дневника.
      – Я думаю, вы узнаете почерк. Я думаю, вы поймете, что это такое. Я вам показываю это прямо сейчас из-за нее. – И Ева указала на Аллику. – И еще потому, что я видела фотографии вашего сына. Его лицо засело у меня в голове.
      Тревор Страффо теперь принадлежал ей, подумала Ева. Точно так же, как и Крейг Фостер, и даже этот жалкий слизняк Рид Уильямс.
      Страффо взял у нее страницы, пробежал глазами первую строчку…
      – Это почерк Рэйлин. Из ее дневника? Каким образом…
      – Последняя запись была сделана перед тем, как она бросила дневник прямо в футляре в утилизатор мусора у вас на кухне. Дата указана прямо здесь. Вам придется прочитать все до конца.
      Его лицо посерело, когда он прочел, руки затряслись.
      – Этого не может быть.
      – В глубине души вы знаете, что может, что это так и есть. Ваша жена знала, что это так, она пребывала в ужасе и в горе, но все равно старалась защитить Рэйлин. А Рэйлин сделала это, чтобы защитить себя и бросить подозрение на Аллику. Скомпрометировать ее в ваших глазах. Она хотела, чтобы вы уделяли внимание и время только ей одной.
      – Нет!
      – Есть и другие записи, Оливер. Она в деталях описывает, как убивала Фостера и Уильямса. Упоминает женщину по имени миссис Верси из Кинли-хауса.
      – Нет. Нет. Вы с ума сошли. – Он покачнулся, словно земля ускользала у него из-под ног. – Я точно схожу с ума.
      «Толкай, – приказала себе Ева. – Дави». Другого выхода у нее не было.
      – Кое-чего здесь нет. Она начала вести дневник всего семь месяцев назад. Здесь не написано, как она убивала вашего сына.
      Даже серая краска исчезла с его лица.
      – Это безумие.
      – Вы оба знали, что Рэйлин была уже на ногах какое-то время, прежде чем пришла разбудить вас.
      – Она…
      – Вы решили, что это был несчастный случай. Какой отец на вашем месте подумал бы иначе? Вы подумали, что он споткнулся и упал, а она в шоке и не может в это поверить. Вы спрятали все, что напоминало о нем, потому что она расстраивалась, когда эти напоминания попадались ей на глаза. Больше того, когда видела, как вы или ваша жена смотрите на них.
      – Ради всего святого! Ей было семь лет. Вы не можете думать…
      – Могу. Взгляните на свою жену, Оливер. Она заслуживает того, что с ней сделали? Выньте еще на минутку фотографию вашего сына. Он заслужил такую смерть? Она взяла эти жизни, глазом не моргнув. У меня твердокаменное дело против нее. Включая тот факт, что она купила термос и велела выгравировать на нем имя «Крейг».
      – Что? – Страффо схватился обеими руками за волосы, словно собираясь выдрать их с корнем.
      – У меня есть свидетель, – безжалостно продолжала Ева. – Продавщица, которая обслуживала Рэйлин, опознала ее по фотографии. Кора подтвердила, что они зашли в этот магазин в тот самый день по просьбе Рэйлин. У меня есть показания ее двоюродной бабушки Куэллы Хармон, подтвердившей, что Рэйлин интересовалась технологией производства рицина. И не вздумайте даже заикаться о том, что это косвенные доказательства, – рявкнула она.
      «Приходится бить лежачего, – сказала себе Ева. – Бить, бить, бить… Другого пути нет».
      – Она сама во всем призналась, Оливер. – Ева наклонилась и подняла оброненные им страницы фотокопии. – Она сама пишет обо всем своими словами. Как она решила убить свою мать, как оставила Аллику умирать, а сама пошла перекусить и послушать музыку. И все это она сделала без тени сожаления. Без колебания.
      – Я не… Вы же не думаете, что я в это поверю.
      – Вы уже верите… в глубине души. Вот потому-то вам так плохо. Но вам придется с этим смириться, признать это. Я скажу вам, что мы сделаем. Взгляните на меня, Оливер. Взгляните на меня.
      Его глаза остекленели от шока и невыразимой боли.
      – Она все записала, – проговорил он тупо. – Она все это писала, пока Аллика…
      – Совершенно верно. Аллика была помехой, как и Тревор. – «Надо называть их по именам», – напомнила себе Ева. – Аллика и Трев стояли на пути к тому, что ей хотелось заполучить. Вот она и убрала помеху.
      – Она моя дочь, мой ребенок. Она…
      – Предлагаю вам сделку прямо сейчас. Только вы и я. Если мне не удастся доказать вам все, о чем я только что сказала, если мне не удастся доказать, что все это правда, я не буду противиться попыткам судить ее как несовершеннолетнюю. Лично я хотела бы отдать ее под суд как взрослую.
      – Ей десять лет. Ей всего лишь десять.
      – Несколько предумышленных убийств. Она получит правовой статус совершеннолетней на суде, если только я не облажаюсь. Вот вам сделка. Я докажу вам, что это она уложила вашу жену… что это она уложила Аллику на больничную койку, где за нее дышат машины. Я докажу, что это она столкнула Тревора с лестницы в то рождественское утро. Что это она убила Фостера, и Уильямса, и какую-то больную старую леди в доме престарелых. Я все это докажу. Без тени сомнения. А если не сумею, у вас будет амуниция, чтобы развалить мое дело. Вот такая сделка. Соглашайтесь, или я арестую ее прямо сейчас.
      Рэйлин была в семейной комнате отделения интенсивной терапии. Она рисовала. Когда вошла Ева, Рэйлин остановилась. Ее глаза словно автоматически, очень профессионально, наполнились слезами.
      – Моя мамочка…
      Ева прикрыла за собой дверь.
      – Я знаю доктора, которая ее лечит. Она считает, что твоя мать выкарабкается. – Ева подошла к прилавку. Больничный кофе был почти такой же смертельной отравой, как и полицейский кофе, зато он мог послужить отличной бутафорией. Она налила себе чашку и повернулась. – Не слишком приятные новости для тебя, Рэй.
      – Что?
      – Мы здесь вдвоем, Рэй. Больше никого нет. Дверь закрыта. – Ева сбросила жакет, повернулась кругом. – Как видишь, микрофона на мне нет. Вот моя камера. – Ева отцепила ее и положила на стол. – Выключена. Я не зачитывала тебе права. Твой отец – адвокат, а ты у нас умница, ты же знаешь: я не смогу использовать то, что ты мне скажешь.
      Ева села, вытянула ноги и отпила кофе. Да, пожалуй, больничный кофе будет еще похуже полицейского.
      – Встречала я шустрых, но, должна признать, ты шустрее всех. Даже если твоя мать выкарабкается, она все равно не укажет на тебя. И все-таки ты небось здорово разозлилась, когда Кора вернулась и нашла ее еще живую.
      – Я не хочу с вами разговаривать. – Теперь слезы выплеснулись и потекли. – Вы такая злая.
      – Да брось, ты же меня не боишься. Ты же знаешь, у меня на тебя ничего нет. Я тебе больше скажу. – Ева пожала плечами и рискнула отпить еще глоток. – Мой начальник и наш полицейский промыватель мозгов считают, что я балансирую на грани фола. Я пыталась протолкнуть им твою кандидатуру, но они не купились. Мне дорога моя карьера, малышка, и я не собираюсь терять ее из-за тебя. Все, я свернула дело. Еще какое-то время следствие останется открытым, потом мы перестанем проводить активные следственные действия. А потом оно станет «глухарем», и его спишут в архив. – Ева подалась вперед. – Я не хочу, чтобы начальство и промыватели мозгов заглядывали мне через плечо из-за тебя. У меня есть отличный шанс получить повышение, и я не хочу его потерять из-за тебя. Мне удалось оседлать гребень волны. Дело Айконов, подпольная торговля детьми. Я закрыла большие, громкие дела. Могу себе позволить плюнуть на это дело.
      Рэйлин склонила голову набок:
      – Вам разрешают врать на допросах? Обманывать подозреваемых?
      – Нет, но суть не в этом. Я не могу даже провести допрос несовершеннолетней подозреваемой без разрешения родителей. Так что официально, считай, меня здесь нет.
      Рэйлин вернулась к рисованию.
      – А зачем вы пришли? Я могу пойти к папе прямо сейчас, и у вас будут неприятности.
      – Черта с два! Я только пришла посмотреть, как у тебя дела, и ему об этом знать необязательно. А если ты поднимешь вой по этому поводу, он задумается: с какой это стати я тебя достаю? Точно. – Ева отставила в сторону кошмарный кофе. – Почему бы тебе не настучать на меня, Рэй? Он начнет думать, что твоя мама не могла покончить с собой, пока ты была одна с ней в квартире. Валяй, зови его. Когда я видела его в последний раз, он сидел у постели твоей матери.
      – Он не должен оставлять меня одну. Он должен быть со мной. Когда она умрет…
      – Если. Все еще «если». – Ева шутливо погрозила пальцем. – Цыплят по осени считают, малышка. Я могла бы повесить на нее два убийства, и, может, мне даже поверят. Но я не так поднаторела в этом деле, как ты. Мне нравится закрывать дела, но вешать дела на невиновных… Боюсь, у меня в зобу застрянет. Так что дело повиснет.
      – Вы просто откажетесь от него?
      – У нас это называется «вовремя остановиться». Ну что такое пара учителей? Все равно о них скоро забудут. Скоро они окончательно исчезнут с экранов. – Ева небрежно скрестила ноги в лодыжках. – Я могу понять, что ты сделала со своей матерью. Доказать не могу, но понимаю, как ты это разыграла. Ты заварила чай и положила в него таблетки. А она? Она знала?
      Рэйлин пожала плечами:
      – Мама пыталась покончить с собой, и это ужасно. Может, у меня шрам в душе останется на всю жизнь. Нам с папой надо уехать надолго. В долгое-долгое путешествие. Только мы вдвоем, чтобы я могла оправиться от потрясения.
      – Тогда зачем она сначала вызвала тебя домой? Зачем твоя мама позвонила? Могла бы просто принять таблетки, пока была одна, и привет.
      – Наверно, она хотела попрощаться. – Рэйлин подняла взгляд. Ее ресницы затрепетали. Но губы невольно улыбнулись, пока она выжимала из себя слезу. – Она меня любила больше всех.
      «Уже говорит в прошедшем времени», – отметила Ева. В сознании Рэйлин Аллика уже была мертва.
      – Да, эта версия может сработать, – согласилась она вслух. – Брось прикидываться, Рэй. Такой умной девочке, как ты, небось чертовски обидно, что нельзя ни с кем поделиться, рассказать, что ты сделала. Что такое отнять жизнь, я знаю с обеих сторон. Ты меня обыграла, у меня руки связаны. Ты победила, я проиграла. Но, черт побери, мне интересно.
      – Вы все время чертыхаетесь. В моем доме мы не одобряем людей, которые сквернословят.
      – К чертям собачьим, – сказала Ева, и Рэйлин захихикала. – Зачем ты убила Фостера? Опять-таки: я могу понять, как. Ты где-то раздобыла рицин. Отследить его я не могу, но где-то ты его достала и бросила ему в термос.
      – Это называется «походной кружкой», – поправила ее Рэйлин тоном всезнайки.
      – Как скажешь. Ты вошла в кабинет истории, когда его там не было, он был еще наверху, и отравила питье. А потом подговорила подружку пойти в кабинет вместе с тобой незадолго до конца урока, чтобы его обнаружить. Ловко.
      – Допустим, это так. Все равно не совсем так. Вы совсем не все знаете.
      – Нет, не все. Тут ты меня поймала. Но зачем тебе его убивать? Он пытался тебе навредить? Может, он пытался к тебе приставать? Трогать тебя?
      – Прошу вас! Это гадко.
      – Ни за что не поверю, что это был просто каприз. Слишком много трудов ты потратила, слишком хорошо все спланировала.
      Опять губы Рэйлин дрогнули в улыбке.
      – Будь вы поумнее, вы бы все знали.
      – И опять ты меня поймала.
      – Может быть… Но это только понарошку, на самом деле вас тут нет, и я с вами не разговариваю. Может быть, он был таким глупым и вредным, что сделал совершенно дурацкую ошибку и даже не захотел слушать, когда я дала ему шанс ее исправить.
      – Какую ошибку? Раз уж это все понарошку.
      – Он поставил мне пять с минусом за устный ответ. Пять с минусом. Я всегда получаю пятерки или пятерки с плюсом. Он не имел права ставить мне пять с минусом. Я так долго готовилась! Я была лучшей во всем классе, а если я получаю меньше, чем твердую пятерку, значит, могу опуститься на второе место.
      – Ты отравила его, потому что он поставил тебе пять с минусом за ответ у доски? – повторила Ева.
      – Я ему говорила, что он должен изменить оценку хотя бы на простую пятерку. Что я не хочу становиться второй в классе. Рассказала, как долго я готовилась. А он знаете, что сказал?
      – Я затаила дух.
      – Он сказал, что важна не отметка, а знание. Вы можете себе представить подобную глупость? Подобную низость?
      – Умереть не встать!
      – А вот Мелоди он поставил пятерку, и теперь мы с ней почти сравнялись по оценкам. Ничего, ее я тоже проучила.
      «Все это есть в дневнике, – подумала Ева. – Во всех подробностях». Но было захватывающе интересно, хотя и жутко, слышать об этом из уст самой девочки.
      – Ты хотела, чтобы она своими глазами увидела, что случилось с мистером Фостером?
      – Ей кошмары снятся, – засмеялась Рэйлин. – И в школу она больше не ходит. Она такая дура! Большая уже, а все равно дура.
      – Как насчет Уильямса?
      Теперь Рэйлин закатила глаза с досады.
      – Если вы не совсем дура, сами поймете, почему.
      – Чтобы я думала, что это он убил мистера Фостера? Но…
      – Вы такая тупая!
      Рэйлин встала, подошла к автомату с напитками. Она вынула из кармана розовых джинсов несколько монеток, вставила их в прорезь и заказала себе лимонной шипучки.
      – Почему это я тупая?
      Рэйлин взяла с прилавка соломинку и обхватила ее розовыми губками, потягивая напиток.
      – Вы должны были думать, что это директор Моузбли убила их обоих. И все из-за секса. Между прочим, это тоже ужасно гадко, надо бы ее за это наказать. В общем, она была слишком строгая, мне это стало надоедать.
      – Я ее подозревала, – согласилась Ева и доверительно добавила: – Я поначалу думала, что Уильямс убил Фостера, чтобы тот никому не сказал, что он извращенец, а потом Моузбли убила Уильямса, потому что он пытался ее шантажировать. Но по времени выходила нестыковка, и я никак не могла это преодолеть. И, сколько бы я ни проверяла, выходило, что один и тот же человек убил обоих. Я никак не могла повесить Фостера на Моузбли. Не складывалось.
      – Смогли бы, если бы захотели. Он каждый день носил эту дурацкую кружку в своем противном старом портфеле, так что она вполне могла. А теперь, выходит, вы вообще никого не арестуете.
      – Да, похоже на то. – Ева опять взяла чашку мерзкого кофе. «Всего лишь пара девчонок, – подумала она. – Пьем, болтаем о своем, о девичьем». – Где ты взяла лекарство для Уильямса? Чертовски здорово придумано – достать его в бассейне. Мы чуть было не пропустили паралитическое средство: ты использовала слишком малую дозу. Да и время на этот раз работало против тебя.
      – Глупый мистер Уильямс. Это лекарство должно рассасываться уже через пару часов. И тогда его уже невозможно обнаружить. Я его достала у противных стариков в приюте. Мне приходится ездить туда на добровольную работу и делать вид, будто меня не тошнит. Я им пою, и танцую, и читаю, и мне приходится выслушивать их скучные истории. Зато я могу ходить, где хочу, потому что меня там все знают. Конечно, лекарства держат под замком, но ничего не стоит отвлечь медсестру или санитара на пару минут. – Рэйлин внимательно изучила оружие Евы. – А вы из него кого-нибудь убивали?
      – Да.
      – Ну и как?
      – Мощно.
      – Вот-вот. Но это очень скоро пропадает. Все равно что есть мороженое. Оглянуться не успеешь, как его уже нет. – Рэйлин отставила банку с шипучкой в сторону, сделала серию пируэтов. – Можете рассказать хоть всей Галактике, что я вам рассказала, все равно вам никто не поверит.
      – Это точно. Кто ж мне поверит, если я скажу, что ты успешно убила двоих, а может быть, и троих? Причем третья – твоя родная мать? И это в десятилетнем возрасте.
      Рэйлин сделала грациозное плие.
      – Это еще не все, – буквально пропела она.
      – А что еще?
      – Может, я вам скажу, а может, и не скажу. Вас запрут в сумасшедшем доме, если вы кому-нибудь скажете, что я это сделала.
      – Не хочешь говорить – не надо. Все равно уже поздно, а у меня, между прочим, сегодня выходной. – Ева поднялась на ноги. – Я и так уже потратила на тебя слишком много времени.
      На цыпочках, округлив руки над головой, Рэйлин обошла Еву кругом.
      – Вы никогда, ни за что не догадаетесь.
      – Стара я уже играть в угадайку, малышка. При том, как обстоят дела сейчас, чем скорее я обо всем об этом забуду, тем лучше для меня.
      С тихим стуком Рэйлин опустилась на пятки.
      – Не смейте от меня уходить! Я еще не закончила. Это я вас побила. Я победила! А вы ведете себя неспортивно.
      – Подай на меня в суд. – Ева потянулась к ручке двери.
      – Я убила в первый раз, когда мне было семь.
      Ева остановилась, повернулась спиной к двери и прислонилась к ней.
      – Бред собачий.
      – Будете ругаться, я вам не скажу, как убила моего маленького братика.
      – Он упал с лестницы. Я читала отчеты следователей. Все заметки, все файлы.
      – Они тоже были дураки.
      – И ты хочешь, чтоб я поверила, что такая малявка, как ты, все это провернула, и никто не знает?
      – Я могу сделать все, что захочу. Я его разбудила рано-рано. Пришлось ему рот зажать, когда он захихикал. Но он меня послушался. Он всегда меня слушался. Он меня любил.
      – Да уж, держу пари, – сказала Ева, чувствуя, что еще немного, и она не сможет притворяться, разыгрывать непринужденный интерес.
      – И он вел себя тихо, как я ему велела. Я сказала, что мы спустимся вниз и посмотрим игрушки, а может, и Санту увидим. Представляете, он верил в Санту. Такой тупой! Просто смех. Все равно они сами виноваты.
      – Кто «они»?
      – О господи, родители, конечно. Вообще не надо было его заводить. Вечно он путался под ногами, и они проводили с ним гораздо больше времени, чем со мной. А ведь я была первая!
      – Ты столкнула его с лестницы?
      – Это было просто. – Рэйлин выполнила легкий балетный прыжок и снова взяла банку с шипучкой. – Один толчок, и он покатился вниз – бум, бум, бум. Щелк! Вот и все. – Она захихикала и глотнула шипучки. А Еву чуть не стошнило. – А потом все пошло правильно, как и должно было быть, – продолжала Рэйлин. – Я получила в то Рождество все игрушки. Все, что мне пришлось сделать, это заплакать, когда папа стал убирать те, что предназначались для Трева. Я получила все. А теперь все игрушки дарят только мне.
      Рэйлин исполнила еще один пируэт, потом гран плие, потом глубокий реверанс.
      – Держу пари, вас еще никогда не обыгрывала десятилетняя девочка. Я лучше всех на свете. Лучше, чем любой коп. Ну, признайте это. Скажите. Скажите, что Рэйлин умнее и лучше всех, кого вы когда-либо встречали.
      Тут раздался стук в дверь.
      – Запомни, на каком месте мы остановились, – бросила ей Ева и открыла дверь. За дверью стояла Пибоди. Она протянула Еве дневник Рэйлин. – Так-так-так, что тут у нас?
      – Где вы это взяли? Это мое! – Девочка в розовых джинсиках исчезла. Ева увидела перед собой озверевшего убийцу. Убийца бросился на нее. – Отдай! Отдай сейчас же!
      Ева приняла на себя жестокий удар, стерпела даже впившиеся в кожу ногти, но удержала дневник на расстоянии, чтобы его невозможно было достать.
      – Ну что ж, вот это мы называем нападением на офицера полиции. Рэйлин Страффо, ты арестована за…
      – Заткнись! Тебе лучше бы заткнуться прямо сейчас, а не то пожалеешь. Это мой дневник, отдай! Мой папа заставит тебя заплатить!
      Ева перебросила дневник Пибоди, потом схватила Рэйлин за плечи и развернула ее спиной к себе. Она надела наручники, не обращая внимания на вопли, плач и пинки Рэйлин.
      – Это тебе придется заплатить. Ты была права, Рэй. Мне разрешают врать на допросах. На мне прослушки не было. Комната была на прослушке.
      – Ты не зачитала мне права.
      – Верно. Но мне и не нужно ничего из того, что ты мне сказала. У меня уже все есть. Из дневника, который мы вытащили из утилизатора мусора, от продавщицы, которая продала тебе «походную кружку», а ты подменила термос Крейга Фостера, от твоей матери. Она успела рассказать нам – до того, как ты попыталась ее отравить, – о том рождественском утре. Она знала, что ты встала раньше, чем пришла их будить.
      – Тебе никто не поверит. – Лицо Рэйлин побагровело от бешенства, в нем не было ни капли страха. – Мой папа все исправит.
      – Опять ошибаешься.
      Ева крепко взяла Рэйлин под локоть. Под другой локоть ее подхватила Пибоди.
      Оливер Страффо стоял в коридоре, в нескольких шагах от двери, и смотрел на свою дочь, как человек, которому снится кошмарный сон.
      – Рэйлин.
      – Папа! Папа! Они делают мне больно! Прогони их.
      Он, пошатываясь, сделал два шага к ней.
      – Он был всего лишь ребенком. Он был всего лишь маленьким мальчиком. Он так тебя любил. Как ты можешь такое делать, Рэйлин, с теми, кто так тебя любит?
      – Это неправда, папа. Это все неправда. Она все врет. Я твоя любимая дочка. Я… Это мама сделала! Я видела, как она это сделала, папочка. Она толкнула Трева, а потом она убила мистера Фостера и мистера Уильямса. Я не хотела ее выдавать, папочка. Я не хотела, чтобы ее отняли у нас. Я…
      – Замолчи. О боже! – Оливер закрыл лицо руками. – О боже!
      – Уведи ее, Пибоди. Отвези ее, Миру и агента Детской службы в управление. Я приеду, как только смогу.
      – Ты заплатишь, – шепнула Рэйлин Еве, пока Пибоди знаками подзывала патрульного себе в помощь. – Ты заплатишь, как и все остальные. Вот уж кому я отплачу с особенным удовольствием, так это тебе.
      – Избалованные соплячки меня не пугают. Зачитай ей права, Пибоди, и оформи арест за три убийства и одно покушение на убийство. Мы добавим Адель Верси, когда у нас будут все данные.
      – Папа! Папа! Не давай им меня забирать! Папа!
      Ева отвернулась и подошла к Оливеру Страффо, ни разу не оглянувшись назад.
      – Давайте пойдем и сядем, Оливер.
      – У меня ничего не осталось. Ничего. Это мой ребенок. Моя дочь. Она… Я ее создал.
      – Нет, не вы. Иногда нечто чудовищное рождается из чистого и порядочного. А бывает и наоборот. Можно стать порядочным, родившись из чего-то чудовищного. Уж я-то знаю, о чем говорю.
      Ева взяла его под руку, но остановилась, увидев спешащую к ним Луизу.
      – Мистер Страффо.
      Он взглянул на Луизу.
      – Аллика! Она мертва?
      – Нет, она пришла в себя. Сознание пока еще спутанное, и я не могу вам ничего обещать. Но сейчас она нуждается в вас. Вы должны быть с ней рядом. Давайте я вас к ней отведу.
      – Аллика. – Оливер устремил слезящиеся, полные отчаяния глаза на Еву. – Рэйлин.
      – Насколько сильно вы любите свою жену, Оливер? Насколько сильно вы любите своего сына?
      Теперь он уже рыдал. Он кивнул и позволил Луизе увести себя.

      Покончив с долгим и тяжким процессом оформления, Ева вернулась к себе в кабинет.
      Рорк сидел за ее столом и работал на ее компьютере.
      – Казенная собственность, приятель.
      – Угу. Просто время коротаю за работой, и она уже на пути к моему домашнему компьютеру. – Он повернулся кругом в кресле. – Тяжелый денек у вас выдался, лейтенант.
      – Бывали и похуже. Вот это я себе и повторяю на каждом шагу. А тебе следовало бы отравляться домой.
      – А я решил, что еще могу тебе понадобиться. – Рорк поднялся, подошел к ней и обнял. – Ведь могу?
      – О, да. – Ева тяжело вздохнула. – Я думала… надеялась, что мне станет легче, когда с этим будет покончено. Думала, вот получу ответы, все увяжу, арестую ее, оформлю, и мне станет легче. Думала, я успокоюсь. А теперь… сама не понимаю, что я чувствую.
      – Жалеешь Оливера и Аллику Страффо. И тебе тошно думать о маленьком, ни в чем не повинном мальчике, о старой женщине, о хорошем человеке, хорошем учителе, который погиб из-за раздутого эго самовлюбленной психопатки. Ты жалеешь жену, которая о нем горюет.
      – Я ей позвонила. Жене Фостера. Сказала ей, что мы закрыли дело, что я приду к ней и все расскажу. О господи! – Ева закрыла глаза. – А тебе следовало бы отправляться домой.
      – Нет, я поеду с тобой.
      – Ну да. – Опять Ева вздохнула. – Это было бы здорово. Знаешь, она пустила в ход слезы, и на агента из Детской службы подействовало. На Миру не подействовало. Предварительное слушание назначено на завтра. А тем временем, в связи с жесточайшим характером преступлений и ввиду отсутствия протеста со стороны родителей, ее содержат в КПЗ для взрослых, правда, отдельно от остальных. Ты же ведь все слышал?
      – Да, я все слышал. И, мне кажется, за всю мою жизнь я не слышал ничего более ужасного. – Рорк зарылся лицом ей в волосы. Это было нужно им обоим. – В зоне наблюдения все сидели как завороженные. Никто не отпускал замечаний, шуток, никто не выругался, знаешь, как часто бывает на операциях с электронной прослушкой. Никто слова не сказал, пока ты ее обрабатывала. Страффо просидел все это время как привидение, как будто из него и сердце, и печень, и кишки – все выпотрошили.
      – Теперь, когда она в предварительном заключении, ее отец может решить, что ей нужен адвокат. Он может нанять адвоката. Но это не имеет значения. Я не могу использовать ее признание, зато у меня есть все остальное. И знаешь что? Я снова вытащу из нее признание, на этот раз под протокол.
      – Как? Каким образом?
      – Тщеславие. «Только подумай, Рэй: ты лучше всех на свете. Ты не просто лучше всех, ты уникальна. Ты станешь знаменитой, единственной в своем роде».
      – И ты еще говоришь, что я страшнее бога?! – Рорк поцеловал ее в лоб. – Это ты – единственная в своем роде. И вся моя.
      – Я больше не позволю себе лезть на стенку из-за этой маленькой дряни. Я больше не буду спрашивать себя, откуда она взялась такая, как это могло получиться. Некоторые вопросы не имеют ответов. Надо просто забыть о них.
      – Аллику Страффо перевели в обычную палату. Она все еще под наблюдением, но ей стало лучше. Я говорил с Луизой.
      – Ну что ж, это уже кое-что. Я ее допрошу, как только она будет в состоянии со мной разговаривать. А сейчас… Как только покончу с делами, почему бы нам не вернуться домой? Давай откроем шампанское. Давай откроем по бутылке на брата. Слегка напьемся, а может быть, и не слегка. И займемся тем, что там у нас дальше намечено по программе.
      – Превосходный план. – Рорк взял пальто и подал ей. – У меня есть пара-тройка идей насчет того, что у нас дальше намечено по программе.
      – Да уж, у тебя всегда есть идеи. – Ева взяла его за руку. – И ты весь мой.
      «Все будет нормально, – подумала Ева. – Вернется покой, вернется обычная, разумная жизнь». Она уже к этому привыкла, жить без этого не могла. Все это будет, и он будет, и то, что они дальше наметили по программе.